Айс бэйби

Пролог

Йен

Ист-Хэмптон, Нью-Йорк

Листая за вчерашним завтраком новостную ленту, зацепился взглядом за громкий заголовок с именем моего отца. Сцепив челюсти, я прочитал сообщение о скорой свадьбе медиа-магната, которому давеча стукнуло шестьдесят пять, с юной и привлекательной девицей. Рука, державшая сотовый, так сжалась, что он затрещал и по экрану пошла рябь.

Гугл не дал мне ответа, когда я ввел ее имя. Ни-че-го. О ней совершенно ничего не известно. Впрочем, отец вполне мог и обелить репутацию своей избранницы. Девица наверняка до встречи с ним зарабатывала на хлеб эскортом. Не сомневаюсь, что где-то в памяти всемирной сети хранятся обрывки данных и ее фото в дешевом белье. И теперь эта мелкая дрянь займет место, которое ей не принадлежит.

К моему сожалению, изображение мелкой потаскушки, стоявшей рядом с отцом, оказалось слишком размытым, чтобы я мог поверить в правдивость заголовкао её красоте. Но в чём я не сомневался точно – это в целях, которыми руководствуется странная парочка. Отец на старости лет решил купить у своей невесты кусочек молодости, а она готова пожертвовать лучшими годами жизни за побрякушки и статус. Только я не собирался платить за прихоти отца и желания этой шлюхи собственным наследством.

Наличие многомиллионных контрактов не было поводом забыть о том, что причитается мне по праву крови. Но больше всего я не мог позволить отцу наслаждаться жизнью после того, как он разбил сердце моей матери во всех смыслах этого слова. 

Кованые ворота распахнулись, когда охрана поняла, кто сидит за рулем и пропустила мой «Бугатти». С мягким рыком спорткар двинулся с места, и моему взору открылась вереница дорогих автомобилей. Гости, приглашённые на торжество по случаю свадьбы Бенджамина Сандерса и некой Теи Торнтон, относились к тому же кругу, что и жених. Но сомневаюсь, что встречу на вечеринке нищих родственников невесты. 

Остановив машину у входа, я бросил ключи парковщику и направился по ступеням вверх. Там, в огромном белом особняке с колоннами, словно новогодняя ёлка освещённом светом тысяч мелких гирлянд, сегодня как никогда бурлила жизнь. До меня доносилась живая музыка и смех веселящихся людей. И единственное желание, которое я испытывал, это разрушить царящее здесь веселье и сжечь дом дотла вместе с его обитателями.

На входе меня попросили показать пригласительный. Но нет, мой отец не удосужился направить мне весточку о том, что вскоре станет счастливым молодожёном, пожелав оставить меня в неведении. А я очень хотел познакомиться со своей новой мамочкой. 

– Мистер Сандерс! – взволнованно приветствовал меня давний помощник хозяина сего мероприятия. На его лице такое обречённое выражение, словно он догадывался, чем может обернуться моё здесь появление. Однако препятствовать не смел. – Пропустите!

Амбалы расступились, а я пожалел, что Стивен заметил меня. Прийти на помолвку отца с разукрашенным кровью лицом было бы как нельзя к месту. 

– Мистер Сандерс, рад вас снова видеть. Столько лет прошло. 

Мужчина что-то мне рассказывал, пока я рассматривал убранство особняка. Такого знакомого и одновременно далёкого от моей нынешней жизни, что испытал неприятное волнение от этого погружения в прошлое. 

Меня узнавали, напрягались, здоровались, даря лицемерные ухмылки, и зуд всё сильнее раздирал костяшки пальцев. Так и хотелось счесать их о морду очередного толстосума, считавшего, что я зря трачу время в одной из лучших хоккейных команд страны. Вместо того чтобы прозябать в офисе рядом с отцом. Не подобает наследнику миллиардов зарабатывать миллионы. 

Поймав бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта, я окунулся вглубь вечеринки, собравшей все сливки американского общества. Здесь присутствовали политики, музыканты и самые яркие представители киноиндустрии. Отец всегда любил окружать себя популярными персонажами, испытывая странную тягу к блеску их славы. И не скупился на дорогие подарки и спонсорскую помощь. Уж сколько звёзд было зажжено после пребывания в его постели – не счесть. Отчасти поэтому его желание жениться меня поразило. К чему этот мезальянс, если он всегда пользовался звёздочками и так? 

С высоты своего роста я без проблем отыскал отца. Почти такого же рослого, как и я. Должно быть, накопленные за жизнь грехи слишком сильно тянули Бенджамина Сандерса к земле. С годами он будто усох, хотя ему ещё далеко до дряхлого старика. 

Рядом с ним кучкой толпились его приятели, а их женщины, словно трофеи, стояли поодаль. Но ни одной юной золотоискательницы в белом платье я не заметил. Мне нужно было снять напряжение, клокотавшее внутри, иначе за свои действия я не отвечал. На втором этаже когда-то располагалась моя спальня, в которой после подписания первого контракта я больше ни разу не ночевал.

В темноте коридора я ещё не успел оценить её внешность, лишь почувствовал запах незнакомки. Такой лёгкий и свежий, словно после долгого дня в запертом помещении вдруг переместился в дикий сад. Тонкие, деликатные ароматы полевых цветов. Такие чистые, что кажутся невинными, не запятнанными человеческим присутствием. Одного вздоха хватило, чтобы во мне родилось желание провести носом от мочки уха по изгибу шеи. Лизнуть её и убедиться, что она на вкус такая же потрясающая. 

Мои руки машинально оказались на тонких плечах, спасая от неминуемого падения с высоких каблуков, на которые я уставился. Узкая стопа, увитая кожаными ремешками, изящные щиколотки, красивые икры и соблазнительные коленки заставили моё дыхание сбиться. Платье на гостье казалось неприлично коротким, и я едва ли нашёл в себе силы поднять взгляд от длинных ног к её лицу. 

1

Теа

Три года спустя

Пригород Нью-Йорка

Первое, чему решил обучить меня супруг после нашей свадьбы, – это правилам этикета. Как девушка, выросшая в Бронксе и привыкшая чаще пускать в ход кулаки, нежели манеры, я была крайне далека от тех мест, где требовалось ими пользоваться. И несмотря на то, что внешне я походила на яркую обёртку от конфетки, развернув её, внутри можно было обнаружить разве что заветренный кусок морковки.

Бенджамин Сандерс считал, что его молодой супруге не подобает существовать в полном неведении о том, в какой руке держать нож, не отличать вилку для рыбы от вилки для фруктов, смеяться не к месту или не знать, чем разбавить неловкую паузу на светском рауте. Или, как раньше, бежать отворять парадную дверь впереди прислуги. Кто-то настырно барабанил в дверь кулаком, и меня это изрядно бесило, отвлекая от чтения лёжа на софе под лучами солнца, проникавшими сквозь окно. Теперь, когда у меня появился доступ к деньгам, я наконец-то смогла себе позволить жить почти беззаботно. Жаль, что это не было моим выбором.

Однако в день свадьбы я всё ещё походила на беспородную кошку, которую минуту назад подобрали с грязной улицы, принесли в дом, отмыли и накормили. Только никто не удосужился мне объяснить, какое отныне у меня положение: я всё ещё дворняжка или уже принцесса? 

События разворачивались столь стремительно и непредсказуемо для меня, что я не успела осознать, в какой момент с головой нырнула в то течение, в которое меня окунула жизнь. Предварительно попытавшись в нём же меня утопить. 

Этот дом недалеко от Атлантического океана, словно сошедший со страниц тех журналов, до которых я боялась дотрагиваться, дабы не испачкать их своими грязными пальчиками. Одежда, вереницей висевшая в гардеробной, куда большей по размеру, чем наша с отцом берлога в одном из самых бедных районов Нью-Йорка.  И еда. Я работала с того момента, как поняла, что могу в этой жизни полагаться лишь на себя, потому что мой папа, в отличие от меня, несмотря на свой возраст, всё время витал в облаках. Это я доставала почтовые конверты с извещениями от банков, думая, где найти средства, чтобы погасить долги. Это я слёзно заверяла хозяина трущоб, в которых мы жили, что оплата будет завтра, и в отчаянии пыталась донести это до папы. Это я готовила ужин из того, что находилось на полупустых полках, постоянно ощущая голод и несварение желудка от дешёвых некачественных продуктов. 

Теперь я уже не голодала. Но счастья мне это тоже не принесло, потому что я заплатила за окружавшее меня изобилие слишком высокую цену – свою свободу. Впрочем, на счастье я вовсе и не рассчитывала, когда дала согласие мистеру Сандерсу стать его женой.

Нежданный гость, что барабанил в дверь, игнорируя звонок, явно не обладал терпением нашей горничной, которая никуда не спешила. Я направилась к входу, цокая по полу своими туфельками на каблуках. Стоило распахнуть раздражённо дверь, как моё сердце замерло. От испуга, от возбуждения или от предвкушения – не знаю сама. На пороге дома стоял незабываемый Йен Сандерс, младший сын моего мужа и истинное проклятье. 

Несносный и самый самоуверенный парень на свете, считавший, что в его мире ни одна женщина не способна произнести при нём слово «нет». Впрочем, не уверена, что в этом он ошибался. 

Долю секунды мы рассматривали друг друга в лучах жаркого полуденного солнца. Его светлые взъерошенные ветром волосы, загорелая кожа и яркие голубые глаза заставили мои коленки предательски подкоситься, и я приложила массу усилий, чтобы не упасть перед ним на пол и не раздвинуть ноги в стороны. Но всё же этот способ приглашения гостей в дом мой муж вряд ли оценит.  

Йен мазнул по мне равнодушным взглядом, и, судя по всему, градус холода в нём не снизился ни на одно деление с того момента, как он узнал, что зажимал в углу супругу отца. Я поёжилась, и этот день уже не казался таким жарким, как мгновение назад, когда я открыла дверь и меня обдало летним зноем. Возбуждение схлынуло, оставив после себя только неловкость за неподобающие чувства. 

– Скажи, чтобы занесли мои вещи, – вместо приветствия, обратившись ко мне словно к горничной, отдал он приказ. 

Ударом под дых до меня доходит болезненное понимание того, что подобных мне он не считал себе ровней. Какие бы дорогие шмотки и побрякушки его отец на меня ни нацепил, для Йена Сандерса это лишь очередное доказательство моей корыстной, продажной сущности. Но разве он заметил бы меня, не будь я облачена в то маленькое и баснословно дорогое свадебное платье, что жених выбрал для меня? Как подтверждение того, что я его красивая кукла, которую он теперь волен наряжать как ему вздумается, чтобы похвалиться приобретением перед друзьями. Нет, я не сомневалась, что для парня, выросшего в богатстве, белое отребье, каким он меня считает, пустое место, которое из нуля никогда не превратится в единицу.

Сцепив зубы, я проглотила это открытие, решив для себя, что буду держаться с ним отстранённо. Всё равно Йен здесь ненадолго. 

Отлепившись от стены, на которую он опирался, пока ждал, когда ему откроют дверь, он берёт что-то с противоположной стороны в руки. И до меня не сразу доходит, что этот предмет – костыли. 

Его нога, затянутая в джинсы, была зафиксирована от бедра до щиколотки медицинским ортезом, но передвигался он лишь с опорой на здоровую ногу. Я слышала, что он попал в аварию, поэтому пропустил игровой сезон, но подробности в прессе не раскрывались, и я понятия не имела, насколько всё серьёзно.  

2

В день свадьбы именно алкоголь спас меня от гибели, потому что, когда новоиспечённый муж приступил к пыткам с пристрастием, я смогла списать своё поведение на опьянение. Больше мы с Йеном не пересекались. 

Сейчас, видя, что он травмирован, я, словно акула, почуявшая кровь, захлопнув дверь, направилась к нему. 

 Знала, что мне даже смотреть на него опасно, дышать же с ним одним воздухом чревато задохнуться источаемым им тестостероном и агрессией. 

– Богатый мальчик получил по заслугам? – задаю вопрос, осматривая его с головы до ног, пока он не видит моего голодного интереса. Всё в нём вызывало во мне отклик, бороться с которым не было сил. Знала, что нужно остаться неприметной, вжаться в уголок как мышка и молиться, чтобы он не обращал на меня внимания. Но не могла. Меня тянуло поиграть с огнём, зная, что он не просто обожжёт, а спалит дотла.

Йен медленно обернулся на звук моего голоса с таким выражением на лице, словно услышал жужжание назойливой мухи, которую намерен прихлопнуть. Я поёжилась, успев пожалеть о сказанном.

Он обошёл меня, рассматривая со всех сторон с нескрываемым презрением на лице, заставившим меня усомниться в том, кто из нас первым обнаружил кровоточащую рану другого.

– А ты, я смотрю, за эти годы осмелела. Неужели уличной девке дали слово? – Йен наклонился ко мне и поморщился, будто нахождение в такой близости от меня вызывало у него острую неприязнь. – Видимо, хорошо делаешь минет моему старику, раз он позволил открывать тебе рот не только для этого.

Как по щелчку пальцев, кровь закипает, внутри всё клокочет, пузырится, поднимается вверх, достигнув отметки в сто градусов, и я готова вот-вот взорваться. Время словно остановилось на том моменте, когда я смотрела в его ярко-голубые глаза.

Я пришла в себя, лишь ощутив жжение в ладони от соприкосновения с небритой щекой Сандерса. Он не успел поймать мою руку, явно не ожидая нападения от мачехи, но теперь сжимал моё запястье с такой силой, что кажется, оно вот-вот раскрошится на пол. Я морщусь от боли и практически вишу на его захвате, касаясь пола лишь носками туфель, и то, что он не совсем здоров, никак не влияет на его силу. 

– Теперь я его законная жена, и тебе придётся с этим смириться, – цежу слова сквозь зубы. Ещё чуть-чуть, и начну его молить разжать пальцы, но пока лишь глубоко и часто дышу, прикусывая от боли нижнюю губу, сдерживая готовый сорваться с уст стон.

Он смотрит на меня странным взглядом, скользя от глаз ко рту и обратно, но я способна различить в нём лишь одну эмоцию – злость.  

– Я дал отцу время поиграть с очередной куклой, но его забавы слишком затянулись, – произносит Йен, притянув меня так близко к себе, что я почти впечатываюсь в его грудь. Он рассматривает мои глаза, словно хочет прочитать что-то в них, только вот ему неизвестно, какую именно из игр с его отцом мы ведём. Если он считает, будто я опасаюсь, что завтра моя сказочная жизнь в этом доме закончится, то он глубоко заблуждается. 

– Твой отец тебя удивит, мальчик, – обращаюсь к нему, выпрямляя позвоночник и расправляя плечи насколько мне позволяет положение, имитируя дерзкую ухмылку на дрожащих губах с таким апломбом, будто действительно могу сойти ему в мамочки, хотя младше «мальчика» лет на пять. 

– Йен? – раздаётся со стороны входной двери голос его старшего брата. Я и не услышала, когда он успел зайти в дом. Дугласа, в отличие от брата, даже с натяжкой нельзя назвать красавчиком. Не знаю, как так смешались их общие гены, но он куда больше походил на отца, высокого, костлявого, с лицом, вызывающим отторжение своими узкими глазами-щёлочками и тонкими губами. Увидев этих двоих, я вряд ли бы смогла угадать, что они единокровные братья. Деньги семьи не помогли сделать спину Дугласа ровной, а фигуру – атлетичной, и все свои способности он сконцентрировал на семейном бизнесе, помогая отцу. Правда, стать любимчиком у него так и не получилось. 

Но больше всего меня выводил из себя его длинный крючковатый нос, который постоянно лез куда не просят: то и дело он выспрашивал у отца о моём прошлом и нашем с ним знакомстве. Я всегда держала с Дугом ухо востро, а он, несмотря на то, что под боком как пиранья кружила его жена, всё пытался залезть мне в трусы.

И сейчас Дуг прошёлся по моей фигуре своими маслянистыми глазками, отметил то, как близко с Йеном мы стоим друг к другу, и на его лице отразилась ничем не прикрытая ненависть. И я готова зуб отдать, что у обоих братьев сейчас одна мысль в голове – в этом доме меня имеет не только глава семейства. Или будет иметь.

– Уже окучиваешь нашу сладкую мамочку? – обращается Дуглас к брату, а меня передёргивает от отвращения, потому что я слышу в его словах отблески собственной несбыточной мечты. Он ещё не перешёл грань в общении со мной только по той причине, что знал – сделай он один неверный шаг, как отец быстро лишит его детородных органов и повесит их гостиной на стене. 

Но стоило нам остаться наедине, как страх перед главой семьи отходил на задний план и не мешал ему говорить мне слова, измазанные таким слоем грязи, что каждый раз после подобного общения единственное, чего мне хотелось, – это принять душ и смыть их с себя. 

Борьба за хлеб для меня в доме Сандерсов сменилась борьбой за жизнь. Каждый пытался урвать кусок посытнее, а Бенджамин, зная власть собственных денег, крутил своей семьёй как хотел. Забавы ради. Вот только с младшим и, как казалось, любимым ребёнком произошла осечка. Я не знала подробностей, но догадывалась, что причиной, по которой власть отца над Йеном свелась к нулю, являлся его контракт с НХЛ, позволившим не зависеть от воли родителя. 

3

Йен

Яркий свет огромной арены и гул толпы, болеющей за свои команды. От моей скорости лёд под острым лезвием конька плавится, искрами оседая обратно. По лбу катится пот, повисает на ресницах, и я тяжело дышу, не упуская из поля зрения шайбу, что перемещается от точных движений клюшек моих соперников. Остаётся лишь ничтожный шанс на выигрыш, но я хочу им воспользоваться. Люк Дентон, мой друг и товарищ по команде, отвоёвывает шайбу, и я стремлюсь за ним к вражеским воротам, зная, каким будет его следующий ход. Голевая передача – и шайба оказывается в моей власти. Гол. 

Моя физиономия под музыку и аплодисменты высвечивается на экране табло, пока меня поздравляют. Восторг от третьего гола за игру разливается в теле, словно сильнейший наркотик с примесью афродизиака, и я удовлетворяю свои физические потребности с журналисткой, что прорывалась ко мне под предлогом интервью. Она смотрит на меня как на божество и без лишних слов опускается на колени в коридорах ледовой арены, где недавно завершилась игра. Есть риск, что где-то из-за угла может появиться заплутавший зритель, уборщик или охранник. Но меня это не волнует. Яйца звенят от предвкушения, когда её губы смыкаются на мошонке и всасывают их по очереди в жаждущий рот.

Девушка заглатывает член, демонстрируя всё своё мастерство, и моя ладонь ложится на её затылок, побуждая взять глубже, пока я не начинаю скользить где-то в её глотке. Она давится, но не отталкивает меня, поднимает залитые слезами глаза в поисках моего одобрения и получает его, когда я кончаю.

Глотает сперму и вытирает тыльной стороной руки губы, в то время как я возвращаю джинсы на место, а затем поднимается на каблуки, немного пошатываясь. 

– Йен, мы же ещё увидимся? – девушка одёргивает очень узкую юбку, что облепляет её худые бёдра. Не дурнушка, вполне симпатичная, но всё же в иной ситуации я, скорее всего, не уделил бы ей и пары минут. 

– Зачем? Мы вроде завершили интервью. Ты разве не удовлетворена им? 

Я перекидываю спортивную сумку через плечо и направляюсь в сторону парковки, слыша, как пока позади раздаётся стук каблуков. Журналистка всё же нагоняет меня, и начинается песня, которую я слышал уже сотни раз. Её слова знакомы наизусть, потому что каждое слово обо мне и каждое из этих слов не прошло бы в газетёнке докучливой журналистки цензуру. 

Мне совершенно не ясно, к чему эти причитания и обвинения, учитывая, что я не делал намеков на то, что между нами может быть нечто большее, чем одноразовый минет. 

В тот вечер, кроме моего недостойного семьи Сандерс поведения, ничто не предвещало беды. Я находился немного на взводе, как и всегда после игры, но благоразумно отказался от продолжения вечера в клубе, зная, что впереди меня ждут новые тренировки, и я планировал отдохнуть перед ними, чтобы войти в свою лучшую форму. 

Неожиданно машина, что ехала по встречке, вильнула в мою сторону, и, если бы… Если бы не так много факторов, влияющих на самые худшие ситуации в жизни, я бы остался цел. Скорость, на которой я ехал домой, дождь, что застилал стёкла автомобиля, опустившийся на город вечер. Но избежать аварии не удалось. Увы, стрелка на спидометре зашкаливала, когда я влетел в автомобиль, что выезжал с второстепенной дороги. Всё произошло так стремительно, что в моей памяти почти не отложился момент удара носом о подушку безопасности, треск посыпавшегося лобового стекла и смятый бампер машины. В результате аварии моя левая нога оказалась зажата металлом автомобиля в тиски.

А далее только воспоминания – как разорванное письмо любовницы, которой ты изменил. Вроде фрагменты удалось собрать воедино, но остались пробелы. Тусклый свет в коридоре больницы, куда меня привезла скорая, слова анестезиолога, обращённые ко мне перед тем, как на лицо ложится маска. Пробуждение. Вязкое, как моя кровь, что залила «Мустанг». Я приходил в себя несколько раз, но слабость была такой силы, что утягивала меня обратно в забытьё, а я не смог с ней бороться. Казалось, там, в темноте, что так манила, я мог бы отдохнуть, но меня выплюнуло из неё в суровую реальность. 

Когда я пришёл в себя, то сообразил, насколько всё плохо, уже по одному скорбному выражению лиц врачей. Они заверяли меня, что, с учётом аварии, я легко отделался. Всё могло быть гораздо хуже и мне повезло. Ещё пара сантиметров, и тазобедренная кость раскрошилась бы в пыль. Не попади в ту ночь я в руки опытного хирурга, который сумел собрать мою ногу по кусочкам, меня могла бы ждать ампутация. А так, пока, по их прогнозам, мне светит длительное восстановление. Но то, что они отказались от дальнейших прогнозов, говорило мне лишь об одном – они не могут дать гарантию, что я вернусь к нормальному образу жизни, не то что к спорту. 

Я ненавидел ожидание. Всё моё прошлое до аварии связано со скоростью, движением и риском. И вот сейчас единственное, на что я способен, – это ждать и пялиться в потолок, не зная, как в итоге срастутся кости и связки. Существование с тростью вместо жизни с клюшкой – это мне грозит?

Учитывая характер травмы, в НХЛ меня поместили в долгосрочный травмированный резерв. Шансов, что я приму участие хотя бы ещё в одной игре этого сезона, не имелось.  

– Айс. 

Голос друга вывел меня из горьких дум, и я перевёл на него взгляд, испытывая к нему острую ненависть. Какой бы крепкой ни казалась наша дружба, но теперь я не уверен, что она сможет пережить моё поражение и предстоящий спортивный триумф Дентона. Мы играли в одной команде, были товарищами и соперниками одновременно, хотя каждый из нас занимал своё в ней место. Мысли чёрные, едкие и гадкие проникали в сознание. Я поморщился, точно это могло их стереть, испытывая стыд за проявленную слабость. 

4

Стоя у порога родительского дома, я пытался мысленно вообразить, как сейчас поживает его новая обитательница. В нашу первую встречу, когда нас застукал отец, она выглядела точно пойманное в силки дикое животное. Маленькая лисичка, которой прищемило лапу, смотрела на меня так, словно готова расцарапать мне всё лицо. И сейчас я задавался вопросом: удалось ли деньгам отца огранить этот алмаз, придать ему форму, найти достойную оправу. А когда она отворила дверь, то не только ослепила меня, но и ранила до крови острыми гранями своей красоты. 

Похоть и жажда, смешанные с осознанием того, кем она является на самом деле, вызвали за собой внутри меня новые эмоции: злость, ненависть к ней и зависть к собственному отцу. И смотря на эту наглую девицу, кулаки сжимались, а я представлял, как мои пальцы смыкаются на её тонкой шейке и ломают хрупкие позвонки. Но стоило опустить взгляд к губам, и я пропадал: мысли сбивались, оседая тяжёлым комом вниз – в район ширинки. Там набухало, пульсируя, распрямляясь, – и меня уже не волновало, чья она жена. Мне хотелось задрать очередное маленькое платьице, открывающее вид на шикарные ноги, отодвинуть в сторону кусочек ткани и трахать её, пока это желание не ослабеет. Прямо там, в холле отцовского дома.

На долю секунды она заставила меня забыться. Не думать о том, что передо мной корыстная дрянь, готовая лечь под старика ради денег, не думать о том, что теперь мы связаны семейными узами и она носит одну со мной фамилию. 

И самое паршивое – я почему-то до сих пор не забыл вкус её губ, хотя с трудом мог припомнить имя последней девушки, с которой переспал. Та сцена, что произошла между нами три года назад, никак не выходила из головы, оставив незаживающий ожог в моей памяти.

Тогда в её глазах вместо ожидаемого ликования девчонки, сорвавшей джекпот, я обнаружил страх и растерянность, на смену которых с появлением отца пришла злость. С другой стороны, она, несомненно, находилась в состоянии опьянения, поэтому мои выводы о её чувствах могут быть и не верны. 

Но больше всего меня задевало то, как отец смотрел на неё. Я думал, в таком возрасте и с его опытом мужчина уже не способен влюбиться, но его взгляды, бросаемые в её сторону, говорили об обратном. Для него она не стала очередной девкой, которую он притащил в постель, ему было этого мало, поэтому он обозначил на неё права, дав свою фамилию. И в этом я способен его понять. 

Она выделялась среди всех остальных. Девушек из моего окружения можно сравнить с цветами, выращенными в оранжерее под неусыпным взглядом садовника, и я не уверен, что смог бы отыскать между ними и пары различий. К каждой из них был применим эпитет рафинированной, ухоженной, прозябающей в богатстве и скуке дамочки. Теа же словно дикий цветок редкой красоты, который, вопреки отсутствию работы селекционеров, появился на свет. На неё мало смотреть, её хотелось вырвать с корнем и спрятать от чужих глаз. Чтобы никто не смел ею любоваться. И я понимал подобное желание отца больше других.

Но чего понять не мог, так это её. Почему она вышла замуж за мужчину, что старше её не на один десяток лет? Ответ на этот вопрос меня вовсе не радовал. С её незаурядной внешностью она без проблем могла бы подыскать партию, может быть, менее денежную, но более подходящую. А значит, счёту в банке она отводила первое место и не гнушалась старческого тела. 

– Йен, я волен распоряжаться своей жизнью и средствами так, как считаю нужным, – сухо ответил отец, когда мы остались наедине в его кабинете.

– Этот дом такой же мой, как и твой, и я не хочу, чтобы здесь находились шлюхи. 

Он морщится от слова «шлюха», но заверяет, что даст изучить брачный договор и он меня порадует. 

Тогда, три года назад, я был уверен, что этот брак долго не продлится. Однако время шло, а Теа всё ещё жила здесь, и я пожалел, что не ознакомился с условиями брачного соглашения. 

В последующие дни жена отца почти не попадалась мне на глаза, и у меня создалось впечатление, что она намеренно избегает мою персону. Отца не было в стране, и, видимо, по этой причине она решила, что составлять компанию остальным членам семьи ниже её достоинства. И если бы не моё физическое состояние, возможно, меня бы это не так сильно задевало. 

Каждое утро мне казалось, что я стал героем фильма «День сурка», живя по подготовленному врачами сценарию, изнуряя себя до предела физическими нагрузками, которые были мне разрешены, и болезненной разработкой повреждённой ноги. Совершая один шаг, мой организм отбрасывал меня на два назад. Полное восстановление казалось несбыточной мечтой, такой далёкой и невозможной, что требовалось стискивать зубы, чтобы заставить себя заниматься реабилитацией, которая не приносила ощутимых результатов.  Моя психика находилась в настолько истощённом состоянии, что я едва ли был способен на нормальное общение, срывая на каждом, кто попадался на моём пути, свою злость, и ноющая боль в ноге вызывала лишь одно желание – доставить страдания другому. 

В очередной паршивый день, когда после ухода физиотерапевта я лежал обессиленный на полу и пялился в потолок, почувствовал, что в тренажёрном зале я больше не один. 

Перевёл взгляд и врезался в испуганные, как у воровки, застигнутой на месте преступления, глаза. Теа стояла у порога, словно не решаясь сделать шаг и переступить его, но продолжала неотрывно смотреть на меня. Эти гляделки длились неприлично долго, и казалось, воздух вокруг нас начинает сгущаться, как бывает перед грозой, потрескивая от царившего между нами напряжения.

5

Я был весь потный, сняв мокрую майку после ухода реабилитолога, и девчонка не испугалась испачкать дорогой наряд и пропитаться мной. Она всем своим тщедушным телом попыталась удержать меня, забравшись мне под мышку и обняв за талию. И как только я ощутил её прохладные пальцы на разгорячённой физическими нагрузками голой коже, моё дыхание замерло где-то в горле и остановилось. Как и всё вокруг. 

Теа подняла взволнованное лицо, впившись в меня круглыми от страха глазами, и что-то спросила. Мой мозг мог обрабатывать лишь тактильную информацию, и близость её тела не способствовала мыслительной деятельности, а потому мне пришлось переспросить. Взгляд задержался на румянце, появившемся на щеках, и упал к раскрытым губам, манившим истерзать их поцелуем. 

Замечаю, что её грудь прикрыта лишь тонкой тканью платья, сквозь которое проступали напряжённые соски. Стоило это увидеть, как тело пробили разряды тока в двести двадцать вольт, и одновременно в грудной клетке с оглушительной скоростью разрастался огненный шар ярости из-за её фривольного наряда. Уверен, когда она выходит в общество, все, у кого есть член в штанах, и так на неё пялятся, а вкупе с её внешностью открытая сексуальность производила сшибающий с ног эффект.

– Ты в порядке? – повторяет она с фальшивой заботой. 

– А я смотрю, ты ненасытная, – уже позабыв про ногу, прихожу я к неприятному выводу, подтверждающему моё мнение о мачехе, – тебе мало моего престарелого папаши и недоумка брата, решила залезть и ко мне в штаны? 

Она будто не сразу соображает, какой смысл заложен в сказанных словах, потому что первые секунды её взгляд остаётся безмятежным, а затем в нём набирает обороты смерч. Теа дёргается в нелепой попытке отстраниться, но я лишь крепче прижимаю девушку к себе. В намерении оттолкнуть, она упирается ладонью в мою грудь, что, как и каждое последующее её движение, заводит меня только сильнее.

Мне самому не слишком удобно так стоять, потому что нога начинает дрожать от напряжения и боли, но выпустить Теа из собственных рук выше моих сил. Её близость, даже такая – разгорячённая, наполненная сопротивлением и обозлённая – приносила мне удовольствие и действовала лучше любого обезболивающего препарата. 

И всё же просто поиметь её, наплевав на отца, каким бы ни было к нему моё отношение, я не мог. Трахать ту, которую выбрал презираемый мной человек, значило для меня запятнать всё вокруг себя. После такого с колен можно уже не подниматься, а продолжать жить, как примат, двигаясь в направлении первобытных инстинктов.

Сжимая её тонкое запястье, я чувствовал, как под моими пальцами бешено бьётся её пульс, как она тяжело, прерывисто дышит, пока с соблазнительных ярких губ срываются проклятия, достойные дворовой девчонки, статус которой она подтверждает этим поведением. 

– Ты ублюдок, Сандерс. Поверь, если бы я захотела с кем-то переспать, то выбрала бы точно не тебя, – подытоживает она, опуская взгляд вниз, к травмированной ноге и тут же вновь поднимает ресницы, с циничной улыбкой на лице, – а того, кто был бы способен меня трахнуть.

Слышу, как кровь стучит в висках, а член становится твёрже и похоть мутит мысли, хотя все они о ней. Девочка куда интереснее, чем казалась на первый взгляд, а игры с ней могут иметь вкус не сладкой ванили, а острого перца.

Её глаза дикой пумы, ореховые внутри с золотистыми вкраплениями в тёмно-карем кольце, тянули меня в пропасть. Там, откуда обратного пути уже не будет, там, где ничего кроме её тела не имеет значения. И мне хотелось поддаться тем демонам, что шептали забыть свои принципы и переступить черту. 

Уговариваю себя, что отпущу её, обязательно отпущу. Но нужно время. Ещё несколько секунд её близости, которую я мог бы смаковать, вспоминая в душе со сжатым пальцами членом. И лишь сильнее прижимаю её к себе, отлично осознавая, что мне не скоро может представиться шанс к ней прикоснуться.

– Может, и ублюдок, – не отрицаю её оскорбление, проводя большим пальцем по щеке, оставляя след на нежной коже и выдавая первую пришедшую в голову бредовую мысль, остро осознавая то, насколько я бы хотел, чтобы она воспользовалась этим предложением: – Отец, наверное, не способен удовлетворить такую горячую девочку, как ты. Приходи в мою спальню ночью. Проверишь, на что я способен.

Её глаза распахиваются ещё больше и блестят, но не от слёз – от злости. Она снова тянется рукой к моему лицу, но в этот раз не в желании ударить, скорее выцарапать глаза и содрать кожу.

6

***

– Отпусти её! – гремит голос бабушки, и я перевожу совершенно потерянный взгляд на неё. Никогда не видел, чтобы всегда элегантная миссис Аннабель Сандерс повышала голос. Но сейчас на лице женщины, которая перешагнула девятый десяток, яркий румянец гнева, и в опасении за её сердце я отпускаю девушку. 

Теа отпрыгивает от меня на приличное расстояние и весь её вид говорит о том, что  она испытывает смущение. Я перевожу взгляд с неё на свою старушку и понимаю, что мачеха каким-то образом умудрилась очаровать не только моего отца. Какие слова она подобрала чтобы расположить к себе престарелую женщину, чей язык всегда был острее клинка, для меня стало новой загадкой. Маленькая двуличная дрянь. 

– Миссис Сандерс, это не то, что вы подумали, – улыбаюсь нагло и подхожу, целуя в напудренную щеку, сгибаясь в два раза.

– Я ещё не выжила из ума, молодой человек, – закатывает она свои голубые глаза, – не трогай девочку. 

– Бабуль, ну что за пошлые у тебя мысли, она же моя новая мамочка, – смотрю поверх головы старушки на Теа. Вид у неё по-прежнему такой, словно дай ей волю, и она располосует меня ногтями на лоскутки и скормит собакам. 

– Вот и держись от неё подальше, – грозно призывает бабушка.

Пожалуй, Аннабель Сандерс в этом доме была единственным человеком, которого я действительно любил и кем дорожил, а потому я безропотно проводил уходящую Теа взглядом. Только вот данное бабушке обещание не уверен, что сумею сдержать. 

Я не ошибся в своих выводах. Стоило вернуться отцу, как Теа изволила присоединиться к нам за ужином. Пока Бенджамина не было, она постоянно где-то пропадала. Я как последний идиот каждый день ждал её возвращения, заглядывая через окно на подъездную дорогу, ожидая, когда её красный кабриолет вернётся. Лишь усилием воли я заставлял себя не приближаться к ней. Меня обуревали странные желания  выследить девчонку и узнать все её тайны, проникнуть в её симпатичную голову и выведать каждую мысль, что она прячет, всё, что скрывает. 

Она спустилась в гостиную с опозданием, и я жадно следил за каждым её движением, желая понять, какие сейчас у неё с моим родителем отношения. Он всё так же плотоядно смотрел на неё, с обожанием, которое не уменьшилось за эти годы ни на гран. Когда девушка поцеловала его в губы, кожу начало покалывать, словно меня облили пламенем из адского котла. Горячим, разъедающим не только тело, но и душу. Я сжал с силой столовый нож, так что костяшки пальцев побелели, потому что перед глазами тут же всплыл образ её, ублажающей этой ночью моего отца.

Она села за стол по левую руку от него, оказавшись прямо напротив, и подняла на меня такой взгляд, словно хотела увидеть мою ответную реакцию на эту сцену. Я не понимал, почему так злюсь, наблюдая за этой семейной идилией, разворачивающейся прямо под моим носом. То, как отец протягивает к ней свою руку и пожимает кончики её пальцев. В знак чего? Признательности, любви? Отец, всю жизнь плевавший на чувства всех, кто его окружает, воспылал горячей любовью к пигалице, у которой лишь одно предназначение – раздвигать ноги? К девчонке, которая наверняка с такой же самоотверженностью будет готова и под меня лечь, вопрос, вероятно, лишь в цене. 

Но больше всего меня удивляли собственные чувства. Откуда они? Я её знать не знаю, однако веду себя так, словно она принадлежит мне. Но стоило вспомнить, кто надел ей кольцо на безымянный палец, меня охватывало настолько горькое чувство, которого я, пожалуй, ранее никогда не испытывал. 

Отец делился за ужином рабочими планами, но я замечал, что его мысли утопают в трясине по имени Теа. Он то и дело бросал, как юный любовник, взгляды на жену. Ласкающие, плотоядные и бесконечно голодные. Такие же, что и у меня, только я пытался спрятать их за маской безразличия.

Мне казалось, отец не сумел считать мою реакцию на их пару, будучи полностью поглощённым собственной женой, зато, к моей досаде, братец всё заметил. И ревность, и злость. Я залпом выпил после ужина бокал виски и налил вторую порцию, ожидая, когда алкоголь успокоит мои чувства. Но стоило посмотреть на Теа, что льнула к старику, меня просто выворачивало наизнанку. 

Мысль о том, что этой ночью он прикоснется к ней, причиняла мне физическую боль. 

– Что, Йен, завидуешь нашему папаше? – Дуглас незаметно подкрался и, словно чёрт, подлил масла в огонь, чуя, что нащупал впервые за эти годы моё слабое место. Я прикрыл глаза, опасаясь, что, если он произнесёт ещё одно слово, я просто вырву ему кадык зубами. И всё же Дуг не был тупым и, поняв моё настроение по взгляду, тут же ретировался.

7

Теа

Каждый раз, когда Бенджамин притрагивался ко мне, меня передёргивало от отвращения. И не важно, была ли это всего лишь его ладонь на моём плече в покровительственном жесте. Поцелуй в щеку при посторонних в качестве демонстрации нашей близости. Или пожатие кончиков пальцев до посинения, когда меня трясло в день свадьбы от ослепляющего богатства и обширных связей моего достопочтенного мужа. А ещё от будущего, в котором я похоронила свои мечты и надежды.

И сегодня, перед тем как коснуться его губ, пришлось выпить пару бокалов крепкого алкоголя, найденного в его баре. Нацепив на лицо фальшивую улыбку, эксплуатируемую мной все эти годы в семье Сандерсов, я спустилась к ужину. Вновь попадая под обстрел пренебрежительных взглядов. 

Я знала, что мне нужно отвести от себя беду. Ту самую, которую несет для меня Йен. Застань мой супруг и долю секунд от той сцены, которую лицезрела его мать… о, я уверена, что меня ждала бы страшная кара. 

Его отпрыску вряд ли угрожала бы опасность за желание развлечься с мачехой. Но в отношении меня в тот же миг была бы запущена карательная машина. Я до точки помнила наш разговор, когда мистер Сандерс разложил передо мной мою судьбу, как на ладони перед тем, как сделать предложение руки и сердца. Или, если точнее, кошелька и фамилии. Если этот процесс вообще можно так назвать. Ведь выбора у меня не было, а посему – это вовсе не являлось предложением. 

Главное, что требовалось от его молодой супруги в этом браке, – это хранить ему верность и выполнять все его требования. А в обратном случае… лучше и не думать, что он со мной сделает. Я согласилась на этот союз только потому, что господин Сандерс дал мне обещание. Маленькую надежду. Тусклый огонёк в конце тоннеля. 

Если в течение пяти лет брака за мной не будет прегрешений, то я смогу получить свободу и уйти от него с тем, с чем пришла. То есть ни с чем. Подозревала, что его замысел рассчитан на то, что за эти пять лет я привыкну к красивой жизни. Для него немыслимо, что я добровольно могу расстаться с теми благами, которые приносит с собой фамилия Сандерс в паспорте после моего имени. 

Однако я каждый прожитый в этом доме день вычёркивала из календаря в страстном желании приблизить дату, когда вновь стану неприметной Теа Торнтон. И на пути к этой цели я встретила лишь одно препятствие – его сына. Йен Сандерс, или, как, я слышала, обращаются к нему товарищи по команде – Айс. Вот кто для меня настоящая угроза. 

И если я покажу слабину, Бенджамин от меня и мокрого места не оставит. Я знала, видела, что для Йена моя персона всё равно что мишень в тире. Забава для разбавления яркими красками его серых будней, пока он не восстановится полностью и не вернётся в строй. Туда, где его ожидает череда женщин, восторженные поклонницы, свет славы. И, возможно, память о мимолётном похождении с той, которая ему не принадлежит. Подозревала, что я для него словно запретное яблоко с дерева познания. Только вот, если мы сорвём и вкусим его, ад разверзнется лишь для меня.

Он не первый, кто за минувшие годы хотел получить доступ к моему телу, считая, что с лёгкостью сможет обойти на этом пути старика. Однако он единственный мужчина, от близости которого мои коленки слабели, а сердце начинало биться чаще. 

Меня потряхивало, когда я устраивалась за столом напротив Йена. Сжав кулаки с такой силой, что ногти с алым маникюром впились в ладони едва ли не до крови, я подняла взгляд на молодого человека. Ожидала увидеть на его лице разочарование ребёнка, у которого отобрали желанную игрушку, но ничего помимо ленивого презрения к моей персоне не обнаружила. 

Еда не лезла в рот, и я почти весь ужин занималась тем, что расщепляла ножом стейк, пока он не превратился в кашу, даже не прислушивалась к диалогам. Я всегда чувствовала себя лишней среди этих людей. Почти все они придавали мне значения не более, чем фарфоровой статуэтке, купленной на аукционе Сотбис. Да, красивая, да, в неё вложено много средств, но, если разобьётся, уже на следующий день ей найдётся замена. К тому же я была слишком неопытной, чтобы разбираться в хитросплетениях интриг, разворачивающихся в этом доме вокруг семейного наследства. 

По праву жены главы семейства я должна была иметь веский голос среди прочих членов семьи, устраивать приёмы, отдавать распоряжения прислуге. А так как всё это слишком чуждо мне, бразды правления находились в руках жены Дуга. Такой душной, что, находясь с ней в одном помещении меня одолевал приступ астмы, которой я никогда не болела. 

 Но всё же реальную власть держала в кулаке Аннабель Сандерс – почтенная мать Бенджамина. По итогу всё складывалось порой именно так, как она того желает.

– Теа, деточка, – обращается она ко мне, и я растерянно поднимаю на неё взор, осознавая, что она произносит моё имя уже не в первый раз. Старушка смотрит на меня своими хитрыми голубыми глазами-лазерами, прожигая насквозь, точь-в-точь как и её младший внучок. 

– Я говорю, что было бы прекрасно, если бы ты организовала в честь предстоящего дня рождения Йена приём, – огорошивает она меня новостью. Я медленно обвожу взглядом стол и понимаю, что глаза всех членов семьи направлены в мою сторону. На лице Джил – жены Дуга отчётливо вижу затаённую злобу. Её маленькие мышиные глазки все три года, что я здесь выживаю, следили за каждым моим шагом. Стоило мне оступиться, как она тут же бежала к моему мужу и докладывала. Словно, если я разочарую Бенджамина, это придаст ей веса и рейтинга, подняв в местной иерархии чуть выше вверх. 

8

Зато в глазах его отца разгорелось чувство, которого я опасалась больше всего, – предвкушение. Ему было шестьдесят восемь лет, и я искренне считала, что секс не на первых местах в его приоритетах. Но то, как он смотрел на меня весь вечер, буквально кричало об обратном. 

Стоило подняться из-за стола, как холодные сухие пальцы Бенджамина Сандерса обхватили мою руку чуть выше локтя, преграждая мне путь к побегу. Я замерла, напряжённо уставившись в маслянистые глаза мужа и отчётливо ощущая взгляд Йена, направленный в нашу сторону. А затем его удаляющиеся тяжёлые шаги. 

– Ты порадовала меня сегодня, Теа. Может не так уж ты и безнадёжна, как кажется. Видишь, если вести себя со мной должным образом, ты получишь гораздо больше, чем имеешь.

Я опускаю ресницы в показной покорности, которой не испытываю. Даже представлять не хочу, о чем думают члены его семьи, наблюдающие за нами. В его мире так естественно, когда всё вокруг продаётся и всё покупается. И возможно, даже его близкие полагают, что я могла, очаровавшись его счетом в банке, очароваться и им самим. Но я видела между нами лишь пропасть в несколько поколений. И больше ни-че-го.

Собираю всю имеющуюся у меня волю в кулак и медленно поднимаю ресницы. Смотрю на него открытым, предельно наивным взглядом, подавляя в себе внутреннее сопротивление. Затем облизываю нижнюю губу, немного выпячивая её вперёд, и провожу кончиками пальцев по его плечу, смахивая невидимые пылинки. Лишь догадываясь, насколько опасную игру затеяла. 

– Я стараюсь быть хорошей девочкой, – тут же опускаю ресницы, не в силах терпеть похоть, разгорающуюся в его взгляде от моих слов. 

– Поднимайся наверх, – доносится до меня его шёпот – я слишком далеко зашла. Едва ли не зажмуриваюсь от досады и давящего на грудь свинцовой тяжестью жуткого предчувствия. 

У меня затряслись поджилки от мысли, что мою спальню от его разделяет лишь тонкая стена и дверь, которую можно без труда вышибить. До меня наконец дошло, что перегнула палку. Теперь мой муж хочет взять то, что я так неумело ему предложила этим вечером. Идти в сторону моей комнаты вовсе не хотелось, и я выбралась на веранду глотнуть свежего воздуха. Казалось, что ещё чуть-чуть, и меня задушит паническая атака. 

Я так стремилась к тому, чтобы Йен держался от меня подальше, что совсем не рассчитала свои силы. Переступила порог и прилипла мокрой от прошибшего меня пота спиной к шершавой стене, прикрыв глаза. Хотелось отмотать этот ужин на начало и вести себя с мужем как обычно. Так, словно я гостья в его доме. 

Прохладный воздух немного затушил страх. Я нервно перебирала причины, которые всегда становились отговоркой от близости с Бенджамином. Их было такое огромное количество, что казалось, даже произносить их вслух – нелепо. Ведь каждая из них очевидна. И о каждой из них он знал. 

Раздался скрип, и я, вздрогнув, открыла глаза. В темноте опустившегося на пригород вечера я не заметила, что вовсе не одна решила подышать воздухом. Йен стоял в тени, прислонившись к металлической ограде, и молча смотрел на меня. Из сада доносился стрёкот сверчков, ветер ерошил его светлые волосы, бросая пряди на лоб. И в этот момент мне хотелось быть кем угодно, но только не его мачехой.

– Что же ты не спешишь греть мужу постель? – разрушает он уютную тишину колючим вопросом, заданным каким-то уставшим голосом. 

9

Я перевожу взгляд на сад, прикусывая до боли нижнюю губу. Только бы не сболтнуть лишнего. Не признаться в том, что я всей душой ненавижу этот дом и постель, о которой он говорит. Мне хочется сбежать от его вопроса, и одновременно тело тяжелеет от терзаюшего меня желания остаться ещё на чуть-чуть, здесь, с ним. Пусть даже мы друг другу никто. Пусть он плохо ко мне относится и ещё хуже обо мне думает. Но находиться с ним рядом – словно поддаваться самому сладкому искушению, которое только мог сотворить для меня дьявол. 

И вместе с тем я чувствовала разъедающую меня тоску. Она приносила боль и разочарование от осознания того, что я не могу быть с таким, как Йен. 

– Давно тебя интересует сексуальная жизнь твоего отца? – спрашиваю едко, задирая подбородок вверх. 

Щелчок зажигалки, и его лицо на мгновение освещает дрожащий огонёк, отразившись в голубых глазах странным отблеском. Мне казалось, спортсмен его уровня не должен иметь иных привычек, помимо бега по утрам. Но что я, в сущности, о нём знала? Только сплетни из светской хроники и статьи, публикуемые в спортивных журналах. Победы в хоккее и женщины чередовались в его жизни с завидной регулярностью. 

В моей же жизни критически не хватало свободы выбора. И я до чёртиков завидовала девушкам, которых ничто не останавливало от того, чтобы поддаться его чарам. Хотя бы на одну ночь. Пусть к утру сказка закончится, а принц превратится в козла, выпроваживающего принцессу из апартаментов. И всё же я чётко осознавала, что могла бы приглушить голос разума и отдать частичку сердца ради одной ночи с ним. Без любви и всякой надежды на взаимность. Пожертвовав своим достоинством и честью. Ведь он иного не предложит. И я бы так и поступила… не будь замужем за его отцом.

Моё платье спереди казалось консервативным. Закрывало грудь по горло, длиной чуть ниже колен, вместе с тем оголяло спину почти до самых ягодиц. И если бы я хотела прямо сейчас избавиться от одежды, достаточно было бы лишь опустить бретельки с плеч. Эти мысли крутились в моей голове, когда я смотрела на Йена. Казалось, если сейчас платье упадёт к моим ногам и я в одних трусиках подойду к нему – это будет так естественно.

И судя по тому, что я увидела в его глазах, он читал меня, как открытую книгу. Я, словно застигнутая на месте преступления, как в тот день, когда пялилась на него в тренажерном зале, испытала острый приступ стыда. Дёрнулась, чтобы скрыться от его глаз, но он каким-то невероятно ловким движением умудрился поймать моё запястье и удержать. 

В отличие от пальцев отца, его казались такими горячими, что, кажется, оставляли ожог на коже. Прожигали до самого сердца. 

Он тянет меня ближе к себе, и, несмотря на его травму, наши силы остаются по-прежнему неравны.

– Не иди к нему, – раздаётся тихая просьба. 

10

Я опускаю глаза, не в силах выдержать его взгляда, и смотрю на руку, что не даёт мне уйти. Длинные, крепкие пальцы, кисть, увитая напряжёнными венами, мощное предплечье – всё это вновь рождает в голове порочные ассоциации. Я пытаюсь вообразить, как выглядит его член, и от этих непрошеных предположений во рту пересыхает. Моему телу нужна разрядка. Секс. Поэтому сейчас меня так раздирает похоть и глубоко замурованная в теле страсть. 

– Отпусти, – молю его, но Йен лишь ближе тянет, пока моя нога не оказывается между его ног, а грудь касается его рубашки. Его пальцы разжимаются, словно он понимает – я никуда не денусь, и скользят выше по голой коже рук. Поддевают бретельку наряда и опускают её с плеч. Движения ловкие, быстрые. Уверена, до травмы он практиковался в раздевании девушек ежедневно. 

– Я же по глазам вижу, что ты течёшь, когда смотришь на меня. Хочешь, я тебя прямо здесь трахну? – задаёт уже будничным тоном вопрос, кончиками пальцев рисуя узоры на моём остром плече. Затем ныряет под ткань наряда, едва не добираясь до сосков. 

Я отпрянула от него, точно ошпарившись, вырвавшись из состояния транса, в который он меня погрузил. Судорожно, неловко вернула наряд на место. 

Моё поведение меня ужасает. Пугает до дрожи, потому что он лишает меня воли. В его присутствии я плавлюсь, как мороженое, мой мозг размягчается до консистенции жижи и сбоит. Такое ощущение, будто устроенное сегодня для него представление только раззадорило парня. Неужели он разглядел в отце лишь соперника, с которым захотел посоревноваться? 

Вижу в его глазах холодный расчёт и нацеленность задеть меня, причинив боль.  Тут же во мне что-то щёлкает, переключаясь на новую волну. Моя рука тянется к его паху, и я, задыхаясь, обнаруживаю значительных размеров эрекцию. 

Губы растягиваются в хищной улыбке, когда моя ладонь прижимается к члену под брюками, выбивая из молодого человека полустон-полухрип.

– Если тебя это так заботит, то, когда мой муж сегодня будет меня трахать, я постараюсь представить на его месте тебя.

Глаза Йена почти чёрные, с расширенными, как у наркомана, зрачками, полностью закрывающими радужку, наполняются злобой. Мне кажется, скоро это тёмное, разъедающее чувство перельётся через край, затопив нас обоих. 

Он до боли сжимает мою руку и убирает от себя, словно я олицетворение всего самого гадкого и мерзкого, что есть в его жизни.

– Стерва.

Я разгладила наряд, проведя ладонями по бёдрам, и, бросив последний взгляд на парня, покинула террасу. 

Сначала мои шаги, подгоняемые возбуждением после обмена шпильками с Йеном, были быстрыми. Я спешила уйти от него подальше. Сбежать. Но приближаясь к своей спальне, я автоматически замедлила шаг. Ноги просто не несли туда. 

Сжала пальцами дверную ручку, глубоко вдыхая воздух. 

Для того чтобы добраться в свою комнату, нужно пересечь территорию Бенджамина. Так уж мы решили после свадьбы: наши спальни разделены стеной, но объединены одним входом, где его часть комнаты оказалась проходной. Хвала небесам, хотя бы ванные раздельные. 

Моего супруга больше всего на свете волновала собственная репутация. То, как он выглядит в глазах окружающих его людей. Упаси боже кто-то заподозрит, что его жена не соглашалась делить с ним супружеское ложе. И я играла в этот цирк, соблюдая его правила. 

Когда я вошла, Бенджамин обтирался полотенцем и повернулся в мою сторону. 

– Что-то ты задержалась, жёнушка, – произносит с издёвкой в голосе, – или смелости поубавилось? 

– Вы же отлично знаете – это представление я устроила для вашей семьи. Мы ведь именно так с вами и договаривались, – на людях я всегда обращалась к нему на ты, но, стоило оказаться с ним наедине, возводила между нами ещё одну преграду. Мне хотелось, чтобы он помнил и понимал, что навсегда останется для меня посторонним человеком. 

– Так дальше продолжаться не будет, Теа, – заявляет мой супруг. 

Его голос мягкий и осторожный, точно он обращается к слабоумной, которую не хочет спугнуть.

Больше всего в нём меня пугала уверенность в том, что бедная девчонка ради части его богатства согласится лечь под него. Возможно даже изображать влюблённость и смотреть, как преданная собака, в рот. Однако мне не нужны его деньги, и ему это известно с момента нашего знакомства. 

И всё же почему-то он не захотел взять в жены ту, которая бы согласилась исполнять его прихоти добровольно. Бенджамин Сандерс любил извращённые игры, где фигурами были не пешки, а люди. А я всего лишь дополняю его коллекцию игрушек. 

Мне очень хочется напомнить, что я получу развод через два года, но что-то удерживает меня. Возможно, страх того, что он скажет, будто наш уговор в этой части уже не в силе. А я не могла лишиться надежды на освобождение от него. От этого дома.

Я смотрю на мужчину, стараясь скрыть отвращение. Для своих лет он был ухожен и подтянут. Без висящего живота или бульдожьих брылей на лице. Он регулярно посещал тренажёрный зал, наматывал километры в бассейне и не забывал про омолаживающие процедуры. Но, как по мне, все эти усилия не скрывали его истинный возраст. Лишь подчёркивали страх старости, которым от него разило.

Допускаю, что зрелые женщины, может быть, даже сочли бы его в некоторой степени привлекательным. Но они не волновали магната, который мог позволить себе самое лучшее, свежее наливное яблочко.

11

Йен

Скука. Мои дни, наполненные ожиданием, скрашивали лишь стычки с этой девчонкой. Я мог бы открыть телефон и выбрать одну из тех девиц, что готовы бежать ко мне по щелчку пальцев. Но подобного желания не возникало. Даже мысль об этом казалась пресной, лишённой всякого вкуса.

Мне хотелось вновь увидеть Теа. Каждый раз, когда кто-то из членов семьи переступал порог гостиной, я надеялся, что это будет именно она. Вчерашняя сцена не выходила из головы, а мысль о том, что девушка делит супружеское ложе с моим отцом, доставляла почти физическую боль. Я долго ворочался, не находя в себе сил уснуть, сдерживая желание ворваться в их спальню и забрать её оттуда. И чёрт возьми, в какой-то момент казалось, что это единственно верное решение.

Она так и не спустилась к завтраку.

Вытерев уголки тонких губ салфеткой, Джил поинтересовалась:

– Бенджамин, а где же ваша супруга?

Всё отношение этой женщины к Теа звучало в интонации её вопроса. Презрение. Зависть. Ревность. И эта улыбочка, точно она подкинула яд и ждёт, когда кто-то из нас начнет корчиться в муках.

Впервые я задумался о том, как Теа справлялась с нападками такой высокородной суки, как жена моего нерадивого брата.

– Теа уехала в Парсонс, – пояснил отец после паузы.

Признаться, я немало удивился тому, что Теа решила получить образование. Полагал, что всё свободное время она тратит на то, чтобы спускать деньги отца на шмотки в Блумингдейле. Следует отдать ему должное. Вероятно, её учеба – его идея.

– Какая самоотверженность, – пробурчала Джил себе под нос. Такой же длинный и некрасивый, как и у её мужа. Они с Дугом на удивление похожи своей непривлекательной внешностью, плохой осанкой и мерзким характером.

Допив чашку кофе, отец, попрощавшись, удалился из-за стола, сославшись на срочные дела.

– Йен, а как тебе наша милая Теа?  – подняв от тарелки нос, которым она едва ли не елозила по дну, впилась Джил в меня своими маленькими карими глазками.

– Я её не пробовал. Спроси у мужа.

После процедуры в госпитале я бросил эти грёбаные костыли на заднее сиденье кабриолета и отправился к Школе дизайна Парсонс. 

Когда ни её, ни отца не было в доме, я хотел зайти в их спальню. С одной стороны, я мотивировал этот порыв тем, что так смогу отыскать её расписание. Но на самом деле мне хотелось собственными глазами увидеть её вещи в его комнате. Будто это стало бы подтверждением и без того очевидного факта, который не укладывался в моей голове, – она его.

Но единственное, что я обнаружил, это то, что их чёртова спальня заперта на ключ. Что показалось мне странным, однако расспросы горничной ни к чему не привели. Единственное, что я выяснил после короткого допроса, что моя мачеха отчалила из дома на такси, не воспользовавшись машиной с водителем.

Подключив свои знакомства, я вскоре получил информацию о том, какие курсы посещает Теа, как учится и чем интересуется. Мне казалось, в её планах что-то вроде создания собственного бренда одежды, который бы спонсировал отец. Однако выяснилось, что она учится на факультете маркетинга.

Добравшись до аудитории и заняв свободное место в последнем ряду, я принялся выискивать её глазами. Хотя изначально в мои планы входило только забрать её после занятий, но ноги сами привели сюда.

Найти девушку не составило труда. Её тёмная макушка с забранными в хвостик волосами оказалась от меня всего в паре рядов. И я даже не сразу понял, в какой момент затаил дыхание, рассматривая Теа. В новом окружении она выглядела иначе.

Здесь передо мной предстала совсем юная девушка, нисколько не похожая на ту хищницу, что отворила мне дверь в день моего приезда. Без яркого макияжа, в простой одежде, совсем не выдававшей в ней жену человека, занимавшего верхние строчки в списке «Форбс», она почти не выделялась среди других студентов. По крайней мере не своим достатком. Казалось, что её целью было слиться с толпой, однако красота моей мачехи притягивала взгляды. Пока она с энтузиазмом барабанила пальцами по клавиатуре, конспектируя лекцию, я видел, как парни пожирали её глазами.

Я сам не заметил, как, облокотившись о парту, подался корпусом вперёд, ловя каждое её движение. То, как она заправляет непослушную прядь за ухо, лучи света, падавшие на её лицо, дружелюбную улыбку, когда сосед приставал к ней с назойливыми вопросами, явно имея цель прижаться к ней теснее.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что моё состояние похоже на болезнь. Одержимость. Что всё это неправильно. Что я зря сюда приехал. Но она стала моим искушением, с которым я не в силах был совладать. Теа, словно сирена, манила меня, и я понимал, что скоро могу нарваться на скалы.

Лекция подошла к концу, и я вырвался из этого омута, когда парень сбоку стал прорываться через меня к выходу. Я ждал, когда придёт время и я смогу ходить с опорой на трость, но пока оставалось лишь мириться с подобным существованием. Скрипя зубами поднялся с места, испытывая горечь из-за отсутствия возможности свободно передвигаться. Теа вышла только через несколько минут, увлечённо беседуя с парнем её возраста.

Девушка лучезарно улыбалась и в ответ на его шутку рассмеялась, откинув голову назад. Ревность резанула как клинком, глубоко ранив, – она никогда не улыбалась мне. И пусть я не сделал ничего, что могло бы вызвать такую реакцию, я всё равно не хотел, чтобы она расточала своё внимание на других.

12

Мужчина отпускает мои волосы и поворачивает лицом к себе, чтобы я видела лютую ненависть, что полыхает в его глазах. И я знаю, что он, несомненно, исполнит сказанное, стоит мне ослушаться. Он был настолько двуличен, что в начале нашего знакомства я даже не представляла себе, с каким чудовищем меня свела судьба. 

Бенджамин Сандерс, замурованный в деловой костюм, в идеально выглаженной рубашке и красивом галстуке, с водителем, открывающим перед ним дверь Роллс-Ройса, казался мне образцом элегантности, сдержанности и хороших манер. На деле же моя жизнь, сам факт моего существования для такого, как он, не значили ровным счётом ничего. По его желанию я стала ему супругой, но если завтра я вдруг пропаду, то никому не будет до этого дела. За мои поиски примется лишь престарелый отец. Моя жизнь ничего не стоит, и ему это известно. 

Я слышу, как шёлковая ткань наряда трещит, врезаясь в кожу, когда Бенджамин стаскивает с меня одежду. С губ срывается крик, и в ответ я получаю оплеуху, которая рикошетит в моей голове звоном в ушах и звёздочками перед глазами. Он закрывает мой рот в опасении, что кто-то может услышать эти утехи.

– Заткнись, сука.

Мысленно я уже была готова выйти в окно, если он завершит начатое. Меня настолько сильно трясёт, что кажется, где-то внутри грудной клетки на пределе работает моторчик. Ещё чуть-чуть страха и отвращения, и он взорвётся. Но, когда мужчина избавился от полотенца, я понадеялась, что максимум, что мне грозит, – это избиение. Возраст брал своё – он не был возбужден. От открывшейся мне картины хотелось смеяться, но всё же инстинкт самосохранения вовремя удержал от глупой ошибки. 

Он оставил меня валяться на полу. А в моей голове даже не родилась мысль выбежать в коридор и позвать на помощь. Если я опозорю мужа, меня постигнет кара и пострашнее изнасилования. Ему были известны все ниточки, за которые следует дёргать, чтобы я оставалась послушной. 

Наблюдаю, как он тянется рукой к комоду, на котором лежит оранжевый флакончик. Догадывалась о его содержимом. Бенджамин бросил таблетку для стимуляции потенции в рот и запил водой. Мне почему-то показалось, что это не первый его приём «волшебного» лекарства за вечер. Ведь он ждал моего прихода. И я надеялась, что если права, то и дополнительная доза ему не поможет. 

– Сделай мне минет, – произносит буднично. 

Меня передёргивает от отвращения, и я скалю зубы, точно дикое, отчаявшееся животное. Я не привыкла, чтобы кто-то меня выручал или защищал. Это всегда было только моей задачей. Да и помочь-то особо некому, кроме отца. И сейчас никто не побежит меня избавлять от ужасного монстра. 

Во мне вскипает чёрная, подогретая на медленном огне, ненависть. Она такая бездонная, что, заглянув в меня, можно увидеть лишь кромешную тьму. Я ненавижу этого человека всей душой за то, как он со мной поступает. Тогда, около четырёх лет назад, он предложил мне сделку, от которой я не смогла отказаться. У каждого из нас были свои причины её заключать. Ему нужна была красивая кукла, а мне – спасение. Но я возненавидела его именно сейчас, из-за этой попытки меня растоптать, унизить и сломать. 

И вдруг я поняла, что мне больше не страшно. Потому что самое страшное со мной уже произошло.

– Клянусь, я отгрызу твой член, если ты попытаешься засунуть мне его в рот, – шиплю на него.

Я вижу своё отражение в высоком зеркале за его спиной. С потёкшей по щекам тушью, размазанной помадой и алевшей от удара скулой, я была похожа на буйнопомешанную. Но сдаваться я не собиралась. Лучше сдохнуть. 

Отчаяние придаёт мне силы. Я уже не сомневаюсь, что, если он изнасилует меня, я попаду в ад, но утащу его за собой. Ему остаётся совершить ещё один шаг, и я перейду черту. Но в этот раз обратного пути уже не будет.

Мужчина вновь приближается ко мне, обхватывает пальцами моё лицо, поднимая таким образом на ноги, и всматривается в глаза. Я не знаю, чего он хочет этим добиться, и только продолжаю упрямо смотреть на него в ответ. Из-за слёз вообще мало что могу разглядеть, но чувствую, что не должна опускать ресниц. 

– Раз сама не способна держать ноги сведёнными, уберегу тебя от ошибки. Через неделю поедешь с моей матерью отдохнуть, и не вздумай выкинуть какую-нибудь глупость. А теперь пошла вон. 

Бенджамин отшвырнул меня в сторону моей двери, и я сильно ударилась рукой, но даже не подумала обернуться к нему. Схватилась за ручку, как за спасательный круг, и оказалась по ту сторону стены от него. 

Страх всё ещё меня переполнял, а дрожь не отпускала тело. Я закрылась, хоть и понимала, что преграда, разделявшая нас, слишком хрупкая, но всё же лучше она, чем ничего. Обняла колени руками и ждала, когда меня перестанет трясти.

Так я и заснула на полу под дверью. Видимо, из-за пережитого стресса, почувствовав себя в безопасности, сразу отрубилась. 

Добравшись утром до ванной, я поняла, что совершила ошибку, последствия которой будут на моём лице ещё долго. Из отражения на меня смотрела девица с синяком под глазом, отёкшими из-за слёз веками и покусанными губами. Но всё же именно взгляд выдавал пережитые мной минувшей ночью испытания.  

К моему огромному облегчению, глава семейства Сандерс уже покинул свою спальню. Мне так хотелось, чтобы он уехал в очередную командировку, чтобы не видеть его подольше. Когда он отсутствовал, я всегда чувствовала себя лучше, необходимость с ним общаться меня угнетала. Совсем не расклеиться помогала мысль о том, что я скоро окажусь вдали от него. 

13

Теа взбеленилась из-за этого маленького представления. Стоило всем разойтись, она выдернула свою ладонь из моей руки, метая глазами молнии. Того и гляди, вспыхну и от меня останутся только угольки.

– Ещё раз спрашиваю, какого чёрта ты тут забыл? – повторяет она свой вопрос, на который у меня не нашлось достоверной лжи.

– Разве это не обитель знаний? Что, по-твоему, здесь делают?

– Странно, я была уверена, что хоккеисты даже читать не умеют, – пытается язвить маленькая мачеха.

– Если только это не мелкий шрифт на презервативах.

Её губы на мгновение дрогнули, словно маска холодной стервы дала трещину, но выдержка оказалась сильнее и Теа последовала от меня в противоположном направлении.

Эти грёбаные костыли не позволяли мне передвигаться достаточно быстро, и ей это было прекрасно известно. На потеху публике, которая оборачивалась и перешёптывалась завидев звезду хоккея, Теа и не думала замедлить шаг.

– С твоей стороны крайне жестоко бросать одного травмированного хоккеиста, вдруг я не смогу распознать буквы в слове «Выход» и никогда отсюда не выберусь?

– Уверена, на твоём пути встретится хотя бы одна сердобольная дурочка, которая обучит алфавиту, пока ты будешь вырисовывать буквы у неё между ног.

После нескольких часов с физиотерапевтом я и так был измотан, а тут ещё приходится гнаться за собственной мачехой.

– Теа, – зову девушку, она резко оборачивается и застывает, должно быть верно истолковав мою бледность. – Если не будешь так спешить, я потом продемонстрирую свои знания в этой области.

– Ты белый как полотно, – констатирует она очевидный факт. От усталости меня начинает мутить. Не думал, что слова лечащего врача о том, что мне нужно больше отдыхать после процедур, окажутся не просто рекомендацией. – Что продемонстрируешь?

– Знания, которые мне дарует сердобольная дурочка.

Девушка смотрит на меня со злым прищуром. Не сомневаюсь, не выгляди я так паршиво, она бы уже ловила такси.

– Поверю на слово. Ты ответишь, зачем сюда явился?

– Мимо проезжал. Подумал, почему бы не забрать мачеху с учёбы. Мы же семья. Забыла? 

Вроде в словах нет ни лукавства, ни вранья, однако нам обоим известно, что никакая мы не семья. Да и в целом Сандерсов можно назвать семьёй с большой натяжкой.

Её губы искривляются, точно одно упоминание о том, кем мы друг другу приходимся, выводит девушку из равновесия. Но всё же она проявила милосердие, и к выходу мы подошли в приемлемом для меня темпе.

Выйдя наружу, Теа оборачивается ко мне и, щурясь от яркого солнца, интересуется, где я оставил автомобиль. Стоило посмотреть на неё при солнечном свете, и все прочие мысли тут же вылетают из головы. Я замечаю то, чего не видел, когда мы находились в помещении, – тени на щеке. Она замирает, когда я обхватываю её подбородок, изучая отметину, оставленную папашей.

– Он тебя ударил? – цежу вопрос сквозь зубы, чувствуя, как кровь начинает быстрее течь по жилам.

Я никогда не был пай-мальчиком. Именно хоккей позволял мне держать свои эмоции в узде. Спорт, в котором я мог выплеснуть накопившуюся агрессию и ярость, бушующую внутри меня самого рождения. Сейчас же мне казалось, что я превращаюсь в Халка, ибо слова жены отца подстегнули во мне опасную цепную реакцию. Если она ответит положительно, я разнесу к чертям весь особняк.

Теа убирает мою руку и начинает заливисто смеяться, демонстрируя белоснежные зубы, словно я сказал что-то крайне смешное. Мне совершенно не ясно, что её так развеселило. Отсмеявшись, она склоняет голову набок и с лукавой улыбкой поясняет:

– Видишь ли, мне нравится грубый секс, а твой отец знает в нём толк. – Ещё до того, как смысл слов доходит до моего сознания, она касается моей небритой щеки в странном, ласковом жесте и сразу отдёргивает её, точно обжегшись. 

Нутро сводит от боли, будто мне дали под дых. Там, где имелись проблески света, всё меркнет, поглощается ядом, с которым Теа знакомит меня с каждым днём ближе и ближе и от которого я не имел противоядия, – ревность, тёмная, разъедающая всё, что попадалось на её пути. 

Если секунду назад я представлял, как убиваю собственного отца, то сейчас у меня возникло новое желание – придушить её. Одним словом, одним жестом эта девчонка способна вывести меня из себя так, как не умела никакая из моих пассий до неё. А ведь у нас с ней практически ничего не было. Но и тот единственный тесный контакт, состоявшийся в день её свадьбы, до сих пор не стёрся из моей памяти.  

– Зато, в чём ты знаешь толк, дорогая мачеха, так это в извращениях. Не ходила к врачу? Полагаю, геронтофилия* лечится.

Девчонка надула губы, удерживая во рту воздух и бранные слова, рвущиеся наружу. Вид у неё был такой будто она вот-вот лопнет. Но, выдохнув, промолчала, продолжая сверлить меня злым взглядом.

Мы добрались до дома в полной тишине. Как только подъехали ко входу, она выбралась из машины, громко хлопнув дверью, демонстрируя своё недовольство моим обществом.

Я нежно погладил кожу руля своего автомобиля, словно извиняясь перед машиной за отвратительное поведение маленькой мачехи, чувствуя, как у самого пар из ушей идёт.

14

Хотелось рвануть обратно в город, но боль в бедре меня не отпускала, и каждый шаг в направлении собственной спальни добавлял мучений. Толком даже не помнил, как добрался до постели.

Утреннее пробуждение скорее было похоже на выход из ядрёного похмелья. Голова гудела, а солнечный свет, проникавший через незадёрнутые шторы, резал глаза. Я со стоном перевернулся на спину и понял, что сил перебороть боль и подняться в теле просто нет.

Подобного со мной не случалось с того момента, как меня выписали из госпиталя. Страх застрял где-то в горле, мешая полноценно дышать. Мысли в голове летали как стервятники, нашёптывая мне, что я навсегда лишился шанса выйти снова на лёд.

Я перебирал воспоминания о вечере аварии. Они были смутными, всё произошло слишком быстро, и мне есть за что благодарить судьбу. Ведь я выжил и остался почти цел. Но для меня, посвятившего свою жизнь хоккею, это было слабым утешением.

Кое-как набрав номер лечащего врача, я надеялся, что, приехав, он выпишет мне сильнодействующее обезболивающее и я вновь смогу соображать. Боль от ноги распространялась по всему телу, опутывая меня своими чёрными щупальцами и затаскивая в пропасть, в которой уже поджидало отчаяние. Каждый мой вздох отнимал силы, но добавлял очков к желанию сдохнуть.

Врач застал меня почти в бессознательном состоянии. Мозг с трудом обрабатывал его вопросы, но укол обезболивающего дал надежду на просветление. Минут через пятнадцать мне полегчало, и я смог сесть на постели и с недовольством обнаружил в своей комнате мачеху.

Она стояла у стены, кусая губы, и выглядела взволнованной. Моему воспалённому сознанию показалось, что сейчас она стала ещё красивее. И где-то в тёмном уголке моей души из тлеющих углей вспыхнул огонёк, согревая меня изнутри. Я едва совладал с собой, чтобы перебороть улыбку, которая грозилась вот-вот выползти на лицо. Пришла, озаботилась моим здоровьем. Неужели переживала?

– Йен, твоё состояние вызвано переутомлением. Очевидно, ты позабыл все мои рекомендации и изводишь себя нагрузками, – нравоучительно начал доктор, после того как оставил моё бедро в покое, – такими темпами ты не ускоришь выздоровление, а оттянешь.

Мужчина говорил много, долго, нудно, стараясь донести до меня кажущуюся ему простую истину о том, что моё выздоровление не моих рук дело, а времени. А я никому не мог позволить решать свою судьбу. Я должен был бороться, а то, что предлагал мне этот человек, всё равно что опустить руки и ждать неизвестности.  

Ярость разрывала меня изнутри, кровь кипела в жилах, а я не имел возможности выплеснуть свою злость вовне. Она скапливалась, сосредотачиваясь где-то в груди, обостряя моё состояние.

Врач собрал свой чемодан и, попрощавшись, покинул комнату. Вслед за ним ушла и Теа, оставив меня наедине с чувством горького разочарования от того, что я не способен ни на что повлиять. Моё тело стало моей клеткой.

Поднявшись с кровати на костылях, я принялся озираться по комнате в поисках мишени для битья. Плевать на всё вокруг. Хотелось крушить, рвать, бить. Нутро будто горело и вибрировало от потребности спустить пар. Перевернув костыль, взявшись за платформу для опоры, я принялся разносить комнату. От моих ударов летели щепки, превращая дорогую мебель и предметы интерьера в хлам на выброс.

В голове так гудело, что я даже не услышал, что в комнату кто-то зашёл. Обернулся лишь интуитивно. Теа стояла, вжавшись в дверь, смотря на меня глазами, полными ужаса. Тяжело дыша, я продолжал сжимать своё импровизированное оружие и на мгновение представил, каким она сейчас меня видит. Парня с совершенно дурными глазами, ставшими теперь красными от полопавшихся капилляров, со стекающей по виску каплей пота, оказавшегося посреди разрухи, которую устроил сам. Я не рассчитывал на свидетелей, когда дал волю чувствам.

 – Что ты тут забыла? – мой голос резок и груб. И на и без того испуганном лице мачехи появляется совершенно отчаявшееся выражение.

– Ты сегодня не ел, я принесла тебе суп, – тихо поясняет, кивая головой в сторону оставленного на полу подноса, рядом с почившим столиком, ножки которого валялись неподалеку, – и хотела обсудить список гостей на твой день рождения...

Я бросил костыль в сторону, подходя к ней без опоры и ощутимо хромая. То ли пират, то ли дебил. Остановился от девушки на расстоянии одного шага и впился недобрым взглядом. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами и будто перестала дышать.

– А ты решила обо мне позаботиться?

Теа в ответ лишь облизывает пересохшие губы, молчит, но ресниц не опускает. И от нашего зрительного контакта мой начавший успокаиваться пульс вновь ускоряется.

На ней шёлковый топ с тонкими бретелями и, кажется, никакого нижнего белья. От этого открытия я втягиваю воздух через нос и дотрагиваюсь до неё раньше, чем понимаю, зачем я это делаю. Моя рука скользит от тонкого плеча, задерживаясь на короткое мгновение на шее. Теа вздрагивает, приоткрывает рот, точно захлёбываясь от моих прикосновений. Зарываюсь пальцами в её волосы и, сжимая их, тяну девушку на себя, так что она приподнимается на носочки.

Мои губы касаются её, и я скольжу по ним, ощущая то, насколько они нежные, и нестерпимо желая большего, нежели этот невинный недопоцелуй. Мне хочется погружаться в её тело языком и членом, пока мои прикосновения не сотрут с неё следы других мужчин. И больше всего – моего отца.

15

Кое-где горели ночники, но большая часть дома полностью погрузилась во тьму. Ненавидела это место всей душой. Каждый его закоулок, каждую комнату, каждый дорогой предмет интерьера, на который страшно дышать. 

Добравшись до кухни по счастливой случайности не сломав по пути себе ни одной части тела, я решила, что глаза достаточно привыкли к полумраку. Посему, не включая свет, потянулась к холодильнику, намереваясь захватить что-то перекусить и быстро вернуться обратно в мягкую постель. 

– Не спится? – раздаётся в темноте вопрос, и я подпрыгиваю, испугавшись до чёртиков. 

Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Йеном, стоявшим опираясь на кухонный шкаф со стаканом молока в руке. Рядом не вижу ни трости, ни костылей, которые он так презирает. Но сейчас, без посторонней опоры, он выглядит вполне здоровым. И просто огромным. Мне кажется, что я Алиса, попавшая в Зазеркалье. Выпила волшебное зелье и уменьшилась в размерах. Иначе мне никак не объяснить, почему сейчас его габариты превратили просторную кухню в комнатушку, а меня в пылинку. 

– А ты чего тут в темноте делаешь? – интересуюсь раздражённо, оглядывая его с головы до ног. А у самой сердце трепыхается в груди, как выброшенная на берег рыбёшка.

На молодом человеке майка с эмблемой его хоккейной команды «Ирокезов» и свободные штаны. А я радуюсь, что мой наряд вполне приличный, так как спать в шелках я не привыкла. Правда, шорты коротковаты, из-за чего кажется, будто я в одной длинной майке, – дорогом атрибуте моей старой бедной жизни. Она уже истончилась от многочисленных стирок, но выбросить её не поднимается рука. 

– Видимо, то же, что и ты, – салютует он мне стаканом, и я тут же чувствую себя глупой, растерявшейся перед красивым парнем девушкой. 

Я уже привыкла, что Йен всегда ведёт себя со мной так, словно я пиньята, которую он может бить до тех пор, пока изнутри не посыплются конфеты. И сейчас его спокойствие и сдержанность меня напрягали и раздражали. Создавалось впечатление, будто он лишь выжидает, выбирая место, где моя броня тоньше, откуда кровь будет хлестать быстрее. Чтобы метко ранить. Словом.  

– Можешь радоваться, – начинаю я выпускать коготки, хотя ничего этому не способствует, но мне остро хочется лично узнать его отношение к моему отсутствию рядом с ним, – целый месяц я не буду мозолить тебе глаза. 

Он склоняет голову вбок и изучает взглядом, за которым нельзя прочитать даже любопытство. 

– Ты не мозолишь мне глаза. Ты меня развлекаешь, – вновь наносит точный удар в солнечное сплетение, заставляя задыхаться от разочарования и обиды. 

Почему я вдруг решила, что он обладает какими-то признаками человечности? Потому что увидела его боль? Она прошла, и вместе с ней испарилось и всё остальное. 

 Аппетит пропал, но я всё же вытащила из холодильника яблоко, решив забрать его в комнату. Пальцы дрожали, и меня это злило. Я вдруг почувствовала себя поражённой. После всех наших столкновений, когда он не мог удержать руки от того, чтобы не коснуться меня, я уже начала принимать это как должное. И, чёрт его дери, ждала, когда он ко мне подойдёт!

Это конец? Весь его интерес иссяк? 

Верным решением было бы развернуться и уйти. Спустить всё на тормозах. Но я не могла.

– Вот как, – произношу и сама преодолеваю тот метр, что нас разделял. Знаю, что не должна. Нельзя! Где-то внутри моей головы красными буквами мигает надпись «Опасность» и громыхает сирена. Но я так не скоро его увижу, другого шанса поиграть с огнём не представится. 

Провожу пальцем по его мощной груди вниз, чувствуя стальные мышцы с бугорками пресса, что вызывает абсолютно неуместный щенячий восторг. Никогда не видела вблизи подобных ему. Йен просто само совершенство, и от его мужественной красоты захватывает дух. Здесь и сейчас кажется не таким страшным отдать душу за близость с ним. 

Рука оказывается на поясе. Я накручиваю на пальцы завязки его штанов, наблюдая за его реакцией. Он заметно напрягся, но, кажется, этого мало, чтобы выбить из него нужную мне эмоцию. Когда он не провоцирует, быть инициатором в разы сложнее. 

– Если хочешь попрощаться перед отъездом, то становись на колени и открывай ротик, – предлагает он пренебрежительно, с издёвкой. Ему ничего не стоит напомнить мне всё, что он обо мне думает. Я для него шлюха, продавшая свою молодость его отцу за деньги. 

Делаю тут же шаг назад, упрекая себя за собственную глупость. Доверчивость. Положила голову в пасть льву, а он её и откусил.  

– Это всего лишь небольшое развлечение, не обольщайся, – возвращаю ему его же слова, выдавая с головой свою обиду. 

Его губы растягиваются в улыбке. Довольной. Сытой. Чарующей. Раздражающей. Бесящей. Выводящей из себя. Его хочется обнять и треснуть одновременно. Целовать и царапать, причиняя боль. Кусать, а потом зализывать раны.

– Не ты, так другая, – пожимает плечами.  

О да, не сомневаюсь, что у него очередь из желающих отсосать. Ещё одно моё слово, и я закопаю себя глубже некуда. Осталось только сдаться. В этот раз победа за ним. Чувствую, что вот-вот и я предательски разревусь от острой обиды.

Я не сделала от него и пару шагов, как ощутила горячие пальцы на своём запястье, возвращающие меня на место. К нему. Радость тут же разливается в крови, и я, опьянённая его прикосновением, едва скрываю ликование. 

16

Теа

Супругу ничего не стоило организовать наше с его матерью путешествие в Мексику за пять минут. Я едва успела уладить вопросы с учёбой. Благо очередное обострение Бенджамина настигло почти под самый конец семестра. 

Перед отъездом я заехала к отцу в нашу старую квартирку, расположенную на втором этаже. Прямо над мастерской с магазинчиком. Когда мама была жива, отец весьма успешно занимался реставрацией антиквариата и восстановлением ветхой мебели. В те времена шла молва про его золотые руки и у отца даже не было нужды себя рекламировать. Сарафанное радио работало вполне успешно. Но после долгой болезни мамы и её смерти он уже не смог восстановиться, а посему дело почти пришло в упадок. Если бы не я. 

– Пап, – зову его, отворив своим ключом дверь. Она скрипит, как и половица, на которую я ступаю. 

Здесь пахнет нашим барахлом, а ещё спёртым, давно не проветриваемым воздухом. Я так и не смогла его уговорить перебраться в жилище получше. Бенджамин даже настаивал на этом, должно быть считая, что не пристало родителю супруги жить среди бедноты. Однако отец и слышать о подобном не желал. Это место его дом, его воспоминания о маме, о прожитых здесь счастливых временах. 

Ко всему прочему, папа принял в штыки известие о том, что я выхожу замуж, посему не желал пользоваться дарами мистера Сандерса. Однако не все подробности моего тогдашнего решения ему были известны.

– Я тут, детка, – доносится до меня голос отца. Родной. Тёплый. До боли знакомый.

Складываю пакеты с продуктами в кухне и иду в гостиную. Он курит прямо напротив телевизора. Вокруг творится полный бардак из разбросанных носков и немытой посуды. 

Возраст его не щадил, но я не хотела думать о том, что его рано подстерегла старческая деменция. 

Чмокнула отца в колючую щеку, присев рядом с ним на корточки, вглядываясь в любимое лицо.

– Как ты тут, папуль? 

Он поворачивается ко мне, изучая. Словно за ту неделю, что я отсутствовала, уже успел позабыть, как я выгляжу. Смотреть на дорогого мне человека в таком состоянии очень больно. Он ведь всего немногим старше Бенджамина. Их разделяли какие-то два года. Впрочем, их жизни были наполнены совершенно разными событиями.

Медицинские осмотры не ответили мне на вопрос, почему папа находится в таком состоянии. Но отчасти я понимала, что в этом имелась и моя вина. До брака с Сандерсом папа ещё напоминал того мужчину, которым был когда-то. Но с каждым последующим годом, казалось, его уже мало что интересовало помимо переключения каналов телевизора.

– Всё хорошо, детка. Ты до сих пор с этим иродом? – задаёт он извечный вопрос.

– Угу, – подтверждаю угрюмо, поднимаясь на ноги. 

Осталось прибраться в квартире и подготовить отца к тому, что меня здесь не будет четыре недели. 

Здесь хранились все мои вещи. После того как мы с Бенджамином расписались, он не позволил забрать отсюда почти ничего. Считая, что всё, что я имею, — это бесполезный хлам. Возможно, так оно и было, но его мнение меня совершенно не волновало. Я надеялась, что когда-нибудь смогу вернуться к прежней жизни. Поэтому не избавилась ни от одной из своих вещей. Старая, изношенная и вышедшая давно из моды одежда висела по-прежнему в моём шкафу. В моей комнате. И ждала своего часа.

Как бы я ни сопротивлялась, но вопросы организации дня рождения Йена всё равно повисли на мне. Муж рассудил, что я вполне в состоянии заняться этим из любой точки мира, а при необходимости мне во всём поможет Джил. К сожалению, он оказался прав.

До последнего я сомневалась в мотивах его поступков. 

Видел ли он что-то из творящегося сумбура между мной и его младшим сыном? Чувствовал то напряжение, которое повисает в воздухе, стоит нам оказаться в одной комнате? Догадывался ли он о том, что я не могу смотреть на Йена, потому что совсем за себя не отвечаю? Жадно, голодно пожирая его глазами, улучая момент, когда поблизости никого. 

Неоднократно Бенджамин становился свидетелем сальных шуточек Дугласа в мою сторону, но, видимо, считал, что они не стоят того, чтобы поднимать из-за этого бучу. 

Впрочем, этих братьев не имело смысла сравнивать. 

Когда я застала в тот день Йена в его комнате после ухода лечащего врача, у меня создалось впечатление, будто я заглянула в его распахнутую душу. Казалось, там всё так же разрушено, как и в его спальне. Уничтожено почти в ноль. Мне хотелось подойти к нему, обнять и склеить все сломанные части, восстановить детали, чтобы их острые углы не ранили его. 

И когда он коснулся моих губ, я едва переборола в себе желание ответить на этот мимолётный поцелуй, пробудивший воспоминания о нашем знакомстве с ним. 

Тогда этим ничего не значащим для него поцелуем он поставил на мне тавро о моей принадлежности ему. И оно было куда большее по размеру, нежели обручальное кольцо в четыре карата, преподнесённое его отцом перед свадьбой. Словно показав мне мир, в котором я была бы вольна выбирать, с кем разделить свою судьбу. Жаль только, что слишком вовремя подоспевший Бенджамин мгновенно вырвал меня из грёз. Напомнив мне, что я и Йен проживали совершенно разные реальности, такие, в которых мы не должны были пересечься. И дело обстояло даже не в деньгах, а в свободе выбора. 

17

После этой стычки меня даже радовало, что ближайший месяц мы не увидимся. Не хотелось при каждом столкновении с Йеном покрываться краской стыда. Пусть он и считает, что я неспособна испытывать смущение. 

– Ну-ну, девочка, не грусти, так будет лучше. Поверь старухе, – похлопала меня по руке сидевшая напротив Аннабель. Ладонь её была мягкой, холёной и прохладной. Я уставилась на неё, размышляя о том, насколько плохо маскирую свои чувства. Но сейчас, когда я глядела на удаляющийся город, не осталось сил держать на лице маску безразличия.

– Что вы имеете в виду, Аннабель? 

Я чувствую скрытый подтекст в её словах, но не могу разгадать. Обычно хитрые глаза сейчас смотрели с грустью. 

– Я знаю своего сына, наивная Теа. 

Меня накрыли одновременно стыд и неловкость. Стыд за тот удар, который я получила. Потому что позволила ему с собой подобное сделать. Раздеть и унизить. А неловкость оттого, что эта женщина словно догадывается, что творится за дверями нашей спальни. То, на что я не давала согласия.

Насколько она хорошо знает своего отпрыска? Понимает ли она степень его пресыщенности и жестокости? 

–   Продолжи он и дальше наблюдать за тобой и моим внуком… – она замолкает в попытке подобрать подходящие слова, а я недоуменно жду окончания её мысли. Наивная – это совсем не тот термин, которым можно меня охарактеризовать. Безмозглая идиотка – куда больше подходит. Я хотела отвести подозрения, убедить Йена, что у меня вовсе не фиктивный брак. А в итоге лишь накликала беду. – Он тебя не пощадит. Сыну своему он ничего не сделает. Бен возлагает на него слишком много надежд. И весь свой гнев обрушит на тебя. 

Я отвожу взгляд, снова уставившись в иллюминатор. Мы летим высоко над землей, и вокруг лишь бескрайнее голубое небо. Три года назад я надеялась, что самое страшное в моей жизни уже позади. Но теперь понимала, что судьба готовит новые испытания. 

– Что вы предлагаете? 

Раз она завела этот разговор, может, знает, как мне выбраться из этой чёрной дыры? Познакомившись с Аннабель Сандерс, я ужасно испугалась её. Побоялась, что она подобна своему сыну, – двуличная. И за фасадом из твидового костюма от «Шанель» скрывается такой же монстр. 

Поначалу она пыталась раскусить меня. Понять, что я за орешек. Из чего сделана. Прогнусь. Сломаюсь. Выстою. Не знаю, в какой момент её мнение обо мне повернулось на сто восемьдесят градусов. Но если раньше она лишь молча изучала меня, то со временем встала на мою защиту. Хотя общение с ней всегда было больше похоже на допрос. Её вопросы просто загоняли меня в ловушку. Методично. Тонко. И неизменно в точку.

Аннабель опускает взгляд, сводя брови. Её истерзанные артритом пальцы машинально перебирают чётки, и я догадываюсь, что она сама сильно нервничает. 

– Если бы Йен имел серьёзные намерения на твой счёт, он смог бы тебя защитить, – поясняет она, возвращая на меня взгляд. 

Мои губы искривляются, поднимаясь вверх. Но не в улыбке. Скорее, в гримасе боли, когда слёзы готовы вот-вот хлынуть по щекам.

 Мне хочется завершить этот разговор, потому что он ни к чему не приведёт. У её внука нет на меня планов. Я даже не уверена, что он действительно заинтересован во мне. Скорее, им руководят иные чувства. И в первую очередь – дух соперничества с отцом. 

– Ваши выводы ошибочны, миссис Сандерс. У вашего внука по отношению ко мне лишь охотничий инстинкт. 

Аннабель не стала спорить. Только пожала плечами, оставив своё мнение при себе. Но после этого разговора у меня возникло стойкое ощущение, что наш полёт в Мексику организован именно с её подачи. 

Это был мой единственный отдых вдали от Бенджамина. Первый за три года брака. Я глотала воздух свободы и хотела в нём задохнуться. И казалось, что мне всё мало, что лёгкие так до конца и не могут расправиться, чтобы я могла дышать полной грудью. Потому что понимала – всё это временно.  

За мной никто не следил, не одёргивал, не говорил, как себя вести, куда смотреть, какую музыку слушать или чьи книги читать. Аннабель в первый же день махнула мне рукой, дескать, делай, что душе угодно. 

К моему счастью, в Мексике у Сандерсов не имелось недвижимости, по крайней мере не в Канкуне. Поэтому мы остановились в отеле. Немыслимо дорогом и красивом. Но на этот раз без постоянного надзора соглядатаев Бенджамина.

Первое время после замужества я пребывала в шоке от того, какое на посторонних людей оказывает впечатление моя фамилия. А точнее, то, что за ней скрывается. Миллионы и миллионы долларов. Казалось, когда я представляюсь, за моей спиной слышится шелест зелёных купюр. И незнакомые люди благоговели передо мной просто потому, что я имела к этим богатствам отношение. 

В Парсонс я старалась не афишировать, какой семье принадлежу. А здесь, на отдыхе, моя личность не была ни для кого секретом и многие хотели со мной пообщаться. Словно это прибавляло им очков в собственных глазах. Поначалу подобное отношение было смешным и забавным, а со временем стало раздражать.

Я уже давно поняла, что в моём новом мире очень сложно отделить искренность от подобострастия. Но всё же опыт потихоньку вырабатывался, и я испытывала крайнюю степень смущения, когда понимала, что мне льстят и хотят угодить только по той причине, что считают меня баснословно богатой. И чем больше проходило времени, тем меньше мне хотелось общаться с такими людьми. Я понимала, что завтра я вновь могу стать для них никем.

18

Каждое моё утро начиналось с того, что я шла на берег Карибского моря и плавала, испытывая практически абсолютное счастье. Вкусная еда, прекрасный вид на море и короткая амнезия о последних трёх годах почти вернули меня к жизни.

Но время здесь текло мучительно быстро, и четыре недели пролетели как одно мгновение. Лишь по ночам, когда я оставалась наедине с собой, мои мысли, как светлячки к свету, стремились к Йену. Сердце сладко щемило, когда я вспоминала наши стычки.

Возвращаться в серпентарий Сандерсов абсолютно не хотелось. Но я испытывала острую потребность убедиться, что Йен всё ещё там, что наша извращённая игра продолжится и дальше.  Страх того, что, как только он полностью восстановится, сразу испарится из моей жизни, забрался под кожу и холодил нутро.

Из-за погодных условий нашему пилоту долго не давали разрешение на вылет, и до особняка мы добрались глубокой ночью.

В этом доме, казалось, ничего не изменилось за время нашего отсутствия. Тот же запах, те же декорации. Вот только люди те же? Я смотрела на лестницу, судорожно ожидая, что с неё сейчас спустится молодой наследник. Всё внутри меня свело от сладкого ноющего ожидания встречи. Но, к моему разочарованию, встречать меня вышел супруг. Неприлично радующийся моему возвращению.

Теперь я знала, что от его взгляда ничего не может укрыться, поэтому пришлось совершенствовать своё актерское мастерство. Сцепив зубы, я выдавила максимально счастливую улыбку и даже чмокнула его в щеку, задержав дыхание. Не хотела, чтобы запах дорогого одеколона разъедал моё обоняние.

– Как отдохнула, жёнушка? – вглядываясь в моё лицо, интересуется супруг. Абсолютно не хочется наблюдать всё, что я могла считать из того блаженного выражения, которое появлялось на его физиономии, стоило ему увидеть меня. Мне не хотелось знать, что он скучал по мне. Мне не хотелось знать, что он желает меня. Все его чувства по отношению ко мне вызывали стойкое отторжение.

– Спасибо, Бенджамин. Замечательно, – я застыла, не имея возможности увернуться от его пальцев, которые коснулись моей загорелой щеки.

– Ты очень красивая, куколка, – доносится до меня его комплимент.

Я же перестаю дышать, напряжённо размышляя, как поскорее отделаться от него. Скрыться за дверью и не видеть его как можно дольше. И мне страшно. Очень страшно оттого, что вновь требуется делить с ним спальню, отгороженную от него лишь хрупкой преградой.

– Спасибо, дорогой, – улыбаюсь так, что, кажется, ещё чуть-чуть и щёки треснут. Знаю, одно неверное слово или косой взгляд, и он найдёт способ отыграться.

– Может, ты кого-то другого ждала? Выглядишь разочарованной.

Его голос сухой, с серыми оттенками эмоциональности, словно он не вкладывал в свой вопрос никаких чувств. Но я-то знаю, что это ловушка.

– Бенджамин, пусти девочку уже спать. Мы всю ночь прождали вылет в аэропорту, она же еле держит глаза открытыми, – вклинилась Аннабель.

Он наконец отпустил меня и позволил уединиться в своей комнате. А я вновь, как в ту злопамятную ночь, припала к стене, чувствуя, что моё испуганное сердце готово вот-вот вырваться из грудной клетки и зарыться в землю.

Только после отдыха от нежеланного супруга я поняла, какой груз все три года несла на себе. Насколько сложно мне имитировать чувства, которые во мне отсутствовали. И теперь тяжесть этого испытания вновь вернулась на мои плечи.

На следующий день закрутилась подготовка к дню рождения. Но оказалось, что именинник уже несколько дней не появлялся в доме. Меня ждёт провал по всем фронтам, если он проигнорирует и празднество в свою честь. Самое прискорбное заключалось в том, что этот дом всегда славился своими вечеринками. Только вот организовывала их Джил, а не я. И предстоящий двадцать восьмой день рождения Йена – самое крупное моё испытание.

Я ужасно бесилась оттого, что так и не увидела его. Во мне образовался целый рой мыслей и домыслов и все о нём. Грудная клетка зияла пустотой, а голова наполнилась догадками о том, что он даже и не думал обо мне. Не вспоминал. Не скучал… как я скучала по нему. Моё глупое маленькое девичье сердце успело по уши влюбиться в парня, который даже не приложил к этому никаких усилий. Скорее наоборот, сделал всё возможное, чтобы оттолкнуть меня.

– Аннабель, а что произойдёт, если Йен не явится? – вставляя в уши серьги с огромными рубиновыми камнями, обрамлёнными россыпью бриллиантов, интересуюсь, стараясь скрыть собственную нервозность. – Я буду выглядеть идиоткой, которая устроила день рождения пасынку, а тот его проигнорировал.

Аннабель Сандерс смотрит на меня своими хитрющими глазами и лукаво улыбается.

– Явится, не переживай.

И от того, как она это произнесла, по моей коже прошёл холодок.

Перед тем как спуститься к прибывающим гостям, я бросила последний взгляд в зеркало. Насколько бы равнодушно я ни относилась к своей внешности, но то, как я выглядела сегодня, прибавило мне уверенности и спокойствия. На меня смотрела очень красивая молодая женщина в длинном облегающем платье, с высоко собранными каштановыми волосами, открывающими вид на обнажённую спину.

Изучая собственное отражение, я не могла никак поверить, что это действительно я. Лёгкий загар освежил моё лицо, и я просто сияла здоровьем. Золотистый цвет кожи красиво контрастировал с ярко-белым платьем, делая меня похожей на греческую богиню. Где-то внутри меня зародилось ликование от осознания своей привлекательности. И мне нестерпимо хотелось увидеть подтверждение этому в восхищённых глазах Йена.

19

Теа

Ни много ни мало, а нас удостоила чести самая сильная хоккейная команда Штатов и пятикратный обладатель Кубка Стенли – «Ирокезы» в полном составе. Толпа парней, как стадо буйволов, ворвалась в особняк. Все, как один, высокие, мощные, устрашающие. 

Светские дамочки, приглашённые на эту вечеринку, наверное, уже торопятся в уборную снять свои трусики. Я слышу, как позади раздаются перешёптывания и восхищённые вздохи. И здесь наконец-то есть на что посмотреть. 

Атмосфера накалялась с каждой секундой. Я позабыла, что рядом стоит муж и видит не только непрошеных гостей, но и моё лицо, в тот самый миг, когда на арену выходит Йен. 

Пульс подскакивает, достигая, должно быть, отметки в сто сорок ударов в минуту. Он ступал, почти не хромая, рядом с каким-то парнем. Таким же здоровенным, как и он сам. Я напряжённо ждала. Жаждала того момента, когда наши взгляды встретятся. Скучала. Чёрт возьми. Дико. Жадно. Болезненно тосковала, едва ли понимая, чем вызваны столь сильные чувства. 

Но он так и не взглянул в мою сторону. Как фокусник из шляпы, вытащил девицу, что скрывалась за его спиной, и притянул к себе. Ревность была такой острой, что я тут же перевела от них взгляд. Чтобы встретиться глазами с мужем. Я смотрела на него в ужасе, слишком поздно осознав собственную ошибку.  

– Убью, – произносит он едва слышно с тем же бесстрастным выражением на лице. Ему не нужно пояснять, за что. Он касается моей щеки, проводя пальцами по тому самому месту, где у меня не так давно темнел синяк, оставленный его кулаком. – Та сточная яма, из которой я тебя вытащил, покажется сказкой по сравнению с тем, что я могу с тобой сотворить. Думай, девочка, насколько хочешь жить. 

Я сглатываю слюну, отлично понимая, о чём он говорит, и киваю. Не знаю почему, в знак чего. Что я поняла? Что не полезу в койку к его сыну? 

Радость. Ревность. Разочарование. Страх. Чувства нахлёстом затапливали одно за другим, сменяя друг друга слишком быстро. Я ощущала, как меня потряхивает. Как испарина покрывает кожу. Облизываю губы и ловлю у проходящего мимо официанта бокал шампанского. 

Чувствую, что муж в ярости. Не только на меня, но и на тот цирк, что устроил его младший сын. Это представление как плевок во всё, что дорого Бенджамину. Йен продемонстрировал родителю, насколько ему безразлично общество, в котором вращаются Сандерсы. Элита. Бизнесмены. Старые деньги. Всё это для него пустой звук. 

Наконец-то младший Сандерс решил поприветствовать нас. Я застыла, стараясь не рассматривать его девицу. Но любопытство и ревность не позволили отвести от неё глаз. 

Лицо знакомое. Вероятно, модель. Уверена, что видела её на очередной обложке «Спорт Иллюстрейтед». Она, со своими бесконечно длинными ногами, стоя на тонких шпильках, оказалась чуть ниже Йена ростом. Стройная, красивая блондинка, рядом с которой любая почувствовала бы себя серой мышкой. Красотка осматривает меня, но высокомерия не проявляет. И я тут же вспоминаю, кто я в этом доме. Та, кем она наверняка сама хотела бы стать. Жена богатого человека. С удовольствием поменялась бы с ней местами.

Перевожу взгляд на Йена и наконец встречаюсь с ним глазами. Тело пронзает разряд тока от того, как он изучает меня. И я понимаю, что гибну прямо тут. Не могу себя контролировать. На его губах расслабленная улыбка. Без понятия, что произошло за время моего отсутствия. Но он мне больше не напоминал парня, который имеет хотя бы одну слабость в этом мире. Он, словно нацепив на себя толстую непробиваемую броню, скрыл полностью некогда бурлившие в нём эмоции. 

Да. Действительно, он выздоровел. Или очень близок к этому. А способен ли он вообще теперь на чувства?

– Здравствуй, сын, – доносится до меня голос Бенджамина, вытряхивая вновь в реальность. Ту, где кроме нас с Йеном есть другие люди. Кажется, хуже уже быть не может, и супруг закопает меня гораздо раньше, чем мне хотелось бы. 

– Надеюсь, папочка с мамочкой не против моих гостей? – саркастично интересуется Йен. 

– Это твой праздник, – цедит Бенджамин, и я понимаю, что он чертовски зол. Настолько, что мне вовсе не улыбается быть от него в непосредственной близости, когда он решится выплеснуть своё раздражение наружу. 

Камерный праздник на моих глазах превратился в балаган. В вечеринку хоккеистов после очередной победы. Громкие, грубые, мало понимающие в правилах хорошего тона, которые мне вбивали в голову последние три года. Я смотрела на всё происходящее, и меня разбирал смех. Я не могла понять, это истерический позыв или мне действительно весело.

Уверена, что к концу устроенного ими дебоша здесь будет настоящий погром. А Аннабель Сандерс недосчитается старинных ваз, осколки которых соберёт уже спешащая в зал горничная. 

Члены команды Йена вели себя в большинстве своём как животные. Неотёсанные дикари. Глаз отдыхал смотреть на них после череды пингвинов в смокингах, пожимавших своими влажными ладошками этим вечером мне руку. 

Его друг, тот, что шёл с ним сегодня рядом, открыто пялился на меня. Я случайно встретилась с ним взглядом, и по коже прошёл озноб. Он с интересом человека, что любит разделывать пойманную в сачок бабочку, изучал меня. Этот парень выделялся среди других. В Йене тоже было что-то тёмное, терзавшее его. А в этом… нет. Тьма его не терзала. Он ей наслаждался. Он принял её в себе и кормил своих демонов досыта. 

20

***

Хотелось отдохнуть, в идеале завалиться в постель. Но ещё рано. Праздник с приходом именитых гостей лишь достиг пика, и у всех присутствующих открылось второе дыхание. Алкоголь лился рекой, и вокруг царило такое веселье, что казалось, это черти выбрались из ада. За мной. 

Я шла по коридору, почти сбегая, маскируя потребность не думать про Йена желанием побыть в одиночестве. А на самом деле – унять боль в сердце, которое кричало: он не хочет сделать меня своей. Эта фраза билась в моей голове, как птица о лобовое стекло. И я мечтала, чтобы она вылетела и исчезла из меня навсегда. 

Пафосное вечернее платье от именитого кутюрье мне уже изрядно надоело. Оно казалось тяжёлым, стесняющим движения. К тому же из-за глубокого выреза на спине мне постоянно приходилось переживать, не увидит ли кто-нибудь нечаянно мои ягодицы. Платье, как и всё то тряпьё, что заполняло гардеробную, выбирал лично Бенджамин. Мне даже казалось, что наряжать молодую жену в яркие, провокационные и откровенно сексуальные одежды – его фетиш. Ведь он заполучил меня в качестве своей игрушки. Куклы для услады глаз.

Порой мне хотелось стащить все те короткие юбочки с себя, в которых страшно нагнуться, – можно засветить трусики. Топики, оголявшие плечи и большую часть моей скромных размеров груди, выставленную напоказ, словно товар на рынке. От осознания того, что я для этого человека живой манекен, тело начинало чесаться. У меня возникала аллергия на эту нарочитую сексуальность, которую хотел мне привить супруг. Частенько, стоя вечером перед зеркалом, я видела, что чувствительная кожа покрывалась пятнами, едва ли не крапивницей. Мой организм отторгал эти непомерно дорогие ткани. 

Шум музыки приглушал все иные звуки, а потому, когда я зашла в библиотеку, оказалась совершенно не готова к увиденному. В комнате не горел свет. Однако открывшаяся сцена с лихвой освещалась огнями фонарей из сада. До малейших подробностей. В ушах зашумело. 

Прямо напротив меня Йен имел свою спутницу, уложив её на столе. Они ещё не заметили постороннего зрителя, слишком погруженные в половой акт. А я не находила в себе сил пошевелиться, чтобы рвануть отсюда куда подальше. Просто стояла и смотрела на этот процесс широко распахнутыми глазами и с открытым от удивления ртом. 

Девушка держалась за края стола, пока её большие сиськи тёрлись об его глянцевую поверхность. Как и член позади неё методично вдалбливался в гостеприимное тело. Он вторгается в неё, она поддаётся вперед и его член будто тянет её по инерции обратно. И вновь вперёд. И так снова и снова, раз за разом.

Её короткое платье было задрано до самой талии сзади и оголяло грудь спереди, так что оно поясом висело на девушке. Словно в спешке забытый обоими лишний атрибут.

Они стояли ко мне боком. Он трахал её размашистыми движениями, и мне был отчётливо виден край его напряжённых ягодиц, мелькавших из-под распахнутой рубашки. Брюки с тяжёлым ремнём валялись у его ног. Меня бросило в жар от этого действа. Я видела, как его пальцы впиваются в её выпуклые ягодицы, как сладко она отзывается на его прикосновения. 

Теперь я отчётливо слышала её стоны и мольбы. Грязные словечки, которыми она подстёгивала Йена продложать, слетали с её пухлых губ. И в какой-то момент он сжал её волосы, намотав на кулак, нагнулся к её уху, пригвоздив к столу тяжелым телом, не прерывая фрикции. Я с удивлением наблюдала, что он закрыл своей огромной ладонью ей рот. И она тут же замолкла. Лишь как-то жалко кряхтела в ожидании надвигающегося оргазма.

Во рту у меня было сухо, а вот в трусиках – мокро. Я облизала пересохшие губы и вздрогнула, ощутив взгляд Йена на себе. Горячий и колючий одновременно. Даже скорее злой. Он смотрел на меня своими голубыми глазами, не испытывая никакого стеснения. Словно эта сцена для него обыденность. Подумаешь, трахает кого-то на виду у едва ли не родственницы. 

Что-то было ещё в этом взгляде. То, что не позволило мне сбежать. Он приковал меня к этому месту, лишив сил развернуться и уйти, оставив себе хотя бы крупицу достоинства. И в какой-то момент я не смогла совладать с собственной фантазией. Продолжая наш зрительный контакт, воображала, что это меня он трахает. Это я стою перед ним, позволяя до боли вторгаться в моё тело. Это мою грудь сжимают его пальцы, оставляя белёсые следы. Это по моей спине скользит его ладонь, понуждая прогнуться сильнее. 

И внутри меня закручивался тугой комок желания. Впервые в жизни я испытывала потребность совершить нечто абсолютно запретное и непозволительное – поднять подол платья, чтобы залезть к себе в трусики. Ощутить собственную влагу, которой пропиталась шёлковая ткань белья, провести пальчиком по клитору и вниз, к жаждущему, ноющему и конвульсивно сжимающемуся влагалищу.

Моё дыхание сбилось. Я заглатывала воздух отрывистыми затяжками и ощущала, как трясутся коленки. Не сомневалась даже, что на моём лице всё написано. Каждая порочная мысль вылезла наружу, а возбуждение стёрло рамки и приличия.

Но моему лихорадочному сознанию казалось, что Йен испытывает похожие чувства. То, как он смотрел на меня… давало мне понять, что там, под ним, вовсе не эта блондинка. А я. 

 – Что за чёрт!? – доносится до меня её возмущённый возглас. Я срываюсь с места как ошпаренная, слыша позади хриплый, до безобразия весёлый смех Йена.

Бегу обратно не разбирая дороги. Тело горит, точно объятое огнём. Не сразу замечаю двух хоккеистов на своём пути. 

21

Меня разбирает хохот. Я смеюсь так, что живот сводит, и буквально сгибаюсь в три погибели. На глазах появляются слёзы, и я даже не могу их стереть. Одной рукой опираюсь на стену, словно, не будь её, ноги бы подкосились. А другой я сжимаю живот. Это истерика. Она бьёт по моим натянутым нервам, резонируя в теле. Кажется, что вот-вот нервные клетки разорвутся в хлам.

– Что здесь происходит? – гремит голос моего ревнивого муженька.

 Сам хочет, чтобы на меня пялились и пускали слюни, и сам же страдает от этого. Оттого, что взять меня не может. А способен лишь, как все остальные, – смотреть. Ни себе ни людям. Так и думала, что решит проследить за мной, пощекотать себе нервишки. Интересно, чтобы он сделал, застав меня с собственным сыном? Тут же вызвал бы своего адвоката?

Но всё в этот раз я едва ли не радуюсь его появлению. Знаю, что ещё чуть-чуть, и по щекам полились бы слёзы боли и глубокого разочарования. Прямо здесь. А я не хотела лишаться последних крупиц своего достоинства при посторонних.

– Всё в порядке, дорогой. – Выпрямляясь, стираю слёзы, надеясь, что моя косметика не поплыла, превратив лицо в маску Джокера. – Наши гости рассказали очень смешную историю.

Муж явно озадачен, переводит взгляд с одного хоккеиста на другого. Точно сканируя их в надежде, что сможет понять, успел кто-то из них залезть мне под юбку или нет. Итог меня мало волновал, потому я решила удалиться от этой компании.

Мне дико хотелось последовать в свою комнату. Но я не могла. Забежала в уборную, застав в зеркале девчонку с красными щеками и воспалёнными от рвавшихся наружу слёз глазами. Приведя себя немного в порядок, я вновь вернулась к гостям.

Не представляла, как буду смотреть Йену в глаза. Но никто не предоставил мне много времени на эти размышления. Он и его крайне довольная спутница вскоре присоединились к всеобщей вакханалии. Уверена, студенческие вечеринки проходят скромнее, чем сегодняшнее празднество. Девушки из благородных семей, имевшие виды на Йена, уже плавали полуголыми в нашем огромном бассейне. Бенджамин, глядя на всё это, вытирал пот со лба, а Джил смотрела на меня так, будто из неё бьёт ключом змеиный яд и ей не терпится им со мной поделиться.

Выпила залпом бокал шампанского, чувствуя, что алкоголь мгновенно ударяет в голову, заполняя собой все потерянные нервные клетки. Я вздрогнула, ощутив на своей спине чью-то горячую ладонь, и тут же повернулась с намерением возмутиться.

– Не дёргайся, – шепчем мне на ухо. Его рука остаётся на моей спине, и со стороны выглядит так, словно он обнимает меня, потому что он не намерен убирать её. – Пошли потанцуем.

Живую музыку перебивает гвалт колонок, доносящийся со стороны бассейна, и я едва слышу чарующую мелодию. Изо всех сил я сдерживаю желание оглянуться, чтобы понять, наблюдает ли за нами Бен. Но ведь и так очевидно - наблюдает. Поэтому просто следую за Йеном. Знаю, что он не отступится.

Он ведёт меня в танце, а я в это время сосредоточенно изучаю ткань его рубашки, ибо даже глаз на него поднять не в состоянии. На моей сетчатке ещё не затихло пепелище недавней сцены, и единственное, что я могу, это пытаться не возвращаться мыслями в библиотеку. Всё случившееся там до меня начало доходить только сейчас. И унижение обрушилось мне на голову огромной лавиной, снося на своём пути мою гордость и самоуважение.

– Отец рассказал, что в случае развода тебе ничего не перепадет, так ради чего этот брак? – доносится до меня вопрос Йена. Я поднимаю к нему взгляд и тут же утопаю в его голубых глазах. Он смотрит на меня так, точно и не трахал никого минут двадцать назад. А мне от боли и ревности хочется выцарапать ему глаза, и я непроизвольно царапаю ногтями его рубашку.

– Я получила нечто гораздо более ценное, выйдя замуж за твоего отца.

Провожу острым ноготком по щеке Йена, приподнимаясь на цыпочках, почти выдыхая ответ ему в рот. Цежу каждое слово, точно яд выплёскиваю. Хочется стать похожей на одну из тех циничных стерв, что меня окружают. Которым раздавить человека словом ничего не стоит. Но мне ещё расти и расти до их весовой категории и мастерства.

– И что же?

– Любимого сыночка… – Знал бы он, как эти слова близки к истине. И одновременно далеки от неё.

22

На его губах расцветает знакомая циничная ухмылка. Впервые её я наблюдала в вечер нашей первой встречи, когда его отец пояснил, кого Йен зажимал в углу.

– Имей в виду, дорогая мачеха, свою любовь тебе придётся доказать на деле, – заявляет так, словно не слезет с меня, пока не поверит в эту любовь.

Увожу от него взгляд. Всё ему легко и просто. И я в его жизни лишь мгновение. Короткий отрезок жизни спички, огонёк которой осветит его вечер и погаснет тут же. Ему глубоко безразличны чувства спички. Есть они или их нет. Растопчет. Раздавит. Потушит.

В это момент мне невыносимо ощущать его запах, слышать его голос, видеть его и не иметь возможности скрыться. Потому что кажется, что мои силы заканчиваются. Маска вот-вот сползёт с лица и обнажит кровоточащие раны.

Будь у меня остаток разума, я, вероятно, сначала объяснилась бы перед мужем. Но я просто ускользнула. Убрала руки Йена, развернулась и ушла. И чем ближе я была к своей комнате, тем быстрее я к ней бежала. Разулась, ещё не дойдя до неё, взяв туфли за ремешки, а зайдя к себе, бросила их в дальний угол. Платье упало с плеч и осталось валяться на полу. Я зашла в ванную, сев на бортик, и разрыдалась.

Мне впервые за эти годы стало себя жаль. Жаль, потому что я проживала чужую жизнь в окружении тех, кому никогда не стану ровней. Тех, кто смотрит на меня свысока, хотя единственная их заслуга – родиться в нужной семье. Жаль, оттого что сердце Йена холоднее гранита, и мне кажется, ничто не способно его растопить. Потому что там, за его голубыми глазами, скрывается только лёд.

Сегодня он поимел одну из своих подружек прямо при мне, и я не сомневаюсь, что ему в голову даже слово «стыд» не пришло. Приходит понимание, что если бы я оказалась на её месте, то вряд ли для него я вдруг стала бы чем-то большим, нежели мимолётное запретное искушение.

Я вытерлась полотенцем, провела ладонью по запотевшему стеклу, чтобы взглянуть в свои заплаканные глаза, словно моё отражение само подсказывало держать ноги при Йене сведёнными. Как только отдамся – он сразу потеряет интерес. Цель достигнута. Финиш.

Вздрогнула, когда на мою хрупкую дверь обрушился тяжёлый кулак. Ещё не хватало разборок с Бенджамином. 

Зная его, если не открою в ближайшие секунды, будет только хуже. Действие алкоголя испарилось, а вместе с ним моя смелость. Осталось лишь горькое отчаяние.

– Ты вела себя как шлюха! – заявил с порога муженёк.

– Надеюсь тебе понравилось, – отвечаю я, осознавая, какие последствия будут у моей дерзости. Но я доведена до такого пика, что кажется: а может, пусть?

Он сжимает кулаки, явно сдерживаясь от того, чтобы не влепить мне оплеуху.

А я смотрела на разъярённого, но слабого мужчину и размышляла: обнаружив на мне очередной синяк, поверил бы в мою ложь вновь его сын? И мне хотелось провести эксперимент. Узнать ответ на свой вопрос.

–   Да как ты смеешь! – вижу его нелепый, но праведный гнев. Он замахивается на меня кулаком, и я сжимаюсь, точно дворовая собачонка, которая привыкла, что её может ударить каждый прохожий. Кулак зависает недалеко от моего лица, я даже ощущаю, как Бенджамин трясётся, как его тело вибрирует от злости. Что же его в этот раз сдерживает?

Как-то я стала свидетелем ссоры между Беном и его матерью. Она пыталась донести до него, чтобы он не трогал меня. Что я ни в чём не повинная девчонка. Интересно, что она имела ввиду? Но неужели тогда её слова возымели действие? Я понятия не имела, какие механизмы крутятся в его голове. Да и знать не желала.

Он опустил кулак. И я ждала очередных угроз. Но и их не последовало. А оттого мне стало даже страшнее. Он захлопнул мою дверь и исчез.

Я провалилась в сон, полный кошмаров, и вырвалась из него рано утром. Хотелось сбежать из этого серпентария, и единственным местом, где я могла скрыться, был дом моего отца. Конечно, при желании Бенджамин меня там без труда найдёт.

Сложила в небольшой рюкзак вещи первой необходимости и спустилась вниз. Вокруг разруха, которую активно разбирает домашняя прислуга. Я посмотрела на них извиняющимся взглядом, точно это я во всём виновата. Проследовала к бассейну, чтобы убедиться, что никто не плавает брюхом вверх, и уткнулась носом в Йена.

Кажется, он чертовски пьян. Стоял полуголый, и рядом его жуткий дружок сверлит меня глазами – хоть из кожи вылезай. Похоже, оба всю ночь кутили со своими подружками.

– Айс, и как ты собрался делить её со своим папашей? – обращается к Йену его товарищ, а меня передёргивает от скабрезности этого вопроса. Точно я мясо. Без чувств, без эмоций.

Я перевожу взгляд на Йена. Он смотрит на меня долго. Будто оценивает.

–  Не решил ещё, – он касается большим пальцем моей щеки. Жест почти ласковый, но разительно контрастирует с его словами: – Возможно, папочка не будет против, если я воспользуюсь ей. Я же его наследник. Может быть, она достанется мне, когда он сдохнет.

Я ударила его со всей силы. Но для него мой кулак всё равно что укус комара. Он даже не двинулся.

– Ты животное, – выплёвываю ему в лицо, точно это оскорбление способно его задеть, и разворачиваюсь, унося ноги под их смех.

Господи, ну как он мог мне нравиться? Козёл! Ничтожество!

23

Йен

Последнее время для меня стало обыденным делом совершать поступки, мне несвойственные. И началось это с того дня, как я решил, что пожить в период восстановления своей физической формы в особняке отца – разумная идея.

Однозначно тогда я думал не головой, а членом. Ибо ничем иным нельзя объяснить, с чего вдруг я вдруг поддался на многолетние уговоры отца переехать к нему в пригород. Ведь на свете не было никого, кто вызывал во мне такую всепоглощающую ненависть, как Бенджамин Сандерс. Не знаю при этом, из каких соображений исходил он сам, когда запустил тигра в клетку с косулей.

Мне же казалось, что будет крайне забавным поиграть как на нервах Бенджамина, так и его жёнушки. К тому же вариантов для развлечения в период реабилитации нашлось мизерно мало. И только ежедневные встречи с Теа скрашивали мои наполненные неопределённостью будни. Но вскоре меня лишили единственной отрады, когда он отправил её в Мексику.

Моё пребывание в доме Сандерсов вдруг показалось абсолютно бессмысленным. Я не мог найти себе места первые дни. Всё стало серым, угрюмым, и я просто метался по своей комнате, едва сдерживая желание завыть. Перематывал в голове каждый брошенный ею в мою сторону взгляд и хотел взять билеты на ближайший рейс до Канкуна. Чтобы что? Прояснить все повисшие между нами вопросы? 

Самая острая стадия ломки длилась первые дни. К моменту своего отъезда Теа уже успела забраться глубоко мне под кожу, но я ещё не был готов искать антидот, способный вывести её из организма. Я ловил болезненно-извращённый кайф, испытывая к ней самое сильное и острое влечение в своей жизни.

Стоило увидеть её в день своего рождения вместе с отцом, как у меня тут же выбило все пробки. Я даже не собирался туда ехать. Хотя знал, что она уже в Нью-Йорке. Оттягивал момент встречи, играя на собственных нервах, и одновременно на стену лез, царапая пальцы в кровь от желания вновь увидеть её. Соскучился, чёрт её дери. Впервые в жизни соскучился по девчонке. До неё даже значение этого слова мне было неведомо.

 Энергии и злости на неё и на себя скопилось столь много, что я просто трахнул девицу, что сопровождала меня в тот вечер. Мысль о том, что Теа с отцом занимались сексом, что он касался её, что она под ним кончала, просто выжигали во мне все человеческие эмоции. Оставляя только чёрное животное влечение. Поиметь, пометить, заклеймить. Чтобы потом её забыть. Избавиться как от дурного сна.

Я не испытывал острой потребности трахнуть новую знакомую, хотя всегда относился к сексу абсолютно несерьезно. Для меня это лишь физический ни к чему не обязывающий акт. И это меня до безумия напугало. Мне не хотелось слышать голос своей спутницы. Её стоны и крики рождали лишь раздражение. Её запах не вызывал желания провести языком по её коже, узнать, какая она на вкус. И весь процесс казался отчего-то совершенно противоестественным, и это чувство подстёгивало вонзаться в неё ещё глубже. Чтобы только доказать себе, что я вдруг не стал моногамным дебилом, думающим постоянно об одной и той же женщине. Женщине, которая мне не принадлежит.

Но всё было хуже, чем я думал. Теа зашла в библиотеку, и оказалось, что там только мы вдвоём. Не было больше безликой девицы, что без колебаний согласилась раздвинуть передо мной свои стройные ножки. Я даже не сразу сообразил, что желание взять её со спины было продиктовано тем, чтобы на месте её лица я мог представить лицо совершенно другой девушки. С тёмными волосами и пылающими огнём глазами.

И я ощутил облегчение, лишь найдя во взгляде Теа тот же голод, что терзал меня. Это утолило мою страсть немного. Кончив в блондинку, я не испытал насыщения. Всё равно что хищнику пожевать травки. Желудок вроде забит, а мяса всё равно хочется.

Я стоял рядом с Люком, наблюдая, как Теа убирается из этого дома, и отлично понимал её желание.

– Ты, конечно, редкий мудак, Айс. Или это была новая стратегия заполучить её в свою койку? – доносится вопрос моего товарища, который сам вёл себя как шакал.

– Будь добр, заткнись.

Завалился спать и очнулся только днём, ощущая жуткий сушняк. Фоном работал телевизор, и, когда я вышел из душа, передавали, что в городе митингующие устраивают погромы. Никогда особо не интересовался тем, что транслируют в новостных передачах, но что-то заставило меня остановиться. Назвали улицу, где когда-то жила Теа. По крайней мере, из той ничтожно малой информации, которую я смог о ней раскопать, моя догадка о том, что она из бедной семьи, подтвердилась.

Тряхнул головой, словно отметая мысль, что она может быть в эпицентре конфликта. Не такая она дура, чтобы переться на красном кабриолете в свой бедный район, где её и без митингов заметят. Мозг вдруг начал подкипать. Я набрал её номер, чтобы убедиться в том, что с ней всё в порядке. Что она сейчас мотается по фешенебельному району и выбирает тряпки, перебирая пальчиками вешалки. Но интуиция буквально кричала, что мои опасения верны.

– Возьми же трубку, – шептал я лихорадочно, слыша в ответ лишь длинные гудки.

Диктор вещала с экрана, что ситуация ухудшается с каждой минутой и даже полицейские пока не суются в те районы, где наиболее сильные волнения.

Не хотел нагнетать. Но если первые десять бесплодных звонков можно было объяснить тем, что она слишком занята примеркой нарядов, то все оставшиеся попытки дозвониться говорили о том, что что-то случилось.

24

***

Она дрожала, как выброшенный в дождь на улицу котёнок. 

– Не отпущу, малышка, – шепчу ей в волосы. – Но надо в больницу. 

– Нет! Не хочу в больницу. И в особняк не хочу. Пожалуйста, только не туда. Не выдержу. 

Она просит порывисто, возбуждённо от пережитого шока, но у меня возникает ощущение, что случившееся здесь немногим хуже того, что она переживала там. 

– Хорошо.

Чтобы добраться до моей квартиры в Нижнем Манхэттене, пришлось изрядно потрудиться и облегчить карманы. Спустя два бесконечно долгих часа мы оказались в моём жилище. 

У меня возникло странное чувство, когда я переносил Теа через порог своего дома на руках. Точно невесту в день бракосочетания.

Мне казалось, что она уснула. По крайней мере, почти всё время, с того момента, как я отыскал мачеху, она льнула ко мне, выражая тем самым доверие, которого я не заслуживал. Потому что вёл себя с ней как последний мудак. 

Сел вместе с ней на край дивана и только в это мгновение ощутил болезненную пульсацию в ноге. Я давно не проходил такие расстояния, а с ношей тем паче. Морщусь, молча ожидая, когда очередная волна боли пройдёт сквозь тело. А открываю глаза и встречаю направленный на меня взгляд. 

– Больно? 

– Нормально. Тебе нужно помыться и поесть. 

Она ускользает из моих объятий и кое-как становится на ноги. Но, должно быть, за время нашего путешествия конечности затекли, и Теа едва не падает. Я поймал её за талию и удержал, внимательно вглядываясь в лицо. Понятия не имею, что испытывают девушки, подвергшиеся попытке изнасилования, а потому возникший в моём теле сексуальный импульс подавляю с большим трудом. 

Не знаю, сколько мы стояли так, глядя друг другу в глаза. Одно мгновение или целую вечность. Когда она оказывалась рядом, время шло хаотично, абсолютно нарушая земные законы.

Лицо всё чумазое. Волосы спутанные, и мне сейчас не хочется думать о том, как ей приходилось сопротивляться. Иначе я за себя не отвечаю. Она поняла что-то по моему переменившемуся настроению и сделала шаг назад, разрывая зрительный контакт. 

– Пойдём, покажу ванную комнату. 

Теа выглядела такой потерянной, казалось, что часть её находится здесь. А часть – осталась там. Лежать в грязи. Сердце болезненно щемило от жалости и сожаления. Она не должна была проходить через всё это. Имелась ли за мной вина в том, что она покинула особняк и ринулась прямиком в самое пекло? 

Большая и просторная ванная комната всегда нравилась девушкам, что попадали в мою квартиру. Из серого мрамора с огромными зеркалами, и гармонично освещавшим светом. Но сейчас всё это великолепие для траха в режиме нон-стоп показалось совершенно лишним.

Она выбрала душевую, и я настроил ей температуру воды. И показав, где чистые полотенца и банный халат, удалился. Мне и самому следовало смыть с себя грязь и пот, да вот только я отчего-то не мог далеко отойти от двери, за которой находилась девушка. Опустился рядом на пол и ждал, как верный пёс. 

Забеспокоившись, спустя полчаса я осторожно постучал в дверь, но ответа не последовало. Не знаю, что могло происходить за дверью. Мне совсем не понравился её пустой взгляд, который я наблюдал не так давно, и я испугался, что она сделает что-то с собой. 

Предупредив, что захожу, я дёрнул дверную ручку и зашёл в комнату, наполненную паром. Даже не сразу разглядел её. Теа, так и оставшись одетой, сидела на полу, прижав к себе колени. 

Рискуя намочить одежду, я сел напротив неё. Никогда в жизни, пожалуй, я не испытывал такой растерянности. Не имея представления, как себя вести, чем ей помочь. 

Мне хотелось коснуться её, утешить. Обнять. Но я лишь протянул руку и провёл по её щеке большим пальцем, стирая слёзы. И несмотря на то, что в помещении было очень жарко, Теа било в ознобе. 

Она поймала мою руку, когда я уже хотел её убрать, и сжала запястье. 

– Согрей меня, – сорвалось с искусанных губ. Дважды просить меня нужды не было. 

25

Я ринулся к ней, желая утолить свой голод и забрать её страдания и страх. Губы девушки оказались солёными от пролитых слёз, и я слизывал эти влажные капли с уголка рта, ресниц, порозовевших щёк, забирая её боль. Сейчас мне стало безразлично, кто она. Насколько корыстны, меркантильны были её цели, когда она брала фамилию Сандерс. Оставалось только забыться, не думать, только чувствовать и ощущать. Её.

Здесь и сейчас вся ненужная мишура отпала, и она показала себя настоящей. Хрупкой, ранимой и трогательной до трепета в сердце, которое, я считал, не способно на подобные чувства. И мне нестерпимо хотелось обладать ей целиком и полностью. Безраздельно.

– Можно? – спрашиваю, берясь за рубашку, что была завязана на животе, после того как большая часть пуговиц осталась валяться в Бронксе. И получив нерешительный кивок, я медленно избавляю её от совершенно ненужной детали гардероба.

Под простой рубашкой красивый кружевной бюстгальтер. От капелек воды он уже полностью промок, и мне хорошо были видны тёмные ареолы сосков. Едва ли отдавая отчёт своим движениям, я провёл пальцами по кружевной ткани, сотканной в виде причудливого цветка, очерчивая ареолу. Теа дёрнулась, точно сквозь неё прошёл разряд тока. И там, в её взгляде, желание затапливало пустоту. Вытесняя мучавший её страх.

Губы смыкаются на напряжённом соске, прикрытом тончайшей тканью. Обвожу языком орнамент розы на белье, ощущая переплетение нитей и горячую, едва ли не пылающую кожу мачехи. Прикусываю и тяну, слыша болезненный стон, и чувствую её пальцы, зарывающиеся в мои отросшие волосы.

Всё жду, когда она попросит прекратить. Оттолкнёт и напомнит мне, что всё это неправильно. Что мы связаны обетами, совестью и честью. Но Теа молчит, а я сожгу свою душу из-за болезненного желания позднее. Завтра буду корить себя за то, что посягнул на чужую женщину. Недоступную.

И вновь целую её губы, терзаю их, как терзают меня непрошеные думы, возникшие не к месту. Она нежная, сладкая и сочная, как дикая земляника. Неужели мой папаша мог так же её касаться, оскверняя её кожу своими прикосновениями?

– Йен, ты делаешь мне больно, – задыхаясь, останавливает она меня, и, лишь услышав её голос, я понимаю, что забылся.

Ткань бюстгальтера, затрещав, пошла по швам – это мои руки разорвали бельё и выбросили ненужную тряпку. Это мои руки оставили следы на её полупрозрачной коже, которые могут завтра оказаться синяками. Но я едва ли понял, как это произошло. Ловлю напряжённый взгляд мачехи. Испуганный и возбуждённый одновременно. Слабо представляю, каким она сейчас видит меня.

– Ты грубый, – произносит с укоризной и, несмотря на это, становясь на колени, сама тянется ко мне, попутно поднимая вверх по торсу мою майку. Её движения немного скованны и осторожны, точно она опасается, что это я её оттолкну.

Теа кладёт тонкие пальчики на моё лицо и проводит ими по скулам, будто знакомясь со мной в первый раз. Она целует невесомым прикосновением уголок моих губ, колючий подборок, опускается губами по шее, и я замираю, едва дыша, слыша лишь бешеное биение собственного сердца. В её взгляде рождается немое восхищение, когда подушечки пальцев проходят по кубикам пресса, по низу живота и останавливаются на поясе джинсов. Заметив мой стояк, она, словно обжёгшись, убирает руки, но продолжает смотреть.

Я прикрываю глаза, не зная, что делать с обуревавшими меня вопросами. Как бы ни пытался вытеснить их из своего сознания, но перед глазами, как навязчивая реклама, всплывала картинка соития Теа с отцом. Такая тошнотворная, что меня одолевал только один вопрос: как она могла?

В яйцах закручивалось болезненное напряжение, кажется, если я не кончу в ближайшее время, они просто взорвутся. Член под одеждой неприятно распирает, и, потянув собачку молнии вниз, я освобождаю его. Теа смотрит так, словно никогда не видела мужских половых органов. Я беру её руку и кладу пальцы на свой ствол. В первые секунды она напряглась, замешкавшись, но спустя мгновение изучала его с неподдельным интересом.

Всё её поведение буквально кричало о том, что передо мной неопытная девушка. Но я не мог никак разгадать эту странную загадку. В голову закралась шальная мысль: мой родитель вообще на что-то ещё годится в постели? Может, у них и не было ничего. Эта догадка оказалась до того манящей, что хотелось скорее убедиться в её верности.

Теа убирает руку с члена с таким выражением на лице, словно я отобрал у неё новую любимую игрушку, но я готов играть с ней в эту игру нон-стоп. Мокрые джинсы прилипли к её телу и плохо поддавались. Я сожалел о том, что поблизости нет ничего острого, чтобы разом порвать плотную ткань. Всю её одежду хотелось сжечь, чтобы не осталось ни одной детали, которая могла бы напомнить ей этот день.

Пока мы копошились с её одеждой, она словно немного оттаяла, засмеявшись, когда узкие штаны застряли на бёдрах и приподняв их помогла мне.  Настороженность спала, и на её место пришло нечто новое, пока мне непонятное. Что-то похожее на любопытство и интерес.

Не позволив ей встать, Теа, приподнявшись на локтях, наблюдала за тем, как я избавляюсь от остатков своей одежды.

– Йен, я грязная, – она охнула, будто только что заметила, что стекающая в водосток вода тёмная. Она останавливает меня в тот момент, когда я тянусь к её трусикам, сжав свои пальцы на моей руке.

– Я тебя искупаю, – улыбаюсь ей. И мачеха получает от меня первую улыбку, подаренную ей без издёвки и сарказма. Вижу, как её глаза в ответ загораются, точно где-то внутри неё появился свет, и мне вдруг самому становится от него тепло.