Апокриф о Безымянном

Дисклеймер

Здравствуй, дорогой читатель или дорогая читательница!

Тебя приветствует автор, Кирилл Островский. Добро пожаловать на страницы моего дебютного романа "Апокриф о Бе зымянном". Но прежде чем погрузиться в события цветочного мира, хочу предупредить: эта история публикуется по мере написания. Первые главы будут выкладываться с интервалом 1,5-2 недели. Для меня эта книга - большая отдушина и первая серьезная история, на которую я возлагаю большие надежды и в которую посвятил всего себя, поэтому я приветлив к обратной связи и критике.

Для твоего удобства я подготовил карту королевства, в котором будут проходить события книги. Надеюсь, она тебе неоднократно окажет подмогу по мере дальнего путешествия вместе с героями.

Приятного чтения!

Пролог. Наследие волн

«Корабль в гавани в безопасности, но он создан не для этого.»

Северная пословица

Моя дорогая Элли,

Свет моих очей и тревожащая дух волнами любви, Элли. Вновь пишу тебе послание, осознавая, что не осмелюсь даже отправить его. Но как бы я хотел, чтобы оно оказалось в твоих руках. Чтобы твои глаза бегали по строчкам, как и прежде, когда мы только встретились несколько лет назад. Чтобы улыбка, та самая улыбка, приносящая мне каждое мгновение наших встреч счастье и радость, вновь возникла на твоем лице. Однако это вряд ли произойдет. Ибо страх до сих пор держит меня в своих цепях, а неизвестность наряду с ним не позволяет ничего с этим поделать.

Не ведаю, что же произошло тогда, что ты просто оставила его у врат нашей обители. Почему решила уйти, даже не поздоровавшись? Отчего сбежала, словно вода сквозь пальцы? Все произошло так резко и быстро… Я лишь услышал посреди ночи плач младенца, а когда вышел, то увидел его, лежащего на траве, бережно укутанного в пеленах. Благо, он оказался в полном здравии.

Прошло уже несколько месяцев, а мне до сих пор неспокойно. Теперь же волны твои, ласково, а то и лукаво играющие со струнами моего сердца ранее, грубо бьют по ним, норовя порвать. Мы столько времени посвятили разговорам о том, что будет дальше. Что твоя прежняя жизнь после его рождения изменится, и ты станешь герцогиней, моей морской госпожой. Но что же изменилось? Так еще столь порывисто и неожиданно, что я моргнуть не успел, как след твой простыл, и остался лишь он. Прекрасное создание, сотворенное нами, лишь нами двумя. Глядя на его лик, тут же вспоминаю тебя. Дар, привнесенный тобой в ту ночь, обратился смыслом моей жизни. Ни на минуту не могу отойти от колыбели, все время смотрю на него и в памяти всплываешь ты — неужели такие юные создания могут быть настолько похожи на своих родителей?

До сих пор помню твою мечту, которую не успел исполнить. Хáутово море, трепещущее своими волнами у меня в памяти. Когда вспоминаю его, следом возникают и твои блестящие под лунным светом глаза: в тот момент ты узнала о том, что я был у него, пусть и единожды. А потом начались расспросы о том, как там, холодно ли у прибрежья, красиво ли… Я отмахнулся, а сейчас жалею об этом. Как же хочется рассказать о том, как там очаровательно. Как захватывает дух от бриза, а голову кружит от истории этого места. Сколько же людей погибло в схватках при двух войнах, и в итоге это море досталось нам. Как же ты нестерпимо любила море, всегда тянулась к воде… Видимо, это действительно твое неотъемлемое качество. Присущее тебе по твоему происхождению.

Ох, Элли, знала бы ты, сколько недосказанного хранят мои уста. И как же желанно мне отыскать тебя. Но страх пленит: вдруг ты нарочно исчезла в тени, желая больше меня не видеть? Вдруг ты решила не идти на уступки и остаться там, около подобных тебе? Но мне остается все это неведомо. Отчего и боязно. Видит Единая: моя любовь теплится внутри на протяжении всего этого времени, что течет подобно песку сквозь пальцы.

Теперь и Хаутово море мною нелюбимо. Ничто не приносит мне радость — дни стали серыми, мрачными и тусклыми. Белые гортензии, столь любимые тобой, будто бы осознали произошедшее и завяли. Лишь ирисы и фиалки продолжают благоухать. И как же мне хочется вновь привнести тебе букет этих самых гортензий, чтобы вновь увидеть эту прекрасную, приносящую радость улыбку. И лишь одно чудесное создание заставляет меня испытывать это неописуемое, необъятное чувство — это дитя. Мой наследник изо дня в день приносит в безжизненные дни толику счастья и надежды, что не все потеряно. Я чувствую, что в нем есть твоя частица твоей души. Что аромат орхидеи, приносящей по поверьям жизнь и любовь, стелется за ним. Что ирисы и фиалки охраняют его, а сам он находится под пристальным взором Единой. Я верю, что это младое дарование оберегает именно Она. Но теперь волнуюсь о нем: что же будет, когда он подрастет? Я боюсь потерять теперь и его, ведь он для меня сейчас — единственный смысл существования на этом свете. Если утеряю его вслед за тобой, жизнь не станет мне более мила.

Отчего я клянусь тебе, Элли, во что бы то ни стало, оберегать нашего наследника от всего гнета, что творится за вратами нашего очага. Ни единая душа не будет знать о том, что произошло тогда и что происходит сейчас. Ни один флодренец не будет ведать о том, что было, есть и будет. Дитя останется нашей тайной.

И ничто не заставит меня усомниться в этом решении. Храню нескончаемую надежду, что ты поймешь меня.

Навсегда и вовеки,

Твой рыцарь моря и страж рассвета, Рэм.

Часть I «Тот, кто заперт» | Глава 1. В четырех стенах

Часть I «Тот, кто заперт»

«Отпусти птицу, и она воспарит к небесам.»

Народная поговорка

Глава 1. В четырех стенах

«Живи и учись.»

Флодрéнская пословица

Ирисы, фиалки, тюльпаны…

Лисандр медленно шагал по саду, рассеянно касаясь ладонью тонких стеблей. Каждый цветок был уникален: один — с изящными лепестками, другой — с пряным ароматом, третий — с хрупкими тонкими листьями. В этом разнообразии было что-то завораживающее, но в то же время — тревожное.

Всякий растущий здесь цветок был любим и ценен, но особое место занимали ирисы и фиалки. Немудрено: они испокон веков считались цветами Единой. В сердце цветника, среди разросшихся стеблей, эти цветы источали тонкий, сладкий аромат, влекущий за собой благоговейный трепет. Будто бы сама Линнея одним мановением руки насылала ветерок, доносящий до юнца благословенный шлейф.

Фиалки, символизируя чистоту, верность и постоянство, прочно укоренились в ильфа как знак преданности богине, неизменности ее заветов. Их небесный оттенок сливался с ясным сиянием свода над головой, словно напоминая о вечности догматов. Ирисы же, с их переливами розового и сиреневого, говорили о страстной привязанности к Единой, граничащей со страхом расставания. Говорили, что Она сама вплетала их в венок, срывая на Священном поле.

Когда Лисандр присаживался рядом, он невольно ловил себя на мысли, как гармонично сплетаются эти цвета. Как неизменность и чистота фиалок дополняются пылкостью ирисов. Как вера живёт в этом саду, цепко прорастая между камнями.

Но как бы они ни отличались, всех их сковывали одни и те же границы сада. Как и его самого.

Тюльпаны всегда росли и находились подле этих величественных стеблей. Их лепестки тянулись к небу, показывая всем посетителям цветника свое превосходство, изысканность и статность. Остановившись подле них, юноша опустил голову, разглядывая свое одеяние: на груди, поверх темно-бордовой ткани жилета, алел вышитый бутон тюльпана — древний знак его рода и всей флодренской знати.

Быть дворянином — значит нести не только имя, но и бремя сотен, а то и тысяч чужих обязанностей и надежд.

И, являясь продолжателем рода Ха́нгерфорд, Лисандр делал все, чтобы быть соответствовать такой важной, именитой фамилии. «Иметь достоинство, присущее нашему происхождению, показывать свой статус и созидать добро для нашего королевства», — так всегда наказывал ему отец, Рэ́ймонд Хангерфорд. Но он не знал одного: как вообще выглядит этот мир — тот, что за высокими стенами поместья. И кому он, собственно, должен показывать свой статус? Неужто прислуге в поместье?

Никогда не покидая пределы дома и сада, Лисандр и представить себе не мог, что ждет за их границами: какие дивные пейзажи, нескончаемые дороги могут повстречаться ему… Быть может, за воротами — повозки, одна за другой, запряженные бравыми лошадьми, снующие вереницей по залитым солнцем дорогам? А может, гул толпы, собравшейся на удивительное, до жути завлекающее действо у центральной площади? Или же колокольный перезвон — громкий, но одновременно такой пленительный и мелодичный, что разносится до каждого закоулка города, возвещая каждого флодрéнца о наступлении нового утра после ночной, мертвой тишины?

Именно непонятный запрет отца — не позволять выходить сыну за пределы усадьбы — всегда расстраивал и озадачивал Лисандра. Рэймонд ведь хотел, чтобы его сын стал достойным продолжателем знаменитого рода — одного из Домов Тюльпанов, как называли аристократические семьи Флодрéна. Почему же тогда так рьяно оберегает от внешнего мира? И как бы Лисандр не старался соответствовать ожиданиям и фамилии, для других он все равно оставался безымянным — для всех, кроме тех, кто окружали его каждый дарованный Единой день.

Подул ветер. И душистый аромат всех цветов, растущих здесь, вновь ударил в нос Лисандру. Тот вздернул голову ввысь: небо снова затянуло тучами. Только он обрадовался, что октябрьский день, быть может, впервые за долгое время будет солнечным, — как тучи воротились, становясь все темнее и тяжелее. Ветер крепчал. Ещё мгновение назад его дуновение ласково, почти бережно гладило дворянина по лицу, будто здороваясь, то теперь оно стало грубым и хлестким, норовя ударить его пощечиной. Впрочем, октябрь во Флодрене был именно таким — непредсказуемым. Ясное, радостное утро легко оборачивалось тусклым и дождливым днем. И сегодня, похоже, был как раз такой день.

Хангерфорд поспешил обратно в дом, не потому, что боялся промокнуть — напротив, он любил дождь. Любил, когда его вода игриво касалась его кожи, как капли шептали по плитам сада. Но на сей раз в руках была книга — одна из самых любимых. И мысль о том, что хоть одна капля повредит страницу, претила и заставила его отступить. С легким сожалением и досадой бросив последний взгляд на небо — мрачное, угрюмое, но столь родное и любимое, — он воротился к крыльцу. Поднявшись по ступенькам, Лисандр отворил массивные двери фамильного поместья. Перешагнув порог, окончательно оставил стучащий о землю дождь снаружи, встречая тишину, аромат свечей и старого дерева — внутри. Прямо в прихожей, его тут же поприветствовал дворецкий.

— С возвращением, лорд Хангерфорд! — учтиво проговорил он, поклонившись Лисандру. — Погода не дала вдоволь насладиться прогулкой?

Вопрос прозвучал скорее из вежливости, а не из интереса.

— Увы… — пробубнил Лисандр, поправив ворот рубашки и пригладив жилет. — Погода сегодня не на моей стороне, Уильям.

— Мне поручить гувернанткам принести какие-то книги из библиотеки?

— Не стоит, сегодня посвящу время тем книгам, которые уже есть у меня.

— Хорошо… Нужно ли что-то попросить у герцога Хангерфорда для вас? — судя по всему, дворецкий не терял надежды лишний раз услужить лорду.