Осенний ветер резал лицо Анны, когда она, крепко завязав старый платок вокруг головы, вышла из своего убогого домишки на окраине деревни. Земля под ногами была неровной, и каждый шаг отдавался в её истощённом теле. Она давно привыкла к этим бедам и лишениям, ведь лучше жить в свободе, нежели в золотых клетках, где властью облечены те, кто по праву должно было бы быть людскому позору.
Её звали Анной, хотя не всегда это имя украшало её губы. В прошлом, в те страшные годы, когда всё было иначе, она была Натальей — крепостной в зловещем имении Салтычихи. И лишь немногие знали, какую тяжесть это имя несло с собой.
Она вернулась в дом, чувствуя, как ветки деревьев за окном поют свою унылую песнь о вечной беде. Вечер опустился на её маленькую избушку, погрузив её в тягучие тени. Анна уселась на скрипучий деревянный стул, её руки, дрожащие от холода и голода, нащупали ветхое одеяло. Её взгляд затуманился, когда её одолела невыносимая усталость.
И вот, казалось, на пороге сна и яви, ей вновь привиделись те страшные годы. Веки её тяжело опустились, и она вновь оказалась в том самом месте, от которого бежала, что есть сил…
***
Кричащие вопли, истошные мольбы о пощаде разрывали тишину, врываясь в сознание. Она вновь стояла у ворот огромного имения. В воздухе витал густой запах страха и крови. Сад был заброшен, трава вырастала буйно, переплетаясь с бурьяном, словно само поместье медленно поедалось изнутри, как и те, кто находился в его стенах.
Наталья, робкая крепостная, сжимала в руках тяжёлую медную тарелку с черствым хлебом. Её одежда, когда-то сшитая искусной мастерицей, теперь была заляпана грязью и кровью — не её собственной, но ей всё равно было страшно. Она стояла на крыльце барского дома, не решаясь сделать и шаг.
— Ты снова опоздала! — раздался леденящий голос. — Наказание будет скорым и жестоким!
Голос принадлежал самой Салтычихе, хозяйке этих проклятых земель. Графиня, чья суровая внешность, словно изваянная из камня, отражала беспощадность её сердца, стояла на ступенях, высокомерно глядя на свою жертву. Её глаза, полные неумолимого презрения, сверкали в свете осеннего солнца, словно готовые испепелить тех, кто осмелится ей перечить.
— Нет! Простите, милостивая барыня, — Наталья упала на колени, её голос дрожал, как и всё её тело. — Прошу пощады, я не виновата…
Но слова словно растворялись в пустоте. Салтычиха отошла в сторону, и из-за её спины появились слуги. Эти звери в человеческом обличии, давно позабывшие жалость, схватили её за руки. Наталья закричала, но её голос утонул в оглушительном хохоте.
— Повесьте её на позорный столб. Пусть остальные видят и помнят, что случается с теми, кто осмеливается нарушить мой порядок.
Тени становились плотнее, сжимая кольцо вокруг неё. Наталья ощущала, как её кости скованны холодом, как боль пронзает всё её существо. В эти мгновения не было ничего, кроме страха и обречённости.
***
Анна вскрикнула и вскочила на ноги, её сердце билось так, будто вот-вот разорвётся. В комнате было темно и тихо, лишь свет одинокой свечи дрожал на столе, как и она сама, сжатая в комок, с трясущимися руками. Она несколько секунд пыталась понять, где находится, ощутить настоящее.
«Это был всего лишь сон», — убеждала себя Анна, но воспоминания, ожившие с такой яркостью, вновь ставили под сомнение её свободу. «Но я больше не Наталья, не крепостная… Я свободна». Слова звучали пусто, как эхо далёкого прошлого. Да, её больше никто не заставлял работать на барыню, никто не карал за малейшие промахи. Но даже свобода имела свою цену. Цена была в том, что это прошлое, что тени Салтычихи, никогда не покинут её.
Анна встала с постели и подошла к зеркалу. Её лицо, когда-то молодое и полное жизни, теперь покрывалось морщинами, отголосками прошлого, словно каждый день пережитого ужаса оставлял свой след. Она провела рукой по волосам, которые некогда были чёрными, а теперь казались совсем тусклыми, как её дух.
— Я должна продолжать, — прошептала она самой себе, пытаясь убедить хоть кого-то в этом. — Я должна жить, чтобы они не победили.
Анна открыла окно, и холодный ветер ворвался в комнату, пронизывая её до костей. Она всегда жила в этом доме, зарабатывая на жизнь трудом и стараясь забыть былое. Но воспоминания о поместье, о Салтычихе, о страхе и боли никогда не покидали её. И пусть никто из тех, кто знал её как Наталью, не дожил до нынешнего дня, она сама не могла забыть ту кошмарную тень, которая нависала над её жизнью.
Каждую ночь, ложась спать, она готовилась к тому, что вновь окажется в ужасах своего прошлого, в руках безумной графини, чьё имя по-прежнему заставляло содрогаться всех, кто хоть раз пересекался с её тиранией.
Анна вновь зажгла свечу и села за старый стол, на котором лежала лишь маленькая ветхая книга с пожелтевшими страницами. Это была её единственная ценность, реликвия прошлого, напоминавшая ей, что когда-то она была другой.
— Сегодняшний сон был слишком реален, — прошептала она, открыв первую страницу. — Но прошлое не властно над настоящим… Не должно быть властно.
Она знала, что бороться с тенями прошлого будет нелегко, но в этой борьбе крылась её свобода, её искупление. Даже если призраки прошлого будут возвращаться снова и снова, она обязана держаться, пока не найдёт способ разорвать эти цепи навсегда.
Тёплое утро разливалось над деревней, заливая всё вокруг мягким золотистым светом. Анна, как всегда, занималась своим небольшим огородом у дома. Унылые дни тянулись один за другим, не оставляя места для перемен. Но сегодня всё было иначе — в воздухе витал какой-то невидимый заряд, предвещавший встречу с тем, что давно должно было остаться в прошлом.
Она едва успела выпрямиться и вытереть пот с лица, как вдоль извилистой деревенской дороги раздался топот лошадиных копыт. Анна подняла глаза и увидела, как на изящной карете, запряжённой парой чёрных лошадей, к деревне приближался незнакомец. Он был высок, одет в дорогой, модный сюртук с шёлковыми отворотами, а шляпа с широкими полями оттеняла его лицо. Его осанка выдавала происхождение, а манера держаться ясно говорила о принадлежности к высшему обществу. Анна почувствовала, как сердце её замерло — столь знатные господа редко появлялись здесь.
Карета остановилась неподалёку от её дома. Мужчина медленно спустился на землю и направился к ней, его шаги были уверенными, словно он привык к тому, что мир подчиняется его воле.
— Сударыня, — его голос прозвучал неожиданно мягко, но с оттенком властности. — Не окажете ли вы мне помощи в одном неотложном деле?
Анна прищурилась, пытаясь лучше разглядеть лицо незнакомца, освещённое утренним солнцем. Его черты были изящными, как у дворянина, и в них угадывались характерные черты тех, кого она некогда видела в стенах барского дома. Сердце её сжалось от предчувствия.
— Чем могу быть полезна, милостивый господин? — с трудом проговорила она, продолжая наблюдать за его движениями.
— Я здесь, — продолжил он, делая шаг вперёд, — чтобы осмотреть эти земли, некогда принадлежавшие моему роду. Впрочем, меня интересует не столько состояние поместья, сколько история моей семьи. О ней я слышал много разных рассказов, но один из них особенно привлёк моё внимание... вы, может быть, знали о том, что здесь происходило несколько десятилетий назад?
Анна вздрогнула. Этот вопрос внёс в её душу тревогу, которую она пыталась забыть. Но годы, проведённые в тени былого ужаса, не могли исчезнуть так просто.
— Я живу здесь не так давно, господин, — осторожно ответила она, стараясь не выдать волнения в голосе. — Не могу сказать, что знаю всю историю этих земель.
Мужчина усмехнулся, как будто предвкушая её замешательство.
— О, сударыня, не стоит быть столь скромной. Ваш дом стоит на земле, пропитанной кровью прошлого. Вы наверняка слышали о Салтычихе? О той, что держала в страхе не только своих крестьян, но и весь округ?
Анна почувствовала, как холод пробежал по её спине. Имя Салтычихи было запретным, оно не звучало здесь многие годы, как будто само время постаралось забыть о её ужасах. Но теперь, когда оно снова было произнесено, воспоминания, что так долго томились в её душе, ожили с новой силой.
— Графиня Дарья Салтыкова, — мужчина задумчиво произнёс её имя, словно пробуя его на вкус. — О ней ходят такие легенды… Рассказывают, что она с особым удовольствием мучила своих крепостных, что её жестокость была беспредельной. Каково, должно быть, было жить под её гнётом?
Анна сжала руки, пытаясь не показать страх. Этот человек был потомком рода, который наводил ужас на весь округ. И хотя он говорил с лёгкой иронией, в его словах таилась опасная правда.
— Я не знала её лично, — наконец произнесла Анна, её голос дрожал. — Но люди здесь… Да, они рассказывают о том, что было… О её жестокостях. Многие до сих пор боятся произносить её имя.
Мужчина рассмеялся, его смех был коротким, почти насмешливым.
— Пугаются до сих пор? Вот как! А ведь всё это — лишь отголоски прошлого. Теперь Салтыковых здесь нет, и ничего, кроме воспоминаний, не связывает этих людей с теми временами. Но, полагаю, призраки прошлого всё же живы, не так ли?
Анна отвела взгляд. «Призраки прошлого», — думала она, чувствуя, как с каждым его словом оживают картины её собственной боли. Мужчина продолжил, не замечая её внутренней борьбы.
— Моё имя — Пётр Салтыков. Я последний наследник этого рода. Правда, сам не верю во все эти старые сказки и байки. Признаться, я больше интересуюсь реальными фактами, нежели страшными легендами, коими богаты деревенские старухи. Но всё же… что-то в этом месте не даёт покоя, словно здесь до сих пор витает дух Салтычихи.
Анна резко подняла голову. Его слова эхом отразились в её сознании. Она не могла поверить, что этот человек, потомок рода, столь спокойно говорил о зле, которое они принесли на эти земли.
— Господин Салтыков, — медленно проговорила она, подбирая слова, — если позволите… Люди здесь действительно верят, что зло, содеянное вашей прародительницей, не ушло бесследно. Оно осталось в этих стенах, в земле… Много лет прошло, но раны не затягиваются так просто.
Пётр прищурился, его глаза загорелись любопытством.
— Неужели вы верите в эти рассказы, сударыня? — спросил он, слегка наклонив голову. — Верите, что преступления, совершённые давно, могут продолжать влиять на нас? На эти земли?
Анна колебалась. Что она могла сказать? Рассказать ему, что каждую ночь её мучают кошмары, что её собственная жизнь — свидетельство того, как тяжело носить на себе груз прошлого? Нет, этому человеку не понять её страданий. Он пришёл сюда, чтобы удовлетворить своё любопытство, но в его словах не было ни капли сочувствия.
День клонился к закату. Огненные лучи багрового солнца пронзали низкие облака, раскрашивая небо яркими оттенками, словно сама природа предчувствовала грядущую бурю. Анна стояла у окна своей скромной избы, её руки сжимались в кулаки, а дыхание становилось тяжелее с каждым мгновением. Мысли о сегодняшней встрече с Петром Салтыковым не давали ей покоя. Всё, что она пыталась забыть, всё, что она оставила позади, вновь настигло её, врезавшись в сознание.
Как он посмел явиться сюда — последний из рода, который обрёк её семью на страдания? Как смел так легкомысленно говорить о прошлом, о проклятии, о тех страшных днях, словно это было не более чем старинная сказка? Анна чувствовала, как в груди поднималась волна гнева, такой яростный и жгучий, что он казался ей невыносимым. Она больше не могла сдерживать этот гнев, он был её единственной истинной эмоцией — и он требовал выхода.
— Как же они смеют?! — воскликнула она, не замечая, что её голос разносится по пустому дому.
Её глаза заблестели от слёз, но это были не слёзы горечи, а слёзы ненависти и решимости. Пётр Салтыков, его горделивая осанка, насмешливый тон, его холодная отстранённость от тех страданий, что её семья испытала из-за его предков… Это всё заполнило её разум. Она не могла больше терпеть.
— Вы все платили кровью и муками! А они... — её голос дрожал от сдерживаемой ярости. — Они продолжают жить, смеются, владеют землёй, которую осквернили их предки!
Анна сжала край деревянного стола, словно пытаясь найти опору в этом мире, который вдруг показался ей слишком жестоким и несправедливым. В её душе разгоралась ненависть, которая не давала ей покоя.
Она вспомнила, как её отец, тогда ещё молодой, но измученный тяжёлым трудом крестьянин, метался по ночам в лихорадке, стоная от боли, причинённой ударом плети. Её мать, бледная и худощавая, обнимала её маленькую сестру, которая умерла слишком рано от голода и холода. Анна знала, что всё это было лишь частью тех ужасов, что пережили её родные из-за жестокости Салтычихи и её потомков. И теперь её сердце было переполнено гневом. Весь её мир рушился под тяжестью этих воспоминаний.
Она подошла к полке, где стояла старая лампа, освещавшая её скромное жилище. Руками, ещё дрожащими от напряжения, она сняла лампу и, на мгновение задержав дыхание, резко бросила её на пол. Стекло разбилось с глухим звуком, а масло разлилось по полу. Это было первым знаком её гнева, знаком того, что она больше не сможет жить, как прежде.
Анна остановилась, тяжело дыша. Её глаза горели, а руки бессознательно стискивали края платья.
— Они не заслуживают прощения, — прошептала она сквозь зубы. — Никто из них. Я должна отомстить. За них, за всех нас.
Эта мысль медленно овладела её разумом, как хищник, крадущийся в темноте. Она вдруг поняла, что её жизнь теперь — не что иное, как путь мщения. Её семье не вернуть, но она могла взять свою месть, как последний долг перед ними.
Анна встала прямо, её лицо стало твёрдым, как у мраморной статуи, излучая холодную решимость.
— Если не я, то кто? — горько произнесла она. — Кто будет защищать нас? Кто вернёт справедливость на эту землю?
Она прошла к своему скромному комоду, вытащив оттуда старый, давно неиспользуемый крест. Этот крест принадлежал её матери — её последнему напоминанию о том, что жизнь должна иметь смысл. Анна крепко сжала его в руках, словно черпая из него силу. Она знала, что время пришло. Время действовать, время отомстить за всех тех, кто страдал от рук Салтыковых.
Но как? Как ей одной встать против всего рода, который на протяжении веков пользовался властью и деньгами? Как ей, бедной крестьянке, добиться справедливости?
Ответ пришёл ей неожиданно. Она вспомнила свои сны — кошмары, где жестокие сцены прошлого являлись ей с пугающей ясностью. В этих снах она видела не только страдания, но и силу, силу тех, кто противостоял Салтычихе. Были и такие, кто пытался восстать, кто хотел положить конец её безумству, но им не хватало воли и решимости. Анна не могла допустить, чтобы прошлое повторилось. Она должна была стать той, кто разрушит проклятие.
Её мысли прервал стук в дверь. Анна вздрогнула, на мгновение сомневаясь, не пришли ли за ней те, кто заметил её вспышку гнева. Но страх быстро уступил место решимости. Она подошла к двери и открыла её. На пороге стоял Иван, молодой сосед, который часто помогал ей с тяжёлой работой в огороде. Его лицо было обеспокоенным.
— Анна, ты всё в порядке? Я слышал звук… словно что-то разбилось… — спросил он, оглядываясь по сторонам.
Анна кивнула, скрывая свои истинные чувства.
— Всё в порядке, Иван. Не беспокойся. Лампа упала, ничего страшного.
Он нахмурился, заметив её трясущиеся руки, но не стал задавать лишних вопросов.
— Если тебе что-то нужно, дай знать, — сказал он, слегка поклонившись. — Мы все здесь заботимся друг о друге.
Анна закрыла за ним дверь и снова осталась одна. Но теперь она знала, что одна она не останется надолго. Её путь начался. Она больше не будет жертвой, не будет той, кто терпит и скрывается от своей судьбы.
Её гнев стал её силой. И отныне эта сила поведёт её к возмездию, которое станет её судьбой.
— Они ответят за всё, — тихо прошептала она, глядя в сторону старого поместья. — Я заставлю их заплатить за каждый миг страданий.
Первые осенние дни принесли с собой прохладу и неспешное увядание природы. Листья, окрасившиеся в багряно-золотые тона, устилали путь, словно само время готовилось к переменам. Анна, больше не ощущая себя той женщиной, какой была прежде, стояла перед зеркалом, всматриваясь в своё отражение. Её взгляд стал твёрже, холоднее, а губы сжаты в решительной линии. Она знала, что прежняя жизнь осталась позади, что путь, на который она вступила, требует иного облика, иного имени.
— Лариса… — прошептала она, словно пробуя новое имя на вкус. — Отныне я Лариса.
Имя, которое не будет напоминать о страданиях и нищете. Имя, которое никто не свяжет с тем, что когда-то было. Теперь ей предстоит новая жизнь, и эта жизнь начнётся в Санкт-Петербурге, сердце империи, где потомки Салтыковых ведут свои праздные дни, наслаждаясь роскошью и властью.
Её руки легко подняли простую сумку, в которую она сложила лишь самое необходимое. Старое платье, лишённое всякой утончённости, она оставила на кровати, не желая брать его в новое будущее. Оно напоминало о нищете и трудностях, о рабстве, которому она больше не подчинится. Анна достала из шкафа новый, пусть и скромный, но чистый и аккуратный наряд. Её одежда теперь не должна вызывать подозрений, а новая маска — стать убедительной.
Тихий стук раздался у двери. Это был Иван, её верный сосед, который согласился отвезти её до ближайшего почтового тракта. Лариса взяла последний взгляд на свою избу — маленький дом, что был её пристанищем, её клеткой и её прибежищем одновременно. Но она знала, что больше сюда не вернётся.
— Анна… то есть, Лариса, готова ли ты? — неуверенно спросил Иван, когда она вышла на порог.
— Готова, Иван. Благодарю тебя за всё, что ты для меня сделал, но отныне я пойду одна, — ответила она твёрдым голосом, в котором чувствовалось что-то новое — холодная уверенность.
Они молча двинулись к телеге, где, заложив лошадей, Иван помог Ларисе сесть. Путь к почтовому тракту был коротким, и каждое мгновение этого короткого путешествия она ощущала, как её жизнь постепенно меняется, как уходят последние нити, связывавшие её с прошлым. Вскоре они добрались до тракта, где ждала почтовая карета. Лариса ещё раз поблагодарила Ивана, легко поклонившись ему, и села в карету, отправлявшуюся в Санкт-Петербург.
***
Ветер, пронизывающий улочки столицы, был резким, словно дышал холодом с Балтийского моря. Санкт-Петербург встретил Ларису блеском фонарей и шумом городской жизни. Узкие улочки, вымощенные камнем, заполнили её слух скрипом колёс карет, стуком каблуков и гомоном людей. Массивные здания, построенные из мрамора и камня, поднимались над городом, словно нависали над жизнью обитателей, придавая всему строгий и величественный вид. Этот город, кажется, дышал властью, богатством и роскошью. Здесь обитали те, кто забыли о страданиях своих крепостных, живя в довольстве и праздности.
Лариса остановилась у одного из таких величественных домов, что выстроились вдоль Невы, будто стражи могущества империи. Она знала, что здесь живут потомки рода Салтыковых, тех, кто когда-то правил её жизнью, кто обрёк её семью на страдания. Она наблюдала за домом, стоя в тени одного из деревьев, растущих вдоль улицы, её сердце стучало в груди, но не от страха, а от решимости. Отсюда и начнётся её месть.
— Говорят, этот дом принадлежит князю Петру Салтыкову, — произнесла одна из прохожих дам, беседуя со своей спутницей.
— О, я слышала, что этот род ведёт свою историю от той самой Дарьи Николаевны Салтыковой. Страшная была женщина, не правда ли? Но сейчас её потомки известны своей щедростью и мягким нравом. Похоже, времена меняются, — с лёгким смехом ответила другая дама, скрыв своё лицо веером.
Лариса вслушивалась в их разговор, сжимая края своего плаща, пытаясь скрыть ненависть, вспыхнувшую в её душе при упоминании Салтычихи. Щедрость? Мягкий нрав? Они смеются над тем, что было. Они забыли о всех тех, кто пострадал, как и её семья. Но она не забыла. И она не позволит, чтобы они продолжали жить в безмятежности.
Лариса направилась к небольшому трактиру, находившемуся неподалёку от Невского проспекта. Здесь она сняла себе скромную комнату, чтобы не привлекать лишнего внимания. Хозяин заведения, грузный мужчина с короткими седыми волосами, проводил её наверх, бросив любопытный взгляд на её лицо.
— Молодая госпожа откуда-то из провинции, верно? — спросил он, поднимаясь вместе с ней по узкой лестнице.
— Да, из деревни подальше отсюда, — ответила Лариса, стараясь, чтобы её голос звучал ровно. — Приехала по делам.
— Много таких у нас бывает, — ухмыльнулся трактирщик. — Ну что ж, комната простая, но чистая. Коли что понадобится, зовите.
Лариса кивнула и закрыла за ним дверь. Она подошла к окну, откуда открывался вид на тихую улочку. Город был полон движения, жизни, но она чувствовала, что для неё это место стало ареной для будущего сражения. Теперь она — Лариса, женщина с новой судьбой, и она сделает всё, чтобы воздать по заслугам тем, кто обрёк её на эти страдания.
Она медленно опустилась на стул, её мысли неслись к родному дому, к тем ужасающим картинам, что она видела во сне. И теперь всё это соединялось в единую линию — линию, которую она проложит сквозь этот город, чтобы отомстить.
Её гнев был как пламя, которое с каждым днём разгоралось всё сильнее. И она знала, что однажды этот огонь поглотит тех, кто продолжал жить на крови и страданиях её предков.
Величественный особняк Салтыковых, что возвышался на одной из тихих улиц Санкт-Петербурга, был истинным отражением богатства и влияния, накопленного за века. Его фасад, выложенный белым камнем, словно сиял в лучах осеннего солнца, которое уже склонялось к закату. Тяжелые двери, украшенные искусной резьбой, открылись, и изнутри вышел молодой человек — Пётр Салтыков. Его строгие черты лица, высокие скулы и слегка прищуренные серо-зеленые глаза отражали не только уверенность в себе, но и некий скрытый внутренний конфликт.
Пётр всегда был человеком, живущим по правилам. Его жизнь казалась ему чётко очерченной линией, которую ему предстояло пройти, но последние несколько недель принесли с собой смутное беспокойство. Странности, казавшиеся сначала мелочами, начали складываться в пугающую картину. Череда загадочных несчастий, мистические тени прошлого, словно тянущиеся за ним, стали преследовать его и его семью.
Он медленно прошёл по коридорам особняка, останавливаясь перед портретами своих предков. Дарья Салтыкова, грозная и величественная, стояла на одном из них, смотря на потомков тяжёлым, почти пронизывающим взглядом. Каждый раз, когда Пётр проходил мимо её портрета, его охватывало чувство необъяснимого холода. Как будто даже после смерти её влияние не исчезло.
Войдя в гостиную, Пётр заметил свою сестру Елизавету, которая сидела у окна, склонив голову над книгой. Свет от окон, проникавший сквозь тяжёлые бархатные шторы, осветил её лицо. Елизавета была почти точной противоположностью своего брата: тонкие черты, мягкий взгляд голубых глаз, всегда исполненных задумчивости и лёгкой грусти. Она обладала природной грацией, но в последнее время её облик изменился. Бледность, усталость и постоянное напряжение сделали её облик болезненно хрупким.
— Пётр, ты снова стоишь у портрета нашей бабушки, — заметила Елизавета, не поднимая головы. Её голос был тих, почти приглушён.
— Да… Её взгляд будто преследует меня. Не могу избавиться от ощущения, что что-то не так, — ответил он, подходя к сестре и садясь напротив неё. — Последние события меня беспокоят. Сначала смерть дворецкого, затем несчастный случай с лошадью отца. Всё это не может быть простой случайностью.
Елизавета подняла на брата усталые глаза и закрыла книгу, положив её на колени.
— Ты знаешь, о чём говорят слуги, Пётр? Они уверены, что это проклятие рода, проклятие нашей бабушки. Ты сам слышал эти страшные рассказы, не так ли? — Её голос дрогнул, и она вновь отвернулась к окну.
Пётр нахмурился. Эти слухи преследовали их семью многие годы, но до недавних пор он старался не придавать им значения. Но сейчас что-то изменилось.
— Проклятие? Я не верю в эти старые сказки, — сказал он, но его голос прозвучал неуверенно, словно сам Пётр пытался убедить в этом не только сестру, но и себя.
Тишина повисла в комнате. Только лёгкий ветерок колыхал шторы, словно невидимая рука тянулась к ним из мира теней. Пётр ощутил, как напряжение охватывает его тело, и он резко встал, не желая поддаваться этим суеверным мыслям.
— Я поговорю с управляющим. Возможно, всё это лишь стечение обстоятельств. Но мы должны выяснить, что происходит. Я не позволю, чтобы наша семья стала жертвой каких-то нелепых слухов и страхов, — сказал Пётр, направляясь к двери.
Елизавета осталась на месте, её руки дрожали. Она попыталась сосредоточиться на книге, но мысли её были далеко. Проклятие рода… Возможно, не всё было таким нелепым, как пытался уверить её Пётр. Она чувствовала, что что-то древнее, что-то тёмное преследует их семью.
***
Пётр отправился в кабинет управляющего, где его ждал Василий Фёдорович, человек, служивший их семье многие годы. Тот сидел за массивным дубовым столом, разложив бумаги и документы перед собой.
— Василий Фёдорович, — начал Пётр, закрыв за собой дверь, — что ты можешь сказать мне о последних событиях? Смерть нашего дворецкого, случай с лошадьми… Что это всё значит?
Старик медленно поднял на него глаза, лицо его было осунувшимся, усталым.
— Пётр Петрович, вы знаете, что я человек рациональный и не поддаюсь суевериям, но… то, что происходит в последнее время, начинает меня тревожить. Слуги говорят, что на ваш род наложено проклятие. А история вашей бабушки… её никто не забыл.
Пётр нахмурился.
— Ты тоже веришь в эти бредни? — с раздражением в голосе спросил он, пытаясь скрыть нарастающее беспокойство.
— Я не говорю, что верю, — медленно произнёс Василий Фёдорович, — но есть вещи, которые невозможно объяснить. Несчастья продолжают накапливаться, и каждое из них будто связано с вашим родом.
Пётр отвернулся к окну, чувствуя, как холод вновь охватывает его. Всё его существо сопротивлялось этим мыслям. Он был человеком современным, образованным, и не желал верить в мистику, которая была уделом суеверных крестьян. Но с каждым днём тревожные мысли всё больше захватывали его сознание.
— Мы должны быть осторожны, — сказал Василий, — и возможно, стоит обратиться к священнику, чтобы провести очищающий обряд. Это может помочь.
Пётр молча кивнул. Он был не готов признать это вслух, но внутри него зародилось смутное подозрение, что всё происходящее действительно связано с чем-то более древним и страшным, чем ему хотелось бы думать. Проклятие рода Салтыковых не отпускало их.
Холодный утренний ветер шептал над улочками Санкт-Петербурга, разгоняя первые туманные клубы, словно дым от далёкого пожара. Лариса, облачённая в тёмное платье, шла неспешным шагом по набережной реки Мойки, стараясь оставаться незамеченной среди редких прохожих. Её мысли были тяжёлы и полны напряжения. С недавнего времени тень проклятия, которое она так отчаянно желала навлечь на дом Салтыковых, начала становиться реальностью.
Первые слухи о несчастьях, поразивших их семью, дошли до неё через городские пересуды. Слуги, жившие в особняке, шептались о трагедиях, которые настигли дом Салтыковых. Лариса чувствовала прилив мрачного удовлетворения: её действия, хоть и не проявлялись явным образом, уже начали менять их жизни.
Она остановилась у массивных кованых ворот одного из старинных домов, где жил человек, имя которого заставляло её кровь вскипать. Иван Костомаров, человек, что некогда был доверенным лицом Дарьи Салтычихи. Его роль в тех зверствах была незамеченной, но Лариса, ещё когда была Натальей, слышала слухи, что именно этот человек был её ближайшим соратником в жестоких делах.
Она вошла в дом, прижавшись к стене, и замерла в темноте длинного коридора. В душе её вновь просыпалась ненависть, которая обжигала каждый её шаг, наполняя решимостью. "Справедливость," — думала она, искажённое слово звучало у неё в голове.
На встречу ей вышла служанка, пожилая женщина с глубокими морщинами на лице. Она едва посмотрела на Ларису, приветливо кивнув:
— Чем могу помочь вам, сударыня? — спросила она негромко, её голос был мягок, почти не различим среди шумов дома.
Лариса холодно улыбнулась:
— Я ищу Ивана Костомарова. У меня есть к нему личное дело.
Служанка кивнула и жестом предложила следовать за ней. Дом был старым, пропитанный духом прошлого, словно каждая стена хранила тени давно забытых событий. Пройдя через темные залы, они вошли в просторную комнату, где у массивного дубового стола сидел Иван. Его фигура была согнута, а глаза, хоть и тусклые от времени, всё ещё сохраняли ту же хитрость и коварство, о которых Лариса слышала в прошлом.
Иван Костомаров, теперь дряхлый старик, выглядел беспомощным, но Лариса знала, что за этим слабым телом скрываются преступления, которые он не замаливал перед Богом. Он поднял на неё мутные глаза, пытаясь вспомнить, где мог видеть её прежде, но не смог найти ответ.
— Сударыня, чем обязан вашему визиту? — его голос был сух и слаб, но всё же он пытался сохранять достоинство.
Лариса, прищурившись, сделала несколько шагов вперёд. Она едва сдерживала желание напасть на него, но понимала, что должна быть осторожной.
— Иван Костомаров, — произнесла она холодно, — вы были близки к Салтычихе. Какую роль вы играли в её жестоких деяниях?
Костомаров побледнел, словно имя Дарьи вызвало у него ужас, давно загнанный в глубины сознания. Он замолчал, пытаясь скрыть дрожь, но его руки непроизвольно затряслись. Лариса видела в его глазах страх, но понимала, что этот человек, будучи её соратником, тоже обагрил руки в крови невинных.
— Я… Я был только слугой, — попытался он оправдаться, его голос зазвенел в слабом протесте, — я лишь выполнял её поручения. Я не знал, что она на самом деле замышляла!
Но Лариса знала, что это ложь. Она видела, как его слова изменились, как в них скользила трусость. Она понимала, что его страх говорит правду: он был участником злодеяний Салтычихи.
Она окинула его холодным взглядом, и её слова прозвучали почти как шёпот, но с таким весом, что каждый звук врезался в сознание старика:
— Справедливость всегда находит своих жертв, Иван. Никто не уходит от наказания.
Старик задрожал ещё сильнее, словно понял, что перед ним стоит его судьба, которой не избежать. Лариса видела, как страх сковывает его движения, как он пытается подняться со стула, но не может — старческое тело не поддаётся.
— Вы не понимаете… я был всего лишь пешкой… — голос Костомарова сломался, он едва не плакал, но в его глазах уже горела паника, — вы не можете судить меня за то, что было!
Лариса подошла ближе и присела напротив, заглядывая ему прямо в глаза:
— Вы были не просто слугой. Вы были её правой рукой. Вы молчали, когда сотни невинных страдали. Теперь пришло ваше время заплатить.
С этими словами она поднялась и, не дожидаясь его ответа, оставила старика в ужасе. В её сердце бушевала ненависть, но разум подсказывал: она должна быть осторожной, план её мести не может быть поспешным. Жертвы, такие как Костомаров, будут лишь первыми каплями крови на пути к справедливости.
Выйдя из дома, Лариса остановилась у калитки и вдохнула свежий, промозглый воздух Санкт-Петербурга. Её руки дрожали от ненависти и напряжения, но в душе она знала: ей предстоит долгий путь, и каждый шаг должен быть выверенным, продуманным. Только так она сможет достигнуть своей цели — уничтожить весь род Салтыковых, искупая тень прошлого своей семьи.
Вперёд, за порогом её сознания, стояла великая месть. Она предвидела ужасы, которые принесёт в их жизни. И в душе её бушевала холодная уверенность — это только начало.
Густой туман окутывал улицы Санкт-Петербурга, словно покрывало, скрывающее от глаз обыденные заботы мирной жизни. Лариса шла по извилистым переулкам, погружённая в мысли. Её новое имя звучало непривычно, но оно должно было скрывать её истинную суть. Она оставила позади ту девушку, которую когда-то звали Натальей. Теперь она была Ларисой — свободной женщиной, преследующей свою цель, движимой праведным гневом.
Проходя мимо величественных зданий, Лариса вдруг остановилась. Перед её взором возник образ её прошлой жизни — та, от которой она бежала, но которая не покидала её сознание. Сердце заколотилось, напоминая о том дне, когда она, ещё будучи Натальей, вынуждена была оставить свою семью на милость судьбы.
Она присела на каменный выступ, глядя в далёкие воды Невы. Гул города стал едва различимым, уступая место воспоминаниям.
***
Тогда ей было всего четырнадцать лет, когда впервые ужасные слухи о Салтычихе начали распространяться по деревням. Вокруг имени Дарьи Николаевны уже кружились жуткие истории — мрачные слухи о пытках и издевательствах над крепостными. Отец Натальи, мужик крепкий, но умный, всегда говорил с тревогой о приближающемся зле. Он предупреждал её мать, что «Салтычиха не терпит непослушных» и что её гнев может коснуться и их.
Но слова эти не могли подготовить Наталью к тому кошмару, что обрушился на их семью. Однажды, зимним вечером, посланцы барынь явились в дом. Отец Натальи осмелился выступить против новых поборов, и это решение оказалось роковым. Их дом был сожжён, а отец убит на глазах у неё и матери.
Наталья вспомнила этот момент с болезненной ясностью. Огонь, жаркий и неумолимый, охватил их дом, пожирая деревянные стены, гудя и стоня, как демоническое пламя. Она слышала крики матери, зовущей её по имени, но что могла она сделать? Её тело было парализовано страхом, а сердце сжато ужасом. Но тогда её мать, уже отчаявшись спасти мужа, подтолкнула её к выходу, умоляя бежать:
— Наталья, беги! Спасайся! Беги, пока можешь!
Эти слова до сих пор звучали в её голове, вызывая тягучую боль. Она побежала тогда, не оборачиваясь, боясь увидеть обломки своей прошлой жизни, боясь почувствовать ещё более сильную боль от утраты. Она не знала, что ждёт её за порогом родного дома, но бежала, спасая свою жизнь. А вместе с этой жизнью бежало и её прошлое, её имя, её вера в справедливость.
Много дней она провела, скитаясь по окрестностям, пока не добралась до маленькой деревни, где её приютила старая вдова. Но вскоре и эта деревня попала под власть Салтычихи. Наталье пришлось снова бежать, скрываться, чтобы не оказаться в руках тех, кто безжалостно разрушил её жизнь.
Она долго скиталась, меняя имена и образы, пока наконец не оказалась в этом городе — новом для неё, холодном и полном контрастов. Но воспоминания о той страшной ночи преследовали её. Боль от потери семьи была нестерпимой, но это был не единственный источник её страданий. Её гнев, как тлеющий огонь, с каждым днём разгорался всё сильнее. Она не могла простить. Ни себя за то, что выжила, ни тех, кто отнял у неё всё.
Лариса обхватила голову руками, стараясь прогнать воспоминания, но они, как воронки водоворота, затягивали её всё глубже. Её мать, её отец — их образы, словно живые, встали перед ней. Она видела отчаяние на лице матери, когда та толкала её в темноту, чтобы спасти. Она видела ярость и боль в глазах отца, когда тот стоял перед палачами.
И тогда Лариса поняла, что её месть не может быть скоропалительной. Её гнев был силен, но он нуждался в управлении, в чётком плане. Она знала, что Салтыковы окружены защитой, и одно лишь желание мести не будет достаточно. Их власть и деньги давали им неуязвимость. А значит, Лариса должна была действовать хладнокровно, шаг за шагом подбираясь к их гибели.
***
Лариса поднялась, глядя на прохожих, что спешили по своим делам, не подозревая, какие демоны терзают её. Теперь она знала, что делать. Её месть не будет обыденной. Она не остановится ни перед чем, чтобы добиться справедливости. Лариса должна была узнать всё о каждом члене семьи Салтыковых, чтобы затем ударить точно в сердце.
Никто не будет забыт. Она сделает всё, чтобы проклятие коснулось каждого из них, и ни один не избежит наказания за кровь её родных.
Но для этого требовалась осторожность. Она знала, что всё должно быть рассчитано до мельчайших деталей. Одного лишь гнева было недостаточно — нужно было уничтожить всю семью, заставить их почувствовать тот же ужас, ту же боль, что испытала она.
Её мстительный план обретал форму, как некая дьявольская головоломка, в которой каждый ход и каждое действие имели решающее значение. Лариса знала: скоро придёт её час.
Они заплатят. Все до единого.
Величественные колонны особняка поднимались к серому небу, словно мрачные стражи богатства и могущества рода Салтыковых. Это был дом одного из тех, кто поддерживал Салтычиху в её бесчеловечных деяниях — Василия Павловича Рождественского, потомка одного из близких друзей жестокой помещицы. Лариса, облачённая в скромное, но изысканное платье, скрывающая свою истинную сущность под маской приветливой дамы, шла по залам этого дома с безмятежным выражением лица. Она пришла не просто наблюдать — сегодня был первый день её возмездия.
Тонкая игра слов, намёков и интриг должна была стать её оружием. Лариса понимала, что простое убийство или физическое нападение было бы неэффективным — это привлекло бы слишком много внимания. Нет, она должна была разрушить саму суть того, что делало её врагов сильными: их репутацию, их статус в обществе. Салтыковы и их окружение жили в мире, где честь значила всё. Разрушив эту честь, она нанесёт удар, от которого они не оправятся.
Особняк Рождественского был полон гостей. Лариса вошла в светлый зал, где играл квартет музыкантов. Её взгляд скользил по лицам гостей, среди которых были потомки знатных семей, давно погружённых в интриги и завуалированные оскорбления. Её глаза, холодные и пристальные, остановились на самом Василии Павловиче — человеке лет сорока, с ухоженной бородкой и самоуверенным взглядом. Он стоял среди группы гостей, наслаждаясь вниманием, словно был центром мира.
— Ах, мадам Лариса, — прозвучал вдруг голос одной из женщин, стоявших неподалёку. — Как вы очутились в нашем кругу? Я слышала, что вы нечасто бываете на таких вечерах.
Лариса плавно обернулась, поднимая уголки губ в лёгкой, почти неуловимой улыбке.
— Сударыня, — начала она мягким, но проницательным тоном, — я предпочитаю быть в тени, наблюдая за теми, кто на сцене. Иногда за кулисами видишь больше, чем на самом представлении.
Её слова, как яд, проникли в сердца присутствующих, вызывая лёгкое напряжение среди женщин, которые привыкли доминировать в таких кругах. Она заметила, как Василий Павлович бросил на неё взгляд, полный скрытого интереса. Ещё не зная, кто перед ним, он уже попался в её сети.
Лариса медленно подошла ближе, её голос был едва слышен, но каждый в этом кругу понимал, что за шепотом скрывается что-то большее. Она намеренно вела разговор так, чтобы притягивать внимание, но избегать прямых обвинений.
— Василий Павлович, — сказала она тихо, когда наконец оказалась рядом с ним, — вы, должно быть, так гордитесь своей семьёй. Я слышала, что ваш род был близок к... ммм... известным фамилиям прошлого века. Ваша доблесть и честь всегда были превыше всего.
Она замолкла на мгновение, давая словам осесть в сознании всех, кто слышал её.
— Однако, — продолжила она с едва уловимой ноткой сомнения, — недавно до меня дошли весьма любопытные слухи. Я надеялась, что вы могли бы их опровергнуть, ибо они, увы, касаются не столь приятных обстоятельств.
Лариса сделала паузу, наслаждаясь ожиданием в глазах собеседников. Они хотели знать, что она скажет дальше, даже если это грозило разрушением чьей-то жизни.
Василий Павлович нахмурился, словно не понимая, о чём она говорит, но внутри его начало пробуждаться беспокойство.
— Слухи? О чём вы, сударыня? Моя семья — пример безупречной чести. Я не знаю, какие небылицы могли до вас дойти.
— Ах, — она покачала головой, — не стоит так остро реагировать, сударь. Возможно, всё это просто сплетни завистников, которые не могут смириться с вашим положением в обществе. Но я слышала, что в недавнем прошлом ваше имя упоминалось в связи с неким инцидентом в одном из поместий. Говорят, некая женщина, служившая вашей семье, была жестоко... как бы это помягче сказать... наказана за мнимую кражу. О, конечно, это может быть лишь пересказ древних историй. Но разве не странно, что подобные истории вновь начинают циркулировать в светских кругах?
Её слова были подобны лезвию ножа, тонкому и смертельному. Она не лгала — были старые рассказы о жестокостях семьи Рождественских, но до сих пор они оставались тайной за закрытыми дверями. Лариса лишь придала им новую жизнь, вплетая их в ткань современных слухов.
Она заметила, как лицо Василия Павловича побледнело. Его взгляд метался, как у загнанного зверя, но он быстро собрался, пытаясь сохранить достоинство перед гостями.
— Вы, конечно, ошибаетесь, мадам. Моя семья ни в чём подобном не участвовала. Все эти разговоры — просто злые языки.
Лариса вновь улыбнулась, но её улыбка была холодной, как ледяной ветер.
— Возможно, — прошептала она, — возможно. Но как часто мы можем полагаться лишь на слово? Люди склонны верить не фактам, а тому, что их убеждает. Иногда одной капли сомнения достаточно, чтобы разрушить самое крепкое доверие.
Она ушла, оставив Василия в смятении, зная, что его репутация уже под угрозой. Лариса знала, каков был её план: разрушить имя, разрушить статус, заставить каждого из них страдать, так, как когда-то страдала она.
***
Дни спустя слухи уже распространились по Петербургу. Василия Павловича теперь избегали те, кто прежде желал находиться в его обществе. Его дела рушились, как карточный домик. Едва ли кто-то всерьёз верил в его вину, но тень сомнения поселилась в умах. Общество, как и прежде, было безжалостно — репутация рушилась легко, а вернуть её было невозможно.
Над дворцом Салтыковых стояла тяжёлая осенняя тишина. Ветер завывал за окнами, но внутри царила зловещая неподвижность. Листья кленов, будто кровь, обагривали землю перед мраморными ступенями. День, казавшийся столь обычным для Петербурга, обернулся страшной вестью, которая, словно клинок, пронзила сердце Елизаветы Салтыковой.
Она сидела в огромной зале, завешанной бархатными шторами глубокого малинового цвета, словно бы кровь растекалась по стенам её собственного дома. На столике перед ней стоял недопитый бокал вина, а в глазах её застыл страх. Этот страх был подобен туману, медленно обволакивающему её разум, скрывая от неё ясность мысли.
Вестник пришёл накануне. Дворецкий с бесстрастным лицом принес письмо — на нём была восковая печать с гербом старинной фамилии, её собственной. Елизавета, не ожидая ничего дурного, разломала печать и, начав читать, постепенно побледнела. Письмо сообщало о внезапной и загадочной смерти её двоюродного брата, графа Николая Салтыкова, который проживал в их родовом поместье, недалеко от Москвы.
— Моя госпожа, — голос дворецкого прозвучал, как скрип старых дверей, когда он попытался вывести её из состояния ступора. — Мне велено передать вам, что лорд Николай скончался этой ночью.
Елизавета продолжала держать письмо в руке, её пальцы нервно сжимали бумагу, как будто она пыталась удержать всё в своих руках — и жизнь, и судьбу.
— Как... скончался? — её голос, едва различимый, разнёсся по зале, словно эхом.
Дворецкий с трудом удерживал себя от сострадания, зная, что его долг — донести весть, а не утешать.
— Его нашли мёртвым в его спальне, госпожа, — сказал он ровным тоном. — Никто не может объяснить, что произошло. Врачи говорят о внезапной остановке сердца, но слухи говорят о большем...
Он замолчал, видя, как лицо Елизаветы исказилось от боли. Она резко поднялась на ноги, шагнув вперёд, словно намереваясь убежать от этой правды, но её ноги несли её не в сторону выхода, а к окну, где она застыла, глядя на мокрые от дождя улицы Петербурга.
В её сознании всплыли события последних месяцев. Сначала странные случайности, мелкие неурядицы, которые ещё можно было списать на неудачи: дела шли всё хуже, семейные отношения напряжённо рассыпались на глазах, а старый дом Салтыковых будто наполнился неизвестной тьмой. Затем случилась болезнь её отца, который впал в глубокую слабость, из которой, казалось, не было выхода. Теперь же — смерть Николая. Это было слишком.
Елизавета чувствовала, как внутри неё зреет панический страх — не простой страх смерти или потерь, а страх чего-то древнего, связанного с её семьёй. Ещё в детстве она слышала ужасающие истории о далёкой предшественнице — Дарье Николаевне Салтыковой, известной как Салтычиха. Елизавета помнила, как старухи шептались о том, что род был проклят за её зверства. Тогда это казалось детскими сказками, но теперь, когда один за другим умирают родственники, эти сказки вдруг приобрели пугающую реальность.
Она обернулась к дворецкому, её лицо было искажено страданием, но голос её вновь стал твёрдым:
— Это не просто смерть. Ты это понимаешь, верно? Что-то преследует нашу семью. Сначала отец, теперь Николай... Что будет дальше? Мы все будем по очереди уходить из этого мира?
Дворецкий низко поклонился, не зная, что сказать. Слухи о проклятии рода Салтыковых циркулировали давно, но никто не осмеливался обсуждать это вслух.
Елизавета сделала шаг назад, чувствуя, как воздух становится тяжёлым в её груди. Её пальцы дрожали, и она пыталась сдержать внутреннюю бурю эмоций. Но в её сердце уже поселилось отчаяние, превращающееся в жгучее ощущение неизбежности.
— Я не хочу больше слышать о случайностях, — тихо проговорила она, подходя к столу и сжимая в руке край письма. — Нам всем придётся встретиться с нашей судьбой. Если это проклятие... если это кара за грехи наших предков... что же, мы должны знать об этом и приготовиться.
Внезапно в двери громко постучали, и в зал вошёл молодой дворянин с серьёзным видом.
— Сударыня Елизавета Петровна, — произнёс он с поклоном. — Простите за беспокойство, но меня прислали сообщить о том, что погребение графа Николая состоится через неделю. Желаете ли вы принять участие в подготовке к церемонии?
Елизавета подняла глаза на посланника. Её мысли запутались, и она едва ли понимала, что ему ответить.
— Конечно, — произнесла она с трудом, — я поеду в Москву. Мой долг — быть с семьёй, но...
Она осеклась, чувствуя, как неведомая тяжесть давит на неё. Казалось, что этот момент — лишь начало конца, что впереди её ждёт ещё больше несчастий, как будто сама судьба шептала ей о том, что это только первый шаг на пути к раскрытию тайны проклятия.
— Уведомьте всех, что я намерена лично присутствовать на церемонии, — сказала она твёрдо, словно утверждая собственное право противостоять той невидимой тени, что витала над её домом. — И пусть никто не смеет скрывать от меня правду.
Она вернулась к окну, чувствуя, как её взгляд вновь возвращается к серому Петербургу, к этим улицам, по которым она ещё недавно ходила с чувством уверенности в своём будущем. Но теперь это будущее окрасилось в мрачные краски смерти, и Елизавета Петровна знала — её жизнь уже никогда не будет прежней. Смерть Николая была лишь началом.
Лариса стояла у окна в своем новом жилище в Санкт-Петербурге, погружённая в размышления о том, что её ждёт впереди. Холодный осенний ветер медленно проникал через щели в рамах, донося до неё далёкий шум великого города, напоминая о тревогах, притаившихся на его улицах. Лариса жила здесь уже несколько месяцев, привыкшая к смене имен и лиц, но её душа не знала покоя. Ночами её начали мучить странные видения и кошмары, которые становились всё ярче и страшнее.
В эту ночь всё казалось обычным, но когда Лариса уснула, её сознание погрузилось в иной мир, где время и пространство смешались.
Видение настигло её неожиданно — она снова оказалась в том мрачном имении, где провела свою юность. Долгие коридоры, резной камень и запылённые портреты предков... Всё казалось пугающе знакомым, но сейчас атмосфера была пропитана чем-то ужасным и неестественным. Её шаги эхом разносились по пустым залам, и каждый звук отдавался в голове, будто тысячи голосов шептали ей что-то неразборчивое.
Коридор привёл её к дверям, которые она знала — они вели в комнату, где когда-то жила сама Дарья Николаевна Салтыкова. Рука Ларисы, казалось, сама собой потянулась к двери, но когда её пальцы коснулись холодной ручки, та резко открылась сама по себе. Внутри стояла темнота, пропитанная смрадом гнили и крови.
— Лариса... — раздался шёпот из глубины комнаты. — Ты пришла за своими ответами?
Её сердце застучало, и ноги ослабели от ужаса. В темноте перед ней мелькнули фигуры — старухи в рваной одежде, истощённые крестьяне, тянущие к ней свои иссохшие руки, будто прося помощи. В их глазах читались мука и скорбь.
— Нет... — прошептала Лариса, отступая назад, но её тело словно застывало, не подчиняясь приказам разума. — Это не может быть правдой...
Одна из фигур сделала шаг вперёд. Это был мужчина в рваной одежде, с искажённым от боли лицом. Лариса узнала его — это был один из тех, кто служил Салтычихе. Его губы сжались, а глаза горели ненавистью.
— Ты, как и она, — прорычал он, приближаясь к ней. — Ты несёшь её проклятие, её грехи. Ты не избежишь судьбы рода Салтыковых!
Лариса пыталась закричать, но её голос пропал.
В комнате становилось всё темнее, и фигуры становились всё ближе, их лица искривлялись в дьявольских гримасах. Она чувствовала, как холодные пальцы касаются её кожи, проникая в её сердце, душу, разум. Страх заполнял её, душил.
И вдруг она проснулась.
Её тело было покрыто холодным потом, комната погружена в густую тьму.
Лариса быстро села на кровати, её дыхание было частым и поверхностным. Она всматривалась в темноту, пытаясь понять, где находится, и постепенно осознавала, что это был сон, всего лишь страшный сон.
Но чувство ужаса не оставляло её.
Она поднялась с кровати, обняв себя руками, словно пытаясь защититься от холода, который проник в её кости. Подойдя к окну, Лариса прижалась лбом к холодному стеклу, глядя на пустынные улицы ночного Петербурга. В её голове крутились мысли, тревожные и хаотичные.
Что, если этот сон был не просто игрой воображения, а чем-то большим? Призрак прошлого, преследующий её за грехи предков?
Она вспомнила последние месяцы — свою жизнь в бедности, свой побег и то, как взяла имя Лариса, чтобы начать новую главу своей жизни. Но вместо свободы её окружали воспоминания о жестокости и крови. Проклятие рода Салтыковых словно тень следовало за ней, и теперь она ощущала его присутствие сильнее, чем когда-либо.
Днём она могла контролировать свои эмоции, выстраивая свой план мести с холодной рассудительностью. Но ночью её разум слабел, открываясь для чего-то более тёмного и пугающего.
— Я не сдамся, — прошептала Лариса, сжимая руки в кулаки. — Я не позволю им сломать меня. Не сейчас.
Она отвела взгляд от окна и вернулась к кровати, но сон уже не шёл к ней. Лариса решила заняться делом, чтобы отвлечься. Она зажгла свечу, её мягкий свет озарил комнату, и, усевшись за стол, она развернула старую карту Петербурга, по которой отмечала важные места — резиденции потомков Салтыковых, их друзей, тех, кто поддерживал или знал Салтычиху.
Вскоре, когда её мысли успокоились, Лариса вновь ощутила знакомое чувство — это была не просто ненависть, это было что-то большее. Это был долг. Она поклялась себе отомстить, и эти видения, эти кошмары, если они действительно были призраками прошлого, не могли её остановить. Напротив, они только укрепляли её решимость.
— Если это проклятие, — проговорила она вслух, словно обратившись к самому воздуху в комнате, — я стану его инструментом. Я исполню его волю, и тогда пусть оно падёт на меня, когда я завершу свой долг.
Она медленно загасила свечу, погружая комнату в мрак, но в её душе больше не было страха. Теперь в ней кипел только холодный огонь решимости.
Пётр Салтыков, едва уловивший слабый свет осеннего солнца, пробивающегося сквозь тяжёлые бархатные шторы, открыл глаза, встревоженный событиями последних недель. Сердце его стучало в груди, словно звало к действию, к разрешению загадок, которые завладели его разумом. Трагические несчастья, преследующие его семью, начали всплывать в памяти, как мрачные тени, проникающие в каждый угол его мысли. Смерть близкого родственника, странные события в доме, непонятные шорохи и ночные кошмары, что тяготили его душу... Это не могло быть совпадением.
Он медленно поднялся с кровати, устало потирая висок. В последние дни его мысли были отравлены подозрениями, и теперь, когда новое горе обрушилось на семью, Пётр осознал, что больше не может оставаться в неведении.
— Возможно ли, — прошептал он сам себе, — что всё это — проклятие? Тень прошлого, неотвратимая и жестокая?
Слуга постучал в дверь и, получив разрешение, вошёл.
— Ваше сиятельство, всё готово к завтраку.
Пётр кивнул, не удостоив его вниманием. В голове звучал лишь один вопрос — что связывает все эти смерти с его родом?
Спустившись в столовую, он столкнулся с мрачной тишиной. Дом, некогда оживлённый смехом и радостью, теперь был погружён в уныние. Все слуги двигались, будто тени, тихо и незаметно. Завтрак стоял на столе — горячие булочки, варенье, чай — но Пётр едва прикоснулся к еде. Он чувствовал, что в этом доме больше нет мира, словно сама земля под его ногами была пропитана некой древней виной.
Слуга принес ему письмо, пергаментное и украшенное печатью. Пётр сразу узнал почерк — это было от старого друга семьи, Василия Каретникова, историка, который всегда интересовался делами предков Салтыковых. Они часто беседовали о делах древних и почтенных фамилий, но теперь Пётр чувствовал, что в этом письме кроется нечто большее, чем просто воспоминания о былом.
Он развернул письмо:
«Дорогой Пётр,
Мне известно, что в вашей семье произошли трагические события, и это привело меня к неотложной мысли — не связаны ли они с древними тайнами рода? Твоя бабушка всегда говорила о страшных временах в их семье, когда власть и кровь несли в дом Салтыковых несчастье. Я настоятельно рекомендую тебе обратиться к хроникам вашего рода, которые хранятся в старой усадьбе за городом. Там есть записи, которые могут пролить свет на происходящее.
С уважением,
Василий Каретников»
— Старые хроники, — пробормотал Пётр, — они давно уже не открывались.
Письмо напомнило ему о древней семейной библиотеке, унаследованной через поколения. Она находилась в одном из усадебных домов на окраине Петербурга, и Пётр давно позабыл о ней. Говорили, что среди книг и документов хранились не только сухие родословные записи, но и тексты, передававшиеся из поколения в поколение, полные тайн и запретов.
Не теряя времени, он принял решение: нужно отправиться туда немедленно. Надев тёплое пальто и высокие сапоги, Пётр отдал приказ слугам подготовить экипаж. Его мысли были сосредоточены только на одном — найти истину, скрытую в забытых страницах прошлого.
***
Путь в старую усадьбу был долгим и мрачным. Петербург встречал его холодным ветром, свинцовыми тучами и серыми улицами, по которым катились редкие экипажи. Город, казалось, словно отвечал его внутреннему смятению, погружая его в ещё большую тоску.
Усадьба возвышалась на краю города, мрачная, как и само её прошлое. Дом казался заброшенным, его окна были покрыты пылью, а двери скрипели под натиском ветра. Лишь редкие слуги оставались здесь, старые и преданные роду Салтыковых. Один из них встретил Петра у дверей.
— Ваше сиятельство, — поклонился старик, — как долго мы ждали вашего приезда. Дом уже не тот, что прежде...
Пётр молча прошёл в глубь дома. Он ощущал некий холод, словно сам воздух был пропитан тайной. Сердце сжималось от предчувствия чего-то ужасного, но он знал, что должен идти до конца. Старый слуга повёл его по коридорам, где на стенах висели портреты предков, суровые и гордые лица, которых время не пощадило. Лица этих людей, возможно, знали ответ на его мучительные вопросы.
Наконец, они подошли к массивной дубовой двери, за которой хранились родовые архивы.
— Здесь, — сказал слуга, открывая тяжёлую дверь, — всё, что осталось от прошлого рода Салтыковых. Может, вам удастся найти ответы.
Пётр вошёл внутрь. Комната была полна старых книг, свитков и бумаг, запечатанных в кожаных обложках. Пыль поднималась в воздух, когда он медленно шагал к столу. Его руки дрожали, когда он взял одну из самых древних книг, чёрную, со странным символом на обложке. Он почувствовал, как от этой книги веет тайной и угрозой.
— Я должен знать, — прошептал Пётр, погружаясь в чтение.
Он читал обрывки записей, дневники его предков, строки, полные гнева, страха и боли. И вдруг перед его глазами всплыли первые упоминания о Салтычихе — жестокой женщине, принесшей в род несчастье. Там были описаны её преступления, пытки и страдания, что она принесла. Но дальше шли более странные записи, намёки на проклятие, которым обернулась её жизнь. В одном из дневников был отмечен случай, когда после её смерти семья стала страдать от загадочных смертей, странных болезней и неудач.
Поздняя осень Петербурга опускалась на город, будто покров ночи, густой и зловещий. Лариса, закутанная в тёплый шерстяной плащ, медленно шла по широкой дороге, ведущей к одному из старых особняков рода Салтыковых. Её шаги едва слышно отзывались на холодных камнях мостовой, погружённых в туман. Воздух, тяжёлый от сырости и запаха гниющих листьев, проникал в лёгкие, оставляя за собой горький привкус.
Особняк, куда направлялась Лариса, был построен в прежние века, когда имя Салтыковых ещё внушало почтение и страх. Теперь же, этот мрачный дом на окраине города, казалось, словно сам стал частью тени, окутывающей древний род. Стены его высились в ночи, чернея, как злое предзнаменование, а огромные окна, некогда сиявшие светом праздников, были плотно закрыты, будто навечно запечатаны от мира.
Как только Лариса подошла к высоким, кованым воротам, её взгляд скользнул по старому гербу Салтыковых. В его линии, изящной и властной, она почувствовала дыхание веков — те же руки, которые вершили правосудие и жестокость, владевшие человеческими жизнями и душами. Сердце её заколотилось, но не от страха. В этот момент она знала, что именно здесь, среди этих древних стен, скрываются ответы на её вопросы и её месть обретёт новые очертания.
Она постучала в железные ворота, и через мгновение, словно призрак из тумана, перед ней возник старый слуга. Его лицо было глубоко иссечено временем, а глаза — тусклые, но в них таилось нечто большее, чем простая старческая усталость.
— Добрый вечер, сударыня, — его голос был хриплым, как скрипучая дверь, — вы по делу или… для иного?
Лариса кивнула, сдерживая охватившее её нетерпение.
— Я пришла узнать о прошлом вашей семьи. У вас должны быть записи или рассказы. Говорят, здесь таятся легенды, которые скрывают многое...
Старик пристально посмотрел на неё, как будто оценивая её намерения.
— Немногие хотят слышать о прошлом Салтыковых, — тихо проговорил он, — но если вы настаиваете, то следуйте за мной.
Они медленно двинулись через двор, где вековые деревья, казалось, были свидетелями множества забытых трагедий. Старый каменный фонтан, с давно пересохшими струями воды, возвышался посреди этого запущенного сада, а темно-зелёные мхи покрывали мраморные фигуры ангелов и нимф, выглядевшие теперь как гротескные хранители проклятого рода.
Войдя в дом, Лариса почувствовала гнетущую атмосферу, царящую в этих стенах. Огромный холл, с высокими потолками и увядшими картинами предков, казался мёртвым, лишённым жизни. Пламя свечей тихо потрескивало, как шёпот давно ушедших в вечность душ.
Старик повёл её по тёмным коридорам, каждый шаг которых отзывался эхом в глубине дома. Наконец, они остановились перед массивной деревянной дверью, украшенной резными узорами. На ней были выгравированы символы, знакомые Ларисе — тот же герб, что она видела на воротах, и вокруг него странные письмена, которые словно были скрыты в тени самой древесины.
— Здесь хранятся хроники, — сказал старик, — но будьте осторожны, сударыня. Эти книги знают больше, чем вы готовы узнать.
Он повернул ключ в замке, и дверь медленно распахнулась, открывая комнату, заполненную старыми свитками и пергаментами. Тусклый свет лампы едва освещал полки, на которых лежали книги, обернутые в пыль и тайну.
Лариса вошла внутрь, не испытывая страха. Её решимость была крепче, чем когда-либо. Она знала, что её путь мщения начался здесь, среди этих древних стен, и что ответы, которые она ищет, скрываются именно здесь.
Она взяла один из старых фолиантов и открыла его на случайной странице. Пожелтевший пергамент треснул под её пальцами, и из глубин времени перед ней предстала история, написанная десятилетия назад. Строки гласили:
«Говорят, что проклятие рода Салтыковых не завершилось с её смертью. Она оставила за собой след в крови тех, кто последовал за ней. С каждым поколением зло усиливается, как огонь, который раздувают ветра времени...»
Лариса прочла эти слова и почувствовала, как холодок пробежал по её спине. Проклятие. Она знала, что это не просто легенда. Её собственная жизнь была тому свидетельством. Всё, что случилось с её семьёй, всё это было неслучайно. Проклятие Салтыковых касалось не только их самих, но и всех, кто имел несчастье вступить с ними в контакт.
Старик, стоявший за её спиной, вдруг заговорил:
— Многие из тех, кто пересекался с нашим родом, исчезали бесследно. Те, кто пытался узнать правду, страдали. Проклятие — это не просто сказка. Я видел это собственными глазами, сударыня. Моя мать была служанкой при госпоже Салтычихе, и она умерла вскоре после того, как её хозяйка была арестована. С тех пор дом Салтыковых полон несчастий. Никто не живёт долго, если затрагивает прошлое этого рода.»
Лариса посмотрела на старика. Его слова лишь укрепили её решимость. Теперь она знала, что стоит на правильном пути.
— А что если проклятие — это не судьба, а просто цепь событий, которую можно разорвать? — холодно проговорила она. — Может, пришло время, чтобы род Салтыковых получил то, что заслуживает.
Старик замер на мгновение, а затем кивнул:
— Возможно. Но берегитесь, сударыня. Проклятие не щадит ни своих, ни чужих. Если вы хотите уничтожить его, то должны быть готовы к тому, что сами станете его частью.»
Эти слова не остановили Ларису. Она вышла из особняка, твёрдо уверенная, что следующий шаг — это отыскать те самые тайные связи, которые приведут её к успеху. Проклятие Салтыковых должно быть разрушено. И теперь, среди ночи, когда ветер вновь завывал, казалось, сама судьба шептала ей об этом.
Ночной Петербург сиял, как драгоценный камень в короне империи, но его блеск скрывал тёмные тени, в которых плелись интриги и готовились заговоры. Лариса шла по мостовой, словно сама ночь сопровождала её. В этот вечер её цель была чёткой — уничтожить одного из самых влиятельных аристократов, чья фамилия была связана с Салтычихой. Власть этого человека заключалась не только в его высоком положении при дворе, но и в богатстве и связях, которые он использовал, чтобы укрепить своё влияние.
Лариса научилась использовать тёмные уловки, которые Петербург так искусно скрывал под золотым покрывалом блеска и роскоши. Она знала, что сила аристократов не заключается только в положении, но и в тайных связях. И именно эти связи могли стать её оружием.
Её путь привёл к имению графа Ильина — влиятельного мужчины, который был близок к семье Салтыковых и помогал им удерживать власть в столице. Ильин был известен своей жестокостью и хладнокровием в делах. За закрытыми дверями его резиденции решались судьбы многих людей, и он никогда не останавливался перед преградами, если дело касалось его интересов.
Лариса остановилась перед массивной дверью, скрытой в тени огромных дубов. Она знала, что внутри шёл вечерний приём, на котором обсуждались важные вопросы политической интриги и стратегий. В этот вечер на карту было поставлено многое, но никто из гостей не подозревал, что среди них уже действует нечто более опасное, чем заговоры противников.
Войдя в зал, Лариса с изящной грацией двинулась среди гостей, её холодные глаза не выдавали ни одной эмоции. Она стала частью этого блестящего мира, выучив все его правила, но её истинные намерения оставались в тени. Гости наслаждались вином, обсуждая последние новости при дворе, и Лариса без труда влилась в разговоры. Её цель сегодня была — не убивать, а разрушать изнутри. Ильин был слишком могущественным, чтобы его можно было уничтожить одним ударом, но его репутацию можно было разрушить так, что он сам потеряет всё.
— Сударыня, как приятно видеть вас здесь, — голос раздался справа, и перед Ларисой предстал сам граф Ильин, высокий и статный мужчина с холодным взглядом. Его лицо было сухим, с острыми чертами, выдающими его безжалостный характер.
— И вам добрый вечер, господин граф, — Лариса сделала лёгкий кивок, её губы чуть заметно тронула улыбка. — Как я вижу, ваше имение процветает, и ваш дом, как всегда, полон уважаемых гостей. Но я слышала слухи, что не всё так гладко в делах вашего рода...»
Ильин поднял бровь, недоверчиво смотря на неё. Он не привык к тому, чтобы кто-то намекал на его дела, тем более, женщина.
— Слухи, сударыня, — его голос был полон презрения, — всегда остаются лишь слухами. Моя семья процветает, как и всегда. Те, кто распускает подобные выдумки, просто завидуют. Но позвольте мне узнать, откуда у вас такие сведения?
Лариса с лёгкостью скрыла довольную улыбку. Это был именно тот момент, которого она ждала. Теперь граф сам заинтересовался тем, что она могла предложить.
— Простите меня, граф, я не хотела вас смущать. Но если хотите знать, есть кое-что, что может потревожить вас в будущем. Может быть, мы найдём более уединённое место, чтобы обсудить?
Его глаза блеснули интересом. Он, несомненно, был заинтригован, но не мог позволить себе показать это открыто. Однако, Лариса заметила тонкую игру эмоций на его лице — это была уловка, на которую он сам попался.
Они направились в малую гостиную, подальше от праздного веселья и любопытных глаз. Лариса, как искусная актриса, знала, как вести себя с такими людьми, как Ильин. Её план состоял в том, чтобы сеять сомнения, вскрывать его тайные страхи, ведь даже самые могущественные аристократы боялись потерять репутацию.
— Граф, — её голос был тих, но весом, словно каждая фраза имела скрытый смысл, — я знаю о ваших связях с семьёй Салтыковых. И есть такие, кто хочет разрушить ваше влияние при дворе. Они знают о вашем прошлом, о ваших делах… и о тех, кому вы когда-то помогали. Сомневаюсь, что вы захотите, чтобы эти сведения стали достоянием общества?»
Ильин смотрел на неё, теперь уже напряжённо, его лицо оставалось безмолвным, но взгляд выдавал внутреннюю борьбу.
— О чём вы говорите? Я никому не позволю угрожать мне, и никто не может знать о моих делах больше, чем это положено.
— Возможно, — Лариса склонилась ближе, её глаза вспыхнули холодным огнём. — Но есть люди, готовые платить за сведения… и те, кто ждёт вашего падения. Одно неверное движение, и вся ваша жизнь превратится в руины.
Граф нахмурился, понимая, что оказался в ловушке. Он мог бы попытаться отрицать, но его сердце уже наполнялось страхом. Лариса знала, что победа за ней. Осталось лишь довести начатое до конца. Она легко соскользнула с кресла и, оставив графа в тени его собственных сомнений, покинула гостиную.
Тем временем, в руках её сообщников уже были письма, разоблачающие графа в ряде тайных заговоров. Через несколько дней эти документы всплывут на свет в нужных кругах, и вся его репутация будет уничтожена.
Лариса, шагая по залам имения, видела вокруг лишь искры золота и блеск роскоши. Но для неё всё это было лишь пустой оболочкой, за которой пряталась тьма. Теперь ещё один союзник Салтычихи был на грани разрушения. Проклятие Салтыковых должно было коснуться каждого, кто когда-либо поддерживал эту ужасную женщину.
Когда она вышла на улицу, ночь всё ещё дышала холодом, но теперь Лариса чувствовала, что её месть становится реальностью. Ильин скоро падёт, а за ним — все те, кто смеялся, когда её семья страдала. Она знала, что впереди её ждёт ещё много испытаний, но первый шаг был сделан. И ни один аристократ, связанный с этим родом, не избежит судьбы, которая их ждёт.