У нас с девчонками есть традиция: загадывать желание на новый учебный год перед каждой перекличкой.
В седьмом классе я мечтала встретить любовь всей своей жизни, как настоящая диснеевская принцесса. В восьмом просила о первом поцелуе, какие показывают в подростковых мелодрамах. В девятом – о пылких чувствах…
«Хочу, чтоб все было как в…» – И тут место на сигарете решительно закончилось. Черт!
«…в романе», – дописала я супермелкими буквами, посчитав, что «любовный роман» и просто «роман», в принципе, одно и то же. А потом прикурила, затянулась – и тут же закашлялась.
Настоящие табачные сигареты мы с девчонками не курили, но, посовещавшись в свое время, пришли к выводу, что на «ашкудишке» магический обряд, скорее всего, не сработает. И, как следствие, смиренно терпели сухость во рту, тошноту и горячее пощипывание в легких.
– Опять попросила себе рыцаря на белом коне? – усмехнулась Алиса, делая шаг назад, дабы проверить, не идет ли кто в сторону нашего укромного уголка.
Именно она когда-то, в преддверии седьмого класса, выкрала у старшей сестры четыре сигареты и принесла их в нашу маленькую девичью компанию, а затем объяснила суть также подслушанного где-то ритуала. И хоть в магию никто из нас особо не верил, идеей мы все же загорелись. Во-первых, а вдруг сработает? Во-вторых, сами сигареты несли вместе с собой возможность совершить нечто, как нам тогда казалось, по-настоящему безумное – опасное, дерзкое, взрослое, – и таким образом будто бы повысить собственный статус в глазах сверстников и друг друга.
Сейчас, наработав приличный стаж на ананасовых, яблочных, ванильных и всякого рода других электронках, мы, конечно, вспоминали себя прежних со смесью смеха и стыда, но от ритуала почему-то не отказывались до сих пор. Возможно, сказывалось то самое пресловутое «а вдруг сработает?» Ведь у каждой из нас было сокровенное желание.
– Загадала, чтоб у тебя язык отсох, – улыбнулась я Алисе с легко читаемой фальшью, чтобы та не вздумала развивать тему: мою маленькую слабость к красивым историям любви она зачем-то постоянно выставляла за тупость, что заканчивалось плохо в первую очередь для нее самой.
И то, что в данный момент я также не собиралась отступать от канона, Алиса по моей улыбке определила без труда, а потому ничего не ответила – лишь чмокнула тонкими губами, покрытыми рыжеватым тинтом, и послала мне воздушный поцелуй.
Разумеется, в сопровождении ледяного взгляда.
– Не поможет, – с деланой обреченностью вздохнула Лизка, продолжив нашу тему. – Я уже который год это загадываю, а язык у нее все на месте.
– Ой, да кому ты лечишь! – хохотнула Ева, четвертая из нашей компании. – Алиску она загадывает. У тебя все желания только об Антипенко!
– Егорушка то, Егорушка се, – поддержала ее подружка, охотно переключившись на жертву послабее, и принялась якобы изображать Лизку: жеманничать, опахивать себя ладонями, закатывать глаза в манере светских барышень восемнадцатого века, но, как по мне, пародия не удалась.
В нашей четверке Лизка была, пожалуй, самой неженственной: рослой, угловатой, с четко отрезанной линией каре, окрашенного в строгий пепельный блонд, и глубоким тембром голоса. Она не пользовалась косметикой, не вылезала из джинсов и брюк и была прямолинейна, как железнодорожный рельс, поэтому никаких женских ужимок за ней не водилось отродясь. Да и «Егорушкой» Лизка Антипенко не называла никогда.
– Такой красивый, такой смешной, такой обаятельный… – не унимались меж тем девчонки, загоняя подругу в краску все сильней.
Если бы дело не касалось Егора, то Лизка без труда осадила бы обеих – или даже сама над собой поржала, – но прямо сейчас девки били по больному. Фактически лежачего. Отчего ситуация, на мой взгляд, переставала быть забавной.
– Алис, тебе, может, таблеточки какие-нибудь попить? – прервала я их раздражающий балаган, выдохнув струйку дыма вверх. – Что-то седативное желательно.
Ева запоздало хохотнула еще раз, но поймав взгляд подружки, тут же осеклась.
Где-то вдали наперебой завыли две машины, как пара огромных железных котов, случайно повстречавших друг друга на нейтральной территории. Однако дальнейшего развития конфликта из-за угла того дома, где мы прятались, видно не было.
Алиса насилу выдавила из себя улыбку:
– Я просто прикалываюсь, чего ты. Смешно же.
Я стряхнула пепел с кончика сигареты так резко, что в повисшей тишине щелчок ногтя по бумажному фильтру расслышали все.
– Я скажу тебе, когда будет смешно. Но это будет не сейчас.
Еще несколько секунд мы буравили друг друга взглядами, пока в конечном итоге Алиса не сдалась: обиженно сдула упавшую на глаза темную прядь-пружинку, мотнула всей своей химической гривой в сторону и, будто бы потеряв интерес ко мне и Лизке одновременно, обратилась к Еве:
– У тебя есть что-нибудь попить? Так горло сушит, не могу…
Ее подружка, кажется, немало обрадованная тем, что перепалка не затянулась дольше, немедленно полезла в сумку, а я повернулась к Лизке:
– Ты как? Нормально?
Та немного поколебалась, но потом все же кивнула:
– Да. Нервничаю просто немножко. – И затянулась так глубоко, что у меня никаких сомнений не осталось: кое-что иное заботит Лизку намного сильнее, нежели выходка этих двух дур, а озвученное «немножко» на самом деле возведено в степень бесконечности.