Батя одного хулигана

Пролог. Гаранин

Письмо пришло утром, когда в школе ещё было тихо.

Гаранин отключил телефон, разрезал бумагу ножом для писем, прочитал первые строки и застыл, уставившись на них.

«Жень…

Знаю, у меня нет права писать тебе после шести лет молчания. Но жизнь так повернула, что совесть меня всё-таки догнала. Я недавно стала мамой, и только теперь до конца поняла, как подло поступила в прошлом. Тогда мне казалось: вот он, шанс, билет в новую жизнь, ухвати его зубами и не оглядывайся. Уезжала с новым мужчиной в другую страну, с обещаниями, планами… и своим страшным секретом.

Да, у меня шесть лет назад родился ребёнок, сыночек. Он ТВОЙ, я клянусь. Всегда был твоим, потому что я никогда тебе не изменяла. Ты сам меня бросил. А потом я узнала, что беременна, и включила гордость.

Я спрятала его, как ненужную вещь, и сдала в детдом… просто потому, что боялась потерять свой счастливый билет. Хотела забыть, вычеркнуть, сделать вид, что этого никогда не было.

А теперь смотрю на свою малышку и не могу поверить, что когда-то смогла так поступить. Прости меня, если сможешь.

Нашего сына зовут Рома…»

Гаранин перечитал письмо дважды, не моргая.

Затем в третий раз, медленно, будто каждую букву приходилось проталкивать сквозь сжавшееся горло.

Он ТВОЙ сын.

Три слова, которые не вписывались ни в одну из аккуратных папок в шкафу, ни в строгую сетку расписаний, ни в железное правило: «Порядок начинается с меня».

В каком-то жутком ступоре Гаранин позвонил по номеру, указанному внизу, и услышал чужой, усталый голос через международные гудки.

Его бывшая случайная любовница говорила сбивчиво, будто бежала по ступенькам вверх: родила, поняла, что значит держать тёплую макушку ладонью, и в поздно проснувшемся материнском инстинкте её совесть наконец обрела право голоса.

Она не просила ничего, кроме одного:

- Съезди к нему, Жень... Посмотри, там ли он до сих пор. И если он там… не оставляй его. Пожалуйста!.

После разговора в кабинете повисла тяжелая густая тишина. Часы на стене отсекали ровные секунды, словно холодные капли.

Гаранин шевельнул желваками, приняв наконец решение. Затем поднялся, сдержанно кивнул секретарю:

- Я отъеду на пару часов, - и вышел в мокрое городское утро.

***

Фасад детского дома был выкрашен в радостный цвет, который почему-то выглядел немного уныло под серым небом. На площадке скрипели качели, пахло влажной резиной, манкой и хлоркой.

Вахтёрша подняла глаза, увидела дорогое стильное пальто стремительно вошедшего мужчины, оценила его походку, взгляд… и тут же вызвала директрису.

Та спустилась к нему с рекордной скоростью, не задумываясь.

- Евгений Александрович? Как же хорошо, что вы наконец… - она была моложавой и слишком приветливой. Из тех, кто давно научился обхаживать потенциальных почечителей и приемных родителей любезностью. Её голос был мягок, как плед, и липок, как леденец. - Проходите. Я так рада, что родной отец нашёлся.

Гаранин отстраненно кивнул.

Коридор был длинным. Детские рисунки на стенах: нарисованные солнышки без теней, дома без дверных ручек. В воздухе стоял неизбывный аромат гречки, стирального порошка и детского крема. Ему показалось, что пол немного пружинит под ботинками, как линолеум в старых школах.

Похоже, со спонсорами на ремонт в этом заведении туго.

- Документы мы готовы оформить в кратчайшие сроки, - продолжала директриса, ведя его, как дорогого гостя. - Я лично прослежу. Конечно, сначала тесты, опека, формальности… но вы же понимаете, когда речь о родном отце… - Она задержала взгляд на его профиле, улыбнулась. - Редко такие мужчины приходят к нам.

Гаранин взглянул на неё один раз - ровно настолько, чтобы она поняла: он слышит только то, что касается ребёнка, и отвечать сейчас на ее флирт не намерен.

- Где мальчик? - спросил он.

Ромка сидел на подоконнике группы, поджав ноги, и грыз ноготь большого пальца. Коротко стриженный, с косым упрямым вихром. На лице - въевшееся в мимику хмурое недоверие.

Он бросил взгляд на высокого мужчину в дверях, моментально отвёл глаза и ещё крепче вцепился в собственные худые колени. В комнате пахло акварельными красками; за столом неподалеку девочка старательно рисовала фиолетовую линию по белой бумаге.

- Рома, это Евгений Александрович, - сказала директриса певучим грудным контральто, непрестанно косясь на Гаранина. - Он пришёл за тобой.

- Я никуда не поеду, - сказал Ромка, не глядя. Голос у него был тонкий, но твёрдый. И отчетливо враждебный.

Гаранин стоял с перчатками в руке, слегка согнув локоть.

Он не стал спорить. Если ребёнок в шесть лет говорит „нет“, то это слово исходит прямо из сердца, которое уже успело очерстветь от недоверия к миру.

- Не обязательно ехать сейчас, - сказал он спокойно. - Я подожду.

Рома посмотрел на него исподлобья. Глаза у мальчика были серые, с темными ресницами, смутно знакомые. Гаранин всмотрелся в эти глаза и почувствовал, как внутри что-то отзывается тихим, болезненным щелчком. Шесть лет назад он не думал о том, что в чужом отеле, за шторами, пахнущими дорогим спреем, может начаться чья-то жизнь. Тогда всё было просто: краткая слабость, равнодушное «пока» и память, задвинутая в дальний ящик подсознания.

А теперь этот ящик раскрылся, и в нём сидел мальчик с синяком от падения или чьего-то удара по коленке.

Помолчав, Гаранин спросил:

- Как насчет того, чтобы только посмотреть, куда мы поедем? Не навсегда. В любой момент скажешь «стоп».

- А если мне не понравится? - спросил Рома.

- Скажешь, - ответил он.

Директриса улыбалась слишком широко.

- Евгений Александрович, разрешите пару бумаг… - Она аккуратно коснулась его локтя, как бы случайно. - Мы можем всё оформить буквально сегодня. Для вас - в особом порядке. Я лично могу подъехать к вам после работы и привезти все необходимые документы…

Пролог-2. Гаранин

Ромка быстрым шагом сорвался в его сторону. Когда он приблизился, старший мальчишка полез в карман и достал что-то из кармана.

- На, - сказал он просто. - Это тебе. На память.

Пока хромоногий с ожогом что-то говорил вполголоса Ромке, явно стараясь того убедить не отказываться от шанса жить с родным отцом, Гаранин наклонился к директрисе и спросил:

- Кто это?

- А? - Она моргнула, запоздало переключаясь с его мужественного профиля на мальчишку. - Этот? Наш вечный отказник. С пожаром беда была… родители в деревне напились и дом спалили по неосторожности. Родственников нет. Мы его в семь забрали, сейчас уже десять. Приёмные родители таких не выбирают… - она понизила голос, кивая на ожог и лёгкую хромоту, - сами понимаете, пропащий вариант.

Слова упали легко и привычно, как мусор в корзину.

«Пропащий вариант».

Гаранин заметил, как у мальчишки дрогнул уголок рта - он всё слышал. Конечно, слышал. Директриса улыбнулась и тут же снова придвинулась вплотную:

- Зато у нас есть случаи совершенно чудесных историй! Вы же понимаете, Евгений Александрович, мальчик Рома - совсем другое дело. Родной отец, сильные руки, правильное воспитание…

Гаранин перевёл взгляд на угрюмо вернувшегося к нему Ромку. Тот спрятал вещицу "на память" в кулак, сунул руку в карман и смотрел вниз, на свои ботинки. А другой мальчишка стоял прямо, как на линейке, и смотрел на него с тоскливой грустью бездомного щенка, привыкшего к пинкам окружающих.

- Мы готовы подписать всё сегодня, - сказала директриса, - если вы…

- Подписывайте, - прервал ее Гаранин. - Всё, что нужно.

Директриса вспорхнула с места, словно именно этих слов ждала, и уже через десять минут бумаги были собраны в аккуратную папку. Её руки скользили по столу слишком близко к его рукаву, улыбка становилась всё мягче, но Гаранин смотрел только на дату внизу листа и подпись, которую оставлял чётко и быстро.

Во дворе пахло мокрым асфальтом и дымом. Рома сел на заднее сиденье, упрямо глядя в окно. Гаранин захлопнул дверцу и включил зажигание. Двигатель заурчал, но тишина между ним и ребёнком давила сильнее любого шума.

Взгляд скользнул на зеркало, где отражалась мрачная детдомовская арка… и где его замкнуто-враждебный сын сжимал в кулаке что-то так крепко, будто хотел стереть это в пыль. А тот хромой мальчишка с ожогом на лице стоял у ворот и смотрел машине вслед. Не мигая.

Ромка продолжал смотреть в окно с таким мрачным выражением, будто за стеклом видел мир, в котором для него не было, нет и не будет места рядом с отцом. Никогда. И в этой тишине Гаранин невольно подумал: «А вдруг я уже опоздал быть для него отцом? Не похоже, чтобы он хоть немного был рад тому, что я появился в его жизни…»

Гаранин перевёл взгляд на дорогу, почувствовав тяжесть этой мысли и, привычно пряча эмоции за внешним спокойствием, включил зажигание.

Машина вырулила на главную столичную трассу.

Телефон коротко пискнул, вырывая его из раздумий. На экране мигнула новая смс от директрисы:

«Евгений Александрович, как насчёт того, чтобы поужинать сегодня вечером в ресторане и обсудить всё более… подробно?»

Он чуть заметно усмехнулся, вздохнул и одним пальцем ответил коротко:

«Да. После работы.»

Почему бы и нет? Нынешняя любовница в последнее время слишком явно намекала на кольцо, хотя с самого начала у них был договор: никаких обещаний и обязательств. А новая кандидатка только что сама напрашивалась.

Иногда проще попробовать новое, чем объяснять старому, что он не из тех, кто меняет правила ради женщин.

Глава 1. Переезд

Лина

Такси остановилось у серого девятиэтажного дома, и я первой выскочила наружу. Не то чтобы торопилась… скорее как-то нелепо опасалась, что водитель сейчас тронется и увезёт нас вместе с коробками обратно на вокзал.

- Саша, аккуратно, - я подала руку дочке.

Она, как всегда, выскочила с рюкзаком наперевес, будто это не рюкзак, а парашют за спиной. Смешные хвостики подпрыгнули, а глаза загорелись.

- Мам, это правда наш новый дом? - спросила она, указывая на облупленный подъезд с новенькой металлической дверью.

- Ну… временно наш, - поправила я, стараясь звучать уверенно.

Временно…

Это слово, которое вечно преследовало меня последние полтора года. Временная работа, временное жильё, временные решения. Только дочь не временная.

Поднявшись на третий этаж и запыхавшись (конечно, лифт в этом доме был сломан, как и всё хорошее в моей жизни), мы вошли в съёмную двушку. Пахло свежей краской и ещё чем-то резким. Похоже, хозяева только что выветривали аромат чужих жильцов.

Комнаты встретили нас пустотой. Голые стены, пара шкафов, диван, который наверняка видел больше семейных драм, чем московский театр. Саша распахнула руки и закружилась в пустой комнате.

- Мам, тут можно кататься на роликах! - радостно сообщила она.

- Ну да, и ещё устраивать гонки на табуретках, - не удержалась я от сарказма.

Она рассмеялась, и смех эхом отразился от голых стен. На секунду мне показалось, что чужая квартира вдруг волшебным образом ожила от смеха ребёнка.

Я опустилась на край дивана, вытащила из сумки блокнот и автоматически прикинула бюджет.

Цифры выглядели, как зубы акулы: аренда - один гигантский кусь, еда - второй кусь и одежда - не менее приличный кусь. Зарплата учительницы начальных классов в столице на фоне этих откусываний казалась скорее щепоткой сахара, чем спасательным кругом.

Ничего, протянем. Главное - у Саши будет новая школа, новые друзья и развитие. А я… я потом как-нибудь.

Я постаралась не вспоминать о том, что всё вот такое «потом» у меня обычно означает «никогда».

В памяти вспыхнуло лицо бывшего мужа. И его вечная отговорка: «Ты же понимаешь, это было случайно, она ничего для меня не значит, Лина… ну, зай, ну прости…»

Случайно изменил… тоже мне. Если бы он так случайно постирал мои белые блузки с дешевым красным полотенцем, результат был бы тот же: грязное месиво. Кому как, а терпеть такое я не стала. Испорченным вещам не место в нашей с дочкой жизни. Тем более и папаша из моего блудливого бывшего мужа был так себе.

Я тряхнула головой и выгнала воспоминания из мыслей. Новая жизнь - новая страница. Пусть прошлое останется в прошлом.

- Мам, а завтра я уже в школу пойду? - спросила Саша, повиснув у меня на шее.

- Завтра оформим документы, - я нежно поцеловала её в пушистую макушку. И очень постаралась, чтобы мой голос звучал бодро. - А там посмотрим,

Утро в столице началось с того, что я гладила белую блузку, а Саша гоняла по квартире с новым пеналом, проверяя, все ли карандаши на месте. В столице даже карандаши казались важнее, чем в провинции: здесь ими рисуют не просто солнце, а, возможно, будущее.

Мы вышли на улицу и сразу угодили в поток спешащих кто куда людей. Кто-то спешил в костюмах с папками, кто-то тянул детей за руки, кто-то уже ругался в телефон. Столица не давала приезжим провинциалкам и шанса замереть, чтобы спокойно подумать. Если не идёшь - тебя снесут.

Саша восторженно тараторила, пока мы приближались к школе.

- Мам, смотри, какая огромная! Прям как замок! - она ткнула пальцем в современное здание со стеклянными вставками.

- Ага, - улыбнулась я, хотя внутри сжалось. Мне школа показалась не замком, а крепостью, которую нужно будет штурмовать каждый день.

Мы подошли к секретарше - строгой женщине с очками на кончике носа. Лоб её блестел от пудры, а губы сжаты в тонкую линию, будто сама жизнь заставила её быть вечным фильтром на пути к начальству.

Она мельком глянула на меня поверх стёкол, как будто измеряла линейкой: достаточно ли я учительского вида, чтобы переступить порог кабинета. Я сразу почувствовала себя девочкой с тетрадкой в руках, которая вот-вот получит замечание за плохой почерк.

- Новая сотрудница? Фамилия? - сухо спросила она, не двигая ни одной лишней мышцей на лице.

- Крылова… Ангелина Андреевна, - выдохнула я.

Женщина кивнула так, словно галочку в журнале поставила, и пробормотала:

- Директор Гаранин Евгений Александрович ждёт вас в кабинете.

Я не ожидала, что простое имя ударит по нервам, как током. Заставила себя держаться ровно, хотя сердце тут же ухнуло в пятки, а горло пересохло.

Холодный. Требовательный. Брутальный.

Вот какие слухи о нём я уже слышала, когда оформляла документы ещё в августе. Говорили: «непрошибаемый», «строгий, но справедливый», «на женщин даже не смотрит». Тогда я посмеялась. А сейчас не смешно.

Главное - не показывать ему, что мне страшно. Я же взрослая женщина, мать первоклассницы, а не девчонка-практикантка с косичками. Я умею и улыбаться уверенно, и разговаривать ровным голосом, и держать осанку. Просто почему-то именно сейчас всё это умение превратилось в труху.

Кабинет директора оказался просторным и холодным, словно специально вычищенным от всего лишнего. Ни одной фотографии, ни одной безделушки, только рабочая машина. Массивный стол из тёмного дерева, аккуратные стопки бумаг, пара кожаных кресел и часы на стене, тик которых слышался слишком отчётливо.

Запах кофе - терпкий, с горчинкой, - смешивался с дорогим парфюмом. Мужским, строгим и сдержанным, как и сама атмосфера здесь. Каждая деталь словно кричала: «Здесь играют по правилам. Твоим чувствам тут места нет».

Я шагнула внутрь, и Гаранин повернул голову от окна, где он стоял, сложив руки за спиной с властной небрежностью.

1.2

На секунду показалось, будто меня поймали прожектором. Настолько он меня ослепил. А его взгляд прожёг до костей.

Высокий. Широкоплечий. Атлетически сложенный, без этой дешёвой показной накачки, которая бывает у мужиков из тренажёрки. Каждое движение - отточенное, сдержанное, будто он всегда знает, что делает и зачем. Тёмные волосы коротко подстрижены, а на висках уже легла серебристая дымка: едва заметная, но почему-то делающая его не старше, а опаснее.

Опытнее.

Привлекательнее настолько, что хочется отвернуться, но не получается.

У него был какой-то особый холодно-проницательный взгляд. Причем такой жёсткий, что невольно хотелось пригладить волосы и проверить, всё ли застёгнуто, всё ли прикрыто. Казалось, что он видит этим своим рентгеновским взглядом каждую складку на блузке, каждую мою косточку, каждую мысль, которую я сама не осмеливаюсь признать.

Я машинально разгладила подол юбки. Сердце билось так громко, что можно было не слушать тиканье часов на стене - оно отбивало ритм внутри меня.

Во взгляде директора не было ни капли теплоты. Ни намёка на любопытство, даже простого человеческого интереса. Но именно это и притягивало в его тёмных глазах-омутах

Что ж... он действительно красавец, как и говорили.

Но не тот, от чьего лица печатают календари и выкладывают фоточки в соцсети. Нет. Эта красота не для витрин. Она была живая, тяжёлая, как железо, давящая и властная. Красота, которая сразу даёт понять: приблизишься - сломаешься. Глядя на неё, хотелось не любоваться, а прятаться, несмотря на то, что глаза сами цеплялись за каждую деталь его мужественной внешности. Уж слишком она… альфасамцовая.

Ровная линия скул, красивые губы, упрямый подбородок...

Было очень трудно не таращиться на директора с глупо приоткрытым ртом, как школьница на линейке. Из-за этого я чувствовала себя сельской школьницей, которая впервые увидела мужчину с внешностью получше, чем у земляков, похожих на быдловатых обезьян и внешностью, и повадками.

- Крылова? - лениво, почти равнодушно уточнил он.

Я кивнула и протянула документы. Пальцы предательски дрожали, и я надеялась, что он этого не заметит.

Гаранин взял папку и начал листать. Медленно. Не просто проверяя, а будто выискивая мои тайны. Каждое движение пальцев было неторопливым, уверенным. А шуршание бумаги казалось слишком громким.

- Опыт работы в школе есть… - пробормотал он, и его взгляд скользнул от строчек прямо на меня.

Я почувствовала, что у меня покраснели уши. И щёки тоже. Внутри всё сжалось, и я с трудом удержалась, чтобы не прикусить еще и губу от волнения.

Его пальцы задержались на моём паспорте дольше, чем нужно. Разглядывал фотографию? Имя? Или просто давал мне время ощутить себя школьницей, пойманной на чем-то? Секунда, две, три… слишком много для простого документа.

Лёгкий щелчок. И директор закрыл положил мой паспорт с бумагами на стол.

- Документы в порядке. Приступайте к обязанностям с завтрашнего дня.

Его голос звучал ровно, почти равнодушно, но в нём чувствовалась такая уверенность, что не поспоришь. Он не из тех людей, которым возражают. Даже если возражение жжёт на языке, остаётся только кивнуть.

Я и кивнула.

Сжала папку так, что побелели костяшки пальцев. Чуть не выронила бумаги прямо на пол. Только выйдя в коридор на ватных ногах, смогла выдохнуть. Воздух ворвался в лёгкие так резко, что закружилась голова.

Саша дернула меня за руку и протянула восхищённо:

- Мам, он как герой из кино! Такой крутой.

- Он не герой, он директор.

- Тогда почему ты покраснела?

- Просто в кабинете у директора немного душновато, - мой голос едва не сорвался.

К счастью, дочка легко поверила в объяснение и переключилась на новую мысль:

- Если он директор, значит, мы ещё много раз его увидим и насмотримся!

Я промолчала.

Вот уж кто последний человек, с которым мне хотелось бы пересекаться чаще, чем необходимо.

Глава 2. Первое утро в школе

Утро началось слишком рано, хотя будильник прозвенел в обычное время.

Видимо, я проснулась ещё до него от тревожного толчка внутри. Прямо как в детстве: первый день в школе, первый экзамен, первая работа… Всё это - одно и то же чувство, только теперь оно накатывает сильнее, потому что на кону не только моя жизнь, но и спокойствие моего ребёнка.

В итоге белую блузку я гладила этим утром так тщательно, словно от идеальности ее складок зависела моя судьба.

Саша в это время носилась по квартире, превратившись в маленький ураган. Она щебетала без умолку и вертелась рядом в своей школьной форме, то проверяя бантик, то оглаживая ладонью новенький пенал. Школу накануне она уже видела, и впечатление крепости-замка всё ещё не выветрилось. Сегодня же её восторг перемешался с волнением: девочка то прижималась ко мне, то подпрыгивала, словно боялась упустить даже одну секунду.

- Мам, у меня всё на месте! - кричала она из коридора. - Даже запасная резинка для волос!

- Молодец, - бодро отозвалась я. Но на самом деле внутри всё ныло: лишь бы не опозориться в первый день, лишь бы не попасть впросак.

Перед выходом я постаралась выглядеть уверенней. «Теперь ты учительница из столицы», - твердила себе мысленно, глядя в зеркало. Но отражение упрямо показывало провинциалку со встревоженно блестящими наивными глазами.

Ну и пусть. Главное - не позволить никому увидеть дрожь внутри.

Мы вышли на улицу, и город тут же втянул нас в свой поток. Столица с утра была похожа на реку, в которой ты либо гребёшь изо всех сил, либо тонешь. Люди сновали во все стороны, кто-то торопился в костюме и с папкой, кто-то тащил детей за руку, кто-то уже ругался в телефон.

Рядом с этими собранными и целеустремленными прохожими я чувствовала себя девчонкой в старомодной одежде, которая слишком медленно двигается. Ну, не привыкла я к такому суетливому уличному ритму жизни с самого утра!

В коридоре школы нас окатило волной шума.

У меня аж в ушах зазвенело. Сотни голосов, звонкий смех, топот обуви по линолеуму… всё смешалось в один густой коктейль, как на рынке. Невольно я почувствовала себя улиткой, случайно заползшей в чужой муравейник. В маленьком посёлке городского типа, где я раньше работала, на перемене слышались лишь приглушённые шаги и редкие разговоры. Здесь же каждый метр вибрировал от звуков, словно столица специально тренировала детей к шумной жизни.

Тоже оробевшая с непривычки Саша крепко сжимала меня за руку и время от времени поднимала на меня глаза.

- Мам, не отпускай, а то я потеряюсь, - попросила она.

Я кивнула, чувствуя, как маленькие пальцы липнут к моим. Дочка пряталась за моей юбкой, боясь потеряться в разноцветном потоке ранцев и криков. Иногда, правда, заглядывала в классные двери и шептала:

- Ого, тут столько детей… и они такие громкие!

Я улыбалась, но внутри соглашалась с ней. Столичные дети действительно были словно из другого мира: раскованные, дерзкие, говорили и смеялись безо всяких комплексов.

Продолжая идти и одновременно глядя на стрелки указателей, я попыталась выудить из сумки расписание. Бумага выскользнула. Я на секунду потеряла равновесие, споткнувшись о край ковролина. Папка в руке опасно качнулась и…

В этот миг сильная ладонь коснулась моего локтя крепкой хваткой, остановив падение.

- У нас тут не провинция, Ангелина Андреевна, - раздался низкий холодный голос у самого уха. - Не пробовали смотреть под ноги?

Тон был таким, что можно было услышать и заботу, и насмешку, и предупреждение. Всё сразу.

Я быстро подняла глаза.

Передо мной стоял Гаранин.

Он был слишком близко, и я вдруг почувствовала его мужской запах с еле уловимой нотой свежезаваренного натурального кофе. Должно быть, он только что выпил чашечку с утра, и этот аромат щекотал мое обоняние, исходя от его твёрдых, по-мужски красиво очерченных губ. А взгляд у него был стальным и спокойным, как у человека, привыкшего всегда контролировать всё, что происходит в пространстве возле него.

В том числе и неуклюже падающих учительниц начальных классов.

Я почувствовала, как уши моментально вспыхнули, а дыхание сбилось.

2.2

- Спасибо… - пробормотала машинально и тут же устыдилась собственного тона: слишком мягко, слишком по-девичьи. У настоящей учительницы голос должен быть четким, внятным и звучать по-командирски, а не по-овечьи.

Директор отпустил мой локоть так же легко, как и поймал. Затем молча кивнул, словно ставя галочку в журнале посещаемости, и ушёл, оставив после себя приятный шлейф из своего кофейно-мужского аромата.

Тишина длилась ровно две секунды. Потом в мой слух резко вернулся шум коридора, как будто его заново включили, и я почувствовала, что дрожь в своих ладонях.

- Мам, он тебя спас одной рукой! - заявила Саша с детским восхищением. - Такой сильный!

Я крепче сжала её пальчики и посмотрела ему вслед.

Гаранин уходил по коридору в окружении какой-то рабочей суеты: по дороге к нему прицепилось сразу две учительницы, но даже отвечая им, он не останавливался и двигался уверенно, как танк.

Я ещё не успела прийти в себя, как рядом возникла другая фигура.

Высокая женщина с хищным прищуром, идеально уложенной причёской и слишком яркой для школы помадой. Она шла не торопясь, но так, что толпа словно сама собой расступалась перед ней. Её каблуки цокали по линолеуму так, что слышно было через весь коридор. И, конечно, она заметила момент, как Гаранин придержал меня за локоть.

Я поняла это иронически изогнутой брови и тени какой-то нехорошей усмешки, которая промелькнула и тут же исчезла.

- Новенькая? - её голос прозвучал мягко, но в нём чувствовался металл. - Ангелина Андреевна, правильно?

Её любезность вдруг напомнила мне сахарную вату, из которой торчат иголки.

- Да, - кивнула я, кое-как восстановив самообладание.

- Очень приятно, - сказала она, внимательно разглядывая меня. - Я Шипицына Марианна Григорьевна, заместитель директора. Надеюсь, вы быстро освоитесь с высокими требованиями нашей школы. Столичный уровень, знаете ли, весьма далек от провинциального...

Я почувствовала, как жар снова бросился в лицо.

Она повторила почти те же слова, что и директор. Только с оттенком явной насмешки, целью которой было - уколоть новенькую. Только непонятно, зачем. Эта Шипицина - целый завуч, а я всего лишь учительница начальных классов. И для нее по сути ни в чем не соперница.

С чего вдруг ей понадобилось самоутверждаться за мой счет?

- Постараюсь соответствовать, Марианна Григорьевна, - ответила я, стараясь говорить сдержанно и нейтрально.

Она кивнула, всё еще как-то странно меня оценивая. Словно взвешивала меня на внутренних весах: угроза я или пустяк? Затем в её лице проскользнуло расслабленное пренебрежение, от которого у меня по спине пробежали мурашки.

Саша снова вцепилась в меня, и я машинально погладила её волосы, делая вид, что спокойна.

Шипицына повела меня по коридору, показывая кабинет, расписание, систему звонков. При звуке ее цокающих каблуков даже самые шумные дети расступались, как хорошо вымуштрованные солдатики.

- Вам повезло, что вы попали в нашу школу, - говорила она ровным голосом. - Евгений Александрович строг, но справедлив. Но если даже он поначалу вас… поддерживает, то рассчитывать в будущем на снисхождение из-за этого не стоит.

Я кивала, чувствуя себя то ли абитуриенткой, то ли претенденткой на кастинг.

Внутри, однако, шевельнулось что-то колючее. Почему я должна сразу оправдываться? Да, он помог мне не упасть. Но неужели этого достаточно, чтобы на меня смотрели, как на полоумную, которая вдруг раздует из простого жеста директора какие-то читерские фантазии?

Мы дошли до кабинета, где мне предстояло провести первые уроки. Пустые парты, запах мела и бумаги. Здесь было чуть тише, и я смогла выдохнуть.

- Освоитесь, - сказала Шипицына, окидывая взглядом класс. - Главное держите их в тонусе. Наши дети быстро понимают, если учительница слабачка.

Я нервно сжала пальцы.

«Слабачка» было словом, которому я не имела права позволить прилипнуть ко мне. И ради себя, и ради дочери-первоклассницы, зачисленной в мой 1А-класс.

Шипицына ещё раз посмотрела на меня - слишком внимательно и пристально для простого поверхностного любопытства к новенькой. Словно заглядывала вглубь, проверяя, дрогну ли я.

- Директор любит порядок. И людей, которые не пасуют перед трудностями. - Шипицына растянула уголки губ в тонкой усмешке, не затронувшей ее глаз. - А то у нас коллектив… как бы вам сказать… довольно динамичный. Женский в основном. Евгений Александрович умеет задавать нам темп. В отличие от меня, как завуча, некоторые за ним не поспевают. Но это не страшно, если они умеют выполнять свои обязанности… - её усмешка стала еще более многозначительной, - …и не стремятся прыгнуть выше головы с далеко идущими личными намерениями. Надеюсь, вы это понимаете.

Наконец-то до меня дошел ее намёк.

Итак, здесь все крутятся вокруг красавца-директора, и она - первая в этой орбите. А я в ее глазах новенькая и потенциальная угроза этому хрупкому балансу.

- Понимаю.

- Ну что ж, - произнесла она уже мягче, - посмотрим, как вы себя проявите. Если что-то нужно, смело обращайтесь за советом ко мне.

И она ушла, оставив за собой запах дорогих духов и ощущение экзамена, который я только что то ли сдала, то ли провалила.

Саша шепнула мне:

- Мам, а эта тётя страшнее директора…

Я едва не рассмеялась. Но смех застрял где-то в горле.

Коридор гудел всё громче. Дети бежали, смеялись, кто-то уже успел поссориться и толкался, звонки били по ушам. Я чувствовала, что опять начинаю теряться, как на огромном шумном вокзале.

И вот тут внутри меня что-то щёлкнуло.

Хватит.

Слишком шумная, слишком дерзкая толпа столичных детей не имеет права меня сломать. Да, я из маленького тихого городка. Да, я привыкла к скромным коридорам и тишине. Но именно здесь у меня начнётся новая жизнь.

Выпрямив спину, я приказала себе:

«Не смей пасовать. Ты уже здесь. Ты справишься».