Бантики

Квартира, раскалённая за день солнцем, напоминала гигантскую печь. Воздух - спёртый, густой, пропитанный запахом перегретой пыли и выгоревшего лака, стоял неподвижно, будто его залили в комнаты, как расплавленное стекло. Каждый вдох обжигал лёгкие, оставляя на языке едкий привкус металла, словно во рту рассыпали ржавые скрепки.

Пот, едва проступив на коже, тут же высыхал, оставляя липкую соль. Даже тени здесь казались горячими - полосы света, падающие сквозь занавески, жгли пол как узкие лезвия. Окна, запертые наглухо, не спасали, а лишь консервировали духоту, превращая комнаты в герметичные банки с душным маринадом.

Давление в висках нарастало, пульсация сливалась с тиканьем перегретых часов на стене. Казалось, ещё немного и воздух вспыхнет, как бензиновые пары.

- Парник херов - сипло выдохнул мужчина, ощущая, как раскалённый воздух вползает в лёгкие густым смогом. Его веки подергивались от едкого пота, солёные реки которого разъедали глаза, заставляя моргать с болезненной частотой.

Пальцы нервно дёргали мокрую ткань футболки, отлипающую от спины с противным чмокающим звуком. Казалось, даже рёбра пропитались этой удушливой сыростью — каждый вдох отдавался в груди тягучей болью, будто лёгкие налиты горячим сиропом.

На шее пульсировали вздувшиеся вены, как канаты на перегруженном пароме. Даже ресницы были мокрыми - когда он зажмуривался, мелкие солёные капли впивались в глаза жгучими иголками.

Монотонное тиканье секундной стрелки настенных часов, висящих на стене у старого обшарпанного шкафа, еще больше тянуло и без того удушливо текущее время. Каждое "тик-так" утяжеляло воздух, делая его густым, сквозь который приходилось продираться, стараясь не потонуть в вязкой, беспокойной тишине. Из окна едва доносился уличный шум: проезжающие автомобили, отдаленные голоса, лай собак, но все это звучало приглушенно, словно через слой ваты.

По краю окна лениво ползала муха, иногда взлетая и вновь возвращаясь на подоконник. Мужчина проследил за ее движением с почти завистливым равнодушием, думая о том, как бы ему самому хотелось выбраться наружу, на свежий ветерок.

Мобильный телефон лежал на столе, как немой свидетель его тревог. Сердце мужчины билось так же быстро, как и его мысли, переполненные страхами и подозрениями. Он вспомнил, как вчера вечером, пряча лицо в капюшон, подошел к торговцу у метро и купил новую сим-карту. В тот момент ему казалось, что никто на свете не замечает, не смотрит и не следит, но теперь каждая мелочь оборачивалась в его сознании факелом возможной опасности.
Он потер ладонями лицо, пытаясь унять дрожь в пальцах. Каждый раз, когда глаза его падали на черный прямоугольник телефона, внутри все сжималось. Что, если они все же найдут его? Что, если их сети раскинуты шире, чем он может себе представить?

Он встал, прошелся к окну, осторожно отодвинул штору и взглянул наружу. Сердце пропускало удары при каждом случайном движении мимо проходящих прохожих. Возвращаясь к столу, мужчина сел на стул и посмотрел на телефон с новым витком недоверия. В его сознании он был уже не просто устройством, а потенциальным порталом для его обнаружения.

Молчание тянуло за собой череду домыслов и опасений, готовых в любую минуту перерасти в панику.

"Грей Вульф" – фальшивое имя, под которым он теперь существовал в сети. Будто этого достаточно, чтобы стереть себя.

Он распластался на полу, наивно ища спасения от духоты. Телефон в дрожащих пальцах обжигал кожу. Большой палец дергано скользил по экрану, раз за разом обновляя ленту - с каждым движением сердце билось чаще, глухо отдаваясь в висках.

Что-то должно было появиться.
Скоро.

Он знал.

Глаза вылавливали каждую строчку, выискивая знакомые имена, напряженно цепляясь за каждую новость. Глотали слова, перемалывали заголовки - нет, нет, еще нет...

Но это всего лишь вопрос времени.

"Найдены зверски убитыми" – рано или поздно эта фраза всплывет. Черным по белому. Официально. Окончательно.

А пока – только потные ладони, судорожное дыхание и эта проклятая пустота в ленте, которая сводит с ума.

Он снова пролистал ленту - пальцы скользили по экрану с лихорадочной жадностью, выискивая, выцеживая, впитывая каждую строчку.

Ждал.

Ждал, когда же всплывёт его имя. Или описание. Или, что страшнее, уже готовый портрет, аккуратно составленный свидетелями, с точными деталями, которые не отмыть, не спрятать, не забыть.

Но лента молчала.

Ни намёка. Ни шороха. Ни тени.

И это не успокаивало. Наоборот.

Где-то там, за пределами экрана, кто-то уже искал. Кто-то сопоставлял факты. Кто-то понимал.

Вопрос был лишь в том - сколько времени у него осталось?

Квартира дышала затхлостью, словно её никогда не проветривали. Старый паркет, потемневший от времени, скрипел под ногами, выпуская из щелей тяжёлый запах заплесневелого дерева - густой, сладковато-гнилостный, как в подвале, где годами хранятся ненужные вещи.

Мебель, покрытая пожелтевшими кружевными салфетками, пахла тем же - застоявшейся сыростью, нафталином и пылью, осевшей за десятилетия. Шкафы с помутневшими стеклами хранили в себе ароматы старых шерстяных кофт, журналов советских времён и забытых лекарств, выцветших на дне ящиков.

На подоконниках - горшки с вялой геранью. Их липкие листья собирали пыль, как паутина. Обои, пожелтевшие по швам, отслаивались углами, обнажая сырую штукатурку под ними.

Даже свет здесь казался старым - желтоватым, вялым, будто и он пропитался этой застойной атмосферой.

Он встал и прошелся взад-вперед по комнате, вспоминая детали прошлого дня. Внешне всё выглядело спокойно, но в голове закручивался настоящий вихрь опасений. Делая очередной шаг, он вдруг зацепился взглядом за свое отражение в зеркале: казалось, что в глаза ему смотрит совершенно другой человек, измученный и потерянный.

- Еще и двух суток не прошло, - внутренний голос нервировал, раздражал и без того натянутые нервы, - обязательно найдут.