Банальная история, или Олька с принцем на белом коне

Пролог

С самых ранних лет Олька Завирко ничего особенного от жизни не ждала. Ибо лет в семь, задав своему вечно пьяненькому отцу сакраментальный вопрос, подсмотренный ею в каком-то взрослом фильме - «в чём смысл жизни»,- получила его ласково-преласковое поглаживание по голове и хрипло-пьяненькое: «Не жди, доча, от этой падлы ничего хорошего!» И Олька не ждала.

Да и некогда было. Вслед за ней народилось в семье еще трое, да все неудачные какие – то, болезненные да сопливые: алкогольные парЫ матери с отцом пропитали знатно новое подрастающее завирковское поколение. Но хоть в этом смысле Ольку миловало: отец с матерью стали закладывать за воротник уже после Олькиного рождения, когда в одно мгновение оказались без работы: машиностроительный завод, гигант и миллионщик, в девяностые годы вдруг приказал долго жить. Водка – она такая, забирает людей к себе медленно, но верно. Хотя славное советское прошлое и наличие внутри каждого человека, выросшего в эпоху яркой пионерии, ничем не выводимой совести удерживали семью Завирко на плаву. Мать с отцом, помыкавшись в пьяном угаре, устроились в ЖКХ – он подсобным рабочим, она дворником. И жизнь более или менее наладилась.

Олька же, перешагнув порог десятилетия, вплотную занялась братьями и сестрами, забрав с родительских плеч большую часть детских забот. И, странное дело, этим не тяготилась. По кружкам и секциям Олька не ходила – в девяностые годы это стало платным удовольствием, но отдушину все–таки заимела: палисадник перед их стареньким пятиэтажным домом Завирко забрала себе в личное пользование. В этом палисаднике у Ольки росло всё: и цветы, и кусты смородины с крыжовником, и даже сортовые помидоры. Периодически несознательные граждане пытались покуситься на Олькину вотчину, но встречали такой недетский отпор, что со временем экспроприация Олькиных насаждений прекратилась, а соседки, получившие от родного государства клочок земли в шесть соток, приходили с завидным постоянством к Завирко, чтобы получить авторитетную консультацию по выращиванию дачных культур.

Серьезной и деятельной росла Олька.

- Тимоха! – слышен был на весь двор ее зычный голос. – А ну, марш домой! Тебе ещё домашку делать!

- Ну, Лё-о-оль! - обиженное сопение младшего отпрыска раскатилось по двору. – Ну, я ещё немножко погуляю… Можно? А? Немножечко?!

- Нет! – рявкала Олька, закрывая фрамугу.

И всем жителям пятиэтажки, слышавшим этот диалог, становилось понятным, что вместе с завирковским отпрыском делать домашку пойдет и вся мелковозрастная дворовая шпана. Потому что у Ольки не сорвёшься. Не послушаешься с первого раза – прибьет.

- Людк! – вечером на лавочке интересовались местные бабульки. – Мабудь Ольке скоро замуж? Вон какая она у тебя вымахала, кровь с молоком!

- Какое замуж?! – искренне удивлялась мать. – Лёля еще и не нагулялась совсем. Всё с младшими возится. Иногда, думаю, что и не мать я им совсем...

- А ты познакомь Ольку- то с Серегой Климентовым.

- Каким Климентовым?

- Из шашнадцатова дома. Ивана Савельевича сынок! Парень хорош, я тебе скажу! Золотой парень!!! И красивый, и умный, и машина есть!

- Да ну! – расстроенно тянула мать. - Разишь ж её уговоришь? Фыркнет только и отвернется… Ну её! Пусть сама думает! Она у меня самостоятельная давно.

- Ну да… Ну да, - кивали податливо соседки, и на том разговор об Олькином будущем прекращался.

А дома Олькин отец, разделяя опасения своей супруги насчёт дочкиной женской неприкаянности в целых восемнадцать лет, успокаивал:

- Не бойся, Люда! Как говорится, нашу Дуню и на печи найдут!

Глава 1. Дунькина печка

В тот год Олька, благополучно окончив школу, пошла на заочку в нацтехноложку на факультет дизайна архитектурной среды, а заодно, одним днём, счастливо устроилась на полставки «девочкой подай – принеси» в новую, небольшую, но, по отзывам, стабильно работающую фирму под странным названием «ГродинКа». На собеседовании, куда по случаю заглянул генеральный директор этой фирмы, облапив масляным взглядом сочную Олькину фигурку с солидным декольте, она со всей серьезностью заявила, что готова пахать на ниве капиталистического труда без сна и отдыха, но только до тех пор, пока ей, как представителю рабоче-крестьянского народа, будет выказано человеческое уважение в виде приличной зарплаты и отсутствия всяких домогательств сексуального и около сексуального характера.

На вопрос явно развеселившегося молодого зама с самыми красивыми синими глазами, которые Олька когда–либо видела в своей жизни, от кого юное дарование ждёт сексуального подтекста, она ничего не ответила, лишь многозначительно повернулась в сторону застывшего генерального и тяжело выдохнула, поджав нежный розовый рот. Синеглазый зам расплылся понимающей голливудской улыбкой, а генеральный, полыхнув краской, неловко удалился, буркнув на прощание, что, все вакансии уже заняты.

Но Ольку всё-таки взяли. Хотя новый начальник, которого звали Роман Владимирович, долго веселился, не скрываясь. Этот холёный буржуа подвел Ольку к секретарю и, скалясь, попросил:

- Ириш, оформи– ка мне эту очаровательную маргиналку.

Олька тогда только икнула. Она не поняла, похвалили её или мягко приземлили. Но молодой зам безмятежно сиял, окидывая её взглядом ироничным, но без всяких там глупостей. Не обидно, в общем. И Олька решила, что надо оформляться. И улыбалась, идя домой, вспоминая синеокого зама лет двадцати семи, подмигнувшего ей на прощание. Эх!

А после засадила палисадник сортовыми астрами и Агератумом невероятного голубого цвета.

И вот теперь, отчего – то сказочно счастливая, она сидела в своём палисаднике среди сортовых крупных цветов и слушала из старенького приёмника новую зажигательную песню, негромко подпевая:

- Красивая любовь,

Но её не перепишешь сначала,

Север и Восток,

Мы с тобой далеки, как снег и пламя…

Из окошка первого этажа высунулся Тимоха:

- Лёля, а холодильнике только суп, - заявил он обиженно и шмыгнул носом, явно и привычно ожидая, что сестра сорвётся с места резко и сразу. Но та словно не слышала, закрыв глаза и напевая.

- Лёль! – уже громче, но снова жалостливо заныл стервец. - Нууу, только су-у -уп! Лё-о-оль!

Завирко вздохнула и даже уже потянулась туловищем вперед, открывая глаза, как резкий голос соседки с пятого этажа, девки высокомерной и, по Олькиным меркам, вполне себе обеспеченной и самостоятельной, прервал всякое её движение.

- Давай, давай, мать многодетная! Шагай кормить своих оборвышей, а то больше некому! – и резкие, вбивающие в асфальт звуки высоких каблуков застучали по вискам.

Завирко поморщилась:

- Шагай отсюдова, Нин! – сказала она медленно, с оттяжкой.- Сейчас ведь встану… Сама знаешь, у меня рука тяжёлая…

- Ой, ой! – не испугалась соседка. – Бегу и падаю.

И фыркнув, юркнула в подъезд, на прощание хлопнув железной дверью посильней. Бах! Олька расстроенно открыла глаза. Чудесное настроение улетучилось.

- Вот падаль! И что ей нужно!

Завирко поднялась с маленькой лавочки, отряхнула джинсы, выключила приёмник и подала его в форточку помрачневшему брату.

- Я ей дверь подожгу, - свел брови малолетний бандит.

- Я тебе подожгу! – рявкнула Олька на брата.

- А что она?! - крикнул тот расстроенно.

- У неё со мной тёрки, Тимош, вот она и злобствует. Не обращай внимания! Макароны с сосисками будешь?

Брат радостно закивал, вылез назад, чуть не свернув фрамугу, и побежал ставить чайник на газовую плиту. А Олька тем временем неторопливо вышла из палисадника и прикрыла маленькой цепочкой импровизированную низкую дверь из остатков заводской сетки. Девушка замешкалась немного, как вдруг голос мужской, приятный, позвал её аккуратно и невероятно вежливо, как никто и никогда не говорил в её окружении.

- Девушка, будьте любезны, пожалуйста, подскажите, где пятый подъезд?

Олька развернулась, чтобы ответить, но не смогла. Принц. Таким должен быть самый настоящий принц из сказки. Вот таким, как этот юноша.

- Девушка?

Принц улыбался вежливо и вполне искренне.

- Девушка…

- Тонкая работа… - Олька вздохнула.

- Что? – не понял её принц.

- Вот что значит порода, говорю…

- Ммм? – принц явно уже жалел, что обратился с вопросом к этой странно говорящей девушке.

- Пятый подъезд – это здесь, - не стала больше мучить собеседника Завирко, сразу смиряясь с тем, что ей такое счастье не светит. – Нинка уже на себя весь флакон ванючей Шанели извела. Готовится, значит.

Принц рассмеялся, обнажая ряд умопомрачительно белых зубов с острыми, немного неровными, но очаровательно пикантными клыками:

Глава 2. Будни городских окраин

Тёплые вечера около Олькиного дома были незабываемыми. За столиком, располагавшимся под кронами старых деревьев на противоположной стороне от палисадника, собиралась мужская братия трёх соседних домов, построенных буквой «П». Часов с шести каждого вечера столик волшебным магнитом манил к себе мужчин всех возрастов, они часика два – три неторопливо резались в преферанс, с маниакальным удовольствием «расписывая пулечку». Олькин отец частенько занимал место наблюдателя за этим столом, но почти никогда не играл сам: Николаю Ивановичу не удавалось постичь науку штрафов горы, американской помощи, и, более того, он всегда немилосердно брал на мизерах. Когда любители преферанса, закончив игру, уходили покурить перед своими подъездами, их место за столом занимала вся местная маловозрастная шпана. И сразу совсем другая атмосфера начинала витать в воздухе: фальшивый гитарный перезвон, сигаретный дым, неизменный подкидной дурак и прекрасный русский язык во всей своей альтернативной извращённости. Говорят, даже у видавших виды мужиков уши вяли. Эту шпану все мало-мальски приличные люди старались обходить стороной, и лишь одна Олька была им словно мать родная.

В тот самый день, когда сказка ступила на Олькин порог, за столом собрался весь дворовый бомонд.

- Олёк, - зычно крикнул на весь двор Санька Шпаликов, или Шпала, едва увидев показавшуюся в распахнутом кухонном окне Завирко, - вынеси водички! В горле пересохло! - и добавил для солидности несколько неприкрытых эвфемизмов со смачным плевком сквозь зубы. - Не дай сдохнуть от жажды!

Местные сидельцы понимающе переглянулись, скаля зубы. И тут же в совместном остроумном, как им казалось, диалоге превратили водичку в водочку, водочку в самогон, а самогон в первак, подкидывая вдаль всё новые и новые названия, пока Олька, появившаяся с железной кружкой и маленьким пластмассовым ведёрком, полным холодной воды, одним суровым взглядом не пресекла все их пространные разговоры. Она шваркнула перед Саньком воду:

- Кружку в ведро положишь, ведро под окном в палисаднике оставишь, - сказала девушка веско и еле заметно кивнула собравшимся головой, поворачиваясь, чтобы уйти.

- Чё ж так неласково, Оль!- вальяжно откинулся назад Вован, первый соратник Шпалы и его лучший друг. – Смотри, как бы мы не подавились с твоей водички -то.

Олька обернулась и окинула его взором, полным материнского снисходительного превосходства:

- Не подавитесь, к сожалению! А то это было бы слишком большой радостью для многих!

Вован осуждающе покачал головой:

- Не любишь ты нас, Оля, бл…, не любишь!

- Кончай примахиваться к ней, щегол, - это Шпала, уже отхлебнувший немало вкусной водички, вставил свое пацанское слово и ткнул друга под ребро локтём.

Тот скривился от боли, а Завирко хмыкнула:

- Ты ж не доллар, Вован, чтоб тебя любить. Хотя вона как позеленел, прямо как подлинник. Сразу так приголубить захотелось, еле сдерживаюсь!

И на этом разговор должен был закончиться - домой, пора домой! Ольке ещё нужно девчонок искупать и в ночи учебники полистать: в октябре у заочников первая установочная сессия намечалась, а Завирко ко всему старалась готовиться заранее. Мало ли что.

Но сегодня, видимо, был не её день. Гришка Косиков, или в простонародье – Косяк, пропадавший неизвестно где около полугода, появился за её спиной нежданно-негаданно. Словно и не исчезал. Бух!

- Иппать, братаны! Я при народе! И в самый момент! - начал он многозначительно, явно считая себя мастером словословья и надеясь на сильный эффект от своего появления. - Чё, Вован на нашу девочку слюной капает? Харю–то не разевай. Наш Олюшок уже занята давно, о! Любовь, как говорится, сука е..нутая, никого не щадит. Да?

Завирко резко развернулась, с явной тревогой ожидая продолжения:

- Это ты о ком?

Уже по одному её тону умный человек мог бы догадаться, что здесь что-то не так, но Косяк отличался особой, махровой тупостью, поэтому не подвёл.

- Ну как же так, Олюшок? Чего сегодня наивную целку строишь? – хохотнул он прямо девушке в лицо. - А Макар?

Он не успел договорить, потому что Завирко, подобравшись резко, со всей силы, сжав до синевы ладонь, кулаком с размаху врезала ему в самую душу. Н - на!

Косяк согнулся, с трудом ловя воздух в сжавшиеся лёгкие. А Олька презрительно и сильно оттолкнув его судорожно дышавшую тушку, пошла домой, не оборачиваясь.

- Ну, ты мудак! – только и смог выговорить Шпала, расстроенно глядя вслед удалявшейся Завирко.

***

Ольке как-то вообще не везло с любовью. Да как тут повезёт, если всё, что она испытывала к окружающим её мужчинам, – стойкая, материнская жалость. Ни один соблазнительный женский сюжет в её жизни не срабатывал. Ни один!

Если вы вдруг увидели, как при встрече с молодым красавцем Ольга Николаевна заливается нежно-розовой краской, то будьте уверены, это не «от чувств–с», а от стыда за, то что этот идиот не застегнул ширинку после похода в общественный клозет и теперь трясет незастёгнутой мудёй перед всем честным народом.

Если же вы стали свидетелями того, как Завирко совсем недвусмысленно оглаживает красивый, рельефно-кубиковый обнаженный торс какого–нибудь молодого и горячего самца, то со сто процентной вероятностью сразу предполагайте, что она обрабатывает спиртосодержащей салфеткой верхний слой его эпидермиса, чтобы в ближайшую секунду – две выдавить жирный прыщ, некстати вскочивший на фигуристом теле юного Аполлона.

Глава 3. Проза жизни и Новый год

С лучшей своей подружкой Анькой Олька дружила всегда. Сидели вместе на горшках в детском саду, пели вместе в хоре в школьном кружке, строили местной шпане глазки по вечерам, выглядывая то из Олькиного кухонного окна, то из Анькиного. Обзор из Анькиного окна был лучше – все – таки второй этаж. Когда пришла пора расцветать, они две подтянулись как-то вровень. Может, поэтому не было у них и мысли о соперничестве. Да и по внешности они были хоть и разные, но словно две сестры. Дочери то ли одной матери, то ли одного отца. Ольга, крепкогрудая, статная девушка, и Анька тоже не субтильная. Разницы всего – то: в носах да в волосах. У Ольки–блондинки – вздёрнутая изящная кнопка, у Аньки–брюнетки тонкий носик с маленькой умной горбинкой.

В школе подруги сидели друг за другом на одном варианте, и часто компенсировали чьё–то незнание умением быстро передавать информацию от парты к парте. Они и на первые свидания умудрялись ходить вместе. Этаким веселым дуэтом. Так и жили. Дружно, весело, бесшабашно, разделяя довольно часто Олькины домашние заботы пополам.

Одно только увлечение подруги не понимала Анька, сама не зная, почему: Эдик Макаров, красавец и франт, не нравился ей категорически.

- Он размазня! – не раз и не два говорила подруге Анька.

На это Олька также замечала вполне философски, блистая знанием персидских пословиц:

- Во рту козла – трава сладкая! – и на этом весь спор прекращался.

Тем более что Эдичка смылся с горизонта и нигде не отсвечивал.

В тот год две закадычные подружки решили отмечать новогодние праздники у Шпалы. Санёк клятвенно обещал, что всё будет «чин – чинарём»:

- Посидим, потанцуем, Нюр, Оль! Все свои будут!

- Напьются, – вздыхали тогда опытные девчонки, - а потом нам же с ними нянчиться!

- Да с чего там напиваться? – искренне недоумевал Шпала. – Всего по три чекушки водки на брата запасли, ну и шампусик с вином для девочек!

- Тоже по три чекушки?! – язвили Анька с Олькой, но приглашение Шпалы приняли.

И вот 31 декабря 2004 года в десять часов вечера все такие красивые – прекрасивые, с селёдкой под шубой и с оливье в руках, вперёд на шпильках по только что выпавшему снегу, шагали две очаровательные девушки в соседний дом к Саньке Шпаликову в гости встречать Новый год.

- Говорила тебе, давай в сапогах пойдём, холодно, а ты «в туфельках красивее! в туфельках красивее!», вот теперь грохнемся и ноги переломаем! – бурчала Олька, не раз и не два поскальзываясь на раскатанном кое-где молодом снежке.

- А ты шибче иди и каблуками за асфальт цепляйся! - хохотала Анька, тоже очередной раз с трудом удержавшись на земной поверхности.

И её задорный смех с весёлым Олькиным визгом пополам эхом раздавался в катакомбах двора.

- Дура ты! И я с тобой, – фыркала Олька, не в силах злиться на подругу, потому что настроение у девчонок было самое что ни на есть новогоднее.

До Санькиного дома оставалось уже рукой подать, но маленький минус на улице плотно сел на старый, потрёпанный временем асфальт, кое - где превратив его в каток. И все бы ничего – доковыляли бы наши девчонки потихоньку, но перед самым Санькиным двором, в арке, тропинка уходила немного вниз.

- Пипец! Горка! – ахнула Анька растерянно, словно позабыв, что горка там затесалась не год и не два, а от самого её рождения. – Что делать – то, Оль?

И правда, асфальт в арке уходил под уклон довольно – таки существенно. Можно было спуститься, аккуратно держась за стену дома, но вот такой очевидный «упс» – руки и одной, и другой заняты салатами. Девчонкам почему–то казалось, что в руках нести снедь - элегантнее, чем в пакетах. Чем теперь держаться?

- Аристократки херовы! – Олька тяжело выдохнула.

- Ну, прости! – протянула Анька расстроенно. – Я идиотка, Оль! Это тебе известно. Что делать будем?

Завирко вдруг прыснула:

- Парное катание, Нюр, - олимпийский вид спорта! Сейчас осуществим мою детскую мечту!

- А что делать с салатами? – осторожно уточнила Анька, с подозрением относясь к хорошему Олькиному настроению.

- А салаты, - совсем развеселилась Завирко, - у нас теперь заявлены в другой программе - программе смертельного бобслея!

И поставив решительно на скользкий асфальт тарелку с оливье, слегка прикрытую сверху тоненьким полиэтиленом, без пиетета ткнула её острым носком лаковой туфельки.

- Марш!!!

Тарелка цокнула и сначала медленно поползла вниз, странным образом разгоняясь с каждым преодолённым метром. Внизу горки метнулась мужская тень.

- Лови! - заорала Завирко. – Мужик, лови!

Тень не подкачала, ловко ухватив подкатившийся прямо ей под ноги салат. Анька с Олькой запрыгали на месте, радуясь удаче, а растерянная тень так и осталась стоять на месте, сжимая в руках спасенную тарелку.

- Мужик! - властно скомандовала Завирко, боясь, что тень исчезнет. - Чего встал, как неродной? У нас тут впереди ещё три заезда!

***

На пороге Санькиной квартиры две подруги появились раскрасневшиеся, слегка растрепанные и громко хохочущие. Весьма гордые собой и ужас какие довольные справедливостью мироздания, они с удовольствием расцеловали Шпалу и, вручив выбежавшему Охлику салаты, милостиво позволили себя раздеть, попутно рассказывая фееричную историю, как буквально только что ловко съехали с ледяной горки в объятиях незнакомого джентльмена, умудрившегося где – то откопать себе вместо санок древний деревянный ящик. О весьма пьяненьком и непрезентабельном состоянии спасителя девчонки, не сговариваясь, промолчали. Что – то подсказывало, что эта информация лишняя.

Глава 4. Мартини не предлагать

Трудно оставить в стороне весьма незабываемые ощущения, когда в комнату входит блатной парень, ловкач и мировой праздник. Ну, вспоминайте же! Таких парней хоть раз в жизни, да встретишь. То они лихо подъезжают к вашему подъезду на старой копейке с новыми хромированными закрылками и бампером, оглушая льющимися из машины басами так, что и в соседнем доме до родных не докричишься. Или они, идя по проспекту среди интеллигентной публики, явно возвращающейся из театра оперы и балета, крутят в руках нож-бабочку и лихо сплевывают на ходу, попадая некстати на зазевавшихся прохожих. Или, привычно открыв бутылочку пивка о гранитный остов какого-нибудь памятника, вальяжно располагаются лёжа и полусидя под сенью старинных деревьев, попивая горьковатое содержимое и наглаживая до золотого блеска нос или ещё какую-нибудь выступающую часть памятника культуры. И всё это для того лишь, чтобы окружающие не могли ошибиться: перед ними редкий пример настоящего хозяина жизни.

Эдичка Макаров именно так и появился в дверях Шпаловой квартиры. Около него сбоку и явно в шестёрках суетился какой-то мелковатый проныра.

Эдичка сложил губки в узкую улыбку и сразу пошёл очаровывать.

- Откуда такая красота в шпаловой хате? – поинтересовался он сладко, бесцеремонно притягивая к себе остолбеневшую от неожиданности Завирко и запечатлевая у неё на щеке вонючий от курева поцелуй. – Сладенькая, тебе сейчас очень повезёт! Дай за щёчку подержаться! – и немытой рукой, явно хватавшей до этого всё подряд, зажал двумя пальцами большой кусок розовенькой и нежной Олькиной щеки.

Будь это кто-то другой, не Макаров, он бы уже летел с лестницы до самого первого этажа. Но пятилетняя бескорыстная девичья любовь сделала свое немилосердное дело: Завирко подумала, что Эдичка просто заволновался и оттого попутал берега, ибо не может же такой чудесный, интеллигентный мальчик, мечта её детства, превратиться за три года в такое явное деградирующее чмо.

- А что, теперь в языковых гимназиях урки основы успешности преподают? – на всякий случай поинтересовалась Олька и, шагнув назад, позволила двум этим хозяевам жизни протиснуться в узкий коридорчик Санькиной квартиры.

Завирко явно давала ещё один шанс своим иллюзиям…

***

Эдичка Макаров, как приглашённая звезда, выбрал лучшее на празднике – Ольку. Если честно, местное общество мужчин тоже в глубине души всегда выбирало Ольку, но её независимое, материнское отношение к ним давно и прочно поставило Завирко на пьедестал из гранита и мрамора. Чтобы никому, значит, не дотянуться. Чтоб погаными руками такую редкую душевность и натуральную красоту не трогать!

Но лихой Макаров про пьедестал не знал. Тарелка Шпалы как-то сразу перекочевала от Завирко к Аньке поближе, а на этом месте, сдвинув столы подальше от дивана, чтобы не заморачиваться с просачиванием, обосновался Эдичка. И у Ольки впервые от присутствия мужчины сладко заныло сердечко.

Эдичка сегодня был красив, галантен и хорошо пах новым дорогим парфюмом. Его руки ловко и быстро дирижировали столом, придвигая то или иное блюдо, понравившееся даме, и наливая в бокал свежую порцию горячительного. Он дерзко улыбался, и его брови вразлёт многозначительно подёргивались, когда его взгляд падал на Олькино лицо или на то, что пониже. Развивая бурную деятельность, его руки невзначай, но с неуловимой периодичностью задевали то кусочек нежной Олькиной шеи, то случайно прокатывались по внешней стороне её мягкой груди, возле подмышки, а то ложились на талию, там, где появлялся пролёт между кофточкой и узкой юбкой, совершенно случайно цепляя голую плоть. Он всё время о чём-то рассказывал, а когда Олька переспрашивала, потому что музыка перебивала всякую возможность нормально слышать и говорить, он придвигался почти к самому её лицу, словно его губы и были тем органом, что может слышать. От Макарова так шарашило во все стороны сексом! Он сам был ходячий секс. И у Завирко в прямом смысле подкашивались коленки. Хотя она и сидела…

Не привыкшая растекаться безвольной лужицей у ног парня, Олька решила сделать перерыв.

- Ты куда? – поймал её за руку Макаров, когда разгорячённая и потёкшая душой и телом Олька, из последних сил собрав себя, встала из-за стола.

- Я на балкон, Эдик. Воздухом подышу. А то здесь жарко, – и сразу остановила любые поползновения, добавив: – не нужно со мной, я скоро.

***

Балкон был не маленький, как все балконы в домах позднего советского строения, но открытый. Снега уже нападало за новогоднюю ночь знатно, и Олька, накинув на себя только пальто, не ожидая подвоха, ступила прямо в туфельках с самый настоящий сугроб.

- Дзинь! – сказал приветливо сугроб, когда Олька непроизвольно одёрнув ногу от снега, задела каблуком что-то стоящее у самой стены.

-Мартини, – прочитала Завирко, присев на корточки и понимая, что вот эта ровнёхонькая полоса на бутылке у самого основания – это не дизайнерское решение, а отколотая часть дна.

-Охренеть! – сказала Олька, но тут же, засунув поглубже всякие угрызения совести, встала и носком туфельки закидала творчески примятый было сугроб, скрывая улики под белой серебристой шапкой. Получилось поэтично так.

Довольная собой, Завирко сделала аккуратный шажок в сторону, примяв нападавший снег так, чтобы вообще на неё никто не подумал.

-Кто разбил мартини?! – орал в её воображении Шпала.

-Какое Мартини? – натурально удивлялась в мыслях Завирко, показывая на свои шаги, как на алиби. – Может, ментов позовём? Следователи, они разберутся!

Глава 5.Шпала, лыжи и лазанья по-русски

Анька танцевала с Эдичкой медляк. Третий. Скорпионс пел сладко Wind of Change. И народ разбился по парам. Олька как-то незаметно перекочевала на кухню, и даже уговоры Шпалы, Вованчика и Регузы не помогли вернуть её обратно.

-Ну, кто-то же должен прибрать за вами всеми? – Олька была само спокойствие и рассудительность. – А то утром вернётся тётя Зоя, и Шпале попадёт по самое – самое.

Так что лучше Олька спасёт драгоценного хозяина от внутрисемейных разборок.

Народ соглашался. Действительно, кто спасет, если не Олька? Сашка Шпаликов, желая быть полезным, перетаскал из зала пустую грязную посуду, завалив маленький столик на кухне под самый край холодильника. Вода в кране текла маленькой струйкой, и включить газовый котёл не получалось. Поэтому Олька по старинке взяла из ванной маленький таз, нагрела воды и теперь неторопливо перемывала гору тарелок, перекладывая их из мыльной ёмкости в раковину, чтобы потом холодной водой ополоснуть.

Прибегала перед каждым медляком Анюта.

- Ну Лёль, – канючила она, как Тимоха, – пошли! Там Эдичка тебя зовёт, хочет потанцевать.

Олька пожимала плечами и молча кивала головой на грязную гору.

- Ну потом перемоем, – Анька пританцовывала от нетерпения , как молодая, горячая лошадка. – Если сейчас же не пойдёшь, – переходила она к угрозам, – то я Макара себе заберу. Насовсем заберу!

Олька даже головы не повернула.

- Ну, Оль! – пыталась заглянуть Анюта в лицо Завирко, но место было мало – не развернуться. – Ну, Оль, ну ты меня слышить?

- Слышу. Забирай, если тебе нужно.

- Вот глупая! – расстраивалась Анька. – Я же так сказала. Позлить! Нужен он мне больно! Хочешь, я не пойду никуда, а останусь мыть с тобой посуду? А?!

Завирко удивлялась:

- Зачем, я и так уже почти всё.

- Ладно-ладно, – обижалась Анька. – А ещё подруга! Пеняй на себя, – и добавляла многозначительно: – тогда я иду с Макаром танцевать…

-Бог в помощь!

- Дура!

Вот и поговорили.

Олька убиралась часа полтора, а может, два. Она не смотрела на часы. Но за это время всё новогоднее веселье подошло к концу, и народ, неравномерно распределившись по комнатам уже спал вповалку на двух диванах и одной большой кровати, перемешавшись ногами, руками, завернувшись кто во что горазд. Охлик, притащивший к Завирко остатки праздничной снеди, тут же на табуретке и задремал, привалив пьяненькую голову к стене. И под его мерное посапывание Олька долго прятала в холодильник остатки хозяйских угощений.

Сладкий сон растворился в квартире, и казалось, что, как древнегреческих мифах, на землю сошел самый настоящий красавец Морфей, укутавший ласковым сновиденьем всю Землю. Олька осторожно, чтобы не шуметь вошла в зал, где у пустого стола на диване в карамельном забытьи сопела Анька, засунув одну руку в штаны Макарову.

-Ань, – тихо позвала Олька подругу, – ты домой пойдёшь?

Та приоткрыла на маленькую щёлочку глаза, вытащила руку из штанов и махнула ею:

-Не… Я потом, Лёль. Иди одна…

Эдичка тоже приоткрыл глаза, не совсем понимая, что происходит, схватил Анькину руку и, засунув её обратно себе в раскрытую ширинку, пьяно приказал:

- Куда?! Работай! – и отрубился.

А Анька в полусне стала ручным насосом шину качать – вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз…

Олька поморщилась, отворачиваясь. Хлопнула балконная дверь. И показался Сашка, неся в руке злосчастную бутылку Мартини. Только уже без донышка.

- Представляешь, - расстроенным шёпотом сообщил он, – бутылка в снег вмёрзлась, а я со всего маху и поднял. Оторвал ровненько прямо по донышку. И как так угораздило? Захочешь сделать – не получится ведь.

Олька не удержалась и фыркнула:

- Руки золотые! Мастер! – и бросила ещё один неосторожный взгляд в зал, напоследок.

Зря она это. Шпала всё заметил и подошёл, цинично цыкнув:

- Мастер-ломастер… Не думал, что Нюрка – форменная блядь.

Наааа! Звонкий хлёст! Это Сашка схлопотал от Завирко сочную оплеуху.

Она смотрела на него, сведя брови в одну строгую, жёсткую линию.

И потирая щеку, он сказал виновато:

- Прости, Оль. Но она всё ж тебе подруга. Должна была понимать…

- Аня не такая. Запомни! И потом, это её жизнь, Саша. Не нам с тобой судить…

Она с трудом дышала, потирая занывшую от удара руку. Сашка примирительно погладил её свободной рукой по плечу.

- Макар – дерьмо! – и Шпала с алой щекой поплёлся на кухню, чтобы выбросить драгоценное стекло с призывной надписью.

Через минуту Олька громко шептала ему из прихожей:

- Саша, можно я дяди Лёшины сапоги возьму? А то я в туфельках, а там снегу нападало! Я их тебе днём с Тимохой пришлю.

- Можно, – Шпала вышел попрощаться.

Он обнял Ольку, подержал нежно в объятия.

Глава 6. Крылатые качели летят, летят, летят

К концу зимних каникул, сразу после рождества, Завирко с детским садом выбралась на городской каток. Тимоха, натянув старенькие, ещё отцовские советские коньки и разжившись у кого-то во дворе клюшкой, очень быстро примкнул к сборной команде доморощенных хоккеистов. И теперь под свист и улюлюканье толпы гонял вполне себе профессионально шайбу, подрезая переростков из другой команды на раз и два. Он так лихо набирал скорость, с таким азартом резал лёд и так залихватски бил по шайбе, что Олька всерьёз озаботилась вопросом, в какой спортивной школе города есть хоккейная команда и где взять деньги на амуницию.

Но пока Тимоха, довольный жизнью, забивал очередной гол, сестрёнки заскучали. Ждать брата было неинтересно, да и холодно.

- Лёлечка, – младшенькая осторожным котёнком, на носочках, тянулась к Олькиному лицу, – а можно мы с Ксюшей на горку пойдем?

- Можно, – согласилась сразу Олька, – я только Тимофея предупрежу.

И Завирко, махнув брату, показала рукой на горку. Тот всё понял и кивнул в знак подтверждения. Идите, мол… И Олька с чистой совестью поскакала с оживившимися девчонками на горку. Для этого развлечения у неё в рюкзаке были припасены ледянки.

В общем, все были пристроены. Девчонки пищали от восторга, топая наперегонки по деревянному настилу наверх. И это было справа от Завирко, а Тимофей развлекался слева. В общем, старшая сестра, ровно посередине, ловила релакс на старых широких качелях, ещё не демонтированных с площади с самых советских времен.

Она взлетала счастливо и неспешно и совсем игнорировала холод, ветер, осуждающие взгляды, а потом и слова всяких нерасторопных бабушек и мам, позже неё увидевших эту раритетную прелесть. И никто из присутствующих не мог согнать великовозрастную нахалку с детского аттракциона. Долго не могли согнать. Да так долго, что многие уже отказались от этой затеи и покинули место несостоявшегося сражения за городскую собственность. Осталась одна. Самая настойчивая. И её ребенок, неподвижно стоявший рядом, с тоской глядевший не на Ольку, а на шумную счастливую горку, полную детского смеха и радостной толкотни. Казалось, он так намертво и примёрз к земле по направлению к ледяному чуду.

Но бойкой матери было начхать на всякие желания её чада, особенно на невысказанные. Она упёрто гнула свою линию.

- Девушка! – громко возмущалась неудачница мироздания. – Может, вы освободите, наконец, качели и дадите детям покататься?

Слово «детям» было выделено особым тоном.

Завирко посмотрела на женщину и снова оттолкнулась ногами от земли, делая ещё один прекрасный взлёт. И крылатые качели взмывали вверх. Кач-каач! Туда, где мечта и счастье!

Осуждаете? Думаете, Завирко просто эгоистка и невоспитанная дрянь? Может… Но Ольке, которая всё и всегда, по первому требованию, не задумываясь, отдавала детям, сейчас вдруг остро захотелось оставить кусочек этого незамутнённого счастья и для себя… Для себя! Кач-каач! Хоть что-нибудь… Для себя…

- Бывают же такие хамки на свете! –неудачница мирозданья с остервенелой решимостью попыталась остановить качели, схватив те за железные крепления сбоку.

Она дёрнула раз и сразу испуганно отскочила, понимая тщетность, своих усилий, потому как качели, летящие к мечте и счастью, трудно остановить простой человеческой руке…

- Прекрати, Лиза! Руки побереги! – раздался совсем обычный мужской голос. – Прояви понимание: может, девушка с необитаемого острова приехала! А Маугли так любят качаться! – сказал совсем необидным, спокойным и обыденным тоном подошедший мужчина.

Самый обычный такой мужчина, каких много вокруг… Он подхватил рёбенка неизвестного пола, укутанного по самый нос бочонком, чмокнул его в красные щёчки и, прежде чем ретироваться, пожелал на прощание:

- Качайся на здоровье, маугли! Джунглям привет передавай! И жопу не отморозь, тебе ещё рожать.

И это прозвучало так… Завирко хмыкнула и притормозила, ногами вгрызаясь в снег. Вот и оторвала, что называется, для себя кусочек… И так жалко вдруг стало себя, что нет в её жизни вот такого простого, самого обычного человека, что при случае приведёт её в чувство, вовремя назвав вещи своими именами. Маугли…

- Чёго от тебя хотели? – подлетел к Ольке пылающий жаром победы Тимоха.

- Места под солнцем, – ухмыльнулась Завирко, слезая.

- Получили? – Тимофей сосредоточенно капался в Олькином рюкзаке, отыскивая в нём ледянку.

- Конечно.

- Что?

- Каждый своё… Представляешь, он меня маугли назвал…

- Он чё, идиот слепой? Ты же девушка!

Тимофей всегда был конкретным пацаном, и ему никогда не открывался смысл метафор…

***

Спустя час или два счастливая, но ужасно уставшая детвора шагала домой. Напрямки через частный сектор от остановки. Минут десять – и они дома. Зимой быстро темнеет, и теперь то тут, то там в домах вспыхивали, переливаясь, оконные гирлянды, радуя прохожих праздником.

-Ах! – восхищался детский сад.

Впереди из открытой «бехи», припаркованной возле новых двухэтажных хором, неслась громкая музыка и слышались возбуждённые мужские и женские голоса.

Глава 7 Самбо белого мотылька

В течение месяца Олька ещё пыталась с Анькой поговорить. Потом махнула рукой, потому что подруга исчезала, ускользала, таяла на горизонте всякий раз, как Олька появлялась на её пути. И даже тот факт, что жили они в одном подъезде пятиэтажного дома, не помогало Завирко увидеться с Анькой, как ни старалась.

Вернее, она видела Виноградову. Но всякий раз со спины. Создавалось впечатление, что Анька разрабатывала целые коварные планы только для того, чтобы не встречаться. В школе они тоже перестали разговаривать. И Анька впервые за 11 лет их совместного обучения пересела на последнюю парту у окна.

- Вы чего, поссорились? – интересовались любезные одноклассники.

- Нет, – всегда отвечала Олька, – просто Ане нужно больше света и воздуха, а то зрение в последнее время подводит, да и здоровье мозга, в целом, шалит.

Анькину версию происходящего одноклассники Ольке не озвучивали. Всё знали, что у Завирко тяжёлая рука.

А между тем все готовились к ЕГЭ. Олька теперь зубрила школьную программу днями и ночами, потому как денег на поступление не было и надо было рассчитывать только на бюджет.

В семье с пониманием отнеслись к этому, и мать с отцом, вдруг вспомнив, что, собственно, родители детского сада они, а не Лёля, проявили в кои-то веки небывалую сознательность: взяли все заботы о детях на себя. Тем более, что Лёля деньги от подработки (Завирко разносила почту на полставки вот уже два года) продолжала отдавать в семью. Николай Степанович даже косицы Леське и Оксанке поутру заплетать научился и сам маленькие платьишки гладил.

Тимку, благодаря Олькиной настойчивости, в конце января определили в хоккейную команду шестой спортивной школы. И тренер, не переставая, удивлялся, как такой редкий талант мог дома прозябать без перспективного приложения. Денег на амуницию будущей звезды хоккея выделил щедрый неизвестный спонсор.

Новости о Нюрке затихли. Но всё равно, то тут, то там приносились к Завирко. Тимоха, который теперь возвращался с тренировок поздно вечером, сообщал Ольке периодически, что Нюркин хахаль зажимает её не по-детски под лестницей в подъезде. Мол, все знают. И тётя Шура ругалась Нюркиной матери, что та вырастила паскуду и лахудру, которая вонючими презервативами всю лестницу в подъезде загадила. А сестрёнки шептали по секрету, что тёти Нюрина мать выкинула бабе Шуре ночью под дверь мусор и дверь говном измазюкала. В общем, война и немцы!

Ольке слушать всё это было больно. Но ещё больнее было видеть, как тускнеет свет над Анькиной фигуркой, похудевшей за месяц килограммов на десять. Не меньше. Ничего хорошего с подругой не происходило. И Олька могла дать руку на отсечение, что это так. Пару раз Завирко снова пыталась в школе подойти к Виноградовой, но та вспыхивала и уносилась прочь. Интересовалась Олька и у Сашки Шпаликова, что происходит. Но тот лишь злился:

- А я знаю?!

- Ты всё знаешь! – не отставала она, но Шпала молчал и держался, как партизан в застенках гестапо.

И Олька чувствовала с невероятной беспомощностью, что мир одной конкретной, хорошей девочки катится со всей скоростью в тартарары…

Ещё у неё оставалась призрачная надежда, что в мае придёт из армии Витька и всех, кого следует, отмудохает. И Аня вновь начнёт улыбаться. Как прежде… Но узнала перед самым «последним звонком» от бабы Шуры, что Витька подписал контракт и остался служить в армии ещё на несколько лет. Абзац!

***

Как-то внезапно закончился учебный год. Страшное ЕГЭ осталось позади, и прекрасным июньским вечером Завирко собиралась на выпускной бал. Надевая первое в своей жизни вечернее платье, купленное в дорогом магазине, завивая в королевские локоны свои роскошные пшеничные волосы, доросшие почти лопаток, застёгивая на узких щиколотках замочки золотистых босоножек на высокой тонкой шпильке, Олька чувствовала себя как никогда – хозяйкой жизни.

Ксанка с Леськой, сидевшие тихими мышатами на диване, следили за Олькиным превращением, распахнув глазёнки. Умиление, восторг, оцепенение, радость – чего только не было в их глазах! И это «что-то» превращало обычные сборы в сказку. Пару раз забегал в комнату, чтобы «заценить замес», сильно подросший за год в своём мужском спортивном коллективе Тимоха.

- Ващееее! – искренне, со сдержанным восторгом цедил он.

И Олька понимала, что жизнь, наконец, удалась.

По случаю вручения аттестата мать с отцом тоже прикупили по выходному туалету и теперь смотрелись вполне себе прилично.

-Мам, не знаешь, тётя Галя с Анькой идёт на вручение или опять в ночную?

- Я про энтих тварин и знать ничего не собираюсь! – поджала губы мать.

И Олька предпочла больше вопрос не поднимать. Зачем портить такой чудесный вечер?! Когда семейство Завирко вышло из подъезда, их встречал весь вечерний бомонд.

-Николай Степаныч! Да ты орёл! Людмила – прям отки помолодела! А Лёлюшка у вас – красавица, каких поискать! И умница! – хвалили вслед соседки.

-Ага-ага! Хороша!

Что называется, красная дорожка состоялась. Не хватало, правда, папарацци, но за них вполне сошёл Тимоха, щёлкнувший принарядившееся семейство на старенькую «мыльницу».

В потрёпанном зале родной школы семья Завирко разместилась довольно быстро, но Олька всё никак не могла успокоиться и крутила головой, пытаясь отыскать Анютку. И даже, когда началось торжественное вручение, она ещё беспокойно ёрзала.

Глава 8.Лютики-цветочки у меня в садочке.

Когда в жизни начинает ни с того, ни с сего «крупно фартить», ты сразу и не веришь, ждёшь подвоха. Все вокруг Ольки утверждали, что по одному простому ЕГЭ ей на бюджет не пройти.

- Место в вышке покупать надо! В приёмной комиссии знакомых искать! – убеждали громко дворовые сплетницы. – А то протелясси, Олюшк, – и пролетишь!

- Мне на заочку баллов хватит! – хмыкала Завирко и гордо проходила мимо.

Но сердечко тревожно ёкало, потому как поверить в справедливость очень трудно русскому человеку, пережившему девяностые. Везде продажные твари мерещатся! И не только мерещатся…

Поэтому, не очень дожидаясь результатов рейтингованного зачисления в вуз, Завирко стала искать себе занятие.

- На хорошую работу тольки через постель берут! – опять учил дворовый старпёрский бомонд.

И Завирко, готовясь к собеседованию, наглухо застегнула строгую белую блузку и выбрала длинную узкую юбку с пионерским разрезом. Образ, не предполагавший никакой фривольности. Как ей казалось. Потому что спустя какое-то время её чудесный синеокий шеф Роман Владимирович признался, что более соблазнительного лука, что был на Завирко в тот день, и придумать себе было невозможно. Вот так! Всё-таки Завирко не вполне отдавала себе отчёт о своих волнительных формах, что дала ей матушка природа.

- Вы меня берёте? – ещё раз уточнила Олька у секретарши. – У меня ведь даже диплома нет. И я даже не знаю, поступила ли.

Секретарша посмотрела на неё поверх очков и громко так, чтобы все слышали в офисе, прокричала:

- Роман Владимирович! А мы точно эту маргиналку берём или прикалываемся?

- Прикалываемся! – сверкнул белозубой улыбкой, выходя из кабинета Савёлов.

Его яркие глаза с длинными ресницами подмигнули насмешливо. И Олька Завирко, растеряв где-то понимание реальности, не на шутку испугалась. Что значит «прикалываются»?! И, видимо, этот реально сильный испуг отразился-таки на юном личике, что секретарша, подкатив глаза к небу, выдала:

- Роман Владимирович, в следующий раз давайте отбирать персонал с чувством юмора, а то перепуганные Беляночки с Розочками напрягают.

- Ничего, – Савёлов галантно подал Завирко её сумку вместе с маленькой пластиковой карточкой, – Ольга Николаевна не производит впечатление существа дебильного, так что спишем её аффективное поведение на недостаток информированности и шлейф предубеждений.

Твою мать, а по-русски они выражаться умеют?!

- В девять начало рабочего дня. Не опаздывайте! – шикнула сквозь зубы строгая секретарша.

- До скорой встречи, Ольга Николаевна! – мазнул напоследок патокой синеокий начальник.

Завирко не помнила, как выходила из ГродинКи, но страшное напряжение отпустило её только на первом этаже. Выдохнув не с первого раза из лёгких железный кол, Олька решила отпраздновать первую большую победу гениальной покупкой. Тем более цветочный магазин был в шаговой доступности. Так у Ольги Николаевны появился в палисаднике голубой Агератум неземной красоты.

***

Первый рабочий день запомнился надолго. Ольга, как вечная отличница, появилась за полчаса до начала. Постояла перед закрытой дверью минут десять, пока не вспомнила о пластиковой карточке. Достав из сумки белый прямоугольник с красивым вензелем «ГК», она приложила его к длинному электронному замку. Замок пиликнул, но не открылся. И Завирко запаниковала снова. Да что с ней такое!!! Ну-ка, Ольга Николаевна, отставить дрейфить! Раз-два!

К счастью, буквально через минуту подошла женщина лет тридцати пяти с убойным макияжем и такой алой помадой, что мысль про вампиров даже не показалась безумной. Красный рот оскалился:

- Новенькая? – женщина медленно оценила Ольку с ног до головы.

Завирко медленно кивнула:

- Да.

- Кто пробу снимал? – и тут же, увидев, как у Завирко наливаются кровью глаза, поправилась: – Воу-воу, пардон, мадемуазель, я имею в виду, кто вас на работу принимал– Альбер Иванович или Роман?

- Роман Владимирович!

Странная женщина подмигнула:

- Значит, нормальная! Отлично! – и добавила: – Будем знакомы, я начальница диза Анна Марковна, заходи, как-нибудь, подружимся поближе.

И она, выхватив у Ольки из рук карточку, снова провела ею по замку, а когда тот пиликнул, сразу ввела на экране четырёхзначный код. Замок щёлкнул и открылся.

- С утра недостаточно одной карты. На ночь двойная блокировка стоит. Пароль входа 3242, запоминай, красотка! – и женщина, вернув Ольке карту, потянула на себя тяжёлую дверь.

Так Завирко оказалась в Гродинке. До начала рабочего дня оставалось пятнадцать минут. Боясь что-нибудь сделать не так, Завирко уселась прямо напротив кабинета начальника на стульчик и скромно наблюдала, как заполняется фирма людьми. И сделала первый вывод, что здесь работали или гении, или сумасшедшие. Нормальных людей здесь не было по определению. Потому как общаться на таком странном языке, состоящем исключительно из полунамёков, едких метафор и острых аллегорий, могут только избранные.

- Ну что, ещё один день просрём на благо капитализма? – вопрошал бородатый, медведеподобный мужик в странной футболке с орущими инопланетянами, устраиваясь у окна.

Глава 9. Неба утреннего стяг! В жизни важен первый шаг!

Когда Олька второго августа принесла домой две радостные вести: весть о зачислении на бюджет заочки и первую зарплату – родители плакали от счастья, что Господь проявил милость и сподобил их родить такую умницу.

Надо сказать, что вообще в семействе Завирко наблюдался какой-то необыкновенный подъём. В Олькино отсутствие в доме начал нехило рулить Тимоха, у которого тоже оказалась счастливая рабочая жилка, и пацан, подписав единовременный контракт с местным магазином спорттоваров «Здоровяк», теперь красовался на рекламных плакатах города, сияя залихватской щербатой улыбкой с подписью «Чтобы бить крутой голяк, закупайся в «Здоровяк». Очень поэтично получилось, согласитесь. Высококультурно!

Олеську и Оксанку отправили в маленький, но очень приличный детский лагерь «Ягодка» до конца лета, и родители занялись ремонтом. Всё-таки советскую сознательность до конца не пропьёшь!

А Олька… а Олька выказывала чудеса изобретательности. Оказалось, что фея грёз нужна всем и сразу.

Работы в Гродинке было – мама не горюй! В смысле, мама не горюйте, потому что уже поздно: ваша дочка от работы сдохла, как тот конь. Когда гродинцы всерьёз распробовали вкус ручной феи, вот тут и понеслось:

- Беляночка, сгоняй, родная, к водяным, тут рядышком – два квартала всего. Передашь им записочку. Они телефон, суки, не берут, в ад полезли, наверное. Вкрути им мозги! Пусть вернутся.

-Ольга Николаевна, Порфирьев на Летецкой уже ждёт пакет. У Вас 10 минут.

- Монблюша, тебя наша синеокая власть на Летецкую послала? Отлично! Захвати ещё заодно каталоги у Карпухи на обратном пути. Там рядом, всего три остановки проехать. Я адрес скину.

- Фейка блондинистая, купи мне колы холодненькой…Заодно. А я тебя поцелую. Чего головой крутишь? Не нужно целовать? Ладно, не буду. Останешься без подарочка!

- Прелесть моя, а что ты сегодня вечером делаешь? Свободна?! Отличненько… Загляни в полдевятого на стройку на Персоналке, найди там прораба и плюнь ему от меня в рожу. И не бойся, он девочек не бьёт…

- Кто нашу красу блондинистую ангажировал? Чего глаза прячете? Ты, Гена? Убью падлюку! Запомни: это моя корова, и я её дою! Ясно?! Ольга, нужно в банк сгонять, платёжки не прошли. Выясни! Срочно!

И такое «срочно» и «заодно» – всё вместе и без перерыва! Завирко от такой беспардонности сначала обалдела. Потом офонарела. Потом опечалилась. Но так как была она человеком ответственным, попыталась честно выполнять все сбрасываемые на неё задания. Первых две недели. Когда же к концу второй недели от вечной беготни она сбросила пять кило и у неё не осталось ни сил, ни желаний, Олька, как все нормальные девчонки, принялась горько плакать. У себя в палисаднике. «Не плачь подружке, а плачь подушке! – повторял её пьяненький батюшка–философ. Но Олька плакать подушке не любила, а вот цветочки и помидорчики всегда утешали её лучше, чем кто бы то ни был. К тому же, прополка сорняков и обильный полив всегда благотворно действовали на ум.

Вот именно тогда, яростно вырывая из земли очередной наглеющий осот, Ольга решила, что главное в жизни – это грамотное делегирование полномочий. Не успеваешь сделать сам – поручи другому!

В Гродинке перемены ощутили уже на третий день.

- Ольга Николаевна! Вы ещё здесь? – свёл брови Савёлов, глядя на невозмутимую Завирко, неторопливо разбиравшую завал на столе ускакавшей в неизвестном направлении секретарши. – Но Илецкий не будет ждать…

- Подписанные документы с синей печатью уже у Вас на столе, Роман Владимирович.

- Да?

- Да…

-Прелесть моя, сходишь ещё к прорабу, говорят, ты ему понравилась…

- Так не к кому ходить. Он ногу сломал. Теперь на больничном.

- Что случилось?

- Под велосипед попал.

- Да? Как это он так умудрился?

- Судьба…

- Монблюша, а Карпуха образцы в каталог не положил? Сгоняешь снова?

И через 10 минут:

- Монблюша, ну сгоняешь?

- Вам этих образцов хватит? – и Ольга театрально кладёт на стол стопку подписанных клочков ткани. – Да?

- Да… У тебя телепортация работает что ли? Ну, я так, уточняю на всякий случай…

Нет, телепортация у Ольги не работала. Зато Тимохина хоккейная команда с большим интересом проводила лето: шикарная игра-квест на велосипедах под названием «Дневной дозор» захватила их с головой.

Завирко с ранних лет гениально умела организовывать детский досуг!

***

Через месяц довольный начальник вызвал её к себе в кабинет:

- Есть у меня для вас, драгоценная Ольга Николаевна, весьма нескромное предложение.

Олька, которая тогда ещё нет-нет, да и впадала в грех подозрительности, на всякий случай крепко ухватилась за стул, чтобы, в случае необходимости, прорываться к двери с боем. Словосочетание «нескромное предложение» рождало в ней бурю ненужных эмоций.

Но Роман Владимирович, заразительно рассмеявшись, пояснил:

- Хотим взять вас, Ольга Николаевна, на полную ставку. Как вам наше предложение?