Антагонизм

глава 1

-Сегодня поедем к тете Любе, - говорит мама, и мое настроение сразу улучшается.
Утро. Я только недавно встала с кровати и еще не успела умыться. Если честно, я не люблю умываться. Потом меня ждет завтрак: стакан какао и хлеб с маслом. Рядом младший братик. Папа уже на работе. Все как обычно. Сейчас мы позавтракаем, я отправлюсь в школу, мама поведет братика в садик и тоже пойдет на работу.
-Линда, не забудь завтрак, - напоминает мама.
-Хорошо, - отвечаю я и беру со стола мешочек с бутербродом.
Мы живем в частном доме. На нашей улице все дома похожи друг на друга, хотя это почти центр города. Мне все время хотелось жить в большом многоэтажном доме, на самом высоком этаже, вернее, на последнем. Моя тетя живет на девятом этаже, как раз в таком доме, с большим балконом и чудесным видом на парк. Очень люблю бывать у нее в гостях! Хотя она немного со странностями.
Но эта тетя - не тетя Люба, о которой говорила моя мама сегодня утром. Мою тетю зовут Надя. Тетя Надя, хотя я ее называю просто Надя. А тетя Люда - это... ну, наша знакомая, что ли, хотя не совсем. Она ведьма! Или волшебница, пока я еще не разобралась толком. Но про нее я расскажу чуть позже.
Сейчас я иду по дороге в школу. Тут недалеко, если обозначить путь в остановках, то одна или полторы. Возле нашего дома нет остановки автобуса, поэтому чтобы дойти до нее, вернее до них, потому что надо пройти некоторое расстояние или в одну сторону направо, или в другую налево. Моя школа находится с правой стороны. Выхожу из ворот и иду направо. Прохожу соседские дома, потом больницу. Между прочим, мы часто смотрим тайком с подружками в окна больницы. Их отделяет от дороги небольшое расстояние, возвышенность, на которой растет трава и чахлые цветочки. Это такая жуть! Потому что те окна, куда мы смотрим, — это морг, или, может, не совсем морг, я не знаю. Не разбираюсь в этом. Но в той части, которая хорошо видна из окна, почти по всей стене протягиваются ряды полок. И на них... огромные банки с младенцами! Их, правда, немного, три или четыре такие банки, есть еще разные внутренности. Но во внутренностях я тоже плохо разбираюсь. Поэтому предположительно — внутренности. Куски человеческой плоти! Не помню, кто из подруг показал мне эти окна в первый раз, но потом это стало привычным. Привычным — время от времени заглядывать в те окна. Мы присаживаемся на корточки и потихонечку пробираемся вперед по бордюру. Потом, уже у самого окна, надо немного приподняться и не издавать никаких звуков, потому что иногда, по ту сторону окон, там кто-то находится, в основном женщина в белом одеянии. Она что-то переставляет и перебирает, но это трудно разглядеть.
Уже потом я рассказала об этом в классе и несколько раз водила желающих полюбоваться на эти банки. Одну мою одноклассницу чуть не стошнило.
Иду дальше по дороге. По утрам я никогда не заглядываю в эти окна, только после школы. О, вот как раз и остановка. Мне надо перейти дорогу, пройти небольшой скверик — и здравствуй, школа.

глава 2

Все время хотела иметь старшего брата, а мне достался младший. У нас разница семь лет, и я для него скорее не сестра, а нянька. До его рождения все-таки было лучше, сейчас мне часто приходится сосредотачивать свое внимание на нем. А это утомительно! Я люблю мечтать, читать книги и потом представлять себя главной героиней или героем. А это требует времени! Раньше у меня его было больше, гораздо больше.
И это очень хорошо, что братик снова пошел в садик, хотя я подозреваю, что ненадолго. А до этого он оставался под присмотром бабушки. Вот представьте: утром все разбегаются по своим делам, братика — к бабушке. Она живет в соседнем доме, буквально через стенку, у нас общий с ней двор. Точнее, раньше наши два дома с ней были одним, но небольшим. Уже потом, со временем, достроили новые комнаты, а когда мой папа женился на моей маме, дом разделили на два. В одной половине, поменьше, стали жить бабушка с дедушкой, а в другой — наша семья.
Затем, когда я возвращалась из школы, мне надо было забрать братика и провести с ним почти весь день до прихода с работы мамы, а затем и папы. Хотя бабушка и помогала, она болела, была частично парализована, поэтому передвигалась с трудом. Вот представьте: мне надо было накормить братика, поесть самой, сделать уроки кое-как, немного прибраться. Какое уж тут чтение!
Тем более мой братик вел себя по большей части отвратительно! Если я забывала убрать лестницу на крышу, он ею обязательно бы воспользовался. Если бы я оставила без присмотра свои карандаши или фломастеры, он бы что-нибудь ими разрисовал — что-нибудь совсем неподходящее. И за все его мерзости, не буду называть их шалостями, — это были самые настоящие мерзости и подлости, — доставалось всегда мне! И в основном от мамы.
Я, конечно, как могла, пыталась объяснить всем, что делаю всё, что могу, но никто особо меня не слушал. Вернее, слушали, даже сочувствовали, но не принимали абсолютно никаких мер.
Поэтому-то в садике мой братик долго не задерживался: с ним было много проблем у воспитателей. Они постоянно жаловались на него маме, а её большое и любящее сердце и уши не хотели этого слышать. А знаете почему? Потому что он — любимчик! Да, можно рассказывать о его ужасных "подвигах" самой маме, понарошку жаловаться на него окружающим, закатывая глаза, но никогда не позволять никому сказать плохого слова о нём! И, в принципе, так, наверное, правильно: родители должны любить и защищать своих детей. Но почему тогда это не относится ко мне? Почему, собравшись по праздникам, перед всеми другими родственниками можно сказать, что я плохо учусь, мало помогаю по дому, занимаюсь разными глупостями? И вроде бы как в шутку, но это так ранит моё сердце, что оно начинает сильно-сильно стучать в груди и обливается слезами.
Но я оптимистка, и всегда ею была. Мои мечты меня спасают от любой несправедливости.

глава 3

В школе у меня есть одна надежная подруга — Катя. Мы с ней дружим с третьего класса. Именно тогда меня и перевели в эту школу. Первый и второй класс я училась в другой. Моя бывшая школа находится рядом с нынешней, минут пятнадцать ходьбы. Она дурацкая! Хотя первый класс я проучилась на отлично, даже получила похвальный лист! А вот во втором, меня кто-то как сглазил или проклял, я стала ничего не понимать. Я не нарочно, не то, что стала бунтаркой или непослушной, просто опустошенной, безразличной к учебе. Словно маленький робот, я ела, пила, засыпала и просыпалась утром, занималась братиком, ждала маму с работы, надеялась на хорошо проведенный вечер всем вместе, но вместо этого почти всегда получала ссоры между родителями, недовольство и упреки. Что толку было показывать маме мои рисунки или аккуратно исписанные тетради? Символическая улыбка, кивок, слово "молодец" — и все. Скажите, этого достаточно? Нет, совсем недостаточно. И хорошо бы, если мама правда улыбалась и радовалась моим успехам или стараниям. У нее были заботы куда важнее! И самая главная из них — это мой папа.
Моя мама постоянно ревнует его. Процесс и последствия ее ревности, как вулканическая масса, накрывают собой все близлежайшие постройки. То есть меня, в основном меня, бабушку с дедушкой, в меньшей степени братика, в силу его возраста, и совсем в меньшей — моего папу. Может быть, ему все равно?
Мой папа работает директором стадиона и большую часть времени проводит на работе. У него есть секретарша, Татьяна Григорьевна (моя мама называет её "шлюхой"), заместительница папы, Марфа Рафиковна, и личный водитель, дядя Садир. Все они, по мнению моей мамы, только спят и видят, чтобы уничтожить нашу семью, ну, кроме дяди Садира.
У папы на работе есть большой кабинет. Мне нравится бывать у него, но никакими привилегиями я не пользуюсь. Сама бы я очень даже не против, но папа будет против. Я даже поплавать в бассейне не могу, хотя очень хотела научиться и для этого записалась на занятия. Вот таким образом я и попала в бассейн. В группе нас занималось человек двенадцать с тренером. Походила я, походила, да и перестала. Плавать я так и не умею до сих пор.
Наши отношения с папой отстранённые, мне сложно находиться рядом с ним. Не сложно только когда он выпьет. Тогда он бывает добрый, щедрый, человечный, одним словом. Я люблю, когда он такой, но до определённого момента. Он не останавливается до тех пор, пока не начнутся проблемы. Тогда папа начинает гундосить, цепляться, провоцировать всех вокруг. У мамы в такие минуты будто открывается второе дыхание! Она сразу спорит с ним, кричит, убеждает его в изменах, говорит о том, что он испортил ей всю жизнь! Обычно дело не ограничивается словами и криками: в ход могут пойти подручные средства, в основном у мамы. Больше для устрашения, но я чуть в обморок не падаю от страха! И, к сожалению, все мои уговоры, просьбы, слёзы не имеют никакого действия ни на кого из них. Ну, разве мама скажет:
– Посмотри, до чего ты Линду довёл!
А я тем временем трясусь, как погремушка в руках младенца. Мне очень плохо!
Потом страсти поутихают, папа отрубается, мама садится пить чай. Слава богу, я могу наконец-то спокойно вздохнуть. Я счастлива! Пусть так будет всегда!
Я отвлеклась от Кати. Так вот, повторюсь: в школе у меня есть подруга Катя. Она недавно пошла на лёгкую атлетику, вроде бы ей нравится, и уговаривает меня записаться. Подумаю. Вообще-то, в школе я не изгой. Многие хотят со мной дружить, можно сказать, я в числе школьных лидеров. Но в школе я притворяюсь. Не знаю, с одной стороны, мне нравится находиться в школе, с другой – я её ненавижу! Нравится, что можно пообщаться с одноклассниками, быть в курсе сплетен, отвлечься от дома. А ненавижу за... просто ненавижу. Я здесь ненастоящая. Здесь все ненастоящие. Мы как игрушечные солдатики, наряженные в форму, причёсанные, прилизанные. Поднимаем руки на уроках, ходим в туалет на переменах, переворачиваем страницы в учебниках, подлизываемся к учителям за хорошую отметку или хотя бы просто для того, чтобы они не создавали нам неприятностей. Учитель – слово, которое зарекомендовало себя наилучшим образом в нашем жизненном пространстве, кинематографе, школьных историях и тому подобном. Но ведь в жизни всё совсем не так! По крайней мере, в нашей школе. Хотя эта школа получше моей предыдущей. В предыдущей меня била одна учительница. Хотя я была всего во втором классе. Она была некрасивая и очень злая. Все её боялись. Я тоже очень. Боялась до такой степени, что, когда она задавала мне вопрос, я ничего не могла ответить. Хотя знала ответ.
Тогда она меня, нет, сказать, била, будет не совсем правильно: она меня сначала щипала. Очень больно, у меня сразу слезы выступали на глазах. Потом она обнаглела до такой степени, что стала выворачивать мне уши. Вернее, одно ухо, левое. Она все время стояла у меня с левой стороны. Было жутко! Но доставалось и другим детям, хотя не всем, а "избранным" — нас было человек пять в классе, тех, кого она особенно невзлюбила. Другим было полегче. Она могла ударить линейкой по парте перед их носом или руками замахнуться на них, но не причиняла физической боли, только душевную. А нам, "везунчикам", доставалось по полной. Так вот, я прятала синяки и никому не рассказывала об этом. Потом, когда дело дошло до уха, я как могла скрывала его синеву волосами, но однажды мама заметила.
— Что это, Линда?
— Да, это так, мам, ничего. Просто дурачились на уроке.
— Ясно. Надо быть осторожнее.
— Хорошо.
«Уф, кажется, пронесло», — подумала я тогда. И, кажется, больше маму не беспокоил тот факт, что мое ухо не заживает вот уже как три-четыре месяца. Потом всё раскрылось. А случилось это вот как: в нашей школе, в старшем классе, училась одна девочка, Карина. Она жила в одном дворе с моей бабулей. Бабуля — это по маминой стороне, а бабушка — по папиной. Так вот, я очень хорошо знала Карину с самого детства, как и всю её семью. И мои родители, соответственно, тоже. Бедная, отважная Карина, не выдержав издевательств надо мной, рассказала всё моей маме о том, что меня обижает эта учительница, и про ухо тоже, и про щипки. Бабуля чуть с ума не сошла, мама расстроилась. Поэтому-то было принято решение перевести меня.
Теперь понимаете, почему я с таким недоверием и сарказмом отношусь к слову «учитель»? Это всего лишь слово и профессия. И ничего больше. Если человек нехороший, он будет нехорошим везде. И никакие слова тут не помогут.
В новой школе мне повезло с учительницей гораздо больше. Она была адекватная, а я люблю адекватных людей. Хотя я держалась всё же настороженно. Были проблемы с домашкой: я не делала её, за это мне доставалось. Я научилась приспосабливаться, юлить. В школе говорила учителям, что не было света или что плохо себя чувствовала. А дома ещё проще: не задали или уже сделала. Сама не знаю, почему так получалось. Мне было неинтересно. Всё, что касалось учёбы, мне было неинтересно.
Потом наш класс стал четвёртым "А". Количество учителей увеличилось, как и объём домашних заданий. Несколько раз я пыталась взять себя в руки, набрасывалась на гранит науки, словно термит на лакомство. Это немного помогало, но потом снова наступало безразличие. Однако я кое-как продолжала учиться.
Сейчас я признаюсь ещё кое в чём. Мне было неловко за себя, и эту неловкость я прятала за дерзостью. Я сказала "неловко"? Да, но ещё мне было стыдно. К сожалению, моя мама не отличалась чистоплотностью, и, что ни говори, это сказывалось на мне. Я тоже была немного нечистоплотной, хотя изо всех сил старалась ею не быть. Почти каждый год медсестра находила у меня вшей. Потом дома мне тоже было стыдно. Как будто это целиком и полностью только моя вина! Но я купалась, мыла голову! Я не понимаю, в чём моя вина? Процесс избавления от вшей тоже был совсем не приятным. Мне мазали голову какой-то вонючей дрянью, и я ходила с замотанной головой несколько часов. После мама или тётя выдирали моих волос, вытаскивая насекомых. Согласна, это противно, но так было. А однажды, когда у мамы было особенно плохое настроение, она собственноручно постригла меня очень коротко. Это был крах всего светлого в моей жизни! Но я была оптимисткой. Я смотрелась в зеркало и говорила: "Я похожа на французскую актрису с такой причёской". Да, я была оптимисткой, а что ещё мне оставалось делать? Иначе я бы превратилась в одно из самых несчастных существ на земле.

глава 4

Я дома. Сегодня братик не пошел в садик, так как мы поедем к тете Любе. Сейчас заберу его от бабушки, и мы с ним поедим. В холодильнике есть макароны, разогрею их и залью яйцом — это будет вкусно. И ещё сладкий чай. Если мы поедем сегодня к тёте Любе, значит, скоро придёт мама. Раньше чем всегда, на работе она пробудет до обеда, потом отпросится. Я переодеваю братика и переодеваюсь сама. Вот и мама.
— Готовы?
— Да!
Мне нравятся наши поездки. Братику, думаю, тоже.
Идем до остановки, нужный автобус подъехал почти сразу. Ехать до тети Любы примерно 35-40 минут. Приехали. Она живет в девятиэтажном доме, на третьем этаже. Помню свое первое впечатление от увиденного. Адрес тети Любы маме кто-то дал на работе, хотя сначала, по-моему, телефон. Мама договорилась о встрече, и мы втроем пришли к ней в гости. Хотя слово "гости" совсем не подходящее: дальше прихожей и кухни мы никогда не проходим. Поэтому я даже не знаю, сколько комнат у нее в квартире. И тогда, в первый раз, все было точно так же. Мы прошли на кухню. При входе на нее стояли три табурета, мы сели на них. Потом тетя Люба взяла ковшик с водой, поставила его на огонь, а сверху — другой, поменьше, с воском. Над тарелкой с водой она стала читать какое-то заклинание — это я потом поняла, что молитву. Она всегда читала ее по бумаге, а после переворачивала написанным вниз, чтобы не было видно этих слов. Затем она сказала садиться нам по одному на табурет возле нее и выливала горячий воск над нашими головами в ту заговоренную воду. После этой процедуры мы рассматривали уже застывший воск и по его очертаниям пытались разглядеть что-то важное. Или вообще что-то разглядеть.
Моя мама всегда видела там что-то ужасное и неприятное: например, папину любовницу, ее профиль, которая хочет его увести, или свою подругу, вернее, коллегу по работе, которая завидует ей и всей нашей семье. А я видела то птичку (крылышко, клювик), то облачко или какую-нибудь травку. Но взрослым было виднее.
Так мы все по очереди проходили этот ритуал. Дальше прощались, и мама клала на кухонный стол денежку. Так, деликатно, невзначай, будто и не тете Любе вовсе она предназначалась. Тетя Люба слегка кивала или улыбалась, и, в принципе, все. Снова остановка — и домой.
Но вот в чем была приятность: с самого начала, как объяснила тетя Люба, этот процесс очень ответственный, и после него с нас будет уходить весь негатив. И вот в это время нужно расслабиться: если хочешь — смейся, хочешь — поспи, поешь и так далее. Поэтому можно было все это дело обставить таким образом, чтобы и маме было приятно в первую очередь, ну и самой получить немного положительных эмоций.
Ну, например, возвращались мы обратно домой от тети Любы, я смеюсь с братиком, улыбаюсь, мы с ним даже покружиться немного можем. Весело же! А мама думает: "Негатив уходит", и тоже от этого в радости большой. Еще бы, ведь это все проделки разных шлюх и сволочей не будут действовать!
И еще одна важная деталь: раз все плохое сходит с нас, то, соответственно, вернется все этим самым шлюхам и сволочам, завистникам, плохим людям, желающим нам зла. Как тут не радоваться!
К этой самой тете Любе мы ходим примерно три раза в месяц, а то и больше. Тут главное — придерживаться четкой схемы, поэтому надо ходить к ней минимум три раза. Мы обычно идем по понедельникам, средам и пятницам. Если случай тяжелый, то две недели подряд. А тяжелые случаи в нашей семье — не редкость. Проклятые любовницы все никак не отстанут от нас! Я их, правда, ненавижу, всех!
А еще, тоже примерно раз в месяц, тетя Люба снимает с нас сглаз. Она наговаривает на воду в стакане, потом кидает в нее соль, хлеб и зажженные спички, обтирает нас этой водой и дает немного пригубить.
Больше всего моей маме нравится, когда тетя Люба ей гадает на картах. Тогда она подсаживается к ней за кухонный стол и внимательно ловит каждое ее слово. Но за сглаз и гадание нужно доплачивать отдельно, поэтому мама не всегда может позволить себе такую роскошь. Итак за очищение воском сумма выходит немаленькая. Тем более тетя Люба говорит, что ей сложно нас очищать, она потом очень болеет и страдает. Бывало, что, выплескивая воду в раковину на кухне, она придерживается за ее край. Наверное, она может упасть в глубокий обморок прямо здесь! Она, кстати, так и говорила нам, что однажды ей вызывали скорую. Мама твердо убеждена, что без тети Любы мы бы давно все загнулись. Это правда, негатива на нас очень много.
Вот и сегодня у нас очередной визит к тете Любе.
— Здравствуйте, — она отворила дверь, — проходите на кухню.
У тети Любы очки с толстыми стеклами, за ними ее глазки кажутся совсем маленькими. Она небольшого роста и полненькая. Я никогда не видела ее в яркой одежде, она чаще всего в чем-то сером или в темных оттенках.
Мама, как всегда, в предвкушении важного момента.
— Тетя Люба, вот снова к вам, — у мамы страдальческий вид. — Опять творится черт знает что у нас! Вся надежда на вас.
Тетя Люба при этих словах кивает головой, и лицо ее при этом очень грустное. Она все понимает.
Вообще-то моя мама очень любит, когда ей гадают на картах. Во дворе у бабули одна женщина делает иногда расклады, и мама при первой возможности обращается к ней. Мама и сама умеет гадать, себе она гадает часто.
К ней тоже иногда приходит ее коллега по работе, и они с ней шушукаются о чем-то секретно. Но я все равно все слышу. Я приношу им чай, они не очень-то обращают на меня внимание. У коллеги проблема с мужем.

глава 5

С одной стороны, мне жаль, что у мамы с бабушкой плохие отношения, но, с другой стороны, я уже к этому привыкла. Мне кажется, что так было всегда. Мама настраивает папу против его родителей, говорит, что от них житья нет. Мне жалко мамочку в такие моменты, ведь я ей верю безоговорочно! Хотя бабушка с дедушкой живут через стенку. Дедушка сильно пьет, почти каждый день. Нет, не почти, а каждый день. Но мама говорит, что он хозяйственный. А бабушка сильно болеет. Раньше она была гораздо лучше. Я помню, когда я была маленькая, я часто оставалась с ней, пока родители были на работе. С ней было интересно. У нее есть большая зеленая кулинарная книга, и мы готовили по ней разные блюда, особо не придерживаясь рецепта, мы больше ориентировались на картинки.
Мама говорит, что бабушка колдует ей и нам с братиком, и повторяет это так часто, что мне кажется, так и должно быть. Разве не все бабушки по папиной линии колдуют? Я удивлюсь, если не все. У бабушки есть несколько старинных икон и молитвы, написанные в тетрадях. Может быть, мама поэтому так решила? Но ведь иконы – это наоборот хорошо. Иконы есть и в церквях, и в храмах. Все ж мама утверждает, что раньше моя бабушка была колдуньей и очень сильной. К ней приходили разные люди за помощью. Не знаю, я в этом не уверена. Мама постоянно находит у нас в доме какие-то перышки, бумажки, ниточки, песок, и все это приводит ее в ярость!
— Витя, я же говорила! Ты только посмотри! — обращается она к папе. — Это опять она мне сделала!
Мама имеет в виду бабушку. Ну, а кто же, в самом деле? Ведь никто чужой к нам не заходит в дом.
Если честно, то я поддерживаю маму. Она права. Она уже много раз сталкивалась с этим и поднатарела в этих вопросах. Но вот что меня сильно огорчает: временами мама говорит так же про мою бабулю. А это разбивает мое сердце. Я очень люблю бабулю. Она такая добрая и любимая. И когда возникают такие сложности, я ухожу в себя, как можно глубже, чтобы ничего не слышать и не видеть. Я не хочу никого из них обижать и становиться на чью-либо сторону. Я хочу любить их обеих. И очень хочу, чтобы они не ссорились. Никогда.
Вечером пришел папа, он снова задержался на работе. Мама недовольна.
— Есть что поужинать? — спрашивает он.
— Макароны с сосисками, — говорит мама.
— Опять? — папа недоволен.
— А что ты хочешь? Я, вообще-то, с работы.
— Ладно, давай макароны.
Мы с братиком уже давно поужинали. Папа ест в столовой, смотрит телевизор. Я понимаю, что маме не терпится начать разговор о тете Любе. Хоть она часто просит меня не говорить о наших к ней визитах папе, я и не говорю. Но мама всегда сама же и не сдерживается. Или совсем наоборот: мама просит меня сказать папе, что мы были у тети Любы и что она нам сказала. И потом обычно идет целый перечень того, что я должна пересказать папе.
— Мы сегодня с детьми ездили к тёте Любе, — начинает разговор мама.
Папа поежился. Он знает, чем это обычно заканчивается, и пытается отстраниться, насколько это возможно. Он продолжает есть.
— В этот раз, Витя, всё куда серьёзнее! Линде было плохо потом!
Папа поворачивает голову в мою сторону. Я смотрю на него равнодушным взглядом. На самом деле, удивлённым. Я всё-таки не ожидала от мамы таких слов про себя, но привычка сделала своё дело. А я привыкла скрывать эмоции под равнодушным взглядом. Он ведь может на самом деле выражать всё, что угодно. Надо сделать чуть глуповатый вид, мол: «Да-да» или «Нет-нет», в зависимости от ситуации.
— Что с тобой? — спросил папа, снова повернувшись к телевизору.
— Да так, — мямлю.
— Что так, Линда? Говори, как было на самом деле! У нее голова кружилась, ее тошнило.
«Господи, хоть бы никто не подумал, что я беременна!» — думаю про себя, потому что, насколько я знаю, у беременных такие же симптомы.
А подумала я не просто так. На самом деле мне грустно от этих воспоминаний. У нас на рынке, как и у большинства других рынков, есть отдел, где продают разносолы собственного посола. Ну, обычные люди. И вот, мне безумно нравятся соленые огурчики, которые мы покупаем у уже знакомого продавца. Они такие вкусные! Соленые, это да, но у него они какие-то особенные, немного кисловатые, что ли. Я часто прошу маму, когда мы бываем на рынке, купить мне немного, буквально несколько штучек. И один огурчик я могу съесть прямо по дороге домой. Так вот, у меня еще одна тетя — медсестра. В общем, как-то раз, совершенно для меня нежданно-негаданно, моя мама говорит ей:
— Моя Линдка на рынке опять сегодня огурцов соленых просила, прямо не может она без них! Что ты думаешь?
Тетя опешила.
— Что я думаю? Я думаю о том, что девочке нравятся эти огурцы. И всё. Больше не о чем. И пусть она на здоровье их ест!
— А я уж грешным делом подумала, — улыбнулась мама.
— Это глупость! — заверила тетя. — Как ты можешь?
Я слышала этот разговор, и мне стало так паршиво, что меня, правда, чуть не вырвало. Это же просто огурцы. Она, что, правда подумала, что я беременна? Я даже не целовалась ни с кем, да что там целовалась, я даже не прикасалась ни к кому из мальчиков! Это ужасно! Но это же мама. Ей я прощала всё на свете. И с того момента к моим заботам прибавилась ещё одна: вести себя так, чтобы никто не подумал, что я беременна. Я больше не хотела переживать такое. Я не беременна, и точка!
Поэтому сейчас мамины слова про мою тошноту вызвали в моей душе всплеск ужаса и паники. Но вроде бы — проехали.
Так как я ушла в свои воспоминания, не сразу поняла, почему мама кричит.
— Витя, эта блядь привораживает тебя!
О ком это она? О Татьяне Григорьевне? Или о Светлане Николаевне? Светлана Николаевна — это тренер по... не знаю, как правильно это называется. Может, по зарядке? Я много раз видела, как она проводит зарядку на стадионе. Группа людей в спортивных костюмах, расположившись на травке, делает разные упражнения. Может, аэробика? Точно не скажу. Мама ревнует и к ней тоже. Хотя они обе замужем.
— Какая, блядь? Что ты болтаешь? — устало спрашивает папа.
— Ты знаешь, у меня уже никаких сил не осталось! Сколько я могу это терпеть?!
— Я хочу спокойно поесть, Рая, — просит папа.
— А я хочу спокойно жить, Витя.
— Кто тебе в этом мешает?
— Я тебе сто раз об этом говорила. Ты не знаешь, кто? — в голосе мамы слышны угрожающие интонации.
Папа, как и всегда, старается замять грядущий скандал.
— Рая, я знаю, ты говорила. Давай не сейчас об этом, я очень устал.
— А я, по-твоему, не устала? — маму уже не остановить. — Я, по-твоему, ничего не делаю? Не занимаюсь детьми, домом? Не терплю твою мать? Не работаю?
— Я этого не говорил.
— А что тогда ты имел в виду?
— Ничего, я ничего не имел в виду. Я хочу просто поесть нормально. — папа стал нервничать.
— Ешь! Делай что хочешь! Мне надоела такая жизнь! Сколько я могу терпеть? По-твоему, я слепая, я ничего не вижу?
— Что ты видишь?
— Твое блядство!
— Какое блядство, Рая?
— Где ты сейчас был?
— На работе, я был на работе!
— Знаю я твою работу, — мама громко ухмыляется.
— Я хочу спокойно пожрать!
— Жри! — разрешает мама.
— Да, пошла ты! — папа не выдерживает.
— А, вот ты значит как! — мама в ярости.
Мне пора вмешаться.
— Мамочка, пожалуйста, не надо. Прошу тебя.
Но разве она когда-нибудь прислушивалась к моим просьбам?
— Значит, ты так! — продолжает она. — Спасибо, я всё поняла. Тебе твои бляди дороже собственных детей!
— Сука, — говорит папа и уходит в другую комнату.
— Значит, это я сука? Это после всего, что я для тебя сделала! — мама начинает задыхаться.
— Папа, маме плохо! — скорее бегу к нему.
— Ничего, переживёт!
— Папа, ей правда плохо!
Я снова плачу. Братик играет с машинками. Скандал продолжается ещё около часа. Потом наступает тишина. Я подавлена. Потихоньку собираюсь укладываться, завтра в школу. Хоть бы они больше не ругались.
— Спокойной ночи, мамочка, — целую её перед сном. — Ты поспи немного.
— Спокойной ночи, Линдочка. Вот видишь, опять эти суки добиваются своего!
— Да, мамочка. Не переживай, пожалуйста.
Как же я ненавижу этих сук! Суки — это все те же злые люди, желающие нам зла. Когда же они наконец успокоятся?

глава 6

Мне приснилось, будто я стала большой чёрной птицей. Я кружила в небе над своим домом и никак не могла попасть внутрь. Я видела, как в саду внизу играет братик, как дедушка относит в сарай свиньям ведро с кормом. Я их очень хорошо видела сверху, кричала им, махала крыльями, плакала, а они меня не слышали. Мне стало так одиноко, что я перестала махать крыльями и хотела упасть с высоты, но не могла. Я застыла, словно статуя, и парила в воздухе. И я проснулась.
Утро, всё как обычно. Немного побаливает голова, но я знаю, что скоро боль пройдёт. Надо просто немного пройтись до школы.
Хорошо, что сегодня по расписанию несложные уроки. На большой перемене я иду в буфет и покупаю котлету в тесте. Я всегда покупаю только её и ещё бисквит. Или котлету, или бисквит — просто маленький прямоугольник теста без прослойки и начинки. Очень вкусно!
Скоро зима, но у нас в городе зимой не очень холодно, можно ходить в осенней куртке. После школы забегаю в библиотеку, благо по пути, беру книгу, детектив. Почитаю перед сном. Дома мне становится ужасно жарко, хочется лечь спать и проспать всю зиму, сложно даже руку поднять. Мне несказанно повезло, что братик сегодня в садике.
В начале шестого вечера мама с братиком возвращаются с работы. Сразу начинает ворчать, что в доме неприбрано. Если честно, у нас почти всегда неприбрано, хоть я и стараюсь из-за всех сил! Просто вещи разложены по дому не по своим местам. Но, да, сегодня я сделала меньше обычного. Снова чувствую себя ужасно виноватой, начинаю зажимать пальцы и впивать ногти в ладони, но не совсем сильно, скорее по привычке. Голова в каком-то противном тумане. Отвечаю невпопад, чем вскоре начинаю сильно раздражать маму. Немного погодя, потрогав мой лоб, она наконец-то осознает, что, кажется, я заболела, и мне милостиво разрешается лечь в кровать. Как это хорошо! Я лежу в своей кровати, и мои мысли плывут по неглубокой спокойной реке к индейской хижине. Вот старая индианка протягивает мне руку и приглашает зайти вовнутрь. Я с радостью соглашаюсь. Хоть в хижине совсем мало места, мне очень удобно и гармонично. Где-то вдалеке я слышу приглушенные голоса, они о чем-то спорят, но тягучий сладкий воздух приглушает все звуки вокруг. Сначала эти голоса меня тревожат, но старая индианка улыбается и качает головой из стороны в сторону. И я осознаю, что не нужно обращать на них внимания. Я улыбаюсь ей в ответ и проваливаюсь в глубокий сон.
Утром мне стало гораздо легче, и, кажется, школы не миновать, а так хотелось.
Попытка не пытка.
— Мам, можно я сегодня не пойду в школу?
— Можно, оставайся дома и пей лекарства.
Господи, я не верю своему счастью! У меня самая лучшая мама на свете!
Настроение просто сказка. Целый день я буду предоставлена самой себе! Сначала я, конечно, немного приберусь: помою посуду, подмету, сделаю как можно больше дел, чтобы потом ничего уже не делать. Буду пить чай со сгущенкой и читать. А еще представлять себя кем-то гораздо лучше, чем я есть на самом деле.
На самом деле все мои знакомые терпеть не могут школу, им в ней не нравится. А если что-то и нравится, то совсем немного и словно небольшими кусочками, как в огромной мозаике. Мозаика огромная и ужасная, а хороших кусочков в ней очень мало. Почему в школе так мало хороших, добрых учителей? Наверное, все они перебрались в художественные фильмы? А в реальности остались вечно усталые и недовольные всем и вся вокруг. Вообще-то я люблю добрых людей, и если меня кто-нибудь похвалит или будет относиться ко мне по-доброму, я готова на многое ради этого человека. Но таких людей ничтожно мало на свете. А временами я так нуждаюсь в добром слове! Я собираю все эти слова как бусинки в своем сердце и бережно храню. И сразу начинаю во всем доверять этим людям, но, к сожалению, потом они могут обидеть меня. И вот это-то еще хуже. Потому что когда тебя обидит безразличный тебе человек, то, по крайней мере, ты можешь притвориться равнодушным. А если дорогой тебе человек, то тогда притвориться очень сложно. А если и получится, то потом еще долго ты не можешь прийти в себя, как будто кто-то выковыривает эти бусины из твоего сердца.
Днем звонит бабуля, интересуется моим самочувствием. Она сказала, что зайдет к нам вечером и принесет чего-нибудь вкусненького. Буду ждать с нетерпением.
Бабуля сдержала свое обещание: принесла целый пакет мягких маленьких булочек с повидлом. Мы все вместе попили чай, потом она ушла. Папа сегодня пришел совсем поздно и пьяным. Долго выясняли отношения с мамой, потом он уснул.