Аскольд Рус

Глава 1.

Глава 1.

Темнота

— Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить? — спросил я у комроты.

— Ну, попробуй! — в своей манере подкола ответил ротный.

И я тоже не промах, продолжил в том же духе:

— Долаживаю: во время ночного дежурства при обходе территории я обнаружил странную аномалию, — и на этом замолчал.

1984 год 18 апреля наша маневренная рота радиообеспечения и разведки уже вторую неделю как развернулась на этой поляне — для радиоприкрытия общевойсковых учений.

— И это всё, сержант? Давай по существу, — сказал ротный, слегка раздражаясь.

Он нас всех знал. Рота спецназначения — маленькая: три взвода по двенадцать солдат. Особенно старослужащих он знал, как облупленных. Поэтому, когда я начинал перенимать манеру речи, всем становилось ясно — надо быть настороже. Значит, речь пойдёт о жопе. Или о полной жопе.

— Аномалия находится ровно в двадцати метрах на север от дизель-генераторной. Там два ясеня — те, что верхушками сплелись между собой, как арка. Так вот: если встать так, чтобы луна была в арке, появляется плёнка. Такая, как на воде, когда бензин разлили.

— Ну и в чём проблема? Или ты решил, что раз скоро дембель — можно поприкалываться? — рот­ный уже конкретно закипал.

— Никак нет, товарищ старший лейтенант! Я возле аномалии и поприкалывался. Разные камешки, ве­точки в неё покидал. Прикольно было: кидаешь камень — он в арку летит, в плёнку попадает — и ис­чезает. С другой стороны не вылетает. Ещё флягу туда бросал. Отстегнул один конец ремня от автома­та, пристегнул к фляге — и туда её. Один конец с флягой — там, другой — со мной. Обошёл с другой стороны — а фляги там нет. Вернулся, потянул за ремень — всё вернулось. Ну вот и шёл вас будить, чтобы сделать доклад. А вы как раз возле палатки курите. И, кстати...

— Что ещё? — перебил меня ротный.

— Ты, случайно, вообще не обкурился чем-нибудь?

— А вот, кстати, курение чего-нибудь несёт сильный материальный вред. Меня жаба задавит: сначала за деньги гробишь себя, потом за них же и лечишься.

— Всё, хорош умника лепить. Пошли. Показывай свою аномалию.

Я развернулся и пошёл обратно в направлении той аномалии. Ротный шёл за мной. Сигарету выбро­сил, не докурив. Шли молча. Палатки остались позади, дизель гудел всё тише и тише.

В лесу — ни ветра, ни звука, только трава хрустит под берцами.

Когда миновали генераторную, я показал рукой:

— Вон там, между теми ясенями. Видите? Верхушки сомкнулись, словно арка.

Подошли ближе. Я остановился, указал:

— Встать надо вот сюда. Тогда луна точно по центру — и появляется.

Он стал рядом. Плёнка была на месте. Едва заметное дрожание воздуха — как вода с тонкой плён­кой масла.

Я молча отступил на шаг в сторону. Свои выводы я уже сделал. Теперь очередь командира — у него погоны со звёздочками.

Ротный молчал. Смотрел на плёнку внимательно, прищурившись. Не торопясь, будто в голове про­кручивал список возможных объяснений: отражение? испарение? глюк? Нет — не то.

Он подобрал камень и бросил в центр арки. Камень вошёл в плёнку — и пропал. Ни звука, ни всплеска, ни следа.

— Значит, не бред, — сказал скорее себе, чем мне. Потом коротко бросил:

— Дай фонарь.

Я достал его с подсумка и передал. Он включил, посветил в центр. Пучок света упёрся в плёнку и… за ней потух, как будто растворился. Ни отражения, ни преломления, ничего.

Ротный шагнул вправо, потом влево, проверяя угол. Под определённым углом плёнка исчезала. Воз­вращался — снова появлялась.

— Оптика работает по отражённому свету, — буркнул он. — А тут будто поглощает.

Фонарь, вернул мне.

— Ты закидывал туда флягу на ремне? — уточнил он, не глядя на меня, всё ещё всматриваясь в центр арки.

— Так точно. Забросил. Ремень натянулся, как будто зацепился. Обошёл с другой стороны — а фляги там нет. Вернулся, дёрнул — ремень вернулся, фляга на месте.

Он кивнул.

— Закинуть можно. Вытянуть можно. Всё.

Сделал шаг назад, осмотрел арку ещё раз, потом перевёл взгляд на землю.

— Тропа сюда не натоптана, ветки целы. Значит, первым подошёл ты.

Я промолчал. Он это и так знал — просто подтверждал.

— Привязать бы камеру... — сказал он, и тут же махнул рукой. — Ладно.

Потом уже чётко, по-командирски:

— Завтра с рассветом возьмёшь ефрейтора Столярова — переносной КРП, метров двадцать шнура, сигнальные флажки. Поставим точку наблюдения. Внутрь пока ничего не кидаем. Только наружное наблюдение, фиксация. Сведения — только мне, рот на замке. Понял?

— Так точно.

Он взглянул на плёнку ещё раз. Потом поднял глаза — луна медленно смещалась из центра арки.

Перевёл взгляд на меня, и я понял, о чём он подумал «Хорошо, что гранаты нам не дал». Мы прош­лый раз рыбу глушили.

— Посмотрим, что будет, когда Луна уйдёт. — Проговори себе поднос ротный.

Развернулся, чтобы уйти. В этот момент налетел порыв ветра — резкий, сухой, внезапный.

Фуражку сорвало с его головы. Она взвилась в воздух и, кувыркаясь, полетела в мою сторону. Я дёрнулся, рефлекторно стараясь поймать.

Рука потянулась за фуражкой. Но не успел. Фуражка, будто почуяв, куда несётся, скользнула от пальцев и влетела в арку. В плёнку. В ничто.

Шаг — и так бывает, когда нога не находит опоры.

Тело срабатывает само, как на тренировках по самбо: тренер всегда начинал занятия с падений — и всё равно, кто ты — уже что-то значишь или ещё зелень. Падение, перекат — и ты уже на ногах. А шлепок вышел смачным, как об новый, ещё не разбитый мат.

Стою. Пытаюсь что-то разглядеть. Глаза будто смолой залиты.

Ощущение — безразмерная пустота, вызванная полным отсутствием света. Темнота — не как в под­вале, а как отсутствие границ, без начала и конца.

Я один.

Ладно. Нечего глаза ломать. В подсумке, в отделении, где должны быть гранаты, — фонарик с ди­намкой. Мы такую «жужжалкой» называли. Пока на клавишу жмёшь, как на эспандере, динамка жуж­жит. Чем быстрее — тем ярче. Света даёт мало. Но один плюс — батарейки не нужны.

Глава 2.

Глава 2.

Пелена

Сижу, глаза закрыты. Спина упёрта в стену, автомат на животе. Задница затекла. Мысли текли вяло. Так… я что? Вырубился?.. Резко открываю глаза. О, блядь... Всё будто в млечном тумане. Дальше вы­тянутой руки ничего не видно. Подбираю лежащий рядом фонарик, кладу в карман — он уже не ну­жен. Поднимаюсь. Даже не пытаюсь просветить туман.

Ни рации, ни мешка не видно. Хорошо, что помню, где всё оставил. Медленно, короткими шагами — сначала проявилась рация, потом вещмешок.

— И что дальше?.. — вслух спросил сам себя. — При такой видимости идти куда-нибудь бессмыслен­но. Можно и потеряться. Значит, берём рацию, мешок — и к стене.

Так и сделал. Мешок — на одно плечо, рация — на другое. Вернулся к стене, присел. Потянул к се­бе мешок. В животе заурчало — сигнал понятен. Достал банку каши, открыл и принялся за еду. Каша была вкусной. Тёплой была бы лучше, но и так сойдёт. Ел вроде не спеша, но банка опустела быстро. Пустую — в мешок. Снял флягу, сделал два глотка, повесил обратно. С едой всё ясно. А вот воды — две фляги, чуть меньше литра. Не разгуляешься.

— А сколько я тут уже? И сколько сейчас времени?

Разворачиваю запястье. 21:45. Ого… Скоро сутки, как я здесь. И сколько я был в отключке? Надо попробовать снова выйти на связь. Включаю рацию, надеваю наушники — полная тишина. Ни шума, ни фона. Даже в эфир не выхожу — глухо. Ещё минут пять сижу в наушниках. Потом выключаю.

— Через каждый час включаю радио. И так до 4:00. А там — по ситуации…

Минут через пять сидеть надоело. Надо чем-то себя занять. Встал. Сделал пару шагов от стены. Ме­шок и рацию было видно хорошо. Ещё пару — они начали растворяться в мареве. Ещё шаг — стена уже еле различима. Ещё — всё, сплошное молоко.

— Видимость всё же стала лучше, чем сначала…

Вернулся к стене, снова присел. В таком тумане не походишь. Да и туман ли это? Влага не ощуща­лась. Слишком сухо. Сижу, прикрыв глаза. Поглядываю на часы. В какой-то момент — 22:55. Ещё пять минут — и включаю рацию. Так и сделал. Наушники. Включаю. Снова тишина. Проверяю под­ключение. Всё правильно. Пробую выйти в эфир:

— Дом, Дом — это Скиталец. Приём.

— Дом, это Скиталец. Ответьте.

Пару минут. Глухо. Решаю: сижу на посту до 4:00. Слушаю частоту. Каждые 5–10 минут — вызов в эфир. В 4:00 — последний раз:

— Дом, Дом — это Скиталец. Приём.

— Дом, это Скиталец. Ответьте.

Пять минут. Пусто. Выключаю рацию. Складываю в походное. Немного проголодался — достаю вторую банку каши. Доел не до конца. Прикрыл, убрал. Немного отпил воды. Устал. Опёрся спиной о стену, прикрыл глаза. Расслабился. Тишина вокруг давила. Пока был в напряжении, не замечал. Глаза закрылись сами. Наверное, уснул.

Когда открыл — привычно глянул на часы. Половина девятого. Вокруг всё то же марево, но, кажет­ся, оно отступило дальше.

Встал. Отошёл от стены на десять шагов:

— Вроде, на этом расстоянии раньше уже ничего не было видно…

Делаю ещё шаг. Нормально видно. Ещё несколько — стена начинает растворяться. На двадцатом шаге — всё, исчезла. Вернулся к стене. Заново включил рацию. Выхожу на связь. Глухо. Собрал. На плечо — рация. На другое — мешок. Автомат — через шею, на живот. Руки — на автомате. Решил пройти вдоль стены. Торчать на месте — идея так себе.

Сначала — влево. Через сто метров — ещё одна выпуклость. Пробую — глухо. Ещё сто метров — ещё одна. И снова. Прошёл ещё сто — опять выпуклость. Остановился. Вперёд — та же пелена. Плю­нул мысленно:

«Да эта стена до бесконечности может тянуться…»

Развернулся, пошёл обратно. Вернулся к первой выпуклости. На всякий случай попробовал — глухо. Снял рацию, мешок. Уселся. Доел недоеденную кашу. Немного воды. Ещё посидел. Встал, собрался идти в другую сторону.

Прежде чем топать — глянул вдоль стены:

— О, ёптедь!.. — вырвалось.

Обернулся. И в ту сторону тоже выпуклость видно. Видимость стала больше ста метров. Решил про­верить. Отхожу от стены. Сто шагов — видно. Ещё двадцать — видно. Ещё — видно. На тридцатом шаге, иду спиной — стена исчезает в пелене. Поворачиваюсь. Видна противоположная стена. Смотрю вверх — всё та же млечная завеса.

— Ну что ж, — решаюсь и иду к новой стене.

Через пару сотен шагов — дошёл. Стою. На вид — такая же. На ощупь — плотная, шершавая, как резина. Ковырять не стал. Вдоль стены — ровная, однообразная. Где-то вдалеке терялась в мареве.

— Ни фига себе… А это на каком расстоянии теперь видно?

Обернулся. Вижу противоположную стену. Отлично видно. Выпуклости различимы. Насчитал 25 — и это только те, что уверенно видны.

— Что-то потихоньку происходит. Словно что-то просыпается... — подумал я.

Медленно вдохнул. Задержал дыхание. Выдохнул. Потом — ещё один, поглубже. И только тогда за­метил: воздух изменился. До этого он был нейтральным, никаким. А теперь — будто свежее. Чище. Живее.

Решился пройти вдоль стены. До упора. Иду. Левой ладонью веду по поверхности. Вдруг — прова­ливается. Примерно на пять-шесть сантиметров. Остановился. Веду рукой обратно — упирается в бортик. Толщиной с ладонь. А на глаз — ровная стена, ни тени, ни выпуклости. Иду дальше. Всё так же — ладонь по стене, глаза в оба. Примерно через десять метров — опять бортик. Сначала упирает­ся, потом — ладонь поднимается, скользит по ребру, снова опускается. И дальше — ровная поверх­ность.

Прошёл ещё десять метров — снова упор. Потом ещё двадцать — и снова гладкая стена. Ни впадин, ни выступов. Просто поверхность. Как будто эти бортики тут по какому-то своему порядку. Вернулся назад — к тому самому бортику, что был посередине впадины. С близкого расстояния — ничего не разобрать. Всё казалось ровным, без единого изъяна, как и остальная стена.

Сделал несколько шагов назад. Метров с тридцати стала просматриваться ниша. Не глубокая, как будто вдавленная в стену. Чётко очерченная, симметричная. Разделена пополам бортиком — строго по центру. Высотой — метров пятнадцать, не меньше. Стою, смотрю. Всё больше кажется — это не про­сто ниша. Это створки. Створки ворот.

Глава 3

Глава 3

Воспоминания и Новое Пробуждение

Мне снился сон. Я только появился на свет. Чьи-то лица, голоса. Затем узнавание — сначала мамы, потом папы. Дальше — понимание речи, попытки говорить. Сначала отдельные слова, плохо. Потом лучше, но всё ещё несвязно. Постепенно речь становилась связной.

Вместе с узнаваемыми словами и речью пришло понимание чего-то совершенно другого. Другая речь. Другие слова. Не те, что я знал раньше. Но понимание приходило сразу, будто они всегда были внутри меня.

Полное, чёткое воспоминание себя маленького — лет до семи. Ярко вспомнился случай, когда мне было четыре года.

Цирк. Клоун бегает по арене, отбирает у жонглёра кольца и соединяет их в цепь. Потом возвращает. Жонглёр пытается разъединить — не выходит: кольца целые, без разрывов. Клоун хватает другой ко­нец цепи, встряхивает — и она рассыпается на отдельные кольца.

Дома я взял два обруча, тоже соединил. Так и оставил — увлёкся чем-то другим. Потом многие пы­тались их разъединить. И я тоже. Безрезультатно.

Затем — школа. Буквы. Как учился складывать их в слова. Были и знакомые знаки, и совершенно другие. Но понимание приходило сразу, будто я их знал всегда.

Вспомнилась вся школьная программа — с первого по десятый класс. Все книги, которые читал. Обстановка в квартире. Особенно — моя комната, туалетная и ванная.

Как-то раз мы были в гостях. Там была ванна с гидромассажем. Нас с сестрой туда посадили — и пошли пузырьки. Мы визжали от восторга.

Ещё вспомнилось, как к нам в первом классе пришёл тренер по самбо, как он рассказывал про этот вид борьбы. Тогда много мальчишек записалось в секцию, даже пару девчонок. Многие отсеялись. Но я и Галка занимались до конца школы и даже после, пока я не пошёл в армию. Вспомнились все заня­тия, как будто заново прошёл тренировки.

Вспомнилось, как дед учил меня драться на палках, когда на летних каникулах мы приезжали к не­му в деревню. Он так круто крутил палку в руках, что она размывалась вокруг его тела. Меня тоже научил. Поначалу очень сильно болели кисти рук, но через неделю привыкли. Дальше я уже постоян­но их тренировал. Это и в борьбе помогало.

Пробуждение и Новое Пространство

Затем все мысли и воспоминания прошли. Остался только мой образ. С короткой стрижкой (полу­бокс), густыми волосами, слегка изогнутыми бровями, как раньше было. Только ресницы были другие длинные и густые, тогда как раньше были короткими и редкими, из-за чего постоянно попадал мел­кий сор в глаза. Стало как-то спокойно.

Я проснулся. Немного ещё полежал с закрытыми глазами. Лежать было удобно, даже вставать не хо­телось. Может, так бы и остался, но есть хотелось невыносимо. Подумал о вещмешке.

Открыл глаза и сел.

Увиденное поразило — челюсть отвисла, мысли спрятались, в голове звенела пустота.

Всё в комнате изменилось. Почти всё. Брусок, на котором я спал, остался, но теперь его верх принял форму тахты — шириной чуть больше метра. Материал был тот же, но форма изменилась.

Справа от меня не было серо-матовой стены. Вместо неё... пейзаж.

Такой, какой я много лет видел из окна своей комнаты, с восьмого этажа. Широкая пешеходная до­рожка, перильное ограждение, дальше — лесопарк, полоска песчаного берега и река. Противополож­ный берег еле заметен на горизонте.

Я не сразу поверил. Моргнул. Потом ещё раз. Картинка не исчезла.

Прямо передо мной стоял письменный стол, возле него — слегка развёрнутое кресло-стул. Стена была ненавязчиво синего цвета. Левее, ближе к углу, тёмно-синим прямоугольником был отмечен про­ход в санузел.

Стена слева — такого же синего цвета. По центру прямоугольником был отмечен вход-выход, только уже темно-зелёного цвета.

Стена, возле которой стояла тахта, тоже была ненавязчиво синего цвета, только проход выделен бор­довым. Куда он ведёт? Пока не знаю. Потолок — в цвете утреннего неба, а вот пол остался матово-серый.

Но все эти изменения блекли перед тем, что меня опять обобрали. И на этот раз — до нуля. Я не ви­дел ни рации, которую оставил возле входа, ни вещмешка, оставленного возле куба, который исчез вместе с автоматом, ни пояса с подсумком, штык-ножом и флягой, который лежал на исчезнувшем ма­лом кубе.

— Ну вот! Теперь что делать, прикажете? — задал я вопрос в никуда.

Голодный и голый — лучше не придумаешь!

Чувство голода никуда не делось, но пришло желание справить нужду.

Встал и направился в санузел. По фиг, всё равно в другой раз лысым не станешь. Перегородка или дверь? Для удобства пусть будет дверь.

Она сразу открылась. Я заметил, что на автомате мысленно открыл. Зашёл.

Чудеса продолжались! У левой стены стояло что-то очень похожее на большой унитаз со спинкой. Раз есть унитаз, то решил его испытать. Уселся удобно, делая своё дело и рассматривая комнату дальше. Комната по размерам была почти такой же, как и первая — четыре на три метра. Стены и по­толок были в светло-зелёном тоне.

Прямо передо мной от пола поднимался борт около метра высотой, делящий комнату пополам. За бортом была вода, так что получился мини-бассейн два на три метра. Цвет пола не изменился, зато полусфера сместилась в центр оставшейся половины. Слева, со стены, выглядывал умывальник, а ря­дом на полочке что-то лежало.

Осмотр окончен — дело сделано, пора вставать. Руки опустились на край унитаза, и под пальцами левой руки нащупывались две овальные выпуклости. Рефлекторно нажал одну из них.

— Что за на…? — задницу обдало сильным тёплым потоком воздуха.

«Хорошо, что волос там уже нет, а то бы и присохло, — подумал я. — Надо бы уже и голову вклю­чать, а то совсем на тормозе и с отвисшей челюстью».

Ага! И машинально нажал на вторую. Задницу обдало прохладными струями воды. Круто! Сначала сам себя высушил, потом подмыл и снова высушил.

Раз мозги в отгуле — пора подбирать челюсть и утолять любопытство по полной! А там будь что бу­дет!

Глава 4.

Глава 4.

Вокзал

Стою. И всё так же — челюсть где-то на полу. Скафандр на мне, но ощущаю себя абсолютно голым. В голове — неясный, еле уловимый шум. Мозги продолжают загул.

Когда выбирал обмундирование, к описанию прилагалась и картинка. Скафандр выглядел как нечто среднее между горнолыжным костюмом и броней. Верх — будто крокодиловая кожа, чешуйки разме­ром с пол-ладони взрослого мужика. Гермошлем — спортивный, как у мотоциклиста. Да и вес, судя по ТТХ, — с тонну.

В характеристиках — броня держит удар в 6 мегаджоулей. Вспомогательный мышечный каркас — для работы в пустоте и агрессивной среде. Малый энергореактор — 300 часов автономности, плюс 30 на накопителе — резерв. Встроенное оборудование для диагностики и ремонта. Медсканер. Аптечка. Контейнер с биомассой: 30 часов в боевом режиме или 300 — в обычном. Возможность подключения дополнительного. Система вывода отходов — на месте. В завершение — защитный энергощит на 10 мегаватт.

Круто? Да?

А я всё равно чувствую себя нагишом.

Осмотрел себя. Нет, скафандр на месте. Подвигал ногами — легко, ни веса, ни сопротивления. По­шевелил руками, поднял, опустил, сжал-разжал кулаки — полная свобода.

Провёл ладонью по голове — отчётливо ощутил шлем. Чешуйки — будто голой рукой трогаю. Тактильность стопроцентная. Шлем на голове. Лицевая панель закрыта. Обзору ничто не мешает. Ве­са нет. А в голове — что-то назойливо мешает.

Сделал дыхательное упражнение. Тренер показывал — перед стартом, чтобы сбить мандраж. Назы­вал это «входом в медитативное состояние». Дышу. Мысли сужаются в точку.

И если бы мозги вернулись вовремя — узнал бы. Было. Уже было. Когда зашёл в этот шкаф.

Чтобы не держать всё в голове, представил, что мысли снова отображаются, как тогда. Перед глаза­ми возник полупрозрачный экран. Строки медленно ползли. Почти все — серые. Пара — цветные.

Сосредоточился на первой. Мысленно надавил. Решил: каждую изучу внимательно.

Серая строка. Без отклика. Символы — вроде знакомые, а в слова не складываются. Понимание пришло: нет доступа — недостаточно знаний. Ладно. Серые — мимо.

Переключился на цветные. Их всего три. Две тёмно-зелёные, одна синяя.

Перед каждой — символ. Перед первой зелёной — ромб с кружком внутри. Надавил. Руки сами тянутся ткнуть пальцем — сдерживаюсь.

Надпись: «Техническое состояние». Открывается таблица: оборудование и его состояние. Цифры — тарабарщина. Только проценты понятны. Их и просмотрел: скафандр — 100%, броня — 100%, энер­гореактор — 100%. Всё — 100%.

Вторая зелёная: круг с ломаной линией. Подпись — «Энергетическое состояние». Показано: сколько выдаёт реактор, сколько топлива, сколько тратится. Всё в норме.

Синяя строка. Значок радиации — не классический, а красный на синем. Подпись: «Система жизне­обеспечения». Активировать не стал — и так ясно: работает на 100%.

Рядом — такой же значок, но серый. Строка тоже серая. Просто прочитал: «Медицинский сканер». Попробовал нажать — нет доступа. Недостаточно знаний.

Я не читал — я ощущал.

Короче, завис. Опять. Теперь — в шкафу.

Мозги снова собрались в загул. Упрямо. Как коты на подоконник — не согнать.

Та-ак. Стоп. Вдох — выдох. Глубже. Ещё. Все мозги проветрил. Кажется, отстучал по ним как сле­дует. И они, нехотя, зашевелились.

В шкафу больше делать нечего. Пошёл на выход. Дверь за мной сразу закрылась.

Перед лицом — всё тот же экран. Неудобно. Мешает. Смахнул рефлекторно — он отъехал в самый край поля зрения. Но взгляд всё равно цепляется. И он снова возвращается. И снова приходится сма­хивать.

Опять стою… уже в тамбуре. И снова — этот экран перед глазами.

Закрыл глаза. Представил, как задвигаю его назад, на затылок. Сопротивляется — но я пересили­ваю. Он смещается. Сворачивается. Становится плотным шариком где-то внутри черепа. И вместе с ним — туда же уходит весь фоновый шум. Теперь он гудит, как холодильник. Слышно, но спать не мешает.

С этим пришло понимание: мне он не нужен. Подумал о скафе — понял, что тот работает в авто­номке. Идёт лишний расход. Отключил автономный режим.

Открыл глаза. Обратился к скафу — получается туго. С закрытыми — легко.

«С дверями же уже получилось — и со скафом получится», — подумал я. И решил не замарачиваться.

Только собрался выходить — взгляд зацепился за рацию. Да-а! С пропажей часов потерял ощуще­ние времени.

— Сколько я уже здесь? Хрен знает, последний раз когда я смотрел на часы был 9:25, 19 августа.

Решил идти туда, откуда всё началось. Взял рацию. Глянул на автомат — всплыло ТТХ скафа. Не понял — вспомнил? Или сам скаф подкинул? Пока не различаю.

Когда сдвигал экран назад, активировалась команда. Только теперь понял: она спрашивала — «Мен­тальное управление: да/нет?» Я выбрал «да». И всё свернулось.

Кроме рации, из тамбура ничего не взял. Подумал взять мешок — и снова: данные ТТХ, и снова — понял, глупо. Рацию — на плечо. И потопал.

До места появления добрался без происшествий. Наверное, вчетверо быстрее. И совсем другим путём. Лифт вывез меня сразу туда.

Теперь знаю: он движется не только вверх-вниз. А по всем четырём координатам. Четвёртая?.. Нет доступа — недостаточно знаний.

Место, куда меня закинуло — и куда я вернулся, можно назвать вокзалом. А те выпуклости — транс­портом, их функция — локальный пробой пространства.

Как только вышел из лифта — сразу понял: полное освещение. Свет везде, без теней. Наконец-то можно было рассмотреть, где я.

Да, огромное. Но не настолько, как показалось тогда — в том тумане. Получая знания через скаф — сразу знал размеры. От этой стены, с входами в комплекс — где я сейчас стою — до противополож­ной, с телепортами, всего 250 метров. Локальные пробойники пространства. Или просто — телепор­ты.

Тогда казалось, между телепортами километры. А на деле всего 800 всей стены. И в высоту — 10. На боковых стенах тоже телепорты — во всю стену.

Глава 5.

Глава 5.

Ротный

— Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить? — спросил меня сержант.

— Ну, попробуй! — ответил я.

— Докладываю: во время ночного дежурства при обходе территории я обнаружил странную анома­лию, — на этом он замолчал.

Наша маневренная рота радиообеспечения и разведки уже вторую неделю развернулась на этой по­ляне — для радиоприкрытия общевойсковых учений.

— И это всё, сержант? Давай по существу, — сказал я, слегка раздражаясь.

Я знал их всех. Рота спецназначения — маленькая: три взвода по двенадцать солдат. Особенно ста­рослужащих, знал как облупленных. Поэтому, когда сержант начинал перенимать мою манеру речи, становилось ясно — надо быть настороже. Значит, речь пойдёт о жопе. Или о полной жопе.

— Аномалия находится ровно в двадцати метрах на север от дизель-генераторной. Там два ясеня — те, что верхушками сплелись между собой, как арка. Так вот: если встать, чтобы луна была в арке, по­является плёнка. Такая, как на воде, когда бензин разлили.

— Ну и в чём проблема? Или ты решил, что раз скоро дембель — можно поприкалываться? — я уже конкретно закипал.

— Никак нет, товарищ старший лейтенант! Я возле аномалии и поприкалывался. Разные камешки, ве­точки в неё покидал. Прикольно было: кидаешь камень — он в арку летит, в плёнку попадает — и ис­чезает. С другой стороны не вылетает.

Ещё флягу туда бросал. Отстегнул один конец ремня от автомата, пристегнул к фляге — и туда её. Один конец с флягой — там, другой с автоматом — со мной. Обошёл с другой стороны — а фляги там нет. Вернулся, потянул за ремень — всё вернулось. Ну вот и шёл вас будить, чтобы сделать доклад. А вы как раз возле палатки и курите. И, кстати...

— Что ещё? — перебил я сержанта. — Ты, случайно, вообще не обкурился чем-нибудь?

— А вот, кстати, курение чего-нибудь несёт сильный материальный вред. Меня жаба задавит: сначала за деньги гробишь себя, потом за них же и лечишься.

— Всё, хорош умника лепить. Пошли. Показывай свою аномалию.

Он развернулся и пошёл обратно. Я за ним. Сигарету выбросил, не докурив.

Шли молча. Палатки остались позади, дизель гудел всё тише. В лесу — ни ветра, ни звука, только трава хрустит под берцами.

Когда миновали генераторную, он показал рукой:

— Вон там, между теми ясенями. Видите? Верхушки сомкнулись, словно арка.

Подошли ближе. Он остановился и указал:

— Встать надо вот сюда. Тогда луна точно по центру — и появляется.

Он стал рядом. Плёнка была на месте. Едва заметное дрожание воздуха — как вода с тонкой плён­кой масла.

Я молчал. Смотрел на плёнку внимательно, прищурившись. Не торопясь, будто в голове прокручи­вал список возможных объяснений: отражение? испарение? глюк? Нет — не то.

Я подобрал камень и бросил его в центр арки. Камень вошёл в плёнку и пропал. Ни звука, ни всплеска, ни следа.

— Значит, не бред.

Потом коротко бросил:

— Дай фонарь.

Сержант достал из подсумка свой фонарь. «Сколько раз ему говорил, чтобы нормальный фонарик взял у старшины, — но нет, он со своей жужжалкой расстаться не может». Я включил, посветил в центр. Пучок света упёрся в плёнку и… за ней потух, как будто растворился. Ни отражения, ни пре­ломления, ничего.

Я шагнул вправо, потом влево, проверяя угол. Под определённым углом плёнка исчезала. Возвра­щался — снова появлялась.

— Оптика работает по отражённому свету, а тут будто поглощает.

Фонарь выключил, вернул сержанту.

— Ты закинул туда флягу на ремне? — уточнил я, всё ещё всматриваясь в центр арки.

— Так точно. Забросил. Ремень натянулся, как будто зацепился. Обошёл с другой стороны — а фляги там нет. Вернулся, дёрнул — ремень вернулся, фляга на месте.

— Закинуть можно. Вытянуть можно.

Сделал шаг назад, осмотрел арку ещё раз, потом перевёл взгляд на землю.

— Тропа сюда не натоптана, ветки целы. Значит, первым подошёл ты.

— Привязать бы камеру... — сказал я и тут же махнул рукой. — Ладно.

— Завтра с рассветом возьмёшь ефрейтора Столярова — одного из операторов комплекса радиопере­хвата, не болтливого и сообразительного. Возьмёшь переносной КРП, метров двадцать шнура, сиг­нальные флажки. Поставим точку наблюдения. Внутрь пока ничего не кидаем. Только наружное на­блюдение, фиксация, замеры. Сведения — только мне, рот на замке. Понял?

— Так точно.

Я взглянул на плёнку ещё раз. Потом поднял глаза — луна медленно смещалась из центра арки.

«Да хорошо, что в этот раз гранатами не укомплектовал. Прошлого раза хватило, рыбки, видите ли, захотелось», — подумал я про себя и уже проговорил негромко:

— Посмотрим, что будет, когда уйдёт луна.

Развернулся, чтобы уйти.

В этот момент налетел порыв ветра — резкий, сухой, внезапный. Фуражку сорвало с моей головы, как пустую гильзу со стола. Она взвилась в воздух и, кувыркаясь, полетела в сторону сержанта. Я успел только хлопнуть себя по макушке.

Сержант дёрнулся за фуражкой следом, но не успел. Фуражка, будто почуяв, куда несётся, скользну­ла от пальцев и влетела в арку, а следом за ней — и сержант.

Всё произошло за секунду. Я остался один, стоя перед недвижимой, слегка мерцающей плёнкой. Молчание, непонимание, ступор. Я не сразу пошевелился. Растерянность пришла не в голову — в те­ло. Секунды три стоял, не двигаясь, глядя в то место, где только что был боец.

Резко выдохнул. Подался было вперёд, сделал шаг — и остановился. Лезть туда вторым — без стра­ховки, без связи и экипировки — было бы сверхидиотизмом.

Я быстро осмотрелся. Плёнка ещё держалась, но уже теряла ясность. Луна — в арке, но уже на из­лёте. Времени оставалось считанные минуты.

Развернулся и рванул бегом в расположение. К полевой кухне. Открыл короб с провизией, хватает рядом лежащий пустой вещмешок, быстро его загружает. Дальше к машине ЗАС — берёт радиостан­цию Р-107, тут же армейскую аптечку, новую, ещё не распечатанную, плащ-палатку и чью-то флягу, на вес — полную. Рацию и фурнитуру — в плащ-палатку.