Бабушка с тортиком

Глава 1: Тортик на улице

Внимание!

«Книга содержит: психологически тяжелые сцены, тему потери близких, элементы мистического ужаса. Рекомендуется для читателей 18+.

Если вы чувствительны к темам депрессии или сверхъестественного — учитывайте это перед чтением.»

«Торт таял во рту, как последнее воспоминание. Потом и оно исчезло…»

Глава 1: Тортик на улице

Ммм… вкуснятина

Дождь шёл уже с утра. Я стоял у стойки в кафе «КвикБайт» и смотрел в окно. Вода тяжело барабанила по козырьку, разбивалась о его край и падала вниз сплошными потоками. По стеклу ползли извилистые дорожки, сливаясь и снова расходясь. Булыжники на площади потемнели, стали гладкими и блестящими, отражая тусклый свет фонарей.

В руке уже остывшая чашка чая, как напоминание, что сегодня был трудный день.

— Третий заказ, Марк, — сказала Лина, бариста с татуировкой ворона на шее. — «Гауптштрассе, 17. Через полчаса. Закрыто. Пометка: оставить у двери».

Я молча кивнул, не отрываясь от окна, наблюдая, как ливневые потоки бурлят вниз по улице, унося с собой опавшие листья и обрывки бумаги. Мне всегда нравились такие вечера. Я любил осень, но в такие моменты особенно остро хотелось оказаться дома, у камина, а не в этом проклятом кафе.

— Устал? — спросила Лина.

— Всегда, — ответил я, вымученно улыбнувшись. — Просто сегодня — особенно.

Я поставил чашку. Взял со стула дождевик, накинул его и, схватив сумку с заказом, вышел на улицу. В нос ударил свежий, уже по-осеннему холодный воздух. Порыв ветра снёс капюшон, и ледяные капли тут же забились под воротник. Тело покрылось мурашками, я съёжился.

Мой велосипед — не скоростной, обычный, но надёжный — терпеливо ждал под козырьком. Краска на раме давно истёрлась, педали слегка поскрипывали, но я любил эту железную клячу. Очень любил.

Аккуратно уложив заказ в водонепроницаемый отсек багажника, я стряхнул с сиденья холодные капли и неспешно тронулся в путь.

Линцбург не был туристическим городом.

Никто не приезжал сюда ради достопримечательностей. Не было здесь ни замков с башенками, ни музеев с пыльными витринами, ни даже нормального вокзала — только ржавеющий павильон с расписанием, которое давно никто не менял.

Линцбург жил своей жизнью — старинный, узкий, словно застрявший между эпохами. Дома, пережившие войну, теснились друг к другу, их штукатурка осыпалась, обнажая кирпичи. Улочки петляли и внезапно обрывались тупиками, а в подворотнях витал не запах плесени, а что-то тяжелее — будто сам воздух пропитался годами забытых историй и тихими исчезновениями.

Я ехал медленно. Колёса скрипели по мокрому камню, сильно затормаживая в лужах. Уличные фонари, установленные на покосившихся кронштейнах времён давно минувших дней, бросали тусклые, неровные круги света на мостовую. Их мерцание смешивалось с жёлтым светом керосиновых ламп, пробивающимся сквозь пыльные окна двухэтажных домов. Я проезжал мимо главной площади с полуразрушенным фонтаном, в котором скопилась тёмная жижа с почерневшими от воды листьями.

Проехал мимо старой булочной «Хофманн», где каждый день в 7 утра пахло корицей и свежеиспечённым хлебом. Этот запах, как призрачный след прошлого, витал в воздухе даже сейчас, смешиваясь с сырой прохладой осеннего дня. Затем миновал дом с балконом, на котором висели двенадцать пустых клеток. Их решётки покрылись рыжей паутиной ржавчины. Никто не знал, чьи они, но висели они там с тех пор, как я себя помнил.

В кафе «КвикБайт» я работал уже пять лет. Сначала просто для того, чтобы не сидеть дома. Потом — потому что не знал, чем ещё заняться. Курьер — это работа для тех, кто не хочет думать. Ты едешь. Ты доставляешь. Ты уезжаешь. Никто не спрашивает кто ты. Никто не интересуется твоей жизнью. Как механическая рыба в аквариуме: плывёшь по одному и тому же маршруту, выполняешь одни и те же движения, и мысли не нужны, потому что тело само знает, что делать.

В этом есть своя прелесть — можно спрятаться от мира за маской безразличия, стать невидимым, раствориться в рутине. Идеальный способ убежать от самого себя.

Я никогда не был тем парнем, которого запоминают с первого взгляда. Средний рост, волосы темные, но не черные. Глаза серые, как ноябрьское небо над Линцбургом — ни яркости, ни глубины, просто… нейтральные. Если бы не шрам над бровью (остаток детской драки во дворе), меня бы и вовсе нельзя было отличить от толпы.

Характер? Наверное, я — воплощение посредственности. Не трус, но и не герой. Не глупый, но и не умник. Я просто… плыву по течению.

Я не люблю конфликты. Не люблю шум. Мне проще промолчать, кивнуть, сделать вид, что не заметил подкола. Анна называла это «тактичностью», но на самом деле — обычная трусость. Я ненавижу ссоры, потому что в детстве видел, как отец бил мать, а потом — как она плакала на кухне, приглушая всхлипы, чтобы мы с Томасом не услышали.

Единственное, что у меня получается хорошо — это запоминать улицы. Весь Линцбург у меня в голове, как на ладони. Каждый переулок, каждый подъезд, каждая рытвина на дороге. Лина говорит, что это талант. Но на самом деле — просто привычка. Когда ты с детства боишься потеряться, мозг сам начинает цепляться за ориентиры.

улица Линцбурга

Глава 2: Утренние новости

Утро началось со сквозняка. Холодный воздух полз по шее, заставляя проснуться раньше времени. Я приподнялся на локте — окно было приоткрыто, хотя Анна всегда запирала его на ночь. Штора шевелилась, словно от чьего-то невидимого дыхания.

Рядом Анна спала, уткнувшись лицом в подушку. Светлые волосы упали на лицо. Я осторожно накрыл её одеялом повыше и выбрался из кровати.

На кухне пахло вчерашним ужином. Морис сидел у пустой миски и методично вылизывал лапу, делая вид, что не замечает меня. Но когда я потянулся к банке с кормом, его жёлтые глаза тут же уставились мне в спину.

— Проголодался, да? — я поставил перед ним миску.

Кот фыркнул, будто обиделся на прозрачность манёвра, но тут же принялся есть. Я засыпал в турку кофе — мелкий, дешёвый, оставляющий на зубах неприятное ощущение песка. Пока он варился, я умылся. Вода в трубах была ледяной, как всегда, в этом доме.

Я оставил на краю стола чашку для Анны — вдруг она проснётся и захочет выпить кофе. Затем собрал вещи для работы: дождевик, термосумку и ключи.

На пороге я ещё раз оглянулся на спящую Анну. Её фигура под одеялом казалась такой беззащитной и родной. Тихо закрыв дверь, я спустился по скрипучей лестнице. На улице было пасмурно, но дождя уже не было. Небо оставалось серым, тяжёлым, словно нависало над городом.

Велосипед ждал меня под навесом. Капли дождя, застывшие на раме, сверкали в тусклом утреннем свете. Я проверил тормоза, цепь, фару — всё было в порядке. Впереди ждал ещё один рабочий день в «КвикБайт», и я не подозревал, какие тайны и опасности готовит мне этот день

Улицы были пустынны, словно город вымер. Только мусорные баки у домов да одинокая фигура старика с чёрной овчаркой нарушали утреннюю тишину. Над баками кружили вороны, их карканье эхом отражалось от мокрых стен домов, создавая мрачную симфонию утра. Велосипед послушно катил по мокрым улицам, его колёса оставляли на асфальте длинные полосы. До «КвикБайт» оставалось совсем немного.

Пристегнув велосипед к ржавой решётке, я вошёл в кафе. Лина, как всегда, была за стойкой — её татуировка ворона на шее казалась ещё более мрачной в утреннем полумраке.

— Доброе, — произнёс я, сбрасывая куртку.

— Доброе, — откликнулась она, не отрывая взгляда от монитора. — Кофе?

— Давай, — кивнул я, опускаясь за столик у окна.

Пока Лина колдовала над кофемашиной, я смотрел в окно на тихие улицы города. Серые лужи отражали тусклый свет редких фонарей, а мокрый асфальт казался зеркалом, в котором отражалась мрачная картина утра. В этом пустынном пейзаже не было ни души.

Лина поставила передо мной чашку дымящегося кофе.

— Ты как? — спросила она, вытирая стойку.

— Нормально, — ответил я, вдыхая аромат свежемолотых зёрен.

Она хотела что-то добавить, но в этот момент из старого телевизора над стойкой донёсся голос диктора, и мы оба замерли, прислушиваясь к новостям.

— …продолжаются исчезновения в Линцбурге, — говорил репортёр в кадре, стоя у здания полиции. — За последнюю неделю пропали четверо человек. Последние свидетели утверждают, что перед исчезновением пропавшие видели пожилую женщину, которая предлагала им шоколадный торт. Все из пропавших, в том числе и Карл Хофманн, съели кусочек. Через день, два дня они исчезали. Никаких следов. Полиция не исключает причастность к ритуальным действиям или секте.

На экране интервью с соседкой Хофманна. Бледная женщина в очках держала в руках чашку.

— Он был в порядке, — сказала она. — Только вернулся с работы. Говорит: «Видел бабку с тортом, дала попробовать. Вкус был… как у мамы». Я посмеялась. А на второй день он не вышел на работу. Дверь открыта. Телефон лежит. Кофе в чашке. А его нет.

Репортёр вернулся в кадр.

— Похожие показания есть и у других. Пропавшая Лиза Мюллер за день до исчезновения упоминала, что «старушка угостила её чем-то очень вкусным в центре». Её брат видел, как она разговаривала с женщиной на Небельгассе. Через день она исчезла. Полиция призывает граждан быть осторожными. Не принимать еду от незнакомцев. Особенно от пожилых женщин, которые предлагают сладости.

Я подумал об этой женщине и о том, что могло бы произойти, если бы я попробовал её торт. Рука дёрнулась непроизвольно, и чашка опрокинулась. Горячий кофе хлынул на стойку, образуя тёмную лужу, которая медленно растекалась по полу.

— Ты в порядке? — спросила Лина, хватая тряпку.

— Д… да, — выдавил я, всё ещё находясь под впечатлением от своих мыслей. — Всё нормально.

— Ты какой-то нервный, — она присела рядом, внимательно глядя на меня. — Что случилось?

— Я вчера видел её.

— Кого?

— Эту старуху, — я прокашлялся, пытаясь собраться с мыслями. — С тортом.

— Да ты что?! — искренне удивилась Лина. — И что? Она предложила тебе съесть торт?

— Да. Прямо на улице. Говорит: «Попробуй, не стесняйся».

— И ты?..

— Отказался.

Лина посмотрела на меня, её глаза расширились от ужаса. Потом перевела взгляд на телевизор. На экране снова показывали квартиру Хофманна: приоткрытая дверь, полицейские в белых перчатках, методично осматривающие каждый сантиметр помещения.

По пути на работу