Армагедец, или Валькирия & горгулья

Глава 1

Первое, что я осознаю — густая кромешная тьма, как будто мир заканчивается где-то в паре метров над головой. Я словно попала в царство вечной ночи — затхлой, без единого дуновения, опустившейся над этим местом пологом мрака.

И, кажется, я оглохла. Ни единого звука не доносится до моих ушей, только отчаянно бьется сердце, сотрясая ударами тело. По спине ползет липкий страх, накатывает волнами, заставляя стынуть в жилах кровь. Хочется сжаться, спрятаться, исчезнуть, чтобы живой морок потерял из виду многотысячными невидимыми глазами. Я для него как светлячок: призрачный, но достаточно яркий, чтобы притянуть взгляд ощеренного мрака.

А еще я отлично вижу очертания предметов на расстоянии три — пять метров, но дальше все тонет в непроницаемой апокалиптической тьме.

Я смутно помню, что была здесь.

Не по своей воле.

Не могу сказать откуда, но я знаю, что справа от меня открытая площадка. Может, поле, может, луг, спускающийся покато к реке, которая впадает в озеро. Слева — опаленные огнем деревья. В видениях мне почему-то видятся дубровник с раскидистыми дубами на синем и сиреневом ковре. Как будто я была здесь при свете солнца, но последний образ: голые ветви, как старческие высохшие руки, поднятые к небу, охваченные пламенем, и темные силуэты, пробирающиеся через огонь.

А еще знаю, если перейти поле и спуститься вниз, будет дорога, ведущая к мосту. За мостом — огромный замок, венчающий самую высокую гору горного хребта словно корона, который встает в воображении нечетким обрывистым и исчезающим образом, как только пытаешься зафиксировать его в сознании.

Просто знаю. Déjà vu. И это пугает еще больше.

Осторожно ступаю вперед.

Хруст.

Кости.

Мертвецов здесь сотни, тысячи. Голые, полусгнившие, только начавшие разлагаться. Рассеченные тела, отрубленные головы, вывалившиеся внутренности и кровь. Местами она так и не впиталась в землю, застыв натекшими лужицами — в темноте она кажется черной и маслянистой. Не подверженные тлению трупы рядом с гниющими мертвецами: гигантские летучие мыши, единороги, двурогие крылатые кони, твари, похожие на огромных волков, крылатые и бескрылые ящеры…  

И люди. Отличные от тех, кого мне привычно называть людьми. Хорошо сложенные великаны, коренастые коротышки, среднерослые суровые качки с грубыми чертами и формами, тонкокостные красавцы. Женщин с крыльями — с огромными белыми крыльями, как у птиц, но, когда пытаешься их пощупать, их как будто не существует.   

Многие как будто спят, дожидаясь пробуждения, но тела не дышат, не дрожат веки, глаза, устремленные в небо, безжизненны и пусты. И только я могу нарушить их вечный покой, щупая пульс, оттаскивая впившегося острыми зубами в шею гниющий труп.

И каменные крылатые статуи, не то людей в зверином обличии, не то животных, похожих на людей — с кристаллами драгоценных камней вместо глаз.

Кому понадобились статуи посреди сражения?

Каменные изваяния смотрятся здесь нелепо и неуместно, будто их сбросили с неба. Некоторые расколоты. Мне приходит на ум, что мертвецы пытались украсть эти статуи, воров настигли — и завязалась кровавая битва, уж не знаю, что думать еще.

Да, я уже была здесь, бродила сотни раз, исследуя местность, углубляясь все дальше от того камня, возле которого обнаруживаю себя снова и снова. Я могу бродить здесь часами, как будто попадаю в какую-то ловушку, здесь ничего не изменилось.  

Уф, я во сне!

Сразу становиться легче, я начинаю успокаиваться. Паника, заполнившая душу, отступает. Этот сон снится мне, сколько я себя помню. Кто-то летает, кто-то падает, а мне снится страшное побоище, в котором нет ни выживших, ни победителей — все они достались царству бесконечной Ночи, как будто сама Смерть решила до скончания времен увековечить бесславный конец воюющих.

В детстве, когда я оказывалась здесь, меня охватывал животный ужас. Я боялась заснуть, молилась, чтобы Бог не наказывал меня этим кошмаром. Повзрослев, научилась понимать, что я во сне, и отчаянно пыталась проснуться. Потом долго тренировалась контролировать себя, запоминать детали прежних попаданий, училась заранее планировать действия и исполнять задуманное.

Сейчас меня тянет сюда. Засыпая, я загадываю оказаться здесь, словно что-то связывает меня с этим местом: я хочу разгадать, зачем я здесь.

Это место — как матрица моей жизни, такой же закрытой, пугающей, проклятой. Да, проклятой. Только перед смертью мать созналась, что я ей не родная. Первенца она носила, когда ей было тридцать два, и по каким-то причинам ребенок родился мертвым. Умер еще в утробе. Это подкосило ее. И когда пришла женщина, чужая, сильно отличавшаяся от местных, со звериным уродливым лицом, предложив сделку: она берет меня вместо мертворожденного, а та женщина сделает все, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась. На тот момент мать была уверена, что других детей у нее не будет, поэтому согласилась, не раздумывая.

Никаких денег она, естественно, не получила, женщина исчезла, а ребенок оказался калекой. Радость материнства обернулась бессонными ночами и криками младенца, корчившегося от боли, с бесконечным хождением по больницам, и еще большей нищетой, потому что весь скудный заработок уходил на лекарства. И одиночеством —больной ребенок был никому не нужен. И когда поняла, что помощи не будет и отвязаться от меня не получится, возненавидела меня всем сердцем.

Глава 2

Поле осталось позади. Прошла по берегу озера, выбралась на дорогу. Трупов здесь было еще больше. То тут, то там путь преграждали бронированные машины и механизмы, явно военного назначения. Перед мостом остановилась, наткнувшись на невидимую преграду. Пройти дальше без усилий не получилось: завеса отталкивала назад, как соленая вода Мертвого моря кору пробкового дерева.

Пошарила рукой впереди себя: свет, исходивший от меня, в этом месте обрывался, наткнувший на темный мрак. Рука с трудом, но прошла сквозь завесу, не встретив физической материи, но я перестала чувствовать ее, словно она превратилась в тяжелый камень, став неподъемной.  Вовремя вспомнила, во сне такое бывает: пытаешься убежать, но как будто что-то держит. Ощущение — один в один. Остановилась, пытаясь справиться со страхом, который заставлял меня просыпаться.

Что может быть страшнее того, что я уже видела?

Я должна!

С силой погрузилась в завесу, шагнув вперед.

Метров пятьдесят ползла на четвереньках, преодолевая огромную свалившуюся на меня тяжесть. Воздух казался настолько плотным, что протаранить его я могла лишь головой, помогая всем своим телом и конечностями. Не позволяя себе сдаться, ползла вперед, царапая мост ногтями, борясь за каждый миллиметр, и когда, наконец, отпустило, я почувствовала себя размазанной по земле коровьей лепешкой. Тело отказывалось повиноваться, в голове — заложивший уши шум, и не было сил приподнять голову. Какое-то время валялась лицом в землю, удивляясь, почему не проснулась. Что-то не припомню, чтобы так уставала во сне.

Внезапно шум в голове начал отдалятся. Я поняла, что слышу его. Слышу снаружи: он ворвался в сознание и сразу привел меня в чувство. Тело стало моим. Пошевелила пальцами — слушаются. Подняла голову, и зажмурилась: глаза резанул яркий свет. Тьма осталась там, за барьером. Завеса висела за спиной, выпуская короткие плети, словно пыталась нащупать упущенную жертву.

Ага, щас, отвали, Мерзость! Отползла от греха подальше…

Я лежала на мосту из гранитных красных и белых плит — широкий, местами в трещинах, с высоким парапетом, массивными перилами и каменными статуями мифических животных на постаментах. Справа открывался прекрасный вид на озеро, слева низвергался и с шумом разбивался о скалы где-то внизу водопад, скрытый облаками из мельчайшей водной пыли. В небесной лазури плыли легкие розоватые облака, рассеивая и преломляя солнечный свет. Солнце еще оставалось за пределами видимости, но блики его уже отражались на водной глади озера и реки за водопадом солнечными зайчиками. Широкая река внизу прокладывала свой путь широкой лентой, разрезая надвое живописную долину, упирающуюся в высокий горный хребет. По обе стороны от нее, насколько хватало глаз, раскинулись предгорья скальных выступов, обширные густые леса и цветущие луга с многочисленными стадами животных, пощипывающими травку.

Мирная картина…

Если не смотреть на завесу с радужными маслянистыми разводами.  Пелена мрака, словно полотнище, тянулась от горизонта до горизонта, бугрилась и выпячивалась, будто что-то огромное и многорукое пыталось вырваться наружу. Иногда казалось, что на ней проступают неведомые письмена, и она трепещет на ветру, как черное знамя.

На кой ляд она кому-то понадобилась?

Замок при свете дня выглядел величественнее, чем в моем воображении. Сразу за мостом — крепостная стена и ворота, украшенные барельефом, на входе — каменные статуи двух огромных драконов, а поверх, над их головами, нечто вроде горгульи в боевом вооружении, похожие на каменные статуи в мертвой зоне. Высокие массивные крепостные стены украшали зубцы и огромные каменные богатыри в доспехах. За наружной крепостной стеной была еще одна, построенная, очевидно, выше по уровню и оттого придающая строению в целом сходство с двухуровневой короной.

Это был даже не замок, скорее город, представляющий собой единое многоуровневое строение, основой которому была гора с белоснежной ледяной вершиной, отделенная от остальных гор хребта широкими седловинами. Защитные стены скрывали нижнюю часть строений, зато верхняя была как на ладони.

Звуки…

До чего приятно!

Жарко.

И кости с черепами, выбеленные временем и дождями. Здесь плоть разлагалась, но останки никто не убирал. Значит, многоуровневый белоснежный город действительно был необитаем.

Дальше я шла смелее. И с оптимизмом: если получилось прорвать завесу, может, и личная жизнь наладится. Я смогла, я преодолела мрак. И чем дальше я шагала, тем светлее становилось — начинался новый день.

Перед массивными коваными воротами, сияющими, будто они были из золота и хромированной стали, остановилась. Ворота плотно закрыты, но на высоте пяти метров зияла пробоина. Я заметила ее еще на подходе. Вряд ли ворота держали открытыми во время битвы — но, как приличный человек, решила постучать.

Вблизи изваяния не казались прекрасными.  Величественные — да, но, скорее, пугающие. Драконы, припавшие к земле, высеченные из какого-то необычного переливчатого камня, с волочащимися полураскрытыми крыльями, подползали к воротам с той и с другой стороны. Как живые. Рука мастера славно потрудилась над каждой чешуйкой, над каждым изгибом и выемкой, придавав каждой детали самостоятельную, и в то же время единую часть композиции.

Глава 3

Приземление было мягким. Если кто-то думает, что перед смертью проносится вся жизнь, то ошибается. Я ни одного греха вспомнить не успела. У земли горгулья подхватила меня за шиворот и мягко поставила на ноги.  Ощупала себя — цела! Огляделась, на всякий случай, наметив отступление. С этой стороны ворота запирались массивными перекладинами, но в воротах имелась замаскированная узорной ковкой неприметная дверца, что-то вроде окошка для посетителей. Сейчас дверца была закрыта, но запиралась простой щеколдой.

Пролезу, если постараться.

Пространство между крепостными стенами, сложенными из многотонных мегалитов и расположенными в километре одна от другой, представляло собой полосу угодий, скорее всего, предназначенную для снабжения города-замка сельхозпродукцией во время осады. По обе стороны от дороги росли деревья и кусты, увешенные плодами и усыпанные спелыми ягодами, вился виноград, какие-то лианы с овощами, наподобие огурцов, и прочая сумевшая выжить огородная растительность. С цветка на цветок перелетали пчелы, красивые с радужной окраской огромные бабочки и прочие насекомые, под ногами прошмыгивали непуганые зверюшки, на лужайках паслись небольшие стада жвачных животных, и ничто не напоминало о битве, кроме разбитой местами дороги и почти не разрушенной кладки стен — искать пробоину мне пришлось бы долго.

— А здесь ничего так, — топая за горгульей по ровной широкой дороге, оценила я.

— Были времена получше, — сухо ответила она.

— А кто здесь жил? — я заметила притаившегося хищника и быстро поравнялась с ней.

— Ты, — так же сухо ответила она.

На какое-то время я зависла, поотстав, анализируя факты своего бытия. Не может быть.

— Шутите, — улыбнулась я.

— Ничуть, — ответила горгулья, не меняя тона. — Так что прЫнца не будет, только прЫнцесса. Наследница Великого дома Валькирии Брунгильды. Той самой, которой надоело прислуживать пьяной солдатне у своего папашки Одина и посчастливилось выйти замуж за принца оборотней. Кстати, по матушке она тоже была принцессой. Принцессой эльфийкой. Матушка ее в то время правила Террой, а муж-рогоносец, соответственно, был эльфийским королем.

— Наследница чего? —  я остановилась.

— Великого дома Валькирии. Брунгильды. Скандальная была история, — отмахнулась горгулья. — Но зато жила долго и счастливо, плодилась и размножалась. Пока не произошло вот ЭТО! — она резко затормозила, развернулась, раздраженно взмахнула когтистыми руколапами, разведя их широко в стороны, очевидно имея в виду произошедшее в прошлом вторжение.

Я с минуту смотрела в целый глаз горгульи, пытаясь уловить во взгляде хоть малейший сарказм. Глаз у нее был красным, но зрачок остался черным.

— И что, я тоже буду мертвые души собирать? — хихикнула я.

— Что-то не припомню, чтобы прабабка твоя их собирала, как покинула вертеп Одина... Править будешь, Террой. Во славу валькирий. Больше, похоже, некому. Это планета валькирий, а твой род — хранитель этой планеты.

— Да-а-а? — протянула я, плохо представляя себя в роли правителя.

— Сестрицы твоей прабабки любят проводить здесь законный отпуск. И ты, ее правнучка, должна сделать все, чтобы отдых был приятным, восстанавливающий душевное равновесие небесных тружениц сбора душ и подносов, — пояснила горгулья, продолжив путь. — Ну, еще, может, кто-то из народонаселения выжил. Им тоже нужна крепкая рука. Народ у нас… чуть что, сразу в драку — хлебом не корми. Поубивали, наверное, друг друга.

— Типа, санаторий что ли? Так валькирии ж бессмертные.

— Кровь, кишки, срубленные головы… — криво усмехнулась горгулья, — хоть кому потребуется реабилитация.  

— Хм, — хмыкнула я, удивляясь своей буйной фантазии. Долго не просыпаюсь, однако. Может, кома?

О том, что у меня сердечный приступ и тромб оторвался, и я тут насовсем, думать не хотелось. Как там без меня собаки, кот, кто их накормит, пока сообразят меня искать? Ко мне года два никто не заходил, не люблю гостей. И с дочерью не помирились. И до пенсии не дожила, чтобы насолить нашему гребаному правительству.

Сразу захотелось вернуться в тело, но любопытство осмотреть замок пересилило.

— Значит, я бессмертная? — решила я проверить глубину своего воображения. — Ну, не совсем, но что-то типа того. И жить буду долго и счастливо. В этой обители девственниц?

— Этот вопрос не ко мне, это к норнам, теткам твоим… Почему девственниц?

— Ну, валькирии же девственницы. Так написано.

— Нельзя ж всему верить. Взять ту же Перуницу, вышла замуж за Перуна из Ирия, и тоже живет долго и счастливо. Какая ж она девственница? А ты б откуда взялась, если б матушка с батюшкой не согрешили?

— И куда все родственники подевались?

— Да кто ж их знает! — ответила горгулья раздраженно. — Но, судя по тому, что никто не вернулся, в живых остались ты да я. И править тебе будет некем. Сочувствую.

Глава 4

Мама дорогая! Одно дело смотреть на сокровища через экран, другое — иметь возможность их пощупать и нацепить на себя. Я выглядела, как новогодняя елка, но не было сил снять с себя надетое ранее. Горгулье тоже кое-что приглянулось, но примерять разные бусы, ожерелья, серьги, диадемы и прочие женские радости она не торопилась, отыскивая крупные камни и откладывая их на примерку. Особенно нравились ей крупные граненные камни, взгляд от них начинал лучиться и глаза как будто светились изнутри, играя светом.

Семейная сокровищница, можно сказать, никем не охранялась. Перед тем, как войти, горгулья поведала мне, что бывает с теми, кто не тот, за кого она меня принимает, но я пропустила предупреждение мимо ушей. Я же во сне, а во сне можно все. Поэтому смело открыла дверь, смело вошла в подвал, и немного окосела, узрев неисчислимые богатства, свалившиеся на мою голову. В отличии от сокровищницы демона, здесь они лежали в идеальном порядке. Как в библиотеке. В уходящих вглубь горы огромных залах нескончаемые стеллажи, стеллажи, с коробками, сундучками, сундуками, шкатулками, подставками, сосудами и прочими вместилищами — и все подписано. Отдельно женские украшения, отдельно мужские, отдельно оружие, кольчуги и прочие военные атрибуты, отдельно собранные камушки и самоцветы, отдельно монеты и драгметаллы, и посуда, отделанная драгоценными камнями из золота, платины и серебра — куда ж без нее. В ряд стояли статуи крылатых дев и прочие шедевры отлитые, вырезанные и слепленные из чего только можно.

Отдельно хранилась государственная казна. Нет, не так, скорее, планетарная, поскольку государств на планете не было, а было, по словам горгульи, три континента, имеющие между собой сухопутную связку, три океана, так же связанные между собой, и многочисленные острова. Были общины со старейшинами и административным ресурсом.

Войти в казну не удалось. И тоже вроде вход свободный, но вместо двери невидимая преграда, хуже той, что висела снаружи замка.

— Это потому, что ты жезл правления на себя не приняла. Примешь, откроется. Не забудь, — бесцеремонно напомнила горгулья, — казна мне за сто лет зарплату задолжала.

— Пятьдесят, — что-то горгулью понесло. 

— Сто! Время в твоем мире течет медленнее. Ровно в два раза, — радостно сообщила она. 

— Ну, сто, так сто, — согласилась я. Тут и за миллион лет расплатиться хватит, затарились предки.

Очевидно, женский пол моего рода любил проводить в сокровищнице много времени. Тут были зеркала, пуфики, столы с самоварами и чайными сервизами, камины, и даже примерочные. Кстати, там в примерочной перед зеркалом произошло одно событие, убедившее меня, что я мертва, а все, что я вижу, плод моей больной фантазии, как у тех мертвецов, которых я видела на кладбище. Домик с огородом, радушные соседи, барбекю по субботам — очевидно, не мое.

Когда мы примеряли украшения перед зеркалом, горгулья очень долго на меня смотрела, а потом фыркнула и рассмеялась.

— Тебе сейчас всего-то сто лет, а выглядишь на десять тысяч. Ты даже не эльфийка, ты помесь полубогов и бессмертных тварей. Твоя прабабка ушла на пенсию незадолго до твоего рождения, и не старая совсем, у нее от поклонников отбоя не было. Бабка твоя, которая правление у нее приняла, в самом расцвете.  Матери твоей едва пятьсот стукнуло, и она считалась у нас только-только вставшей на крыло молоденькой принцессой-валькирией. Осуждали за раннее замужество. Но причина быстро вскрылась — залетела. Кстати, в младенчестве у тебя были крылышки, уж не знаю, то ли от бабки-вампира достались, то ли от деда-полудемона. Обычно у валькирий крылья белые, и появляются, когда Один в Валгаллу призвал — это его дар. А ты родилась с крыльями. Неужели ты никогда их не чувствовала?

— Человек я! Обычный человек! — закрыла я сказочную тему. И мысленно согласилась: а может, и не обычный — вон, как меня штырит!

— Встань сюда, — потребовала горгулья, поставив меня прямо перед зеркалом. — А теперь представь себя такой, какой чувствуешь. Без возраста. Твой вид сейчас — это защита в том мире. Вспомни, однажды ты видела себя другой!

— Это когда мы с мамой ругались?

Горгулья кивнула.

— Ага, а потом я всю жизнь боялась, что из меня это вылезет снова. Нет уж, пусть спит то чудовище. И вообще, мало ли чего может померещиться.

— Был еще один случай, когда твои крылья расправились, — не сдалась валькирия. — Дай той сущности выйти на волю! Это всего лишь настоящая ты. Сильная валькирия, одним ударом меча срубающая столетний дуб!

Уж не знаю почему, но, стоя перед зеркалом и глядя на свои обесцвеченные волосы с сединой у корней, на морщины и мешки под глазами, на свое дряхлеющее тело, мне вдруг захотелось, чтоб так оно и было. Тогда я напугалась, сейчас не верила, но, может быть, я действительно вернулась домой, и кто знает, а вдруг я не сплю? И неожиданно для себя вспомнила еще один случай. Это была не я, наверное, все было как во сне, еще в студенческие годы. Мы с подругой присоединились к группе, сплавлявшейся по реке. Река текла между крутыми скалистыми берегами, и кое-где они поднимались метров на пятьдесят и выше. Мы поднимались на эти скалы, фотографировались, любовались с высоты пейзажами. На третий день пошел дождь, мы решили разбить лагерь. Ночью я ушла от всех, села на самый краешек. Светила огромная круглая луна, на другом берегу светились огни небольшого города, и я даже не заметила, как сзади ко мне подошел парнишка. Я вскочила, отступила назад, и вдруг почувствовала, как подо мной проваливается земля.

Глава 5

Я вернулась на трон, пытаясь осознать увиденное. Все это напоминало фильмы ужаса, которые я включала и смотрела в полглаза, испытывая необъяснимый страх. Пыталась в это время занять себя работой: пыль протирала, посуду мыла, полы, читала параллельно юмористическую книгу — главное, не дать себя затянуть в киношную реальность. «Восставшие из ада» так и пылились на полке в заводской упаковке.

Мне и в реальной жизни бытовых ужасов хватало.

Однако, все познается в сравнении…

Горгулья сидела потрясенная, бледная и напуганная. Вид у нее был жалкий, придавленный. Бледно-серая, как призрак, с глазами, устремленными в пространство, полными ужаса и отчаяния.

— Сочувствую, правда, от всего сердца. Мне жаль…  — я не знала, что говорить в этом случае. Смахивало на похороны, а я вообще старалась такие мероприятия избегать. — Соболезную. Мне, наверное, домой пора. Там собаки голодные и кот.

— Бросишь меня? — беззвучно прошептала она. — Я сто лет ждала… Народ свой бросишь? Он верит, ждет… Ты не можешь уйти! — голос окреп, она взглянула на меня с надеждой.

Наивная.

— Послушай… там у вас маги и мудрецы не знают, что делать…

— Не бросай меня! — всхлипнула горгулья. И вдруг унижено кинулась в ноги, обхватив их руками. — Я не хочу остаться одна… Я верю, вдвоем мы сможем… Одина, прадеда твоего попросим, праматерь мою, Фауну… Вдвоем найдем способ… Возьми меня с собой! — завывала она, а я растерялась.

— Ты хоть представляешь, что за мир в моем мире?! Поверь, к нам боги не заглядывают, они вообще нашу планету обходят стороной! Если хоть кто-то догадается, кто ты, тебя поймают и расчленят на опытах! — я пыталась ее вразумить, серьезно представляя опасность. — У нас лет пятьсот последнюю нечисть вывели и последнюю ведьму сожгли! Ты хочешь, чтобы я тебя на смерть забрала?! А как я тебя через завесу перетащу?

— Лучше смерть! — взвыла горгулья, не отпуская ноги.

Не вняла моим предупреждениям.

— Ну ладно, ладно… — я вдруг поймала себя на том, что я как-то легко соглашаюсь, но мне было отчаянно жаль горгулью, которая здесь останется совсем одна. — Попробую, только тележку надо, легкую. Если в камень обратишься, может, прокатит. Сдается мне, она только на живых действует… Сорочка на мне целая осталась. Правда, непонятно, почему не действует на меня, — я задумалась, но ответа не было. — И потом, смогу ли я тебя в портал затащить? Я просто просыпалась. Не могу же я и тебя разбудить.

— Разберемся! Щас пойдем в библиотеку и разберемся! — торопливо собралась горгулья. — У меня амулет остался, тот, старый, а в сокровищнице их целая куча! Надо только понять, куда какой выведет.

— А у меня три дня осталось. Полтора, то есть, по-нашему. Мне в понедельник на работу. Если меня уволят, помрем с голоду — и ты, и я, и собаки. И от холода! До зимы месяц, а у меня ни дров, ни денег на дрова. И туалет на улице. Не боишься себе что-нибудь отморозить?

— У меня шкурка теплая, — разом преобразилась горгулья, нарастив длинную шелковистую шерсть.

—  Вот за эту шкурку на тебя и будут охотиться, — пробормотала я.

Время близилось уже к вечеру. Мы поужинали в сокровищнице. Горгулья рылась в сундуках и коробках, собирая сокровища нам в дорогу.

Я посмеивалась, а что мне оставалось?

— Драгоценные камни, типа алмазы, топазы, рубины и изумруды можешь сразу здесь оставить. Чтобы их продать, нужны сертификаты, а их нам никто не даст. И не купят. Уголовно наказуемо. И за хранение, и за сбыт, и за обработку. Если мы на камень или самородок наступили, обязаны государству сдать. И ему решать, бесплатно забрать или по дешевке купить. А потом выпишет сертификат и продаст олигарху, который продаст камень уже за миллионы на аукционе.

— Это же не справедливо!

— А жизнь — она вообще не справедливая.

— Но я все-таки возьму, — кидала горгулья в мешок очередную драгоценность. — А золото тоже нельзя?!

— Ваша валюта в нашем мире не котируется. Можно, конечно, заложить в ломбард золотые безделушки, но опять же, кто их возьмет без пробы. Установленного образца. А если мы пойдем к государству ставить пробу, нас спросят, где мы все это взяли.

— Это кто придумал такие жадные законы?

— Воры, олигархи, жулики… У нас миром правят капиталисты. Держать в черном теле народ они умеют.  А я даже не народ, я так, отброс общества. Меня ощипали, высушили и выбросили. И прабабушка твоя не поможет, потому что у нас уже тысячи лет ни одного нового существа не появилось, все звери и растения можно в красную книгу заносить. Это у вас мертвецы — живые, а у нас живые, как мертвецы.

— Прорвемся!

Горгулья собрала в мешок драгоценные камни, ценные украшения, золотые в платиновой оправе, которые здесь считались самой дорогой монетой. Еще были золотые с серебром, серебряные, серебряные с медью и каким-то золотисто-розовым металлом. В этот же мешок смела амулеты, талисманы, магические накопители, и другую полезную, на ее взгляд, дребедень.

Глава 6

— Что и требовалось доказать! — упала я в кресло. — И кто на такое из ваших был способен?

Горгулья сидела задумчивая, покачивая головой.

— Если только сама Брунгильда. У нее сила была нечеловеческая. Первая дочь Одина, он одарил ее всем, чем только смог. Ее считали богиней. С другими Один уже не церемонился: когда наперекор шли, то силу заберет, то бессмертия лишит, чтобы одумались. А в последнее время повадился лишать крыльев. От бессмертия-то за любовь они легко отказывались, и сила еще своя есть, сейчас у всех в родне то маги, то вампиры, то оборотни с демонами, а то вообще драконье племя. Эльфы — потомки альвов, магия у них в крови. А вот от крыльев отказаться тяжело. Не понимает старый пень, что даже бессмертные девочки вырастают. У Брунгильды мудрость была великая, знания по крупицам собирала. Библиотеку ее ты видела. Она и трон оставила, чтобы предаться написанию собственных сочинений и исследований. В гости к Перунице собиралась, хотела посвятить себя изучению Ирия. Он недалеко от Асгарда расположен.

— И променяла бессмертие на оборотня. Он хоть любил ее?

— Еще как! Как можно ее не любить? До последней минуты глаза любовью светились, когда смотрел на нее. А когда овдовела, никто уж ей был не нужен. Мечтала возлечь с ним в одной могиле, чтобы души соединились. Король Огниир — альфа-самец, мудрый правитель своего народа. Тогда-то и объединились все расы — и наступил золотой век. Но не дано. Пока не дано. Жизни ей боги больше, чем простой смертной отмеряли.

— Ладно, что там у нас дальше по плану в твоем блокнотике?

— Найти тележку, попробовать протолкнуть ее через завесу.

И мы отправились выполнять очередной пункт.

В секторе садовников тележек было пруд пруди, на любой вкус и цвет. Легонькие, тяжелые, на четырех колесах, на двух, на трех, двухъярусные, ручные, для запряга… Уверена, если бы мы подольше порылись, и летающая нашлась бы.  Тут же располагались разные машины, механизмы и приспособления для содержания зеленой зоны. 

— Раньше тут все благоухало, цвело и плодоносило. Лучшие садовники, лучшие повара, лучшие портные и ювелиры…

— Ты так грустишь о них, будто это были твои повара и садовники, — я остановила выбор на трехколесной остроносой тачке. Проверила колеса, крепление. Имея огород и не имея мужика, уж в чем – в чем, а в тачках я разбиралась. Колеса не надувные, прорезиненные, с воздушными капельками внутри — от давления не лопнут. Легкая. Частично сделана из металлической сетки. Рама цельная, крепкая, ось приварена, не разболтается. И ручка удобная. Выдвижные бортики. Главное, поместится собранное в дорогу добро и горгулья. Жаль, у нас до таких еще не додумались.

— Я с незапамятных времен жила с этими людьми и нелюдями бок о бок! Не буду врать, что меня любили и ценили… С моим-то даром… Но победокурить было с кем. Нас, горгулий, целый отряд при дворе служил, внутренние органы безопасности. Вообще, мы ближе к оборотням держимся, у нас много общего. Но Тиор и Мишук — драконы на воротах — мне как братья. Шумно, весело, сплетни, интриги, воздушные гонки, скачки, поединки… — вспомнила горгулья, и глаза у нее увлажнились. — Бывало, сбежать хотелось на край света, за тишиной, за покоем… за приключениями. А отправят на месяц куда-нибудь, к вечеру начинаешь дни считать до возвращения. Сейчас бы жизнь отдала, не задумываясь, даже за недругов.

Горгулья отвернулась, отошла, давая волю своим переживаниям. Я не стала ей мешать. Иногда горю нужен выход.

— А у тебя, есть братья, сестры? — вернулась она, взяв себя в руки.

— Есть. Сестра. Ты ее видела. Она хорошая. Только мы не особенно ладим. Может, останешься? — попробовала я уговорить ее от очевидной глупости. — В нашем мире совсем другие правила, другая жизнь. Зря меняешь шило на мыло. Я ведь даже прокормить тебя не смогу. Тут у тебя манна небесная, а там — каша на куриных суповых наборах.  И потом, я ведь не знаю, смогу ли я перетащить нас на ту сторону.

— В твоей памяти я нашла фразу: попытка не пытка, кто не рискует тот вина не пьет.

— Копалась в моей голове?! — нахмурилась я.

— Это отличительная черта моего племени, за это нас и ценят. Я вижу сознание, слышу, могу воззвать к нему — ваша память для меня, как открытая книга.  

***

Перед тем, как отправиться в путь, плотно пообедали. У ворот остановились. Сейчас они были открыты. Горгулья нежно расцеловала обоих каменных драконов, прослезилась, обещая что-нибудь придумать, чтобы вернуть их жизни, даже если для этого придется достать голову Медузы Горгоны и вывернуть ей наизнанку подлые глазюки, чтобы они камень обращали в живое.

Кстати, очень интересная мысль! Гуля Фауновна вряд ли поняла, какую гениальную идею сгенерировала, но я сразу взяла ее себе на заметку. Просто из любопытства захотелось проверить, на что эта лютая голова со змеями способна. Горгулье я потом скажу, а то заставит своими слезами тащиться на Олимп. 

Оказывается, пока я спала, горгулья у нас во всю работала…

На мосту стояли в ряд огромные, метров десять в высоту, роботы-подъемники, образуя передними лапами-поддонами эстакаду. На высоту нас подняла она же, управляя огромным роботом, который легко подхватил и поставил тележку и меня на самый верх. Я даже не удивилась, как-то же они строили тут, начиная от крепостных стен, жилищ и дорог. Этот мир контактировал с другими мирами, в том числе с нашим, техногенным, но у них технократичность цивилизации не бросалась в глаза.

Глава 7

М-да, умею я собрать на пятую точку неприятности. Мы вывалились на первом этаже дома сестры. Прихожая-гостиная с лестницей на второй этаж, кухня-столовая, ванная и туалет. Одну четвертую занимала холодная кладовая. Здесь, на первом этаже, мне отводилось место в те редкие посещения, когда я бывала проездом. Как правило, в троицу, когда навещала могилу матери и тетки.

Не часто, раза три.

— Это мы где? Уже дома? — радостно похрюкивая, горгулья без церемоний оказалась на кухне и сунула любопытный нос в миску с супом. Как только мы оказались в другом мире, сон с нее слетел мгновенно. — Нет, мы не дома, — проворчала она. — А жаль, вкусно пахнет!..  

— Нам выбираться отсюда надо, и срочно! И так, чтобы нас никто не заметил! — испугалась я. Встретиться с сестрой сейчас мне бы не хотелось. Не поймет.

— Мы у твоей сестры, — догадалась горгулья. Или прочитала мои мысли.

— Молчи! Если нас поймают, придется объяснять, почему мы здесь и почему без документов. У тебя их, кстати, вообще нет. А еще тележку перероют и найдут золотишко. Так что, лучше молчи! — проскрипела я зубами. — Иди за мной! И хватит уже в супе мясо вылавливать! Помоги мне тележку поднять!

Горгулья легко подхватила тележку, втаскивая по трем ступеням на мост, где мы с сестрой устраивали посиделки, курили и предавались воспоминаниям, пока не поссоримся из-за какой-нибудь мелочи — здесь тоже ничего не изменилось: два кресла, между ними столик с пепельницей и спичками. Еще две двери — и мы с горгульей в ограде.

У сестры как всегда все благоухает: дорожка выложена плиткой, по обе стороны полоски земли с цветущими розами, лилиями, георгинами и прочей декоративной зеленью, за ними с одной стороны поляна с беседкой, летней кухней и вольер для Туза — дворняга приличных размеров. Заметив нас, Туз опешил, а потом открыл пасть, чтобы залаять. Горгулья прижала ко рту палец и прошептала: тсс! — и он покорно лег, не издав ни звука. С другой стороны дорожки и цветущей полосы располагались грядки с ягодами, морковью, капустой и прочей огородной растительностью, нарядно украшенный закрытый колодец, вдоль забора яблони, слива, вишня, малина, облепиха, крыжовник, смородина, в углу за углом дома две небольшие теплицы, с цветниками между ними и с той и другой стороны. Трава ровно подстрижена, на грядках ни одного сорняка — и когда она все успевает?!

Мы уже стояли у ворот, когда я вдруг услышала окрик.

— Ты?! Ты что тут делаешь?! — оглянулась. Сестра таращилась то на меня, то на тележку, то на меня, то на тележку. Окаменевшую горгулью она окинула взглядом только раз. Не берусь сказать, какие чувства отразились на ее лице, их там было много — и все не в мою пользу.

— Ой, ты дома? — радостно пропищала я, стараясь изобразить эту самую радость. — А я постучала, нет никого. А где все? — заозиралась я.

— На рыбалке… Что Ты Делаешь? — повторила свой вопрос моя сестрица, глядя на меня из-под сдвинутых сердито бровей, с недоброй подозрительностью. — ТУТ!

— Хотела тебя с внуками поздравить… Ты ж не словом не обмолвилась, случайно узнала, — невинно пожала я плечами. Ее подозрения меня внезапно начали раздражать. Что я все время виноватой себя чувствую, стараюсь угодить… Подумаешь, в гости в кои-то веки заглянула, сестру денек можно бы и потерпеть.

— Мимо проходила, решила заглянуть.  Когда еще случай представится!

— И ничего мы не хотели… — встряла горгулья, ожив. — Случайно оказались, хотели к ней, — раскрытой ладонью указала она на меня, — а вывалились здесь! И воровать мы у тебя ничего не воровали! А еще она думает, что ты от семьи отказалась, от матери, выдумала, будто тебя удочерили, потому что тварь неблагодарная и вообще умом тронулась, — эти сведения уже предназначались мне.                                                                                                  

Сестра отпрыгнула, застыв с перекошенным от ужаса лицом, открыв рот в крике и не выдавив ни звука.

— Не бойся! Не бойся! — выставив перед собой руки в успокаивающем жесте, торопливо проговорила я и с укоризной повернулась к горгулье. — Но я же просила: молчи!

— Да как промолчать, если она думает, что у нас в тележке все самые ценные ее вещи! — возмутилась горгулья, обвиняюще и сердито уставившись на сестру. — Она столько гадостей себе напридумывала, чтобы тебя презирать!

— Это кто? — руки у сестры трясутся, зрачки расширены, но злая — кулачки крепко сжаты, взгляд исподлобья, смотрит на меня.

— Подруга моя, — миролюбиво представила я ей горгулью. — Гуля. Люди со мной не дружат, вот, нашла себе подружку в другом мире. Успокойся, мы уже уходим!  

Глава 8

Так хочется проснуться однажды, а все наше правительство сдохло со всеми депутатами, министрами и президентом. Летели на очередной экономический форум, а самолеты оказались неисправными и попадали. И ни одного выжившего. По телевизору и во всех новостях — лебединое озеро, сюиты и прочая траурная классика.

Даже горгулья, не избалованная имуществом, не сдерживалась в выражениях.

— Опять за бесценок отдали! И какой-то хмырь наварится… в сто раз. В сто!!! — тыкала она в кнопки на калькуляторе.

— Может не он, но кто-то точно наварится, — соглашалась я.

Мы обошли все ломбарды в городе, съездили в соседние города, сами попытались обратиться в пробирную палату, обивали пороги гомологического центра, чтобы получить сертификаты на камни, даже получили лицензию на ювелирную деятельность, чтобы ставить клеймо производителя. Наконец-то пригодились фирма, открытая десять лет назад, так и провалявшаяся нулевками.  

Проблема была в том, что клеймо производителя на ювелирных украшениях, прихваченных из валькирьевой сокровищницы, уже стояли, и разные, но в пробирной палате не значились, а с содержанием золота вообще неувязочка вышла: проба была высокая, только со сплавом ни одна лаборатория не смогла разобраться.

И с камушками накладка — ни с одним месторождением не идентифицировались. 

Потребовали объяснить их происхождение.  Заподозрили, что я раскопала клад и сокрыла от государства. Раза три чуть не припаяли срок, и, если бы не талант горгульи воздействовать на судейские и полицейские мозги, где бы я была, один бог ведает. Да, и еще повадились к нам воры, то чуть хату не сожгут, то яду подсыплют, то дежурят прямо под окнами.

Несколько раз горгулья выносила мужикам чай и кофе, проводила с ними разъяснительные и воспитательные беседы. Два раза напали, ворвавшись с оружием. Один раз всадили в горгулью всю обойму.

И когда она, не потеряв ни капли крови, выплюнула пули…

Ох, она рассвирепела… Думала, придется трупы прятать.

Нет, уползли.

В конце концов, за золото и хренову тучу камней, те что смогли реализовать, за золото, за минусом наших затрат, налогов и прочих платежей в виде пошлин, штрафов и взяток, чтобы не допекала доблестная полиция, по прошествии четырех месяцев, мы выручили около пятнадцати миллионов рублей. Остальное решили припрятать до лучших времен, тем более, многие драгоценности оказывались с сюрпризом — то амулет, то какая-то магическая штучка, то гравировка подарочная на террианском.

Я пожалела, что не прихватили парочку строительных роботов — продать было бы проще и стоили они дороже золота.

В общем, горгулья оказалась деятельной особой: быстро освоилась, вникла в перипетии российской действительности, досконально изучила законодательство, и, мне кажется, пополнила ряды закоренелых атеистов. Она и паспорт себе выправила на второй месяц. Теперь она была Светланой Ивановной Горюшкиной.

Паспорт ей достался от бездомной опустившейся тетки, которую придушили во время пьянки свои же, ее хахаль и собутыльник. Труп съели — одни кости остались. Кости горгулья похоронила по христианскому обычаю, поклявшись дожить ее бесцельно прожитые годы и отомстить за ее невинную кровь. Сказать, что там стало с хахалем и собутыльником тоже не могу, не встревала, не спрашивала и не пыталась остановить. Не хочу, чтобы рядом жили людоеды. И свидетели, которые могли опознать в горгулье самозванку.

С работы пришлось уволиться. Обмен золота на наличные требовал много времени и сил. Кроме того, нашлись занятия поважнее. Горгулья учила меня читать по терриански, писать, пыталась заниматься со мной основами магии, объясняла свойства и назначения заклинаний, пыталась сделать из меня боевую единицу, приучая оставаться в своем новом более молодом и сильном теле. Мне, правда, казалось, что это она учится местным боевым искусствам, отрабатывая на мне приемы.  На мне живого места не осталось, вся в кровоподтеках, синяках и ссадинах — стыдно на улицу показаться. Дралась она, как бог —  хоть с оружием, хоть без оружия. И убить ее было не так просто, ни пули ее не брали, ни огонь, ни вода. Даже перемолотая в пыль она могла воскреснуть, как птица Феникс. Единственное, чего она боялась, это остаться без глаз. Горгулья без глаз не могла ни прочитать мысли, ни управлять сознанием, без глаз она становилась слепой во всех смыслах. Поэтому она таскала с собой запасные камни, спрятав их в своем теле, а еще понаделала схронов, значительно разорив наш основательно похудевший мешок с золотом.  

Сама над собой она поработала конкретно. Форма и походка — хоть и трудно давалась горгулье наука быть человеком, она неплохо справилась. Научилась держать человеческий образ, не превращаясь в зверей, компактно складывать и прятать под одеждой крылья, не выставлять вперед передние руколапы, делать себе маникюр, подрезая когти, чтобы они не бросались в глаза. То есть, не выделятся среди людей.

Хотя не выделяться она не могла. Представьте мусульманку со всеми традициями в одежде в России! Да, она могла манипулировать человеческими сознаниями, но не толпой людей в торговом центре, где она любила бывать.

Она вообще изменилась до неузнаваемости, вживаясь в образ человека.

И охамела вконец.