Балерина для миллионера

Глава 1. На пуантах — сквозь розы и шипы.

АННОТАЦИЯ:

— Да ты хоть понимаешь, что натворила?! — прорычал Карим, нависая надо мной. Его тёмные глаза сверкали гневом. — Какого чёрта ты свалилась в мои объятия прямо со сцены?! Из-за тебя сорвалась сделка всей моей жизни! Фиктивный брак с дочерью важного бизнесмена трещит по швам! Хватит строить из себя невинность — я вижу все твои женские уловки!
— Какие ещё уловки?! — воскликнула я, пытаясь отстраниться. — Клянусь, в мои пуанты подложили что-то острое! Я едва не сломала ногу!
Он схватил меня за подбородок, заставляя смотреть в глаза.
— Не лги мне, Мила. Думаешь, я не замечаю, как ты дышишь в моем присутствии?
— Но это… не то, что вы думаете…
— Молчи. — Он приложил палец к моим губам. — Я уже перечислил спонсоркие деньги директору вашего театра. Теперь ты — моя должница. И у меня есть идея, как ты можешь расплатиться.
Его дыхание обжигало мою кожу, а я не могла пошевелиться.
— Нет… пожалуйста, не надо.
— Да, Мила. И тебе понравится. Обещаю.

🩰#от_первого_лица🩰#современный_любовный_роман🩰#балет🩰#властный_герой🩰#миллионер_и_невинная_девушка🩰#от_ненависти_до_любви

Балет — это не про красоту. Это про боль. Про ноги, натёртые до пузырей, про диету, от которой трясёт, про зеркало, в котором ты всегда чуть не дотягиваешь. Чуть полнее. Чуть ниже. Чуть невзрачнее. Но однажды появляется он, и ты понимаешь — все было не зря... Если бы я знала, как изменится моя жизнь, хотя, к чему эти «если»?

Меня звали Мила. Иронично, да? Все говорили: «милая», «смазливая мордашка». Никто не замечал, как я стискивала зубы, когда моя сводная сестрица Илона отодвигала меня в сторону по любому поводу.

Сегодня она подошла ко мне в балетном классе. Блондинка, стройная, как заточенный карандаш, готовый процарапать мое бумажное самолюбие. Ее ярко-желтое приталенное платье и шляпка буквально ослепляли — полагаю, этого эффекта она и добивалась.

— Ты опять будешь тренироваться здесь одна до полуночи? — её голос звучал лениво, с приторной интонацией и усмешкой. — Слушай, Мила, ну честно, ты ведь понимаешь, что станешь примой, только если все остальные сломают ноги?

Я одарила ее молчанием. Зачем отвечать на глупости? Мы с Илоной давно не разговаривали по-настоящему. Она болтала — я слушала. Или делала вид, что слушаю.

— А Карим Месхи, — продолжила она, склонив голову набок, — наш вероятный спонсор... Боже, ты видела его фото в журнале?

— Нет, — все-таки выдавила я, радуясь, что Илона сменила тему.

— Там такое тело, Мила! Мужчина мечты! Не то что твои эти ботаники-официанты, или кто там за тобой ухаживал в прошлом году? Знаешь, мне кажется, что тебе не стоит с такими общаться. Тихоней вроде тебя всегда жаль, вот они и поднимают самооценку за твой счет.

Внутри кольнуло, но я сделала вид, что занята растяжкой и отвернулась к зеркалу.

— Илона, мне надо репетировать.

— Конечно, тебе же всегда везде надо! Чтобы папа гордился, да? Как он говорит... «Твоя мама была единственной балериной в этом мире». Ну-ну! Посмотрим, как ты справишься на сцене. А то смазливая мордашка — это одно, а вращение в прыжке — другое.

Так и не выбив из меня гневный ответ, Илона хмыкнула и ушла, оставив после себя аромат дорогих, вызывающих духов — и пустоту. Как-будто я сама не знала, что с детства нахожусь в тени своей известной и талантливой матери. Но в этот раз, вероятно, Илона завелась по другому поводу — она одна хотела блистать перед тем самым Каримом Месхи!

Я вспомнила, как подростками мы отмечали день рождения одноклассника. Илона тогда пришла в коротком платье, на каблуках — все взгляды были прикованы к ней. Она нарочно смеялась громче меня, терлась о парней, рассказывала всем, что я “папочкина дочка и со мной лучше не встречаться”. Поэтому мужчины из моей жизни быстро исчезали. Илона успевала расписать всем, какая я скучная, странная, что у меня какие-то загоны. Меня она постоянно шантажировала тем, что наговорит гадостей отцу. Я молчала — не хотела, чтобы он разочаровался во мне, ну или в своей приемной дочери... Отец всегда говорил, что я милая и честная, как мама.

А мама... Мамы не стало, когда я была еще ребенком. Она упала за борт корабля во время круиза, и это посчитали несчастным случаем. Камер слежения не было — никто не доказал обратное. А спустя три года отец женился на Изабелле — балетном критике, с которой познакомился в тот злополучный день. По странному совпадению, ее старый муж «вовремя скончался». Холодная, светская, улыбчивая. Эта женщина не била меня, не кричала, а просто натянуто улыбалась, как актриса в дешёвой рекламе. Изабелле было выгодно держать меня подальше, да и собственная дочь Илона ее раздражала — поэтому она убедила отца отправить нас обеих в балетную школу-интернат. Это было несложно, учитывая зацикленность отца на высоком искусстве. Он — типичный, эмоционально неустойчивый художник. Вообще, в нашей «семье» главой была Изабелла. Хотелось бы мне разок взглянуть на мужчину, который что-то решает сам — например, на того же потенциального спонсора Карима Месхи!

***

Балетный класс пах воском, деревом и чужими страхами. Где-то в старых колонках гремела музыка, и я усердно танцевала под неё в пуантах, которые давно просили покоя. Танцевала, пока дрожали пальцы ног, пока дыхание не сбивалось. Я не могла иначе. Как именно нужно двигаться, чтобы Кариму Месхи понравилось? Как двигалась Лола? Или лучше привнести что-то оригинальное?

Глава 2. Предвкушение.

Я сидела в пустой гримёрке, кутаясь в тёплый шарф и медленно отпивая чай с малиной. Он обжигал губы, но приносил странное, обволакивающее спокойствие. Плечи наконец расслабились, дыхание выровнялось. Рядом, на стуле, лежало белоснежное платье примы — воздушное, словно облако, с тонкими кружевными вставками. Директор принёс его лично. Достойна ли я носить его? Достойна ли я сольного выступления перед Каримом Месхи?

Ох уж этот Карим Месхи... Вот что мне рассказывали о нем: его имя будоражило сердца всех балерин в театре; красивый, сдержанный, молчаливый, холодный; одного его взгляда хватало, чтобы у кого-то задрожали колени. А его мнение было решающим.

Я невольно вспомнила свою бывшую соседку по комнате Виолетту, наградившую меня гриппом год назад. В тот вечер мне пришлось пропустить выступление и остаться в постели. Виолетта же крепилась и танцевала в «Жизели» с температурой. Вся горела, срывала аплодисменты. Но по закону подлости на третьей минуте она споткнулась и громко чихнула прямо перед Каримом Месхи. Тот молча встал и вышел из зала, а на следующий день Виолетта уже плакала в туалете. «Я же старалась…» — повторяла она, собирая вещи. Именно тогда я запомнила: Карим Месхи не прощает ошибок.

Я сняла измотанные пуанты, тревожно взглянула на платье примы, на свои сбитые пальцы и
крепко обняла колени. В груди теснилось чувство, которому не было названия. Страх? Ожидание? Нет, что-то иное… Все из-за Карима Месхи! Если бы не он, я бы сейчас не сходила с ума!

Странно, но я даже не заметила как уснула, свернувшись рядом с платьем.

Разбудила меня баба Люба — уборщица, классика театра: халат в цветочек, суровые глаза и мощные руки, которые шваброй выбьют из тебя душу, если ты вдруг намусоришь. Вот уж кого не напугать Каримом Месхи! Она о нем отзывалась как о «каком-то зазнавшемся кавказце».

— Девка, поднимайся! В гримёрке не ночуют! — шепнула она строго, но без злости. — Ну что? Этот ваш спонсор Казим-Музим приедет сегодня? Мне бы швабру новую купить!

Было пять утра. Кивнув бабе Любе в ответ на все ее вопросы, я схватила платье и помчалась в общежитие.

Дверь в комнату скрипнула. Девчонки, мои соседки, еще спали. Диляра — как настоящая восточная принцесса: чёрные волосы, светлая кожа, густые брови нахмурены даже во время сна. Катя — кудрявая, веснушчатая, круглолицая как летнее солнышко. Надо ли говорить, что над кроватью Кати висел плакат с лицом Карима Месхи? Он остался от бедной Виолетты, которая когда-то сохла по нему. Раньше это фото не раздражало так сильно — но этим утром Карим будто смотрел на меня с осуждением.

Я надела платье примы и вернулась в класс — репетировать. В зале стояла тишина — было слышно лишь собственные мысли, дыхание и скрип паркета под ногами.

«Понравится ли Кариму танец? — вертелось в голове. — Получится ли станцевать, как Лола?»

Я кружилась перед зеркалом, убеждая себя, что справлюсь. Лицо пылало, волосы прилипали к вискам. В этой одиночной борьбе я ощущала себя настоящей, живой.

Когда настало время идти в гримёрку, за спиной раздался резкий скрип двери. Я обернулась — и застыла.

Моя сводная сестрица Илона стояла в дверях, сжав руки в кулаки. Её гневный взгляд метнулся на моё платье, потом — на меня. Губы задрожали, ноздри расширились. Лицо перекосилось от злости и потрясения.

— Ты... Ты что на себя нацепила?! — Её голос зазвенел как разбитое стекло.

Я не успела вымолвить ни слова. Илона бросилась ко мне — её пальцы впились в мои волосы. Боль от острых ногтей полоснула по коже. Прежде чем я поняла, что происходит, мы уже швыряли друг друга о стены в коридоре.

— Кто тебе это дал?! Ты возомнила себя примой?! — голос Илоны срывался, становился громче и визгливее. — Ты?! Ты?!

Её глаза блестели бешенством, руки дрожали, дыхание было тяжёлым и переходило в плач.

— Директор... он сам... — прошептала я, сбиваясь на хрип.

— Врёшь! — вскрикнула она и прижала меня к стене. — Ты… Ты с ним спала, да?! Шлюха!

Я онемела от неловкости. Эти слова резали, но не меня — Илону. Она не справлялась со своими эмоциями. Если бы директор услышал ее предположения, ей бы не поздоровилось…

— Илона, тише, пожалуйста... — я осторожно попыталась остановить сестру, но в её глазах читалось полное безумие.

— Пошла ты! — взвизгнула Илона и со всей силы рванула юбку моего платья. Белоснежное кружево жалобно хрустнуло и расползлось по шву.

Отовсюду прибежали другие девушки, и даже баба Люба вышла посмотреть на драку.

— Эй, вы что творите?! — Катя кинулась к нам, пытаясь оттащить Илону. Диляра обняла меня за плечи и заслонила собой.

— Она у меня всё отобрала! — визжала Илона.

Наконец, в коридоре появился Юрий Валентинович. Растолкав девушек, он пропихнулся к нам и строго прикрикнул:

— Мила! В гримёрку, живо!

Меня тут же схватила под руку запыхавшаяся гримёрша Маргарита Павловна — в алом платье, с тугим пучком на затылке и маленьким чемоданчиком подмышкой.

— Идём, дорогая. Успокойся, у нас есть запасное платье!

Я молча поплелась за ней, будто в каком-то нелепом сне. Уже в гримёрке меня озарило: пуанты! Они остались в зале! Пришлось вернуться.

Глава 3. Падая в объятия прекрасного хищника.

— Девушки, плавнее, плавнее! Это же не лебеди, это какие-то куры несущие! — голос Юрия Валентиновича покатился по коридору. Наш директор загонял балерин в закулисье.

Я вздрогнула и холодный пот каплями скатился по позвоночнику. Сердце билось так громко, что казалось, этот стук слышат все вокруг. Пальцы дрожали, пуанты сдавливали ступни — а, может, это само ожидание выступления уже стиснуло меня в свой безжалостный кулак...

Запах в театре в такие моменты был особенно насыщенным: пудра, лак, старое дерево, цветы в коридоре и чей-то острый парфюм — всё перемешалось, превращаясь в дурман. Голова шла кругом.

Я стояла за кулисами, одетая в прекрасное белоснежное платье примы, вцепилась в алый занавес и тщетно пыталась унять дрожь в теле.

— Вас тоже пугает Карим Месхи? — рыжеволосая Катя округлила глаза, слегка покачиваясь на носочках, в балетной пачке она походила на встрепенувшегося птенца. — Виолетта тогда просто чихнула на сцене — и всё, до свидания!

— Не совсем, — поправила её восточная красавица Диляра, попутно заглядывая в зал. — Он просто встал и ушёл посреди выступления. А потом… отозвал все спонсорские деньги. И худрук решил, что это из-за Виолетты. На следующий день её выставили на улицу.

— Жестоко, — вздохнула Катя. — А я слышала, что в узких кругах Карима Месхи называют Ястребом. Он принимает деловые решения за считанные секунды. Его отец управляет огромной сетью отелей. Кажется, у Карима есть младший брат, но я его фото никогда не видела. Может, потому что он не такой красивый?

Я сглотнула, едва сдерживая нервную дрожь. Подруги болтали, смеялись, шутили, но у меня внутри было пусто и тревожно. С одной стороны, получив роль примы и такой редкий шанс, я должна была прыгать от счастья, но с другой — от меня зависела судьба всей труппы...

Вдох. Выдох. Раз, два, три. Колени не подгибать. Спину держать. Грудь вверх.

— Мил, его там нет, — в полголоса произнесла Диляра, с тёплой улыбкой.

— Кого? — замешкалась я.

— Мы с Катей уже пять раз заглянули — Карима Месхи точно нет в зале. Серьёзно.

— Слава Богу, — шумно выдохнула я и прислонилась спиной к холодной стене.

— А ты что думала, он как султан сидит и выбирает себе балерин в гарем? — фыркнула Катя.

— Нет, я и не рассчитывала... — почему-то я стала оправдываться. Конечно, Карим красавец, но меня беспокоило только мое выступление перед ним. Да, я в этом уверена.

— Мы простые смертные, — добавила Катя. — Давай, танцуй и ничего не бойся. Если Кариму Месхи все понравится, он проспонсирует наши гастроли за границей!

— И помни, — добавила Диляра, поправляя перья на затылке, — после выступления мы идём отмечать наш триумф в книжное кафе. Я отцу пообещала, что никаких клубов не будет! Он запретил мне даже дышать в ту сторону. Вы же знаете наши традиции. Это вам можно ходить куда захотите и встречаться с кем захотите. А мне, скорее всего, родители подберут жениха на их усмотрение.

Диляра на миг замолчала, опустив ресницы, и вздохнула с едва заметной досадой. Я кивнула и нервно хихикнула. Эти девушки были для меня как свет в окне в холодный вечер — тёплый и родной. Единственными, рядом с кем я могла быть собой.

И в этот момент заиграла музыка.

Юрий Валентинович, раскинув руки, словно дирижёр, пробормотал хриплым голосом:

— Ну! Поехали! Давайте, лебедушки, собрались!

Девушки выстроились в линию и одна за другой на носочках выплыли на сцену. Свет в зале медленно гас, тускло загорались софиты. Всё происходило будто в тумане.

Я выбежала последней, легко, почти невесомо. Воздух сцены был другим: холодным, вибрирующим от звуков оркестра. Каждый шаг отдавался в теле дрожью. Каждое касание пола было как удар маятника.

Пуанты жмут. Но неважно. Главное — танцевать.

Я старалась держать лицо, как учили. Движения — чёткие, лёгкие, грациозные. Я погружалась в музыку, теряясь в ритме, растворяясь в роли белого лебедя.

Вдруг мелодия оборвалась, оставив после себя звенящую паузу. В эту секунду где-то в конце зала с щелчком отворилась дверь. Зрители синхронно оглянулись, но я увидела его первой.

Это был тот самый Карим Месхи.

Он вошёл уверенно, будто знал, что ему принадлежит весь зал. Высокий, плечистый, в идеально сидящем тёмном костюме, чёрные волосы аккуратно зачёсаны назад, на лице — холодная сосредоточенность. Его грудь чуть приподнималась от размеренного дыхания, шаг был уверенный, неторопливый. В нём чувствовалась сила, могучая, внутренняя и внешняя. Карим не просто шёл — он невольно перетягивал на себя всеобщее внимание.

Рядом с ним шёл светловолосый мужчина — улыбчивый, с ясными голубыми глазами. Полная противоположность Карима. Они двигались важно, неспешно. В случайный момент из седьмого ряда выскочила расфуфыренная женщина в алом платье, явно желая привлечь внимание Карима. Видимо, они были знакомы. Она сделала шаг ему навстречу, но он лишь кивнул в знак приветствия и прошел мимо, не оставив шанса на разговор. Лицо женщины вытянулось, и в спешке она наступила на подол своего платья, резко потеряв равновесие. Светловолосый спутник Карима быстро подал ей руку и галантно помог вернуться на место. Женщина покраснела от неловкости, с досадой прикусила губу и буквально вжалась в кресло, бросив тоскливый взгляд Кариму вслед.