Араш - Начало Пути

Пролог

Нещадно палил Азгар, раскаляя воздух до дрожащего марева. Солнце висело в белесом небе неподвижным расплавленным диском, превращая переход через безжалостную пустыню Генэ в настоящую пытку. Песок под ногами торонгов шипел, словно живой, а волны горячего ветра обжигали кожу, как прикосновение раскаленного металла.

Восемь могучих торонгов, их чешуйчатые бока, покрытые липкой от пота пеной, с трудом тащили перегруженные кибитки через зыбучие барханы. Каждый шаг шестипалых лап утопал в раскаленном песке, оставляя глубокие вмятины, которые тут же осыпались, словно пустыня стремилась стереть все следы их продвижения. Товары в кибитках - редкие ткани из Памилы, сосуды с благовониями, слитки самородного орихалка - стоили целое состояние, но сейчас ценой каждого лишнего фунта становилась жизнь изможденных ящеров.

Отряд наемников, лучших из тех, кого смог нанять Ведущий, нервно озирался по сторонам. В последние недели в этой части Генэ участились нападения пуджи - призраков пустыни, появляющихся из ниоткуда и исчезающих в вихрях песка. Даже сейчас, когда тени стали длиннее, а изнуряющая жара чуть спала, охранники не расслаблялись. Их запыленные лица были напряжены, а пальцы не отрывались от рукоятей оружия.

В центре каравана, окруженная особым вниманием, двигалась закрытая кибитка с двумя загадочными пассажирками. Никто не видел их лиц - только мелькание тонких пальцев, поправляющих занавеску, да слышал тихий плач младенца по ночам. Их охраняли двое - высокие, молчаливые мужчины в свободных одеждах пустынников. Часто они обменивались взглядами, в которых читалось не столько напряжение, сколько... ожидание. Как будто они знали, что этот переход не закончится благополучно.

Когда нападение началось, все произошло слишком быстро. В момент, когда караван растянулся на подъеме, песок вокруг буквально взорвался десятками фигур. Синие лучи странного оружия разрезали воздух с шипением раскаленного железа. Первые наемники пали, даже не успев обнажить мечи - их тела разрывало пополам с чудовищной силой.

Охранники-оборотни среагировали мгновенно. Их тела изменились, мускулы вздулись под одеждами, а когти выросли до нечеловеческой длины. Четверо нападающих уже лежали без голов, когда странное оружие нашло и их. Регенерация не успевала за повреждениями - синие лучи прожигали плоть, оставляя страшные черные ожоги, которые не затягивались.

Последнее, что увидел младший из братьев перед смертью - как один из убийц, высокий мужчина с холодными глазами, подходит к кибитке. В его взгляде не было ни жалости, ни даже жестокости - только холодная расчетливость палача, выполняющего рутинную работу.

***

Когда отряд храмовников нашел место бойни, песок уже впитывал последние капли крови, превращаясь в липкую коричневую массу. Мастер Пак, морща нос от тяжелого запаха смерти, приказал побыстрее собрать уцелевшие припасы. Именно тогда юный послушник услышал тот звук - слабый, едва различимый писк, больше похожий на крик пустынной совы, чем на детский плач.

В разоренной кибитке, среди окровавленных подушек и обрывков дорогих тканей, сидел младенец. Его крошечные ручки цепко держались за безжизненную руку женщины в расшитом золотом платье. Казалось невероятным, что он уцелел - вокруг не было ни дюйма незапятнанного кровью пространства, но на его бледной коже не было ни царапины.

"Мастер... он... он смотрит", - прошептал послушник, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Глаза ребенка были неестественно яркими, словно в них отражалось само солнце пустыни. Когда Мастер Пак взял младенца на руки, тот не заплакал, а лишь уставился в лицо старого воина с пугающей осознанностью.

"Забираем его", - неожиданно для себя сказал Мастер. Ветер внезапно усилился, завывая в разбитых кибитках, словно сама пустыня вздохнула, освобождаясь от тяжести произошедшего. Где-то вдали уже слышалось шуршание морангов, спешащих на пиршество. Отряд поспешно собрал уцелевших торонгов и двинулся прочь, оставляя за спиной лишь темнеющий на закате песок да кружащих в небе стервятников.

Глава 1

Мои первые воспоминания были пропитаны не материнской лаской, а жгучим песком Генэ. Он был повсюду: хрустел на зубах, забивался под грубую ткань простого токо, которым меня обрядили, слепил глаза во время суховеев. Он был моей колыбелью и моей первой игрушкой.

Меня нашли. Не приютили из милости, не подобрали из жалости. Просто нашли, как находят потерянный в дюнах инструмент — оценили, можно ли использовать, и отложили в сторону, пока не представится случай. Случай для меня так и не представился. Я была слишком мала, слишком странна и слишком бесполезна.

Храм Бога Хаоса Изначального был моим единственным домом. Его черные башни, выточенные из вулканического камня, впивались в белесое небо, словно каменные когти древнего исполина. Внутри царил полумрак, нарушаемый лишь трепещущим светом факелов, чьи языки пламя вгрызались в тяжелый, клубящийся воздух, пахнущий ладаном, потом и металлом. Здесь не было места для нежности. Даже дети, немногие из тех, что жили в стенах Храма, с пеленок учились суровой правде: сила — единственный закон Генэ.

Из женщин в монастыре были только кухарка тетушка Ю и прачка Марг. Моей матерью, неродной, но единственной, стала тетушка Ю. Ее лицо, испещренное морщинами, напоминало высохший на солнце плод мураками, а руки, вечно в царапинах и ожогах, были на удивление нежными, когда она обрабатывала мои ссадины. Она подкармливала меня редкими сладостями — обрезками засахаренного кортуса или сморщенными, но невероятно вкусными сушеными ягодами памильского дерева, которые привозили караваны. Она отводила мне уголок на кухне, за большим глиняным хумом для воды, где было тепло от очага и пахло жареной полбой и травами.

Но ее время не принадлежало мне. У нее были свои обязанности: накормить десятки голодных ртов, угодить суровым Мастерам, управлять целым штатом помощников. Ее забота была как дождь в пустыне — редкая, драгоценная, но мимолетная. Она могла приласкать меня украдкой, сунуть в руку лепешку, но потом сразу же отвлекалась на крик поварят или требовательный голос Мастера. Я научилась ценить эти краткие мгновения тепла, но никогда не ждала их. Ожидание рождало боль, а боль была роскошью, которую я не могла себе позволить.

А вот прачку Марг я ненавидела. Эта старая карга с лицом, напоминающим сморщенный, злой дикон, не упускала случая шлепнуть меня мокрым бельем или щелкнуть по уху, стоило мне приблизиться к купальням, где она властвовала. Ее злость была простой и понятной — я была еще одним пятном грязи в ее и без того грязной работе.

Поэтому мой мир был миром тишины и наблюдений. Я стала тенью, призраком, который скользил по коридорам, замирая в углах и нишах. Я не просила, не требовала, не плакала. Я смотрела и училась.

Я часами могла сидеть на теплом камне у края тренировочного плаца, поджав под себя ноги, и наблюдать. Я видела, как ученики отрабатывают удары, и мои пальцы непроизвольно повторяли движения в пыли. Я следила, как ухаживают за торонгами — огромными шестипалыми ящерами, главной тягловой силой пустыни, — запоминая, какие травы кладут в их корм для силы, а какие мазью лечат порезы на их чешуйчатых боках.

Я научилась различать Мастеров по походке: тяжелая, мерная поступь Мастера Пака; легкая, почти бесшумная походка Мастера Юджина; резкие, отрывистые шаги Мастера Питера. Я узнавала их по голосам, доносящимся из-за дверей, и училась понимать настроение по интонации.

Молчание было моим щитом. Оно делало меня невидимой. Взрослые забывали о моем присутствии, начиная обсуждать вещи, которые никогда бы не сказали при другом ученике. Так я узнала о набегах пуджи — призраков пустыни, о политических интригах в далекой Памиле, о таинственных легатах, слугах порядка, с которыми у Храма были сложные отношения.

Мои игры были не такими, как у других детей. Я не гоняла по двору мяч из шкур, не играла в камешки. Я тренировалась. Украдкой, по ночам, когда все затихало, я выползала на пустой плац и повторяла то, что видела днем. Удары ногами по деревянному столбу, пока мои ступни не покрывались синяками. Кувырки и падения на песок, пока движения не становились плавными и точными.

Я открыла в себе странные вещи. Я могла затаить дыхание на невероятно долгое время. Могла часами неподвижно сидеть в самой неудобной позе. А однажды, когда мальчишки, решившие позабавиться, засыпали меня в яме песком, я обнаружила, что могу находиться под его толщей, не задыхаясь. Тело будто впадало в оцепенение, сердцебиение замедлялось, а сознание оставалось ясным. Я лежала и слушала, как их испуганные шаги затихают вдали, и чувствовала себя не жертвой, а хозяйкой положения. Песок, мой старый друг, защищал меня.

Мальчишки-ученики, немногие сверстники в Храме выбрали меня в качестве мешени. Тихая, странная девочка, которая не плачет и не просится в игру, стала идеальной мишенью для их жестоких забав. Они дразнили меня, тыкали палками, отбирали еду. Сначала было больно и страшно. Потом я поняла: их действия тоже можно изучать. Я наблюдала, кто заводила, кто поддакивает, кто боится. Я училась предугадывать их нападки, уворачиваться, прятаться.

Я стала частью Храма, как скрипящая балка или трещина в стене — неприметная, но неотъемлемая. Я была Девочка-Песок. Безродная. Ничья.

Но в тишине моего сердца, под слоем равнодушия и отрешенности, зрело семя. Семя голода. Не по еде — по чему-то большему. По месту. По силе. По пониманию.

Я смотрела на учеников в их одинаковых армяках, с их деревянными мечами, и знала: я могу так же. Лучше.

И я ждала своего часа. Тихо. Молча. Наблюдая.

Глава 2

Темнота опустилась на пустыню, словно тяжелый бархатный полог. Азгар скрылся за горизонтом, оставив после себя лишь багровую полосу на западе, которая медленно таяла в наступающей ночи. Храм Бога Хаоса погрузился в сон, лишь редкие факелы у ворот мерцали, как светлячки в черной пустоте.

Идеальное время для тренировки.

Я затаила дыхание, зарывшись в песок на вершине смотрового бархана – прямо у ног Мастера Юджина. Он стоял неподвижно, его острый взгляд скользил по тренировочному полю, где ученики отрабатывали боевые стойки. Его черный плащ колыхался на ветру, но сам он казался каменной глыбой – непробиваемой, незыблемой.

Я знала, если он меня обнаружит, последствия будут хуже, чем просто наказание. Но риск того стоил.

Как только Мастер Юджин ушел проверять дальние посты, я выскользнула из своего укрытия и бросилась к полосе препятствий. Она была рассчитана на взрослых воинов, а не на восьмилетнюю девочку, но это меня не останавливало.

Первое испытание – "Змеиные кольца". Десяток подвешенных на цепях обручей, раскачивающихся в хаотичном ритме. Нужно было пролезть через них, не задев. Ученики часто срывались, получая болезненные удары по спине. Но я уже знала секрет – нужно ловить момент между колебаниями. Я впрыгнула в первый обруч, изогнулась, как угорь, и проскользнула через всю цепь за несколько секунд.

Следом –"Лезвия ветра". Вертикальные столбы с вращающимися перекладинами, утыканными тупыми шипами. Одно неверное движение – и тебя сбивают с ног. Я прищурилась, оценила ритм и бросилась вперед. Прыжок, кувырок, еще прыжок – я пролетела между вращающимися жердями, чувствуя, как воздух свистит у моих ушей.

Третье испытание – "Песчаная яма". Глубокая воронка, заполненная зыбучим песком. Ученики тонули в ней по пояс, тратя силы на выбрасывание. Но я… я чувствовала песок. Он не затягивал меня, а словно подталкивал снизу. Я пробежала по поверхности, как ящерица по воде, и выскочила с другой стороны.

И наконец – "Стена теней". Гладкая каменная плита высотой в три роста взрослого мужчины. Без зацепок, без веревок. Только сила пальцев и хватка. Я вцепилась в мельчайшие неровности, втиснула кончики пальцев в щели между камнями и полезла. Мышцы горели, но я не останавливалась. Верх.

Я ухмыльнулась, запыхавшись. Получилось.

— Интересно, — раздался спокойный голос за моей спиной.

Я замерла. Мастер Пак. Он стоял в тени, скрестив руки на груди. Его лицо было невозмутимым, но в глазах горел странный огонь – не гнев, а…интерес?

— Сколько раз ты так тренировалась? — спросил он.

Я не стала врать. — Каждую ночь.

— И ни разу не сорвалась?

— Один раз. Сломала руку.

— И что же?

— Через два дня уже снова лазила.

Мастер Пак медленно кивнул. Потом подошел к полосе препятствий, осмотрел ее и вдруг…улыбнулся.

— Завтра после ужина приходи ко мне. Без опозданий.

— Я… — я не поняла. — Это… наказание?

— Нет, — он повернулся и сделал шаг в темноту. — Это первый урок.

И исчез, оставив меня стоять на вершине стены с бешено колотящимся сердцем. Он только что взял меня в ученицы?

***

На следующий день я едва могла усидеть на месте. Тетушка Ю хмурилась, видя, как я верчусь за столом, но ничего не сказала. Ученики, которых вчера наказали за мои похождения, злобно косились в мою сторону. Но сегодня их злость меня не трогала.

После ужина я подошла к двери Мастера Пака. Внутри горел свет.

— Входи, — раздался его голос, еще до того, как я постучала.

Кабинет был аскетичным: деревянный стол, пара свитков, оружие на стене. Мастер Пак сидел, сложив пальцы домиком.

— Ты знаешь, почему тебя не берут в ученики? — спросил он без предисловий.

Я покачала головой.

— Потому что девочки редко выживают, да и платить за тебя некому Наши тренировки ломают даже мальчишек. Но ты… — он пристально посмотрел на меня, — ты не такая.

Я молчала.

— Ты не человек, Араш. И не оборотень. Да и на легата слабо похожа…, — Он откинулся на спинку стула. — Ты что-то другое. И я хочу узнать что.

— Вы… выгоняете меня? — прошептала я.

— Наоборот. — Он встал и подошел к окну. — С завтрашнего дня ты будешь тренироваться официально. Но при одном условии.

— Каком?

— Ты никому не скажешь о своих способностях. Ни тетушке Ю, ни ученикам. Никому.

Я кивнула.

— Хорошо. — Он повернулся. — Завтра на рассвете. Здесь.

Когда я вышла, пустыня встретила меня холодным ветром. Но внутри горел огонь. Теперь у меня был шанс.

Глава 3

Песок хрустел на моих зубах, едкий и безжалостный, когда я пробиралась по узкому лазу в стене Храма. Этот проход знали только крысы да, пожалуй, я. Его оставили строители столетия назад — не трещина, а насмешка в камне, замаскированная под грубой кладкой, дыра, в которую могло проскользнуть лишь что-то маленькое, голодное и отчаянное. Взрослый человек не пролез бы, но я, Араш, кость да кожа, протискивалась легко, даже с добычей за спиной, чувствуя шершавые стены своим вторым кожухом.

Мысль о победе над Дорином все еще жгла изнутри, как крепкий пустынный самогон. Я не должна была победить. Никто не ожидал этого — ни старшие ученики, смотревшие на меня с безразличной жалостью, ни даже суровый Мастер Пак, чье лицо всегда было подобно высохшему руслу реки. Но я знала. Я знала, что сделаю это. Потому что знала его.

Мой первый проверочный бой Мастер Пак назначил с Дорином, самым сильным учеником группы.

Дорин, с его десятью годами за плечами и двумя годами формального обучения в Храме Безмолвного Хаоса, был сильнее. Выше. Опытнее. Его удары по деревянным манекенам отзывались глухим стоном, пугая ящериц на стенах. Но он был предсказуем, как восход второго солнца.

Я наблюдала за его тренировками все эти месяцы из теней арок, сливаясь с гневными сумерками. Видела, как он раз за разом использует один и тот же прием — мощный, размашистый удар правой, за которым следует вся его масса, затем резкий разворот на каблуке и низкая подсечка. Он не менял тактику, потому что она всегда работала. Против всех. Пока не встретил меня.

А я изменилась. Я не просто повторяла движения учеников по ночам, когда двор пустел, и лишь ветер был моим спаррингом. Я придумывала свои. Прыжки через низкие барьеры с разворотом, чтобы бить с непривычной стороны. Удары не по воздуху, а по земле, по песку, чтобы он взметался слепящим облаком в глаза противнику. Я училась использовать не только силу мышц, но и хитрость, обман, саму среду. Я училась у пустыни. И она — безжалостный учитель.

И сегодня это сработало. Его могучий кулак свистнул в сантиметре от моего виска, я присела, швырнула горсть песка ему в лицо, не для боли, а для мига замешательства, и, проскользнув под его рукой, толкнула его в спину, пока он слепо завершал свой коронный разворот. Он рухнул на колени, и острие моей тренировочной палки уперлось ему в основание черепа. Тишина. Затем — взрыв возмущенных и восхищенных возгласов. Но радость победы была недолгой, сладкой ягодой с горькой косточкой. Я увидела его взгляд, прежде чем он опустил голову. Не злость. Нет. Интерес. Охотничий интерес.

Пустыня ночью жила своей жизнью, не остывая от дневного гнева. Ветер — вечный скиталец — шевелил песок, создавая на его поверхности причудливые, мимолетные узоры, что были письменами самого Хаоса. Где-то вдали, за черной зубчатой грядой скал, слышался переливчатый, леденящий душу вой морангов — тварей, которые не боялись даже торонгов.

Я шла бесшумно, как тень, прижимаясь к барханам, чей холод пробирал до костей. Моя цель — стельные ящерицы. Не для похвалы. Для выживания.

Маленькие, быстрые, с чешуей, переливающейся в лунном свете словно ртуть. Их ядовитое жало могло убить взрослого человека за минуту, но если поймать их за хвост и быстрым движением отрубить голову — мясо получалось нежным, почти сладким. Тетушка Ю, чье лицо было похоже на сморщенную финиковую косточку, готовила из них суп, который возвращал силы даже после самых изматывающих тренировок, затягивая раны и прогоняя усталость.

Первая ящерица появилась внезапно — мелькнула между камней, как серебристая молния. Я замерла, вобрав в себя все звуки пустыни, всю ее ложную тишину, затем резко рванулась вперед, пальцы сложившись в капкан, чтобы схватить ее за хвост.

Промах. Она извернулась с шипением, похожим на треск разрываемой ткани, и жало — черное и блестящее — блеснуло в темноте, едва не коснувшись моей ладони. Я отдернула руку с сердцем, колотившимся как птица в клетке.

— Черт… — прошептала я, и пустыня равнодушно вобрала в себя мое проклятие.

Охота продолжалась…

Когда я, усталая, но довольная, пробиралась обратно к стене Храма, в сумке из плотной ткани уже лежали три ящерицы. Не самый богатый улов, но достаточно. Хватит на суп и на то, чтобы тетушка Ю не смотрела на меня с немым укором.

Я почти дошла до лаза, до своей щели в мире, когда услышала шаги. Тяжелые, размеренные, не скрывающие своего присутствия. Песок скрипел под подошвами прочных ботинок ученика Храма.

— Так вот как ты тренируешься? — голос был низким для его возраста и обжигающе спокойным.

Он заставил меня вздрогнуть, заставил кровь ударить в виски. Я обернулась, приняв глухую стойку, рука потянулась к заточке за поясом.

Дорин. Он стоял в нескольких шагах, скрестив руки на широкой груди. Его лицо было скрыто тенью от нависающего карниза, но я чувствовала его взгляд — тяжелый, изучающий. Он не дышал тяжело, он просто ждал.

— Ты следил за мной? — спросила я, сжимая сумку так, что костяшки пальцев побелели.

— Мне было интересно, — он сделал шаг ближе, и лунный свет упал на его высокие скулы и упрямый подбородок. — Как это маленькая дикарка, воровавшая техники из-за угла, смогла победить меня.

Я не ответила, лишь сжала губы. Слова жгли, но я привыкла к ожогам.

— Ты жульничала, — его голос стал жестче, в нем впервые появились нотки той ярости, которой не было в бою. — Использовала грязные приемы. Песок.

Глава 4

Тьма. Она была не просто отсутствием света. Она была субстанцией — густой, тягучей, как смола, сладковато-приторной на вкус, если подолгу вдыхать ее через рот. Она заполняла каменный мешок кельи-одиночки, проникала под веки, заставляла сомневаться — открыты ли они на самом деле, или ты ослеп навсегда. Она давила на барабанные перепонки, превращая тишину в навязчивый, высокочастотный звон, в котором уже через несколько часов начинались голоса.

Араш сидела на ледяном камне пола, скрестив ноги, позвоночник вытянут в струну. Она не спала. Сон здесь был предательством, капитуляцией перед одиночеством. Вместо этого она считала. Удары сердца. Сначала быстрые и тревожные, как пойманная птица. Потом медленнее. Глубже. Сто двадцать ударов… сто… девяносто… Она заставляла его замедляться, силой воли растягивая время между ударами, превращая его в ровный, глухой барабанный бой, отмеряющий томительные часы. Три дня. Ни крошки хлеба, ни глотка воды. Только холод камня, высасывающий остатки тепла из босых ступней, и эта всепоглощающая, живая Тьма.

Она научилась отличать голода от жажды. Голод был тупой, ноющей пустотой в желудке, которая постепенно притуплялась, превращаясь в легкое, почти приятное головокружение. Жажда была острее. Она скребла горло пергаментной бумагой, а губы потрескались и стали шершавыми, как кора. Но и это проходило, уступая место странной, металлической ясности сознания.

— Ты еще здесь? — прошептал голос. Он был не в ушах. Он возник прямо в сознании, скользкий и маслянистый, как прикосновение гнилого плода. Он звучал как ее собственные мысли, но с чужой, холодной интонацией.

Она не ответила. Не шевельнулась. Даже дыхание не сбила. Нельзя отвечать. Мастер Пак предупредил перед тем, как дверь захлопнулась: «Тьма заговорит с тобой. Она будет шептать твоими страхами, предлагать воду твоей же жаждой. Она — первое испытание. Если ответишь — она войдет в тебя и съест изнутри. Молчи. И слушай. Учись отличать свой голос от голоса Хаоса».

— Скоро кончится, — продолжал шепот, принимая оттенок жалости. — Они забыли тебя. Тетушка Ю плачет у двери, но ее не пускают. Ты им не нужна. Откройся мне, и я дам тебе воду. Холодную, как ночь в пустыне…

Ее горло сжалось предательским спазмом. Она мысленно представила кувшин с росой на стенках. И затушила этот образ, как тлеющий уголек. Она была пустотой. Пустотой не чувствует жажды.

Дверь с скрежетом, от которого свело зубы, отъехала в сторону. Свет факелов ворвался в келью, не ослепляя, а прожигая сетчатку алым, болезненным пожаром. Араш вздрогнула всем телом, но не зажмурилась. Она впитала боль в себя, превратила ее в точку концентрации.

В проеме, залитый алым сиянием, стоял Мастер Питер. Его лицо, изрезанное шрамами-рунами, казалось высеченным из самого мрачного гранита Генэ. В его глазах не было ни любопытства, ни жалости — лишь холодная констатация факта.

— Ну что, птенчик? Понравился прием? — ухмыльнулся он, его взгляд скользнул по ее осунувшемуся лицу, по дрожащим от напряжения рукам, впившимся в колени. — Готов признать, что место девчонки — на кухне?

— Очень… уютно, — прошипела она, и собственный голос показался ей скрипом ржавой двери. Она попыталась встать. Мышцы, затекшие от долгого сидения, пронзила судорога. Ноги не слушались, подкашивались. Пришлось опереться о шершавую, холодную стену, чувствуя, как слабость предательски разливается по телу.

— Не умрешь, — бросил Питер, разворачиваясь к выходу. — Хаос не берет слабых. Он их игнорирует. Если ты вышла — значит, в тебе есть что-то, на что ему стоит потратить время. Идем. Не заставляй Мастера Пака ждать.

Он повел ее по длинным, извилистым коридорам, уходящим глубоко под Храм. Воздух становился все тяжелее, влажнее, в нем витал сладковато-металлический запах, от которого слезились глаза и слегка кружилась голова. Он пах как сталь после боя и как вспотевшая кожа одновременно.

Пещера Отречения. Сводчатый грот, выдолбленный не в камне, а в чем-то более темном и плотном. Стены пульсировали. Не светом, а самой тьмой. На них проступали руны, светящиеся тревожным, ядовито-лиловым светом, словно гниющие звезды в безвоздушном пространстве. Они жили своей собственной жизнью, медленно перетекая, меняя очертания. В центре пещеры зиял черный, бездонный бассейн. Жидкость в нем была гуще воды, темнее ночи. Она не стояла неподвижно — она медленно дышала, пульсировала, и с каждой пульсацией от нее расходились легкие круги, будто от бьющегося в судорогах сердца.

Вокруг стояли Мастера. Молчаливые, неподвижные, как статуи. Их лица были скрыты в тенях капюшонов.

Мастер Пак сделал шаг вперед. Его движения были плавными, экономичными, как у хищника.

— Кровь Хаоса Изначального, — его голос был тихим, но разносился по пещере, внятный каждому звуку. Он провел рукой над поверхностью жидкости, не касаясь ее. Та потянулась к его пальцам тонкими, похожими на черные щупальца, струйками. — Она не вода. Она не огонь. Она — потенциал. Первоматерия. Она очистит твою плоть от слабости. Переплавит душу, выжжа из нее все лишнее. Оставит только суть. Если, — он посмотрел прямо на Араш, и его взгляд был тяжелее всего, что она когда-либо чувствовала, — ты выдержишь.

Араш сглотнула. Горло скрипело от сухости. Страх? Нет. То, что она чувствовала, было сложнее. Древний, животный ужас перед этой пульсирующей чернотой. Но под ним — жгучее, ненасытное любопытство. И голод. Не по еде. По знанию. По силе. По ответу на вопрос, кто она.

Глава 5

Я проснулась от того, что чесалась. Всё — спина, руки, даже веки. Как будто под кожей копошились муравьи.

— Ну вот, теперь я еще и линяю, — проворчала я, разглядывая в тусклом зеркале свое отражение.

Лицо казалось чужим. Щеку украшала руна, обозначающая мой ранг — черная, рельефная, будто вживленная в плоть. Кожа приобрела легкий матовый оттенок, словно припорошенная песком.

— Хоть не зеленый. А то бы меня с торонгом перепутали.

Дверь в казарму распахнулась с грохотом.

— Ученик десятого ранга! На плац! — рявкнул голос.

Араш вздохнула.

— Ну конечно. Сразу после пробуждения. Хаос, видимо, любит ранние подъемы.

Плац представлял собой огромную песчаную воронку, окруженную каменными столбами. Над ней уже висело раскаленное солнце, а под ногами песок шипел, как сковородка.

— Полоса препятствий! — Мастер Юджин, худой и жилистый, как пересушенная ветка, тыкал пальцем в сторону конструкции из канатов, шипованных бревен и ям с вонючей жижей. — Десятая, покажи, на что способна.

Я перевела взгляд на остальных учеников. Дорин (Восьмой) стоял впереди, скрестив руки. Его лицо выражало предвкушение.

— Ну что, пустая? Боишься?

— Боюсь, — кивнула я — Что ты от зависти лопнешь, когда я пройду быстрее тебя.

Смешки. Дорин покраснел. Старт. Первое препятствие — «Змеиные кольца».

— Легко! — Я прыгнула, поймав ритм раскачивающихся обручей.

Но в тот же момент что-то изменилось. Мышцы сжались точнее, тело скользило между препятствиями, будто песок сам подталкивал ее. Она чувствовала каждую песчинку под ногами.

— Что за...?

— Не отвлекайся! — крикнул Юджин.

Я рванула дальше. Подумаю об этом потом.

«Лезвия ветра» — вращающиеся столбы с шипами. Она нырнула между ними, но Дорин, стоявший рядом, незаметно подставил ногу.

— Ах ты...!

Я кувыркнулась, но не упала. Рука сама выбросилась вперед, цепляясь за выступ.

— Спасибо, Хаос, — прошептала я. И продолжила.

Регенерация — это не только плюс. После тренировки обнаружила, что голод стал звериным. Я съела тройную порцию каши, чем вызвала недоумение у тетушки Ю.

— Ты что, с торонгом породнилась? — фыркнула та.

— Нет, просто теперь я — «Десятая». А это, видимо, значит «ест за десятерых».

Сон стал странным. Мне снились песчаные бури, в которых кто-то зовет ее. А утром стала просыпаться с песком в кулаке, хотя окно было закрыто.

Лежа ночью на жесткой койке, я разглядывала свои руки.

— Что ты со мной сделал, Хаос?

Тело изменилось. Стало быстрее, сильнее. Но вместе с этим...

Дорин. Он злился. И это было заметно.

— Ты не заслужила десятку, — шипел он, когда Мастера не слышали.

— А ты — восьмерку? — парировала Араш. — Или это просто цифра на лице, а не в голове?

Дорин подстроил так, что во время боевых спаррингов она всегда попадала против него.

— Еще раз упадешь — сломаешь ногу, — сказал Мастер Пак, наблюдая за очередным «боем».

— Зато быстро заживет, — ухмыльнулась я, вытирая кровь с подбородка.

Ученики сторонились. Даже те, кто раньше просто игнорировал, теперь боялись.

— Десятая! — раздался голос за дверью. — Подъем! Сегодня «Испытание пещерой»!

Араш застонала.

— Хаос, ну сколько можно? Я же только вчера родилась!

Но встала. Впереди был новый день. И она готова была его встретить.

С этого дня ее жизнь перевернулась. Она больше не была Араш, Безродной Девочкой-Песок. Она была Ученик Десятый. Цифра, которая говорила сама за себя — последняя в иерархии, самая низшая из низших.

Ее келья стала чуть больше, но аскетичнее. Каменная лежанка, кувшин для воды, грубый шерстяной армяк цвета пыли вместо старого токо. Но главное — ей выдали тренировочный кинжал. Деревянный, обожженный для твердости, но — ее собственный. И доступ на тренировочные площадки был теперь не милостью, а обязанностью.

Глава 6

Пустыня Генэ дышала вечерней прохладой. Песок, раскаленный за день, теперь отдавал накопленное тепло в темнеющее небо, где одна за другой зажигались холодные, безжалостные звезды. Песок под босыми ногами Араш вибрировал, передавая сотни едва уловимых сигналов — язык земли, который она научилась понимать за годы скитаний между мирами.

«В трехстах шагах – стадо пустынных коров, жующее колючку… Справа, под плоским камнем – гнездо скорпексов, самка сторожит яйца… Прямо по курсу...»

Она замерла, сжав кулаки. Привычная картина мира исказилась резким, чуждым диссонансом.

«Дорин.»

Не его запах — благовония Храма, смешанные с пылью и потом. Не его звук. Нечто иное, сейсмический след его воли, отпечаток на самой ткани реальности, который песок передал ей как крик.

Из-за гряды барханов, очерченный синим сиянием восходящей луны, вышел высокий юноша. Его тень легла длинной и угловатой. Почти мужчина в потертом тренировочном камзоле, на котором шрамы от клинков соседствовали с причудливыми выцветшими пятнами эссенций иных миров. Цифра «3» на его скуле, выжженная когда-то в Пещере Отречения, казалась особенно четкой и глубокой в этот миг, словно тая в себе всю тьму ночи.

— Ты шумишь, как слепой торонг на учениях, — сказал он, но в голосе не было прежней, привычной злости. Той, что резала как стекло и жгла как песок в ране. За последний год что-то в поведении Третьего сломалось и пересобралось иначе. Их противостояние из открытой войны превратилось в сложную, молчаливую игру. Спарринги стали почти что танцем, где каждый изучал не слабости, а саму суть другого. Но язвительность, это обоюдоострое оружие, осталась их последним прибежищем.

Араш щелкнула пальцами. Песок у ее ног взметнулся, не по ее воле, а почти рефлекторно, отвечая на ее напряжение, и образовал миниатюрный, злой вихрь.

— А ты все такой же очаровательный, Третий. Мастера так и не научили тебя искусству комплиментов? Или ты пропускал эти уроки, предпочитая бить чучела?

Дорин резко отвернулся, делая вид, что смотрит на линию горизонта, но она успела заметить, как дрогнул напряженный угол его челюсти.

— Мастер Пак ждет у Осколка Вечности. Испытание, — бросил он слова быстро, отрывисто, словно боялся, что голос его предаст и проскользнет что-то лишнее.

Араш вздохнула, смахивая с рукавов серой робы несуществующую пыль. Ее собственная цифра «10» на щеке будто заныла в ответ.

— Опять? В прошлый раз, на том Осколке, где магия выродилась в технологию, я чуть не осталась навсегда, познавая прелести твоего двойника-болвана. У него, кстати, были очень смешные механические руки.

— Он... что? — Дорин резко обернулся, и его глаза, обычно суженные от привычной подозрительности, расширились от неподдельного, животного ужаса. Не от опасности, а от чего-то более глубокого.

— Шутка, — ухмыльнулась она, наслаждаясь редкой возможностью видеть его неконтролируемую реакцию. Наблюдая, как по его загорелым щекам разливается смущенный румянец. — Хотя, кто знает… Может, в какой-то из бесчисленных реальностей ты и правда ходишь с ключом вместо сердца и поешь серенады ржавым торонгам.

— Замолчи! — Его рука молнией метнулась и схватила ее за запястье.

И тут же он отпрянул, словно коснулся раскаленного металла. Пальцы его разжались, и Араш увидела, как они мелко дрожат. Он смотрел на свою ладонь, будто впервые ее видя.

Араш медленно подняла бровь, ощущая на коже жгучее пятно от его прикосновения. Оно горело, как отпечаток.

— Ты странно себя ведешь, Третий. Тебя на Осколке Болезней разумных слизней подменили?

— Просто... идем уже, — проскрежетал он, сжимая кулаки и пряча их за спину. — Он не любит ждать.

Он зашагал прочь, слишком быстро, слишком резко, почти бегом, оставляя на песке глубокие, раздраженные следы.

Араш смотрела ему вслед, ощущая под ребрами странное, сосущее тепло. Трепет. Не страх. Любопытство.

«Интересно...»

***

Черная стела Осколка Вечности вздымалась к небу, как обломанный клык древнего бога. Она была не из камня — она была из ничего. Из сгустка абсолютной тьмы, поглощающей любой свет, падающий на нее. Земля вокруг нее на десятки шагов была мертвой — ни песчинки, ни намёка на жизнь. Воздух здесь дрожал, гудел низкой частотой, от которой ныли зубы и слезились глаза, хотя ночная прохлада уже давно опустилась на пустыню.

Мастер Пак стоял спиной к ним, неподвижный, как сама стела. Его темный плащ не колыхался — он струился, медленно и тяжело, будто в такт невидимому ветру, дующему из межмировья.

— Вы опоздали на семь мерных тактов пульсации Осколка, — произнес он, не оборачиваясь. Его голос был ровным, без укора, но от этого лишь страшнее.

— Пятая задержалась на пути, — Дорин бросил на нее взгляд, в котором не было прежней злобы, лишь усталое раздражение. — Увлеклась наблюдениями.

— Третий отвлекался на философские размышления о природе одиночества, — парировала Араш, тут же ловя, как его пальцы снова судорожно сжимаются в кулаки. Игра была опасной, но она не могла удержаться.

Пак медленно обернулся. Его глаза — два отполированных куска обсидиана — обожгли их своим безразличным взглядом. Он видел не их тела, а их сияние, их связь с Хаосом, их готовность к прыжку.

Глава 7

Они стояли среди руин Храма.

Не просто разрушенного – оскверненного.

Стены были покрыты черными жилами, пульсирующими как больные вены. Воздух звенел от чужих голосов, шепчущих на языке, который резал слух.

— Это... невозможно, — прошептал Дорин. Его пальцы бессознательно сжали ее руку сильнее. Араш почувствовала это раньше, чем увидела.

«Позади.»

Из тени вышел он. Дорин. Но не тот Дорин, которого она знала.

Его кожа была покрыта черными узорами, глаза горели ядовито-желтым.

— Какие... милые гости, — прошептал двойник.

Настоящий Дорин шагнул вперед, закрывая Араш собой.

— Что ты сделал с Храмом?!

Двойник рассмеялся – звук, похожий на ломающиеся кости.

— Что мы сделали, ты хотел сказать.

Он махнул рукой. Тени зашевелились, принимая форму...

Араш.

Десятки Араш. Сотни. Все с пустыми глазами и черными прожилками под кожей.

— В этой реальности ты выбрала их, — двойник склонил голову. — Как и он.

Дорин задрожал.

— Врешь!

— Проверим?

Двойник рванулся вперед – и мир снова перевернулся.

***

Они лежали у основания стелы, оба дрожа, оба в поту.

Пак смотрел на них без эмоций.

— Теперь вы видели врага.

Дорин резко вскочил.

— Это был обман!

— Нет, — тихо сказала Араш. Она все еще чувствовала их – тех других себя. — Это было предупреждение.

Дорин посмотрел на нее – и в его глазах было что-то новое. Страх. Но не перед ней. За нее.

Пак повернулся, давая им момент.

— Третий... — начала Араш.

— Не сейчас.

Он отвернулся, но не успел скрыть – как его взгляд упал на ее губы. Как его пальцы снова задрожали.

***

Ночью Араш сидела на крыше казармы, глядя на луну.

— Я знал, что найду тебя здесь.

Дорин уселся рядом, осторожно, будто боясь коснуться.

— Ты должен был сказать. Что ты...

— Легат? — она ухмыльнулась. — Да ладно, это же очевидно.

Он не засмеялся.

— Я имел в виду – что ты видишь их. Других себя, — Ты должна была умереть.

Дорин стоял на краю крыши, его черный камзол развевался на ветру.

— В восемь лет. В песках. Но ты выжила.

Я молчала.

— Я ненавидел тебя за это.

Он повернулся. Луна освещала его лицо — резкое, красивое, с цифрой «3», которая теперь казалась мне родной.

— А теперь...

Ветер донес его шепот до самого моего сердца:

— Теперь я боюсь, что ты исчезнешь.

Я рассмеялась (иначе бы заплакала).

— Куда я денусь? Ты же везде меня найдешь.

Он не улыбнулся.

— Даже в других реальностях?

Я не ответила.

— Я боюсь, — прошептал он так тихо, что даже песок едва услышал. — Не того, что ты одна из них. А того... что когда придет время выбирать...

Она повернулась к нему. Их лица были так близко.

— Я уже выбрала.

Дорин замер. Потом медленно, будто боясь спугнуть, прижал лоб к ее плечу.

— Дура.

Я рассмеялась и позволила ему остаться так – в тишине, под звездами, где никто не видел, как его пальцы сплелись с ее.

Никто, кроме песка.

***

Если бы мне сказали в восемь лет, что к шестнадцати я буду Пятой, научись чувствовать песок как собственную кожу и смогу различать шепот других реальностей — я бы рассмеялась. Ну, или попыталась бы украсть у тетушки Ю еще пирожков.

Но вот я здесь. Цифра «5» на щеке уже не жжет. Кожа больше не чешется по ночам (ну, почти). А еще...

Я научилась исчезать. Не в прямом смысле. Просто стоять так, чтобы взгляд скользил мимо. Дорин называет это «отвратительной привычкой пугать людей».

Но обо всем по порядку.

Он говорит со мной. Не словами — вибрациями. По дрожи под ногами я знаю, кто идет: Ученики — тяжелые, неуверенные шаги (кроме Дорина — тот крадется, как кошка). Мастера — мягкие, но каждый след вдавливается ровно на два пальца вглубь. Торонги — их шестипалые лапы оставляют ритмичные волны, как удары сердца.

Глава 8

Мастер Пак вызвал меня перед вечерней тренировкой. Его келья была освещена дрожащим светом масляной лампы, когда я переступила порог.

— Закрой дверь.

Я повиновалась, ощущая, как песок под моими босыми ногами шепчет тревожное предупреждение.

— Ты помнишь, как попала в Храм?

Вопрос заставил меня замереть.

— Вы нашли меня в разрушенном караване.

Он медленно развернул пожелтевший пергамент.

— Твою мать убили иномирцы. Она была женой легата, но неизвестно, кем была она.

Кровь застучала в висках. Я увидела перед собой вспышку — крики, запах гари, холод металла.

— Зачем вы говорите мне это сейчас?

Пак положил передо мной второй документ — контракт с печатью Княжества.

— Потому что через полгода ты будешь претендентом на звание Мастера. И должна решить, как отработать долг Храму.

***

Я сижу на тренировочном дворе, перебирая варианты:

Телохранитель — в Аороне богатые семьи платят бешеные деньги за защиту дочерей. Мои навыки маскировки идеальны для этого. Шпион — торговые дома вечно ищут тех, кто может проникнуть куда угодно. Песок сделает меня невидимой.

— Ты слишком громко думаешь.

Дорин плюхается рядом, бросая в меня камешком.

— Выбрала уже, чем займешься?

— Прикидываю, сколько лет придется охранять капризных барышень, чтобы отработать кровь Хаоса в своих жилах.

Он фыркает, но его глаза становятся серьезными:

— Ты же знаешь, что пока мы ученики — нам нельзя даже за ворота.

Я сжимаю горсть песка, чувствуя, как он перетекает между пальцев:

— Значит, надо быстрее становиться Мастером.

С тех пор как я стала учеником, все изменилось: Полоса препятствий — теперь я пробегаю ее с закрытыми глазами, полагаясь только на шепот песка. Бои — Дорин стал чаще вызывать меня на спарринги. Говорит, что "готовит к реальному миру", но я вижу, как его руки дрожат после каждого удара. Ночные вылазки — Мастер Пак закрывает глаза на то, что я исчезаю до рассвета. Он знает: я проверяю границы Храма, ищу слабые места.

Сегодня я нашла трещину в северной стене. Достаточно широкая, чтобы протиснуться. Песок ликует у меня в груди.

***

— Идиотка! — тетушка Ю швыряет в меня ложкой. — Ты думаешь, Мастера просто так держат нас здесь?

Я ловлю ложку на лету:

— Я думаю, что обязана им жизнью. И верну долг — но на своих условиях.

Она вдруг обнимает меня, пахнущее мукой и травами:

— Ты все такая же упрямая, как в восемь лет.

***

Я лежу на крыше и смотрю на звезды. Дорин сегодня "случайно" оставил у моей двери новый клинок. Я притворяюсь, что не знаю, как он три недели назад купил его у проходящего мимо каравана. Но песок всегда предает его учащенное сердцебиение.

Где-то там — правда о моей матери. Где-то там — мир, который я должна буду защищать. Но сейчас... Сейчас я просто Пятая. И этого достаточно. Пока.

Уважаемые читатели, буду счастлива вашим комментариям. Конструктивная критика приветствуется.

Глава 9

Приказ Мастера Юджина был лаконичен, как удар топора: «К северным скалам. Трое суток. Без припасов. Выживете — значит, не зря Хаос в вас вселился. Сдохнете — сэкономите Храму ресурсы».

Нас было семеро. Я, Дорин (с недовольной гримасой, но он занял место позади меня, прикрывая спину), Сур, Лиан и еще трое старших учеников, чьи имена я уже не помнила. Воздух в горах был тонким и колючим, пах снегом и озоном, даже сквозь вечную пыль Пустыни Генэ.

Юджин, не оборачиваясь, вел нас тропами, известными только камням и безумцам. Песок здесь был другим — грубым, молчаливым, присыпанным инеем. Он шептал об одиночестве и давних обвалах, но не дружил со мной, как рыжие дюны дома.

— Пятая, переставай шептаться с галькой, а то споткнешься, — бросил через плечо Дорин, но его рука на мгновение коснулась моего локтя, помогая перешагнуть через трещину.

— Боюсь, ты будешь первым, кого я сброшу со скалы, если решу поболтать с ветром, — огрызнулась я, но пальцы сами потянулись к его рукаву, ища точку опоры.

К полудню второго дня Юджин остановился на краю глубокого ущелья.

— Здесь и начнем. Каждому — своя нора. Ищите воду, пищу, тепло. Или умрите. Мне все равно. Через три дня вернусь. Кого не найду — посчитаю павшим.

Он тыкал пальцем, раздавая нам координаты гибели. Мое место оказалось дальше всех — узкий лаз в скале, ведущий в систему пещер, от которых пахло сыростью и чем-то древним, металлическим.

— Эй, Мастер Юджин! — крикнул Дорин, когда Мастер указал на его расщелину. — А если мы решим сгруппироваться? Для выживания.

Старый воин осклабился, обнажая желтые клыки.

— Попробуй, Третий. Но знай — я оставлю тебе того, кто слабее. Чтобы сильный шел дальше. Таков закон.

Дорин сжал кулаки, но промолчал. Его взгляд на мне был тяжелым, как свинец. «Держись», — прошептал он беззвучно. Я лишь кивнула и скользнула в свое отверстие, в спину мне донесся сдавленный рык — Дорин отбросил Сура, который слишком близко подошел ко входу моей пещеры.

Тьма поглотила меня мгновенно. Воздух внутри был ледяным и густым. Песок здесь отсутствовал напрочь, только голый, мокрый камень. Я шла наощупь, слушая капли воды и далекие, непонятные шорохи. Через час блужданий я нашла небольшой грот с подземным ручьем. Победа. Вода — значит, проживу три дня.

Именно там я почувствовала это. Сначала — запах. Медный, терпкий, знакомый до боли. Кровь. Много крови. Потом — едва уловимое движение воздуха, слабый, прерывистый звук, похожий на скрежет камня по камню.

Я замерла, прижавшись к стене, и попыталась услышать песок, но его не было. Только камень. Мертвый, немой, безучастный. Пришлось полагаться на обычные чувства.

Она лежала в самом конце грота, заваленная обломками, будто скала сама попыталась похоронить ее заживо. Она была огромной, даже прижавшей к груди свернутое крыло. Перья цвета горного тумана и бронзы были запачканы грязью и черной, вязкой кровью. Из брюшной полости торчал обломок копья с знаком, который я видела на плащах наемников из Аорона. Охотники за головами. Или за трофеями.

Это была грифоница. Я читала о них в свитках Храма. Древние, мудрые, яростные. Почти все истреблены.

Я сделала шаг вперед. Камень хрустнул под ногой. Ее голова резко дернулась. Один глаз — огромный, янтарный, с вертикальным зрачком — уставился на меня. В нем не было страха. Только бесконечная усталость и ярость. Она попыталась щелкнуть клювом, но издала лишь хриплый, захлебывающийся звук.

Я медленно подняла руки, показывая, что пуста.

– Я не твой враг.

В ответ в моей голове взорвалась волна боли, гнева и отчаяния. Это было не слово, не образ. Это было чистое чувство, влитое прямо в сознание.

Боль. Небо. Огонь из дротиков. Малыш. Спрятан. Они нашли. Защищала. Слишком много.

Я прислонилась к стене, едва не падая от нахлынувших ощущений.

— Они... охотились на тебя? — прошептала я, понимая, что вопросы бесполезны. Она говорила на языке души.

Еще один шквал. На этот раз четче.

Детеныша. Хотели детеныша. Для зверинца Князя. Убила двоих. Остальные бежали. Но... рана... глубокая.

Она посмотрела на свой бок, и я увидела сквозь ее глаза — разорванную плоть, отравленный наконечник, жизнь, утекающую с каждым ударом сердца.

Я сделала шаг ближе.

— Я могу... попытаться помочь. У меня есть... — Что? Ничего. Пустые руки и знание двадцати способов убить человека, но ни одного — чтобы исцелить зверя.

Нет. — Мысль была твердой, как сталь. — Пришла вовремя. Для него.

Ее крыло дрогнуло, ослабло. Из-под него выполз комочек мокрого пуха. Совсем крошечный, размером с кошку. Его перышки торчали иголками, а огромные глаза-блюдца смотрели на мир с немым ужасом. Он тыкался клювиком в бок матери, пытаясь найти пищу, и жалобно попискивал.

Сердце у меня упало куда-то в ботинки.

— Нет...

Возьми его. — Мысль грифонихи стала настойчивой, властной. — Накорми. Спаси. Спрячь от людей. От твоих... тоже.