Ascend: Списанных не возвращают

Глава 1. Живее мёртвого

Следующие полтора месяца после смерти Морта проходят спокойно — настолько, насколько это вообще возможно для ASCEND.

Засады на конвои, перехват подкреплений, уничтожение мелких складов — то, чем мы активно занимаемся все эти недели. Первое время участие в таких операциях принимают только Гарда, Дальнобой, Падший, Профессор, Художник, Космос и Титан. Затем к ним присоединяется Тритон, а потом и мы: я, Зверь, Философ, Стилет и Пепел.

За смерть Эдикты другие коданты нам не мстят — то ли не могут, то ли не хотят. А может, синвериатам вообще плевать на то, что мы уничтожили одного из их телохранителей. Факт остаётся фактом: за всё это время кодантов мы больше не встречали.

Оказывается, из оплота Эдикты Художник прихватил её клинок. Тот самый — бритвенно-острый, переливающийся всеми цветами радуги. Инграм и Нокс почти месяц пытались понять, как он работает. И то, что они узнали, повергло нас в уныние — какие же технологии используют синвериаты, если им удалось создать такое оружие?

Клинок не ломается. Никак — не трескается, не плавится, не разбивается. Он сделан из материала, больше всего напоминающего графен, сплетённого с псионическими нитями. По словам Нокс, любое воздействие запускает механизм самооптимизации на молекулярном уровне в зависимости от сопротивления цели — и клинок остаётся целым вне зависимости от того, каким способом его пытаются уничтожить.

Воссоздать такой материал мы не можем: не знаем, что именно использовали синвериаты. Да и с переплетением пси-энергии проблема. Ближе всего к этому техника щита Тритона, но она держится совсем недолго. К тому же, Инграм и Нокс так и не придумали, как встроить нити в оружие без его прямого и постоянного участия.

Теоретически мы можем просто отдать клинок кому-то из бойцов: он не закодирован, не защищён. Наверное, синвериаты и представить не могли, что кто-то сможет отобрать оружие у коданта, иначе позаботились бы об этом.

Но и здесь есть проблема: вплетённая в клинок пси-энергия подчинится только псионику. Ни я, ни Философ не владеем оружием ближнего боя: я — от слова совсем, а он — не на том уровне, чтобы заменить на него привычный автомат. Тритон — единственный, кто мог бы попытаться, но он, как и остальные Стражи, пользуется только псионикой.

С молчаливого согласия Саара мы оставили оружие Эдикты в оружейной, рядом с дробовиком Морта. В этом есть грустный символизм: каждый из них погиб от руки другого.

Пусть там и остаётся. Как память. Как напоминание о том, чего — кого — стоила эта победа.

Координаты, которые вытащили из сердца эксона Инграм и Нокс, до сих пор не исследованы. То же и с координатами, найденными Профессором в лабораторном комплексе. Ян успел выяснить, что они ведут на перерабатывающий завод, а таких даже в ближайших регионах — десятки.

Нужны время и силы. И их катастрофически не хватает.

Нас всё ещё мало, а после потери Морта стало ещё меньше. Срочные операции, помощь повстанческим ячейкам, спасение перебежчиков — всё это Саар ставит в приоритет, поэтому координаты пока было решено отложить в сторону. И хоть едва уловимое ощущение ошибочности такого бездействия не отпускает, спорить с командиром никто не собирается. Уж точно не с ним — не с человеком, который вытащил ASCEND с такого дна, что и представить страшно.

Я живу всё так же: тренируюсь, принимаю участие в операциях, учусь жить с холодным, безэмоциональным голосом Рейнхарта и голове и просыпаюсь по ночам от кошмаров. Правда, последние приходят чуть реже — возможно, сказалось постоянное присутствие Философа.

Как-то так вышло, что я осталась в его отсеке раз, второй — а потом и насовсем. С ним проще, спокойнее, безопаснее — и теплее. Это тепло никуда не исчезает, несмотря на весь мой страх.

Всё идёт неплохо — на удивление.

И именно поэтому оживший интерком с приказом срочно явиться не предвещает ничего хорошего.

***

В командном отсеке уже собрались все, кого назвал Саар: я, Дальнобой, Космос, Тритон, Падший и Гарда.

Сам командир стоит перед тёмным экраном, чуть ссутулившись, как будто на плечи давит невидимый груз. Когда мы входим, он резко оборачивается и быстро произносит:

— Сигнал бедствия от Яна.

Затем переводит дыхание и добавляет:

— Передача короткая. Он знал, что сигнал перехватят, и всё равно вызвал.

Ситуация ожидаемая — и одновременно внезапная. Яна рано или поздно должны были раскрыть: синвериаты не могли не заметить того, кто полгода скачивал данные из их систем. Может, и дольше — он работал ещё тогда, когда Титан сбежал от ORFEX. Но…

Мне всегда казалось, что Димитрий Ян неуязвим. Бывший оперативник ASCEND прятался долго, и мы забыли о том, что он — обычный человек, которому, как и нам всем, грозит опасность.

И теперь она пришла.

— Вылет через семь минут, — Саар смотрит в одну точку.

Оборачиваюсь уже у двери. Он всё ещё стоит, не моргая и не двигаясь.

Но никто уже не удивляется. Все понимают: мы сами выбрали Эрвина Саара, доверив ему свои жизни. Ни один из нас не знает, как ему хватает сил вставать по утрам, но он продолжает делать это.

Снова и снова.

***

Путь до зоны высадки занимает всего двадцать минут. Сегодня они, по ощущениям, превращаются в целую вечность.

Обычно негромкий, размеренный гул «Вальдшторма» успокаивает, но сейчас я чувствую только нервозность. Мышцы напряжены, сердце бьётся часто, словно тело заранее чувствует опасность. С момента, как Нокс разрешила мне вернуться к операциям, такого ещё не было.

Радар высаживает нас около заброшенного коммуникационного узла ASCEND на периферии Плоешти. Австрия, Румыния — похоже, Ян прятался в разных странах, чтобы сбить врага со следа.

Но это его так и не спасло.

Сейчас коммуникационный узел больше похож на огромный бетонный гроб. Антенны намертво вросли в землю. Стены покрылись трещинами, часть обрушена. Окна заколочены, термопанели — выцветшие, выгоревшие от старости.

Глава 2. Каждый делает свой выбор

Первым, кто встречает нас после посадки, оказывается Философ. И сейчас он — единственный, кого совсем не хочется видеть.

Малодушно, подло — но я искренне надеюсь, что Саар уже рассказал ему о смерти Димитрия Яна. О смерти товарища, с которым они сражались бок о бок ещё во время открытой войны.

Но, как всегда, мне не везёт.

Философ делает несколько шагов навстречу, окидывая нас взглядом. Лицо почти невозмутимо, только в глазах вспыхивает едва уловимая тревога.

Сначала он замечает Гарду, тяжело опирающуюся на плечо Космос. Потом — Падшего. Тот идёт сам, стиснув зубы и держась за раненое плечо. Дальше — меня, Тритона и Дальнобоя, которого мы тащим с двух сторон. Он хрипло дышит, белея с каждым шагом.

Затем взгляд скользит дальше, за наши спины. Туда, где мог идти Ян.

— Где он? — спрашивает негромко.

Во рту сухо, словно в пустыне. Губы отказываются произносить слова — те, что я повторяла про себя снова и снова последние пять минут до возвращения на «Вектор».

Философ делает полшага назад. Веки медленно опускаются… и снова поднимаются.

— Нокс уже ждёт, — глухо говорит он.

Затем разворачивается и уходит. Не резко, не быстро — просто медленно двигается куда-то в сторону инженерного отсека.

Вдыхаю глубже, пытаясь ухватить побольше воздуха. После встречи с Сарктисом в голове всё гудит, как после удара в колокол. Ноги и руки — чугунные. Больше всего на свете хочется упасть на койку и просто лежать, уставившись в потолок.

Но пока это непозволительная роскошь — сначала нужно дотащить Дальнобоя до лазарета.

С каждым шагом его тело становится всё тяжелее. Он идёт, цепляясь за нас, и только поэтому не падает.

— Не отключайся, — от обычной маски отстранённости Тритона не осталось и следа. — Осталось пять шагов.

— Не могу, — Дальнобой хрипит, закусывая губу почти до крови.

— Четыре шага, — шатаюсь под его весом. — Мы рядом.

В госпитале тихо и прохладно. Пахнет, как обычно, антисептиками и стерильной тканью. Доктор Гарнер хлопочет над Гардой, Дэррил уже обрабатывает Падшему плечо. Стив бросается к нам — суетливо, словно сам не уверен в том, что делает.

— Я сама, — Нокс вырастает из ниоткуда. — Кладите его на кушетку.

Механически выполняю её указания, пока в голове вертятся образы.

Выстрелы и увороты Сарктиса. Его голос — ироничный, насмешливый, почти издевательский. Бледное лицо Яна. И последний выстрел — быстрый и точный, прямо в висок.

Ещё полтора месяца назад казалось, что хуже Эдикты нет ничего — может, разве что Рейнхарт и его ледяной взгляд, медленно уничтожающий всё внутри.

Но я ошибалась.

Когда Нокс заканчивает, мы с Тритоном и Космос расходимся без слов. С докладом Саар никогда не вызывал — а значит, можно возвращаться к себе.

Вхожу в отсек и вижу, что Философа нет. Я не иду его искать — не потому, что не хочу, а потому что знаю: иногда каждому нужно остаться наедине с собой.

Как тогда, когда умер Викинг.

***

Ночью я просыпаюсь от собственного крика.

Сердце колотится так яростно, как будто вот-вот вырвется наружу прямо через горло. В ушах стучит, кожа влажная от пота. Сажусь, судорожно хватая воздух, и только спустя несколько секунд понимаю: это был всего лишь очередной кошмар.

Всё тот же — Джей, Рейнхарт, Эдикта. Но теперь они не одни: сверху на всё смотрит он.

Сарктис.

Философа нет уже вторые сутки. Титан говорил, что видел его в инженерном отсеке, Стилет — в тренировочном зале, Художник — в баре. Одно известно точно: с «Вектора» он не сходил. Скорее всего, сидит у Координатора. Они оба знали Яна ещё со времён открытой войны. Им сейчас проще быть вдвоём, чем с кем-либо ещё. Возможно, Саар тоже с ними.

Но всё оказывается совсем не так.

Когда я иду в бар, чтобы покурить, то замечаю чуть приоткрытую дверь командного отсека. Из-под неё тянется тонкая полоска света, но не доносится ни единого звука. Хоть уже глубокая ночь, Саар на месте.

Возвращаюсь минут через двадцать и спустя три сигареты. Ничего не меняется: всё та же приоткрытая дверь, тусклый свет и тишина.

А интерком молчит уже почти тридцать шесть часов — неслыханное дело. Раньше он оживал несколько раз в сутки или хотя бы каждый день. Саар отдавал приказы, задавал вопросы, и эти короткие включения успокаивали. Он уже начал возвращаться, становиться таким, каким был почти пятнадцать лет назад — жёстким, собранным, сдержанным. Принимал решения не потому, что иначе нельзя, а потому, что знает, как надо.

Даже потеря Морта этого не изменила. Мы знали, на что шли, штурмуя оплот Эдикты. И, несмотря на гибель одного из оперативников, это была победа. Тяжёлая, болезненная, горькая — но победа.

Смерть Яна — совсем другое.

Саар сделал всё правильно: быстро сориентировался, отправил команду эвакуации, отдал приказы. Но в итоге ничего не изменилось.

Отчаяние, безнадёжность — я знаю это чувство. И знаю, что в одиночестве оно становится ещё сильнее.

Делаю глубокий вдох и, не думая над тем, что скажу, толкаю дверь.

В отсеке стоит полумрак. Светится только экран, на котором отображается серое бетонное здание с обугленными краями и знакомой архитектурой.

Приглядываюсь, и по коже проходит мороз: это тюрьма. То самое место, где меня держали три бесконечных недели.

Саар сидит на стуле посреди отсека и невидящими глазами смотрит в экран. Спина прямая, словно он не позволяет себе сутулиться, но плечи чуть опущены. Пальцы правой руки судорожно сжимаются в кулак. Снова и снова — как будто он стискивает что-то невидимое.

Молча вхожу и останавливаюсь за пару шагов от стула. Не говорю, почти не дышу — просто стою рядом. Саар меня не видит — или просто делает вид.

— Тогда Ян достал нам данные об этой тюрьме, — после долгой паузы говорит низким, чуть охрипшим голосом. — Я… просто хотел ещё раз посмотреть.

Ещё секунду он сидит неподвижно, потом медленно протягивает руку, берёт пульт и нажимает кнопку. Изображение исчезает, но в тусклом свете я успеваю рассмотреть лицо — бледное, небритое, с серыми тенями под глазами.

Глава 3. Верные ответы приходят последними

Предательство не проходит бесследно.

Гералит знает о нас слишком много и начинает действовать. Быстро, чётко, системно — так, словно давно был к этому готов и просто ждал подходящего момента.

С каждым днём патрулей становится больше. Там, где ещё пару недель назад бойцы ячеек проходили незамеченными, сейчас приходится пробиваться с боем. Количество противников увеличивается, составы групп тоже меняются: если раньше мы воевали в основном с клонами из ORFEX, то теперь почти на каждой операции появляются пришельцы и мехтарки. Всё чаще повстанцы не возвращаются с заданий.

Сам Гералит не появляется на операциях — по счастливому совпадению для ASCEND. Он полностью переключился на уничтожение ячеек.

Две из них были раскрыты одновременно: одна в Жалеце, вторая — в Акранесе. Почти синхронно там появились вражеские вертолёты. Саару пришлось выбирать, кого спасать.

Снова.

Он отправил отряд в Жалец — просто потому, что туда успевал добраться «Вальдшторм».

В Акранесе с тех пор слышна только тишина. Больше нет ни одного сигнала и ни единого ответа.

Операция в Жалеце проходила по плану — настолько, насколько это возможно. Каэрин, две вираоны, офицер и восемь солдат — двенадцать противников уничтожили тогда Философ, Тритон, Стилет, Пепел, Титан и Профессор.

А потом появились они.

Две громоздкие фигуры шли сквозь дым, возвышаясь над разрушенными стенами. Руки — огромные, длинные, почти до колен. Мышцы под кожей двигались, словно живые. На пальцах — почти полуметровые изогнутые когти.

Но самое жуткое — лицо. Там, где должны быть глаза, оказалась гладкая, пустая поверхность. Ниже — клыкастая пасть, оскаленная в жутком подобии улыбки.

— Эти твари ориентируются на звук, — рассказывает Стилет. — А знаешь, что самое хреновое?

Не дождавшись ответа, он продолжает:

— Они молчат. Парень с дробовиком что-то крикнул, и его просто не стало. Эта тварь сорвалась с места и откусила ему голову. Без единого звука.

Чтобы уничтожить двух таких существ, понадобились силы четверых. Остальные двое занимались подкреплением — и справились куда быстрее, не получив ни одной серьёзной травмы.

А вот Тритон, решивший проткнуть нового противника пси-клинком, просчитался. Ценой стали глубокая рваная рана на руке и почти две недели в госпитале.

Тварь жила ещё почти полминуты после того, как ей снесли полголовы. И всё это время она продолжала ползти вперёд, на звук — в попытках если не убить, то хотя бы покалечить потерявших бдительность бойцов.

— Потом Титан решил рассмотреть эту дрянь поближе, — Стилет морщится. — И оказалось, что это каргон.

— В смысле «каргон»? — переспрашиваю. — Ты же сказал, что они…

— Ну да, были ещё больше и слепые, — он нетерпеливо перебивает меня. — Но это точно каргоны. Похоже, очередные эксперименты грёбаных синвериатов.

Протокол «Ответное расширение» предполагает скрещивание людей с кем-то для новой войны. С кем именно, мы пока так и не узнали.

Но уже начинаем догадывается — даже те, кто гонят от себя эту мысль.

Раньше протокол казался чем-то слишком абстрактным, неоформленным. Теперь же ASCEND получил точное подтверждение: он работает. Мутировавшая до размеров слона вираона из лаборатории, каргоны, двигающиеся даже с развороченной черепной коробкой, а дальше…

… Протокол «Колыбель».

Когда его запустят полностью, большинство людей превратится в безвольных производителей нового биоматериала. Тех, кому ввести сыворотку не получится, — ликвидируют. Два месяца назад прогресс достигал восьмидесяти девяти процентов.

А сколько времени у нас осталось сейчас?

Саар, похоже, задаётся тем же вопросом. Именно поэтому он решает отправить нас по координатам, извлечённым из сердца эксона. Без данных, без привычного брифинга — только буквы и цифры, записанные на бумаге.

Может, мы найдём там что-то, что поможет остановить — или хотя бы замедлить — запуск всех этих протоколов. Не зря же информация была вшита в эксона — самого жуткого, неестественного противника, с которым мы сталкивались.

После кодантов, конечно.

***

Путь до точки, отмеченной в координатах, занимает чуть больше часа.

Мы садимся под прикрытием холмов на северо-западной границе Греции, на окраине Флорины. Это место есть только на картах ORFEX пятилетней давности, которые успел скачать Титан на одной из операции. Больше нигде не удалось отыскать ни одной линии, сигнала или отметки.

— Дрон ничего не видит, — Титан не отрывает взгляд от планшета. — И на сканере чисто.

Ушедший вперёд Стилет подтверждает: в радиусе нет противников. Ни одного.

Как минимум — это странно. Как максимум — плохо.

В последний раз так было в лабораторном комплексе, где мы нашли данные о проекте «Предел». Тогда пострадали трое: Титан, Философ и я.

Что будет сегодня?

Первым идёт Художник с обрезом в руках. Он молчит — ни слова, ни звука. Я держусь за ним, чуть дальше — Пепел и Титан. Стилет, разведав обстановку, ждёт нас у входа.

Через несколько минут перед глазами появляется техстанция — огромное тёмное здание, как будто вдавленное в землю собственным весом. На стенах, как дохлые змеи, висят остатки кабелей, бетон покрыт сеткой трещин и местами раскрошен. В центре — массивная чёрная дверь с обугленной панелью. На ней — потускневший логотип ORFEX, и что-то, выцарапанное поверх.

Стилет стоит у двери, подняв голову, и разглядывает странные знаки.

— Здесь какие-то символы, — он поворачивается к нам.

Пепел подходит и тоже смотрит вверх. Через несколько секунд роняет:

— И буквы. Не на нашем языке.

Щурюсь, пытаясь рассмотреть символы, о которых он говорит. Они тонкие, вытянутые, словно выцарапанные ногтями. Это даже не буквы, не цифры — какой-то псевдоалфавит, где каждая черта чуть длиннее, чем нужно.

Один знак напоминает перевёрнутое человеческое лицо. Второй похож на нож, рассекающий волны. Третий — волнистая линия, которая, кажется, слегка движется — плавно, неспешно, перетекая из стороны в сторону.

Глава 4. Как будто этого было мало

На «Векторе» нас уже ждут.

Первым, кого я замечаю, становится Философ. Он ходит из стороны в сторону. Лицо каменное, руки сжаты в кулаки. Взгляд скользит по нам: по Пеплу, по Стилету, по Титану, по Художнику — и, наконец, останавливается на мне. Один короткий, почти незаметный выдох, и плечи расслабляются, словно с них исчез тяжёлый груз.

Саар расположился чуть поодаль, у стены, держа руки в карманах. Даже отсюда я вижу, как напряжена его шея. Он стоит неподвижно, кажется, даже не дышит: ждёт, когда мы выйдем из «Вальдшторма».

Зверь замечает, как Стилет выносит Художника почти на руках. Не медля ни секунды, бросается к ним, осторожно подхватывает с другой стороны, и они вместе тащат его через площадку.

Нокс уже на полпути — волосы собраны неровно, наушники болтаются на шее, глаза воспалены. Инграм быстро шагает за ней.

— В госпиталь, — в голосе Нокс слышно усталость и тревогу. — Дэррил, Гарнер и Стив разберутся.

Зверь коротко кивает, и они со Стилетом уводят Художника. Титан двигается следом, но останавливается рядом с Инграмом. Они сразу начинают шептаться — тихо, неразборчиво.

Я — последняя. Пепел идёт впереди — молча, с прямой спиной, не поворачивая головы.

Философ приближается к нам. Несколько секунд молча рассматривает меня с ног до головы и, наконец, спрашивает:

— Вы целы?

— Почти, — мой голос дрожит.

Он не отвечает. Только кивает — и в этом кивке видно поддержку, беспокойство и облегчение.

Саар подходит и глухо произносит:

— Вас не было три минуты.

Титан отвлекается от разговора и Инграмом и поворачивается к нему. Голос звучит спокойно — так, как будто это не мы только что выбрались из того ада:

— Прошло почти два часа.

Саар замирает. Почти минуту изучает нас взглядом, будто сомневается, действительно ли мы те, за кого себя выдаём.

— Связи не было, — наконец говорит он. — Камеры ничего не показывали. Все сигналы оборвались сразу. Полностью. И так же внезапно вернулись.

Только тогда я понимаю, что впервые за долгое время вижу в его глазах не усталость, не гнев, не боль.

Тревогу. И что-то похожее на тень испуга.

— Это была их ловушка, — он не спрашивает, а констатирует факт.

— Псионическая, — хрипло добавляет Пепел.

Титан кивает. Я делаю шаг вперёд и говорю почти шёпотом:

— Всё повторялось — каждый шаг, каждый поворот, даже фразы. Это было… как будто нас поставили на запись, а потом повторяли. Снова и снова.

Спустя долю секунды поднимаю глаза и вижу, как краски исчезают с лица Саара. Взгляд по-прежнему устремлён в мою сторону, но он смотрит сквозь — туда, где хранятся фрагменты боли, в ту самую клетку памяти, из которой ему так и не удалось сбежать.

Ничего не нужно объяснять. Я знаю, почему он так застывает, почему губы сжимаются в тонкую линию, а ногти впиваются в кожу. С ним было почти то же самое.

Только хуже.

Нас вёл цикл, повторение. Достаточно было сделать что-то, не укладывающееся в систему, пусть даже поставить на кон собственную жизнь — и всё закончилось. А его сознание…

Его дробили по слоям, разбивали на сотни, тысячи осколков. Фрактальный анализ — по сути, такая же петля, только не в пространстве, а в голове. В ней не было спасительной ошибки. Не было выхода.

Что бы он не делал.

— Кто-то создал это место, — Пепел хмурится. — Специально.

Инграм отступает на шаг. В голосе нет привычного раздражения — только усталость:

— Координаты из сердца эксона были точными. Мы проверили их десятки раз.

— Тогда дело в чём-то другом, — Саар резко мотает головой, словно пытается стряхнуть наваждение.

— Они наблюдали за нами, — голос кажется чужим. — Я… чувствовала, когда мы выходили оттуда.

Саар резко вздрагивает. Помолчав пару секунд, медленно произносит:

— Наблюдали. И решили, что ещё рано.

Эти слова обрушиваются на нас не громом, не криком, а мрачной пустотой, от которой по коже бежит холод. До дрожи в коленях хочется узнать, о чём он, но я не решаюсь переспросить.

Точно не сейчас.

— Мне кажется, проблема с координатами — в самом подходе, — Нокс стягивает наушники и задумчиво вертит в руках. — Мы решили, что присутствия псионика достаточно, потому что данные появились именно тогда. Ошибка — где-то здесь.

— Тогда получается… — Титан говорит так тихо, что приходится напрягать слух. — Координаты, которые мы получили, были ненастоящими. Или не единственными.

Инграм шумно выдыхает. Переводит взгляд на Нокс, на Титана — и, понизив голос, произносит:

— Мы не тот наблюдатель. Вот и всё.

Философ, до этого стоявший молча, начинает говорить. В голосе звучит тихая, едва уловимая горечь:

— У нас есть шифр, но нет языка. Нет даже подсказки.

Он бросает короткий взгляд на Саара, как будто у того больше информации, и добавляет:

— Может, мы и вправду использовали не тот ключ. Нам не ответили, потому что им не с кем было говорить.

Саар замирает. Он долго смотрит на них, потом — на меня. В глазах теперь читается не беспокойство, не страх и даже не удивление. Что-то больше похожее на настороженность.

— Сердце может содержать настоящие координаты, — он сжимает переносицу. — Нужно провести ещё исследования. Заменить наблюдателей и посмотреть, что изменится.

По его лицу на миг пробегает тень — лёгкая, почти незаметная.

— Работайте, — глухо бросает Инграму и Нокс. — Все версии. В том числе… замещение наблюдателя.

Он разворачивается и уходит. Медленно, но с той особенной прямотой, которая появляется у него только тогда, когда всё рушится до основания — с треском и грохотом.

Остальные тоже тихо растворяются в коридорах.

Пепел уходит первым. Титан кивает мне на прощание и догоняет его в несколько широких шагов. Нокс и Инграм двигаются в сторону научного отсека. Они уже спорят — негромко, раздражённо, перебивая друг друга на каждом слове.

Глава 5. Рука помощи

С момента выхода из петли проходит почти три недели.

Гералит не показывается, Сарктис — тоже. В воздухе повисла плотная, почти физически осязаемая тревога. Мы уверены: коданты ждут. Кого или чего — никто не знает, но даже ORFEX как будто замер. Патрулей стало меньше, активность упала. Стилет даже пошутил, что пришельцы ушли в отпуск, на что Падший мрачно посоветовал ему готовиться к буре, которая точно последует после затишья.

После гибели Яна у нас появились проблемы с доступом к данным. Теперь информацию ASCEND получает от глав повстанческих ячеек. Они стараются, но видно невооружённым глазом: Саар больше не готов верить им на слово. Теперь он проверяет каждую букву, дату и имя.

Всё это время операций почти не было. Странно, почти ненормально — за месяцы в ASCEND я привыкла к непрерывному темпу, к цепочкам вылазок и боёв.

Возможно, перерыв связан с низкой активностью ORFEX или долгой проверкой данных, отправленных главами ячеек. Возможно — с чем-то другим. Одно могу сказать точно: такое вынужденное безделье держит в напряжении сильнее, чем ежедневные столкновения с врагом.

И вот сегодня ближе к вечеру интерком, наконец, снова оживает. Сухой кашель, а за ним — низкий, хрипловатый голос, от звука которого сразу все замолкают:

— Штайн. Титан. В командный отсек. Повторяю…

***

Мы с Титаном входим в командный отсек почти одновременно.

Саар стоит у экрана, сцепив пальцы за спиной. Лицо кажется непроницаемым, но плечи напряжены — только тот, кто знает его давно, может это заметить.

Он не примерил на себя роль наблюдателя за сердцем эксона — так же, как и все остальные. Эта штука словно поняла, что из неё пытаются извлечь информацию правильным способом, и начала защищаться, стирая данные. Инграм и Нокс теперь почти не покидают лабораторию — спят, едят, ночуют там. Всё для того, чтобы обойти защиту и попытаться выяснить хоть что-то.

Услышав шаги, Саар быстро поворачивается и цепко смотрит на нас. После короткого отдыха он даже выглядит моложе: ровно на свои тридцать четыре биологических года. Не на сорок восемь реальных.

Не на сто, которые прожил в войне.

Гладко выбритый, подтянутый — настоящий командир. Глаза прищурены, и впервые за долгое время под веками нет серых, нездоровых теней.

Он коротко кивает, берёт пульт и нажимает кнопку.

На экране появляется мутное, плохо сфокусированное изображение. Выцветшая разметка на стенах, облупившаяся краска, проржавевший металл — похоже на заброшенный объект ORFEX.

— Через час вы вдвоём отправляетесь на окраины Кливленда, — мерно начинает Саар. — Там находится бывший лабораторный комплекс ORFEX.

Я машинально киваю. Краем глаза смотрю на Титана — тот чуть приподнимает бровь.

Кажется, командир решил использовать информацию, недавно переданную одной из повстанческих ячеек. Значит, всё-таки поверил.

Или просто у него больше нет выбора.

— Четыре года назад, — продолжает он, — этот комплекс использовался как клиника. Новые технологии, успешные операции… Возможно, там проводились испытания в рамках «Предела» или «Колыбели».

При упоминании синвериатских проектов горло непроизвольно сжимается.

Цифры сами всплывают в голове: два месяца назад до завершения «Колыбели» оставалось одиннадцать процентов. И если мы не успеем…

— Вам конец.

Холодный голос прорезает сознание как острый клинок. Он звучит в голове всё реже, но каждый раз — неожиданно, словно кто-то сильно бьёт под дых.

Титан отводит взгляд от экрана, чуть склоняя голову набок:

— Почему только мы вдвоём?

Пауза. Саар молчит, как будто обдумывая, как именно сформулировать ответ. Затем произносит устало, но без раздражения:

— Во-первых, объект заброшен. Там давно нет ORFEX — максимум, несколько обнулённых на подступах. Справитесь.

Он потирает виски и добавляет:

— Во-вторых, там есть терминалы. Их можно взломать. Если повезёт, получим что-то важное. Я мог бы отправить Космос вместе с Штайн… но, думаю, вы уже сработались.

Командир не улыбается, не подмигивает — просто сухо констатирует факт. А я только покачиваю головой, зная, что это тоже не укрывается от его глаз.

Саар почти не покидает командный отсек — разве что заглядывает в аналитический или тренировочный. И всё равно знает о нас всё.

С Космос у меня нет конфликта, но и близости тоже нет. Она проводит время с Гардой, Художником, Зверем, а я в круг друзей так и не вошла. Не сказать, что очень хотела: в Космос есть что-то, не до конца понятное, чуждое. Возможно, мягкость, доходящая почти до слабости. И, наверное, это неправильно, но её амнезия всё ещё вызывает у меня осторожность.

С Титаном всё иначе. С ним можно молчать, говорить или просто сидеть в баре с кружкой чая и делиться переживаниями без страха быть осмеянной.

Не думала, что после ухода от Теней у меня появятся ещё друзья.

Хорошо, что ошибалась.

Голос Саара меняется — становится чуть быстрее, резче. Он всё ещё ровный, но напряжение проявляется в отрывистых паузах:

— В-третьих… у нас есть дополнительная задача.

Он на секунду замолкает. Затем берёт со стола чашку, делает глоток и продолжает:

— ORFEX перебрасывает подкрепления в район Питтсбурга. Я отправил Стилета, Тритона, Профессора, Зверя и Космос на перехват. Сейчас на «Векторе» свободны только Философ и Пепел...

Не понимаю, к чему он ведёт. В запасе остаются целых двое оперативников. Почему не отправить их с нами — хотя бы для подстраховки?

— Учитывая последние события, это может быть отвлекающий манёвр, — глаза Саара сужаются. — «Вектор» рискует оказаться под угрозой. Здесь должны остаться хотя бы двое, способных держать оружие. На всякий случай.

Титан молча кивает и переступает с ноги на ногу. На лице нет ни страха, ни удивления, но видно — он напрягся.

Ну конечно.

Сарктис. Гералит. Синвериаты, которые знают, что мы выбрались из петли.

Глава 6. Союзы заключают шёпотом

Путь кажется бесконечным.

Отряд Рейнхарта движется быстро, почти бегом, и мне с трудом удаётся удерживать темп. Ноги подкашиваются, голова тяжелеет с каждым шагом. Боль скапливается где-то в затылке, расползается по вискам и глушит мысли.

Титан идёт рядом. Лицо — бледное, напряжённое. Он не жалуется, не просит остановиться, но я вижу, как побелели костяшки пальцев, сжатых на ремне винтовки.

Где-то за спиной, высоко в небе, глухо гудят вертолёты. Подкрепление действительно прибудет по расписанию.

Рейнхарт не оборачивается. Не следит за нами, не говорит ни слова, не отдаёт команд — просто идёт вперёд. Каждый шаг точен, выверен, словно он знает маршрут, как свои пять пальцев.

А может, так и есть.

Я иду на автомате. Переставляю ноги, стараюсь не думать о боли в теле и не смотреть на капли крови на земле. И пытаюсь соображать — или хотя бы удерживать в голове хоть какую-то логику.

Вопросов много. И ни на один из них я не могу найти ответа.

Что заставило Рейнхарта открыть огонь по своим?

Почему он спас нас?

Куда, чёрт возьми, мы идём?

И главное: что будет на этот раз?

Мы резко сворачиваем в узкий переулок. Гул позади мгновенно стихает, как будто мы проваливаемся в иное, отрезанное от мира измерение. Впереди вырастает полуразрушенное здание — ни окон, ни целых стен, только обугленные углы и чёрные воронки.

Рейнхарт замирает, вглядываясь в даль. Затем коротко оборачивается, кивает одному из бойцов и негромко бросает приказ.

Тот молча подходит к стене и отодвигает ржавый лист металла, открывая то, что на первый взгляд кажется частью фасада. Под ним — обычная, ничем не примечательная дверь.

Два поворота ключа. Щелчок.

Дверь медленно и почти бесшумно приоткрывается, обнажая вход в темноту. Крутая лестница уходит вниз, в глухую, неподвижную тень.

— Внутрь, — произносит Рейнхарт и смотрит прямо на меня.

Комок подступает к горлу. Киваю и первой ступаю на лестницу.

Каждый шаг даётся с усилием. Свет — тусклый, как в старых бункерах — не прогоняет тьму, а лишь отодвигает её. Железные ступени под ногами тревожно дрожат, отзываясь глухим звоном.

От напряжения сводит скулы. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки.

Позади слышно тяжёлое, прерывистое дыхание Титана. Он идёт за мной, не отставая.

Внизу нас встречает узкий коридор — тихий и прохладный. Пахнет порохом, маслом и чем-то, напоминающим топливо. На стенах — старые лампы, освещающие путь всего на пару метров.

Через несколько шагов пространство расширяется, и мы входим в зал.

Он пуст. Не в буквальном смысле — здесь есть всё необходимое, чтобы переночевать, получить или оказать первую помощь: несколько старых мониторов на стенах, металлический стол, заваленный картами, планшетами и бумагами. Шесть стульев по бокам, у стены — спальные мешки. В углу — кушетка, рядом — аптечка и пластиковый ящик с запасом медикаментов.

Но это не жилище, а временное убежище. Здесь нет ничего, хотя бы отдалённо напоминающего уют.

Каждый предмет — на своём месте. Нет ни пыли, ни беспорядка — и вместе с этим всё отличается от идеальных, вылизанных баз ORFEX.

Что это вообще за место?

Солдаты Рейнхарта проходят вперёд и один за другим снимают шлемы. Металлические щелчки звучат в тишине так, словно где-то в глубине зала включается невидимый механизм.

Всматриваюсь в лица — и дыхание замирает.

Жан, Даниэль, Груви — так они называли себя тогда. Реальные ли это имена — не знаю. Возможно, Рейнхарт выдумал их вместе со всей декорацией, чтобы сделать спектакль правдоподобнее.

Вспышка памяти — будто удар током по нервам.

Тела клонов, разбросанные по земле. Рейнхарт, выпрыгивающий из грузовика. Жан, грубо отталкивающий меня в сторону. Даниэль, перестающий зажимать несуществующую рану.

Теперь они здесь.

Жан стоит ближе всех. Лицо — пустое, отрешённое, словно он смотрит сквозь меня. Для него нет разницы — спасать или убивать. Всё это — в рамках задания.

Груви скользит по нам взглядом и ухмыляется с ленивым, чуть равнодушным весельем. А вот Даниэль сразу отворачивается, как будто не может или не хочет смотреть мне в глаза.

Рейнхарт подходит к столу, аккуратно снимает с плеча винтовку, кладёт рядом пистолет. Затем расстёгивает шлем, поворачивается к Жану и кивает на Титана:

— Займись ранами.

Его волосы отросли, на лице появилась грубая щетина. Лицо чуть осунулось, словно он не спал несколько дней. Что-то неуловимо изменилось.

Только глаза остались прежними — холодными, без дна.

Жан без слов приближается к Титану и мягко подталкивает его к жёсткому металлическому стулу. Тот садится, морщась — кровь на лбу уже успела подсохнуть. Жан по-прежнему молча вытаскивает антисептик. Закончив, всё так же без единого звука показывает на броню, чтобы обработать и бок.

Я стою посреди зала, словно вмёрзшая в лёд. Тело всё ещё дрожит. Из рассечённой брови по щеке медленно стекает тёплая кровь.

Рейнхарт поворачивается. Несколько секунд он просто смотрит, как будто оценивая масштаб урона, а потом замечает, как сильно я цепляюсь за ремень, стараясь не шататься.

— Сядь, — тихо говорит, указывая на стул у стола. — Надо остановить кровь.

Не шевелюсь, только медленно поднимаю голову. Пальцы судорожно сжимаются до боли в суставах.

Рейнхарт продолжает наблюдать — не приказывает, не торопит. В глазах — лишь отстранённый интерес.

Больше всего хочется остаться на ногах, не подчиниться, а ещё лучше — убежать из этого места. Но я всё же глубоко вдыхаю, делаю шаг и опускаюсь на стул, пытаясь справиться с дрожью.

Он берёт медицинский набор, разворачивает его с точностью человека, который делал это десятки раз. Садится напротив, берёт салфетку, пропитанную антисептиком — и тянется к лицу.

Я сразу же дёргаюсь.

Он замирает, не убирая руки. Затем снова касается лица — медленно, аккуратно. Нет ни боли, ни ожогов, ни ударов, но мышцы непроизвольно сжимаются, когда прохладные пальцы дотрагиваются до лба.

Глава 7. Вопрос доверия

Рейнхарт ведёт нас по узкому тоннелю, освещённому редкими, тусклыми лампами. Его шаги бесшумны, движения скупы, отточены — как будто каждое из них было выверено заранее.

Мы с Титаном идём следом, в полумраке. Каждый вдох гулко отзывается в ушах. Ноги подкашиваются от усталости, в голове — пустота. Остаётся лишь монотонный, размеренный ритм шагов.

Это не тот путь, по которому мы пришли. Видимо, у базы два входа — и это, разумеется, предусмотрено. Впрочем, как и всё, что он делает.

В конце тоннеля — старая дверь с проржавевшими петлями. Она открывается с едва слышным скрежетом.

Дальше — заброшенный переулок, уходящий в сторону разрушенного квартала. Холодный воздух несёт в себе запах пыли и мокрого бетона.

Рейнхарт замирает, прислушивается. Потом что-то негромко говорит в микрофон на шлеме и поворачивается к нам.

— Ваша группа должна быть к югу отсюда. Они высадились в трёх километрах. Если пойдёте вдоль линии обрушенных зданий, — он указывает вправо, — встретитесь минут через пятнадцать.

— Послушай, — Титан как будто продолжает искать хоть какой-то путь избежать вынужденного соглашения. — Ты доказал, что не врёшь. Но что, если эти координаты — ловушка? Ловушка синвериатов, в которую ты сам попал?

Тот медленно качает головой:

— Я бы уже давно был мёртв. Синвериаты не играют в такие игры с предателями. Их власть держится на уверенности, что контроль не требует тонких ходов.

Титан напрягается, открывает рот… и через несколько секунд закрывает, не проронив ни слова. Он сдаётся. Поздно отказываться — слишком многое уже сказано и принято.

— Кстати, — небрежно, словно вспомнив что-то, говорит Рейнхарт, — я видел трупы. Этих существ называют бесцветными. Хотите — расскажу, что это было. Считайте, ещё один подарок.

Бесцветные.

Я уже хочу спросить, о ком он, но слова застревают в горле. Перед глазами всплывает картина — слишком отчётливая, чтобы просто исчезнуть из памяти.

Хруст ломаемых костей. Исковерканные тела, вывернутые наизнанку мышцы, мерцающая масса бледной, студенистой плоти. Когти — острые, как обнажённые лезвия.

По спине проходит колючий, пронизывающий холод. Титан неосознанно прижимает руку к забинтованному боку.

Не дожидаясь ответа, Рейнхарт продолжает:

— Бесцветные — это биологическое оружие ORFEX. Полужидкая биомасса, способная принимать человеческий облик. Это не люди. У них нет воспоминаний, нет личности. Только оболочка.

Он чуть запрокидывает голову:

— Их используют для инфильтрации. Втереться в доверие, дождаться нужного момента — и уничтожить цель. Быстро, бесшумно, без следов.

Обнулённые. Бесцветные.

Все они…

Слова сами срываются с губ:

— Они тоже часть экспериментов синвериатов, да?

Пальцы Рейнхарта чуть сжимаются на винтовке. Почти незаметно — но я успеваю увидеть.

Он молчит несколько секунд, может, чуть дольше. Затем, наконец, произносит:

— Да. В одном из отчётов говорилось, что это — ранняя стадия проекта «Ответное расширение». Детали мне неизвестны...

— Зато нам известны, — обрывает его Титан. В голосе — едва сдерживаемый гнев. — Они скрещивают людей с другими видами. Создают гибридов. Для войны.

В тишине слышно, как негромко поскрипывает открытая дверь. Больше нет никаких звуков — кажется, никто из нас даже не дышит.

— Для войны, значит… — задумчиво тянет Рейнхарт. — Что вам ещё известно?

— ORFEX планирует зачистить все внешние сектора после завершения «Колыбели», — отвечает Титан, ни на мгновение не колеблясь. — Ещё — то, что синвериаты меняют климат. И что где-то потерян контакт с некой архивной расой.

Чёрный шлем скрывает лицо. Я ничего не могу рассмотреть — ни глаз, ни даже мимолетного движения бровей.

Он нажимает кнопку на боковой части, и голос снова искажается помехами — как тогда, когда мы встретились:

— Ясно. Считайте, что я обменял информацию о бесцветных на вашу.

Мы молча переглядываемся. Брови Титана нахмурены, губы сжимаются.

Вот и всё.

Мы не просто говорим. Мы делимся данными с тем, кто совсем недавно был врагом — а может, и остаётся им. Открываем то, что было только у ASCEND.

Какие ошибки мы совершим ещё до конца этого дня?

— Ты запомнил? — Рейнхарт смотрит на Титана. — Сектор три, Триест. Конвой. Доставьте меня на базу ASCEND — и не болтайте. Это всё.

— Запомнил, — тот сжимает зубы, как будто только это удерживает его от ругательства.

Рейнхарт поворачивается и без единого звука возвращается к тоннелю. Силуэт медленно растворяется в полумраке. Перед тем как полностью скрыться, он бросает через плечо:

— Удачи.

Звук захлопнувшейся двери звучит, как одиночный выстрел. Мы ещё несколько минут стоим в немой, почти звенящей тишине.

Скажи кто-нибудь три часа назад, что нас спасёт Рейнхарт, а потом мы заключим с ним союз и пообещаем провести на базу ASCEND, я бы рассмеялась прямо в лицо. Потом сказала бы всё, что думаю, не выбирая выражений.

А теперь…

Теперь мы не можем рассказать об этом никому.

И хуже всего то, что этот холодный, бесчеловечный ублюдок, кажется, и правда стал единственным шансом на спасение. Не только для нас. Для всех.

— Какая ирония.

Этот чёртов голос снова здесь. Он не умолкал ни на миг за последние часы — а теперь возвращается ещё и в голову.

Титан мягко касается моего плеча. Тепло пальцев почти не чувствуется, но хотя бы напоминает: я не одна.

— Мы уже сделали выбор, Штайн, — взгляд спокойный, прямой. — Отказываться нужно было раньше. Сейчас остаётся только идти до конца.

Он потирает переносицу. Напряжение медленно сползает с лица, оставляя после себя только усталость. Плечи опущены. Такое ощущение, что Титан стал меньше ростом.

— Тебе не кажется, — выдавливаю, пряча лицо в ладонях, — что он всё подстроил, чтобы выйти на «Вектор»?