Белая ворона с красным крылом

Судьба или просто банка краски?

В одном глухом лесу жила себе стая ворон. Все вороны в ней были чёрные, как смоль, естественно, кроме одной. Нашу белую ворону звали Альба. Нет, её не обижали сородичи, не гнобили. По крайней мере, не чрезмерно. Да, дразнили «снежинкой», но ей даже иногда нравилось чувствовать себя не такой, как все. Да и сама Альба в ответ дразнила сородичей «угольками». В общем, её хоть и считали уродкой, но её дефект был не страшнее, чем, скажем, кривой клюв. Она была частью стаи, вороной хоть и странной, но своей.

Так и жила бы себе Альба со своей особенностью, козыряя белыми, как пепел, перьями перед «угольками», пока сама судьба (в лице одного фермера) не обратила на неё свой взор.

В один из дней вороны всей стаей полетели поклёвывать зерно на поле. Чёрная туча приземлилась как раз возле фермера, который заканчивал красить новую ограду. Фермер, усталый и злой от того, что его труд склёвывают пернатые воры, с досады швырнул в стаю банку с краской. Краска была огненно-алой, как кровь, как знамя. Стая, перепуганная и ошеломлённая, поднялась и стремительно ретировалась с поля.

Краска почти никого не задела, оставив на чёрных крыльях едва уловимые пятна. Но вот нашей Альбе трагически не повезло. Когда ведро ударилось о землю, краска словно рука потянулась к ней и схватила её за крыло. Она была густой, вязкой и очень липкой. Она превратила белоснежное крыло Альбы в картину «цвет заката» — словно произведение современного искусства, небрежное и хаотичное.

Лететь обратно в лес ей было нелегко: крыло стало тяжелым, и перья потеряли нужную воздушность. Запечалилась Альба. «И так меня за чудачку все считают. Так теперь совсем засмеют. С таким-то красным крылом».

С трудом Альба прилетела в родной лес и принялась счищать с себя краску. Скорее, чтобы никто не увидел. «Можно даже пёрышки повыдёргивать, лишь бы никто не видел», — думала она.

И тут заметил Альбу старый чудак Филин. Да, не все старые филины мудры и наблюдательны. Среди них есть и те, кто, будучи птенцами, слишком часто падал из гнезда головой вниз. И молвил этот филин изумлённым, трепещущим голосом: «Да это же знак! Сам красный демиург Альбу отметил! Ох, как поэтично: белая ворона с красной печатью. Она — Вещунья. Отныне её клюв говорит не от разума, а от самой Судьбы».

Так как Филин был стар, всем казалось: раз он смог так долго прожить в глухом лесу, значит, он и мудр. Силой авторитетного толкования случайное пятно краски стало сакральным символом. Грязь обрела смысл. Надменные каркуши, что вчера шутили за её спиной, теперь смотрели со страхом и надеждой.

Вскоре Альба стала очень важной вороной в стае, и к ней стали приходить за советом. Альба всегда любила быть в центре внимания, а уж теперь, когда это внимание приходило к ней само и смотрело, открыв клюв, она расцвела.
«Куда лететь на зимовку?» — «Конечно, в Магадан! Там мы ещё не были, да и кто каркнул, что зимовать надо на юге? Мы полетим на восток!»
«Где искать зерно?» — «Клевать надо не на том поле, где меньше пугал, а где их больше всего! Их обилие — признак жадности фермера, а значит, и самого лучшего зерна! А про крестьян с ружьём вы забудьте, они же не просто так пугало поставили».
«Что выбрать для гнезда? Ветки или проволоку?» — «Конечно, вот эту блестящую металлическую штучку, она явно дорогая, а ещё модная, смотри, какой модерн!»

Альба поверила в свою исключительность. Она ведь и сама видела логику: ведро могло попасть в кого угодно, но попало в неё. Краска могла быть зелёной или синей, но была красной — цветом власти и крови. Это же не случайность! Это — предначертание! Её тщеславие раздулось. Она уже не советовала — она вещала.

Стая, ведомая слепой верой в «знак» и авторитет Филина, послушно следовала за ней. Филин же, этот главный иллюзионист, лишь бормотал: «Глубокая мысль… вижу в этом символ…», находя оправдание любой её глупости. Вроде « Зерно это временное и не нужное, собирайте блестящие крышечки, они ценные!».

А потом пришла Великая Стихия Разоблачения — затяжной осенний ливень. Дождь, не знающий ни сакральности, ни суеверий, поливал лес трое суток.

Альба сидела на ветке, когда с её красного крыла потекла первая струйка грязно-розовой воды. Краска, эта дешёвая маска, сдалась под напором настоящей природы. Алый символ пополз, расплылся и смылся, обнажив влажное, обычное, просто белое перо. Никакой крови, никакого огня. Только мокрая, жалкая птица.

Утро застало стаю в молчаливом столбняке. Перед ними стояла не Вещунья, а просто Альба. Та самая, над которой смеялись. Но теперь в её глазах не было прежней робости — там горели испуг и пустота развенчанной богини.

— Так… Магадан? — хрипло спросила старая ворона.
— На том поле с пугалами, куда ты нас повела, нас чуть не постреляли, «Избранная»! — прозвучал обвиняющий крик.
— А Филин? — крикнул кто-то с задних рядов. — Где наш всевидящий оракул?

Филин, поняв, что его авторитет вот-вот рухнет вместе с краской, попытался спасти лицо.
— Символ… выполнил свою миссию… преобразовался… — забормотал он, пятясь к дуплу.
Но его голос теперь звучал жалко и фальшиво. Стая смотрела на него, и в их глазах читалось не разочарование в Альбе, а разочарование в собственной доверчивости. Они поняли, что слепо кланялись не вещему знаку, а случайному пятну, и слушали не мудрость, а красивые слова старой птицы, которая сама обманулась видимостью.

И тут произошло главное. Стая не стала изгонять Альбу. В ней не было злобы на ворону — была досада на самих себя. Они увидели в ней не злую обманщицу, а такую же жертву общего заблуждения, птицу, которая просто поверила в свою сказку чуть больше других.

Альба, дрожа, спустилась на нижнюю ветку. Она ждала града насмешек, но вместо этого услышала:
— Ладно, Снежинка. Возвращайся.
Её старые прозвища, которые раньше кололи, теперь звучали почти по-домашнему. Это было предложение забыть спектакль и вернуться в реальность.

Альба вернулась. Её не чествовали, но и не клевали. Она снова стала просто белой вороной. Иногда над ней всё ещё подшучивали, но уже без злобы. А она, оступившись и потеряв голову от ложной славы, стала мудрее. Она научилась скептически относиться к громким словам и ярким «знакам». И когда молодые вороны спрашивали её о той истории, она качала головой:
— Не верьте слепо ни белым перьям, ни красной краске, ни седым бородам. Слушайте, что говорят, а не смотрите, как говорят. А самое главное — думайте своей головой. Иной раз старая шишка на сосне больше знает о погоде, чем иной оракул.