Аномия — Новогоднее настроение

Аномия — Новогоднее настроение

Треск экрана монитора, тихое жужжание системного блока — всё это тщетно пытается заглушить пьяный хохот из глубины комнаты. Морозные узоры на стёклах хрущёвки словно напоминают: за тонкой рамой бушует настоящая зима — не то что этот тёплый вечер в обшарпанной гостиной. Воздух густой, пропитан запахами остывшего ужина, дешёвой водки и немытого тела.

Перед вами — картина до боли знакомая и оттого ещё более странная. Это не жильё, а кокон, сплетённый из небрежности и усталости. Гостиная данной подмосковной “однушки” похожа на склад забытых вещей: на подоконнике — пара пустых пивных бутылок; на спинке дивана висит мятая мужская рубашка; на полу, рядом с тапочками, рассыпаны крошки от вчерашнего печенья. В центре — небольшой стол, заваленный остатками еды и двумя бутылками водки, одна из которых уже наполовину пуста.

Женщина в старом халате сидит, откинувшись на спинку дивана. Её пышные седые волосы сбились в небрежный пучок. Морщины усталости вокруг глаз и губ лишь подчёркивают широкую, почти добродушную улыбку. Она что-то бормочет в ответ мужчине, и её грузное тело вздрагивает от сдержанного смеха.

Мужчина рядом — само воплощение бесшабашности. Лысоватая голова блестит в свете настольной лампы. Торс покрыт пёстрыми, выцветшими татуировками — сценами из уголовной жизни, оставленной словно тяжкий груз. На нём лишь просторные трусы-семейники; поза — развалившись, широко расставив ноги — выдаёт полное расслабление. Он жестикулирует, рассказывая анекдот, и хриплый от алкоголя и сигарет голос заполняет комнату.

В углу, у окна, за стареньким компьютерным столом, притихла юная фигурка. Девушка восемнадцати лет в застиранной ночнушке синего цвета. Одежда скрывает худощавые очертания тела. Короткие тёмные волосы падают на лоб, почти закрывая глаза, устремлённые в монитор. Она сидит, поджав босые ноги, и щёлкает мышкой, листая бесконечные аниме-треды на DTF. Её присутствие призрачно — она тихий наблюдатель в этом мире взрослой, порой пошлой, но такой житейской реальности. На лице ни скуки, ни отвращения — лишь лёгкая отстранённость, будто она пытается сбежать в яркий, нарисованный мир.

Часы показывают 1:15 ночи. Новогодняя ночь незаметно перетекает в раннее утро, неся с собой обещание похмелья и тяжёлого пробуждения.

Пар от недавно заваренного чая уже рассеялся, оставив лишь слабый запах заварки, смешавшийся с терпким духом спиртного. В комнате — духота, словно воздух сгустился в вязкую массу.

Мужчина хлопает себя по колену, доканчивает анекдот громогласным хохотом, который тут же срывается в сухой кашель. Тянется к бутылке — движения расплываются, пальцы дрожат.

— Ну-ка, доча! — его хриплый голос рассекает тишину, целясь в угол, где сидит девушка. — Не прячься, как мышь под веником! Подвинься, помоги дяде Вите стопку налить. А то пролью на диван... мамка твоя подмокнет!

Он ухмыляется, довольный собой, постукивает пустой рюмкой по столу. Лицо — багровое, расплывается в улыбке; маленькие хитрые глазки не отрываются от девушки.
Мать на диване лишь вяло улыбается. Веки тяжелеют, моргание замедляется, смех превращается в тихое кряхтение.

— Ох, Вить, затейник ты… — бормочет она, обмахиваясь краем халата. — Лерка, иди помоги отчиму. А то всю радость новогоднюю растеряет. Я-то, кажись, на боковую… Моргала-не-моргала…

Голос гаснет. Она сползает по спинке дивана, укладывает голову на подлокотник. Полное тело расслабляется — ещё минута, и она уйдёт в пьяный сон, забыв про водку и салют. Усталое лицо вдруг становится почти безмятежным.

Комната замирает. Только скрипит старое кресло, да из наушников девушки доносится приглушённый саундтрек аниме... — видимо, её щит от происходящего. Мерцающий экран монитора бросает на бледное лицо голубоватый отсвет, превращая её в призрака среди тёплой, уютной — и такой чужой — атмосферы взрослого застолья.

Дядя Витя прищуривает свои заплывшие глазки, пытаясь разглядеть, что же так приковало внимание Леры. В тусклом отражении монитора, сквозь пелену выпитого, ему видятся лишь мелькающие яркие пятна: розовые и голубые волосы, огромные глаза, неестественно короткие юбки и длинные, стройные ноги. Для него это — абсурд, нелепое ребячество, вызывающее скорее недоумение, чем интерес.

Он качает головой, и его густая бровь, тронутая сединой, медленно поднимается вверх.

— Ёптю… Ты чего там уставилась, как баран на новые ворота? — голос поначалу хриплый, но постепенно набирает силу, теряя последние нотки игривости. — Не видишь, что ли? Дяде Вите помощь нужна! Или я тебе не отчим, а так, мебель?

Он стучит костяшками пальцев по столу. Звук — резкий, требовательный — заставляет Леру вздрогнуть. Её плечи непроизвольно поднимаются, словно пытаются укрыться от этого вторжения.

Она не спеша снимает наушники, и на мгновение комнату наполняет мелодичная японская речь — словно голос из иного мира, случайно просочившийся в эту пропитанную водкой реальность. Затем она сжимает наушники в руке.

Она оборачивается. Её большие тёмные глаза встречаются с его взглядом. В них нет страха — лишь привычная усталость и лёгкое раздражение, которое она тут же прячет. Жёлтый свет настольной лампы в сочетании с голубоватым сиянием монитора делает её лицо ещё более хрупким. Короткие волосы слегка растрёпаны, а ночнушка съехала на одно плечо, обнажив тонкую ключицу.

— Чего? — спрашивает она тихо, почти без интонации, но в голосе явственно слышится вызов.

Она не встаёт — только разворачивается на скрипучем компьютерном кресле, крепко вцепившись в его спинку, будто это единственная надёжная опора в мире, который вновь настойчиво требует её присутствия. Мать на диване уже не обращает на них внимания: её тихое посапывание свидетельствует, что она окончательно погрузилась в сон. Они остаются вдвоём в напряжённой тишине, которую нарушает лишь мерное тиканье старых настенных часов.

Дядя Витя оглядывается. Взгляд — мутный, тяжёлый — скользит по немытой посуде, крошкам на полу, пыльным углам. Он негодует, посапывает; слова, перемешанные с алкогольной отрыжкой и тюремным жаргоном, звучат ещё грубее в затихшей квартире.