Беги от нас

1

Аннотация к книге "Беги от нас"

– Беги от нас, – прошептал он, зарываясь лицом в мои волосы, – спасайся, пока можешь...

Больше всего на свете я хочу спокойно доучиться в медицинском университете и вернуться в свою деревню.
Больше всего на свете мажор Александр Панов хочет меня.
В отчаянии от бесконечных приставаний, я обращаюсь за помощью к его старшему брату Максиму, владельцу элитного ночного клуба «Монохром» – но оказываюсь между молотом и наковальней.
Ибо больше всего на свете Максима Панова заводят тихони.
Вроде меня.

ПОДПИСКА!

18+ (нецензурная лексика, откровенные сцены)
Цинично
Разница в возрасте

***

1. МИРА

– Ребят! – в аудиторию влетел возбужденный Еремеев. – Я щас тако-ое узнал!..

– Расскажешь после пары, – перебила его наша староста Круглова, – у нас, вообще-то, семинар, и, в отличие от тебя, остальные к нему готовились!

– Так пары не будет!

– Ага, как же. Я видела Малинину утром, здесь она.

– Это ненадолго. Прямо сейчас ректор ее увольняет!

Увольняет? Я оторвалась от записей и удивленно взглянула на Еремеева.

– С чего бы это? – заинтересованно спросила Завьялова.

– Уборщица застала, как Пан трахает Малинку в подсобке!

Мы шокированно замерли, не в силах поверить новости, а Еремеев продолжал вываливать подробности:

– Малинка щас у ректора, он орет на нее так, что стекла дребезжат! Так что можете забыть о семинаре, у нее теперь проблемы поважнее, чем у нас семинары принимать!

– Брешешь! – восхищенно воскликнула Завьялова, подаваясь вперед.

– Можешь сходить, послушать, – возмутился Еремеев, – там даже через две двери все слышно!

– Ну, Пан, конечно, жжет, – хохотнул, вставая, Рыльцев, – не успел из академа выйти, как уже преподшу натянул!

– А что теперь с ним будет? – продолжала допытываться первая красавица потока.

– А что ему будет-то? Он же у нас «мажо-ор»!

– Думаете, его не выгонят?

– Да кто посмеет его из универа выпнуть? Учитывая, кто его родители и кто его брат.

– А кто его брат? – не поняла Круглова.

– Ну ты тьма-а, – присвистнул Еремеев, – да под ним весь город ходит.

Староста изумленно моргнула:

– Он что, бандит? – спросила она, понизив голос.

– Сейчас их так не называют, – Жаров снял очки и принялся тщательно протирать стекла, – теперь они бизнесмены.

– У него свой ночной клуб, – добавил Еремеев, – а еще автомастерские, несколько ресторанов и черт знает что еще.

Староста нахмурилась.

– Значит, развлекались они оба, а отвечать только она будет? – спросила, нахмурившись. – И где справедливость?

– Хочешь – можешь восстановить ее самостоятельно, – предложил не моргнув глазом Еремеев, – только завещание составь заранее, если тебе есть, конечно, что завещать: конспекты там свои, учебники, очочки.

Круглова бросила на Еремеева раздраженный взгляд.

– Слушайте, ну пятнадцать минут уже прошло, – бросив взгляд на часы, сказал Рыльцев, – вы как хотите, а я сваливаю.

Староста поджала губы:

– Никто не уходит! Я пойду в деканат и все уточню.

– Эй, а студенческий закон? – вскинулся Рыльцев. – Ждем четверть часа, и если препод не пришел, то уходим домой!

– У нас экзамен по генетике через две недели! – огрызнулась Круглова. – И принимать его должна была Малинина! Что будем делать, если ее сейчас уволят?

– Поставят кого-нибудь на замену, делов-то, – ответил Еремеев, но уже в закрывшуюся за старостой дверь, – Игната того же.

Мое дыхание сбилось.

– Как по мне, уж лучше бы Пан Игната трахнул, – цыкнул Рыльцев, – с Малинкой хоть договориться можно было, да и смотреть на нее приятно, а с Игната чего возьмешь?

Я бессильно сжала кулаки. Как же мне сейчас хотелось дать Рыльцеву пощечину и заставить его забрать свои слова обратно!

– Ух ты, гляди, как глазками засверкала! – заметил мое состояние одногруппник. – Что такое, морковка, завидно стало? Хотела бы на месте Малинки оказаться? Чтоб в подсобке под Паном стонать?

Я вспыхнула до корней волос. Несмотря на то, что в большом городе я уже полгода, для меня все еще является дикостью то, с какой легкостью молодежь моего возраста матерится и обсуждает подобные темы. Для меня близость – это святое, следствие любви двух людей, а то, как кощунственно ей предаются и к ней же относятся мои однокурсники, заставляет меня сгорать от стыда и унижения. По этой и по ряду других причин я так и не обзавелась друзьями в группе: вот и сейчас никто из присутствующих даже не подумал о том, чтобы осадить Рыльцева.

– Чего молчишь, морковка? – Рыльцев обошел парту и встал передо мной, неопрятно и неаккуратно нависая сверху. – Тебя не учили, что невежливо не отвечать на вопросы?

– А может, она не знает ответ на этот вопрос? – ухмыльнулся Еремеев. Он присоединился к приятелю и встал рядом. – Не успела еще подготовиться?

– Тогда дадим ей время обдумать ответ, – Рыльцев поднял вверх указательный палец и пропищал, – Ступина, у вас одна минута!

Я сидела, опустив голову и спрятав лицо за волосами. Сердце колотилось в груди как бешеное, было обидно и унизительно – и больно оттого, что у меня не хватало смелости открыть рот и постоять за себя. Никогда раньше я не сталкивалась с такими унижениями и оскорблениями как здесь, в лучшем медицинском университете страны – и когда поступала сюда и прыгала от радости, я и подумать не могла, каким кошмаром обернется для меня, скромной деревенской девочки, учеба в городе.

– Минута истекла, Ступина! – продолжал изгаляться Рыльцев. – Пора отвечать на вопрос! Коллега, что-то я запамятовал, – обратился он к Еремееву, – что там был за вопрос?

2

Головы всех присутствующих синхронно устремились в том направлении. Даже я от неожиданности взглянула на человека, который так взбудоражил наш университет всего лишь за одно утро.

Панов – а это был он, – стоял, небрежно опираясь о дверной проем. Он был высок, – выше всех студентов, которых я видела за время учебы, – широкоплеч и накачан. Серый свитер красиво облегал его торс, и я вдруг подумала, что у него фигура профессионального пловца (мы с бабушкой часто смотрели олимпиаду по телевизору и делали ставки, кто приплывет первым. Дед ворчал, а мы хихикали и все равно смотрели). Волосы у Панова были темные, с обесцвеченными прядями, и спадали на бок модной волной; брови аккуратные, черные, вразлет; глаза то ли светло-голубые, то ли серые. А еще у него был хороший, крепкий подбородок.

Я всегда обращаю внимание на подбородки.

В целом, Панов был весьма привлекателен, но, на мой взгляд, слишком смазлив. Однако, судя по тому, как оживились Завьялова и ее лучшая подруга Булатова, он был как раз в их вкусе.

– Учитесь, ребятки, – протянул он, обращаясь к кому-то за своей спиной, – как нарабатывать авторитет. Вместе с авторитетом приходят приятные бонусы, к примеру, девчонок уже даже уламывать не надо, младшие товарищи организуют все не хуже сутенеров.

– Ты погоди бахвалиться, – сказал кто-то сзади, – девчонка пока не сказала «да».

– А я по ее глазам вижу, что согласна, – нахально заявил Панов и добавил, обращаясь уже ко мне, – правда, мышонок? Ты ведь меня хочешь?

Как. Же. Это. Ужасно! Я вспыхнула и отвела взгляд, от всей души желая провалиться сквозь землю и чтобы никто на меня больше не смотрел с такой насмешкой и таким ехидством.

Терпи, Мира, раз не можешь за себя постоять, тогда терпи.

– Твой мышонок от счастья проглотил язык, – хохотнул тот же самый голос.

Просто терпи. Осталось всего пять с половиной лет. А потом еще два года. Я смогу. Я сильная. Если я буду молчать, однажды им просто надоест – и от меня отстанут.

– Ба, да ведь это не мышонок, – сказал Панов, – судя по цвету волос, это самая настоящая малайская ласка. Только ласки агрессивные, а эта…

– А эта ласковая!

За что они так со мной? Что я им сделала?

– Что такое, ласка? – продолжал измываться Панов. – Этот нехороший дядя прав, и ты и в самом деле проглотила от счастья язык?

Только бы не заплакать. Только бы не заплакать. Только бы не…

– Семинар будет! Сейчас подойдет Илья Григорьевич, он и проведет!

Господи, никогда не думала, что буду так рада приходу старосты!

– Что здесь происходит? – нахмурилась Круглова, застав в аудитории Панова и его свиту.

Я бросила в ее сторону отчаянный взгляд: из всех моих одногруппников только она может прийти мне на помощь. Не потому, что мы с ней общаемся, но из-за ее гипертрофированного чувства справедливости.

– А что тут происходит? – делано удивился Панов. – Абсолютно ничего не происходит, да, мышонок? Шел по коридору, никого не трогал, общался с приятелями, услышал свое имя, зашел на огонек приветствовать младших – вот и все.

– Приветствовал? – недружелюбно сказала Круглова. – Теперь уходи. Сейчас придет преподаватель.

Панов ухмыльнулся.

– Есть, мэм! Пошли.

Он развернулся. Я, не в силах поверить своему счастью, смотрела на его спину, как вдруг у самого выхода он обернулся, нашел меня взглядом и сказал:

– Ответишь в следующий раз, мышонок.

Я сглотнула. Он же это несерьезно, верно? Он же не собирается и в самом деле продолжать этот фарс и дальше? Потому что если к унижающему меня Рыльцеву и периодически примыкающему к нему Еремееву я выработала какой-никакой иммунитет, то противостоять Панову и его приспешникам у меня просто не хватит сил!

Тем временем третьекурсники уже ушли, столкнувшись в дверях с Ильей Григорьевичем. Мое сердце, и без того взбудораженное столкновением с Пановым, теперь перемкнуло при одном только взгляде на преподавателя микробиологии, и чтобы взять себя в руки, мне пришлось мысленно считать до десяти.

– Садимся, – велел Илья Григорьевич, и от его голоса мое самообладание покинуло меня вновь.

Рыльцев и Еремеев, до того молча стоявшие у моей парты, качнувшись, заняли свои места. Одно дело – нападать на беззащитную меня, другое – выстоять против Панова или Игнатьева. Да, пусть это циничная мысль и бабушка пришла бы в ужас, узнав, как плохо я думаю о своих одногруппниках, но знала бы она, как обращаются они со мной!

– Сегодня лабораторные работы принимать у вас буду я, – сказал Илья Григорьевич, – по расписанию следующая пара по генетике у вас будет в четверг, и старосте нужно будет подойти в деканат и уточнить, возникнут ли какие-либо изменения. Итак, начнем…

– Илья Григорьевич! – звонко воскликнула Завьялова. – А куда делась Алла Игоревна? Это же ее предмет?

Я бросила на одногруппницу возмущенный взгляд: она прекрасно знает, куда делась Алла Игоревна! Зачем же ворошить чужое грязное белье?

Однако Илья Григорьевич ответил твердо и непреклонно:

– Очевидно, что раз я ее замещаю, то Алла Игоревна занята. И раз уж вы так справедливо заметили, что это ее предмет, я также отмечу, что вы, должно быть, очень хорошо к нему подготовились, раз так переживаете из-за ее отсутствия, а поскольку я не могу пройти мимо такого человеколюбия, то пойду вам навстречу и выслушаю вас первой. Выходите к доске, Завьялова.

Я прикусила губу, стараясь спрятать улыбку.

– Да я же только спросила…

– А я же просто вызвал вас к доске. Нет, без тетради. Распишите-ка мне структурные аномалии хромосом.

Булатова дернулась: это был ее вопрос. Судя по лицу Илья Григорьевича, он прекрасно понимал, что студенты договорились и разобрали темы заранее – и именно поэтому вызвал Завьялову.

– Это нечестно! – заявила Завьялова. – Я готовила другое!

– Правда? И когда к вам на прием придет женщина, родившая больного ребенка, вы скажете также? Я не увидела хромосомную болезнь, потому что готовила другой вопрос?

3

Далее был обычный семинар. Типичный для Илья Григорьевича, но не типичный для Аллы Игоревны. При всем моем уважении к преподавательнице, ей все же не хватало дара заинтересовать, увлечь, зацепить – зато все это с лихвой сейчас компенсировал он. Впервые мне было интересно на генетике.

Пара закончилась. Все потянулись к выходу. Я специально копошилась дольше обычного, и дождавшись, наконец, когда все уйдут, подошла к столу Игнатьева:

– Это была замечательная пара, – тихо сказала я.

– И ты, как всегда, замечательно себя на ней проявила, – похвалил меня он.

Я смущенно улыбнулась.

– Мира, что-то случилось? – вдруг спросил меня он. – Ты выглядела расстроенной, тебя кто-то обидел?

Я смешалась:

– Н-нет, все в порядке. Честно.

Он сощурился.

– Мира, с тех пор, как ты сюда приехала, ты изменилась. Там, в Чарушино, ты была жизнерадостной, общительной, веселой. Здесь же ты как будто… закрылась. Как устрица в раковину – ххоп! И нет тебя. Все время одна, все развлечения мимо. Так нельзя. Ты молода, наслаждайся студенческой жизнью, пока можешь. Это самое лучшее время в жизни каждого человека.

Я бросила на него недоверчивый взгляд.

– Тебе нужно больше общаться с другими людьми, – строго добавил он. – Скажи, ты завела себе тут друзей?

– Да, – обрадовалась я, – я дружу с Машей Зиминой.

– Не помню такую.

– Она с другого университета, учится там на операторском факультете, хочет стать известным блогером. У нее уже даже свой канал есть.

– Ладно, как-нибудь нас с ней познакомишь.

Я закивала как китайский болванчик.

– У меня через пять минут пара в другом корпусе, – сказал Илья Григорьевич, – я пошел. Но, Мира, если у тебя возникнут проблемы или кто-то посмеет тебя обидеть, сразу обращайся ко мне, поняла?

Я прочистила горло: мне требовалось время, чтобы убрать все обожание из своих глаз.

– Хорошо, – кивнула я.

Я прекрасно знала, что я никогда не прибегу к нему жаловаться – но ему это знать было вовсе не обязательно.

– Увидимся, – ласково улыбнулся мне на прощание преподаватель и ушел.

А я осталась унимать свое грозящее выскочить из груди сердце.

В комнате общежития больше никого не было. В отличие от меня, мои соседки внимали завету Ильи Григорьевича и весело проводили время после занятий. У меня не было такой роскоши, как позволить себе веселиться за счет своих опекунов, поэтому, наскоро перекусив, я побежала в «Тилли-Вилли».

«Тилли-Вилли» – это семейное кафе, в котором я подрабатываю официанткой. У меня пока нет стипендии – ее можно будет получить только после первой сессии, а я мечу на повышенную, – и брать деньги у бабушки с дедушкой, живущих на одну пенсию и свой огород, я не могу. К счастью, мне удалось устроиться в забегаловке, и пусть работа довольно тяжелая, она все же дает мне немного средств для того, чтобы выживать в большом городе.

Кстати, именно здесь я и познакомилась с Машей. Она делала обзоры на кафе и зашла к нам.

– Следи за «проклятым» столиком, – напутствовала меня перед уходом Рита, – там этот мелкий негодяй уже три раза опрокинул стакан с соком, а родители только сидят и ржут. Ненавижу!

Я заверила ее, что за всем прослежу, и подхватила поднос.

«Проклятым» столиком мы называли столик под номером четыре, потому что за ним каждый раз что-то происходило: то на него проливали суп, то оставшиеся без присмотра родителей дети расцарапывали приборами всю столешницу или лепили на него жвачки, то за ним разбивали тарелки. Складывалось такое впечатление, что посади туда абсолютно нормального человека – и спустя пять минут он тоже поддастся проклятью столика и начнет вытворять всякую дичь.

Вот и сейчас ребенок за четвертым столиком еще два раза опрокинул стакан с соком, засунул цветные карандаши в миску с мороженым, раскидал спагетти по полу и выплеснул весь перец из солонки, причем сделал это с таким размахом, что расчихались даже соседние столики.

К концу смены я была выжата как лимон, и к общежитию плелась уже, едва переставляя ноги.

А в комнате меня ждал неприятный сюрприз: все мои соседки были там и теперь шумно проводили время за совместным просмотром какого-то фильма. Прекрасно понимая, что мои просьбы вести себя потише не подействуют, я прихватила бутерброд и ушла к старосте этажа просить ключ от кинозала.

Кинозал – это та же самая комната, просто со стульями и стареньким телевизором. Поскольку у каждого студента есть свои ноутбуки, то этот кинозал не пользуется популярностью.

И единственный его постоянный посетитель – это я. Там я могу спокойно делать уроки и готовиться к парам. Жаль только, что ключ надо вернуть старосте до десяти, иначе бы я прямо там и ночевала: мои соседки часто ложились спать поздно, и я, жутко устававшая за день из-за учебы и работы, никак не могла полноценно выспаться.

Ну, ничего, совсем скоро наступит сессия, и после экзаменов я на целых две недели вернусь домой, к бабушке и дедушке, и уж там-то я отдохну и отосплюсь!

Когда я ложилась спать, я наивно радовалась, что это ужасный день позади, а завтра наступит новый день, гораздо лучше и приятнее.

Как же я ошибалась…

4

АЛЕКС

Как. Же. Меня. Все. Заебало.

Меня не было в универе два года, но за это время ничего не изменилось.

Те же тупые лица вокруг, тупые взгляды, тупые запреты и правила.

Мне нужно отвлечься. Нужно найти отдушину. Дать выход обуревающим меня эмоциям. Сбросить пар.

Иначе я за себя не ручаюсь.

Малинка вовсе не возражала. Даже наоборот, всем своим видом давала понять, что готова лечь под меня прямо здесь и сейчас. И раз разница в возрасте ее совершенно не смущала, то какого хрена она должна была смущать меня?

К тому же, училок в моей постели еще не было.

Впрочем, я быстро разочаровался. Она, безусловно, старалась: стонала, подмахивала, что-то шептала, шарила руками по моей спине и груди – в общем, пыталась произвести впечатление.

Но не произвела.

Поэтому, когда нас обнаружила уборщица, я даже не особо расстроился. Просто продолжил фрикции под ее охреневшим взглядом – не лишать же себя удовольствия из-за неожиданного свидетеля? Малинка пыталась опустить юбку, оттолкнуть меня, шипела – но я не отпускал ее до тех пор, пока не излился. В конце концов, она сама напросилась, вот пусть теперь и доводит дело до конца.

Затем прибежал декан, выпучил глаза, рявкнул, чтобы немедленно шли к ректору.

Без проблем.

Когда ректор увидел меня, он напрягся. А когда ему донесли, в чем дело, побагровел так, что я решил, что его сейчас удар хватит.

Да-да, я тот еще мерзавец. Однако мой папочка – до того, конечно, как откинул копыта, – был щедрым дарителем. Внушительные суммы поступали из специального фонда на счет нашего благословенного университета не только при его жизни, но и после его смерти. При условии, конечно, что здесь учится хоть один из его сыновей. А поскольку Макс, урод такой, слился еще даже до поступления, то пылинки теперь сдувают с меня.

Как и следовало ожидать, мне указали на выход. Я вновь вышел сухим из воды.

– Аж ты ж везучий сукин сын, – восхитился Волк, отлипая от стены. – Развлекся, да еще как!

– Мог и нас позвать, – недовольно добавил Заяц. Этот все пытается подбирать мои объедки. Чертова падаль. – Ну и как она? Малинка?

– Малинка как малинка, – пожал я плечами.

Он же не думает, в самом деле, что раз она препод, то ее вагина во время секса выкрикивает фразы на латыни?

– Зачет-то хоть поставила? Или неуд? – спросил Волк.

Я хмыкнул. Этот, в отличие от Зайца, хоть иногда может поднять мне настроение.

– Бедный, бедный студент, – продолжал измываться приятель, – на что только не пойдешь ради заветной подписи в зачетке. Даже тело свое продашь.

– Придурок, – толкнул его в плечо и тот вернул мне удар.

На минуту во мне проснулся малолетка, и мы принялись как мальчишки пихаться в пустом коридоре. Заяц пытался втиснуться, но он никогда не был на нашей волне.

Мы как раз проходили мимо одной из аудиторий, когда за приоткрытой дверью я вдруг услышал свою фамилию. Ясно, о моих похождениях уже известно. Почему бы не повеселиться?

Сделала знак ребятам замолчать, сам тихо подошел к двери и заглянул внутрь.

Меня не заметили: все увлечены представлением, творящимся за первой партой дальнего ряда. Двое младшекурсников с тупыми рылами нависали над сидящей девчонкой, наверняка либо запугивая ее, либо издеваясь. Ничего нового: на каждом курсе, если не в каждой группе, есть такой козел отпущения, которого словно сам бог послал для того, чтобы его чмырили. Обычно это либо заучка, это страшилище.

Девчонка сидела с опущенной головой. Волосы закрывали ее лицо, и я не видел, к какой категории ее отнести. Зато неожиданно услышал, о чем ее спрашивали эти уроды:

– …Коллега, а вот таким. Ступина, хочешь, чтобы Пан тебя трахнул?

Вот уж нежданчик. Репутация мое всё, но чтоб настолько…

Подал голос:

– Ого, вот уж не думал, что моя слава простирается так далеко, что младшекурсники сами ищут мне девчонок…

Головы всех присутствующих синхронно повернулись ко мне. В глазах промелькнуло узнавание. Уроды замерли. Как всегда. Одно дело – козырять моим именем за моей спиной, другое – делать это прямо передо мной. Перевел взгляд на девчонку.

Красивая. Волосы огонь, глаза огромные, как у лани, губы пухлые, кожа чистая, свежая, без грамма косметики, – за такую внешность девчонки готовы удавиться. Только все впечатление портит зашуганное выражение лица. Ясно, значит, третья категория: те, кто не могут дать сдачи. Странно, что она в ней: обычно парни не измываются над девчонками с красивыми мордашками.

Если только эти самые девчонки не сделали что-то, что покорежило самолюбие этих самых парней. К примеру, послали нахрен.

Приценился к девчонке. Нет, сразу видно, что домашняя, воспитанная в любви и заботе. Такие не умеют посылать нахрен.

Сзади запыхтел Заяц, пытаясь увидеть, что тут происходит – и я очнулся. Хотел повеселиться? Давай повеселимся.

И я присоединился к этим уродам и насел на девчонку.

Говорят, в тихом омуте черти водятся. Интересно, выкинет ли она что-нибудь эдакое, чтобы за себя постоять? Или проглотит все молча?

И я начал давить.

Она вновь спрятала лицо, замкнулась в своей скорлупе, но меня уже не остановить.

Сказал же, что мне нужна отдушина. Так почему бы не сделать отдушиной ее? Давить до тех пор, пока не выйдет из себя и не выкинет фокус? Можно даже заключить с Волком пари: сколько она продержится. Должно быть весело. Тихонь до ручки я еще не доводил.

– Семинар будет! Сейчас подойдет Илья Григорьевич, он и проведет!

Так, это, вероятно, староста. Именно они заебывают остальных по поводу пар.

– Что здесь происходит?

– А что тут происходит? – ответил я. – Абсолютно ничего не происходит, да, мышонок? Шел по коридору, никого не трогал, общался с приятелями, услышал свое имя, зашел на огонек приветствовать младших – вот и все.

– Приветствовал? Теперь уходи. Сейчас придет преподаватель.

Это что-то новенькое. Неужели у девчонки оказались яйца?

5

МИРА

Утром я проспала: слишком поздно легла накануне. Соседки еще спали: они часто прогуливали первые пары. Даже не успев толком позавтракать, я выбежала из комнаты, ругая себя за то, что не поставила будильник на повтор: первой парой стояла физкультура, и проходила она в другом, дальнем корпусе, до которого нужно было добираться в два раза дальше, чем до нашего, а еще нужно было успеть переодеться в спортивную форму и выстроиться на площадке перед корпусом до того, как прозвенит звонок.

Вдобавок к этой маленькой неприятности, я не любила физкультуру. Вели ее три преподавателя сразу, один другого строже, и ни один из них не делал послаблений, даже для спецгруппы, к которой я относилась. Я никогда не любила спорт, а теперь и вовсе его невзлюбила. К тому же, у первокурсников физкультуру всегда ставили исключительно первой парой, и на следующие мы шли, уже жутко уставшие, вспотевшие и распространяющие вокруг себя запах пота.

Не стал исключением и сегодняшний день.

Едва закончилась физкультура, мы потащились в наш корпус на – иронично – пары по гигиене.

Анфиса Рихардовна дернула носом раз-другой, сморщилась, открыла нараспашку окно, впуская морозную свежесть, и всю пару не отходила от него дальше, чем на метр.

Затем наступила большая перемена. Впереди оставалась только одна лекция. Настроение мое несколько улучшилось, потому что на удивление весь сегодняшний день Рыльцев ко мне не цеплялся. Еремеев же никогда не начинал лезть ко мне без товарища, поэтому я с огромной радостью вернулась к своей роли невидимки.

Но наслаждалась ею лишь до третьей пары.

Потому что когда лекция началась, и я традиционно сидела одна на предпоследнем ряду, дверь открылась.

И в аудиторию, как к себе домой, заявились Панов и его приятели.

Я замерла.

– Молодые люди, вы что-то тут забыли? – обратился к ним лектор.

– Да, хотим послушать лекцию.

– Если не ошибаюсь, вы с третьего курса.

– Так точно. Решили, так сказать, освежить знания. Начать все с нуля.

Только не это.

– Кхм, – нахмурился пожилой лектор, – а разве у вас сейчас нет своих пар?

– Не поверите, отменили. Должна была быть генетика, но там возник какой-то скандал и преподавателя уволили.

Я неверяще смотрела на Панова. Неужели человек может быть таким… таким… ужасным?

Однако последующие события показали, что еще как может.

– Ну что ж, – купился лектор, – похвальная тяга к знаниям. Берите с этих молодых людей пример! – добавил он, обращаясь к моему потоку.

Я с шумом выдохнула. Панов и его свита ухмыльнулись.

– Проходите же, молодые люди, проходите, лекция уже началась, – поторопил их мужчина.

Я склонила голову и наклонилась так низко, что мой нос почти коснулся парты. Интуиция просто вопила, что Панов явился по мою душу, и моему едва установившемуся душевному равновесию пришел конец.

Я сидела едва дыша, горячо молясь, чтобы он не обнаружил меня среди целого потока.

Но мои мольбы не были услышали.

В полной тишине звук шагов, заглохших перед моей партой, казался оглушительным. А насмешливый голос, прозвучавший после, и вовсе громоподобным:

– Двигайся, мышонок, ты тут не одна.

Я сцепила зубы. Тело отчаянно не желало слушаться, и чтобы заставить пальцы отцепиться от столешницы и сдвинуться вбок, освобождая место рядом, мне пришлось приложить просто титаническое усилие.

А потом меня осенило. Ведь он сел с краю, а значит, я могу отодвинуться на другой конец ряда. Я дернулась, собираясь осуществить свою затею.

И едва не села на его приятеля, который непонятно когда успел обойти ряд с другой стороны и устроиться слева от меня.

– Осторожно, рыжик, – осклабился он, – я-то не против, но Пан, – кивок направо, – может заревновать.

Я заторможенно перевела взгляд туда, куда он указал.

Панов уже сидел справа, перекрывая мне выход. Рядом с ним устроился второй его приятель.

Я оказалась зажата с обеих сторон.

Вновь в ловушке.

– Итак, вернемся к показателям, – голос лектора раздавался где-то далеко-далеко, будто из другого мира, к которому я больше не принадлежала, – давайте рассмотрим принципы прогнозов здоровья населения…

– Чушь полнейшая, – протянул Панов, – можно подумать, нельзя найти более подходящие темы для обсуждения.

– К примеру? – подал голос громила слева от меня.

– К примеру, – подхватил Панов, – размножение мышей.

Сердце застучало у меня где-то в горле.

– Фи, какой моветон, – поморщился громила, – нет бы вести речи о высших материях, а не об этих ваших… мышиных демографиях.

– Можно и о материях. О шелке, к примеру. И о том, как классно на нем трахаться. Он не липнет к коже, охлаждает разгоряченное тело и приятен на ощупь. Скажи, мышонок, ты бы хотела трахнуться на шелке?

Мое лицо начало гореть. Неужели им больше нечем заняться?

– Ого, какая привилегия, – присвистнул громила, – не каждому такая достается, рыжик. Кого-то среди швабр приходуют, а тебе на шелках нежиться предлагают. Видимо, ты и в самом деле запала ему в душу.

– Так что скажешь, мышонок? – Панов скривил губы в кривой улыбке. – Хочешь отдаться на шелках?

Я сглотнула. Преподаватель продолжал вещать, и я отчаянно пыталась сосредоточиться только на его лекции, но низкий, вкрадчивый голос Панова будто сам ввинчивился мне в уши и пробирался прямо в мозг.

– Молчит, – констатировал громила, – значит, не фанат шелка. Может, ей больше нравится бархат? Пан, у тебя дома есть бархат?

– Есть обитые красным бархатом эксклюзивные кресла и софа из итальянской коллекции. Давно мечтал опробовать их в деле. У тебя неплохой вкус, мышонок.

Не слушай их, Мира, записывай лекцию, до короткой перемены осталось всего тридцать пять минут – а там я что-нибудь придумаю.

– Опять не угодил, – развеселился громила, – бархат в пролете, Пан. Придумай что-нибудь другое.

– Что насчет натуральной кожи? – наклонился ко мне Панов. Я склонила голову вправо, чтобы отгородиться от него стеной своих волос, но Панов приблизился и принялся шептать прямо в ухо, посылая по моему телу волны мурашек. – Лично меня безумно заводит ее запах: такой мускусный, такой животный, такой живой… Прямо как запах твоего тела сейчас… Салон моего Гелендвагена обит натуральной кожей, мышонок. Что, если мы смешаем наши с тобой запахи в нем?

6

АЛЕКС

– Проснись и пой, спящая красавица.

Голос Волка прозвучал так оглушительно, что я застонал. Вот сукин сын, прекрасно же знал, что у меня похмелье!

– Отвали…

– Ну уж нет, солнышко, мы и так проспали первую пару, а впереди сессия, поэтому хотя бы эти две недели нам нужно хоть изредка появляться в универе.

– С каких пор тебя начала волновать сессия? – я с трудом сел и схватился руками за голову. – Мы вчера бухали с тобой вместе, так такого хрена ты тогда такой бодрый?

– Потому что в отличие от тебя, скотина такая, я не смешивал коньяк и виски, – быстро же я превратился из «спящей красавицы» в «скотину такую», – а о сессии я беспокоюсь из-за собственной задницы, которую, в отличие от твоей, не прикрывают никакие фонды.

– Гандон.

– Моральная образина.

Я разлепил глаза и зашипел.

– Задвинь шторы, придурок. Слепит же.

– Нехрен было накануне нажираться как свинья.

– А еще друг называется.

– Друг другу рознь.

– С таким, как ты, и врагов не надо.

– С поиском врагов ты и сам успешно справляешься. Как еще не зарезали, ума не приложу.

– Ох, да заткнись ты уже… И так башка гудит…

– Ладно уж. Я сегодня добрый.

В руки ткнулся стакан. Я поднес его ко рту и осушил в два глотка. Х-хорошо…

– Вали в душ, алкашня, – велел Волк, – побриться не забудь, выглядишь как бомж после того, как его изнасиловала свора собак.

– Да пошел ты…

– Я-то пойду, да только ты пойдешь со мной, гнида такая.

Утренний обмен любезностями окончен. Я вытолкнул свое тело из кровати и отвел его в ванную.

После контрастного душа в голове прояснилось, и к Волку я уже вышел в более приподнятом настроении.

– Обязательно трясти передо мной своими причиндалами? – возмутился тот.

– Моя квартира, хочу и трясу, – огрызнулся я, роясь в шкафу в поисках чистой одежды. – Где второй?

Зайца рядом не наблюдалось.

– А ты не помнишь? Он вчера выблевал в том баре весь желудок и отключился. Пришлось вызывать такси и отправлять его домой. Что поделать, слаб пацаненок, не дорос еще до взрослых посиделок.

Я поморщился.

– Не понимаю, какого хрена мы с ним возимся, – продолжал тем временем Волк, – он вообще не вписывается в нашу компанию, тупой как пробка, вечно вякает не в тему. Какого черта он нам сдался?

– Наши отцы дружили, – мрачно ответил я, – и кроме нас других друзей у него нет.

– Зато есть деньги, а есть деньги – есть подхалимы, выдающие себя за друзей, а при его уровне интеллекта ему этого за глаза хватит.

– Просто… пусть будет с нами, – я покачал головой.

Волк бросил на меня долгий внимательный взгляд.

– Ну что ж, рядом так рядом, – покорно согласился он, – ну что, свиная морда, готов грызть гранит науки?..

Конечно же, мы опоздали и на вторую пару. Препод – пожилая старушка в очках – поджала губы и бросила на нас неодобрительный взгляд. Можно подумать, я рад тебя видеть. Скажи спасибо Волку, что вообще появился.

На большой перемене к нам присоединился Заяц. Судя по его зеленому лицу, он еще не отошел от попойки и больше всего на свете хотел сейчас приткнуться в какой-нибудь уголок и доспать – но суровый отец тщательно следил за посещаемостью своего единственного сыночка, и теперь Заяц тихо страдал и мучился.

– Сейчас у нас терапия, – сказал Волк, изучая расписание.

– Нет, – медленно возразил я, увидев в толпе знакомые рыжие волосы. Хищник во мне принюхался и сделал стойку. – Сейчас у нас развлекуха.

Волк проследил за направлением моего взгляда и ухмыльнулся:

– Я думал, вчера ты просто валял дурака, а к сегодняшнему дню уже все забудешь.

– Я ничего не забываю, – ответил я, входя в аудиторию.

Звонок уже прозвенел, и лекция началась, поэтому теперь все взгляды устремлены на нас.

– Молодые люди, вы что-то тут забыли? – обратился к ним лектор.

– Да, хотим послушать лекцию…

Ну, здравствуй, мышонок.

7

МИРА

Я вернулась туда, в ту аудиторию.

Когда закончилась эта пара, я, выждав на всякий случай еще с четверть часа, пошла туда за своими вещами. Вот только моего рюкзака там уже не было. Я искала его целых десять минут, заглянула под все парты, прошлась между рядами – и повторила это снова. И снова. Потому что когда я его искала, можно было отодвинуть мысль о том, кто его забрал. И что он мог увидеть внутри.

Мой пропуск от общежития. Мой студенческий билет. Мой кошелек с карточкой, на которой все мои сбережения.

И когда я обошла всю аудиторию не меньше трех раз, заглянув даже в мусорное ведро, мне пришлось признать: чуда не случится. Рюкзак не материализуется из воздуха сам по себе.

Панов и его свора от меня не отстанут.

В аудиторию зашла уборщица. Громыхнула демонстративно ведром и принялась возить шваброй по полу. Я проскользнула мимо нее к выходу.

– Не тебе лица нет, – сказала мне Маша вместо приветствия.

Сегодня она села за «проклятый» столик и теперь тщательно следила за своими локтями и руками – как сапер, пересекающий минное поле. Я почувствовала прилив признательности: подруга знала, что этот столик проблемный и пыталась таким образом снять с меня хотя бы часть забот.

– Я потеряла рюкзак, – ответила я.

При мысли о том, что этому предшествовало, мне вновь стало плохо.

– Ты?! Как ты вообще умудрилась?

– Оставила в аудитории, а когда вернулась, его уже не было.

Она нахмурилась:

– Может, староста прихватила? Увидела, что тебя нет и взяла, чтобы вернуть?

– Я уже написала ей. Она ответила, что нет.

Маша задумалась.

– Есть предположения, кто это сделал?

Я замялась. Мне не хотелось жаловаться, но и соврать я не могла.

– Есть.

– Тогда, может, напишешь этому человеку?

Я горько усмехнулась.

– Что не так?

– Меньше всего на свете я бы хотела общаться с этим человеком.

– Почему? Он так ужасен?

Еще как.

– Про него ходят… разные слухи. Не очень хорошие.

– Я его знаю?

– Едва ли. Ты ведь из другого университета.

– А вдруг?

– Панов. Александр Панов.

Машины глаза расширились:

– Погоди-ка… Панов, который сын Олега Панова, бывшего владельца частной клиники?

– Ты его знаешь? – удивилась я.

Маша потрясенно откинулась на спинку кресла.

– Да про него каждая собака в этом городе слышала! Он тот еще подонок! Но какое отношение он имеет к твоему рюкзаку?

Я сглотнула.

– Последние два дня он… меня достает.

– В каком плане достает? Он что, пристает к тебе?

– Я не знаю!

– Что значит «не знаю»? Как можно этого не знать?

– Он… говорит всякие ужасные вещи, – я покраснела, – бесстыдные и омерзительные. Нарочно выводит меня из себя. Я оставила рюкзак, чтобы от него сбежать. И вот.

Появились новые посетители. Я бросила на Машу извиняющийся взгляд и ушла принимать заказы. Когда я вновь к ней вернулась, выражение ее лица сменилось с задумчивого на решительное.

– Слушай, если этот урод в тебя вцепился, так просто он от тебя не отстанет. Мертвую хватку он унаследовал от отца. Но есть кое-что, что может тебе помочь. Вернее, кое-кто. После того, как родители Панова погибли, ему окончательно снесло крышу, и если кто и может вернуть ее на место, так это его старший брат. Панов-младший, конечно, сволочь, но на фоне Максима он щенок. Стоит Максиму пару раз потрепать его по загривку, и Алекс успокоится.

– Старший брат? – я припомнила разговор Еремеева и Кругловой. – Случайно, не владелец какого-то там ночного клуба?

– Не какого-то. Самого элитного в городе.

– Нет-нет-нет-нет, – запротестовала я, – я к нему не пойду! Скоро сессия, потом каникулы, за это время Панов меня забудет, и проблема разрешится сама собой!

– А как ты вернешь рюкзак?

Я замолчала.

– То-то же. Если хочешь, пойдем к Максу вместе.

– Максу? – все, что угодно, чтобы увести разговор в сторону. – Не Максиму?

Маша немного смутилась.

– Ну, вообще-то Максиму, просто Аслан всегда зовет его Максом, ну и…

– Аслан? Это же твой зять, верно? Откуда он знает этого Панова?

Маша бросила на меня дикий взгляд, а потом начала смеяться.

– Ты когда-нибудь слышала про Аслана Шабаева?

Я осторожно покачала головой.

– Вообще-то, они с этим Максимом в одних кругах вращаются.

– Значит, твой зять тоже бизнесмен?

Подруга отчего-то развеселилась.

– Ага. Бизнесмен. Кстати, они с моей сестрой как раз в том самом клубе и познакомились. Она там официанткой работала, а он был на мальчишнике своего друга. С их свадьбы три года прошло, персонал в клубе сменился, конечно, но не весь, так что она может попросить кого-нибудь из старых знакомых, чтобы тебя пропустили в клуб. Ну, или я могу напрямую к Аслану обратиться, так даже быстрее будет.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Тебе есть где сегодня ночевать?

– Я попробую уговорить коменданта, чтобы она пропустила меня без пропуска, а завтра пойду в студсовет, чтобы его восстановить.

– То есть, бороться за свои вещи ты не собираешься.

Я улыбнулась: бороться и я? Даже звучит нелепо.

Маша вздохнула:

– Переночуешь сегодня у меня.

– Нет, что ты, – я испугалась, – я не хочу тебя напрягать.

– Шутишь, что ли? Ты – моя единственная настоящая подруга, о каком напряге может идти речь?

От этих слов на душе потеплело.

– Ты уверена, что я не доставлю тебе неудобств?

– Над твоей самооценкой надо бы поработать, – вздохнула она.

8

Она и самом деле сидела за четвертым столиком до тех пор, пока не закончилась моя смена. Чувствуя себя жутко неловко за то, что заставляю ее ждать, я закончила работу, наскоро убралась и поспешила к ней.

На улице шел снег. К счастью, Маша жила недалеко. Три остановки – и вот мы на месте.

– Здесь дома другие, – заметила я.

– Это элитный район. В моей многоэтажке даже консьерж есть.

Я бросила на нее быстрый взгляд:

– Разве здесь не дорогие квартиры?

– Полагаю, что да, но я не отдала за нее ни копейки: Аслан подарил мне ее на совершеннолетие, сказал, нечего кантоваться в советских общагах.

Моя челюсть отвисла:

– Ничего себе подарок…

– Ага, Алиса, это сестра моя, когда узнала, тоже в шок пришла.

– Должно быть, твой зять ее очень любит.

– Безумно. А теперь, когда у них еще и дочь родилась, он и вовсе обеих только на руках носит.

Я притихла. Чужое счастье отозвалось во мне легкой ноткой зависти. Однажды и у меня будет своя семья: дочь, сын и любящий муж. Он будет качать наших наших детей, учить ходить, гулять с ними в парке, помогать с уроками, укладывать спать. А я буду любоваться, как они возятся вместе, и сердце мое будет таять от счастья. Я безумно хотела бы, что моя дочь была похожа на меня, а сын… Сын был бы копией папы. Такой же умный, такой же добрый, такой же…

– Ты зависла.

– А, прости. Просто задумалась.

– Я так и поняла. Ты уже минуту стоишь на пороге.

Я вспыхнула и быстро разулась.

Квартира, которую Шабаев Аслан подарил Маше, оказалась огромной. Я еще не видела настолько больших и настолько хорошо обставленных, и оттого моментально оробела.

– Да не стесняйся ты, – Маша подтолкнула меня вперед, – ванная справа, можешь помыть руки там, а потом подойдешь на кухню, она в конце справа, я как раз успею спагетти разогреть.

– А можно я помою руки на кухне? – испугалась я.

Маша хмыкнула.

– Идем.

Я сумела успокоиться только ближе к ночи. Маша постелила мне в гостевой, а сама ушла, велев обращаться в случае необходимости. Я осторожно прилегла на незнакомую кровать и уставилась в потолок. Когда я, наконец, задремала, мой телефон коротко завибрировал, уведомляя о сообщении. Сердце, к тому моменту стучавшее спокойно и лениво, вновь зачастило. Я лежала с закрытыми глазами, пытаясь вернуться в расслабленное состояние, но еще одно сообщение, а затем еще одно окончательно прогнали сон. Вздохнув, я разблокировала экран и зашла в мессенджер.

А затем резко села на кровати.

«Привет, мышонок», гласило первое сообщение.

«Ты сбежала так быстро, что кое-что забыла», было написано во втором.

А третьим шла фотография. Некто – хотя можно было не сомневаться в том, кто это, – аккуратно разложил на столе содержимое моего рюкзака.

Пока я смотрела на свой кошелек, пришло четвертое сообщение.

«Если хочешь вернуть пропажу, подходи через час в бар «ПикВик».

Я вцепилась в телефон так, что пальцам стало больно.

Восстановить пропуск в университет и в общежитие не трудно. С читательским билетом уже сложнее. Чтобы его восстановить, мне придется обойти все корпусы нашего университета и подтвердить, что за мной нет задолженностей. На это уйдет день, не меньше. Кошелек? Там немного наличных, всего двести рублей, их не так жалко потерять. А вот что действительно страшно – моя карточка. Вот там все мои деньги: на продукты и на билет до дома. Понадобится ехать в банк и писать заявление.

Просто уйма проблем.

Но даже они, на мой взгляд, меньше, чем встреча с Пановым в баре.

Я выключила телефон и убрала его на тумбочку.

Подальше от себя.

Утром Маша протянула мне несколько купюр.

– Отсюда до твоего меда шесть остановок, – сказала она, – к тому же, тебе нужно жить на что-то, пока не решится проблема с твоей карточкой. Вернешь, когда сможешь.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Перед входом в университет меня начало потряхивать. Пришлось остановиться и сделать пару глубоких вдохов. Мимо спешили студенты, я видела в толпе несколько знакомых лиц.

Я знала, что глупо волноваться из-за мелочи, как вход в корпус без пропуска. Минимум раз каждый из нашей группы забывал дома документ и был вынужден прибегать к хитрости, чтобы попасть внутрь. Но не я. Я всегда ношу документы с собой, я никогда не забываю их дома, и с охранником, который сейчас смотрел из окошка, я никогда не общалась дольше, чем необходимо для слова «Здравствуйте».

И теперь мысль о том, что мне придется как-то выкручиваться, приводила меня в ужас.

Поток студентов не иссякал. Я стояла в уголке за ограждением и терпеливо ждала, когда можно будет подойти к охраннику и объяснить ему ситуацию. Наконец, когда возникло небольшое затишье, я набралась смелости и подошла к нему.

– Здравствуйте, – сказала тихо, – я вчера пропуск в университете потеряла. Могу я сегодня войти без него?

– Нет пропуска – показываем любой другой документ.

– Мой студенческий и пропуск в общежитие были вместе с ним, а без них я не могу попасть в комнату, чтобы забрать паспорт.

– Тогда звоните соседкам и просите принести его сюда.

Я смешалась.

– Они не отвечают. Скорее всего, они сейчас спят.

– Значит, вы зайдете внутрь только после того, как они проснутся. А теперь отойдите и не мешайте остальным.

Вот и все. Я отошла в сторону, не зная, что мне теперь делать. Первой парой у нас идет семинар, по которому надо сдавать зачет. Если я на него не попаду, я не получу баллы, и преподаватель мне обязательно это припомнит. К глазам вновь подступили слезы.

– Мира, почему ты не заходишь?

Я резко вскинула голову. Илья Григорьевич стоял по другую сторону ограждения и смотрел на меня с недоумением. Во мне проснулась надежда.

9

– У меня нет пропуска, а без него меня отказываются пускать.

– Сереж, это моя студентка, все в порядке.

– Илья Григорьевич, вы же знаете правила: я не могу пропустить постороннего без документов.

– Я в курсе этого правила, но она не посторонняя – одна из лучших студенток своего потока. И потом, все мы люди: разве вы сами никогда не забывали пропуски?

– Ну… ладно. Но только под вашу ответственность. Если ректор спросит – это вы настояли.

– Безусловно. Мира, проходи.

Охранник нажал на кнопку, открывая проход. Не в силах поверить своему счастью, я просочилась через турникет.

– Спасибо, – выдохнула признательно.

– Не за что, – улыбнулся преподаватель, – звонок будет через несколько минут, тебе лучше поторопиться.

– Да.

Мы разошлись. Когда расстояние между нами увеличилось, я не удержалась и обернулась, но, к моему огромному разочарованию, Игнатьев уже скрылся за углом. Теперь и мне следовало поспешить.

Мое появление в группе встретили взглядами и шепотками. Я непонимающе оглянулась, но потом вспомнила, как я вчера покинула лекцию. Наверняка мне уже перемыли все косточки. Я поежилась и быстро, ни на кого не глядя, привычно села за первую парту. В то же самое мгновение прозвенел звонок.

К счастью, к семинару я подготовилась заранее, и пусть у меня не было с собой ни конспектов, ни учебников, я сумела достойно ответить и без них. Настроение чуть улучшилось. На пятиминутной перемене я, жутко смущаясь, обратилась к Кругловой с вопросом, как восстановить утерянные студенческие документы. Она бросила на меня долгий взгляд, но назвала номер кабинета, в которой мне следовало обратиться. Я собиралась заняться этим на большой перемене, но не успела.

Дорогу мне преградили Завьялова и Булатова.

– Скажи-ка, Ступина, – первая красавица потока скрестила на груди руки, – какие у тебя отношения с Паном?

Я растерянно моргнула.

– Отношения?

– Ты глухая?

Вновь стало обидно.

– Никаких, – ответила глухо.

– То есть то, что между вами сейчас творится, это не прелюдии?

Сколько можно…

– Нет.

Мне не надо даже поднимать взгляд, чтобы видеть, что происходит вокруг: она стоит напротив, гордая, уверенная в себе, красивая девушка. Рядом с ней ее подруга. Вокруг – множество людей, наблюдающих за этой сценой.

И это повторяется постоянно. Меняются только те, кто стоит напротив меня и смотрит пренебрежительно сверху вниз.

Завьялова фыркнула. Лакированные носочки ее туфель исчезли из моего поля зрения. Я выдохнула.

Во время четвертой пары мне стало плохо: появилась слабость и закружилась голова. Типичные признаки голода. Обычно я приношу еду с собой из дома, но сегодня я не ночевала в общежитии, а во время большой перемены писала заявление об утере и не смогла пообедать в столовой – и теперь я элементарно не могла сосредоточиться на лекции. Перед моим мысленным взором, гарцуя, проносились тарелки с едой, я тянула к ним руки, но они, издеваясь, просачивались прямо сквозь мои пальцы. Желудок вначале урчал, сначала тихо, едва слышно, затем все громче и громче, возмущаясь, когда я отчаянно скрючивалась и сжимала его пальцами, затем замолчал. Но на смену ему и пришла слабость.

Я едва досидела до конца пар. Когда прозвенел звонок, я дождалась, пока схлынет основной поток студентов, и лишь затем встала. Студенческая столовая, к моему разочарованию, уже была закрыта, значит, придется идти в продуктовый магазин через дорогу и брать там шоколадку, иначе я просто не дойду до общежития.

Мне оставалось лишь дойти до угла улицы, дождаться разрешающего сигнала светофора и перейти дорогу.

Но уже на первом этапе этого незамысловатого плана все пошло не так.

– Ба, мышонок, легла на помине! А я-то как раз шел тебя искать. Не хочешь объясниться?

Только не это...

Панов стоял посреди пешеходного перехода. Поток прохожих неодобрительно обтекал его стороной, но мажора это мало волновало. Он не любил следовать общепринятым правилам и быть удобным для остальных.

Я сглотнула и бросила быстрый взгляд по сторонам. Он здесь один, я вполне могу сбежать в противоположную сторону. Развернулась.

И едва не врезалась в его постоянного спутника, того самого громилу, который тогда помог Панову загнать меня в угол в аудитории.

– Привет, рыжик.

Краем глаза отметила, как сбоку появился последний из своры.

Прохожие ускорились. Ни один из них не ответил на мою немую просьбу помочь. Полная улица людей – но в ней ни единого человека.

– Ай-ай-ай, мышонок, – Панов лениво сделал шаг вперед.

Круг сузился. Мышь в мышеловке.

– Я ждал тебя всю ночь, – продолжал Панов, – а ты не пришла. А мне уж начало казаться, что мы с тобой нашли общие точки соприкосновения.

Панов поднял руку, демонстрируя знакомый до боли рюкзак.

Мое дыхание перехватило. Я бросила на своего мучителя затравленный взгляд. Протянула нерешительно руку.

Панов рассмеялся. Я сделала шаг назад, чуть ли не вжавшись в грудь громилы.

– Ты пугаешь девочку, – «заступился» за меня он, – ей не нравятся такие напористые негодяи, как ты.

– Разве я напорист? – «удивился» Панов. – А мне казалось, что я мил до безобразия.

– Ты безобразен до безобразия, – поправил его громила, – а вот я – другое дело. Да, рыжик?

10

Сердце стучало уже в горле. И голова кружилась все сильнее. Уровень сахара в крови упал, и если не поднять его в ближайшие пять минут, я упаду прямо тут. На потеху Панову и его приятелям.

Я вновь бросила отчаянный взгляд по сторонам: мы все еще недалеко от нашего корпуса, и есть надежда увидеть кого-нибудь из преподавателей. Но Панов перехватил мой взгляд и прекрасно понял, на что я рассчитываю:

– Никто не придет на помощь, мышонок, – сказал он, – не в нашем гнилом обществе. Тебе придется самой принимать решения и изворачиваться, а для этого придется хотя бы открыть ротик и дать нам, наконец, услышать твой голосок. Я тебе даже подсоблю: кстати, ты хочешь вернуть свои вещи? Не кивай, скажи.

Меня начало ощутимо потряхивать от холода. Ладно, мне надо поторопиться: чем быстрее я дам ему то, что он хочет, тем быстрее он наиграется и меня отпустит.

– Нет.

Его брови взлетели вверх. Громила за моей спиной хохотнул. Даже третий ухмыльнулся.

– Я что-то не расслышал, мышонок, – сузил глаза Панов, – мне показалось, ты сказала «нет».

– Не показалось.

Мой голос не громче комариного писка, но Панов меня все же услышал.

– Интересно, – протянул он, – я думал, тебе нужны твои документы.

Еще как. Но не за ту цену, которую он, скорее всего, захочет за них выставить.

– Кажется, – влез громила, – она лучше обойдется без всяких этих бумажек, чем свяжется с тобой, дружище. Говорил я тебе, следи за своей репутацией, а ты: чего за ней следить, вперед меня бежит. Дожил, приятель, хорошие девочки с тобой теперь даже связываться не хотят.

– Может, хорошая девочка подумает еще раз?

Панов засунул руку в рюкзак. Как завороженная, я смотрела за тем, как он вытаскивает наружу мой студенческий билет – а потом резким движением рвет его на две части, не отрывая взгляда от моего лица. Я дернулась, и это стало моей ошибкой. Мир под ногами накренился, ноги вмиг ослабели, и я качнулась, а потом начала мягко заваливаться лицом в асфальт.

Следующие несколько секунд выпали из моей памяти, будто их стерли. Нет, сознание я не потеряла, просто исчезли все силы, и в глазах в какой-то момент потемнело.

И первое, что я увидела, когда зрение восстановилось – это лицо громилы в нескольких сантиметрах от моего. Я шарахнулась, но деваться было некуда, ибо мое тело оказалось сидящим на заднем сиденье какого-то автомобиля.

– Ты когда в последний раз ела, рыжик? – деловито спросил меня громила.

– Утром, – прошелестела я.

– Это было восемь часов назад, – нахмурился он, – ты с тех пор воду-то хоть пила?

Я покачала головой и тут же с тихим стоном вцепилась в сиденье: вернулось головокружение.

– Балда, – отругал меня громила и принялся шарить руками по карманам своего пальто, – у тебя же большая перемена была, какого черта ты не поела?

– Писала заявление об утере документов, – беспомощно отозвалась я.

Громила выругался, затем посмотрел вперед: только сейчас я заметила Панова. Мажор сидел на месте водителя и наблюдал за нами через зеркало заднего вида.

– Лекс, у тебя здесь есть что-нибудь сладкое в бардачке? Жвачка там, шоколадка, конфетка?

Взгляд, которым одарил приятеля Панов, был красноречивей всяких слов.

– Ладно, – сказал громила, – Заяц, метнись по-быстрому в магазин, купи сока и чего-нибудь поесть.

– Не надо, – испугалась я, – я сама.

– Хочешь хлопнуться в обморок прямо на проезжей части? Вперед.

Я покорно повернулась, радуясь столь легкому избавлению от пугающей компании, и дернула ручку, открывая дверцу. Однако громила, снова выругавшись так, что у меня покраснели даже уши, перегнулся через меня и захлопнул дверцу.

– Совсем с башкой не дружишь? – постучал он меня по голове. – Или иронии не понимаешь?

Этот вопрос я предпочла оставить без ответа.

Заяц вернулся быстро: я даже не успела до конца ужаснуться от осознания того, что я сейчас в машине с Пановым и его приятелем и неизвестно, чем это для меня закончится. Он устроился впереди рядом с мажором и протянул нам пакет. Громила принялся рыться в содержимом. Он извлек на свет маленький пакетик яблочного сока, оторвал со стенки трубочку, снял с нее целлофан, вставил в отверстие и протянул пакетик мне.

Я была так растеряна, что беспрекословно взяла протянутое.

Пить сок под прицелом трех пар глаз мне еще не доводилось. В равной степени меня терзали голод и смущение. Громила тем временем уже протягивал мне батончик шоколада. Я уставилась на парня в полном замешательстве: прежде, чем дать мне его, он снял упаковку и чуть вытащил шоколад, чтобы мне было удобней кусать.

– Давай за маму! – дурашливо протянул он.

– Она умерла, – на автомате ответила я.

Выражение его лица изменилось. Он кашлянул и просто сунул батончик мне в руки.

Сахар быстро вернул мне силы. Конечно, он не заменит полноценный прием пищи, но позволит до него продержаться. Вот только…

Когда будет этот самый прием пищи? Чем вообще закончится моя сегодняшняя встреча с Пановым и его приятелями? Вот я доем батончик, а что дальше? Издевательства продолжатся?

Неизвестность пугала – и именно поэтому я оттягивала будущее как могла. Когда от батончика осталась четверть, я стала откусывать от него просто мизерные кусочки и тщательно разжевывать с таким видом, будто во рту у меня еды не с ноготочек, а минимум с кулак. Фокус сработал: никто меня не поторапливал. Громила и тот, кого он назвал Зайцем, смотрели в окно, наблюдая за прохожими.

Зато Панов все также продолжал следить за мной в зеркало дальнего вида – и оттого даже эти мизерные кусочки застревали у меня в горле.

И вот я съела последний кусочек шоколада и выпила последний глоток сока. Словно по заказу, именно в этот самый момент ко мне и обернулся громила.

– Доела? Стало лучше?

Я осторожно кивнула, глядя на него исподлобья.

– Пан, – внезапно обратился громила к мажору, – давай подбросим рыжика до дома.

11

АЛЕКС

– С НОВЫМ ГОДОМ, МУДАК ТЫ КОЗЛОРОГИЙ! – радостно заорал мне в ухо Волк.

Я поморщился. Вокруг было слишком шумно: на вечеринке Соломона, на которой мы сейчас были, радостно и громко отмечали еще один наступивший год.

Я сделал глоток виски, глядя на беснующуюся толпу.

Макс предлагал посидеть сегодня вместе. Устроить семейный праздник.

Семейный праздник.

У нас с Максом.

Давно я так не смеялся.

– Чего такая кислая морда? – поинтересовался Волк.

В отличие от меня, он пребывал в радостном настроении. Ну еще бы: кругом столько девчонок, бросающих на нашу компанию призывные взгляды, что это даже смешно.

– Просто нет настроения.

– С тех пор, как рыжик сбежала от тебя во второй раз, у тебя все время нет настроения.

– Отвали, – огрызнулся я.

Мышонок и в самом деле слилась весьма технично. Не забыв прихватить по дороге свои вещички. Хлопала недоуменно и настороженно своими глазками, а рюкзак все же прибрала.

Маленькая притворщица.

– Мальчики, а чего это вы тут сидите в одиночестве? – подошла к нам Лера. На ней обтягивающее змеиное платье с глубоким вырезом, в который с готовностью нырнули взгляды моих товарищей.

Лера едва заметно усмехнулась: она знала, какое впечатление производит.

– Валерия, душа моя, мы бы с радостью присоединились к веселью, но что поделать? – пафосно воскликнул Волк. – Каменное сердце ублюдка напротив меня разбито, и мы, как настоящие друзья, не можем бросить его тут одного и пойти веселиться.

– Вот как? – Лера недобро прищурилась. – Не знала, что у него есть сердце. И кто же та девушка, что восстановила справедливость и отомстила за товарок?

– Никто, – обрубил я разговор на корню, – зачем пришла?

– А что, нельзя подойти поздороваться с бывшим?

– Поздоровалась? Отраву в стакан плеснуть не успела?

– Знаешь, – медленно произнесла Лера, – я очень надеюсь, что ты действительно влюбишься в ту девушку: сильно, отчаянно, до глубины души – и что она размажет тебя по стенке так, как тебе и не снилось.

– Аминь, – я издевательски приподнял стакан и сделал еще один глоток.

Она окатила меня презрением и отошла.

– Я думал, вы расстались полюбовно, – негромко заметил Волк.

Я безразлично пожал плечами.

Мы недолго скучали одни: не прошло и пяти минут, как вокруг нас уже кружилась целая толпа красоток.

Заяц потек. Смотрел придурковатым взглядом и пускал слюни. Волк оккупировал себе прехорошеньких сестер-блондиночек и развлекал их сочиненными тут же на месте историями.

А меня…

Зацепила одна рыженькая.

В первый момент мне даже показалось, что это мышонок. Но вот девчонка повернулась ко мне лицом, и я понял, что ошибался. Да и откуда бы мышонку взяться на этой вечеринке? Наверняка, сидит сейчас дома со своими родными, смотрит телевизор и попивает вместо алкоголя какого-нибудь морс.

В памяти всплыл тот день, когда она едва не упала в голодный обморок прямо перед нами, а потом сидела в кожаном салоне моего Гелендвагена и потягивала сок. Смотрела испуганно, а сама пила. Сложив губы в трубочку.

Рыжая поймала мой взгляд, улыбнулась поощрительно, хищной походкой пробилась ко мне.

– Уединимся? – шепнула в ухо.

Позволил увести себя наверх. Волк понимающе ухмыльнулся, но пошел он на хрен.

Стоило нам оказаться в спальне, как рыжая без промедления потянулась к пряжке моего ремня. Справилась быстро, освободила член и тут же начала отсасывать. Я лениво зарылся руками в ее волосы и закрыл глаза.

Интересно, если бы вместо трубочки во рту мышонка был мой член, она бы смотрела так же испуганно?

Готов биться об заклад, она девственница.

И, уверен, что она никогда и никому не сосала.

Я мог бы стать ее первым учителем. Направлял бы, показывал, описывал словами и не только.

Ради нее я бы, пожалуй, даже сделал исключение и привел в свою квартиру.

Напоил алкоголем, чтобы она расслабилась, и мягко, но настойчиво поставил на колени и потянул ее голову к своему паху.

Наверняка она раскраснеется. И будет долго возиться с пряжкой, а когда, наконец, сумеет ее расстегнуть, уставится на мой член своими огромными глазищами и бросит на меня свой напуганный взгляд.

И тогда мне придется напомнить ей, чтобы она взяла его в рот.

Она замнется, выдохнет жарко и неуверенно возьмет его своими пальчиками. Приблизит к губам. Откроет свой маленький ротик и неумело коснется своим язычком.

А потом насадится и начнет двигать головой, то и дело давясь слюнями и моей плотью. Может быть, даже войдет в раж.

А когда я кончу, она будет высасывать мою сперму так, как высасывала из той яркой картонки свой сок.

Отчего-то мнимая сцена мышонка с моим членом во рту завела меня сильнее фактического минета. Я открыл глаза и взглянул вниз, но, блядь, это чужое лицо все портит.

Рыжая не успела даже охнуть, когда я поднял ее и бросил в кровать. Она принялась извиваться, но меньше всего мне хотелось сейчас с ней играть. Я поставил ее на четвереньки, чтобы видеть только рыжий затылок, стянул трусики и вошел. Она зашипела и выгнулась, но тут же принялась подмахивать, издавая насквозь фальшивые стоны.

Мышонок бы так не стонала.

Запал прошел. Остались одни лишь механические фрикции, не несущие удовольствия – и рыжей пришлось потерпеть, пока я не дошел до экстаза.

– Чувак, – возмутился Соломон, вламываясь с какой-то брюнеткой в спальню, – ты трахался в моей постели!

– Скажи спасибо, что не вашем обеденном столе.

Я поправил молнию и вышел, оставив подстилку там.

Замена в ее лице меня больше не интересовала.

Мне нужен был оригинал.

И я его получу.

12

МИРА

– Катенька, ты восхитительно выглядишь! Не видел тебя всего две недели, но ты определенно стала еще красивей!

– Отвали, Рыльцев.

– Алиночка, а ты тоже ничего. Волосы перекрасила? Тебе очень идет.

Алина показала средний палец.

– Лизонька, душа моя, поздравляю. Ты закрыла сессию на отлично, наверное, трудно было?

– Чего тебе надо?

– Ничего, разве не могу я сделать комплимент старосте?

– Мне не сдались твои комплименты.

– Ну ладно. Верочка…

Когда Рыльцев приветствовал всех девушек нашей группы, я опасливо замерла, ожидая, когда он доберется до меня.

Однако он просто скользнул по мне взглядом и отвернулся.

Будто меня и не было.

Неожиданно, но очень приятно.

С тех пор, как Панов взял меня на прицел – иначе назвать это я не могу – Рыльцев и Еремеев от меня отстали. Будто я вмиг в невидимку превратилась. И это меня просто безумно радовало. Учитывая, что и Панова я не видела уже целый месяц: с той самой странной встречи, когда я едва не потеряла сознание.

Целый месяц в режиме призрака. Никаких мажоров, неприятных разговоров, зажиманий в углу и словесных оскорблений.

Жизнь заиграла новыми красками.

Я даже чуть воспряла духом и начала искренне наслаждаться учебой. А еще поймала себя на том, что стала радоваться мелочам, на которые не обращала внимания раньше: бликам солнца на сугробах, пушистому снегу, декорациям магазинов, вкусным запахам с пекарен.

Меня не трогали целых тридцать дней, и я наивно считала, что так оно будет и впредь.

Но, оказалось, то была только передышка.

Я сидела на подоконнике и смотрела в окно. В маленьком кабинете, кроме меня, никого не было: все ушли обедать в столовую. Я же, утолив голод куском домашнего сливового пирога, наслаждалась одиночеством и прекрасным видом. Настолько расслабилась, что даже качала ногой от удовольствия и жмурилась на слепящее солнце – и потому не обратила внимания на то, как открылась дверь.

И, когда раздался знакомый голос, я все еще целую секунду продолжала блаженно улыбаться, пребывая в своем волшебном мирке – пока мой мозг не опознал его владельца и не подал сигнал опасности.

– Здравствуй, мышонок. Скучала?

Я медленно обернулась – а затем, спустя ту самую пресловутую секунду, слетела с подоконника, неверяще глядя на Панова.

Он был один. В кои-то веки я не видела рядом с ним ни громилу, ни того второго, который тогда принес поесть – но облегчения это отнюдь не принесло.

Панов, не дожидаясь приглашения, подошел ближе, сокращая разделяющее нас расстояние – и я с ужасом поняла, что вновь загнана в угол. Чтобы меня не было видно из коридора, я уселась на подоконник самого дальнего окна, и теперь мне некуда было скрыться: справа и слева стены, спереди – Панов.

– Вижу, что нет, – вздохнул он. – Неужто я настолько тебе неприятен?

Он ведь не думает, что я начну его разуверять, верно?

– Очень жаль, – он продолжал общаться с тишиной, – потому что ты-то мне как раз приятна. Даже очень. Настолько, что весь этот месяц я не переставал о тебе думать.

От его голоса меня начало корежить. Я бросила быстрый взгляд за его спину: может, сейчас кто-нибудь зайдет в кабинет, и я буду спасена?

Панов вдруг вытянул вперед руку, явно собираясь коснуться моих волос. Я дернулась от него с такой скоростью, что ударилась затылком о стену позади себя. Он замер. Затем уголок его рта скривился в ухмылке.

– Ладно, предположим, наше знакомство не удалось. Почему бы нам не попробовать заново, мышонок? Кто знает, может, из этого что-то получится?

– Что именно? – выдохнула я.

– Что-то большое и светлое, – он наклонился ко мне так близко, что теперь я, наконец, увидела его глаза. Серые. Они у него серые. И мертвые. – Или маленькое и грязное.

Когда его слова до меня дошли, я думала, сердце просто взорвется в груди. Я нелепо продолжала смотреть в его лицо, но он не шутил: ухмылялся, но в глазах не было смешинок. Он и в самом деле предлагал мне… что?

– Если и сейчас до тебя не дошло, – продолжал он тихо, и звук его голоса мягким бархатом вливался в мои уши, заставляя цепенеть от страха, – выражусь по-другому. Хочу. Тебя. Трахнуть.

Дыши.

– Но, учитывая твой пугливый характер, я готов пойти тебе навстречу и даже, – Панов склонил голову набок, – поухаживать для начала.

Я в ужасе распахнула глаза. Если он не перестанет говорить прямо сейчас, клянусь, я умру на месте.

Я замотала головой.

– Я… не хочу.

– А мне плевать. Я заеду за тобой в общежитие сегодня в семь. Надень что-нибудь… – Панов бросил на мою одежду брезгливый взгляд, – нормальное. И еще. Попробуешь не выйти или вновь сбежать – и ты об этом сильно пожалеешь.

Он отодвинулся – но холод, который сковал мое тело, никуда не делся. Я беспомощно наблюдала, как он идет к двери: высокий, сильный, опасный – и понимала, что влипла.

Влипла, как никогда в жизни. И что без помощи мне теперь не обойтись.

Трясущимися руками я достала телефон, нашла Машин номер и отправила ей сообщение:

«Помоги мне встретиться с его братом. Сегодня же».

13

Во время лекции подруга скинула мне адрес с небольшой припиской и после этого я уже не смогла сосредоточиться. Голос Марии Семеновны расплывался и таял, не доходя до моего сознания, потому что последнее было полностью захвачено двумя братьями. Я ужасно боялась Панова Алекса, но не менее сильно я боялась и Панова Макса. При мысли о том, что мне придется встретиться с бандитом, мой желудок сжимался от страха; при мысли о том, что из-за этого мне придется пропустить «свидание» с его младшим братом, меня начинало подташнивать; а при мысли о том, чем это «свидание» может закончиться, если я ничего не предприму, меня ощутимо потряхивало.

У меня нет выбора. Если я не хочу, чтобы Панов Алекс отравлял мою жизнь до конца учебы, мне придется пойти к Панову Максиму. Алекс, вероятно, жутко разозлится, но уж лучше пусть злится на меня, чем… чем делает со мной всякое. Я переживу его злость, особенно она будет на расстоянии, но я определенно не переживу, если он начнет ко мне приставать.

Потому что я берегла себя не для него.

Это… звонок? Пара уже закончилась? Но почему так быстро? На часах половина четвертого. До часа икс всего три с половиной часа. Три с половиной часа до момента, когда Панов Алекс поймет, что я не выйду к нему. И чуть меньше – до того, как я встречусь с его старшим братом и попрошу его защиты.

«Хочешь, я пойду с тобой?»

Да, безумно! Но…

«Нет, я должна сделать это сама, спасибо».

Я уже не маленькая. Я не могу вовлечь в это свою единственную подругу. Достаточно и того, что она меня приютила, дала денег, а теперь еще и похлопотала за меня перед своим зятем. Я и так в неоплатном долгу перед ней.

«Рит, прости, ты не смогла бы сегодня выйти за меня?»

«С радостью, я как раз думала, куда бы свалить от свекрови! Уже бегу!»

Хоть кому-то радость.

Я выхожу на улицу. Маша подробно расписала мне, куда ехать. Центр города. Ну конечно. Где еще должен находиться элитный ночной клуб, если не там?

До него шесть остановок.

Сейчас клуб еще не работает, но Макс уже там, готовится к открытию. Вообще, у него много офисов в городе, но тот, который в «Монохроме» - его любимый. Говорят, его с этим клубом связывает…

Пять остановок.

… какая-то история. Братья не особо между собой ладят. Между ними словно черная кошка пробежала, но старший все равно продолжает заботиться о младшем: братские узы нельзя разрушить, все же...

Четыре остановки.

… родная кровь. Просто расскажи ему о том, что Алекс тебя достает. Если на свою репутацию Максу плевать, то за репутацией брата он следит. Ну, или пытается в той мере, в которой успевает...

Три остановки.

... за выходками Алекса… Главное, не бойся. Ты отстаиваешь свои интересы. Самой тебе с Алексом не справиться. Об него обламывали зубы куда более сильные и громкие личности, чем ты. Единственный, кто может что-то с ним сделать, это…

Две остановки.

... его брат. И мы возвращаемся к тому, что твоя поездка к нему неизбежна. И, как бы ты не опасалась, тебе придется это сделать. Поэтому просто сделай глубокий вдох и…

Одна остановка.

… озвучь свою просьбу. Потому что если ты этого не сделаешь, Алекс не даст тебе жить в этом городе. У него достаточно денег, чтобы превратить твою жизнь в ад. И тогда тебе придется распрощаться со своей мечтой и возвращаться в деревню.

«Монохром».

Просто помни, что стоит на кону.

Дверь ожидаемо закрыта.

Я постучала. Звук получился совсем тихим. Сообразив, что в варежках иного не добиться, я сняла их и постучалась вновь. Чуть громче. Но все равно недостаточно, чтобы меня услышали.

Наконец, я увидела звонок. Чувствуя себя распоследней дурой, нажала на кнопку. И уже полминуты спустя из динамика над дверью раздался голос:

– Мы закрыты.

– Я знаю, – я нашла глазок видеокамеры и зачастила, глотая слова, – я к Максу… Максиму Панову. От Аслана Шабаева.

Несколько секунд тишины, во время которых я не смела даже дышать – затем дверь клацает и открывается.

– Проходи.

Я ступила в темноту, пытаясь перестроиться с дневное на полночное зрение.

– Иди направо и до конца, – проинструктировал меня все тот же голос, – кабинет Максима Олеговича будет справа.

– Спасибо.

Я обернулась к охраннику, но увидела лишь его удаляющуюся спину.

Никогда до этого я не бывала в ночных клубах и, сомневаюсь, что когда-либо буду еще, поэтому я принялась вертеть головой налево и направо. Правое крыло, в которое меня направили, было полностью административным, и я не увидела ни танцпола, ни бара, ни сцены – лишь двери с табличками «Бухгалтерия», «Снабжение», «Директор Панов М.О.»

Я застыла перед этой самой последней дверью с золотыми буквами, закрыла глаза и медленно сосчитала до десяти. А затем протянула руку и нерешительно постучалась.

– Открыто.

Этот голос… По моей спине побежали мурашки.

Я не много встречала людей с такими голосами – голосами, проникающими в самое мое нутро. Всего троих.

Первого такого человека я встретила в восьмом классе. И когда он открыл рот, я словно перенеслась в высокое пшеничное поле. Меня обдувал теплый ветерок, сверху грело ласковое солнце, а вокруг плескалось целое море, полное хлеба, жизни и будущего. Мое сердце тогда перевернулось и встало на место, но встало уже неправильно, потому что переворачиваться оно стало каждый раз, когда я слышала этот голос.

Второй голос принадлежал Панову Алексу. Но не всегда. Лишь тогда, когда тот понижал его и вливал ядовитым отваром в мои уши. От этого его отвара внутри меня все отмирало. Если первый голос дарил жизнь, то этот ее отнимал, выжигая все на своем пути дотла.

Голос же Максима Панова… Был как последний шаг перед бездной. Волосы на моей голове встали дыбом, появилось ощущение чего-то неизбежного и неотвратимого. Впервые у меня промелькнула мысль, не совершила ли я ошибку? Что, если придя сюда, я сделала только хуже?