Бегущие по пеплу

Часть I. Трагедия в Овлесе Глава I. Если бог падает на тебя с неба, отойди, а то пришибёт

Смертные считают, что боги существуют только для того, чтобы карать неверных, тех, кто не чтит законы божьи. И для того, чтобы даровать праведникам счастье, богатство, долголетие и прочую белиберду, в которую верят одни дураки.

Знали бы эти самые смертные, как глубоко заблуждаются.

Некоторые боги существуют лишь для того, чтобы их опустили с вершины на глубокое илистое дно затхлого озера, лишили могущества и отправили в изгнание на тысячелетие за то, что бог не захотел влачить жалкое существование небесного отброса, вынужденного бегать по поручениям вышестоящих божеств.

За примерами далеко ходить не надо, ведь я и есть тот самый бедолага, которому посчастливилось заслуженно побывать на пьедестале Верховного бога, а затем получить пинок под зад и настоятельное пожелание не возвращаться в Небесную Твердь в ближайшую тысячу лет.

Не всё так печально, как может показаться на первый взгляд. Хоть я, великий Ма Онши, верный последователь Войны и похититель божественных детей, стал странником в мире смертных, но былое величие моё никто отобрать не в силах. А потому я и среди людей остаюсь непокорным, могущественным и…

— Эй, крестьянский сын, ты чего тут бездельничаешь? Солнце ещё высоко, ты должен на полях трудиться.

Ладно, я солгал. Вот уже четыре сотни лет я — бродяга без единой монеты в дырявом кармане, давно спустивший гордость в карточных играх с разбойниками с Дороги.

— Глухой что ли? С тобой говорю, отрепье.

Вечно эти надзиратели не дают спокойно полениться.

Не открывая глаз, я закинул руки за голову и поудобнее устроился на сене, предвкушая, как вскоре меня копьями погонят из деревни Суррон. Когда же меня нагло пихнули тяжелым сапогом в ребро, пришлось-таки подать голос и заявить, что:

— Я не работаю на полях, я сын ремесленника.

Надзиратель ненадолго притих, видимо, не ожидал, что я нагло продолжу валяться на солнцепёке, не обращая на него должного внимания.

— Тогда почему ты лежишь здесь, в стоге сена, когда должен трудиться в мастерской отца?

Хороший вопрос. Эту часть прикрытия мне было лень продумывать заранее, поэтому я принялся импровизировать:

— Мой отец сгинул в пожаре вместе со своей мастерской, инструментами и драгоценными тайнами ремесленного искусства. Недоучка я, и нет мне места нигде в целом свете.

Надзиратель, судя по голосу, немолодой мужчина, снова притих, но вместо него зазвенел новый юный голос, наверное, его товарища:

— Тогда почему ты не пустился в странствие и не стал вольным ремесленником? Учиться можно и на Дороге.

Ох уж мне эта молодёжь! Старик бы удовлетворился моим ответом о пожаре, но нет, этому подавай продолжение.

— Я и пустился. Да только силушки во мне маловато, обкрадывают меня почём зря все, кому не лень. Не дано мне стать великим мастером.

Всхлипнув для достоверности, повернулся на бок и вытянул затёкшие от долгого сна ноги. Днями напролёт бы спал, честное слово, если бы всякие не пытались наставить меня на путь истинный. Не рождён я для труда, что ж теперь поделать.

— Но руки-то всё ещё при тебе! — Закричал юнец. — Ты должен продолжать трудиться, тогда боги ниспошлют тебе благодать, и дело твоё пойдёт в гору!

И где только, скажите мне на милость, таких воспитывают? Самоуверенность, принципиальность и узколобость — так часто мне попадались люди с подобным набором качеств, и ничем хорошим их жизнь пока ещё не заканчивалась. С такой философией малец и до тридцати не доживёт: загнётся сам, либо его загнут другие. Увы, но таков удел мечтателей и романтиков, которые из своего радужного мирка далеко не выглядывают, а если и выглядывают, то только затем, чтобы облить грязью постылую реальность. Они находят в этом извращённое удовольствие.

— Да, руки при мне и голова моя тоже, — я потянулся и протяжно зевнул. — Поэтому и не ходок больше на Дорогу.

Парень притих. Неужели отстали? Но нет, звонкий голос затрещал вновь:

— Тогда почему ты не стал хотя бы разбойником? Почему лентяйничаешь здесь?

Что, простите? Вот это заявленьице! Я аж глаза раскрыл от удивления и подскочил на сене.

— Чего? А вы точно надзиратели?

Они испугались моей внезапности и направили на меня свои копья. Старик от чего-то слегка подрагивал, бренча бронзовыми поножами, а юнец с блеском в золотисто-карих глазах ехидно ухмылялся.

Где-то я видал уже эту конопатую наглую рожу.

— Чего подскочил как ужаленный? Али есть что скрывать? — Юнец с рыжими вихрами сальных волос грозно потряс медным копьём.

Да уж, похоже, в этой деревеньке я застряну надолго.

— Мне нечего скрывать. Просто удивился тому, что надзиратель, — я театрально округлил глаза и прижал ладонь к груди, — советует мне свернуть с праведного пути и идти грабить честной народ.

— Праведный путь? — Опешил парень. Он прямо-таки побелел от злости. — Это в каких божественных трактатах прописано, что можно валяться сутками напролёт, не имея никакого занятия?

Понятия не имею. За всю свою долгую божественную жизнь я ни одного трактата так и не прочёл. Эту глупость строчат низшие боги для простецов-верующих, так что смысла в них явно не больше, чем в порнографических картинках горбатых старушек с Дороги.