Баба Клава против!

Пролог

Река Жизни — это символ, который часто используется в различных религиях, мистических учениях и философии. Он представляет собой реку, которая течет через жизнь человека и символизирует все трудности, испытания и радости, которые встречаются на этом пути. Человек должен преодолеть эти препятствия, чтобы достичь своей цели и обрести счастье. Это непрерывность бытия, переход от смерти к жизни и от жизни к смерти.

Неизвестный автор

Пролог

Словно драгоценный камень в изумрудной оправе, двухэтажный особняк элитного дома престарелых «Родные люди» укрылся в объятиях небольшого лесного массива, в пяти километрах от города N, надежно защищенный от посторонних глаз высоким, словно крепостная стена, забором. От проходной, где неусыпно нес вахту охранник, до самого сердца поместья – старинного особняка, некогда принадлежавшего графу Ивану Андреевичу Беглову, – простирался залитый солнцем парк. Ровные, посыпанные гравием дорожки, манящие удобными скамейками, устремленные ввысь пирамидальные тополя, пестрые клумбы, ухоженные кустарники складывались в гармоничный ансамбль, красноречиво свидетельствуя о любви садовника к своему делу. Казалось, он вдыхал душу в каждый цветок, стремясь раскрасить будни стариков, доживающих свой век.

За особняком тихо дремал пруд, густо заросший кружевными листьями кувшинок, среди которых покачивались белые и розовые бутоны. За оградой угадывались очертания смешанного леса, а напротив пруда, на небольшом возвышении, притаилась увитая диким виноградом старинная беседка. В ней, словно три феи из старой сказки, расположились три старушки. Несмотря на почтенный возраст, переваливший за восемьдесят, в их глазах, чуть потускневших от времени, все еще искрился юношеский задор, а в чертах лица угадывались отблески былой красоты.

— Клав, может, зря ты отказалась ехать с Володькой и его семьей в Испанию? — нарушила тишину одна из них. Вторая лишь молча взглянула на подругу.

— Ты совсем спятила, Петровна? – вспылила худощавая старушка в домотканом льняном платье, украшенном вышивкой. – Предлагаешь бросить подружек, с которыми мы огонь и воду прошли, и укатить в страну корриды и конкистадоров? Да я их тарабарского языка не разумею, и что я там делать буду, спрашивается?

— Да ладно, ладно, чего ты завелась-то, я ж просто спросила! – отмахнулась от нее подруга. – Расскажи лучше, что сынок сказал, когда вы по видеосвязи разговаривали?

— Ругается на меня, говорит: «Мать, ты совсем с ума сошла под старость лет, подалась в дом престарелых?» – передразнила она сына, передразнивая его интонации. – Никак не хочет понять, что не могла я вас просто так бросить. Из всего класса мы с вами только втроем и остались. Как дружили с самого детства, так, видимо, и уйдем одна за другой. А зная, что вы рядом, и помирать легче, да и на тот свет не одной отправляться буду. Все на мгновение замолчали, погрузившись в воспоминания о минувшей юности.

— Что-то, девочки, вы не о том болтаете, давайте лучше о жизни поговорим, — прошамкала тихоня Валя, поправляя подол цветастого платья.

Она всегда была самой спокойной и рассудительной из их троицы, а вот Клава была прирожденным лидером, и порой из-за ее проделок они оказывались в кабинете директора. В эпоху раздельного обучения мальчиков и девочек это казалось довольно странным, но Клава доходчиво объясняла бестолковым девицам, которые смели потешаться над ее невысоким ростом, хуком справа, как они не правы. Устав от бесконечных разборок, директриса отправляла всю троицу на исправительные работы в библиотеку или на подготовку актового зала к различным мероприятиям.

— Так от них хоть какая-то польза будет, – любила приговаривать она, прекрасно понимая, что дети послевоенного времени были предоставлены сами себе. Родители и старшее поколение, засучив рукава, трудились не покладая рук, разбирая завалы разрушенных домов, возводя новые, поднимая сельское хозяйство и промышленность…

Трудно жила страна в послевоенное время, но каждая считала, что детство их было самым прекрасным. У каждой девчонки жизнь сложилась по —своему, но пришли к старости почти одинаково. Клавка, вернее Клавдия Ивановна Виноградова вышла замуж за военного и уехала во Владивосток, где родила и вырастила вместе с мужем сына Володю, спортсмена, который на данный момент живет в Испании. После смерти супруга она вернулась в квартиру родителей, где и жила до отъезда в дом престарелых. Татьяна Петровна Лопухина, или как часто в жизни её называли Петровной, сразу после школы выскочила замуж и заканчивала институт уже беременной вторым ребёнком. Её семья трагически погибла, когда муж Костя отправился с друзьями и старшим сыном Арсением на сплав, а оттуда привезли уже их тела, виноватых так никто и не нашёл. Узнав об обрушившемся на неё горе, у несчастной женщины случился выкидыш. Из глубокой депрессии её вытащили подруги. После этого случая она поставила на себя крест и решила, что семейная жизнь не для неё, несчастная женщина всю себя отдала детям, воспитывавшимся в доме малютки. Оттуда и вышла на пенсию. А малышня до сих пор приходит проведать бывшую воспитательницу.

И последней в их неразлучной троице была Валька – Валентина Игнатьевна Ветрова, тихая заводь среди бурного течения. Директор школы не уставала изумляться, как эта круглая отличница умудрилась примкнуть к двум неугомонным бестиям. Жизнь, та еще кудесница, подбрасывает порой головоломки.

Валя замужем не была. После смерти матери делила кров с молодым человеком. Судьба сыграла с ней злую шутку: врачи вынесли приговор – бесплодие, редкое заболевание. Узнав о страшном диагнозе, ее «любимый» испарился на следующий же день. А спустя полгода всплыла горькая правда – у него давно была другая семья….

Валя с Петровной, осиротевшие вдвоем, уже было решили распрощаться с квартирами и искать приют в доме престарелых. Услышав об этом, Клава созвала свой верный «боевой отряд» и устроила им знатную взбучку за малодушие. – Как же одну-то, Клав? Мы думали, ты к сыну укатишь! – растерялась Петровна. – Знаете, подруженька, всему свое время! Мальчик давно вырос, внуки тоже оперились, да и правнуки уже взрослые, только вот русского языка не знают. Собрались жениться! А я-то что там делать буду, старая перечница? Вижу их каждую неделю по компьютеру, и хватит с меня. Васятка из двадцать седьмой квартиры настроил мне это чудо заморское – машину, так и общаюсь на расстоянии. Живы, здоровы – и слава богу! Но вот в эту богадельню, которую вы намылились, – дудки! Не поеду!

ГЛАВА 1

Сквозь пелену забытья Клавдия ощутила, как в пересохшее горло вливается тепло. Жадно прильнув к живительной влаге, она тщетно пыталась распахнуть веки, но лишь глубже погружалась в зыбкий туман, где не было места ни боли, ни страху, лишь всепоглощающая пустота. Над измученным телом склонилась древняя старушка. Ее иссохшие ладони бережно сжимали безвольную руку.

— Очнись, девочка… дочь твоя погибнет, если ты не восстанешь из этой бездны. Она никому здесь не нужна, кроме тебя. Молю, милая, вернись!

Слова эти, словно эхо из далекого прошлого, едва пробивались сквозь плотную завесу слабости, сковавшей Клавдию.

— Ну, как она? — прозвучал незнакомый голос, в котором клокотали рычащие нотки.

— Уже лучше, но ей нужно время, чтобы очнуться, — робко ответила старуха, стараясь не сломиться под властной силой, исходящей от мужчины.

— Если к завтрашнему утру не поднимется, увезем в лес и закопаем. Дочь вместе с ней. Она нам ни к чему, тем более от человеческой женщины, — от леденящего кровь голоса Клавдия содрогнулась всем телом.

— Но вы сами просили главу рода выдать Кларенцию за вашего третьего сына! Глава пошел на это, дабы объединить свой народ под вашим знаменем!

— Кто ж знал, что хозяин одного из южных племён так скоропостижно отречется от правления в пользу сына и уйдет в мир иной? Значит и договоренности наши недействительны. Если бы муж был жив, или хоть первенец родился мужского пола, вдову давно бы сплавили замуж за другого, дабы род не зачах. И тут подвел их проклятый род…!

— Но… — робко начала старушка, но мужчина, словно обухом по голове, оборвал ее.

— Не твое дело, Ниби. Смотри за хозяйкой, и каждые три часа докладывай, как она. Не очнется до утра — участь ее предрешена.

— Она же живая! — взмолилась старушка, но в ответ прозвучал ледяной приговор:

— Пока живая. А чтоб ты не думала, что я совсем уж изверг, перед тем как в землю закопать, горло ей перережу.

Увидев, как посерела от ужаса Ниби, он криво усмехнулся и вышел из маленькой комнатки, больше похожей на каморку, где в жару послеродовой горячки металась молодая сноха.

Старушка подхватила тихонько хныкающую девочку, положила рядом с матерью. Недоношенная, едва дышавшая, она даже не кричала при рождении. Почуяв запах молока, девочка заерзала, потянулась губками к груди, но сил взять сосок не было. Личико сморщилось, и она вновь тихо захныкала.

— Ну-ну, не плачь, милая, я помогу тебе. Может, и мать очнется, почувствовав дитя свое? Материнское сердце, оно такое — беду чует.

Старушка и представить не могла, насколько права окажется. Едва губы ребенка коснулись соска и слабо обхватили его, Клава распахнула глаза.

— Слава Создателю! — прошептала Ниби, совершая над собой неясный, древний жест, и коснулась губами сжатого кулака.

— Где я? — прохрипела Клава, голос ее звучал как шелест сухих листьев.

— Я все тебе расскажу, только покорми ребенка! Двое суток на одной воде, да и эти…— она брезгливо скривилась, — твои родственнички, ничего ей не дают, словно смерти девочке желают.

Клавдия притянула хнычущую малышку, прильнула к ней, вкладывая сосок в маленький ротик. Краем глаза заметила — не ее руки. Не испещренные синей паутиной вен руки вдовы Виноградовой, а чужие: белые, холеные, с длинными, тонкими пальцами. И тут, словно пелена с глаз упала: она — не Клавдия Ивановна, а посторонняя молодая женщина, заключенная в незнакомое тело. Удивление обожгло сознание. Клава опустила голову, пряча невольную улыбку. В глубине души теплилась безумная надежда: а вдруг и впрямь угораздило стать попаданкой? Столько книг прочитано о таинственных перемещениях! В отличие от скептиков-подруг, в переселение душ Клавдия верила истово, хотя и скрывала свои фантазии.

«Вот бы обалдели Танька с Валей, узнав, куда меня занесло! Кстати, а где они сами? Мы же вместе парили над бездной…» — эта мысль кольнула сердце. Она подняла глаза и встретилась с тяжелым, изучающим взглядом старухи.

— Ты не она! — после долгого молчания проскрипела та и тяжело опустилась на шаткий стул у кровати.

— Не она, — эхом повторила женщина.

«А зачем скрывать? Старушка на моей стороне, я это по ее разговору с мужчиной поняла», — успокоила себя Клава.

Женщина вытерла платком слезы, катившиеся из потускневших глаз, и вздохнула так глубоко, словно выпустила из груди скопившуюся боль.

— Я все надеялась её вернуть… Читала древнюю мантру, что душу, ушедшую обратно, зовет. Но видно, далеко моя девочка…. Может, и не захотела воротиться.

Малютка, насытившись, тихо засопела на руках матери. Старушка поднялась, и Клаве наконец удалось рассмотреть её вблизи.

Одета она была в простую белую рубаху, длинную, до самого пола, алую юбку и жилет из такой же ткани. На ногах – тёплые, подбитые мехом наружу сапоги, больше похожие на унты. Седые волосы заплетены в две тугие косы и скреплены на затылке полукруглым гребнем, таким простым и знакомым… Когда-то такой же был и у неё, Клавы.

Бережно взяв заснувшего ребёнка, старушка положила его в зыбку, покачивающуюся в тени у стены.

— А теперь тебе надо подкрепиться. А уж потом поговорим, – с тихой настойчивостью произнесла она.

Скрывшись на мгновение за пологом закутка, старушка вернулась с большим деревянным подносом, на котором дымилась густая похлёбка, лежал ломоть свежего хлеба и стоял бокал с янтарным напитком. Всё это она поставила перед Клавой.

— Сначала отвар выпей, а потом за еду принимайся, – наставительно сказала она.

Клава послушно отпила глоток ароматной жидкости, напоминавшей деревенский чай, настоянный на лимоннике, лесных ягодах и листьях смородины – терпкий и наполненный лесным духом. Осушив бокал до дна, она взяла деревянную ложку и зачерпнула похлёбку. Вкус её был одновременно простым и необыкновенным, сытным и согревающим, но из чего она была сварена, Клава так и не смогла понять. Старушка молча наблюдала за ней, пока та не отложила ложку в сторону, почувствовав приятную истому.

ГЛАВА 2

На едва забрезжившем рассвете старая женщина разбудила Клаву и вложила ей в руки ещё сонную малышку. Потрепав за крохотный носик и вызвав недовольную гримаску, словно дитя собиралось высказать претензии матери, попаданка, быстро сориентировавшись, приложила её к груди. Малышка, почуяв запах молока, жадно вцепилась в сосок. Еще вчера состояние девочки вызывало тревогу из-за слабости, но сегодня были видны явные улучшения.

— Мне кажется, или она стала сильнее, чем была вчера? Но разве такое возможно? — Клава удивленно посмотрела на нянечку.

— Не забывай, Ирая, даже не имея второй ипостаси, выигрывает у человека во многом. У нее и регенерация быстрее, и приспособляемость к окружающей среде лучше.

Клава уже покормила ребенка и успела переодеться в длинную теплую юбку и тонкую шерстяную кофту, когда дверь распахнулась, и на пороге появился светловолосый синеглазый мужчина двухметрового роста. На нем были кожаные брюки, белая рубашка и меховой жилет. Игнорируя домашние тапочки хозяйки и старушки, он, не снимая грязных сапог, прошелся к центру комнаты.

Молча окинув молодую вдову взглядом, он криво усмехнулся:

— Думал увидеть твой остывший труп, Кларенция, но ты меня удивила. Решил вот что: раз выжила, отправлю тебя домой с ребенком. А чтобы не болтали по углам, что я тебя ни с чем выкинул, тем более твой отец дал за тебя доброе приданое, верну часть. Кроме того, подарю лошадь с телегой, чтобы без приключений добрались.

Он замолчал в ожидании ответа, но Клавдия молчала, и старуха притихла в своем углу.

— Что же ты молчишь? — нахмурился мужчина.

— А я что-то должна сказать? — Клавдия удивленно вскинула брови.

— Хотя бы для приличия поблагодарила за заботу, — зло усмехнулся он.

— Спасибо! — спокойно произнесла Ивановна.

В голове у Клавдии билась лишь одна мысль: «Поскорее убраться отсюда с ребенком, пока дают такую возможность». И вдруг она почувствовала, как неведомая сила начинает пригибать ее голову и тело к земле.

«Фиг вам! — мысленно взбунтовалась женщина. — И не из таких передряг выбирались!» Стараясь не склонить голову перед свекром, она вцепилась в край кровати и держалась из последних сил, пока не услышала болезненный крик ребенка.

— Если неймется потешить свое самолюбие, упражняйся в силе без нас. А мы покинем этот "гостеприимный дом" и отправимся восвояси! — выпалила Кларенция, прижимая к себе плачущую малышку

Хара Валейло будто не заметил сарказма в словах снохи, или умело сделал вид, но давление ослабил.

— Слишком вызывающе и смело ты себя ведешь, Кларенция, и это настораживает. Словно ты — это не ты вовсе, но запах… прежний. Пройдите в гостиную, я распоряжусь приготовить вещи к отъезду.

— Глава, позволь нам остаться здесь до сборов, а после мы тихонько выйдем и уедем? — робко попросила няня, стараясь не раздражать хозяина.

— Хорошо, ждите здесь! — словно выплюнул Валейло.

Резко развернувшись, он покинул комнату.

— Давай скорее, Клава, поешь. В дороге времени не будет. Добираться до твоих земель три круговорота солнца, ночевать придется в лесу.

Спустя полчаса в комнату скользнула высокая, гибкая женщина в облегающих брюках и кардигане с дерзкими вырезами по бокам.

— Это вам провизия в дорогу, господин Валейло прислал, — процедила она с неприкрытой ехидцей.

Поставив корзину на стол, она с кривой ухмылкой вперила взгляд в молодую вдову. Взгляд незнакомки был не просто пронизывающим, он буравил самую глубь сознания, словно намеревался вывернуть все мысли наружу. Учитывая то, что один глаз был синий, как лед, другой карий, как обожженная земля, искаженное злобой лицо, вызывало лишь отвращение к этой особе. Клава ощутила острую неприязнь к незнакомке.

"Одни безумцы вокруг. Бежать, и как можно дальше!" — пронеслось в голове. В сердце женщины с каждой минутой нарастала необъяснимая тревога, хотя трусостью она никогда не отличалась и всегда могла за себя постоять.

— У-у, злыдня, — прошипела старушка, исподтишка бросая злобный взгляд в сторону. — Так и норовит укусить побольнее, словно это ты, а не злая судьба, виновна в смерти Вулпи.

— А кто это? — прошептала Клавдия, вопросительно взглянув на няньку.

— Несостоявшаяся невеста твоего покойного мужа, Вулпи. Готовилась уж под венец, как вдруг тебя, чужеземку, ему в жёны сосватали. Теперь она, эта оборотница, считает тебя причиной всех своих бед! Мечтала ведь второй женой стать! — хмыкнула Ниби, в голосе её слышалось осуждение.

— Погоди, Ниби! Здесь что, многоженство практикуют? — Клавдия ухватилась за оброненные нянькой слова, словно за спасительную нить.

– Если жена — иноземка, чужой крови, то оборотень может взять ещё одну жену, но только из своего племени, оборотницу. Такой обычай у всех двуликих, кроме, наверное, драконов…. Хватит болтать попусту, пора нам. Сапожки надень. Весна в этом году никак не разгуляется, снег еще не до конца стаял, а тебе после родов нужно беречься. Все остальное потом! – отрезала старушка и засуетилась, торопливо собираясь в дорогу.

Клавдия послушно взяла сапожки и натянула их на ноги, невольно поежившись, вспоминая, как в прошлой жизни после родов, пренебрегая советами, вышла с ребенком на прогулку и попала под промозглый дождь. Долго потом пришлось привыкать к капризной погоде Владивостока. Ниби же ловко перепеленала малышку и взяла её на руки, а Клавдия подхватила корзину.

Они вышли из комнаты и, миновав богато убранную гостиную, оказались в просторном холле, откуда и вышли на улицу.

—А почему? — успела спросить Клавдия, прежде чем Ниби предостерегающе покачала головой и прошептала, склонившись к самому её уху:

—Всё потом! У оборотней острый слух, они всё слышат.

Из-за угла дома показался юноша лет семнадцати. Угловатый, ещё не оформившийся подросток с густыми, слегка взъерошенными белыми волосами, поблёскивающими под лучами весеннего солнца, и глубокими васильковыми глазами, в самой глубине которых затаилась боль и невысказанная грусть. Увидев во дворе двух женщин, он замер на месте, переводя растерянный взгляд с одной на другую.

ГЛАВА 3

Лошадь была настолько стара, что казалось чудом, как она еще не рухнула за время пути. На ночлег остановились, когда яркое, весеннее солнце, утомленное за день, уступило трон ночному светилу. Клаве приходилось кормить девочку чаще положенного, не выдерживая трехчасового интервала. С каждым прикладыванием к груди она чувствовала, как малышка набирается сил, в ней просыпается жизнь. Удивительно, но для существа, которому едва исполнилось несколько дней от роду, она с любопытством озирала окрестности.

На изумленные взгляды Клавдии, Ниби лишь усмехалась. — Сильная оборотница родилась, да еще и магией отмеченная. Потеряв ее, глава рода понес тяжелый урон. Так ему и надо, никогда их род не блистал ни умом, ни сообразительностью! – закончила она с презрением.

Клава невольно улыбнулась, вспомнив персонажа Кира Булычёва – говоруна, обожавшего повторять эти слова.

Когда они подъехали к озеру, закатное солнце окрасило водную гладь в нежно-розовый цвет. Рыба, резвясь в последних лучах, вспыхивала всеми цветами радуги.

—Надо бы поесть, а то с самого утра ни крошки во рту не было. До последнего боялась погони, но Создатель смилостивился и открыл нам путь, – пробормотала старушка, распрягая лошадь и, стреножив передние ноги, отпустила ее пастись.

Взяв корзинку, она откинула полотенце и отшатнулась. В нос ударил тошнотворный запах гнилой рыбы и какой-то едкой химии. —Вот же гадина! – всплеснула руками Ниби. – Откуда столько падали взяла? Колдовством отравила, не иначе, а полотенце заклинание стазиса держало. Единственная магиня на весь род, и ту ману тратит на пакости! Тьфу! Ревнивая дура! – не выдержала старуха и выругалась в сердцах.

—Ниби, что же нам теперь делать? – ахнула Клава, понимая, что если сама останется голодной, то и девочке неоткуда будет взять молока.

—А ты посмотри лучше, какое барахло твой свекор вернул, да нагрей пока водицы, чтобы ребенка ополоснуть. А с ужином мы разберемся, пойду ловить…

—Кого ловить? – не поняла Клава.

—Ужин, – усмехнулась старушка и скрылась в лесной чаще, оставив женщину в тревожном одиночестве.

Клава огляделась и поежилась. Не по себе ей было оставаться одной с младенцем в лесу. Вздохнув, она уложила спящую малышку на одеяло и, схватив котелок, направилась к озеру.

Женщину словно магнитом тянуло к воде, влекущую и пугающую одновременно. Страх увидеть в отражении чужую, изменившуюся себя, боролся с неутолимым любопытством. Хотелось прикоснуться взглядом к юности, к новой реальности.

Ивановна замерла на вершине небольшого холма. Перед ней, словно живое полотно, раскинулось озеро, купающееся в последних лучах заката. Розовые отблески скользили по водной глади, превращая её в искрящийся драгоценный камень. Легкие волны шептали что-то, накатывая на берег, усыпанный крупным песком. Над всем этим великолепием нависало бездонное небо, где робко пробивались первые звезды.

Опустившись на колени, Клава зачерпнула пригоршню воды и смыла дорожную пыль с лица. Затаив дыхание, она взглянула в импровизированное зеркало. Оттуда на неё смотрела юная незнакомка: густые, цвета воронова крыла, волосы заплетены в толстую косу, большие, шоколадные глаза сияли удивлением, вздернутый носик и ярко-алые губы притягивали взгляд.

Клава судорожно вдохнула, от волнения забыв, как дышать. Встреча с новым отражением пленила её. В прошлой жизни у неё тоже была темная коса, но глаза были зелеными. Здесь же все казалось другим, преображенным. Из обычной женщины она словно переродилась в сказочную красавицу.

Недовольное кряхтение малышки вырвало Клаву из плена самолюбования. Нацедив воды в котелок, она поднялась на холм и поставила его у телеги. Отошла в сторону, принялась собирать сухие ветки для костра. Огонь не покорился ей сразу, но древняя память тела подсказывала верные движения. Нужно было расслабиться, отпустить контроль.

Женщина добыла огонь старинным способом, высекая искру из кремня кресалом, как это делали в далёком средневековье. Нашла три толстые ветки с раздвоенными концами, воткнула две из них в землю, а на третью, положенную поперёк, подвесила котелок. Воду следовало нагреть до температуры тела, чтобы обтереть малышку. Воздух был еще прохладным для полноценного купания, всего около пятнадцати градусов тепла.

Малышка вновь возмущенно закряхтела. Клава подошла ближе и, почувствовав резкий запах детской "неожиданности", невольно улыбнулась.

Ирая, еще спящая, но уже потревоженная смутными ощущениями, вновь сморщила носик и недовольно пискнула, словно птенчик, выпавший из гнезда.

— Ох, нужно же найти тебе чистое на смену, — прошептала Клава, принимаясь ворошить узлы с вещами, где, по уверениям свекра, хранилось её приданное.

С каждым вытащенным предметом глаза её расширялись от изумления, переходящего в ужас. Ветхое, истертое до дыр постельное белье и полотенца, несколько платьев, чья ткань больше напоминала марлю, словно снятую с отживших своё слуг… Выбрав одно из платьев, Клава решительно разорвала его, превратив в подобие пеленки, а из оторванного рукава смастерила тряпочку для обтирания малышки.

Устроив возле костра теплое гнездышко для дочери, она бокалом отчерпнула воды из большой миски, найденной тут же, среди вещей. Затем, смочив тряпочку, нежно и бережно очистила нежную кожу девочки от загрязнений. Это было необходимо, чтобы защитить кроху от инфекций и сохранить её здоровье в этих суровых условиях.

Накормив малышку, Клава вновь уложила её возле костра. К счастью, в телеге обнаружилось несколько шкур невиданных ею зверей, размером с большую кровать. Длинный, густой мех окутывал теплом и дитя, и обеих женщин, спасая от пронизывающего холода.

— Я вижу, ты и без меня справилась? — услышала Клава хрипловатый голос старушки. — Хорошо, значит, не пропадешь, когда уйду.

— Куда уйдешь? — растерянно выдохнула женщина, не представляя, что старушка может её покинуть.

— К Создателю, Клава. Я могла бы еще пять таханов прожить, но желание одной из первородных всегда исполняется, но и забирает жизнь взамен. Чувствую, осталось совсем немного.

ГЛАВА 4

Чем дальше на юг вели дороги наших героев, тем ощутимее становилось дыхание весны. Воздух, словно сотканный из предвкушения, искрился новыми, волнующими ароматами — обещанием скорого пробуждения природы, изумрудной зелени, укрывающей землю. К исходу третьего дня телега выкатилась на тракт, плотно укатанный колесами бесчисленных повозок, словно река, пробитая в тверди земли.

— Еще пара часов, и мы будем в Верхае, родовом гнезде твоей семьи, — промолвила Ниби, нарушая молчание. — Не знаю, как Люк отреагирует на твое возвращение, но не печалься раньше времени. Все можно уладить.

Прежде чем въехать в город, Клава, следуя совету старушки, заботливо сменила грязные пелёнки на чистые и накормила ребенка. Пока они медленно пробирались по Верхаю, городу, принадлежащему роду Хрост, в телеге царило молчание, нарушаемое лишь стуком колёс. Каждый был погружён в свои мысли. Клава, несмотря на свою внутреннюю силу, остро чувствовала себя чужой в этом мире и решила, как учил её муж, не спешить с выводами, а сначала внимательно наблюдать и изучать местные обычаи и законы.

Незаметно для Клары они миновали городские ворота и оказались на развилке. Одна дорога, петляя, вела вверх, к холму, на вершине которого высился величественный трехэтажный дом из светло-серого камня, окруженный высокой каменной стеной, словно неприступная крепость. Другой путь уходил в густую чащу леса.

Старой лошади тяжело давался подъем в гору, поэтому женщины спешились и пошли рядом с телегой. Вскоре они достигли высоких кованых ворот, охраняемых двумя могучими башнями. Что ждало их за этими вратами, оставалось загадкой, полной тревожного предвкушения.

Ниби приблизилась к воротам, когда сверху раздался оклик.

— Нянюшка? Неужели это вы вернулись?

Она подняла голову и увидела на стене русобородого мужчину лет тридцати с пронзительно-синими глазами, словно осколки летнего неба. На нем красовалась кольчужная рубашка, а голову венчал остроконечный шлем.

— Андреас, неужели это ты, сорванец? — улыбнулась старушка, в ее голосе звучала теплота. — Видать, не зря твой отец в свое время учил тебя уму-разуму.

— Я, нянюшка. К господину хотите?

— Да, вернулись домой, если примут.

— Без приказа открыть ворота не могу, но немедленно доложу о вашем приезде главе рода.

— Мы подождем. Не беспокойся.

— Ниби, а это кто? — с любопытством спросила Клава, заметив, что не только она зовет старушку «няней».

— Андреас, сын нашего кузнеца Оскара. Мать его умерла от горячки, а дети, оставшиеся без присмотра, связались с дурной компанией в городе, воровством промышляли. Вот я и взяла его к себе приглядывать. Ох и кровушки же он моей попил, но со временем угомонился. Смотрю, брат твой взял его к себе на службу.

— Когда ты покинула этот город? – спросила Кларенция, пытаясь разгадать тайну, что заставляла эту женщину смотреть на Люка с такой тоской и нежностью, словно он был утраченной частью её сердца.

— Ах, ты об этом! Да я уже давным-давно покинула наш родовой дом. Как только ты выросла, перебралась в свой домик на границе с оборотнями. Твой батюшка, да простит Создатель его душу за все прегрешения, вызвал меня незадолго до твоего отъезда в клан песцов и предложил сопровождать тебя в качестве дуэньи. Дома совсем тоскливо стало, вот я и согласилась.

Пока они вели тихую беседу, Люк подошел к воротам и, распахнув их, впустил телегу с лошадью во двор.

— Оставьте здесь. Сами идите. Если господин Хрост разрешит вам остаться, мы сами распряжем лошадь и отведем ее на конюшню.

Няня прищурилась, в упор глядя на стражника.

— Андреас, что-то случилось, о чем я не знаю?

Юноша опустил голову, и после нескольких секунд молчания проговорил с горечью:

— Господин Люк женился сразу после смерти отца, не дождавшись даже окончания траура. Его жена, Найда – настоящий демон во плоти. Держит его в ежовых рукавицах, он во всем ей потакает. Слова поперек не скажет. Боюсь, госпоже Кларенции здесь жизни не будет, если она решит остаться в усадьбе.

Юноша склонил перед Клавой голову.

— Простите, госпожа, за прямоту, вы мне всегда нравились, и я не хочу, чтобы вы стали безвольной служанкой в собственном доме.

— Спасибо, Андреас, за заботу и предупреждение, но попытаться все же стоит.

***

Спустя тягучие полчаса, словно наполненные густой смолой тревоги, женщины покинули гостеприимный, но теперь уже опаленный тенью предательства дом брата Кларенции. Взобравшись в повозку, она обратилась к стражнику с просьбой открыть ворота.

— Благодарю тебя, дитятко, да пошлет тебе Создатель супругу добрую за сердце столь отзывчивое. Мы предвидели, конечно, нечто подобное, но не думали, что Лука посмеет…, – прошептала старушка, по-матерински похлопав Андреаса по плечу.

— Нянюшка, неужели все настолько скверно?

— Ни хорошо, ни плохо. Видать, это испытание ниспослано нам свыше, дабы дух наш окреп, а душа закалилась в горниле невзгод.

Минуя городскую суету, они свернули на вторую, едва приметную развилку. Заметив поникший вид Клары, старушка ласково приподняла ее подбородок и, заглянув прямо в глаза, спросила:

— Ты сожалеешь?

— Нет! – последовал незамедлительный, твердый ответ.

— Отъедем подальше от этого змеиного гнезда, тогда и поговорим обо всем.

Устроившись поудобнее на узле с пожитками, старушка решительно дернула вожжи.

А Клара, погруженная в пучину воспоминаний, вновь и вновь прокручивала в голове разговор с братом и его женой. И лишь одна мысль терзала ее сердце: так и не узнала она о судьбе младшего брата, Иркана.

Кабинет Люка располагался на втором этаже. Когда Ниба с Клавой и младенцем переступили порог, густая, словно застоявшийся туман, тишина обволокла их. Наконец, хозяин очнулся от оцепенения, отложил перо, скользнувшее по пергаменту, и поднялся навстречу гостьям.

— Сестра… Ниби… Каким ветром вас занесло в наши края? – прозвучал вопрос, и Люк, приблизившись, заключил в объятия сначала Клаву, затем Ниби.

ГЛАВА 5

Спустя два часа по проселочной дороге, уставшие путницы достигли трактира. Грубо срубленный деревянный дом, с широким крыльцом и распахнутыми окнами, выделялся своими размерами среди прочих строений. На вывеске над крыльцом, словно заправский хозяин, восседал на задних лапах медведь. Справа от входа теснился навес для гужевого транспорта, где за лошадьми, понуро опустившими головы, приглядывал юркий конюх с помощником, мальчуганом лет десяти.

Ниби, не скупясь, бросила мальцу серебряную монетку, и тот, проворно подхватив её на лету, уже уводил телегу с запряженной лошадью, расчищая пространство для новых гостей.

—Пригляди за ним, касатик, мы ненадолго! – попросила она, ласково улыбнувшись мальчику.

Мальчуган, зардевшись от щедрости, тут же спрятал монетку в потайной карман.

Старушка проворно направилась к гостеприимно распахнутой двери, а Клава, прижимая к себе ребенка, последовала за ней. За дверью их встретил просторный зал, словно в приветливые объятия. По одну сторону, вдоль окон, выстроились грубые деревянные столы с лавками, хранящие тепло чужих рук. По другую – массивная стойка, за которой возвышалась исполинская фигура хозяина – угрюмого мужчины с густыми, нависшими над глазами бровями.

В зале витал густой, дразнящий душу аромат гречневой каши по-купечески. Томленая в печи, в огромном чугунке, она благоухала разваренной бараниной, обжаренным до золотистой корочки луком и ломтями сочной моркови, толщиной с пятак. Божественный аромат щекотал ноздри, вызывая острый приступ голода, отчего у Клавы предательски заурчало в животе, и она невольно сглотнула слюну.

Хозяин, обернувшись на скрип двери, заметил знакомую фигуру нянечки. Мгновенно, словно по мановению волшебной палочки, хмурое выражение его лица сменилось теплой, радушной улыбкой, глаза засветились неподдельным счастьем, а сам он казался помолодевшим лет на десять.

—Ниби, свет ты наш, уж и не чаял увидеть тебя! – пророкотал он низким, бархатистым голосом, выходя из-за стойки и заключая старушку в крепкие объятия.

Она буквально растворилась в его объятиях. Высокий, под два метра ростом, с могучими плечами, он напоминал Клаве былинного богатыря Илью Муромца. Одет он был просто: черный жилет, накинутый поверх белоснежной льняной рубахи, коричневые штаны и видавшие виды сапоги. Скорее крестьянин, чем хозяин заведения, – подумала Клава, – но пронзительный и внимательный взгляд карих глаз, устремленный на нее, выдавал богатый жизненный опыт и мудрость.

— Косолапый, ты же меня сейчас совсем задушишь! — пропищала Ниби, и Орс, громогласно расхохотавшись, выпустил ее из медвежьих объятий.

— Идемте, покажу укромный уголок, где можно спокойно присесть.

В полумраке столового зала, вдали от любопытных взглядов, их ждал столик. Орс усадил дам, подозвал услужливую подавальщицу и, что-то шепнув ей на ухо, вернулся за стол. Встретив вопросительный взгляд Кларенции, Ниби улыбнулась, словно разгадав ее невысказанный вопрос.

— Кларенция, позволь представить – это мой старинный друг, оборотень Орс. Орс, а это моя девочка, Кларенция, с которой я отправилась в клан белых лис в качестве дуэньи. Но, увы, нас оттуда, можно сказать, выставили, после того, как ее муж умер от ран.

— Не о третьем ли сыне Хара ты говоришь, старая подруга? — уточнил Орс.

— О нем самом, Орс. Кларенция родила раньше срока, да еще и девочку. Стали мы им в тягость.

— Радуйся, Кларенция, что все обернулось именно так, — серьезно заметил Орс. — У главы их рода свои причуды. Мог бы оставить тебя в качестве служанки, подкладывать под нужных ему людей, сделать безвольной игрушкой в руках интригана.

— Нянечка мне уже все объяснила! — с благодарностью в голосе ответила Кларенция, бросая теплый взгляд на Ниби.

— А Люк решил не ссориться с родом Валейло и не принял сестру обратно? — поинтересовался оборотень, нахмурив брови.

— Там совсем другая история! — Ниби помрачнела и пересказала монолог Найды, который ей довелось услышать.

Зловещие оттенки лжи и коварства окутывали слова супруги Люка.

— М-да… — пробормотал Орс, задумчиво почесывая подбородок. — И каковы ваши планы?

— Приехали за советом, — с надеждой улыбнулась Ниби.

В этот момент к их столику подскочила подавальщица, ловко балансируя подносом с угощениями. Кларенция невольно восхитилась, как такая хрупкая девушка справляется с такой тяжестью.

Заметив ее взгляд, Орс усмехнулся:

— Девочка – полукровка. Кровь оборотня наделяет ее силой и скоростью, недоступными обычной смертной. Когда твоя дочь вырастет, станет такой же… А мне нужно отлучиться. Поешьте спокойно, о делах поговорим позже.

Еда была простая, но на удивление вкусная. Ароматная гречка по-купечески, наваристый рыбный суп, терпкий взвар из лесных ягод и румяные пироги с капустой – все это утоляло не только голод, но и дарило ощущение домашнего уюта. Учитывая, что в дороге они перебивались чем попало, да и в доме главы рода разносолами не баловали, уставшие путницы с благодарностью набросились на угощение.

Насытившись, женщины откинулись на спинки стульев, блаженно прикрыв глаза. Теплая еда разлилась по телу приятной негой, клонило в сон. Но время не ждало, нужно было думать о ночлеге. Кларенция с удивлением отметила, что Ниби не спешит пригласить их к себе, хотя знала, что у нее есть дом неподалеку от города. Не успела она об этом подумать, как к ним вернулся Орс, а подавальщица проворно унесла грязную посуду.

— Спасибо, Орс. Сколько мы тебе должны?

— Обижаешь, Ниби! Все за счет заведения. Неужели я не могу угостить друзей? — Орс притворно обиделся и укоризненно взглянул на неё.

— Еще раз спасибо от всех нас!

— И даже от малютки? — с доброй усмешкой спросил он.

— Особенно от неё, — рассмеялась Кларенция.

— А теперь о серьезном, Нибиал. Я знаю тебя не первый десяток лет, и прекрасно понимаю, что просто так ты о помощи не попросишь. Значит, стряслось что-то из ряда вон выходящее, с чем ты сама не совладаешь.

ГЛАВА 6

Женщины подъехали к внушительному деревянному дому. Двускатная крыша нависала над большими окнами, плотно закрытыми ставнями, а массивная дверь казалась неприступной преградой. В этих краях, где обитали медведи-оборотни, такая защита была необходимостью, а не прихотью. Ниби, с тихим стоном соскочив с телеги, отворила калитку старинным железным ключом. Войдя внутрь, распахнула ворота, впуская телегу во двор. Клава натянула вожжи, и лошадь, словно почувствовав себя в безопасности, медленно, с облегченным вздохом, ступила на землю. Клава с любопытством огляделась.

Вдалеке, поодаль от дома, виднелось строение, чей силуэт не оставлял сомнений – деревенский туалет, прозванный в народе "скворечником". Тут же приютился покосившийся сарай и старенькая банька, но более детальный осмотр Клава решила отложить на потом.

— Клава, вот ключи от дома, открывай, а я пока с остальным хозяйством разберусь, — проговорила Ниби, передавая молодой женщине связку.

Клава, осторожно опустив корзинку с ребенком на землю, взяла ключи и направилась к входной двери.

Ниби, чувствуя себя здесь как дома, по-хозяйски распахнула ворота сарая и завела туда лошадь вместе с телегой. Взглянув на Ивановну, она кивнула, подбадривая ту. Клава вставила ключ в замочную скважину, но дверь не поддавалась. Ключ престранно вращался на все 360 градусов, словно, не встречая никакого сопротивления. В чём дело?

— Ой, совсем забыла! — воскликнула Ниби, подходя к Клаве. — Вынь ключ, затем вставь его обратно и, произнеся слово "уткырь", поверни направо.

К удивлению Клавдии, после произнесенного заклинания, ключ легко провернулся, и дверь подалась, открывая проход в дом.

— Это Орс придумал такую защиту, чтобы никто без разрешения не мог проникнуть внутрь, а я совсем забыла о магической охране. Это древнее слово, мало кто его помнит. Им и воспользовался медведь, — пояснила Ниби.

Пройдя через небольшую веранду, Клава оказалась в просторном зале. В самом центре комнаты стоял массивный дубовый стол, накрытый домотканой скатертью и окруженный деревянными лавками, приглашающими отдохнуть после долгой дороги.

В углу комнаты уютно расположился стенной камин, по бокам которого, словно стражи тепла, стояли два массивных мягких кресла. Мрамор каминной полки украшали два серебряных подсвечника, а над ними, словно застывшее воспоминание, висел портрет прекрасной зеленоглазой девушки с волной кудрявых, светло-каштановых волос.

Из зала открывались три двери, манящие неизведанным. Ведомая любопытством, Клава шагнула вперёд и открыла первую. За ней оказалась просторная кухня, где царили большая печь, внушительный разделочный стол, вместительный кухонный шкаф и скромная тумба-умывальник. Сразу бросалось в глаза, что кухонной утвари, включая посуду, здесь было в изобилии.

Покинув кухню, Клава направилась ко второй двери, за которой обнаружился кабинет. Здесь, помимо рабочего стола, возвышался стеллаж, доверху забитый книгами, приглашал отдохнуть диван и стояли два строгих стула. Третья дверь вела на второй этаж. Там располагались хозяйская спальня, детская комната и две гостевые. В каждой комнате имелось всё необходимое для комфорта: широкая кровать, вместительный гардероб, изящный журнальный столик и пара кресел, где можно было с удовольствием позавтракать, а также трельяж, отражающий свет.

На первый взгляд всё казалось вполне пригодным для жизни, но запустение сквозило в каждой детали. Паутина, словно траурные вуали, свисала под потолком, пол был укрыт толстым слоем пыли, скопившейся за долгое отсутствие хозяев. Застарелые, въевшиеся пятна обезображивали мебель и поверхности, окна тускло пропускали свет сквозь слой грязи, а пыль прочно осела на всём.

Клава приподняла подол длинного платья, и в воздух взметнулись хороводы невесомых частичек растревоженной пыли, заигравшие в лучах света.

— М-да! — выдохнула женщина, подбирая слова.

— Не переживай, сейчас я наведу здесь порядок и приготовлю поесть, а ты пока иди с девочкой погулять на улице, пусть не дышит этой мерзостью.

— У меня это быстрее получится! – с вызовом блеснула глазами молодая вдова, передавая спящую девочку встревоженной няньке и уже прикидывая, с чего начать генеральную уборку.

— Боюсь, после родовой горячки, силы к тебе еще не вернулись, Клава! Поберегла бы себя, – попыталась остановить ее старушка, бережно беря на руки малютку, хотя втайне обрадовалась облегчению своей участи. Возраст давал о себе знать, и после тряской дороги поясница ныла нещадно.

— Не беспокойся, я управлюсь!

— На кухне есть небольшая кладовка, там все необходимое для уборки найдёшь, – напомнила Ниби, уже собираясь уйти.

— Разберусь. Идите, отдыхайте!

Зайдя на кухню, Клавдия окинула взглядом необъятный фронт работ. Печь давно не топилась, но отступать было некуда. Нащупав на закопченной полке огниво и кресало, она умело подложила к поленьям щепок и, легонько ударяя кремнем, высекла первый сноп искр. Вскоре в чреве печи весело затрещало пламя, разгораясь все ярче и жарче. Тяга оказалась на удивление хорошей, и у Клавдии отлегло от сердца: угореть никому не грозило.

Первым делом отмыла кухню до блеска. Поставив вариться последний кусок вяленого мяса, жалкий осколок былой роскоши, Клавдия решительно двинулась в большой зал. Открыв ставни настежь, она сорвала пыльные шторы и бросила их в груду. «Завтра постираю!» – подумала женщина, окидывая комнату цепким взглядом. А сейчас предстояло смести паутину с углов, смахнуть толстый слой пыли со стен, пройтись везде влажной тряпкой, вымыть мутные окна и натереть до блеска полы.

На втором этаже сил хватило лишь на одну комнату, ту самую, где они решили переночевать вместе: кровать оказалась на удивление широкой, женщины обе худенькие, а малютка преспокойно заснет в плетеной корзинке у изголовья.

Накормив ребенка и поужинав, Клава с любопытством вышла осмотреть запущенный приусадебный участок, а Ниби, заметив усталость на осунувшемся лице молодой хозяйки, молча принялась за грязную посуду, по-матерински заботясь о ней.

ГЛАВА 7

Лето ушло незаметно, уступив место дождливой осени, а та плавно перетекла в зиму с её колючими метелями и хрустальными морозами. Солнце, яркое, но бессильное, лишь подсвечивало ледяное зеркало озера, манящее своей обманчивой гладью. Лёд казался тонким и хрупким, но нянюшка уверяла, что так было всегда. Светлое озеро, словно живое, никогда не сковывалось крепким ледовым панцирем, если не считать узкой кромки у берега. Когда-то детвора, полная любопытства, донимала стариков вопросами о причине этой странности. Те лишь гладили свои серебряные бороды и в недоумении пожимали плечами, не находя ответа.

Клава проснулась, повинуясь годами выработанной привычке, на рассвете. За окном царила густая тьма, но на тёмно-синем небосклоне мерцали редкие, но яркие звёзды. Всё вокруг дышало покоем. Накормив грудью подросшую дочь, Клава спустилась на кухню, чтобы подбросить дров в печь. К утру в доме становилось зябко: поленья прогорали, жар углей остывал. Летом они усердно запасались лекарственными травами, но болеть всё равно не хотелось.

Растопив печь, женщина спустила дочь со второго этажа и усадила в самодельный манеж, бросив несколько деревянных игрушек, найденных на чердаке.

– Играй пока, а мама завтрак приготовит.

– Ма-ма-ма-ма, – пролепетала девочка, пытаясь встать на ножки.

– Да, милая, «мама», – Клава с нежностью взглянула на малышку и принялась за работу.

Взяла несколько яиц, молока, щепотку соли и сушёного укропа, взбила всё вместе и вылила на сковороду. Открыв заслонку, кочергой отодвинула в сторону ещё не сгоревшие головёшки, оставив лишь жаркие угли, и водрузила сковороду в печь. Можно было, конечно, поставить омлет и на конфорку, но в печи он получался особенно вкусным. Поставив чайник, Ивановна посмотрела на часы-кукушку и удивлённо приподняла брови. Время приближалось к семи, а Ниби всё не спускалась завтракать. Неясное предчувствие окутало женщину, и она обняла себя за плечи. Бросив взгляд на дочь, увлечённо грызущую деревянную лошадку, Клава, набравшись смелости, поднялась на второй этаж и, постучавшись, открыла дверь. Увидев худенькую фигурку старушки, лежащую спиной к двери, Клава подошла к кровати.

– Ниби! – тихо позвала она.

Клава заметила перемены в Ниби около недели назад: старушку нет-нет да и покачивало из стороны в сторону, иногда она замирала, словно уходя в себя, походка её стала шаркающей. Клава старалась не обращать на это внимания, всячески поддерживала её, но, видимо, слова старушки о скорой кончине глубоко запали ей в душу.

Клава, объятая страхом, молилась Создателю, как умела, умоляя подарить няне еще немного жизни. Она цеплялась за ее слова о пяти годах, но пропущенный сегодня завтрак зловеще шептал о надвигающемся конце.

— Ниби! – вновь позвала женщина, дрожащей рукой коснувшись костлявого плеча.

Старуха с трудом повернула голову и попыталась улыбнуться, но вышло лишь подобие гримасы, болезненный оскал уходящей жизни.

— Кла-а-ва, ты все помнишь? – с усилием выдавила она.

Мелкие капли пота проступили на ее лбу, изборожденном глубокими морщинами, словно карта прожитых лет.

— Да! – всхлипнула Клава.

— И-ди к дочери! Хо-чу по-быть од-на. У-ви-дишь свет, при-ходи! – прошептала Ниби и отвернулась к стене.

Поправив сползающее одеяло, Клава на автомате спустилась вниз, достала из печи омлет и поставила на стол. Взяв на руки дочь, она прижала ее к себе. Страх хищной тенью пытался завладеть ее душой, но это была уже не та робкая попаданка, изгнанная из дома мужа на следующий же день. Жизнь научила ее бороться, выживать ради себя, ради Ниби, ради дочери. В памяти всплывали лица оборотней, нагрянувших в их дом с требованием покинуть его, ярость главы клана, что вел себя как хозяин этой земли и вымогал деньги за право жить на ней. Бесчисленные испытания закалили ее. Сначала она приняла себя, а потом и всю свою непростую судьбу.

Внезапно дом озарился неземным светом, словно тысячи прожекторов обрушились на него. Мгновение – и все вернулось на свои места. Осторожно поставив дочь в манеж, Клава медленно поднялась по лестнице, уже зная, что ее ждет в комнате старухи.

В помещении стоял сильный запах озона. Этот специфический аромат, и серый пепел на кровати стал напоминанием о происшедшем событии.

— Нужно собрать прах в посуду и унести к озеру! — произнесла Клава, словно чувствуя, как душа старушки еще витает в комнате. Легкий ветерок коснулся ее волос, словно ободряющее прикосновение.

Взгляд скользнул по комнате и остановился на прикроватной тумбочке, где стоял глиняный горшочек. Ниби позаботилась обо всем заранее, словно предчувствуя. Клава сложила простыню и бережно высыпала пепел в горшок. Сжимая его в руках, она покинула спальню няни и медленно спустилась на первый этаж.

Ирая, увидев мать, подняла на нее заплаканные глаза, потом перевела взгляд на горшочек в ее руках и разразилась отчаянным плачем, словно всем своим детским сердцем почувствовала, что сегодня осиротела. Клава, вынеся горшочек на веранду, помыла руки и прижала к себе рыдающую дочь. Ирая долго не могла успокоиться, лишь спустя час ее плач стих. Усадив девочку на колени, Клава с трудом натерла яблоко, дала ей несколько ложек, а затем приложила к груди. Видимо, истощенная плачем, малютка быстро уснула. Молодая мать не стала перекладывать ее в кровать, боясь потревожить сон. Она лишь подложила в манеж еще несколько шкурок, бережно уложила туда дочь и укрыла теплым одеялом.

— Я быстро, крошка. Попрощаюсь с твоей бабушкой и вернусь! — прошептала Клава, целуя дочь в пухлую щечку.

Накинув тулуп и надев валенки, она заперла дверь на ключ, словно желая оградить это место от чужого горя. В руках – горшочек с прахом. Клава обогнула дом, спустилась по узкой тропинке и тихонько приоткрыла калитку. В двадцати метрах виднелись подмостки, сколоченные оборотнями еще летом для стирки белья. Клава вышла на деревянный настил, желая развеять прах дорогого человека как можно дальше от берега.

ГЛАВА 8

Второе утро в новом мире началось со встречи Ираи и крохотного лисёнка. Клава, с дочерью на руках, спустилась в кухню, где её уже поджидали настороженные, но любопытные серо-зеленые глаза зверька. Он изучал её без малейшего намека на агрессию.

Хозяйка дома скользнула взглядом по двум опустевшим мискам, оставленным с вечера, и облегченно вздохнула. Инстинкт подсказал не спешить опускать малышку в манеж. Ирая, весело улюлюкая, подпрыгивала на руках матери и тянулась к рыжему созданию. «Надо бы защитить дочь!» -подумала вдова. В голове Клавдии всплыли слова Ниби, словно эхо из прошлой жизни: "Береги их, как саму жизнь". Так она говорила о своих артефактах. Защитный, портальный и целебный… Тот самый, что вырвал душу Клавдии из небытия, вдохнув её в юное тело. Сейчас он, как и портальный, был почти разряжен. Заряда в защитном артефакте оставалось едва на три дня непрерывной работы. И снова, как сквозь пелену времени, она слышала наставление Ниби:

— Помни, милая, не растрачивай магию попусту. Не знаешь, когда она понадобится. Если есть шанс, вливай в них хотя бы малую толику.

— Но у меня нет магии! – удивилась тогда Клава, новоиспеченная попаданка.

— Есть, всего три капли. Потому ты ее и не чувствуешь.

Женщина встрепенулась, словно птица, спугнутая выстрелом, и ринулась в комнату Ниби, где няня, словно дракон, стерегла сокровищницу артефактов и запретных книг. "Книги подождут," - промелькнуло в голове, а сейчас – активировать защиту.

Из потайного ларца она извлекла артефакт, похожий на старинную брошь. Стремительно спустившись, Клавдия опустила дочь в манеж и нажала на центральный камень. Мгновенно Ираю вместе с манежем окутал прозрачный, мерцающий купол.

Лисёнок, словно дитя любопытства, удивленно вскинул мордочку. Шатаясь на тонких, еще неуверенных лапках, он выбрался из корзинки и несмело направился в сторону манежа.

— Нельзя! Стой! — рявкнула женщина, и звук собственного голоса поразил её, словно удар грома.

Лисёнок вздрогнул всем телом и припал к полу, спрятав мордочку в пушистых лапках. По его спине пробежала дрожь, выдававшая неподдельный ужас. Сожалея о своей резкости, Клавдия подошла к зверьку и осторожно погладила его мягкую, но на удивление грязную шерстку.

— Прости, я сорвалась. Просто… не подходи к девочке. Я не знаю, как действует эта защита, вдруг ударит током.

Лисёнок поднял голову и вперил в неё странный, понимающий взгляд, затем слегка кивнул. Клавдия растерялась.

— Ты понимаешь меня? — прошептала она, еще не веря в происходящее.

Лисёнок снова кивнул головой.

И тут Клавдию осенило: в глазах лисенка мелькнуло замешательство, когда она произнесла слово "током". Этого понятия просто не существовало в этом мире. Прокляв себя за мимолетную потерю бдительности, она попыталась быстро сменить тему.

Вода в роднике сочилась еле-еле, словно слезы, но Клавдия предложила:

—Наберем воды из озера и искупаем тебя. Весь мусор вычешем, потом отмоемся как следует". Жаль печь в бане нерабочая, можно было бы хорошо тебя помыть.

Незваный гость странно, настороженно оглядел себя, затем поник, и глаза наполнились влажной тоской. Поняв, что нечаянно затронула какую-то лисью тайну, Клавдия бережно взяла его на руки.

— Ну где ты умудрился нацеплять эти колючие шарики сухого репейника и прошлогодние листья? Обычно все это само отваливается после первого снега, — ворчала она в самое рыжее ухо, старательно вычесывая крупным гребнем свалявшуюся шерсть гостя.

Только через час Клавдия разогнула онемевшую спину и охнула от прострелившей боли. За работой и не почувствовала, как она затекла.

— К девочке не подходи, милый, я сейчас вернусь.

Схватив два больших ведра, Клавдия спустилась по тропинке к озеру и зачерпнула ледяной воды. Стараясь не расплескать ни капли и вспоминая деревенские коромысла, которые сейчас были бы как нельзя кстати, она вошла в дом. Перелив воду в огромный чугунный котел, Клавдия поставила его на печь. Решила довести до кипения, а потом разбавить холодной водой до приятной телу температуры.

Взяв старый лохань, в котором обычно стирала белье, она налила теплой воды, добавила немного жидкого мыла и с ласковой тревогой посмотрела на лисенка.

— Ну, лезь. Не бойся!

Принюхавшись, зверь осторожно коснулся воды передней лапкой, затем решительно прыгнул в лохань и, блаженно зажмурившись, выразительно взглянул на Клаву.

Вода плескалась во все стороны, но Клавдия была рада, что наконец-то отмыла своего найдёныша. На первый взгляд казалось, что шкурка чистая, но воду пришлось менять два раза.

— Стой смирно, сейчас я тебя сполосну чистой водичкой.

Вылив остатки воды на фыркающего лисенка, Клавдия едва успела поставить ведро, когда питомец на мгновение обернулся рыжеволосой девочкой, а затем снова стал лисой.

Ноги от волнения задрожали, и женщина, словно подкошенная, медленно сползла по стенке на мокрый пол. Она даже не заметила, как платье промокло насквозь и прилипло к телу. Но ее сейчас ничего не волновало, кроме лисенка, сидящего напротив. В голове всплыли рассказы Ниби о детях-оборотнях, которые застревают в зверином облике и, долго пребывая в нем, теряют человеческий разум, превращаясь в обычных животных. Как поняла Клавдия, это был именно такой случай, о котором рассказывала няня. Радовало лишь одно: найдёныш ее понимал.

Рыженькой девочке, которую она успела увидеть всего на несколько секунд, можно было дать от силы лет пять. До того она была маленькой и худенькой. Но Клавдия знала, что первое обращение происходит в возрасте от десяти до двенадцати лет. Если в течение этого времени ничего не произойдет, оборотень сохранит человеческую сущность на всю жизнь. Правда, в своей среде его будут считать ущербным и относиться соответственно.

Недовольный крик дочери грубо вырвал ее из оцепенения. Оказалось, что малышка выкинула все игрушки из манежа и заскучала.

— Сама виновата, кто же выбрасывает все игрушки? — проворчала Клавдия. — Пошли, я тебя переодену и покормлю. А ты сиди здесь!

ГЛАВА 9

Молчаливое знакомство тянулось, словно долгая зимняя ночь. Они изучали друг друга взглядами, испытывая неведомое, невысказанное. Клавдия Ивановна, не отрываясь, смотрела на призрачную пару, чья трагическая гибель когда-то лишила озеро целительной силы.

При жизни девушка, несомненно, была дивной красавицей: огромные, бездонные синие глаза, светлые, мягкой волной ниспадающие волосы, нежные черты лица. От такой прелестницы парни, наверняка, теряли голову. Черноволосый юноша с карими глазами, державший её за руку, с напряжённым вниманием следил за каждым движением Клавдии. Его чёрная нательная рубашка и просторные штаны колыхались, словно от дуновения ледяного ветра, что казалось попаданке совершенно невозможным.

— Светлого дня, Хранительница! – прошелестел голос девушки.

Тихий, леденящий душу шёпот призрака проник в самое подсознание, заставив кровь в жилах Клавдии застыть.

— Э-э-э, светлого дня, – запинаясь, проговорила она, пытаясь унять дрожь, – но вы ошиблись, я не Хранительница.

Призрачная пара переглянулась, и в тишине разлился тихий холодный смех. Сотни мурашек пробежали по коже женщины, но она, затаив дыхание, продолжала стоять, ожидая дальнейших событий. Бежать было бессмысленно.

— Лишь существо с открытой душой, чистым сердцем и благими намерениями смогло снять проклятие с озера. Теперь ты, пришлая из другой Вселенной, станешь Хранителем этого места. Пока в твоём сердце живет любовь и всепрощение, озеро будет исцелять каждого, кто придет к его берегам. Но помни: тот, кто осмелится предать тебя и твоих близких, будет сурово наказан нами. Твоей покровительницей станет Первородная, отдавшая часть своей божественной силы Светлому озеру, чтобы пробудить его ото сна. Имя ей – Нибиал. Сейчас не тревожь её, она прощается с земной жизнью. Через сорок дней ты сможешь призвать её, но лишь тогда, когда тебе действительно понадобится помощь.

Неожиданная, всепоглощающая радость захлестнула Клавдию. Она уже потеряла надежду на встречу со своей нянечкой, пусть даже и в столь необычном обличье. Несмотря на свой своенравный характер, Ниби не оставила её в беде и всеми силами старалась помочь. А если вспомнить, что она пожертвовала годами своей жизни ради маленькой Ираи, то Нибиал действительно стала для попаданки настоящим членом семьи.

— Я постараюсь справиться самостоятельно. Но у меня есть еще один насущный вопрос. Сейчас зима, а в доме у меня живет маленькая оборотница, лисичка. Я не оборотень, но мне кажется, что она застряла в зверином обличье.

— Ты права, Хранительница, это мы открыли ей дорогу к твоему дому. Магии в воде сейчас – капля в море, да и зима сковала землю стужей. Придется потрудиться, таская воду и купая девочку. Но к весне, когда озеро наполнится силой, сможешь принимать и оборотней с их недугами.

— Спасибо, я так волновалась за неё! Еще один вопрос… можно?

— Знаю, о чем вопрошаешь, пришлая. Далеко и надолго покидать озеро тебе воспрещается. Бери за лечение плату и деньгами, и продуктами. А теперь прощай! Нити призрачности истончаются. Если понадобимся, свяжемся.

Их тела дрогнули, будто под порывом невидимого ветра, поблекли, стали почти прозрачными, а затем рассыпались мириадами мерцающих звездочек. Звездный вихрь закрутился в тугую спираль и исчез, словно его и не было.

Клавдия очнулась от оцепенения, словно резкий удар ледяного ветра хлестнул ее по лицу, заставив отвернуться и прищурить глаза от колючей снежной пыли.

"Дети одни, нужно возвращаться!" – промелькнуло в голове, и Клавдия, резко развернувшись, начала подниматься по заснеженной тропинке к дому.

В доме царила тишина.

Сбросив промокшую одежду, Клавдия тихо поднялась на второй этаж. Дверь в спальню была приоткрыта. Два маленьких создания мирно посапывали, каждое на своем месте. Сердце сжалось от жалости к лисичке, и женщина уже сделала шаг назад, но неловко задела ногой дверь. Тихий скрип нарушил сонную тишину, и девочка-найденыш мгновенно вскочила на все четыре лапы. Шерсть вздыбилась, глаза вспыхнули диким огнем, и из горла вырвалось предостерегающее рычание.

— Тихо, тихо, это всего лишь я. Если голодна, спускайся на кухню.

Чтобы не смущать перепуганную волчицу, Клавдия спустилась вниз и поставила разогревать кашу для себя и для своей маленькой гостьи. Минут через пять у порога появилась рыжая мордочка, жадно втягивающая в себя ароматные запахи, струящиеся от чугунка на печке.

Клавдия одобрительно хмыкнула и, наполнив миску кашей, поставила ее перед лисицей. Та, принюхавшись, резко отпрянула назад.

— Что же ты! Осторожнее, каша еще горячая.

Погладив мягкую, пушистую шерстку нетерпеливой рыжухи, Клава наложила каши и себе, и села за стол.

— Не знаю, как тебя зовут, но после обеда начнем твоё лечение. Осталось только принести воды из озера.

Лисица оторвалась от еды и вопросительно посмотрела на хозяйку дома.

— Ты же помнишь, что должна время от времени превращаться в человека?

Малышка задумалась, и Клавдия чувствовала, как в голове оборотницы, словно шестеренки, крутятся мысли, усиленно пытаясь разобраться в происходящем. Затянувшееся молчание зверька начинало тревожить. "Только бы не было слишком поздно!" – пронеслось в голове у женщины, когда малышка вдруг кивнула. От этого простого кивка Клавдия облегченно выдохнула, словно сбросила с плеч тяжелый груз.

— Вот и хорошо!

***

Всю неделю Клавдия, не покладая рук, таскала воду из святого озера, трижды в день устраивая оборотнице купание. В голове, словно заноза, сидела неотступная мысль: девочке нужна экстренная помощь, иначе будет поздно. Первые два дня оборотница принимала человеческий облик лишь на пять минут, потом на десять, пятнадцать, и на этом зыбкий прогресс застыл. За эти короткие мгновения человеческого облика малышка не могла вспомнить ничего, кроме имени – Фелиция. Тонкая пелена забвения окутывала её прошлое, словно кто-то намеренно стирал воспоминания.

ГЛАВА 10

Огонь в камине уютно потрескивал, словно рассказывая свою собственную сказку пламени и тепла, в то время как за окном кружился хоровод крупных снежинок. Фелиция зачарованно смотрела на языки пламени, с ненасытной жадностью пожиравшие поленья, отчего те багровели, наливаясь жарким малиновым цветом. Раскалённые угли извергали короткие, сухие искры, будто томились в напряжённом ожидании чего-то неведомого.

Они сидели на толстой медвежьей шкуре, брошенной у самого огня, погружённые в собственные мысли. Лишь маленькая Ирая, мирно посапывая, дремала на тёплом одеяле под любящим и неусыпным взглядом матери.

Клава украдкой поглядывала на девочку, ожидая, когда же лисичка соберётся с духом и расскажет, каким ветром её занесло во двор её дома. Но Фелиция всё никак не решалась начать свою печальную повесть. Наконец, глубоко вздохнув, она заговорила ровным, монотонным голосом:

— Мы с мамой жили в клане рыжих лисиц. Я была её единственной дочерью, и судьба не подарила ей ни братика, ни сестрички. Я никогда не спрашивала о причинах, да и неловко мне было затрагивать эту тему. У моего отца, Трики, был очень сильный зверь, и, если бы он захотел, то вполне мог вызвать главу рода на поединок и занять его место. Но отец не стремился к власти, во всяком случае, так он говорил маме.

Однажды он вернулся домой помрачневший, долго молчал, а вечером попросил меня лечь спать пораньше, сказав, что ему нужно поговорить с мамой наедине. Ничего не подозревая, я уснула, а под утро услышала из спальни родителей тихие, надрывные всхлипы мамы. Она долго не решалась рассказать, но потом призналась, что глава клана повелел отцу взять вторую жену, потому что мама больше не могла иметь детей, а клану нужны были сыновья, сильные воины, чтобы защитить его….

— …А вдруг у твоего отца родился бы мальчик с сильным зверем! – предположила Клава, и девочка кивнула в подтверждение.

— Второй женой отца стала Милли, племянница главы рода. Первый месяц всё было относительно спокойно, но потом мы заметили, как отец при виде нас хмурится и отворачивается, словно мы стали для него чужими. Я попыталась подойти к нему и спросить, чем мы провинились, но отец лишь окинул меня суровым взглядом и велел заниматься своими делами. Мама из любимой жены превратилась в служанку, которую не просто унижали, а заставляли выполнять самую грязную работу. Нас выселили из дома во флигель, где обычно обитали слуги.

Однажды ночью в окно постучали. Мама открыла дверь, а на пороге стояла Марта, её подруга детства, с которой она поддерживала отношения.

— Элли, тебе нужно бежать! Я случайно подслушала разговор главы клана и второй жены твоего мужа. Они задумали избавиться от тебя…

Клавдия, увлеченно шившая платьице для приёмной дочери, вздрогнула от слов девочки и невольно уколола палец, издав приглушенный стон. Фелиция, казалось, настолько погрузилась в водоворот воспоминаний, что даже не заметила этого.

— …Марта окинула двор опасливым взглядом и, не проронив ни слова, скользнула в тень развесистой яблони. Она боялась, что ее визит к нам станет известен чужим. Слишком много в клане было тех, кто мог предать, особенно слуги. Видимо, так и случилось – кто-то выдал её приход.

Мы собрали наши пожитки и, крадучись, покинули дом. Сначала, словно тени, пробрались на задний двор, а затем огородами, петляя, вышли на дорогу и что было сил побежали к лесу. Мама не обернулась в лису. Моя вторая ипостась еще не пробудилась, и ей было тяжело нести меня на себе. Когда первые лучи солнца коснулись горизонта, мы уже еле шли звериными тропами, стремясь уйти как можно дальше. Нам казалось, что, оставив все позади, мы сможем затеряться, исчезнуть из поля зрения преследователей. Но, как оказалось, все было иначе. Нас хотели убить. Всё это я поняла чуть позже.

Ночь мы провели у костра. Мама обратилась лисицей, укутав меня своей теплой одеждой, чтобы я не замерзла. А на рассвете на нас напали… У мамы было немного огненной магии. Она успела освободиться от пут, наброшенных преследователями, и приняла боевую стойку. Я же, словно парализованная страхом, наблюдала, как мою маму окружает стая лисов. Их было пятеро могучих самцов с сильным зверем. Они набросились на нее скопом…! – голос девочки дрогнул, оборвался, и она судорожно закусила нижнюю губу, сдерживая слезы.

Клавдия, оставив шитье, опустилась на пол рядом с Фелицией и, бережно перетянув ее на свои колени, крепко прижала к груди. Девочка тихо всхлипнула. Крупные слезы, словно жемчужины, катились по ее щекам, оставляя влажные дорожки, но она тут же вытирала их тыльной стороной ладони.

— Когда я увидела, как от неё отрывают клочья меха и во все стороны брызжет кровь, со мной случился первый оборот. Не знаю, как она смогла вывернуться, но я навсегда запомнила её глаза, полные боли и отчаяния, и оглушительный крик: «Беги! Спасайся!» Подпрыгнув от ужаса, я побежала куда глаза глядят, стараясь забраться как можно дальше. В какой-то момент я выдохлась, неокрепшие лапки подкосились, и я рухнула носом в сугроб. У меня было сильное желание вернуться к маме, помочь ей справиться с озверевшими лисами, но я чувствовала, что сил у меня недостаточно бороться с оборотнями. Отогнав эту мысль, я поплелась дальше, обессилевшая и напуганная. Не помню, сколько дней блуждала, ела от голода снег, и продолжала идти, идти, идти… Не помню, как оказалась у вас во дворе. Помню только, что вьюга бешено кружила вокруг, и я, уткнувшись носом в снег, потеряла сознание.

— Ничего, девочка моя, теперь ты в безопасности. Никто не посмеет тебя обидеть!

— Как ты думаешь, тётя Кларенция, мама могла остаться в живых?

Клавдия с горечью взглянула на малышку, которая в свои неполные десять лет познала измену, предательство и смерть самого дорогого человека. Она не смогла найти слов утешения, лишь опустила глаза, не в силах выдержать этот невинный взгляд, полный надежды.

Фелиция уткнулась лицом в теплую грудь своей спасительницы и тихо заплакала. Женщина нежно гладила ее по спине, проклиная всех тех, кто посмел причинить такую невыносимую боль ребенку.