Аромат его души

Глава 1

Колокольчик над дверью звякнул тихо и мелодично, совсем как всегда, когда приходит кто-то из своих. Я оторвалась от перетирания сушеной вербены в ступке и улыбнулась.

— Мастер Элиан, добрый день. Что-то случилось?

Старый библиотекарь топтался на пороге моей лавки, сжимая в руках свой потертый кожаный портфель. Вид у него был совершенно потерянный.

— Арвен, милая, опять я к тебе с бедой, — прошамкал он, проходя внутрь и опускаясь в старое скрипучее кресло для посетителей. — Голова совсем дырявая стала. Не помню, и все тут.

Я оставила ступку, вытерла руки о льняной фартук и поставила на маленький столик перед ним чашку с уже остывающим травяным чаем, который заварила для себя.

— Рассказывайте, — я села напротив, готовая слушать.

Моя лавка на Улице Кривых Фонарей — место тихое. Она пахнет воском, деревом и сотней разных трав, которые сушатся под потолком. На полках теснятся сотни флаконов: одни хранят запах первого снега, другие — аромат грозы в сосновом лесу, третьи — горячего хлеба из соседней пекарни. Я — ароматург, или, как говорят проще, «ловец запахов». Моя магия — это не огненные шары и не исцеляющие заклинания. Я работаю с памятью. Я могу воссоздать аромат, который станет якорем и вытащит из головы забытое воспоминание.

— Книга! — всплеснул руками Элиан. — Понимаешь, старинный фолиант по истории эльфийских войн. Я давал его на прочтение одному молодому историку, а тот вернул с вырванной последней страницей. Вандал! А я не могу вспомнить, чем все закончилось. Архивный дубликат ждать три месяца… Я всю ночь не спал.

Я сочувственно кивнула. Для Элиана книги были важнее еды и сна.

— Я поняла. Давайте попробуем. Вспомните все, что можете, об этой книге. Какой она была на ощупь? Чем пахла?

Мастер Элиан закрыл глаза, его морщинистое лицо напряглось.

— Переплет… да, из грубой кожи, пах пылью и чем-то горьким, вроде полыни. Ее долго никто не брал с полки. Бумага… плотная, с желтизной. А чернила, помню, пахли железом и чем-то сладким, как ягоды.

— Отлично, — я встала и подошла к своему рабочему столу, заставленному склянками, колбами и горелками. — Кожа, пыль и полынь — это просто.

Я взяла пипеткой несколько капель густого экстракта из флакона с пометкой «Старая седельная сумка» и капнула их в небольшую фарфоровую чашу. Добавила щепотку серой пыли, которую собираю со старых чердаков, и один сухой листик полыни.

— Теперь бумага… желтизна — это след времени и влаги.

Пальцами я взяла немного порошка из банки с надписью «Сырой подвал» и смешала его с каплей эссенции «Солнечный луч на дереве». Получился сложный, чуть затхлый, но теплый аромат старой бумаги. Все это отправилось в ту же чашу.

— И чернила, — пробормотала я, уже входя в раж. — Железо и ягоды… Скорее всего, это были чернильные орешки с добавлением сока бузины для цвета.

Я работала быстро, мои руки двигались сами собой. Капля эссенции «Ржавый гвоздь», капля концентрированного сока бузины. Я аккуратно смешала все компоненты стеклянной палочкой. Смесь на мгновение зашипела, и над чашей поднялся едва заметный дымок.

Я поднесла чашу к лицу, закрыла глаза и вдохнула. Да. Это он. Запах старинной книги, мудрости и забвения. Я взяла пустой флакончик с пробкой и осторожно «собрала» в него ароматный дым, плотно закупорив.

— Готово.

Мастер Элиан смотрел на меня с надеждой. Я подошла и протянула ему флакон.

— Вдыхайте медленно. Не думайте ни о чем. Просто дышите.

Он взял флакон дрожащими руками, открыл его и поднес к носу. Его глаза закрылись. Секунда, другая… Его брови удивленно поползли вверх, а на губах появилась слабая улыбка.

— «И капитан Аларион, опустив свой меч, посмотрел не на поверженного врага, а на восходящее солнце…», — прошептал он, глядя в пустоту. — «…потому что понял, что самая великая победа — это не выигранная битва, а рассвет, который ты сможешь встретить завтра». Точно! Вот оно! Спасибо, Арвен, девочка моя! Ты просто волшебница!

Он был так счастлив, что даже прослезился. Положив на прилавок несколько серебряных монет, он еще раз горячо поблагодарил меня и, прижимая к груди портфель, почти бегом направился к выходу, бормоча под нос забытые строки.

Я проводила его улыбкой. Вот ради таких моментов я и держала эту лавку.

Когда дверь за ним закрылась, я убрала со стола и вздохнула. Радость от чужого счастья быстро улетучилась, оставив после себя привычную пустоту. Я подошла к самой дальней полке, где в одиночестве стоял один особенный флакон. Он был из лунного стекла, с серебряной оправой, и всегда оставался пустым.

Мой личный провал.

Я достала его и села за рабочий стол. Снова. Уже в сотый, а может, и в тысячный раз. Я достала самые редкие ингредиенты: эссенцию ночной фиалки, пыльцу серебристой ивы, каплю росы, собранной в полнолуние. Все, что по книгам должно было дать нужный результат.

Запах цветущего лунного лотоса.

Единственное, что связывало меня с матерью, которую я почти не помнила. Ее образ стерся из моей памяти, остался только этот призрачный, божественный аромат из сада, которого больше нет. Я пыталась воссоздать его много лет, но каждый раз получалось что-то похожее, но… мертвое. Без той самой ноты, от которой замирало сердце.

Я смешала компоненты. Закрыла глаза. Вдохнула.

Снова не то. Холодный, цветочный, но пустой аромат. Без магии. Без жизни.

Руки задрожали от досады. Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Ну почему? Почему я могу вернуть память кому угодно, но только не себе? Я резко смахнула содержимое чаши в специальный контейнер для отходов и с силой задвинула пустой флакон на его место. Хватит на сегодня.

Солнце уже садилось, окрашивая улицу в теплые оранжевые тона. Пора закрываться. Я устало потянулась к табличке «Закрыто», висевшей на двери.

В этот самый момент резкий, почти злой звон колокольчика заставил меня вздрогнуть.

Порыв ледяного ветра ворвался внутрь, закружив по лавке сухие листья и мой аромат вербены.

Глава 2

После того как Сириан ушел, оставив на прилавке тяжелый кошель с золотом, я еще долго сидела в тишине. Деньги я убрала в ящик, не пересчитывая. Дело было не в них. Я смотрела на пустую улицу за окном, где дождь смывал последние краски дня, и чувствовала, как на плечи давит груз ответственности. Я дала обещание, в исполнение которого сама не верила.

Заперев лавку, я поднялась к себе наверх, в маленькую квартирку над ней. Скинула фартук, заварила крепкий чай с мятой, чтобы успокоить нервы, но он не помогал. Мысли крутились вокруг одного — Сириана Блэквуда и его невозможной просьбы. Я ходила из угла в угол, пытаясь придумать хоть какой-то план. С чего начать? Как можно найти ключ к душе, если в ней нет ни одной двери?

Не выдержав, я накинула плащ и выскользнула на улицу. Дождь уже почти прекратился. Я прошла несколько шагов по мокрой брусчатке до соседней двери с вывеской «Книжная лавка Сефиры». Тусклый свет в окне говорил о том, что моя подруга еще не спит.

Едва я вошла, как меня окутал любимый запах старой бумаги, книжного клея и чего-то сладкого — Сефира обожала ириски. Сама она сидела за своим столом, уткнувшись носом в какой-то толстенный том. Ее рыжие волосы были собраны в небрежный пучок, а на носу красовались очки в роговой оправе.

— Сефи, мне нужно с тобой поговорить, — выпалила я без предисловий.

Она подняла на меня глаза и тут же захлопнула книгу.

— Арвен! Что случилось? На тебе лица нет. Проходи, садись. Чай будешь? У меня есть новый, с бергамотом.

— Я уже пила… Ладно, давай, — я стянула мокрый плащ и плюхнулась в кресло напротив нее.

Пока Сефира возилась с чайником, я молча смотрела на огонь в маленьком камине. Здесь всегда было уютно. Если моя лавка — это место тишины и запахов, то лавка Сефиры — это царство историй и тепла.

— Ну, рассказывай, — она поставила передо мной дымящуюся чашку. — Что за вид? Опять пыталась свой лотос создать и расстроилась?

— Хуже, — я сделала большой глоток горячего чая. — Ко мне сегодня приходил… Сириан Блэквуд.

Сефира замерла с чашкой на полпути ко рту. Ее глаза за стеклами очков стали круглыми.

— Блэквуд? Сам? В твою лавку? И что ему было нужно? Аромат «Вечной скорби»? Или, может, «Как отпугнуть всех живых»?

— Сефи, не смешно, — я покачала головой. — Он попросил… он попросил помочь ему снова начать чувствовать.

Подруга медленно поставила чашку на стол. Вся ее веселость испарилась.

— Ох, Арвен… — протянула она. — Это же… Весь город говорит, что его душа заморожена. Что он после той битвы в Пустошах проклят. Ни один целитель не смог ему помочь. А ты… ты же знаешь, что это не по твоей части.

— Я знаю! — я всплеснула руками, отчего чай чуть не выплеснулся. — Я ему так и сказала. Сказала, что это невозможно. Что я не могу создать чувства из ничего. Но он… он так просил. Ты бы видела его глаза, Сефи. Там такая пустота, такая безнадежность. Я не смогла отказать.

Я рассказала ей весь разговор, не упуская ни одной детали. Сефира слушала молча, подперев подбородок рукой. Когда я закончила, она долго смотрела в огонь.

— Опасное это дело, Арвен, — наконец сказала она. — Очень опасное. Ты лезешь в душу, которая сама себя заперла на все замки. А что, если ты его сломаешь окончательно? Или… или сама застрянешь в этой его темноте?

Ее слова попали в самую точку моих собственных страхов. Я и сама об этом думала.

— Я не знаю, — честно призналась я. — Но я уже согласилась. И теперь мне нужен план. Хоть какой-то. Я перебрала в голове все, что знаю. Все свои методики. Ни одна не подходит. Обычно я прошу клиента вспомнить что-то конкретное, а потом воссоздаю аромат этого воспоминания. А что вспоминать ему? Поле битвы, где погибли его друзья? Это его добьет.

— Да уж, так себе терапия, — согласилась Сефира. Она встала и подошла к стеллажам, где хранились самые редкие фолианты. — Так, давай думать логически. Он эльф. Значит, нужно копать в сторону эльфийской психологии. Это не человеческая душа, тут другие законы.

Она начала перебирать книги, сдувая с них пыль. «Трактат о меланхолии высших эльфов», «Душевные недуги Долгоживущих», «Потеря самости: клинические случаи у воинов-эльфов». Мы погрузились в чтение. Я листала книги по ароматурии, надеясь найти хоть какое-то упоминание подобных случаев. Сефира же углубилась в психологию.

Прошел час, другой. Чай давно остыл. За окном стало совсем темно. Но мы не находили ничего полезного. Везде говорилось одно и то же: «пепел души» — состояние необратимое, вызванное тяжелейшей психологической травмой, усугубленной эльфийским долголетием. Душа, чтобы не умереть от горя, просто «выключает» все чувства. Навсегда.

— Все, я сдаюсь, — я с шумом захлопнула очередной бесполезный справочник. — Здесь пусто. Ни одного прецедента. Ни одной методики. Я ввязалась в авантюру.

Я уронила голову на стол, чувствуя себя полной идиоткой. Зачем я согласилась? Из-за глупой жалости? Или из-за профессионального тщеславия — сделать то, что не смогли другие?

Сефира молчала. Я подняла голову и увидела, что она замерла над какой-то тоненькой книжицей в потрепанном переплете. Это была не научная работа, а скорее сборник старых эльфийских поговорок и сказок.

— Что там? — без особой надежды спросила я.

— Погоди… — она прищурилась, вчитываясь в выцветший текст. — Вот. Слушай. Это не совсем то, но…

Она прокашлялась и прочитала вслух, медленно и отчетливо:

— «Если эльф потерял дорогу к своему сердцу, не пытайся взломать дверь. Просто оставь у порога три вещи, которые напомнят ему, кто он. Напомни о земле, из которой он вышел. Напомни о деле, которому он служил. И напомни о тепле, которое он потерял».

Сефира подняла на меня взгляд.

— Это из детской сказки. О принце, который превратился в ледяную статую.

Я молчала, переваривая услышанное. Земля… дело… тепло. Это не было похоже на научную методику. Это было… просто. И в то же время очень глубоко. Не ломать, а напоминать. Не лечить, а пробуждать.

Глава 3

Его последние слова — «у нашего были цветы чуть бледнее» — крутились у меня в голове все три дня. Это была крошечная победа, но она дала мне надежду. Он не почувствовал, но он вспомнил. А значит, где-то глубоко внутри его память все еще была жива. Просто она была отделена от чувств толстой стеной. Моя задача — найти в этой стене трещину.

Первый шаг, «земля», сработал, хоть и не так, как я ожидала. Теперь нужно было двигаться дальше. Но идея со вторым шагом, «делом», меня пугала. Запахи стали и пота, пороха и крови… Это было слишком рискованно. Я могла случайно наткнуться на то самое воспоминание, которое его сломало, и тогда все стало бы только хуже. Нет, пока рано. Нужно что-то другое.

Я думала об этом, перебирая свои флаконы, и мой взгляд упал на эссенцию «горячего хлеба», которую я делала для пекарни по соседству. И тут меня осенило. А что, если попробовать зайти с другой стороны? Не через великие, эпические воспоминания — родина, война. А через что-то простое, бытовое. То, что было в его жизни до того, как он стал капитаном. У него ведь было детство. Была семья. Были обычные дни.

Эта мысль показалась мне правильной. Простые, теплые запахи не могут навредить. Они не вызывают сильных эмоций, но они создают ощущение уюта, безопасности. А это именно то, что ему сейчас нужно.

В день следующего сеанса я проснулась рано. Я спустилась не в свою лабораторию, а на маленькую кухню за лавкой. Я нечасто готовила что-то серьезное, обычно обходилась чаем и бутербродами, но сегодня был особый случай. Я достала муку, яйца, молоко и щепотку дрожжей. Решила испечь простые булочки с корицей. Я не была великим пекарем, но этот рецепт знала с детства, ему меня научила еще моя наставница.

Скоро по всей лавке поплыл густой, сладкий, невероятно уютный аромат свежей выпечки и пряной корицы. Он смешивался с запахом моих трав и воска, создавая что-то совершенно новое. Атмосфера в лавке неуловимо изменилась. Она стала менее строгой, менее похожей на лабораторию, и больше — на обычный жилой дом.

Я достала булочки из печи, румяные и пышные, и выложила их на деревянную доску остывать. Сама же быстро привела себя в порядок и села за рабочий стол, делая вид, что занята делом. Но сердце колотилось от волнения. Это была чистая импровизация.

Ровно в полдень колокольчик звякнул.

Сириан вошел, и я сразу заметила перемену. Он замер на пороге, едва заметно втянув носом воздух. Его взгляд скользнул по прилавку, где лежали булочки. На его лице, как обычно, не отразилось ничего, но сама эта секундная заминка была для меня знаком. В прошлый раз он вообще ни на что не обращал внимания.

— Добрый день, — сказала я как можно спокойнее.

— Добрый день, — ответил он, проходя к креслу.

Сегодня атмосфера была другой. Менее напряженной, менее официальной. Аромат выпечки словно смягчал острые углы. Сириан сел в кресло и посмотрел на меня. В его взгляде не было ожидания, скорее, спокойная готовность к очередному провальному эксперименту.

— Сегодня я решила попробовать кое-что другое, — начала я. — Никаких великих воспоминаний. Просто… запахи из обычной жизни. Может быть, это поможет.

Я приготовила несколько новых ароматов. Запах свежескошенной травы — универсальный якорь для воспоминаний о лете. Запах мокрого от дождя асфальта — многие любили его за свежесть. И запах чистого белья, высушенного на морозе. Все они были нейтральными, приятными и не должны были вызвать отторжения.

Я начала с травы. Он вдыхал, молчал. Ничего.

Потом был запах мокрого асфальта. Тоже тишина.

И, наконец, морозное белье. Никакой реакции.

С каждым новым флаконом моя уверенность таяла. Я снова ошиблась. Моя гениальная идея оказалась пустышкой. Он сидел все с тем же каменным лицом, и я уже была готова признать поражение.

— Кажется, это тоже не работает, — сказала я, опуская руки. — Извините.

Он молча кивнул, собираясь встать.

И в этот момент он снова втянул носом воздух. Но на этот раз он смотрел не на флаконы, а куда-то в сторону. На прилавок, где лежали мои булочки.

Он замер. Не так, как на пороге, а по-настоящему замер. Его взгляд был прикован к румяной выпечке. Он молчал так долго, что я испугалась.

— Капитан? — осторожно позвала я. — С вами все в порядке?

Он медленно повернул голову ко мне. В его серых глазах мелькнуло что-то… что-то похожее на замешательство.

— Корица, — произнес он глухо.

— Да, это булочки с корицей, — подтвердила я, не понимая, что происходит. — Я испекла утром. Хотите…

Я не успела договорить.

— Моя мать… — начал он, и его голос впервые дрогнул, едва заметно. — Она пекла такие по праздникам.

Он сказал это почти без интонации, глядя сквозь меня. Но это было неважно. Важно было то, ЧТО он сказал.

Он не просто вспомнил деталь. Он вспомнил человека. Он вспомнил дом.

Это было первое настоящее, добровольное воспоминание.

Глава 4

После сеанса с булочками я долго не могла прийти в себя. Я сидела в своей лавке, смотрела на остывшую выпечку и снова и снова прокручивала в голове его слова. «Моя мать… пекла такие по праздникам». Прорыв. Настоящий прорыв. Он случился не благодаря моей сложной магии, не из-за редких эссенций, а из-за простого запаха корицы и теста.

И тут я поняла кое-что важное. Я пыталась воссоздать для него прошлое в стерильных условиях своей лаборатории. Я ловила запахи во флаконы, препарировала их, раскладывала на ноты. Но жизнь пахнет не так. Она пахнет хаосом. Смесью сотен ароматов одновременно. Может, именно это ему и нужно? Не один чистый запах, а их живая, беспорядочная симфония.

Эта мысль не давала мне покоя. Мне нужно было вытащить его из тишины моей лавки. Вытащить его в мир.

На следующий день я отправила ему короткую записку с мальчишкой-посыльным. Я долго думала, что написать. В итоге получилось очень просто: «Капитан Блэквуд. Следующий сеанс предлагаю провести не в лавке. Встретимся завтра в девять утра у входа на центральный рынок. Арвен Ноктерн». Я не знала, придет ли он. Это было нарушением нашего уговора. Но я должна была попробовать.

Следующее утро выдалось солнечным и прохладным. Я надела свое любимое зеленое платье и теплый шерстяной платок. Я пришла на рынок немного раньше и ждала у главных ворот, наблюдая за суетой. Рыночная площадь с утра — это самое живое место в городе. Крики торговцев, смех детей, лай собак, и конечно, запахи. О, эти запахи! Пахло свежим сеном, навозом, жареными сосисками, кислым элем из ближайшей таверны и сладкой патокой. Для меня это была музыка.

Я волновалась. А что, если он не придет? Что, если он счел мою записку дерзостью? Я уже почти отчаялась, когда без пяти девять увидела его фигуру. Он шел через площадь, и толпа, казалось, расступалась перед ним. Люди замолкали, провожая его взглядами, в которых смешались страх, любопытство и жалость. Он делал вид, что не замечает этого, но я видела, как напряжены его плечи и как крепко сжаты кулаки.

Он подошел ко мне. На нем снова была та же простая одежда, что и всегда.

— Доброе утро, — сказал он своим ровным голосом.

— Доброе утро, — ответила я, стараясь улыбнуться как можно более естественно. — Спасибо, что пришли.

— Вы не объяснили, в чем смысл, — он обвел площадь своим пустым взглядом.

— Сегодня не будет флаконов, — сказала я. — Сегодня мы будем просто… гулять. И дышать. Идемте.

Я повернулась и пошла в самую гущу торговых рядов, не оглядываясь, но чувствуя, что он следует за мной. Я вела его молча, позволяя миру запахов самому делать свою работу.

Сначала мы прошли мимо лавки специй гнома Балина. Воздух здесь был густым и пряным. Пахло мускатным орехом, гвоздикой, сушеным имбирем и десятком сортов перца. Я остановилась, якобы рассматривая шафран. Сириан встал рядом. Я видела боковым зрением, как дрогнули его ноздри, но на лице не отразилось ничего.

Потом я повела его к фруктовым рядам. Здесь царил совсем другой аромат — сладкий, свежий, летний. Запах спелых персиков, сочных слив и медовых груш. Я купила небольшую корзинку лесных ягод, просто чтобы задержаться подольше. Сириан стоял за моей спиной, высокий и мрачный, как скала посреди цветущего луга. Он был здесь абсолютно чужим.

Мне стало его жаль. Я вытащила его сюда, в эту шумную, живую толпу, а ему, кажется, было от этого только хуже. Его плечи напряглись еще сильнее, линия челюсти заострилась. Он был как натянутая струна. Возможно, это была плохая идея.

— Может, мы вернемся в лавку? — нерешительно предложила я. — Кажется, вам здесь не по себе.

— Нет, — отрезал он неожиданно жестко. — Продолжайте.

Я кивнула и повела его дальше, к цветочнице, старушке Элме. Ее лоток был похож на радугу. Розы, лилии, астры, георгины. Воздух здесь был почти приторным от их аромата.

— Арвен, милочка! — заулыбалась Элма. — Давно тебя не было! А это кто с тобой? Какой видный мужчина!

Я покраснела. Сириан даже не посмотрел на старушку.

— Это мой… знакомый, Элма. Мы просто гуляем.

Я чувствовала себя ужасно неловко. Я заставляла его проходить через это испытание — быть на виду, терпеть любопытные взгляды и болтовню торговок. Он, привыкший к приказам и битвам, терялся в этом мире простых человеческих контактов.

Мы уже собирались уходить, когда остановились у последнего лотка. Торговка яблоками, дородная и шумная женщина по имени Марта, раскладывала свой товар. Яблоки были как на подбор — красные, зеленые, желтые, блестящие на солнце. Пахло от них просто невероятно — свежестью, кислинкой и сладостью одновременно.

Марта заметила нас. Ее взгляд упал на Сириана. В отличие от других, в ее глазах не было страха. Только сочувствие.

— Капитан, — громко сказала она, вытирая руки о фартук. — Давненько вас не было видно. Совсем исхудали.

Сириан молчал. Я уже хотела утащить его подальше, но Марта взяла с лотка самое большое и красное яблоко и протянула ему.

— Угощайся, капитан! Наливное, с моего сада. Вспомни молодость.

Это был простой, искренний жест. Сириан замер, глядя на яблоко в ее руке. Он не двигался. Марта продолжала держать его, улыбаясь. Казалось, прошла целая вечность. Толпа вокруг нас притихла, наблюдая за этой немой сценой.

Наконец, очень медленно, он поднял руку и взял яблоко. Его пальцы едва коснулись руки торговки.

— Спасибо, — произнес он так тихо, что едва можно было расслышать.

Он не стал его есть. Он просто держал его в руке. А потом, словно подчиняясь какому-то внутреннему импульсу, поднес яблоко к лицу и медленно, глубоко вдохнул его аромат.

И в этот момент я увидела это.

На его губах, бледных и плотно сжатых, мелькнула тень. Едва-едва заметное, мимолетное движение. Словно призрак, отголосок чего-то давно забытого.

Тень улыбки.

Тень улыбки на его лице после прогулки по рынку придала мне смелости. Моя догадка оказалась верной: живые, настоящие запахи действовали на него сильнее, чем мои лабораторные эссенции. Но я понимала, что нельзя полагаться только на случай. Мне все еще был нужен план, и я решила, что пришло время для второго шага. Для «дела».

Глава 5

На следующий день после сеанса с запахом стали я чувствовала себя опустошенной. Реакция Сириана, хоть и была прогрессом, напугала меня. Я разбудила в нем воина. Но что дальше? Я боялась, что этот путь ведет не к исцелению, а к старой боли. Весь день я разбирала травы и мыла колбы, пытаясь отвлечься, но мысли о капитане не выходили из головы.

Ближе к вечеру колокольчик над дверью звякнул так резко и громко, будто в лавку не вошли, а вломились. Я вздрогнула и подняла голову. На пороге стоял гном Гром, кузнец. Он снял свой тяжелый кожаный фартук и выглядел непривычно без него — просто коренастым, крепко сбитым гномом с суровым лицом и густой, заплетенной в косы бородой.

— Добрый вечер, мастер Гром, — я поспешно вытерла руки. — Чем могу помочь?

Он проигнорировал мое приветствие. Окинул лавку тяжелым, оценивающим взглядом, задержался на полках с моими флаконами, потом посмотрел на меня. Его маленькие, глубоко посаженные глаза изучали меня так, будто я была куском металла, который он собирался ковать.

— Значит, это ты та самая девица-ароматург, что взялась лечить нашего капитана, — пророкотал он. Это был не вопрос, а утверждение.

Я сглотнула. Новость о моих сеансах с Сирианом, очевидно, уже разошлась по городу.

— Я просто пытаюсь помочь, — осторожно ответила я.

— Помочь… — хмыкнул Гром, проходя внутрь. От него пахло металлом и дымом, даже когда он был без рабочего фартука. — Ковыряться в чужой душе — это не помощь, а баловство. Душа — не замок, который можно вскрыть отмычкой.

Он подошел к моему рабочему столу и без спроса взял в руки ступку, в которой я утром толкла лаванду. Повертел ее в своих огромных, мозолистых руках и поставил на место.

— Вы его друг? — спросила я, решив перейти в наступление.

— Друг, — коротко ответил он. — Я его знаю с тех пор, как он был еще сопливым кадетом. Я ковал его первый меч. И его последний.

При этих словах у меня внутри все похолодело. Я представила тот самый, последний меч, который, возможно, остался где-то там, в Северных Пустошах.

— Значит, вы беспокоитесь о нем, — заключила я.

Гром фыркнул, словно я сказала какую-то глупость. Но я видела, что попала в точку. В его суровых глазах, за всей этой показной грубостью, было настоящее, глубокое беспокойство. Он пришел сюда не ругаться. Он пришел на разведку. Посмотреть на ту, что посмела взяться за то, с чем не справились прославленные целители.

— Я беспокоюсь, что какая-нибудь самонадеянная девчонка, начитавшаяся книжек, доломает то немногое, что от него осталось, — проворчал он, но уже не так уверенно. — Он и так ходит, как тень. Что ты с ним делаешь? Поишь его своими приворотными зельями?

— Я не делаю зелий, — твердо ответила я, глядя ему прямо в глаза. — Я создаю ароматы. Я пытаюсь помочь ему вспомнить, кто он. Не только капитан, потерявший отряд. Но и тот, кем он был до этого.

Гром молчал, продолжая сверлить меня взглядом. Казалось, он пытался заглянуть мне прямо в душу, проверить, нет ли там фальши. Я выдержала его взгляд. Мне нечего было скрывать. Мои намерения были чисты, пусть даже методы и были рискованными.

— Вчера ты давала ему нюхать запах железа, — вдруг сказал он. — Мне в таверне рассказали. Это правда?

— Да.

— Зачем? — в его голосе прозвучал металл. — Хочешь напомнить ему о войне? Думаешь, это хорошая идея?

— Я хочу напомнить ему о деле, которому он служил, — я использовала слова из старой поговорки. — О дисциплине. Об ответственности. О силе. Это тоже часть него.

Гном удивленно поднял брови. Кажется, он ожидал от меня более простого ответа. Он снова замолчал, обдумывая мои слова. Подойдя к креслу, где вчера сидел Сириан, он провел по нему своей широкой ладонью.

— Он сидел здесь? — спросил он.

— Да.

Гном тяжело вздохнул. Вся его напускная суровость куда-то улетучилась. Передо мной стоял просто старый, уставший гном, который переживал за своего друга.

— Ты хоть представляешь, во что ввязалась? — тихо спросил он, уже без всякого гнева. — Он ведь не всегда был таким.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела отблески давних воспоминаний.

— Он до той проклятой миссии смеялся громче всех в отряде. Рассказывал дурацкие анекдоты. Умел радоваться солнцу, вкусной еде, хорошему вину. Был… живым.

Гром замолчал, сглотнув комок в горле. Он отвернулся к окну, пряча от меня свои эмоции.

— Если ты… — он прокашлялся, чтобы голос звучал тверже. — Если вернешь хоть отголосок того смеха, старый Гром будет тебе должен.

Он не стал дожидаться моего ответа. Резко развернулся и, не прощаясь, вышел из лавки, оставив после себя запах дыма и тяжелое чувство ответственности.

Я села в кресло и закрыла лицо руками. Смех. Он просил меня вернуть смех человеку, который разучился даже улыбаться. Эта задача казалась еще более невозможной, чем все, что было до этого.

Глава 6

Слова Грома о смехе Сириана не выходили у меня из головы. Смех. Это казалось настолько далеким, настолько невозможным, что я даже не знала, с какой стороны подступиться к этой задаче. Я отложила свои мысли о «деле» и «земле» и решила сделать паузу. Следующие несколько дней я просто работала, обслуживала обычных клиентов, пополняла запасы эссенций. Я пыталась придумать, какой аромат мог бы ассоциироваться с радостью, с весельем, но все мои идеи казались фальшивыми. Запах шампанского? Слишком банально. Запах цитрусовых? Слишком просто.

В день, когда должен был состояться следующий сеанс, погода испортилась окончательно. С самого утра небо затянуло тяжелыми свинцовыми тучами, а к обеду хлынул такой ливень, какого я давно не видела. Ветер завывал в трубе, а потоки воды хлестали по окнам так сильно, что казалось, стекла вот-вот треснут. Улица Кривых Фонарей опустела. Никто в такую погоду не выйдет из дома без крайней нужды.

Я отправила мальчишку-посыльного к дому, где жил Сириан, с короткой запиской об отмене сеанса. Это было очевидно — я и сама не хотела, чтобы он тащился ко мне через весь город в такой шторм.

Получив ответ, что записка доставлена, я почувствовала облегчение. У меня появился незапланированный свободный вечер. Я заперла лавку изнутри, хотя до закрытия было еще далеко, перевернула табличку на «Закрыто» и зажгла несколько свечей. Их теплый свет и мерное потрескивание создавали уют, контрастируя с бурей за окном.

Я поднялась наверх, переоделась в удобную домашнюю одежду — старый шерстяной свитер и мягкие штаны. Заварила себе большую кружку чая с чабрецом и медом и устроилась в своем любимом кресле в углу лавки. Я любила такие вечера. Сидеть в тишине, слушать, как дождь барабанит по крыше, вдыхать смешанный аромат трав, воска и старого дерева. В такие моменты мне казалось, что моя маленькая лавка — это самый безопасный и уютный уголок во всем мире.

Я смотрела, как капли стекают по стеклу, сливаясь в ручейки, и думала. Думала о Сириане. Где он сейчас? Что делает? Сидит один в своей комнате, смотрит в окно так же, как я? Я представила его дом. Говорили, он снимал несколько комнат над старой таверной «Поющий грифон». Наверное, там было неуютно и холодно. Не было сотен флаконов с запахами и пучков сушеных трав. Наверное, там было очень тихо.

Стук капель убаюкивал. Я отпила еще немного чая и прикрыла глаза. Мысли текли лениво, смешиваясь с шумом дождя. Вернуть смех… Как это вообще возможно? Смех нельзя создать во флаконе. Он рождается сам, из легкости, из радости, из общения. Из того, чего в жизни Сириана сейчас не было. Может, Гром был прав. Может, я просто ковыряюсь в его душе, а нужно было… что? Я не знала.

Я почти задремала, уронив голову на спинку кресла, когда сквозь шум ливня до меня донесся другой звук.

Тихий, но настойчивый стук в дверь.

Я резко открыла глаза. Сердце подпрыгнуло. Кто это мог быть? Все знали, что в такую погоду я закрыта. Может, кому-то нужна срочная помощь?

Я поставила кружку на стол и, поежившись, подошла к двери. Сквозь толстое стекло виднелся лишь размытый темный силуэт.

— Кто там? — крикнула я, стараясь перекричать ветер.

Ответа не было. Только еще один, более настойчивый стук.

Я колебалась. Открывать дверь незнакомцу поздно вечером, в такую погоду… это было неразумно. Но что-то в этом стуке заставило меня побороть страх. Я щелкнула тяжелым засовом и приоткрыла дверь.

Порыв ветра тут же ворвался внутрь, погасив две свечи на ближайшей полке. На пороге стоял Сириан.

Он был промокший до нитки. Вода стекала с его черных волос, с плеч, с кончиков пальцев. Его плащ насквозь пропитался влагой и потемнел. Он просто стоял и смотрел на меня. В свете свечей его глаза казались еще темнее и глубже.

— Капитан? — я была так удивлена, что не могла произнести ничего другого. — Что вы здесь делаете? Я же отменила сеанс.

Он молчал, глядя на меня так, словно только сейчас осознал, где находится. Казалось, он пришел сюда на автомате, подчиняясь какому-то внутреннему порыву.

— Я… — начал он, и его голос был хриплым.

Он сглотнул, словно ему было трудно говорить.

— Я не мог оставаться дома, — наконец произнес он, глядя не на меня, а куда-то мимо, в теплое, пахнущее травами полумрак моей лавки. — Там слишком тихо.

Его слова «там слишком тихо» повисли в воздухе, смешиваясь с шумом дождя. Я смотрела на его мокрую фигуру, на капли, стекающие по лицу, и все мои профессиональные правила и страхи отошли на второй план. Передо мной был не сложный пациент, не опасный капитан, а просто человек, который промок, замерз и искал убежища от тишины в своей голове.

— Заходите скорее, вы простудитесь, — я отступила в сторону, шире открывая дверь. — Не стойте на пороге.

Он на мгновение замешкался, словно не решаясь переступить черту, но потом все же вошел внутрь. Я быстро закрыла дверь, отсекая холод и ветер. В лавке сразу стало тише, слышно было только, как с его плаща на деревянный пол капает вода. С него натекла уже целая лужа.

— Снимайте плащ, — распорядилась я, и в моем голосе появились деловые нотки. Когда я не знаю, что делать, я начинаю действовать. — И сапоги тоже. Я сейчас принесу полотенце.

Я скрылась в небольшой подсобке и вернулась с большим, грубоватым льняным полотенцем. Протянула его Сириану. Он молча взял его и начал неуклюже вытирать волосы и лицо. Его тяжелый мокрый плащ лежал на полу бесформенной кучей. Он остался в своей неизменной темной рубашке и штанах, которые тоже были влажными.

— Проходите дальше, на кухню, — сказала я, указывая в сторону небольшой двери за прилавком. — Здесь сквозняк.

Моя кухня была крошечной: маленький стол, два стула, печка и несколько полок с посудой и банками с травами. Но здесь было тепло и пахло чабрецом и медом от моего остывающего чая.

Сириан вошел и остановился посреди комнаты, не зная, куда себя деть. Он казался слишком большим и неуместным в этом маленьком, уютном пространстве.

Глава 7

После того дождливого вечера что-то изменилось. Не кардинально, нет. Но исчезла часть той ледяной стены, которая стояла между нами. Его слова «спасибо за тепло» не выходили у меня из головы. Тепло. Третий шаг, о котором говорилось в старой поговорке. Самый сложный, самый эфемерный. И вот он сам дал мне ключ.

Я долго думала, как поступить. Создать аромат «тепла» в вакууме было невозможно. Тепло — это не запах. Это ощущение. И оно всегда связано с чем-то конкретным. С огнем в камине, с объятиями, с чашкой горячего чая в руках.

И тогда я решилась на самый большой риск за всю мою практику. Я решила не придумывать абстрактное тепло. Я решила воссоздать аромат конкретного момента. Того самого вечера.

Это было безумием. Нарушением всех мыслимых этических кодексов ароматурга. Я собиралась использовать его уязвимость, его невольное доверие, чтобы проникнуть еще глубже в его сознание. Но интуиция подсказывала мне, что это единственный правильный путь. Он сам пришел ко мне за теплом. Он сам показал мне, что именно этот момент пробил крошечную брешь в его броне.

Подготовка к этому сеансу была похожа на таинство. Я работала ночью, при свечах, чтобы никто и ничто меня не отвлекало. Мне нужно было разложить тот вечер на запахи.

Первая нота — мой старый шерстяной плед. Я взяла несколько ворсинок с него и с помощью дистилляции получила едва уловимую эссенцию. Она пахла овечьей шерстью, пылью и чем-то неуловимо домашним, моим личным запахом. Это была самая интимная часть композиции.

Вторая нота — чай. Не просто чай, а тот самый, с ромашкой и липовым цветом. Этот аромат был свежим, травяным, успокаивающим. Он должен был стать сердцем композиции.

И третья нота, самая сложная. Запах потухшей свечи. Не горящего воска, а именно того тонкого, дымного аромата, который остается в воздухе, когда гаснет пламя. Это был запах тишины после бури, запах наступившего покоя.

Я смешала все три компонента в одной чаше. Мои руки дрожали. Я создавала не просто духи. Я создавала отпечаток нашего общего воспоминания. Воспоминания, которое для него, возможно, еще даже не стало таковым. Вдохнув то, что получилось, я замерла. Это был он. Удивительно точный, сложный, многогранный аромат. Он пах тихим вечером, безопасностью и чьей-то молчаливой заботой.

В день сеанса я нервничала еще больше, чем обычно. Я чувствовала себя обманщицей.

Сириан пришел, как всегда, ровно в полдень. Погода была ясной, и в лучах солнца, пробивавшихся через окно, он не выглядел таким мрачным. Он молча сел в кресло, но сегодня в его позе не было той каменной неподвижности. Он казался… более расслабленным.

— Добрый день, — сказала я, и мой голос предательски дрогнул.

Он кивнул, его взгляд скользнул по моим рукам, в которых я сжимала флакон.

— Сегодняшний аромат… он другой, — предупредила я, не решаясь посмотреть ему в глаза. — Он очень личный. Возможно, он вам ничего не скажет. Но я должна была попробовать.

Я не стала говорить, что именно я воссоздала. Пусть его душа сама узнает этот запах.

Я подошла к нему. Сердце колотилось где-то в горле. Я открыла флакон и поднесла к его лицу.

Он послушно закрыл глаза.

Я затаила дыхание, наблюдая за ним. Я ожидала чего угодно — что он нахмурится, что отшатнется, что его лицо исказит гримаса. Но ничего не происходило. Он просто сидел и ровно дышал.

Секунды тянулись, как часы. Я уже была готова признать, что мой рискованный план провалился, что я просто создала приятную, но пустую композицию. На его лице не отражалось ровным счетом ничего.

Но он не отстранялся.

В прошлые разы, после нескольких вдохов, он давал понять, что сеанс окончен. Сейчас он продолжал сидеть с закрытыми глазами, медленно и глубоко вдыхая созданный мной аромат. Его плечи, до этого напряженные, медленно опустились. Линии его лица, всегда такие резкие и жесткие, неуловимо смягчились. Он не улыбался, нет. Но из его облика ушло то вечное, глубинное напряжение.

Он сидел так долго, что я начала беспокоиться.

— Капитан? — шепотом позвала я.

Он не сразу открыл глаза. Когда он их все же открыл, его взгляд был другим. Не пустым. Он был… туманным, словно он смотрел не на меня, а сквозь меня, вслушиваясь в какие-то внутренние отголоски.

— Это… — начал он, и его голос был хриплым шепотом, едва слышным. Он запнулся, подбирая слова. — Это похоже на покой.

— Вот, держите, — я протянула ему флакон. — Натирать виски, когда почувствуете боль.

Он взял флакон, оставил на прилавке монету и, кивнув, ушел. Весь визит занял не больше пяти минут, но оставил меня в полном недоумении.

А потом он стал заходить почти каждый день.

Он больше не придумывал предлогов. Он просто приходил, молча садился в свое кресло и сидел. Иногда он приносил с собой книгу из лавки Сефиры и читал. Иногда просто смотрел, как я работаю: перетираю травы, переливаю эссенции, подписываю флаконы. Его присутствие поначалу меня очень напрягало. Я чувствовала себя как под микроскопом. Но со временем я привыкла.

Его молчание не было гнетущим. Оно было… спокойным. Он просто был здесь. Заполнял пространство своим тихим присутствием. Иногда, когда я получала новые поставки трав, он вставал и молча начинал мне помогать. Его длинные, сильные пальцы, привыкшие к рукояти меча, оказывались на удивление ловкими. Он аккуратно отделял листья от стеблей или связывал травы в пучки для просушки. Мы работали рядом, в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом сухих листьев и звоном моих стеклянных колб.

В эти моменты я чувствовала странную связь с ним. Мы не разговаривали, но понимали друг друга без слов. Он видел, что мне нужна помощь, и помогал. Я видела, что ему нужно это тихое, простое занятие, чтобы занять руки и мысли, и принимала его помощь.

Однажды после обеда он, как обычно, сидел в кресле с книгой. Я возилась с новыми этикетками. День был теплый, и я оставила дверь лавки приоткрытой. Внезапно в проеме показалась знакомая морда. Это была Дымка — тощая трехцветная кошка, которую я подкармливала уже несколько месяцев. Она была диковатой и никогда не заходила внутрь, всегда ждала свое блюдце с молоком на пороге.

Глава 8

На следующий день мы встретились на окраине города, там, где начиналась тропа в лес. Я надела удобные походные ботинки, старые штаны и взяла свою плетеную корзинку. Сириан был одет как обычно, но на его поясе я заметила длинный охотничий нож в ножнах. Этот небольшой штрих сразу изменил его облик, напомнив мне, что рядом со мной не просто молчаливый посетитель лавки, а опытный воин.

Когда мы вошли под сень деревьев, произошло нечто удивительное. Сириан преобразился. Вся та скованность и напряжение, которые были так заметны в нем в городе, исчезли. Его плечи расслабились, походка стала легкой и бесшумной. Здесь, в лесу, он был не чужаком, а хозяином. Он был дома.

Мы шли молча, но эта тишина была другой. Она была наполнена звуками леса: шелестом листьев под ногами, пересвистом птиц, далеким стуком дятла. Я думала, что поведу его известной мне тропой, но он уверенно свернул на едва заметную тропинку, о которой я даже не знала.

— Здесь короче, — просто сказал он, придерживая для меня ветку.

Я шла за ним, завороженно наблюдая за тем, как он движется. Он ступал так легко, что почти не оставлял следов. Его взгляд постоянно скользил по сторонам, отмечая каждую мелочь.

— Смотри, — вдруг сказал он, останавливаясь и указывая на землю. — Ночью здесь проходил олень. Видишь, как примята трава? Он шел к ручью.

Я наклонилась и увидела едва заметные следы, которые сама никогда бы не заметила.

— А слышишь? — спросил он через некоторое время, прислушиваясь. — Зяблик заливается. Значит, погода не изменится, дождя не будет.

Я слушала его, и мне казалось, что я знакомлюсь с совершенно другим человеком. Тот пустой, безэмоциональный эльф из моей лавки остался где-то там, за чертой города. Здесь был следопыт, охотник, тот, кто понимал язык леса. В его голосе, когда он говорил о птицах и зверях, появились живые нотки, почти… увлеченность.

Я чувствовала себя рядом с ним абсолютно спокойно и защищенно. Все мои страхи по поводу похода в лес в одиночку теперь казались глупыми. С ним я бы пошла и в самую темную чащу.

Он привел меня к оврагу, о котором я не знала. Здесь, в тени старых елей, было влажно и прохладно. Земля была устлана ковром из мха, и я сразу увидела то, за чем пришла. Лунный мох. Он был бледнее обычного и словно светился изнутри даже при дневном свете.

— Вот, — сказала я с восторгом. — Это он.

Я опустилась на колени и достала свой нож. Но Сириан остановил меня, положив руку мне на плечо.

— Подожди. Лучший растет не здесь.

Он повел меня дальше, вдоль ручья, который протекал по дну оврага. И действительно, через несколько десятков шагов он указал на старый, поваленный ствол дерева, полностью покрытый мхом. Этот мох был крупнее и словно светился еще ярче.

— Вот этот, — сказал он. — Он набрал больше силы.

Пока я аккуратно срезала мох и укладывала его в корзину, он не стоял без дела. Он осматривал склоны оврага, и в его глазах я видела живой интерес. Казалось, он забыл обо всем, полностью погрузившись в изучение лесного мира.

Я уже почти наполнила корзину, когда он позвал меня.

— Арвен, иди сюда.

Я подошла. Он стоял у подножия крутого склона и смотрел на что-то, что росло почти у самой земли, под корнями старого дуба.

Я присмотрелась и ахнула.

Это был маленький, нежный цветок с лепестками цвета закатного неба. Он был таким хрупким и совершенным, что казался ненастоящим. Я видела его только на картинках в старых ботанических атласах. Звездная капля. Редчайший цветок, который, как считалось, появляется только там, где на землю упала звезда.

— Невероятно… — прошептала я. — Я никогда не думала, что увижу его вживую.

Сириан ничего не ответил. Он ловко взобрался по склону, его пальцы находили опору в земле и корнях. Опустившись на колени перед цветком, он аккуратно, чтобы не повредить стебель, срезал его своим ножом. Потом так же легко спустился вниз.

Он подошел ко мне. В его руке был этот маленький кусочек волшебства. Он протянул его мне.

Я посмотрела на цветок, потом на него. На его лице не было привычной маски. Оно было… живым. В его глазах я видела что-то новое, чего не видела раньше. Смущение. Неловкость.

Он протягивал мне этот цветок с такой осторожностью, с такой почти мальчишеской робостью, что у меня перехватило дыхание. Это был его первый настоящий, осознанный подарок.

Глава 9

Я засушила Звездную каплю. Я не могла использовать такой редкий цветок для какого-нибудь обычного заказа. Я осторожно расправила его нежные лепестки и положила между страницами самой старой книги, что была в моей лавке — толстого тома по истории травничества. Мне хотелось сохранить этот момент, этот подарок, как нечто драгоценное. Каждый раз, открывая книгу, я видела его, и в груди становилось тепло.

Наши походы в лес стали регулярными. Не всегда за редкими травами, иногда просто так. Мы бродили по тропинкам, и Сириан, казалось, оживал под сенью деревьев. Он больше не был тенью капитана Блэквуда. Он был просто Сирианом. Он учил меня различать следы, показывал гнезда птиц, рассказывал, какие ягоды можно есть, а какие ядовиты. Я жадно впитывала каждое его слово.

Однажды он пришел в лавку не с пустыми руками. Я сначала не поняла, что он держит. Это был сверток из грубой ткани. Он вошел, молча кивнул мне и сел в свое кресло. Дымка тут же запрыгнула к нему, но сегодня он ее не гладил. Он просто сидел, глядя на сверток на своих коленях.

— Что-то случилось? — спросила я, чувствуя, что его обычное спокойствие нарушено.

Он не сразу ответил. Потом медленно развернул ткань. На ней лежал кинжал. Не боевой, а простой, тренировочный, с потертой рукоятью и лезвием, испещренным мелкими царапинами от тысяч ударов. Рукоять — эфес — была сломана. Кусок дерева просто откололся, обнажив металлический хвостовик клинка.

— Это мой старый кинжал, — сказал он глухо. — Я занимался утром, и он… сломался.

Я взяла кинжал в руки. Он был тяжелым, идеально сбалансированным. Я провела пальцем по деревянной части рукояти. Дерево было старым, темным, отполированным его ладонью до блеска.

— Какая досада, — искренне сказала я. — Но это легко починить. Почему вы не отнесете его Грому? Он сделает новую рукоять за час, да еще лучше прежней.

При упоминании имени кузнеца Сириан напрягся. Он отвел взгляд.

— Я не хочу, — коротко ответил он.

Я поняла все без лишних слов. Он не хотел идти к старому другу с этой мелкой проблемой. Не хотел видеть в его глазах жалость или выслушивать вопросы. Для капитана Блэквуда, чьи мечи ковал лучший гном в городе, прийти с просьбой починить тренировочный кинжал было равносильно признанию в собственной слабости.

— Я могу починить его сам, — продолжил он, все так же не глядя на меня. — У меня есть инструменты. И кусок дерева. Но… — он запнулся.

Я ждала, не перебивая.

— Мои руки… они не слушаются меня так, как раньше. Пальцы не держат инструмент. Я не могу сосредоточиться.

Мое сердце пропустило удар. Это было признание. Гордый эльф, воин, признавался мне, что не может справиться с простой работой, которую раньше выполнял с закрытыми глазами.

Он поднял на меня взгляд. В нем была борьба. Он заставлял себя произнести следующие слова, и я видела, чего ему это стоит.

— Мне нужна твоя помощь, — наконец произнес он. — Не как целителя. По-другому.

Я замерла.

— Мне нужно… сосредоточиться, — повторил он. — Мне нужен запах. Запах крепкого дерева. Дуба или ясеня. Чтобы руки вспомнили, как работать. Ты можешь это сделать?

Я смотрела на него, и меня захлестнула волна совершенно новых эмоций. Он просил меня не исцелить его душу. Он просил дать ему инструмент. Он обращался ко мне не как к последней надежде, а как к мастеру, равному ему. Он верил в мою магию, но теперь уже на другом, бытовом уровне.

— Да, — выдохнула я, и моя улыбка, наверное, была глупой и счастливой. — Да, конечно, могу.

Я тут же бросилась к своим полкам. Дуб. Точно, дуб. Символ силы и надежности. У меня была эссенция из сердцевины старого дуба, пахнущая терпко и благородно. Я добавила к ней каплю кедрового масла для остроты и смолы сандалового дерева для концентрации. Получился глубокий, основательный, очень спокойный аромат.

Я не стала наливать его во флакон. Я пропитала им небольшой кусочек пористой глины и положила на блюдце.

— Вот. Поставь рядом с собой.

Сириан принес свой сверток с инструментами и куском нового дерева. Он устроился за небольшим столиком в углу лавки, поставил рядом блюдце с ароматом и принялся за работу.

Я делала вид, что занята своими делами, но сама украдкой наблюдала за ним. Сначала его руки были неуверенными. Нож скользил, движения были резкими. Но он вдыхал аромат, и постепенно его плечи расслаблялись, а движения становились более плавными и точными. Вскоре я уже слышала только мерный, уверенный звук — скрежет ножа, срезающего тонкую стружку с дерева.

Он не был больше сломленным воином. Он был мастером, поглощенным своей работой. А я была не целителем, наблюдающим за пациентом. Я была его подмастерьем, которое подготовило нужный инструмент.

В этот день мы не лечили его прошлое. Мы вместе создавали что-то новое. И я поняла, что наши отношения только что вышли на совершенно другой уровень.

Он работал уже несколько часов. Устроившись за своим столиком в углу, он был полностью поглощен созданием новой рукояти для кинжала. Я поставила ему блюдце с ароматической глиной, и густой, спокойный запах дуба и кедра окутывал его рабочее место, помогая сосредоточиться. Я видела, как уверенно и точно двигаются его руки, как из-под острого лезвия ножа вьется тонкая стружка, и чувствовала тихую гордость, словно тоже была причастна к этому процессу.

Я же занималась заказом для торговца. На моем столе в идеальном порядке были разложены инструменты: стеклянные палочки, маленькие ступки, мерные колбы. Главным ингредиентом был, конечно, лунный мох, который мы принесли из леса. Его нужно было правильно подготовить — измельчить в пыль и смешать с основой из миндального масла. Я работала медленно, наслаждаясь процессом. В лавке царила мирная, рабочая тишина, нарушаемая лишь моим тихим звоном стекла и его мерным скрежетом ножа по дереву.

Я так увлеклась, что не заметила, как прошло время. Когда я подняла голову, чтобы размять затекшую шею, я увидела, что солнце уже клонится к закату, окрашивая пылинки в воздухе в золотой цвет. Сириан все так же сидел, склонившись над работой. Его лоб был сосредоточенно нахмурен, а прядь черных волос упала на глаза.

Глава 10

Момент, когда он вдохнул запах моих волос, оставил после себя странное, звенящее напряжение. Он ничего не сказал. Он просто доделал рукоять своего кинжала, и его работа была безупречна. Потом он молча собрал свои инструменты, кивнул мне и ушел. Но я знала, что что-то изменилось. Его взгляд, полный удивления и интереса, стоял у меня перед глазами.

Следующие пару дней он не приходил. Лавка казалась пустой и слишком тихой без его молчаливой фигуры в кресле. Даже Дымка, заглянув пару раз и не найдя своего любимого места для сна, обиженно удалилась. Я пыталась убедить себя, что так лучше. Что мы зашли слишком далеко, и эта пауза пойдет нам на пользу. Но внутри было тоскливо.

В это время город начал готовиться к ежегодному Празднику Фонарей. На улицах появились торговцы с разноцветными бумажными фонариками всех форм и размеров: в виде рыб, драконов, лотосов. В воздухе запахло подготовкой к празднику: ароматом имбирных пряников и горячего вина со специями, которое начинали варить в тавернах.

Я никогда особо не любила этот праздник. Слишком шумно, слишком много народу. Я предпочитала наблюдать за ним из окна своей лавки.

— Ты ведь не собираешься опять просидеть весь вечер в своей норе? — Голос Сефиры заставил меня вздрогнуть. Она влетела в лавку как вихрь, сжимая в руках два ярких фонарика в виде золотых карпов. — Посмотри, какую прелесть я купила! Один тебе.

— Сефи, ты же знаешь, я не люблю толпу, — начала я, но она меня перебила.

— Арвен, хватит! Праздник бывает раз в году. Все пойдут на центральную площадь смотреть, как запускают в небо Большой Фонарь Желаний. Музыка, танцы, жареные каштаны! Ты не можешь это пропустить!

Она с жаром описывала все прелести праздника, а я думала только о том, как ужасно будет оказаться в центре шумной, галдящей толпы.

— Я не знаю… У меня много работы.

— Работа подождет! — отрезала она. — Я зайду за тобой после заката. И надень то свое синее платье. Оно тебе очень идет. И чтобы никаких отговорок!

С этими словами она всучила мне в руки один из фонариков и так же стремительно исчезла, оставив меня в растерянности. Я посмотрела на бумажного карпа. Он был красивым, ярким, совершенно чужим в моем тихом, пахнущем травами мире.

Я работала до самого вечера, пытаясь выбросить из головы слова Сефиры. Но чем ближе был закат, тем сильнее во мне боролись два желания. Одно — запереть дверь и притвориться, что меня нет дома. А другое, совершенно иррациональное и пугающее, — увидеть этот праздник. И не одной.

Когда колокольчик над дверью звякнул, я думала, что это вернулась Сефира. Но на пороге стоял Сириан.

Он молча прошел и сел в свое кресло. Сегодня он был похож на себя прежнего — отстраненного и тихого. Я смотрела на него, и мое сердце колотилось как сумасшедшее. Слова застряли в горле. Это глупо. Это абсурд. Он никогда не согласится.

— Сегодня… в городе праздник, — наконец выдавила я, чувствуя, как горят щеки. — Праздник Фонарей.

Он поднял на меня взгляд.

— Я знаю.

— Сефира… она зовет меня пойти на площадь. Смотреть на фонари, — я говорила быстро, сбивчиво, боясь сделать паузу. — Я подумала… может быть… вы бы тоже хотели?

Я замолчала, прикусив губу. Ну вот. Я это сказала. Сейчас он посмотрит на меня как на сумасшедшую и откажется. Зачем ему, человеку, который бежит от тишины, идти в самое сердце шума?

Он молчал. Он просто смотрел на меня, и я не могла прочитать в его глазах ничего. Это было хуже, чем отказ.

— Впрочем, это глупая идея, извините, — поспешно добавила я. — Вам это, наверное, совсем не интересно.

— Во сколько? — спросил он.

Я замерла.

— Что?

— Во сколько вы идете?

— Сефира зайдет после заката, — ответила я на автомате, все еще не веря своим ушам.

— Хорошо, — просто сказал он. — Я зайду за вами.

К моему удивлению, он согласился.

Я надела то самое синее платье, которое советовала Сефира. Когда он пришел, я нерешительно протянула ему бумажный фонарик, который она мне оставила. Он молча взял его.

На улицах было не протолкнуться. Воздух был наполнен смехом, музыкой, запахом сладостей. Повсюду горели сотни фонарей, отбрасывая на стены домов причудливые тени. Я чувствовала себя неуютно, но присутствие Сириана рядом почему-то успокаивало. Он шел молча, но я чувствовала его плечо почти рядом со своим. Он был напряжен, я это видела, но не показывал вида.

Мы добрались до центральной площади, где уже собралась огромная толпа в ожидании главного события. Люди толкались, смеялись, кто-то пытался пробраться поближе к сцене, где играли музыканты.

В какой-то момент толпа хлынула особенно сильно, и какой-то подвыпивший парень, не глядя, сильно толкнул меня в спину. Я потеряла равновесие и вскрикнула, уже готовая упасть.

Но я не упала.

Реакция Сириана была молниеносной. Прежде чем я успела что-либо понять, его рука выставилась в сторону, создавая жесткий барьер между мной и толпой. Другой рукой он схватил меня за плечо и с силой притянул к себе, вжимая в свою грудь.

Все произошло за долю секунды. Я уткнулась лицом в его рубашку, которая пахла ночным ветром и чем-то неуловимо знакомым, им самим. Я слышала, как гулко бьется его сердце под моей щекой. Его рука крепко держала мое плечо, а тело было твердым, как скала, отгораживая меня от всего мира.

Мир сузился до стука его сердца и запаха его рубашки. Я стояла, вжавшись в него, и шумная, толкающаяся толпа на площади вдруг перестала существовать. Был только этот островок абсолютной, незыблемой безопасности, который он создал вокруг меня своим телом. Его рука все еще крепко держала мое плечо, и я чувствовала тепло его ладони даже через ткань платья.

Этот момент не мог длиться вечно, хотя мне отчаянно этого хотелось. Он длился всего несколько секунд. Сириан медленно ослабил хватку и отступил на шаг, возвращая мне личное пространство. Но он не убрал руку совсем. Он опустил ее на мою спину, словно продолжая обозначать свое присутствие, свою защиту.

Глава 11

Тот хриплый, короткий смешок изменил все. Он прозвучал на тихой улочке, как удар колокола, возвестивший о чем-то новом. После этого Сириан замолчал, и мы дошли до моей лавки в полной тишине. Но это молчание было другим. Оно было наполнено неловкостью, удивлением и чем-то еще, чему я не могла подобрать названия. Он не стал заходить. Просто кивнул мне на прощание и растворился в ночи.

Я долго не могла уснуть, снова и снова прокручивая в голове этот звук. Отголосок смеха. Гром был бы доволен. А я… я была в смятении. Каждый шаг, который мы делали навстречу друг другу, вел нас на неизведанную территорию, и мне было одновременно и радостно, и страшно.

На следующий день он снова пришел в лавку, как будто ничего не случилось. Сел в свое кресло, открыл книгу. Но я замечала, как его взгляд то и дело отрывается от страниц и скользит по мне, когда я работаю. Это был не пустой, а внимательный, изучающий взгляд. И я, чувствуя его, то и дело роняла инструменты или путала флаконы.

Как раз в один из таких дней колокольчик над дверью звякнул, и в лавку вошла молодая пара. Он — высокий, немного нескладный парень с добрыми глазами. Она — хрупкая девушка с раскрасневшимися щеками и округлым животиком, который она с гордостью поддерживала обеими руками. Они выглядели такими юными, такими счастливыми и немного напуганными одновременно.

— Добрый день, — смущенно начал парень, которого, как я позже узнала, звали Элиас. — Нам сказали, что вы… создаете ароматы. Не духи, а… чувства.

— Мы скоро ждем ребенка, — с сияющей улыбкой добавила его жена, Лина. — И это время… оно такое особенное. Время ожидания. Мы бы хотели его запомнить. Навсегда.

Я посмотрела на них, и мое сердце наполнилось нежностью. Боковым зрением я заметила, что Сириан оторвался от книги и смотрит на наших посетителей.

— Мы хотим попросить вас создать аромат, — продолжил Элиас, взяв жену за руку. — Аромат предвкушения счастья.

Предвкушение счастья. Какая удивительная и сложная задача. Это не запах радости или любви. Это запах надежды, нежности, тихой мечты. Это запах будущего.

— Я попробую, — ответила я, чувствуя, как внутри меня загорается искра вдохновения. — Расскажите мне, чем пахнет ваше счастье?

Они переглянулись.

— Наверное… чистым бельем, которое сохнет на солнце, — сказала Лина. — Мы как раз готовим детскую комнату.

— И теплым молоком с медом, которое я пью на ночь, — добавила она, мечтательно прикрыв глаза.

— А еще… апельсинами, — неожиданно сказал Элиас. — Лина постоянно их ест. Весь дом пахнет апельсинами.

Я слушала их и улыбалась. Их счастье было таким простым, таким земным и таким прекрасным. Чистое белье, молоко и апельсины.

Я работала над этим заказом с особым, трепетным чувством. Сириан сидел в своем кресле и не читал. Он молча наблюдал за мной. Я чувствовала его взгляд, но он больше не смущал меня. Наоборот, мне хотелось, чтобы он видел, как рождается это маленькое чудо.

Я взяла за основу тончайшую эссенцию цветков хлопка — она пахла чистотой и солнечным светом. Добавила в нее каплю ванильного абсолюта и крошечную толику пчелиного воска, чтобы воссоздать аромат теплого молока с медом. А в самом конце — яркую, искрящуюся ноту эфирного масла сладкого апельсина, сорванного прямо с ветки.

Я смешивала компоненты, и на моих губах играла улыбка. Я представляла, как эта молодая пара будет открывать флакон в своей маленькой детской, и комната будет наполняться этим запахом. Запахом их самого лучшего времени.

Когда я закончила, я поднесла флакон к лицу и вдохнула. Это было оно. Нежность, тепло и яркая искорка радости. Идеально. Я была так довольна своей работой, так переполнена этим светлым чувством, что на мгновение забыла обо всем на свете. Я стояла посреди своей лавки, прижимая к груди маленький флакон, и просто улыбалась.

— А какой аромат у твоего счастья, Арвен?

Вопрос прозвучал в тишине так неожиданно, что я вздрогнула и чуть не выронила флакон.

Я медленно повернулась. Сириан смотрел на меня. Не на флакон, не на мои руки, а мне в глаза. Его вопрос не был праздным любопытством. Он был серьезным и прямым. Он хотел знать.

И я вдруг поняла, что у меня нет ответа.

Его вопрос повис в тишине лавки, наполненной ароматом чужого, зарождающегося счастья. Я растерялась. Я, которая умела раскладывать чувства на ноты, которая могла создать в стеклянном флаконе запах покоя или ностальгии, вдруг оказалась безоружной перед этим простым вопросом.

Аромат моего счастья?

Я опустила взгляд на флакон в своих руках. Счастье пахло апельсинами, чистым бельем и молоком. Но это было не мое счастье. Мое… я даже не знала, с чего начать. Я оглядела свою лавку: полки, заставленные склянками, пучки сушеных трав, ступки и колбы. Это была моя жизнь, моя работа, моя страсть. Но было ли это счастьем? Или просто способом сбежать от чего-то другого?

— Я… я не знаю, — честно прошептала я, чувствуя, как краснеют уши.

Сириан не отводил взгляда. В его глазах не было насмешки или нетерпения. Он просто ждал. Он смотрел на меня так, словно знал, что ответ есть, и я просто боюсь его произнести. И эта его молчаливая уверенность давала мне больше сил, чем любые слова поддержки.

Я сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями. Сказать ему? Человеку, чью душу я пыталась собрать по осколкам, теперь самой показать свои трещины? Это казалось неправильным, но в то же время… единственно возможным. Он поделился со мной историей о своем нелепом драконе. Я должна была ответить ему тем же.

— У меня нет такого аромата, — сказала я тихо, ставя флакон на стол. — Точнее, он есть. Но я не могу его воссоздать.

Я подошла к окну и посмотрела на темнеющую улицу. Рассказывать было трудно. Это была история, которую я никому и никогда не доверяла целиком.

— Моя мама, она тоже была ароматургом, — начала я. — Но она была другой. Не такой, как я. Она не работала по заказам. Она создавала ароматы для себя, для дома. Она говорила, что дом должен пахнуть любовью.

Глава 12

«Душевное Эхо». Эти слова застряли у меня в голове. Я медленно обернулась и посмотрела на Сириана. Он стоял совсем близко, и мне пришлось немного поднять голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Легенды, — горько усмехнулась я. — Я всю жизнь пыталась воссоздать его по крупицам, по нотам. А ты говоришь о легендах.

— Иногда легенды знают больше, чем мы, — просто ответил он. — Ты пыталась воссоздать запах. А что, если нужно воссоздать ощущение? Не то, чем он пах, а то, что ты чувствовала рядом с ним.

Его слова были как ключ к замку, который я безуспешно пыталась взломать много лет. Я всегда шла от обратного. Пыталась смешать ингредиенты, чтобы получить нужное чувство. А он предлагал пойти от чувства, чтобы найти правильные ингредиенты.

— Безопасность, — прошептала я. — Тепло. И… лунный свет.

— Тогда давай попробуем, — сказал он так просто, словно речь шла о починке кинжала. — Давай проведем эксперимент. Но не для меня. Для тебя.

И в этот момент роли поменялись. Он перестал быть моим пациентом. Я перестала быть его целителем. Мы стали партнерами.

Следующие несколько вечеров моя лавка превращалась в настоящую лабораторию. Мы запирали дверь, зажигали свечи, и работа начиналась. Сириан оказался не просто знатоком леса, он обладал глубокими, почти инстинктивными знаниями о свойствах трав и цветов. Знаниями, которых не было в моих книгах.

— Безопасность, — говорил он, прохаживаясь вдоль моих полок. — Это не всегда что-то теплое. Иногда это что-то твердое, как скала. Кора дуба. Или корень ветивера. Он держит землю, не дает ей рассыпаться.

Я слушала его, затаив дыхание. Я доставала эссенции, о которых он говорил, и мы пробовали. Я никогда не работала так раньше. Я всегда полагалась на свой нос и свою память. А он полагался на… суть вещей.

— Нет, — говорила я, вдыхая очередную смесь. — Это пахнет силой, но не покоем. Слишком много земли.

— Тогда нужно добавить воздуха, — отвечал он. — Что у тебя пахнет ветром? Не морским. Лесным. Вечерним.

Я задумывалась.

— Листья фиалки. Они пахнут озоном после дождя. И немного… семян моркови. В них есть прохлада.

Мы работали бок о бок. Мой рабочий стол, обычно такой просторный, стал тесным для двоих. Он подавал мне флаконы, а я смешивала. Он растирал в ступке смолы, а я капала масла. Его движения были точными и выверенными, как у хирурга. Мои — быстрыми и интуитивными. Мы были как две части одного целого.

— Теперь тепло, — говорила я, отставляя в сторону очередную неудачную попытку. — Но не жаркое, как от огня. А мягкое, как… как объятия.

— Пчелиный воск, — тут же предлагал он. — И цветы липы. И капля сандала. Он согревает изнутри.

Смесь за смесью. Одна попытка сменяла другую. Мы создавали удивительные, сложные, красивые ароматы. Они пахли вечерним лесом, нагретой на солнце землей, теплыми летними ночами. Но ни один из них не был тем самым. Они были прекрасны, но они были чужими. В них не было главного — отголоска моего детства, эха моей души.

— Ничего не получается, — с отчаянием выдохнула я однажды вечером, уронив голову на руки. Перед нами стоял целый ряд флаконов-неудачников. — Это все бесполезно.

— Нет, — твердо сказал Сириан. Он стоял рядом. — Мы просто еще не нашли правильное сочетание. Давай попробуем еще раз. Лунный свет. Чем он может пахнуть?

— Он ничем не пахнет, — устало ответила я. — Он просто свет.

— Все имеет запах, — возразил он. — Даже камни. Просто мы не всегда можем его уловить. Лунный свет… он холодный, серебряный. Может, ирис? Корень ириса пахнет прохладой.

Я подняла голову. Это была хорошая идея. Я потянулась за флаконом с драгоценным абсолютом ириса, который стоял на верхней полке. Сириан, видя, что я не достаю, тоже протянул руку.

Наши руки встретились на холодном стекле флакона.

Все звуки в лавке исчезли. Я слышала только стук крови в своих ушах. Его пальцы накрыли мои. Я почувствовала их тепло, их силу. Я замерла, боясь пошевелиться, боясь дышать.

Он тоже замер.

Я медленно подняла на него взгляд. Он смотрел не на флакон. Он смотрел на наши руки. Его лицо было так близко, что я могла видеть свое отражение в его серых глазах.

В воздухе повисло густое, тяжелое напряжение. Оно было плотнее любого аромата, который я когда-либо создавала. Это была неловкость от внезапной близости. И это было что-то еще. Мощное, неосознанное, пугающее и волнующее одновременно.

Притяжение. Такое же реальное и неоспоримое, как сила, что заставляет планеты вращаться вокруг звезд. И мы оба это чувствовали.

Я первая отдернула руку, словно обжегшись. Сердце колотилось где-то в горле, а щеки пылали. Я схватила флакон с ирисом так резко, что он чуть не выскользнул у меня из пальцев.

— Думаю… на сегодня хватит, — пробормотала я, не глядя на него. — Уже поздно. Я устала.

Сириан ничего не ответил. Он молча отошел от стола и, забрав свою книгу, направился к выходу. Я даже не услышала, как за ним закрылась дверь.

Весь остаток вечера я не находила себе места. Я ходила по лавке из угла в угол, то и дело прикасаясь к той руке, которой коснулся он. Глупость какая. Мы просто случайно соприкоснулись. Просто два человека, тянущиеся к одному флакону. Но я не могла обмануть себя. В этом прикосновении, в этом внезапном молчании было нечто большее. И это пугало меня до дрожи.

На следующий день я открыла лавку с тяжелым сердцем. Я была уверена, что он не придет. После вчерашнего… он наверняка решит, что лучше держаться подальше. Что наши отношения, едва начав выходить за рамки «целитель-пациент», зашли на слишком опасную территорию. Часы шли, а его кресло оставалось пустым. Я обслуживала клиентов, отвечала на вопросы, но все делала на автомате, постоянно прислушиваясь к звуку колокольчика над дверью.

Когда он наконец прозвенел ближе к полудню, мое сердце пропустило удар. Это был он.

Но сегодня все было иначе. Он не пошел к своему креслу. Он не поздоровался. Он просто остановился посреди лавки, и в руках у него был небольшой, продолговатый сверток, завернутый в чистую светлую ткань.

Глава 13

После его ухода я еще долго стояла посреди лавки, прижимая к себе деревянный цветок. Он был гладким, легким и пах лесом и чем-то еще — самим Сирианом. Его сосредоточенностью, его терпением. Впервые за много лет у меня в руках было не воспоминание, а его осязаемое воплощение.

Утром, после бессонной, но счастливой ночи, я долго думала, куда его поставить. Я не хотела прятать его в своей комнате, где его никто не увидит. Я хотела, чтобы он был здесь, в лавке, в центре моей жизни. Я расчистила место на своем рабочем столе, прямо перед собой, убрав в сторону несколько ступок и стопку старых рецептов. Теперь, когда я сидела за работой, мой взгляд постоянно натыкался на него.

Весь день я была сама не своя. Я была рассеянной, но счастливой. Обслуживая покупателей, я то и дело ловила себя на том, что просто смотрю на него и улыбаюсь. Глупо, наверное, так радоваться деревяшке. Но для меня это было не просто дерево. Это был жест. Самый громкий из всех, что он когда-либо делал. Он услышал мою боль и не отвернулся, не пожалел. Он взял свои инструменты и создал для меня то, что я потеряла.

Я улыбалась, перебирая сушеные цветы. Улыбалась, отвешивая кому-то корень валерианы. Улыбалась, подметая пол. Эта тихая, светлая радость переполняла меня изнутри, и мне казалось, что вся лавка светится вместе со мной.

Сириан пришел, как обычно, вечером, когда я уже собиралась вешать на дверь табличку «Закрыто». Он вошел и сразу заметил лотос на моем столе. Я увидела, как его взгляд на долю секунды задержался на цветке, но он ничего не сказал. Он просто молча прошел к нашему рабочему уголку.

— Продолжим? — спросила я, и мой голос был полон энтузиазма, которого я не чувствовала вчера.

Он кивнул.

Мы снова выставили на стол наши вчерашние неудачные попытки. Я брала один флакон за другим, вдыхала ароматы. Они все еще были красивыми, но чужими.

— Может, мы вчера слишком усложняли? — сказала я задумчиво, глядя на деревянный лотос. — Счастье ведь… оно простое. Как… как запах свежеиспеченного хлеба. Или теплого дома в холодный день.

Я оглядела свои полки. Мой взгляд упал на баночку с палочками корицы. Я всегда добавляла ее в зимний чай, чтобы согреться.

— А что, если…? — я взяла одну палочку и растерла ее в ступке. По лавке тут же поплыл пряный, теплый, уютный аромат.

Я взяла одну из наших вчерашних смесей — ту, что пахла липовым цветом и сандалом. Она была самой близкой, самой теплой. И, повинуясь внезапному порыву, я добавила в нее крошечную каплю эссенции корицы. Просто для тепла. Для уюта. Для ощущения дома, которое я так отчаянно искала.

Я взболтала флакон и поднесла к носу. Запах стал другим. Более живым, более домашним. Все еще не он. Но… что-то в нем было. Какая-то искорка.

— Попробуй, — сказала я и протянула флакон Сириану.

Я не ждала от него прорыва. Я просто хотела поделиться. Это был уже не сеанс. Это была наша общая работа.

Он взял флакон. Закрыл глаза. Вдохнул. Раз. Потом еще раз, глубже.

Он стоял так несколько секунд. Я затаила дыхание. Когда он открыл глаза, в них было то же удивление, что и в тот вечер, когда он почувствовал запах моих волос. Но на этот раз оно было сильнее, осознаннее.

Он посмотрел не на флакон. Он посмотрел прямо на меня. Его взгляд был таким ясным и пронзительным, что у меня по спине пробежали мурашки.

— Корица, — вдруг отчетливо сказал он.

Это было не предположение. Это было утверждение. Он не просто почувствовал запах. Он распознал его, вычленил из сложной композиции. Его чувства возвращались.

Я хотела что-то сказать, улыбнуться, но не успела.

Он не отводил взгляда. Я видела, как в глубине его серых глаз что-то происходит. Словно лед, который так долго сковывал его душу, начал трескаться.

— И еще… — продолжил он, и его голос дрогнул. — Радость.

Он произнес это слово с удивлением, с неверием, словно пробовал его на вкус.

— Кажется, я чувствую радость.

Слово «радость» прозвучало в тихой лавке, как забытая мелодия. Оно было сказано с удивлением, почти с недоверием, словно Сириан наткнулся на незнакомый предмет в собственном доме. Я стояла и смотрела на него, и весь мир, все мои колбы, травы и книги, растворился. Остались только мы двое и это хрупкое, новорожденное чувство, которое он впервые за долгое время смог назвать по имени.

Мое сердце сделало какой-то сумасшедший кульбит. Это была не моя победа. Я не чувствовала гордости за себя, как за мастера, который наконец подобрал правильный рецепт. Нет. Это было что-то совершенно другое. Меня захлестнула волна такого чистого, такого пронзительного счастья за него, что стало трудно дышать.

Он смог. Он почувствовал. Ледяная пустыня, в которой он жил так долго, вдруг озарилась крошечной, теплой искоркой. Я, которая всего лишь смешала корицу с липовым цветом, стала свидетелем чуда. Настоящего чуда возрождения человеческой души.

Я смотрела на него, на его растерянное лицо, на удивление в его серых глазах, и не могла сдержаться. Я не заплакала от горя или отчаяния, как тогда, когда рассказывала ему про маму. В моих глазах просто накопилось слишком много света, слишком много тепла, и оно нашло единственный возможный выход.

Одна слезинка, горячая и тяжелая, скатилась по щеке. За ней вторая. Я не пыталась их утереть. Я просто стояла и плакала молча, от счастья за него.

Сириан смотрел на меня, и его первоначальное удивление сменилось растерянностью. Он, наверное, не мог понять. Он говорит о радости, а я плачу. Это было нелогично.

— Арвен? — тихо позвал он, и в его голосе прозвучала тревога. — Я… я сказал что-то не то?

Я только покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Я попыталась улыбнуться сквозь слезы, чтобы он понял, чтобы он не испугался, но улыбка получилась кривой и жалкой.

Он видел мои слезы. Он сделал крошечный, почти незаметный шаг ко мне. И поднял руку.

Движение было медленным, нерешительным, словно рука ему не принадлежала и он сам не был уверен, что хочет сделать. Я видела, как напряглись его плечи. Я видела, как он борется с собой, со своими привычками, со своей броней, которую он носил так долго, что она, должно быть, уже вросла в кожу. Преодолевал барьер, который сам же воздвиг между собой и всем миром.