Аврора: Цветок Раскола

Марк I

Сперва, Марк почувствовал тонкий аромат жасмина и чего-то мускусного, запретного, и только после этого – разлепил глаза. Комната показалась совсем незнакомой при утреннем свете, пробивающимся сквозь лёгкие персиковые гардины.

Перевернувшись на спину под тонким одеялом, он определил, что вся его одежда кучей свалена на изящной прикроватной тумбочке. Он инстинктивно потянул на себя нежно пахнущую ткань, силясь прикрыть обнаженную грудь, но наконец, обратил внимание на неё. Ту, которая лежала рядом, точно так же не обременённая одеждой, как и он сам. Серебристые волосы разбросаны по подушке, идеальная линия обнаженного алебастрового плеча, талии… бедра, спрятанного под невесомой бежевой материей.

Воспоминания волной нахлынули на него, заставили чуть ли не захлебнуться. Их откровенный разговор, позже – её прикосновение – сперва робкое, а после – настойчивее и требовательнее. Его руки на её тонкой талии. Он буквально мог обхватить её двумя ладонями. Её тихий шепот у его уха, потом – у самых губ. Её жадность… или его? Уже не разобрать.

Марк медленно поднялся, сел, придерживая одеяло, чтобы не стащить ту часть, что покоилась на бедре Вивьен. Прохладный пол покалывал ступни, заставлял взбодриться, но не способствовал прояснению мыслей. Он был абсолютно трезв вчера вечером… и она тоже. И как так получилось, что они… сделали это. Как он позволил себе так поступить, с замужней женщиной? Взгляд задержался на её воздушном кружевном белье, озорно зацепившемся за край резного табурета. Марк глубоко вдохнул и очень тяжело выдохнул.

– Ты всегда такой сосредоточенный по утрам? – раздался хрипловатый, но от этого не потерявший мелодичности, голос Вивьен.

Марк не смог заставить себя обернуться и поглядеть прямо ей в лицо. Ему было стыдно и неловко…. Словно он мальчишка какой-то. Он что, никогда в жизни не занимался любовью с женщиной, в конце концов?!

Но сидел он молча, глядя в пол, пока её голос тянул тонкую струну между ними, словно одна из её мелодий.

— Мне было хорошо, — продолжала она спокойно, будто речь шла о посиделках за чашкой чая. — Ты, наверное, думаешь, что это ошибка. Но я не хочу больше жить по правилам, которые давно ничего не значат. Мой муж... — она задержала дыхание, — В каждом городе у него — кто-то. Милая ложь в письмах, пустота в голосе. Я устала быть идеальной женой.

— И что теперь? – Марк поднял глаза, но так и не оглянулся на неё. Лишь моргнул, будто прогонял воспоминания, обрывки сцен.

— Теперь... я хочу жить, – послышался шорох ткани, скользящей по её гладкому телу. – Без вины. Без оглядки. Я устала притворяться, что мне всё равно, – Вивьен проползла по кровати, встала и подошла вплотную к Марку. – А вчера — я была собой. И мне это понравилось. Ты тоже был собой, Марк.

— Я не привык к такому, – буркнул он, опуская взгляд.

Она стояла перед ним, закутанная в противоположную сторону одеяла. Другой стороной прикрывался он сам, так и не осмелившись посмотреть ей в глаза. Они всё ещё очень ярко отпечатывались в его памяти, когда она склонялась над Марком в лунном свете, проникающем через тонкие гардины. Какая она была тогда…. Нереальная, дикая, оголодавшая….

— Потому ты мне и нравишься, — мягко улыбнулась Вивьен. — Ты честный. Ты не умеешь притворяться.

Говорить было трудно. Горло сдавливало, будто он проглотил что-то острое. Она разжала пальцы и тонкое одеяло, с тихим шелестом, упало к их ногам, открывая взору Марка всё, чего он так стыдился и боялся вновь увидеть.

Марк рефлекторно отвёл взгляд, сжав губы в тонкую линию. Он почувствовал, как лицо обжигает жар, как кровь тяжело стучит в висках. Он не был готов. Ни к её телу, ни к её спокойствию, ни к своей собственной реакции организма, откликнувшегося на её идеальные формы.

— Не надо… — глухо сказал он, не поднимая глаз.

Вивьен не сделала ни шага назад. Почему бы ей просто не оставить его в покое, позволить собрать свои вещи и прикрыть срам.

— Почему? — в голосе Вивьен не было вызова, лишь тишина, спокойствие и странная открытость.

— Потому что я не знаю, что теперь делать, — выдохнул он, словно признание вырывали изнутри. — Я… не умею вот так. Как ты. Как он, — последнее слово было горьким, как полынь.

Она шагнула к нему, прижалась плоским белым животом к его лицу, коснулась пальцами его напряженного плеча. Марк всё ещё стискивал одеяло, не в силах пошевелиться. Её прикосновение было осторожным, почти невесомым. Запах жасмина проникал всюду, переворачивал мозг.

— Я не жду обещаний. Это было… то, что нужно было мне. Мне было хорошо с тобой, Марк. — её голос тал тише, она провела ладонью по его волосам. — Потому что ты слушал. Потому что смотрел на меня, как будто я — настоящая. А не жена, певица, украшение. Просто — женщина.

Он наконец поднял голову, посмотрел на неё. И увидел не лёгкую, порхающую Вивьен с бала или занятий. Не ту, что завораживает одним взглядом. А ту, что дрожит внутри, но держится. Слишком долго держалась.

— Мне тоже было хорошо, — сказал он, с трудом. — Но от этого… не легче.

Она чуть улыбнулась — без торжества, без игры. Глянула на него сверху вниз и вновь притянула его голову к своему животу и груди.

— Я понимаю. Но, знаешь, я бы не отказалась повторить. Не потому, что хочу тебя удержать. А потому что рядом с тобой я наконец не чувствую себя чужой в собственной жизни.

— Я не готов, — признался он, едва слышно, отворачиваясь и медленно отстраняя её от себя.

Вивьен кивнула. Всё так же спокойно. Шагнула назад и отошла, схватив с вешалки тонкий шёлковый халат. Завязала пояс, нарочито небрежно, и прошла к зеркалу.

— Тогда иди. — В её голосе не было упрёка. Только тепло удовлетворения. — Но, если когда-нибудь захочешь — вспомни мои слова.

Марк ещё несколько секунд сидел неподвижно, прежде чем наконец начал собирать свою одежду. Каждое движение казалось болезненно выверенным. Он старался не смотреть на неё, натягивая брюки и поправляя манжеты. И всё же — перед самым выходом он задержался на пороге.

Микта I

Главный Вестибюль ожил, впервые за последние месяцы. Микта стоял вместе с Теей и Тмином и ждал начала объявления от Госпожи Мунремур. Все и так знали, в чём заключается это объявление, но всё равно взволнованно поглядывали на возвышение и делали вид, будто совершенно спокойны.

Тмин, засунув руки в карманы и прищурив глаза, поглядывал на всех собравшихся так, словно осматривал свои собственные владения в каком-то загородном особняке. Доротея, напротив, теребила себя за волосы и время от времени вздрагивала, то ли от сквозняков над мраморным полом, то ли – от утомительного ожидания.

Уже полчаса прошло, как всех студентов и преподавателей собрали тут для того только, чтобы услышать официальное объявление об отмене карантина. Микта посмотрел на своего куратора – Госпожа Морвейн стояла тут, рядом, и убедительно просила Ройса Тарвина, чтобы тот прекратил выкрикивать футбольные кричалки и угомонился. Пятнадцатилетний Ройс, выше Морвейн на целую голову, раскаивался в голос, но и одновременно – бросал многозначительные улыбки в сторону Элоры Квест. Микте хотелось сказать Ройсу пару ласковых, чтобы тот одумался и не заставлял куратора отвлекаться на его глупости, но боялся подойти к рослому одногруппнику.

– Смотри, – Доротея коснулась локтя Микты и он отвернулся от Ройса. – Там, у лестницы.

Микта поглядел туда, куда указывала Тея, но не мог понять – что именно она хочет ему показать. И лишь тогда, когда и Тмин наконец тоже увидел то, что происходило у лестницы – Микта не знал что и сказать.

— Вот дерьмо, — отреагировал за Микту Тмин.

– Он же его сейчас…. – испуганно пробормотала Тея, намотав прядь волос уже на кулак.

Господин Грамен, вцепившись в рубашку Господина Дарво, с дикой яростью в глазах, с силой прижимал историка к колонне. Вокруг раздавались шепотки, возбуждённые вскрики. Госпожа Хло семенила вокруг Господина Грамена и беспомощно махала руками.

– Господин Грамен! – вопила она, оглядываясь в поисках подмоги. – Господин Грамен, пожалуйста, опустите его. Марк!

– Они же взрослые преподаватели…. – Микта тоже недоуменно огляделся, понятия не имея, почему взрослые образованные люди устраивают драку на глазах у детей.

– Марк! – голос Госпожи Хло скорее раздражал, чем заставлял Грамена успокоиться. – Ну помогите же, кто-нибудь!!!

Позади Микты послышался шум и движение. Госпожа Морвейн тоже увидела то, что наблюдал теперь весь Вестибюль. Она тяжело вздохнула и начала пробираться вперёд, в сторону сцепившихся, приказав всем своим первокурсникам стоять на месте и делать это тихо.

— Заткнись, — процедил Марк Грамен сквозь зубы.

— Почему? Ты боишься, что она услышит? — Дарво слегка повернул голову. — Или боишься, что она уже слышала?

Микта подумал, что Дарво смотрит на их куратора, думал, что он вновь взялся за издёвки над Морвейн и Граменом, как всегда это делал, но ошибся. Историк не смотрел на Морвейн, он смотрел совсем в другую сторону. Микта и Доротея проследили за его взглядом, но так и не поняли, кому были посвящены эти слова.

Морвейн подошла к ним быстро, но без суеты. Она шла по залу как человек, которому под силу разнимать даже драконов, если потребуется. Студенты расступались перед ней, не столько по приказу, сколько под давлением её хрупкой, но абсолютно не поддающейся энергии. Даже Ройс, теперь не жаждущий внимания, молча спрятался за спину Элоры.

– Элия, – Госпожа Хло зацепилась за неё взглядом и поспешила к их куратору. – Элия, я не знаю что…. Помоги…. – начала заикаться она.

– Ох, Марк, ты такой романтик, такой…. – Дарво не договорил, потому что его взгляд пресёкся со взглядом Морвейн.

Марк Грамен тоже оглянулся, чтобы увидеть того, кто заставил Дарво замолчать и опешил, когда увидел Морвейн. Его глаза сузились и он вновь отвернулся к Дарво, отпускать его он и не собирался.

Дарво в свою очередь, больше ничего не говорил и почему-то избегал смотреть на кого либо. Он выглядел теперь как провинившийся ученик, хоть и с неизменной самодовольной улыбкой.

– Да сделайте же что-нибудь! – не успокаивалась Госпожа Хло, заламывая руки.

Микта, Тмин и Тея переглянулись, раскрыв рты. И не они одни. Они еще помнили, как на Дне Урожая, их куратор вышла на помост вместе с Дарво, как станцевала с ним. Но кто бы мог подумать, что один танец мог повлиять на поведение историка так кардинально. Или тут было что-то другое?

– Та что тут, чёрт возьми, происходит? – вмешался Рагнар Штерн, появляясь за спинами Морвейн и Хло. – Реллан, что за представление?

Госпожа Хло благодарно всплеснула руками и отошла в сторону, пропуская Штерна вперёд. Морвейн осталась на своём месте, взглядом требуя от Дарво объяснений. И от Грамена тоже, но видела лишь его затылок.

– Та так, – усмехнулся Дарво, видимо, больше не в силах выдерживать напор Морвейн. Тот факт, что он прижат к колонне парой мускулистых рук – его как-то не особо беспокоил. – Моя дорогая Морвейн, Вы тут совершенно не причём, – елейным голосом заверил её историк.

Морвейн чуть склонила голову, словно спрашивая – а кто причём? Она сделала шаг ближе, словно была готова раскидать мужчин по углам. Микта замер, а Доротея издала какой-то странный звук, будто споткнулась и чуть не упала.

Штерн взял Грамена за плечо и медленно отстранил от Дарво. Тот повиновался и разжал пальцы, высвобождая историка из своей хватки. В ту же секунду, с противоположной стороны Вестибюля вышла завуч – Госпожа Мунремур и, с помощью голубого энергетического знака, усиленным голосом призвала всех в тишине и порядку. Кажется, она не обратила внимание – что творилось у колоннады. Головы студентов и преподавателей, без особого энтузиазма, повернулись в сторону возвышения. Преподаватели у лестницы – тоже успокоились, хотя и не сразу. Микта видел, как подёргивается лицо у преподавателя зелий и настоек, как переглядываются Штерн и Хло. Как безмятежно улыбается Господин Дарво, поправляя ворот рубашки, и как морщит нос Элия Морвейн, окруженная своими коллегами.

Артур I

Странное оцепенение стояло в воздухе. Карантин официально отменили. Про вирус вроде бы все уже и позабыли, хотя не прошло и недели, как очнулись в лазарете двое первокурсников. Они ещё лежали в постелях, слабые, но стремительно идущие на поправку, подбадриваемые визитами приятелей и Элии – их куратора. Артур тоже несколько раз заходил и заметил, что посланник Виннетстоуна всё еще дежурит там, неизменной мерцающей статуей величественного леопарда. Только вот самого директора не видно, и на собраниях он не появляется, поручая все распоряжения Мунремур.

Артур протёр стёкла очков и развернул письмо от своей сестры Оливии, которая жила в Флорсбии и, отойдя от дел архивариуса, время от времени устраивала себе путешествия в разные уголки мира. Это письмо было написано в Вириди и пришло вчера. Плотная бумага пахла её духами и дорогими чернилами. Почерк – уверенный, размашистый, чуть наклоненный влево – упрямый, как и сама Оливия.

«Дорогой Артур,» – начиналось письмо. – «Пишу тебе из Сильвенда, небольшого, но очень занятного городка, к востоку от столицы Вириди. Городок весь утыкан мшистыми колоннами и пропитан морским бризом.»

Да, Оливия не менялась. Даже в семьдесят пять она умудрялась быть энергичной, любопытной и страшно жадной до знаний, чего-то нового.

«Я приехала на пару недель, подышать морским воздухом и навестить своего старого приятеля из Академии Вириди – Господина Тенара. Ты должен его помнить – маленький энергичный старичок, всегда настроенный на диалог, но абсолютно не приспособленный к жизни вне своего мирка, в стенах Академии. В первый же день мы выпили с ним по бокалу вина из Санлока и поболтали о жизни. И наш дорогой Господин Тенар рассказал кое-что любопытное.

Артур, здесь затевается нечто… не знаю, как это назвать. Нечто непонятное. Все преподаватели, коллеги Тенара, ведут себя так, словно готовятся к великим свершениям, которые изменят мир. И среди студентов ходят, не менее тревожащие, настроения. Все говорят о каких-то новых проектах и новых подходах к образованию архиев. Присмотрись и к своим коллегам – может у вас там происходит нечто подобное.

Но здесь, в Вириди, я прямо чувствую, как растёт некое, необъяснимое напряжение, словно перед бурей. Словно что-то грядёт. И это «что-то» не совсем хорошее. Не хочу тебя пугать, Артур, или показаться очень впечатлительной….ну, ты меня знаешь. Но Господин Тенар также поведал мне о том, что оба его сына записались в архийскую армию. Понимаешь, не на службу ВСА, а именно – в ряды солдат. Что-то назревает, я чувствую это во всём меня окружающем.

И насчёт природы меня окружающей. Цветы Аррималиса! Ты когда-нибудь, видел самолично, чтобы он цвёл багрово-алым цветом? А я видела! В оранжерее, при здании Совета. И какого было моё удивление, когда я не обнаружила там молочно-белых бутонов, какие привычно распускаются в конце лета. Там щерились лишь какие-то красные пасти таких знакомых, и одновременно – чужих цветов!

Артур, береги себя. Всё это не просто так, что-то грядёт, настроения неспокойные. Не знаю, когда мы встретимся, но хотелось бы тебя увидеть. Может быть мне удастся приехать к тебе осенью.

Твоя любимая и единственная сестра, Оливия.»

Артур свернул письмо, бумага хрустнула под его пальцами. Он сидел в оцепенении, не в силах собрать свои мысли во что-то целостное, единое. Вокруг него словно пропали все звуки, а перед глазами стоял образ таинственного, легендарного цветка – Аррималиса.

Цветок Раскола – так его называли в древних легендах, когда ещё записывали их рядом засечек и рун на коре. Аррималису доверяли больше, чем звёздам, больше чем договорам между правителями государств. «Если кровь рождается из лепестков – прольётся и кровь человеческая» – гласил девиз одного полузабытого государства, на гербе которого красовался Цветок Раскола.

Но в саду АВРОРА должен расти этот высокий и пышный цветок с зазубренными лепестками и длинными узкими листьями. Артур сам видел его в прошлом году – белоснежные бутоны…. Но где? В которой из теплиц? Нужно было убедиться.

Он выглянул в окно, выходящее на сад и вереницу стеклянных крыш теплиц вдали. Тёмную фигуру Амаранта, бредущего от одного куста к другому, с садовыми ножницами на перевес. Рубашка у него была расстёгнута, а волосы собраны в небрежный узел на затылке. Амарант Нокс уже полностью поправился и сразу приступил к своим обязанностям – с понедельника, выйдет и на занятия.

Артур Мглин поднялся со стула, аккуратно сложил письмо сестры в стол и вышел из своего кабинета. Он направился прямиком в сад, к Ноксу. Амарант точно должен знать, он-то и покажет Артуру пророчащий цветок, если конечно Артур не ошибался в наличии оного в Академии.

Ковры на втором этаже приглушали его шаги, но камень башенного пандуса мгновенно вывел Артура в реальность, соприкасаясь с его ботинками и разнося эхо по всему гулкому витку. Раннее летнее утро, конца фараса, не располагало обилием студентов на учебных этажах, а уж тем более – в последний выходной, перед полноценной рабочей неделей. Да и коллеги не особо рвались бродить по коридорам, предпочитая комнату отдыха, либо же – собственную постель.

Но впереди Артура, у самого выхода в Главный Вестибюль, послышались торопливые шаги. Спустя мгновение, перед Артуром появилась Элия, с книгой в руке и задумчивым взглядом. Артур сразу догадался, что она сидела в саду, но так и не посмела потревожить Нокса, полностью погрузившегося в заботы о растениях. Артур очень любил этих двоих, Элию конечно больше, но никак не мог понять – чего это они так тянут с раскрытием своих истинных чувств друг перед другом. Ведь даже Хейд заметил, как Амарант смотрит на Элию через стол, в те редкие дни, когда появляется в учительской. Преподаватель философии архиев сам указал это Артуру, после обмена домашними заданиями студентов, пару дней назад. А если уж Теодор Хейд что-то заметил – это уже точно показатель.

– Артур? – Элия так задумалась, что чуть не столкнулась с ним на узком серпантине пандуса. – Привет, как ты? – машинально спросила она, но подняла взгляд и заметила выражение его лица. – Что-то случилось?

Айрик I

Очертания кабинета зелий и настоек вновь тонули в паре и жаре от кипящих котелков. Айрик, как обычно, стоял за последней партой и помешивал своё бодрящее зелье специальной палочкой. Он всё смешал правильно, но только вот беда – не видел, что там ещё Господин Грамен написал на доске, в примечаниях к рецепту, потому что комнату заволокло бледно-фиолетовым дымом, плотным, как суп.

Сам Грамен сидел за своим столом и не спешил пройтись между рядами и поглядеть – что там наготовили его ученики. Он вообще, в последние дни стал каким-то странным. Нервным и замкнутым, словно его мучили некие неразрешимые проблемы. Да и Господин Дарво добавлял преподавателю зелий забот, болтая о каких-то там двусмысленных «ночных романсах».

Айрик с первых занятияй у историка – сразу невзлюбил Дарво, а Грамена уважал и очень даже заинтересовался зельеварением. Но постепенно – ситуация менялась. Особенно после Дня Урожая.

Теперь, после того отчаянного поступка Морвейн, когда куратор Айрика потянула Дарво на танец – он стал гораздо приятнее в обращении и не позволял себе задевать и язвить как самой Госпоже Морвейн, так – и её подопечным – первокурсникам. Айрик же, больше не получал от историка насмешки в свой адрес и даже однажды получил «отлично» по своей самостоятельной работе.

Из котелка Герхарда неожиданно повалил тёмно-серый дым и в кабинете совсем стало нечем дышать. Господин Грамен тогда только встал из-за стола и открыл окна.

– Лакстон, можете собирать вещи и отнести остатки ингредиентов обратно в шкаф, – раздался громкий голос Господина Грамена. – Сегодня, урок для Вас окончен.

Герхард растерянно огляделся, ища поддержки у сокурсников, но никто не откликнулся, все лишь сочувственно смотрели на него. Айрик почувствовал, как внутри него вспыхивает чувство несправедливости – ведь Грамен должен был направить студента, приглядывать за процессом. Неудивительно, что кто-то попросту не справился.

– Господин Грамен, – раздался голос Доротеи где-то впереди. – Вы не справедливы к Герхарду. Ему нужна была помощь, он десять минут назад поднимал руку и ждал её от Вас, – озвучила она мысли Айрика.

– Калидиан, – голос преподавателя стал раздражительным. – Вы не в праве указывать преподавателю где он несправедлив и как ему следует действовать. Лакстон не справился с заданием, как и не справлялся со своими самостоятельными работами. Если бы он хоть немного уделил этому внимание, – послышался звон стеклянной палочки о поверхность доски. – У него бы всё прекрасно получилось.

Айрик был поражен, каким тоном Господин Грамен разговаривал с Доротеей. Он всегда относился к ней с симпатией, как к самой способной ученице курса, по своему предмету. Но что произошло теперь?

– Та мы все в дыму, ничего не видно! – раздалось возмущение, тоже со стороны передних парт. – Я сам ничего не могу разобрать, что там на той доске написано! – Айрик узнал голос Тмина.

– Вы можете встать и подойти ближе, Калидиан, – чуть ли не сквозь зубы проговорил Грамен.

Айрик понял, что ни за что теперь не выйдет из-за своей парты и не приблизиться к столу преподавателя зелий. Как-то раз Айрик шел по коридору на третьем этаже, мимо библиотеки и услышал, как Марк Грамен нависал над Элией Морвейн, осыпая её откровенными оскорблениями, причём совершенно неуместными. И почему? А потому что она просто-напросто очень беспокоилась о зараженных, лежащих тогда без сознания в лазарете. Изматывала себя постоянными поисками способов изгнания вируса. Айрик не знал, как вообще можно обвинять в чём-либо Госпожу Морвейн? Она всю себя отдала заботам и беспокойствам за своих подопечных. Даже родители Айрика не обременяли себя подобными жертвами, когда он ещё жил с ними, когда ещё не узнал, кто он на самом деле.

Котёл Айрика булькнул и содержимое стало быстро сворачиваться в нечто вязкое и тугое, превращаясь в одну большую фиолетовую клёцку. Он даже не стал придумывать способы по реабилитации своего бодрящего зелья. Он попросту потушил огонь, собрал свои вещи и, натянув капюшон до самого носа, стремительно покинул душный кабинет. За его спиной послышался голос Господина Грамена, призывающий к немедленному возвращению обратно, но Айрик проигнорировал его.

Айрик бродил по коридорам, пока не нашёл один из тех тупиков, куда почти никто не заглядывал. Здесь стены были холодные и шершавые, окна — старые, с потеками, а подоконник узкий, но вполне пригодный, чтобы на него забраться с ногами. Он устроился, сжавшись, словно хотел уменьшиться до размеров какого-нибудь полевого зверька, спрятаться в этой тени от всего. От едкого дыма, от несправедливого голоса Грамена, от собственных мыслей.

В груди что-то сжималось — злость, бессилие, чувство вины, раздражение. Он знал, что его варево пошло не так. Знал, что мог бы справиться лучше. Но он же старался. И вряд ли можно стараться, когда над тобой давит взгляд человека, которому будто бы вообще нет дела до тебя.

Вдруг за углом послышались шаги. Лёгкие, уверенные. Айрик уже собирался съёжиться ещё сильнее, надеясь, что его не заметят.

— Айрик? – раздался знакомый голос.

Он поднял голову. Перед ним стояла Госпожа Морвейн. Лицо её было озабоченным, но добрым. Она остановилась чуть поодаль, не приближаясь, без приглашения.

— Всё в порядке? — спросила она негромко.

Он хотел кивнуть. Сказать, что всё хорошо. Привычно закрыться. Но когда посмотрел ей в глаза, понял — нет, не выйдет. Она видела его насквозь, так же, как всегда видела каждого из своих студентов.

— Не совсем, — наконец выдохнул он. — Я… сорвался. Ушёл с занятия.

— У Грамена? — уточнила она. Айрик кивнул. — Что случилось?

Он колебался. Но Морвейн не торопила. Просто стояла напротив, и в ней не было ни тени раздражения, ни упрёка.

— Он... — Айрик сжал руки в кулаки. — Он был несправедлив. И к Герхарду, и к Доротее. Я видел, как она старалась защитить нас. Но он... будто срывался на всех подряд. А потом и моё зелье не вышло, и я... просто не выдержал.

Веда I

За дверью комнаты послышались шаги. Веда и Луция одновременно оторвались от конспектов, прислушиваясь к движениям в коридоре. Луция всё ещё пребывала в подавленном состоянии, но старалась отвлекаться на всё, что могло отвлечь её от тяжелых мыслей, по поводу скорого отъезда домой. Она даже взялась перечитать все свои конспекты за два года обучения, чтобы хоть какая-то частичка АВРОРА осталась в ней, осталась в памяти. Веда же считала, что Луция скоро погрузится в другой мир, в мир другой Академии, и забудет о том, что с ней было тут. Но об этом, она конечно подруге не говорила, чтобы не расстраивать её ещё больше.

– Это наверное Сильвестра и Нико переезжают на шестой этаж, – грустно вздохнула Луция, принимаясь заплетать в быструю косу, прядь волос.

– Переезжают? – не поняла Веда. Неужели все здесь решили поперемещаться в пространстве, посотрясать воздух во время, когда следует сидеть тихо и держаться своего места?

Луция подняла на Веду недоуменный взгляд, будто она сказала нечто очень глупое. Но потом смягчилась.

– Они переходят на третий курс, – объяснила Луция, расплетая косичку непослушными, нервными движениями, от чего волосы сбились в узлы. – Сдадут на днях свои зачётные листы Господину Мглину и перейдут под кураторство Госпожи Вейлант, – медленно проговорила она, словно рассказывала какую-то волшебную историю.

Веда задумчиво вернулась к своему конспекту. Она только от Луции узнала – каким образом сменяются курсы в Академии. Веде никто этого не рассказывал, да и она думала ,что для всех есть начало и конец года. А оказалось, что у каждого студента – это происходит индивидуально.

– Да, – продолжала Луция. – Можно хоть сейчас подать прошение на сдачу экзаменов и перейти на следующий курс, – она откинулась на подушку и уставилась в потолок. – Но большинство всегда ждут последнего дня….

– Уверенна, что ты тоже, по приезду в Вириди, сможешь попасть сразу на третий курс, – улыбнулась Веда.

– Да, наверное, – согласилась Луция, но без особой радости в голосе. – Но я всё ещё надеюсь, что мама немного задержится, чтобы мне удалось побывать ещё раз на Танце Листьев! – сказала она с куда большим воодушевлением.

Веда тряхнула головой, кивая. Она тоже на это надеялась, чтобы Луция, покидая АВРОРА, набрала себе побольше позитивных воспоминаний, чтобы не грустила в пути. Чтобы смогла поделиться своими впечатлениями с новыми сокурсниками в Вириди и поскорее нашла себе новых приятелей. Чтобы поменьше чувствовала себя одинокой и покинутой – Луции это было противопоказано.

– Ты же мне будешь писать? – очередной раз спросила Луция, косясь на маленький цилиндр меркилата на столе. – Я тебе сразу напишу. Пришлю, вместе с письмом, первое, что увижу, когда войду в ворота Академии Вириди, – она захлопнула свою тетрадь и швырнула её на тумбу.

За окном зашумел дождь, свинцовые тучи которого висли над крышами Академии весь день. Стало слегка зябко, но и более уютно, как дома…. Дом… Веда уже и позабыла, что это такое.

– Хм… – протянула Веда, приподнимая театрально-недоверчивый взгляд от своего конспекта по истории. – А если это будет твой новый преподаватель по травам и грибам?

Пару секунд они сидели молча, уставившись друг на дуга. А потом – одновременно прыснули единым девичьим хохотом. И было в этом смехе что-то грустное и неотвратимое, тем не менее – это был смех.

– Значит, я отрежу кусочек от его одежды и вложу тебе в письмо, – всё ещё улыбаясь, заверила Луция. – А ты потом должна будешь угадать – с какого именно элемента гардероба был взят образец, – закончила она, изображая менторский тон, очень похожий на манеру Господина Мглина вести уроки.

- Мда, – сказала Веда. – Тогда тебя точно, совсем скоро вернут нам. – сказала она так, что даже сама поверила в свои слова.

– Да, – кивнула Луция, чуть менее весело, но продолжая удерживать на лице заговорщическую улыбку.

Время близилось к вечеру, шаги и возня в коридоре прекратилась. Только в соседней комнате упражнялась в пении Джулия. Луция хихикнула, услыхав очередной куплет старой народной песни, и соскочила со своей кровати. Веда наблюдала, как та выдвинула ящик и принялась вытаскивать оттуда какие-то материи, перья, листья и искусственный мех.

– Нам нужно приготовиться к празднику, – прокомментировала свои действия Луция. – Конечно, костюм на Первое Кальдура – это секрет каждого участника…. – девушка хитро прищурилась и посмотрела на Веду, поверх стола. – Но я считаю, что это глупости.

– Ты имеешь в виду то, что рассказывал нам Господин Мглин сегодня утром? Про индивидуальные наряды, – уточнила Веда, тоже откладывая в сторону конспект и опускаясь на пол, рядом с подругой. – Если честно, я совсем ничего не поняла, что он имел в виду. И в чём, собственно, состоит этот праздник с маскарадом, тоже.

Луция посмотрела на неё округлившимися глазами, но потом вспомнила, что Веда не чистокровная архийка, и ей, конечно, никто всё детство не рассказывал о архийских праздниках и всех тонкостях этого мира.

— Веда, да это же один из самых древних ритуалов в культуре архиев! — воскликнула Луция, сбрасывая на пол ворох тканей. — Первое Кальдура — это не просто праздник, это своего рода обряд… ну… символическое перерождение. Сбросить старую кожу, как змея. Надеть маску — значит примерить на себя новое «я». Переосмыслить, кем ты был, и кем хочешь стать.

— Хм… — протянула Веда, отодвигаясь чуть назад, чтобы освободить пространство для вороха тканей. — Значит, надо притворяться кем-то другим?

— Нет, наоборот, — Луция чуть приподняла палец, изображая учительницу. — Нужно быть собой, но… через образ. Как бы это сказать… если ты в этом году чувствовала себя, скажем, лисицей, — она ухмыльнулась, — Но не имела возможности ею быть, то в этот день — пожалуйста. Всё позволено. Даже признаваться в чувствах, если хочешь, — добавила она шепотом.

Веда фыркнула и отвела взгляд. Нет, она не хотела никому признаваться в чувствах. Ну, может быть…. Может быть Фрей поправится к празднику и Веда сможет его там увидеть. Хоть бы снова ничего плохого не произошло в стенах Академии. А то теперь на каждом шагу заговор, недомолвки и тревога, которая тянется непрерывной широкой лентой, пронизывая собою каждый день и ночь.

Амарант I

Всю ночь шел дождь. Амарант сидел в кресле перед тлеющим камином и ни на минуту не сомкнул глаз. Он решал, стоит ли рассказывать Мунремур о Аррималисе, или ещё рано. Мглин и Морвейн уже знают, но тоже пока ничего не говорили ей, словно ждали весомый повод. Известие об этом древнем знамении могло привести к панике и пересудам. А после победы над вирусом – все и так на нервах. Даже подготовки к предстоящему празднику не помогали отвлечься от тревог.

Амарант не читал газет, но тем не менее – догадывался о политической ситуации в мире – по разговорам студентов, преподавателей. По наблюдениям за людьми за воротами Академии. Даже земля чувствовала приближение чего-то масштабного, чего-то великого…. Но не обязательно – хорошего. Астрогелии в четвёртой теплице потускнели и Амарант уже несколько раз наблюдал, как она буквально выстреливали снопом пыльцы, выстраивая из неё изображения, разной формы и вида. Архии, которые обучались на ясновидящих – частенько использовали пыльцу Астролегии эфирной для своих тренировок. Амарант же – запер теплицу под номером четыре и попросил Эванжелину Райт не входить туда, объясняя свой запрет тем, что Астролегии стали источать галлюциногенные пары. Райт серьёзно отнеслась к его запрету, но посчитала разумным – не делиться этим со своими сокурсниками. Амарант ей был искренне благодарен – не хватало ещё, чтобы студенты надышались пыльцой – просто, чтобы поймать кайф.

За окном забрезжил рассвет. Тусклые солнечные лучи пробивались сквозь редеющие тучи и робко проникали в жилище Амаранта. Вчера он получил послание от завуча, чтобы все преподаватели собрались сегодня после занятий в актовом зале. Он догадывался – почему.

Амарант уважал традиции, особенно те, которые сближали с природой и циклом смены сезонов. Но когда приближалось Первое Кальдура – он мысленно вздрагивал, вспоминая прошлые праздники Танца Листьев. Потому что в традициях первого дня осени притаился маскарад.

И ладно – студенты. Им это нужно и интересно. Создать интригу и щегольнуть нарядами, костюмами животных, мифических существ и осени. Покрасоваться своими умениями и поплясать в хороводах. Но зачем участвовать преподавателям? За все семнадцать лет, которые Амарант прожил в АВРОРА, ему удавалось как-то избежать участия в маскараде. То выпадало полнолуние, и ему было не до переодевания. Множество раз он и вовсе проспал праздник. Однажды даже заболел. В этом году тоже предпочёл накрыться одеялом и провести замечательные часы в сновидениях… Но Медб Мунремур посчитала иначе.

Ещё перед Балом Морила он дал слабину – согласился вырядиться в костюм и появиться в Главном Вестибюле, где на него пялились все, кому не лень. Да, в тот вечер он прекрасно провёл вечер в обществе Морвейн, и даже помог ей отделаться от пьяного Грамена. Теперь же – всё совсем по другому. Его заставят напялить какой-то идиотский костюм и плясать в хороводе. Нет, уж лучше он постарается попросту не появляться в здании Академии эти несколько дней. Может быть, его даже не заметят.

Амарант улыбнулся своему плану, который использовал каждый год, и каждый год – этот план срабатывал. Но в этом году появилась одна деталь, которая разрушала все его надежды на тихий вечер перед камином, пока АВРОРА кружит в Танце Листьев. И эта деталь – его бельчонок, его хитрая лиса, которая тоже ненавидела шумные гулянья.

Образ Морвейн проявлялся в его воображении всё ярче, всё отчётливее. И он хотел увидеть её сегодня, заглянуть в её глубокие глаза, цвета сумеречного леса. И для этого ему необходимо выйти из хижины. Вот дилемма.

Амарант поднялся медленно, будто каждая мышца не спешила возвращаться к дню. Он ещё раз взглянул на затухающие угли в камине, затем на окно — за которым рассвет, выцветший и прохладный, как трава, которую только что тронул иней. Дождь закончился, но мир был ещё влажным, полусонным, будто колебался — просыпаться или остаться в тумане.

Он накинул плотную рубашку, зашнуровал кожаные ботинки, повязал ремень с ножом, — всё привычно, ритуально. Ступая по дощатому полу, он на мгновение остановился перед полкой с флягами и травами. Взял пучок сушёного тимьяна, бросил в чайник, поставил кипятиться — пусть будет отвар для бодрости, а может, и от дурных мыслей.

Первый урок сегодня был у первокурсников, подопечных Морвейн. Их было больше всего и следовало следить, чтобы никто не получил травм или сыпи от особо опасных растений. Хорошо, что среди них была неразлучная троица – Калидианы и Раффи. Они-то знали, как следует себя вести и облегчали ему работу, отдёргивая особо любопытных своих сокурсников. Пусть даже и сам Тмин норовил иногда сунуть нос в, не предназначенный для этого, горшок с удобрениями.

Дальше, у Амаранта были четыре часа свободного времени. Он предпочёл посвятить это время рубке дров и короткому сну. Выпив две чашки холодного отвара тимьяна, Амарант занёс сырые дрова в хижину и вывалил их перед камином для просушки. Когда орудуешь топором – мысли разбегаются во все возможные стороны, оставляя сознание совершенно чистым и свободным от их гнёта и тревог.

Под потрескивание камина, Амарант Нокс прилёг в постель и провалился в рваную, неспокойную дремоту. Разлепив глаза, обнаружил у себя на груди тяжесть – Эшелон обожал это место для сна. Амарант не возражал, но пришлось подняться, придерживая сонного кота.

Занятие у третьекурсников прошло не совсем так, как Амарант планировал. Сильвестра Орн и Нико Селарта вчера перешли на третий курс и уже сегодня затеяли свою излюбленную игру в новом коллективе. Амарант кое-как закончил урок, представляя себе, как из Селарты вырастает новый, модернизированный Дарво, с его постоянными издёвками и двусмысленными намёками в адрес преподавателя. Естественно, прозвучавшими не на прямую, а непосредственно шепотом, в уши Орн, напоказ новым сокурсникам.

Послеобеденное время неумолимо приближалось. Кровать манила его в свои объятья, но Амарант всё-таки поднялся со ступени крыльца, стянул с себя рубашку, пропитавшуюся потом, сырой землёй и дымом. Он подхватил свежую со спинки стула, где сушил её после стирки, и сосредоточенно застегнув все пуговицы, направился в сторону Академии.

Элия I

Они вырвались. Как же хорош этот осенний воздух! Это хмурое небо, запах сырой земли и листьев. Элия отпустила руку Амаранта и глубоко вдохнула – пыль, блёстки и затхлые перья остались позади.

– Что это было, Морвейн? – раздался, ничуть не запыхавшийся, голос Амаранта, стоящего рядом и не спускающего с неё взгляда. – Я чувствую себя подростком, сбежавшим от учителя, который засёк место твоих перекуров на перемене.

Они стояли перед крыльцом Академии и улыбались друг другу, как умалишенные. Ей захотелось расхохотаться, для полноты картины, но смех никак не мог вырваться наружу. Слишком много тревог и переживаний крутились в голове последнее время.

– Артур задержит Мунремур ненадолго, – Элия уже не улыбалась. – У нас есть немного времени, чтобы затаиться и не возвращаться туда.

Она заметила, что и Амарант тоже принял серьёзный вид и тоже поглядывал на парадные двери. Они стояли в паре шагов друг от друга и не знали, куда податься дальше. Как-то сложно всё стало вдруг, гораздо страшнее, чем проскочить мимо Кроуэлла.

– Там кто-то идёт, – вдруг насторожился Амарант и чуть пригнулся, указывая взглядом на крыльцо. – Нужно отойти.

Элия тоже заметила движение у парадной двери, приготовилась бежать вдоль аллеи, но Амарант слегка подтолкнул её за угол Академии, в заросли плюща. Туда было скорее всего добраться.

Они юркнули за угол. Элия невольно вжалась спиной в грудь Амаранту и замерла, вслушиваясь в стук его сердца. По ступеням крыльца спустилась высокая и тонкая фигурка Ластриэль. Женщина недовольно осмотрелась по сторонам и, не обнаружив поблизости того, что искала – вернулась обратно. Элия знала, что Ластриэль не пожелает пачкать своё платье о высокую влажную траву.

– Она уходит, – прокомментировал Амарант у самого её уха.

Элия пошевелилась и замерла, прислонившись плечом о холодный камень стены.Участившееся дыхание Амаранта обжигало и пускало мелкие приятные мурашки вдоль позвоночника. От него пахло горькими травами и древесным дымом, сырой древесиной… Всем, что вызывало у неё очень неспокойные и даже возбуждающие ощущения….Он был очень близко и она не знала как лучше стать, чтобы не покраснеть самой и не смутить своими движениями его. Они просто должны переждать, они просто спрятались….

— Мы теперь точно в розыске, — тихо пробормотала она, чуть повернув голову, но не решаясь встретиться с ним взглядом.

— Я даже не уверен, что мне это не нравится, — ответил Амарант, и от его голоса у неё снова пересохло в горле.

Она ничего не ответила, притворяясь, что выглядывает из-за угла. Они же уже даже спали в одной кровати, почему же тогда каждый раз её лицо вспыхивает жаром, когда он так близко?

– Хочешь, – Амарант сделал паузу, словно в его горле тоже недоставало влаги. – Пойдём ко мне, – проговорил он быстро и хрипловато.

Она вздохнула и вышла из укрытия, оборачиваясь к нему лицом. И поразилась, как растерянно он выглядел, как неуклюже поправлял пояс и отряхивал пыль с рукава. Прямо как мальчик, подросток, который собрался на первое свидание, но не уверен, что оно пройдёт как надо. Элия припомнила, что Амарант старше её на четырнадцать лет и её щёки вновь запылали.

– Да, – ответила она и развернулась к дорожке аллеи.

Конечно, он просто не мог не заметить её полыхающие щёки. Да что это с ней происходит? Почему ей так легко с ним, так хорошо, когда он рядом…. И так тяжело признаться в своих чувствах, так тяжело объявить о них всему миру.

По аллее они шли молча. Солнце, убегающее от плотных туч, клонилось к горизонту. Ночь обещала быть такой, как и предыдущая. За высокими стволами деревьев показались, умытые влагой и сверкающие, теплицы. Элия вдыхала запах озона и свежести, чувствуя волнующее присутствие Амаранта, и какое-то первобытное желание заставляло её дышать всё глубже и глубже.

Так же безмолвно они вошли в дом и запахи стали ещё волнующее, насыщеннее. Амарант сразу засуетился, принялся разводить огонь в камине. Она стояла посреди его единственной комнаты и не знала куда себя деть, сжимая пальцы в манжетах своей зелёной байковой рубашки.

Он двигался шустро, уверенно, но, когда заполыхал огонь – Амарант медленно и задумчиво выпрямился и посмотрел на неё. Он смотрел пристально, всматривался в каждую её черту, каждый изгиб. Элии стало неловко под его, почти звериным, взглядом. Она отвела глаза в сторону и обхватила себя руками.

– Присядь у огня, – наконец, произнёс он исступлённо, будто думал совсем о другом. – Пожалуйста, – добавил он теплее.

Она повиновалась. Осторожно присела в кресло, замечая, как он отходит к двери, готовый выйти наружу. Зачем?

– Куда ты? – невольно вырвалось у неё взволнованно и чуть ли не с испугом.

Амарант оглянулся. На его лице теперь сияла вдохновлённая улыбка. Он всё ещё был задумчив, но опасный взгляд уже пропал.

– Я сейчас вернусь, – ответил он. – Присядь, дождись меня.

И вышел за дверь, больше не произнеся ни слова.Элияосталась у огня, согревая озябшие пальцы. Свет пламени танцевал на стенах, играя в складках её рубашки и отблескивая в прядях волос. Она не знала, сколько прошло времени с тех пор, как Амарант вышел. Пять минут? Десять? Ей казалось — целая вечность.

Что он задумал? Почему такой взгляд? Этот странный, глубокий, дикий блеск в глазах, словно в нём тоже пробудилось что-то первобытное. И зачем было так торжественно просить «дождаться»?

С улицы донеслось негромкое басовитое мяуканье — в дом неторопливо вошёл Эшелон, его густая серая шерсть поблёскивала от сырости. Кот не нуждался в приглашениях. Он окинул комнату ленивым взглядом, фыркнул и, не обращая на Элию ни малейшего внимания, направился к своей лежанке у шкафа, где устроился с царственным видом.

Ветер за окном завыл. Гром рыкнул где-то вдалеке — недобро, предвещающе. Элия сжалась в кресле, но не от страха — от волнения. Она не могла выбросить из головы тот взгляд Амаранта. Что он задумал?

Когда дверь наконец приоткрылась, сквозняк плеснул в комнату запахом мокрых листьев. Амарант стоял на пороге — тёмный силуэт на фоне зарождающегося дождя. Волосы его были чуть влажны, блестели, как кора после дождя. Он не двигался, только смотрел на неё, словно сомневался, можно ли войти в своё же жилище. Элия приподнялась было с кресла, но он сам шагнул вперёд — решительно, быстро.

Медб I

Завуч остановилась подле Артура Мглина и провожала взглядом, ускользающих из актового зала, Морвейн и Нокса. Взрослые преподаватели устроили наглый побег. Она подозревала, что может произойти нечто подобное. Вернее, Медб думала, что Нокс и вовсе не явится на выбор костюмов, как и в предыдущие года, проигнорировав её посланника и убедительные требования.

Но они явились, но потом – взяли и сбежали, на глазах у всего коллектива, подорвав её авторитет и дух общности. А ведь так тяжело теперь держать Академию на своих плечах, в отсутствии Бонифация. Он уже две недели как уехал в Совет Западного Робустоса, в Кавиграде, как представитель АВРОРА.

Медб знала, что Виридийское архийское правительство выдвинуло свой законопроект о архийском образовании всего мира. Они решили, что все архии должны перейти на единые нормы образования — Академии должны принимать лишь детей природных архиев, игнорируя вспышки в кругах и проявление способностей у подростков из семей обычных людей. Что решат в Западном Робустосе – завуч понятия не имела. Но что было наиболее тревожно – она не знала какой стороны придерживается сам Бонифаций.

– Вы как-то замешаны в этом? – придав лицу строгое выражение, обратилась она к Мглину.

Артур Мглин надел на голову старую шляпу с золоченными перьями и совершенно спокойно поглядел на неё – он не считал, что внезапный побег двух преподавателей может кому-то навредить, даже если те нарушили приказ завуча.

— Я мог бы сказать, что ничего не знаю, — спокойно ответил Мглин. — Или что удивлён не меньше вашего. Но, боюсь, и вы, и я не станем тратить время на такие игры.

Медб прищурилась. Она слишком хорошо знала Артура, чтобы надеяться вытащить из него хоть что-то, что касалось Элии Морвейн. Он скорее пошёл бы под суд Совета, чем выдал бы свою подругу. Он будет хранить её секреты до конца.

Молча развернувшись, она вернулась обратно к центру зала и сцене, где уже стояла Ластриэль — с развивающимися волосами и чуть покрасневшими от холода щеками. Завуч бросила на неё быстрый взгляд и подошла, безмолвно интересуясь о результатах поиска двух беглецов.

— Нет, — призналась девушка. — Я прошлась по саду. Проверила хижину Нокса, теплицы. Их нигде нет. Они буквально… испарились. – произнесла она спокойно, даже слегка безразлично, но Медб не стала выспрашивать больше – ни к чему давить на преподавателя, которая так помогает с праздниками.

— Или прячутся, — бросила Медб, сжав губы. — Думают, что это весело. Что можно вот так уйти, когда у нас и так всё на грани.

Ластриэль состроила сочувственную мину и сокрушенно покачала головой, оглядываясь – может кому-то из коллег понадобилась её помощь.Но она не успела даже сделать шаг в сторону, как рядом с ней материализовался Дарво, словно вырос из тени между занавесками и колонной. Он был с игриво приподнятой бровью, в идеальной жилетке с серебряными пуговицами, и, конечно, с непрошеным интересом во взгляде.

— Простите, но… — произнёс он как бы случайно, глядя сперва на Ластриэль, потом на Медб, — То, что я сейчас увидел, — это было частью постановки?

— Не часть постановки, Господин Дарво, — сухо отозвалась Медб, устало расправляя плечи. — И если у Вас нет дел, можете вернуться к подбору своего костюма. Вы же ещё не выбрали, верно?

— Я в раздумьях, — небрежно улыбнулся он. — Между образом Архонта Призрачного и таинственного духа разбитых идеалов. Склоняюсь ко второму — он звучит трагичнее. И актуальнее.

Медб ничего не сказала, надеясь, что если не провоцировать историка словами — он просто уйдёт, посчитав недавнее событие несущественным. Но к ним приближалась высокая и весьма заметная фигура Марка Грамена. Медб захотелось сейчас же покинуть зал, чтобы не стать участницей очередной стычки между Граменом и Дарво.

– Вивьен, будьте добры, помогите мне с распределением золотистой краски, – проговорил тихо Грамен, склоняясь над плечом Ластриэль. – Госпожа Хло хочет, чтобы ей выдали целую банку.

Медб заметила, что он не хотел вникать в разговор. Дарво же посчитал, что не вежливо просто так не обращать внимание на его персону.

– Господин Грамен, – Дарво залихватски накинул на шею отрез ткани, со стоящей рядом, вешалки. – Я понимаю, что неуместно выдавать свой наряд прежде срока. Но…. Просто не могу удержаться и не посоветовать Вам выбрать нечто… рыцарское, – он задумался лишь на секунду и Медб не удалось вставить предостерегающее слово. – Нет, лучше платье монарха, преклоняющегося перед…. – он сделал театральный полупоклон в сторону Ластриэль. – Своей обожаемой королевой.

Ластриэль одарила Дарво невинно-весёлой улыбкой, словно его идеи ей пришлись по вкусу и она готова слушать его ещё и ещё, пока вся фантазия историка не иссякнет. Марк Грамен, напротив – напрягся, как и всегда, когда речь заходила о нём.

– О, Серж, – прощебетала Ластриэль. – Вы прямо полны великолепных идей! Они очень нам пригодятся, мне как раз нужен свежий взгляд на мой собственный костюм, – она вновь улыбнулась, но Мунремур заметила, насколько эта улыбка выглядит неискренне и натянуто.

И Дарво это тоже заметил. Его улыбка растянулась шире, зловеще. Медб коснулась пальцами своего лба, сокрушаясь, что так плохо знает своих коллег и никак не может уловить – кто с кем в каких отношениях, глубже, чем они это показывают. Ну, что произошло такое между Граменом и Ластриэль? Почему Дарво теперь издевательски копает под них, а о Морвейн и Ноксе – ни слова, ни намёка. Хотя их побег должен вызывать уйму намёков и пересудов, особенно – когда сам Дарво был этому свидетелем. Как же это сложно. К тому же – ещё в такие нелёгкие времена, когда и так покой и стабильность мира архиев висят на волоске.

— Конечно, конечно, — проговорил Серж. — Чем могу быть полезен королевству? Вы ведь не намерены отравить вашего верного шута? – осведомился он, с печальной иронией в голосе.

Ластриэль и теперь удивила Мунремур. Она обычно удачно парировала подобные выпады от историка, но на этот раз просто промолчала, продолжая натянуто улыбаться.

Фрей I

Фрей Морриган не спешил входить в класс. Пальцы дрожали — то ли от волнения, то ли от странного напряжения в воздухе. Последние дни он всё ещё ощущал себя не до конца настоящим — будто вернулся в тело, которое немного изменилось. В ногах ещё ощущалась слабость, а длинные волосы он вымыл и расчесал, но пока не собирался стричь.

В просторной аудитории Госпожи Хло было светло. Утро выдалось ясным и солнечным, умытым ночным дождём и росой. Через большие окна лился мягкий свет, отражаясь в стеклянных амулетах на полках. Пахло теплым пергаментом, маслом для чертёжных инструментов и чем-то пряным — наверняка, от вещей преподавателя.

— О, вот и наш воскрешённый герой, — усмехнулась Сильвия Рэндалл, поднимая брови, когда заметила Фрея. — Мы уж думали, ты решил проваляться в постели как можно дольше. Я бы именно так и поступила.

Фрей не сразу узнал её, с её новой прической и ярко-синими волосами. Которые она то и дело перебирала в пальцах.

— Хорошо, что ты снова с нами, — с участием крикнул Тмин Калидиан из другого конца класса. Его сестра, Доротея, лишь взглянула на Фрея, улыбнулась чуть теплее обычного — и вновь уткнулась в свою книгу.

— Садись сюда, — шепнул Лаар Хоук, отодвигая для него стул. — Скажу по секрету — задания пока несложные. Главное, не выдай, что мы ничего не поняли на прошлом уроке.

Фрей уселся за парту, почувствовал знакомые приятные ощущения от долгожданного погружения в учебный процесс. В зале было уютно — если не считать собственного дыхания, ставшего почему-то тяжелее.

Госпожа Хло вошла мягко, как всегда, с видом строгой, но терпеливой бабушки. В серо-зелёной блузке, с оборчатым воротом и с орнаментами формул, расшитых по краю манжетов. Она казалась воздушной и прозрачной в лучах света.

— Доброе утро, мои хорошие, — проговорила она, открывая журнал. — Очень рада, Фрей, что ты так скоро вышел на занятия. Тебе уже лучше?

– Да, Госпожа Хло, – ответил Фрей, слегка улыбаясь. – Я чувствую себя прекрасно.

– Ну и, Слава Ваппа, – проговорила она, пробегая добрыми карими глазами по классу, будто выискивая кого-то. – А как себя чувствует Вивьен? – поинтересовалась женщина, возвращаясь взглядом к Фрею.

– Хорошо, но она еще не готова выйти на занятия, – ответил Фрей, сдержанно, не желая рассказывать о постоянных головных болях Вивьен Клайр и то, как Госпожа Вальтер отпаивает её настойками Панакса.

– Ну и правильно делает, – послышался голос Ройса, который откинулся на спинку своего стула и качался на двух ножках. – Сейчас погода такая, что и толком не погуляешь.

– Хорошо, я загляну к ней и занесу задания, чтобы она не отстала от класса. А мы сегодня займёмся защитными схемами, – сказала Госпожа Хло, делая вид, что не услышала слова Ройса Тарвина. – Те формулы, которые могут быть применимы в экстренных ситуациях, когда не успеваешь думать — только действовать. Мы будем чертить схемы первой ступени. Начнём с круга сдерживания.

Фрей вытащил из сумки ручку, чертёжные инструменты и бумагу. Рядом Лаар уже разворачивал кальку, выронив две линейки и тихо чертыхаясь.

«Чертёж первой ступени», — гласил заголовок на доске. Астрея Хло водила мелом по воздуху, и линии вспыхивали с мягким зеленоватым сиянием, выкладываясь в правильный энергетический узор. Объяснения лились плавно, с примерами и редкими добродушными подшучиваниями.

Но Фрей слушал будто через вату. Он думал о другом. О том, как в последние дни, лёжа в лазарете, чувствовал… дождь. Не просто слышал его или видел за окнами. Он чувствовал, как небо над Академией хмурится, будто подхватывая его сны и мысли. Как влага реагируют на его настроение. Как тучи собираются, стоит ему сосредоточиться.

Он не делился этим ни с кем, кроме медсестры и Веды. Сам не до конца понимал – откуда взялся этот дар, родной и чуждый одновременно. Он просто пожелал уюта и тишины, чтобы за окнами не кричали студенты – и несколько дней подряд в АВРОРА шел дождь. «Это я?» — спрашивал он себя каждую ночь. И дождь продолжал идти.

— Фрей, — Госпожа Хло остановилась рядом с ним, склонив голову. — У тебя получается хорошо. Ты правильно схватил направление третьей дуги.

— Спасибо, — пробормотал он. Он и правда всё уже вычертил, но не запомнил, как.

Астрея Хло кивнула, провела мягкой рукой по его плечу и пошла дальше вдоль рядов.

— Если вдруг появятся… необычные ощущения при работе с формулой — не бойтесь, — добавила она. — Иногда энергия откликается даже на наши подсознательные импульсы. В этом — вся суть обучения защите.

Фрей вновь опустил взгляд на схему. Карандаш чертил плавную линию по бумаге — внешний обод, второй виток, узел в центре. Всё выходило точно по формуле, но в голове у него пульсировала иная картинка – защита не как оболочка, а как движение. Как поток ветра, обтекающий тело, отклоняющий удар, сдувающий угрозу прочь.

Он замер. А что если… Фрей на мгновение закрыл глаза, представив, как формула, начертанная на бумаге, оживает. Как она поднимается, становится вихрем. Ветер — не барьер, не щит, а поток. Лёгкий, упругий, стремительный. Он открыл глаза. Рука продолжила двигаться по бумаге, но воздух… изменился.

Порыв ветра ворвался в класс из приоткрытого окна у стола преподавателя. Сначала — лёгкий, прохладный. Кто-то вздрогнул. Калька, перья и листы бумаги завихрились в воздухе. Лаар вцепился в парту, силясь прижать свой чертёж и закрыть его от ветра.

А потом — второй удар. Сильный. Такой, что одно из окон в глубине кабинета треснуло с пронзительным звоном — и разлетелось наружу, сорвав тяжёлую занавеску. Посыпались осколки, кто-то вскрикнул. Студенты шарахнулись кто влево, кто вправо.

Астрея Хло резко обернулась, её добрые глаза вспыхнули тревогой. Она вытянула руку со своим тонким инструментом и воздух мгновенно стих, точно подчинённый, а перед студентами завис полупрозрачный энергетический щит.

— Оставайтесь на своих местах! — проговорила она твёрдо. — Никто не ранен?

Веда II

Она проснулась от крика. Не того, что зовёт на помощь — а того, что пробуждает весь этаж.

— Я не поеду! — голос Луции звучал резко, надломленно, срываясь на хрип и почти детский плач. — Яостанусь на праздник! Поняла?!

Веда села в постели, потирая глаза. На подоконнике ещё висел слабый туман, утренний и липкий. За окном едва начинало светать. За дверью комнаты, доносились торопливые шаги и хлопки дверей — кто-то явно проснулся от того же, что и она. Постель Луции была пуста.

Она натянула длинную вязаную кофту поверх ночной рубашки и вышла в коридор. У пандуса башни, прямо у колонн, стояли две фигуры. Одна — Луция, босая, с растрёпанными серебристыми волосами и красными от слёз глазами. Вторая — женщина, чуть выше ростом, с той же осанкой, теми же чертами лица… только без смятения. В её взгляде сквозила уверенность, даже надменность. Мать Луции – смуглая, с высоко поднятым подбородком и одеждой, будто из другого мира — утончённой, строгой.

— Луция, ты не понимаешь, что здесь опасно! — твёрдо произнесла женщина, сверкая глазами. — Я приехала, чтобы защитить тебя, а не потакать детским капризам.

— Это не каприз! — выкрикнула Луция. — Этомой дом! И мой праздник!

Веда подошла ближе. На секунду их взгляды с женщиной пересеклись — и в этом взгляде, холодном и пронизывающем, было явное – «ты кто такая, чтобы вмешиваться». Но Веда не отступила. Она встала рядом с Луцией и молча приобняла подругу за плечо. Женщина молча уставилась на Веду, надменно сложив руки на груди. Её голубые глаза показались бы заботливыми, но не в этой ситуации.

— Доброе утро, — раздался сонный голос из противоположной части коридора, где располагались апартаменты преподавателей. — Надеюсь, никто не разрушил парочку энергетических барьеров? Ведь для этого ещё очень рано.

Артур Мглин, куратор второго курса, появился, на ходу набрасывая пиджак. Его очки сползли на нос, чёрно-белые волосы взъерошены. Он выглядел, как барсук, которого выдернули из зимнего сна не по самому приятному поводу, но он уже знал – по какому.

— Госпожа Фалмер, — сказал он, подходя и чуть склонив голову в знак уважения. — Возможно, мы могли бы обсудить ситуацию более спокойно? – он оглянулся, заставив маленькое любопытное лицо Бена Контарелли шустро исчезнуть за дверью своей комнаты.

— Обсуждать тут нечего, — произнесла женщина. — Я забираю дочь. Документы готовы. Путь — ясен.

— А праздник? — тихо спросила Веда, глядя ей в глаза. — Вы ведь знали, что она готовилась к Первому Кальдура.

— Это не имеет значения, – женщина глядела теперь только на Профессора Мглина. – Безопасность важнее.

— Но для неё это имеет значение, — возразил Мглин мягко, но с нажимом. — Этот праздник — не просто веселье. Это часть традиций, часть их взросления. Психологически важно принять участие, прежде чем что-то начинать заново.

Госпожа Фалмер подняла белые брови. Луция прижалась к бедру Веды, она дрожала от холода и от обидной несправедливости.

— Вы сейчас говорите как психолог, а не как учитель, – мать Луции понизила тон и говорила уже не так высокомерно.

— Иногда приходится быть и тем, и другим, — сухо ответил Господин Мглин. — Я прошу лишь об одном – задержитесь на один день. После праздника, если вы по-прежнему будете уверены в своём решении, мы не станем препятствовать.

— Мы? — уточнила женщина, сдерживаясь, чтобы не фыркнуть.

— Мы — кураторы, – спокойно пояснил Мглин. – А также те, кто действительно заботится о ваших детях, когда вы… не рядом.

Веда отметила, как слегка дрогнула рука Луции. Как она, несмотря на всю горечь, прижалась к ней сильнее, будто цепляясь за его слова. Молчание затянулось. Веда уже была готова к взрыву, что Госпожа Фалмер сейчас схватит Луцию за руку и просто поволочёт её по этажам Академии прямиком на пароход.

— Один день, — наконец сказала женщина. — Но если здесь хоть что-то случится — вы понесёте ответственность.

— Конечно, — кивнул Артур. — Именно поэтому я и стою здесь в шесть утра. Добро пожаловать в Академию.

Веда чуть улыбнулась. Луция переводила взгляд с Мглина на мать и обратно. Кажется, впервые за утро — с облегчением.

– Что же, – Госпожа Фалмер посмотрела на часы и сдержанно проговорила, – Тогда, нам придётся трястись в поезде двенадцать часов. Надеюсь, ты собой довольна, Луция.

Госпожа Фалмер развернулась на каблуках, не сказав больше ни слова. Она направилась в сторону лестницы, держа спину идеально ровно, будто шествовала по мраморному залу, а не по каменному полу Академии. Только край её длинного пальто чуть колебался — единственное, что выдавало, как много эмоций всё же бурлит под этой холодной оболочкой.

— Пойду договорюсь с завучем о комнате, — бросила она через плечо. — Надеюсь, здесь ещё остались свободные помещения без грибка на потолке.

Наступила короткая пауза. Луция тяжело выдохнула, как будто всё это время сдерживала дыхание.

— Ну что ж, — протянул Артур, отводя очки на лоб и потирая переносицу. — Раз уже всё равно весь этаж бодр и готов к действиям… Пожалуй, имеет смысл собраться на занятия. А заодно — подумать, как мы будем справляться с праздничным вечером, который, как вы, возможно, забыли, ужесегодня, — он усмехнулся.

— Спасибо вам, — сказала Веда, глядя на Мглина искренне и с теплотой.

— А что я должен был делать? – пожал плечами старый профессор. – Я проснулся от женских криков и не мог поступить иначе. – он уже собирался повернуться, но вдруг остановился и строго глянул на Луцию. – И да, Луция. Обуйся, пожалуйста. Если простудишься и проведёшь весь праздник в лазарете, твоя мать сочтёт, что была права. А этого уж точно никто не хочет.

Луция всхлипнула, но на этот раз — со сдавленным смешком. Она кивнула, опуская взгляд, и шагнула обратно в свою комнату, босыми ногами по холодному полу. Веда задержалась на пару секунд, глядя на своего куратора и поражаясь его отчаянной позиции – становиться на сторону студентов, всегда.

Доротея I

Доротея ступала по серпантину пандуса чуть впереди, поправляя подол длинной тёмной накидки, украшенной вышивкой в виде лунных фаз. Маска в форме полумесяца уже была надета, но пока приподнята — она всё ещё пыталась понять, где начинается сказка и заканчивается Академия. Сзади слышались шаги Микты и Тмина. Они переговаривались тихо, сдержанно, но всё же с оттенком восторга в голосах.

Тмин выглядел по-настоящему грозным в своём костюме Ночного Охотника – как он его именовал. Высокие сапоги, широкоплечая куртка, за спиной бутафорский лук, на плече сидела чёрная птица. Иллюзия ворона оживлялась каждые пару минут, едва заметно двигая крыльями и склонив голову к хозяину. Микта выбрал образ зелёного дракона. Доротее очень понравилась маска из крашенного папье-маше, которую он откопал на дне большого сундука Ластриэль, чуть туда не провалившись. Но костюм стоил того.

Праздник должен был проходить на открытом воздухе, на площади, но погода помешала этому. Ливень, с громом и молниями зарядил с самого утра и не планировал отступать. Госпожа Морвейн и Госпожа Кальдер попытались поставить над площадью защитную сетку барьера, чтобы оградить праздник от влаги, но молнии то и дело разбивали его, буквально вдавливая энергию в землю. Микта, когда они вернулись в свои комнаты после обеда, чтобы надеть костюмы – в течении двух часов комментировал потуги преподавателей одолеть стихию.

На пороге Главного Вестибюля у Теи перехватило дыхание. Вестибюля больше не существовало. Вместо него была лесная поляна. Туманная, словно сотканная из сна. Под ногами мягкий мох, откуда-то доносились звуки флейты, пенье диких птиц. Вдоль стен — развалины древнего замка, поросшие иллюзорным плющом. Над головой — темнеющее небо, с перебегающими облаками и вспышками молний вдали.

— Ого… — прошептал Микта, оглядывая пространство. — Ничуть не хуже сада…

— Это точно, — кивнул Тмин, приглаживая плечо накидки, где тут же материализовался ворон.

По поляне бродили люди, а точнее — герои, существа, мифы. Дарво кружился в центре зала, весь в пёстрых лоскутках и золотых колокольчиках. Он был шутом, но каким-то царственным — его колпак был усыпан миниатюрными звёздами, а походка — гордая, будто он правит этой иллюзорной поляной. На него оборачивались студенты, преподаватели и даже пара полупрозрачных иллюзий, созданных в форме приведений.

В углу, под развалинами, стояла госпожа Мунремур. Вороньи перья покрывали её платье, тонкие когти блестели на пальцах, глаза были подведены чёрным — и всё это было неожиданно завораживающе. Она стояла, беседуя с Господином Холтом, который, судя по костюму, был чем-то вроде заколдованного принца. На нём был старинный камзол с оборванными пуговицами и роговыми шипами на плечах, будто он только что вырвался из проклятия.

— Не хочу с ней пересекаться, — пробормотал Микта, отводя взгляд.

Тмин сделал шаг назад, прячась за колонну-дерево и поспешно смахивая с плеча иллюзорного ворона, пока завуч не заметила. Доротея чуть ли не расхохоталась от его потуг – ворон никак не хотел исчезать, а в добавок – начал громко каркать.

Доротея же искала глазами другую фигуру. Ту, от которой так и не смогла отвести мыслей. Где-то здесь должна быть Госпожа Морвейн – их куратор. Но сколько бы она ни вглядывалась — её среди танцующих, смеющихся, улыбающихся не было. Вчера, перед занятием знаков и символов, к Госпоже Морвейн подошла завуч и начала что-то ей говорить – тон завуча при этом был далёк от добродушия.

Взгляд Доротеии наткнулся на Профессора Мглина. Он стоял у длинного стола с напитками и беседовал с Госпожой Хло. Профессор просто аккуратно зачесал свои волосы назад, надел расшитый жилет и теперь… выглядел в точности как Мистер Барсук из детской сказки.

— Это его костюм? — прошептала Доротея, щурясь.

— Не знаю, он всегда так выглядит — поддакнул Тмин, поборов наконец своего охотничьего ворона и поглядывал теперь на Мунремур – не заметила ли та, как он расправился с птицей.

Хло сияла — буквально. На ней было золотое платье, с множеством мелких огоньков, словно её крылья искрились в темноте. Настоящая пухленькая фея-крёстная. Она смеялась, угощала студентов каким-то пузырящимся сиропом и поправляла цветочные гирлянды на стенах.

В стороне, медленно покачиваясь под музыку, двигалась Офелия Вейлант. Её платье напоминало переливчатую воду, а волосы украшали ракушки и блёстки, как будто она только что вышла из океана. Она беседовала с Конрадом Вельцем, чей костюм представлял собой образ лесного духа — с мхом на плечах, подвешенными жёлудями и даже энергетическими светлячками, пойманными в крошечный амулет.

Доротея ступила чуть вглубь, мимо, оплетающего иллюзорные стены, плюща и воздушных арок, под которыми вьющийся свет отразился на серебряной вышивке её накидки. Сердце билось чаще, чем обычно — то ли от восторга, то ли от чувства, будто вот-вот должно произойти что-то важное.

У дальнего края поляны, где энергия иллюзий становилась особенно плотной и почти неотличимой от настоящей природы, стоял Господин Грамен. Он разговаривал с Господином Штерном, похожим на рогатого духа леса, но Доротея почти не слышала слов — лишь смотрела. Образ алхимика, в который облачился Грамен, был исполнен с невероятной детализацией. На его поясе висели настоящие флаконы, с мягким светом внутри. Сумка через плечо выглядела по-настоящему потёртой, как будто он действительно странствовал в поисках знаний. Лицо скрыто под капюшоном, но осанка, манера движения — всё выдавало ту самую спокойную силу, которую многие либо уважали, либо недолюбливали.

Чуть дальше, у музыкантов-старшекурсников, Доротея заметила Госпожу Ластриэль. Поначалу её образ казался обычным — белое платье, лёгкие ткани, чуть растрёпанные волосы. Но чем дольше на неё смотрела, тем сильнее было ощущение, будто она не идёт, а порхает. Как будто ветер дышит сквозь неё, не касаясь. Платье сшито так, будто она — сама птица.

И тут Доротея вспомнила старую легенду, с одного из уроков литературы архиев, замечая на рукавах Ластриэль алые капельки рубинов. Легенду о Голубке и Море. Голубка была существом света, пойманным Коршуном, символом разрушения. Алхимик, ведомый судьбой, нашёл её, исцелил, и она осталась с ним — не потому что обязана, а потому что захотела.

Марк II

Сладковатый напиток с запахом лаванды щекотал горло. Марк наблюдал за ходом праздника, подливая в свой бокал из флаконов на поясе, соответствуя выбранному образу Алхимика. Разноцветные зелья и настойки, которые он подготовил в виде реквизита – на самом деле были ромом, виски, немного коньяка и даже пара хрустальных ёмкостей с водкой. Если предстояло присутствовать на костюмированной вечеринке – следовало подготовиться основательно. И почему он не додумался до этого раньше, в прошлые года, когда было невероятно скучно, половина преподавателей не пришли, а студенты страдали от простуды.

В этом году было очень людно и насыщенно, даже учитывая неподходящие погодные условия. Так даже лучше, уютнее. Не пришлось торчать на промозглом ветру, как несколько лет назад, когда Марк подхватил воспаление лёгких. Нет, в этом году он либо забудется, либо наконец-то – прекрасно проведёт время.

Музыканты из четвёртого курса заиграли быструю флорсбийскую мелодию и он поглядел на площадку, около иллюзорных замковых развалин. Зрители расступились и в центр воображаемой полянки вышла Вивьен Ластриэль, облаченная в своё белоснежное платье с рубиновыми каплями на рукавах – следы от когтей коршуна, из легенды о Голубке и Море. Он и она уговорились нарядиться в главных героев этой легенды, вернее – идея была полностью задумкой Вивьен. Марк просто согласился, потому-что не придумал себе костюм. Что ж, образ бравого молодого Алхимика – не так уж и плох.

Вивьен расправила руки и понеслась в быстром танце, от которого зарябило в глазах. Её широкие рукава вздымались и опускались, словно крылья, а волосы метались в страстном, неистовом потоке отточенных движений. Преподаватели и студенты завороженно глядели на неё и дивились – как человек может так прекрасно двигаться и владеть своим гибким телом. Марк тоже не мог оторвать глаз от Вивьен, а она то и дело порхала и в её аметистовых глазах горел дикий огонь.

Музыка сошла на нет, Ластриэль отступила от поляны, будто и правда слетела с неё — грациозно, легко, чуть запрокинув голову, ловя лицом тёплые отблески свечей и иллюзий. Воздух всё ещё был насыщен её движением, как будто оно не закончилось — просто перешло в тишину, в взгляды, в короткие шорохи одежды и шепот восхищения.

Марк, прищурившись, наблюдал, как Вивьен приближалась. Она не отвела взгляда, не задержалась ни на один из окликов с зала. Сосредоточилась на нём. Только на нём. И когда оказалась рядом, её губы тронула улыбка — не театральная, не сценическая, а… почти искренняя.

— Ну? — спросила она, дерзко выхватывая бокал из его руки и отпивая содержимое. — Ты хотя бы притворился, что это было хорошо?

— Зачем притворяться? — пробормотал он, шаря на столе, в поисках другого бокала. — Это действительно было… впечатляюще. Даже слишком.

— Даже слишком? — переспросила она, приподняв бровь и осушая бокал с «добавками» одним глотком.

— Ты танцевала так, будто хочешь кого-то выжечь из памяти, — медленно выдохнул Марк. — Или, наоборот — закрепить.

Вивьен не ответила сразу. Просто смотрела. Повернулась чуть боком, опираясь локтем на полуразрушенную декоративную колонну, густо обвитую иллюзорным виноградом. Лицо её мягко светилось, щеки были румяны от танца, но в глазах — в этих чёртовых, безумно прекрасных, глазах — уже сверкала новая искра.

— Может быть. А может, я просто хотела, чтобы один конкретный человек посмотрел и понял. Что он всё ещё может быть частью этого мира, если захочет, — шепотом проговорила она.

Марк хмыкнул, отхлебнул сладкого лимонада и промолчал. Слишком многословная фраза для слишком пёстрого вечера. И слишком знакомая по интонации, по цели — Ластриэль всегда метила точно, если хотела. Он нашарил на поясе крохотный хрустальный флакон, откупорил и вылил всё содержимое в свой лимонад.

— Предлагаешь продолжить? — наконец произнёс он, с лёгкой усмешкой. — Если уж мы с тобой — Голубка и Алхимик, грех не станцевать тот самый танец. Пусть легенда обретёт плоть.

— Грех? — она театрально округлила глаза и протянула руку за новой порцией в его руке, но он отстранил бокал с напитком в сторону. — Хотя ты не совсем подходишь на роль того самого алхимика из сказки. Тот был более… наивен.

— А ты не похожа на ту голубку, которая позволила себя спасти, — заметил он, залпом выпивая свой «лимонад» и подавая ей руку.

Вивьен задорно рассмеялась — и тут же сделала шаг навстречу. Музыка уже менялась — студенты уступили место преподавателям, кто-то начал хлопать в такт, кто-то присвистывал, вызывая смех друзей.

И вот — они вдвоём в центре иллюзорной поляны, двигаются, сперва чуть осторожно, потом увереннее. Марк чувствует её руку в своей, чувствует запах духов, слышит шорох платья, и отдалённо — тяжёлое биение собственного сердца.

На какой-то миг ему даже показалось, что он и правда — герой легенды. Что с ним кружит не просто преподаватель, не просто женщина, с которой он однажды делил постель — а сама история, сотканная из чувств, ошибок, ожиданий.

– Всё, я устала, – протянула Вивьен, опираясь на его руку, когда они покидали воображаемую сцену. – Не хочешь перекусить?

— Перекусить – звучит разумно, — отозвался он, ведя её в сторону длинного стола, который ломился от блюд с пряными тарталетками, фруктами, миниатюрными пирогами и сиропами всех цветов радуги. — Или ты просто хочешь добавить к своим талантам гастрономическую дегустацию?

— Кто знает, может быть, я и в этом блистаю, — щёлкнула пальцами Вивьен и отпустила его руку, легко скользнув вдоль стола, словно продолжая танец, только теперь — с угощениями. Она взяла что-то с розовой пудрой, взглянула на него через плечо. — Попробуешь?

— Нет, — отрезал он и налил себе нового «зелья» — янтарного и крепкого. — Мне пока достаточно алхимии жидкостей.

Она смеялась, кокетничала, пробовала еду, перекидывалась фразами с Кальдер, с Мунремур. А он стоял немного в стороне, опираясь кончиками пальцев на край стола, и наблюдал за ней, стараясь не думать о том, насколько пусто стало у него внутри после танца. Казалось бы — вот, всё: внимание, близость, общая история. А на вкус — только привкус сахара и алкоголя на языке.

Элия II

– Я хочу это запечатлеть! – раздался голос Дарво, слева и совсем близко. – Лили! Где Лилиан Вейр?

Элия только теперь смогла отвести взгляд от Амаранта. Этого мокрого Амаранта, который пришел и посватался к ней второй раз, теперь уже открыто. Она чувствовала, как горят её щёки. Но видно было, что он ни капли не жалеет о своём поступке.

Он тоже услышал голос Дарво, который невозможно было не услышать, в такой-то тишине. Все присутствующие буквально затаили дыхание, а Госпожа Мунремур даже бросила попытки протиснуться к ним – Элия понимала, что это временно. Артур стоял ту же, рядом, словно страж, и радостно улыбался, словно всё произошедшее – его затея. Хотя, Элие теперь казалось, что так оно и было. Но она не хотела сейчас это выяснять, испытывая нежность, смущение, радость и немного грусти. Это всё трудно было удержать в себе, но она старалась, улыбаясь Амаранту и желая оказаться с ним наедине, а не под тяжестью всех глаз и ушей Академии.

Для неё никто никогда не совершал подобных поступков, ей никогда не дарили цветов, никогда не водили на настоящие романтические свидания. И то, что сделал Амарант – было для неё большим событием. Ведь, Элия всегда считала, что не достойна ухаживаний и, совершенных ради неё, подвигов. Сперва хотелось, в детстве, а потом – казалось очень глупым и никому не нужным. Может быть, поэтому – для неё никто и не старался, воспринимали её просто, как Элию, рыжую лохматую девчонку, как должное…. Ничего особенного.

Элия заметила, как к Дарво подбегает Лилиан Вейр — четверокурсница, в костюме лесной дриады. На голове у неё — венок из мха и орешника, волосы вплетены в листья, а в руках — зеркальный фотоаппарат на ремешке. Лилиан уже два года была единственной, кто составлял фотоотчёты со всех праздников Академии, её снимки висели в коридоре перед столовой и на доске у входа в библиотеку.

— Лили! — радостно воскликнул Дарво, будто призывал своего спасителя. — Сюда, быстрее! Сейчас будет лучший кадр вечера!

– Но, Господин Дарво, – Лилиан недоверчиво поглядела на историка. – Иллюзии, они ведь... не отображаются на фото.

– Я сделал так, чтобы отображались, – раздался убедительный голос Фредрика Холта, у самого ствола дерева.

Дарво ликующе заулыбался и принялся продвигать четверокурсницу ближе к месту событий. Холт присел на скамью у дерева, закидывая ногу на ногу.

Элия вздрогнула и отпрянула на шаг, взгляд метнулся к Амаранту. Он всё так же стоял рядом, чуть склонив голову, с той самой тёплой, слегка шаловливой улыбкой, как будто и не было вокруг сотни глаз, шумных шепотков и внимательных взглядов. Он не смотрел в зал. Он смотрел на неё — так, словно весь этот праздник, с его костюмами, блёстками и напитками, существовал только ради этого момента.

Амарант мягко, но уверенно взял её ладони в свои. Элия смотрела в его глаза, и ощущала, как её тревога постепенно уходит. Но по горящим щекам стекали струи воды, ничуть не остужая. И она видела, как Амаранта это забавляет. Она слегка нахмурилась, желая мысленно передать ему, что отнимет у Дарво и Вейр все негативы, любой ценой.

— Пусть, — тихо сказал он, склоняясь к ней ближе. — Смотри на меня.

И она смотрела. Просто смотрела на него, позволяя себе быть здесь и сейчас, с ним, несмотря ни на что. Фотоаппарат Лилиан щёлкнул. Вспышка брызнула ярким светом. Элия машинально повернула лицо чуть в сторону, краем глаза глядя в зал. Никто не смеялся. Даже Дарво, казался – неожиданно – не таким уж насмешливым. Он смотрел на них с каким-то тёплым, почти уважительным выражением.

Элия выдохнула, сжимая пальцы Амаранта крепче. Его присутствие, его тепло, эта абсолютная уверенность. Он, пробившийся сквозь шторм и молнии, пришёл сегодня сюда, чтобы напомнить ей, что она не одна.

Лилиан отошла, щёлкнув последний кадр. Она мельком взглянула на экран камеры и одобрительно кивнула.

— Получилось. Хорошо получилось, — пробормотала она, перебрасывая ремешок на плечо и отступая к Дарво. — Это будет прекрасный снимок. Нужно только будет придумать заголовок.

— «Возвращение героя», — мечтательно сказал Дарво, чуть склоняя голову в сторону. — Или… «Последний венок осени». Не знаю. Я вдохновлён! – глаза Сержа загорелись и Элии показалось, что он с головой погрузился в свой образ безумного шута.

— Вы всегда вдохновлены, когда драмы рядом, — беззлобно усмехнулась Лилиан.

Дарво гордо выпятил грудь, а Лилиан отошла в сторону, скрываясь в толпе.

Элия перевела взгляд — и увидела Госпожу Мунремур. Почувствовав затишье, завуч стремительно приближалась к ним. Она двигалась осторожно, будто сквозь минное поле, обходя обширные лужи и тонкие ручьи между плитами. Её вороний плащ хлестал по сторонам, а лицо выражало то самое раздражённое терпение, что появляется у преподавателя, который только что трижды безуспешно пытался объяснить непослушному классу, как не надо делать.

— Госпожа Морвейн, Господин… — она взглянула на Амаранта и замялась, будто не могла решить, как его сейчас правильно называть, — Нокс…вы собираетесь объяснить, что именно здесь происходит?

Амарант чуть выпрямился, но не отпустил руки Элии. Артур, стоящий сбоку, кашлянул, приготовился вмешаться и взять удар на себя.

— Видите ли, Госпожа Мунремур, наряды... — начал он, но договорить не успел.

— Ах, позвольте мне!

Голос Дарво раздался прямо из-за спины Элии, и в нём звенел весь тот театральный азарт, что обычно принадлежал только ему. Он с грацией закружился, чуть приподняв неровный подол своего костюма — из лоскутков и золотых звёзд, сшитого явно с претензией на царственного шута.

— Эти двое, — сказал он, указывая концом своей трости на Амаранта и Элию, — представляют собой живое воплощение древней баллады! Да-да! Именно её — «О Невесте и Страннике под Грозой». Это редкий, забытый сюжет, и только моя скромная персона смогла извлечь его из пыльных свитков, – он развернулся к Мунремур, жестом прося поверить на слово. – Он — Странник, изгнанник и охотник, что бродит между мирами, обременённый проклятием и непогодой, но всё же несущий венок… не венец, нет — символ памяти и соития, – Серж оглянулся на Элию, улыбаясь дружелюбием, которое попросту не укладывалось у девушки в голове. – Она — Его Невеста, отказавшаяся от всех нарядов и масок, потому что истина её сердца чище любого костюма.