Глава 1. Шрам
Это вторая часть дилогии. Первую часть читайте здесь бесплатно >>> https://litnet.com/shrt/416h
Он действительно считает, что прикосновение к его шраму заставит меня вдруг резко поменять свое мнение?..
Я чувствую под кончиками пальцев неровность его кожи, тёплую и живую, и понимаю, что он не двигается… хотя мог бы легко отстраниться.
Такое впечатление, что Батянин дает мне выбор, чтобы я могла отпрянуть по своей инициативе. Проявить истинное отношение к его внешности, так часто отталкивающей других.
В итоге я так и не отступаю. Только мягко роняю руку вниз, скользнув напоследок пальцами по линии его глубокого рубца на щеке, а потом, глядя ему прямо в глаза, тихо говорю:
- Нет, Андрей Борисович. Ваш шрам всё равно меня не пугает.
Он натянуто, будто нехотя, спрашивает:
- Почему?
Я вздыхаю, чувствуя, что сердце колотится слишком громко.
- Потому что настоящего мужчину шрамы только украшают. А уродуют они только тех, у кого нет внутренней силы. Но это точно не про вас.
Он молча смотрит на меня ещё несколько секунд тяжёлым, почти осязаемым взглядом. А потом медленно произносит:
- Вы очень необычная женщина. Я это понял ещё тогда…
- Когда? - я неосознанно перехожу на шепот.
- В тот день, когда мы с вами встретились.
- На парковке..?
Кажется, он собирался что-то ответить, но тут в коридоре раздаются шаги Яны, вышедшей из душа. И Батянин резко отстраняется от меня, во мгновение ока приняв невозмутимое выражение лица.
И, чуть покраснев, я тоже отворачиваюсь, отлично его понимая. Как-то неловко вести такие многозначительные разговоры в присутствии его дочери.
Когда Яна входит на кухню, я едва её узнаю.
В моей блузке и юбке она выглядит иначе, будто стряхнула с себя всю усталость последних недель. Щёки чуть порозовели, пышные волосы взъерошены, придавая ей бодрый вид.
- Слушай, да на тебе это прямо как с картинки, - искренне говорю я.
Батянин поднимает на неё спокойный, как ни в чем ни бывало, взгляд и спрашивает:
- Готова?
- Готова, - уверенно отвечает Яна.
Они направляются к выходу, а я провожаю их до ворот. На крыльце коротко машу рукой. Потом закрываю дверь и, прежде чем щеколда опускается, не удерживаюсь и выглядываю в узкую щёлочку.
На улице Батянин помогает Яне сесть в машину, а потом, уже обойдя к водительской стороне, вдруг останавливается. Еле заметно качает головой и всего на одну секунду касается пальцами своего шрама.
Ровно там, где недавно коснулась его и я.
1.2
Тоскливо вздохнув, закрываю дверь и возвращаюсь в дом. Но едва успеваю снять пальто, как мой младшенький Павлик возникает в прихожей и, глядя на меня снизу вверх, живо интересуется:
- А дядя со шрамом ещё придёт?
Я на секунду замираю.
Почему-то внутри становится тепло, как будто Павлик только что похвалил кого-то, кто дорог лично мне. И тут же ощущаю укол неловкости: ну глупо ведь, правда? Я вообще не имею права радоваться, будто это что-то значит…
Батянин - не просто мой начальник, а генеральный директор огромной корпорации, в которой я сама - всего лишь маленький незначительный винтик. Да и причина, по которой он пришел ко мне домой, это его дочь Яна. И я тут совершенно ни при чем.
Но всё равно глупая тёплая волна продолжает плавить мое сердце, и я, стараясь скрыть её, улыбаюсь немного грустно:
- Он тебе так сильно понравился, малыш?
- Угу, - Павлик кивает очень серьёзно. - Мы с Гришей решили, что хотим с ним дружить.
Я нервно смеюсь, возвращаясь вместе с сыном в гостиную.
В голове сразу всплывает довольно неловкая для меня картинка: мой наглый домашний гусь, щипающий клювом носок мужского ботинка, да ещё такого дорогого, матово-чёрного, явно не для сельских прогулок. Странно, что Батянин даже не дёрнулся и не отпихнул оборзевшую птицу. Только задумчиво смотрел вниз, позволяя происходить этому безобразию.
И теперь я ловлю себя на панической мысли: а вдруг гусь всё-таки оставил на коже следы? Царапинку, вмятинку?
Батянин, конечно, в жизни ничего не скажет, не такой он человек, но что он подумает обо мне?.. Наверняка решит, что его подчиненная совсем чокнулась - держать гуся дома, как какого-нибудь кота, да еще и гостям обувь портить…
Надо будет при случае присмотреться незаметно к его ботинкам…
- Ну, ма-а-ам, так дядя со шрамом еще придет? - нетерпеливо дергает Павлик за край моего цветастого халата.
Я тяжело вздыхаю и, потрепав сына по пушистым волосам, объясняю:
- Это мамин начальник, Павлуш. Он не может так просто ходить к нам в гости. Мы живем далеко от центра, а у него полно своих дел.
Женька, который до этого делал вид, что ему всё равно, вдруг тоже вмешивается:
- Жаль. Он крутой. И такие классные советы по роботу дал… я бы сам не догадался.
Но Павлик никак не может принять мой аргумент и тут же предлагает другой вариант:
- Мам, а давай дядю со шрамом к себе домой заберём? Он не будет тебе мешать…
У меня глаза лезут на лоб от этой формулировки пятилетнего непоседы. А Женька так вообще сразу принимается ржать, как ненормальный:
- Ага, главное не забудь купить ему миску и пакет корма. Он же большой, много ест! И давай ещё ключи от офиса ему сюда принесём, пусть совсем не уходит.
Павлик возмущённо пинает брата в ногу:
- Мы его маминой едой кормить будем! За столом!
- Кормить… - фыркает Женька. - Он тебе не бездомный пёс! Ты хоть думай, что говоришь, балда. Да и куда мы его денем? В детскую? Или сразу в кладовку, чтобы маме не мешал?
Я смеюсь вместе со старшим сыном, вытирая ладонью слёзы от смеха. Но внутри всё равно остаётся странное, немного щемящее чувство. И когда дети уже уносятся в детскую обратно к своему самодельному роботу, я вдруг ловлю себя на тихом вздохе сожаления.
Странная мысль выскакивает так внезапно, что я невольно краснею сама перед собой.
Если бы в мире всё было так просто…
Если бы можно было взять и забрать Батянина к себе домой…
Открыть перед ним дверь и сказать: «Оставайтесь». И чтобы он без вопросов просто кивнул… и остался.
Насовсем.
Глава 2. Доверие и недосказанность
Понедельник начинается тихо после странных выходных.
Я прихожу на работу раньше обычного: холл пуст, охранник дремлет над журналом посещений, лифт лениво моргает цифрой «один». Поднимаюсь наверх, в приемную генерального на десятый этаж и прикладываю ключ-карту.
Дверь мягко щёлкает, и я сразу вижу - Яна уже там. Сидит в кресле-мешке у окна, в сером капюшоне толстовки на голове, с термокружкой в двух ладонях, греет ими руки. Так удивительно сейчас смотреть на нее, зная что она - дочь Батянина.
Теперь понятно, почему как-то в сумерках она показалась мне похожей на него. Есть что-то такое неуловимо-общее с ним в чертах ее лица и разрезе темных глаз.
- Привет, - окликаю ее с улыбкой. - А ты, оказывается, ранняя пташка.
Девушка поднимает голову и шепчет едва слышно:
- Я временно поселилась здесь. По договорённости с Батяниным.
- Отличная новость, - так же тихо отвечаю и пожимаю плечами. - Удобно работать, никуда бежать не надо... Красота! Домовёнок прописан официально, осталось только метлу выдать.
Яна хмыкает в кружку, но потом начинает возиться с усами, которые клеятся криво.
- Дай сюда, - смеюсь я. - А то получится пенсионер, а не курьер.
Аккуратно прижимаю усики к её лицу, проверяю, чтобы не отклеивались на уголках, и слегка подтушёвываю карандашом тень над губой. Затем отступаю, оценивая результат.
- Отлично. Теперь ты самый обаятельный Кузя-домовой во всём офисе.
Она поджимает губы, чтобы не рассмеяться, и гасит улыбку глотком горячего чая из термокружки.
Следующие полчаса мы с ней тренируем образ: она ходит, а я оцениваю, насколько натурально она сутулится и опускает взгляд. Советую ей сделать походку более ломкой - с короткими шагами, носками чуть внутрь. В итоге получается очень естественный и несуразный бедняга Ян, который никому не мешает и ни во что не лезет.
К восьми сорока дверь приемной тихо открывается.
Батянин появляется на пороге - уверенный, собранный, невозмутимый. И сразу возникает такое ощущение, словно вместе с ним в комнату заходит сама власть и порядок. Черное пальто перекинуто через руку, деловой костюм сидит безукоризненно, на лацкане блестит тонкая капля утреннего дождя. Он несёт с собой свежий холод улицы и лёгкий аромат черного кофе, который всегда ассоциируется у меня именно с ним.
На секунду Батянин задерживается на нас с Яной взглядом. И вдруг мне чудится, что он, словно какой-нибудь ясновидящий, видит не только эту картину, где его дочь сидит в кресле-мешке и я рядом, а всё, что было за ней. До того, как он появился. То, как я помогала Яне утром, как мы смеялись над её усами…
И даже то, что до сих пор не выходит у меня из головы.
Наш последний разговор… и тот момент, когда я коснулась его шрама.
Чувствую, как замираю под его взглядом в ожидании не пойми чего. Но он только коротко здоровается и роняет небрежное:
- Лиза, зайдите ко мне.
Его густой тяжелый голос по обыкновению звучит бархатно-низко и спокойно, с той мягкой хрипотцой, от которой у меня предательски подпрыгивает сердце. Я невольно чувствую, как мне становится жарче, хотя в приёмной совсем не душно. Беру блокнот, выпрямляю плечи и поднимаюсь за ним в кабинет, стараясь идти ровно и не слишком быстро.
В голове крутится один вопрос - что он скажет? И не выдаст ли моё лицо, что я помню каждую секунду нашей прошлой встречи?
2.2
В кабинете Батянин не садится, а стоит у стола, ладонью касаясь крышки ноутбука, словно проверяя его температуру. Потом делает несколько шагов к прозрачной стене-окну с видом на город и останавливается там.
- Нужно поддержать легенду Яны, - говорит он спокойно, изучая мое лицо своими глубокими чёрными глазами, и отворачивается к окну. - В офисе всегда будут расспрашивать про его немоту, и необходимо сразу дать всем понятную простую причину. Невзначай. Чтобы не домысливали в ненужном для нее направлении.
- Да, конечно… но какую? - беспомощно спрашиваю я. - Невзначай всё объяснить я могу, но вот диагноз… боюсь, напутаю. Я не сильна в медицине.
Батянин бросает на меня взгляд через плечо - коротко, но так физически ощутимо, что кажется, будто он пронзает меня насквозь. Я невольно замечаю, как под дневным светом, льющимся из окна, тянется шрам через всю правую щеку и его глаз вверх, едва заметно перетягивая кожу.
Сердце тут же гулко ускоряется в груди. Потому что тело вспоминает раньше головы тот волнующий момент, когда моя рука случайно оказалась на его щеке. Меня даже сейчас до сих пор преследует это фантомное ощущение: шершавость рубца под подушечками пальцев, его неподвижность в ту секунду…
Я спешно отвожу взгляд, будто боюсь, что он успеет это прочитать по моему лицу. Делаю вид, что ничего не происходит, но пальцы предательски влажные.
- Односторонний паралич голосовых складок после травмы возвратного гортанного нерва, - произносит он ровно и медленно, давая мне возможность запомнить. - Курьер генерального директора Ян Абзамук может говорить только шёпотом и редко. Прогноз туманен. Этого достаточно.
Я тихо повторяю за ним, как на репетиции:
- Односторонний… паралич… голосовых… складок…
Батянин молча кивает, но отпускать меня не спешит. Между нами вообще всё это время так и висит какое-то странное тягучее напряжение. И я боюсь даже гадать, откуда оно взялось.
Внезапно он чуть подаётся вперёд, будто собирается сказать что-то ещё, но на столе оживает телефон. Резкий виброзвонок разрезает тишину.
Он смотрит на экран, секунду медлит, и в его лице что-то меняется. Неясное напряжение отступает, скрывшись за маской невозмутимости. Как будто в его черных горящих глазах кто-то внутри захлопнул дверь со словами: я занят, давайте в следующий раз.
- Да, тетя Ира, - произносит он после паузы. Затем бросает на меня короткий взгляд и неожиданно включает громкую связь.
Такое впечатление, что Батянин решил поделиться со мной частью своей жизни…
И кстати, этот домашний родственный тон очень непривычно от него слышать, потому что в офисе свою секретаршу он всегда называет по имени-отчеству. Это только Ирина Константиновна всегда фамильярничала с ним тут.
Вот и сейчас ее голос из динамика звучит тёпло и сердечно:
- Андрюша, привет. Отчитываюсь, как договаривались. Мы только что поднялись с бассейна. Маму твою поставили на балансир, держали вдвоём с реабилитологом, и… слушай, это не показалось: чувствительность вернулась до колена. Она сама сказала, что колено «жжёт». Это очень хороший признак…
В полном смятении от неожиданного потока информации, я держу лицо как партизан на допросе: не моргаю, не сглатываю, ничего не показываю. Но где-то внутри разворачивается полузабытое воспоминание о том, как два года назад в сумерках возле больницы он рассказывал мне о своей матери. Она ведь у него была парализована много лет после автокатастрофы.
- Понял, - отвечает он вполголоса. - Спасибо, тетя Ира. Сообщи мне потом, как всё прошло после обследования.
- Конечно. Скину заключение врача в чат…
Связь обрывается.
Батянин переводит на меня задумчивый взгляд. Кажется, он чего-то ждёт, но чего - я не знаю. И начинаю чувствовать себя как двоечница у доски, когда нужно что-то сказать, но непонятно, что именно. Я просто смотрю на него, стараясь, чтобы в моём лице было сочувствие, уважение, ничего лишнего.
- Можете идти, Лиза, - говорит он наконец. - Спасибо.
Оказавшись за дверью, я на несколько секунд прислоняюсь к ней спиной. Голова почему-то идет кругом в неразберихе путаных мыслей.
Что это вообще было?
Зачем он включил громкую связь - чтобы я просто была в курсе или… чтобы проверить, помню ли я наш старый разговор, если он вдруг уже вспомнил его? А может, это вообще случайность, и только мне кажется, что в его голосе была особая интонация?
Чем больше думаю, тем сильнее путаюсь. Хочется списать всё на рабочую рутину, но сердце всё равно колотится быстрее, чем положено. Как будто он что-то недосказал. Что-то важное для нас обоих.
Глава 3. Обеденный перерыв
К обеду в у принтера - неизменное место сходки главных болтунов офиса, - пасутся любопытные с домыслами насчет вернувшегося на работу странненького курьера генерального.
Ко мне в связи с этим внимание тоже повышенное. Ведь в результате бурной сплетнической деятельности Маргоши «всем давно известно», что у меня с курьером Абзамуком служебный роман.
Славка из снабжения особенно назойлив.
Его очень напрягает несуразная личность Яны. Наверное, как и многие мужчины, он ощущает какое-то смутное гендерное несоответствие в ней. И от этого испытывает непонятный дискомфорт. Он даже не стесняется того, что источник его беспокойства стоит в нескольких шагах, изучая накладные, и спрашивает меня вполголоса:
- Слушай, а что за хрень с этим вашим курьером? Он что, глухонемой?
- Нет, - коротко отвечаю я. - Голосовые связки.
Славка непонимающе моргает.
- Ну… ангина, что ли?
Я кладу пачку бумаги на лоток, медленно поворачиваю голову и, как учил меня Батянин, утомленно сообщаю:
- Односторонний паралич голосовых складок после травмы возвратного гортанного нерва. Может только шептать, и то не всегда, - после чего пожимаю плечами и добавляю грустно: - Может, через год заговорит. А может, и нет.
Он хмыкает, отступает, но всё равно косится на Яну. Но та и не думает смущаться. Кривит губы и, проходя мимо мычащего Славки, шепчет насмешливо:
- Остынь, Шерлок, ФБР уже в курсе…
Пока Славка моргает, не найдясь с ответом, над ним уже хихикают две менеджерши из отдела продаж. А я давлю улыбку. Уж мне-то отлично известно, что Яна себя в обиду всяким болтунам не даст - сама кого хочешь осадит, если ее довести.
После этого инцидента слухи об инвалидности курьера как-то сами собой утихают, и маска Яны прирастает, как положено. Такое уж свойство у людей - если им сразу дать простое и понятное объяснение любой странности, то они это проглотят и не станут заморачиваться лишними мыслями.
***
Несколько дней спустя Юлька сигнализирует мне о том, что жутко соскучилась по мне с тех пор, как я переехала в приемную генерального.
«Лииииз, пойдём в парк у кафе? Я уже взяла для нас кофе и пирожки! - предлагает она деловито и тут же жалуется: - Сто лет уже не болтали, ты совсем про меня забыла! С этой Маргошей уже сил никаких нет общаться.»
«Иду», - пишу ей.
В приёмной оставляю записку на стойке «ушла на обед», потом натягиваю шапку, пальто, и выхожу на улицу. От блеска ясного зимнего солнца и слегка морозного воздуха приятно захватывает дух после офисной сухости.
Мы с Юлькой садимся на холодную деревянную скамейку у любимого кафе. В бумажных стаканчиках дымится кофе, на перчатках сахарная пудра от пирожков. Юлька рассказывает свежие офисные новости: кто кого забанил в чате, как бухгалтерия перепутала две Марии Петровны, и почему у нового дизайнера аватарка с лисой.
- Ты сегодня светишься, Лиз, - замечает она внезапно. - Ну-ка, признавайся, кто в тебя лампочку вкрутил?
Её шуточки, как обычно, на грани абсурда… но суть она всё же верно уловила. Меня внутри действительно греет утренний момент.
Сегодня мы с Батяниным разминулись в лифте - он выходил, а я заходила. И в этой тесноте ему пришлось чуть повернуться боком. Лёгкое движение… и его ладонь скользнула по моему плечу, будто невзначай, но точно и уверенно. Он ушёл сразу же, а я стояла, ощущая, как это место будто нагрелось изнутри. И до сих пор греет.
Глупо, конечно, думать о таких мелочах, но от этого прикосновения день вдруг стал другим. Как будто Батянин сделал его чуть ярче и счастливее.
- Это ты от кофе светишься, - отбиваюсь я, но, кажется, уголки губ всё равно предательски тянет вверх. - Давай голубям крошки оставим, а то они уже очередь заняли.
Мы крошим пирожок в ладонь, бросаем на плитку. Серо-синие пузатые птицы набегают со всех сторон и деловито подбирают крошки.
Некоторое время я с удовольствием наблюдаю за ними, потом случайно поднимаю взгляд на дорогу и замечаю, как напротив, у зебры перехода без светофора мнётся маленькая старушка в платочке. Переступает с ноги на ногу, глядя на поток машин, и не решается сделать шаг.
- Погоди минутку, - говорю Юльке. - Помогу вон той бабушке.
- Добрая ты, Лиза, - хмыкает она и улыбается. - Иди, конечно. Мать Тереза спешит на помощь, так и запишем.
Я поднимаюсь со скамейки, стряхиваю крошки с пальто и иду к пешеходному переходу. Старушка всё ещё стоит у зебры и при моем приближении неуверенно косится.
- Пойдёмте, я вас переведу, - предлагаю я.
Она облегченно вздыхает и цепляется за мой локоть. Такая лёгкая рука, как будто и веса-то нет. Шаги у неё короткие, осторожные, поэтому я сбавляю темп и подстраиваюсь. Мы идём спокойно, не торопясь, чтобы она не испугалась, и машины сами собой останавливаются, пропуская нас.
На середине дороги она поднимает на меня глаза и тихо говорит:
- Дай Бог тебе здоровья, доченька.
От этих слов внутри становится тепло и спокойно, как будто на плечи легло что-то мягкое и знакомое, вроде любимого пледа в промозглый вечер.
Мы добираемся до другой стороны, я провожаю её до лавочки, и поворачиваю обратно к Юльке и к нашим пирожкам.
И вдруг слышу, как кто-то произнёс моё имя.
Сначала я не уверена: шум проспекта гулкий, шины шуршат по асфальту, кто-то сигналит на перекрёстке. Но оклик повторяется, и мягкий высоковатый голос мне смутно знаком:
- Лиза!
Я оборачиваюсь.
У края дороги стоит чёрная машина, такая блестящая, что в ней отражается бледное зимнее небо. За рулём - не просто водитель, а настоящий шкаф размером с полмашины: плечи распирают сиденье, челюсть квадратная, губы в прямую линию. И взгляд такой тяжёлый, что если бы я была героиней триллера, уже бы поняла, что пора бежать. Этот тип похож на охранника из фильмов про мафию, которые любит смотреть мой старший сын.
Да уж, повезло мужику с комплекцией. Хоть сейчас в боксеры записываться.
Глава 4. Чудик-инвестор
- Эм… здрасьте, - здороваюсь смущенно.
- Как удачно, - мягко продолжает Герман, пристально глядя на меня. - Я видел, как вы помогли этой женщине перейти дорогу… Знаете, собирался к ней выйти сам, но вы меня опередили. Вот и думаю теперь, совпадение это или мы с вами на одной волне… Лиза?
Я подхожу поближе к обочине, на которой стоит машина, чтобы не перекрикивать автомобильный шум оживленного проспекта.
Ну надо же, вспомнил! Наверное, ещё и тот инцидент с кофе не забыл, вот и разглядывает меня так придирчиво, будто оценивает, на какие еще фокусы я способна.
Герман чуть подаётся вперёд и смотрит на парк за моей спиной, где сидит наблюдающая за нами Юлька. Я уже думаю, что он собирается выйти… но вместо этого он зачем-то поднимает папку с документами, которая лежит на сиденье.
Внезапно она выскальзывают из его пальцев и падает на пол салона, рассыпая белые листы бумаг. Герман морщится, вздыхает и начинает их собирать под моим озадаченным взглядом. М-да… похоже, у него проблемы с неуклюжестью похлеще моих!
Один из листов вообще умудрился вылететь наружу к моим ногам, и Герман бросает на меня выразительный взгляд исподлобья: мол, не могли бы вы подать ее..?
Я чуть наклоняюсь, чтобы помочь - чистая рефлексия: мне проще помочь, чем стоять и смотреть, как кто-то суетится.
- Благодарю, вы очень добры, - рассеянно говорит Герман, отодвигаясь вглубь салона, чтобы мне было удобнее собирать бумаги.
И невольно замечаю, что шкафоподобный водитель всё это время не моргнул ни разу. Лицо хмурое, руки крепко сжимают руль так крепко, будто он готов в любую секунду сорваться с места или… ну не знаю… наоборот, прыгнуть на меня, защищая клиента.
Может, и правда охранник.
Такой, наверное, и спит в боевой стойке. Клиент важный, обеспеченный, вот и бдит, чтобы никто не подошёл слишком близко. Смешно… что я могу ему сделать-то? Я же не какой-нибудь киллер…
Вздохнув, я влезаю в салон, чтобы помочь собрать неуклюжему бедолаге-инвестору и другие разлетевшиеся бумаги. И тут вдруг замечаю блеск металлической ручки с заостренным колпачком. Видимо, выпала из папки и закатилась прямо под ботинок Германа. Тяжёлая такая с виду и очень солидная, с матовым корпусом и острым колпачком, словно наконечник стрелы. Такие обычно лежат на столе у топ-менеджеров крупных компаний, а не валяются под сиденьем машины.
Надо бы и ее поднять - всё-таки вещь дорогая. У Германа и так день не задался с этими бумагами, того и глядишь, совсем расстроится, если еще и брендовую бизнес-ручку потеряет.
Без особых раздумий ныряю вниз головой и вытаскиваю ручку из-под ботинка. А когда резко выпрямляюсь со словами:
- Вот еще ваша ручка тут… - то, к своему тихому ужасу, попадаю острым колпачком прямо в руку Германа, которую тот зачем-то ко мне протянул в этот момент навстречу.
Он непроизвольно роняет короткое непечатное словцо, сжимает пальцы в кулак и замирает. Лицо темнеет, как небо перед грозой - на миг я даже думаю, что он сейчас рявкнет или ударит по сиденью. Рука, которая тянулась ко мне, так и зависает в воздухе, и я вижу, как на костяшке большого пальца быстро выступает алая капля.
- Господи! - вырывается у меня, и я подпрыгиваю на месте. - Простите, пожалуйста! Сейчас, подождите… у меня тут есть кое-что на такой случай…
Ни о чем больше не думая, я стремительно лезу в свою сумку за влажными салфетками и пластырем. Этого добра у меня с собой всегда полно - спасибо детям, приучили.
Я так быстро роюсь в сумке, что сама поражаюсь, сколько там всего: позабытые конфеты, пустые фантики и детские стикеры-наклейки. Даже пластиковая фигурка супермена из киндер-сюрприза вывалилась на сиденье вместе с пачкой детских пластырей с принтом из зелёных динозавриков на цветной стороне.
Герман не шевелится, только смотрит на меня: пристально и тяжело, как угрюмый дикий кот, которого застали врасплох в клетке. Но когда я осторожно беру его руку, чтобы вытереть, он не отдёргивает её. Только чуть напрягается, словно это прикосновение для него слишком личное.
Салфеткой аккуратно промакиваю кровь. Машинально - чисто по привычке из-за детей, - активно дую на царапину.
- Не щиплет? - бормочу виновато и залепляю пластырем. Динозаврики на пальце взрослого мужика-бизнесмена выглядят довольно странно. - Извините, других пластырей нет. И этот крепко держит. Он водостойкий.
Я обеспокоенно кошусь на Германа, опасаясь, что он снова начнет материться.
Всё это время он молчит, глядя на меня сверху вниз так странно, что я бы уже сбежала, если бы руки не были заняты его царапиной. По его лицу пробегает что-то похожее на растерянность. А потом исчезает, как будто он её проглотил. Обозленный прищур куда-то исчезает, взгляд становится отстранённым и зависшим. Секунду назад в нём было напряжение, злость, готовность наброситься на меня с агрессией...
А теперь он просто сидит и смотрит на свой палец, как будто не верит, что кто-то позаботился о нём.
Воздух в салоне густеет от какой-то непонятной тишины. Шкафоподобный водитель всё это время сверлит меня глазами и тоже молчит. Потом медленно, как-то нарочито осторожно переводит взгляд на своего окаменевшего клиента. Такое впечатление, что у него внутри бегает маленький паникёр с транспарантом «Мы все умрём».
- Герман, извините, ну правда… - повторяю я умоляюще. - Не думала, что так получится, просто помочь хотела. Вот… ваша ручка… - протягиваю ему дорогущий источник неприятностей и примирительно добавляю: - Очень красивая. Жалко было бы, если бы ее потеряли.
Герман наконец моргает, возвращаясь в реальность. Снова смотрит на пластырь, разглядывая динозавриков… а затем, прямо как тогда, в кафе, когда я опрокинула на его брюки кофе, коротко произносит:
- Ничего страшного. Мне уже пора ехать.
Я отступаю назад, и дверца мягко захлопывается изнутри.
Черная машина трогается с места, оставляя меня на обочине со странным чувством, что я попала в чужую, очень мутную историю. И так и не поняла, почему она показалась мне такой напряжённой. Я всего лишь заклеила пластырем палец, а этот Герман отреагировал так, будто я его дубиной по голове ахнула.
Глава 5. Новогодние планы
Неделя тянется за неделей, и в офисе всё сильнее чувствуется дыхание наступающих новогодних праздников. В один из таких дней я спускаюсь вниз, на первый этаж.
Там за мной до сих пор числится старое рабочее место офис-менеджера, на которое я вернусь сразу, как Ирина Константиновна снова появится в офисе. Сегодня мне понадобилась забытая там флешка с моими личными наработками под паролем. Удобно держать ее под рукой, чтобы не рыться в общей сети.
В коридоре сразу слышу оживлённые голоса Маргоши и Юльки, о чем-то расспрашивающие спустившегося к ним Акулова. Увидев меня, последний поправляет пиджак с таким видом, будто и сам не вполне понимает, зачем это делает.
- …поэтому в этом году наш новогодний корпоратив будет проходить во дворце, - доносятся до меня последние слова его ответа.
Маргоша округляет глаза:
- Во дворце? А что это за...
- В ресторанном комплексе «Дворец», - прерывает ее Акулов, - который принадлежит нашему члену совета директоров Царевичеву Артёму Александровичу. Там для сотрудников «Сэвэн» организуют отдельный вип-зал. Все расходы покрывает компания.
- Вип-зал? - переспрашивает Юлька, и глаза у неё сразу азартно загораются. - А шампанское с фонтанчиком будет?
- Будет всё, что Артём Александрович сочтет уместным, - сухо отвечает Акулов, не реагируя на ее шутливый вопрос. - Можно приходить с семьями. Но обязательно записаться сначала через своих ближайших начальников.
- То есть через вас, Давид Олегович, - подобострастно подытоживает Маргоша с видом самой прилежной и ответственной подчиненной.
- Именно так, - надменно роняет он и поворачивается ко мне.
В его взгляде по обыкновению отражается едкая деловитость, от которой у сотрудников неизменно подкашиваются колени. Но я уже привыкла, что рядом со мной она всегда словно отключается. Обращаясь ко мне, Акулов не язвит и не давит, а всегда смотрит с таким забавным на его жестком лице недоумением, словно я вызываю у него одну лишь головную боль.
Теперь я уже почти на сто процентов уверена, что это - результат его первоначального разговора с Батяниным, который вступился за меня. И, возможно, предостерег его как-то наезжать на уязвимую мать-одиночку.
Вот Акулов теперь и мучается, бедный. Потому что этот приказ явно вступает в дикий внутренний конфликт с абьюзерскими чертами его акульего характера. Не говоря уже о том, что из-за этого страдает и его устрашающая репутация в глазах Маргоши и Юльки.
Да уж, я для него действительно сплошная головная боль.
- Вам, Белоликова, заявку можно подавать напрямую генеральному, - произносит он сухо. - Раз уж вы временно перешли под его руководство.
Пока я моргаю, осмысливая его предложение, он отворачивается и уходит быстрым шагом, словно спасаясь от меня бегством.
- Ну что, идёшь? - Юлька сразу поворачивается ко мне.
Маргоша даже не поднимает глаз: демонстративно склонилась над телефоном и делает вид, будто меня в помещении вообще нет. Только уголок её губ презрительно дёргается, а безразличие слишком уж старательное, чтобы быть настоящим.
Я качаю головой и с сожалением говорю:
- Вряд ли получится. Павлик слишком маленький и гиперактивный. Глаз да глаз нужен. Он ведь не станет сидеть спокойно, а побежит развлекаться там, где взрослые. А я боюсь, что он что-нибудь натворит и поставит меня в неловкое положение… Лучше дома отпразднуем. Тихо. Так я и свои нервы сберегу, и чужие.
Юлька смотрит на меня с искренним сочувствием.
- Блин, жалко-то как! - тянет она, расстроенно качая головой. - Намечается такая крутая тусовка, а ты дома с оливье и мультиками для детей. Ну вот почему у тебя всегда так? Ты заслужила хоть раз повеселиться по-человечески! - Она тяжело вздыхает. - Ладно, не переживай. Я за тебя шампанское выпью, видюшек наснимаю и все подробности потом перескажу. Будет ощущение, что ты там тоже была.
Маргоша всё-таки не выдерживает. Отрывает взгляд от телефона и, скривившись, говорит:
- Ну да, с детьми только по мультикам и сидеть. Многодетным мамашам никуда дальше кухни соваться и не следует.
Я поднимаю бровь и, прежде чем Юлька успевает вступиться, безмятежно замечаю:
- Ты совершенно права. У каждой свой уровень: кто-то по кухням, а кто-то по сплетням… Ладно, мне пора идти. Приятно провести время на корпоративе.
Я машу прыснувшей Юльке рукой, подбираю флешку со своего стола и возвращаюсь наверх. И едва сажусь на свое место в приёмной генерального, как оживает внутренняя линия-селектор с Батяниным.
- Лиза, - звучит его густой бархатный бас, низкий и спокойный. - Принесите мне кофе. Как обычно, чёрный без сахара.
- Сейчас, Андрей Борисович, - отвечаю я и с большим энтузиазмом направляюсь к персональному кофейному автомату - самому настоящему символу власти в генеральной приемной.
Это блестящий, угольно-чёрный швейцарский монстр с двумя жерновыми кофемолками, цветным сенсорным экраном и возможностью варить по двадцать разных сортов кофе.
В офисе его вообще чуть ли не за человека считают и шутливо зовут «наш третий зам по этикету». Первое лицо - генеральный, второе - Ирина Константиновна, а третье - эта сияющая коробка на подиуме возле окна. И всем давно известно, что подходить к нему просто так строго не рекомендуется.
Обычно посетителям вежливо предлагают кофе, только если секретарь или сам Батянин кивает. Только тогда кофе-автомат оживает низким мягким гулом, перемалывая зерно для того, кто удостоился хотя бы одной чашечки.
И вот теперь эта машина глядит на меня своим стеклянным сенсорным лицом. Чёрный кофе, без сахара. Как всегда.
Я нажимаю нужную кнопку и радуюсь: раз уж делаю порцию для него, можно и себе спокойно налить вторую. В другое время мне как-то стыдно пользоваться им из-за вечного ощущения самозванки. Словно я нарушаю чужую территорию, а этот швейцарский красавец неодобрительно нашептывает: «Ты тут временно, Лиза, не трогай мои жернова». Зато когда кофе нужен Батянину, тогда другое дело.
Глава 6. Чудеса во "Дворце"
Мы вылезаем из маршрутки на остановке напротив парка.
Снег с темного неба валится легкими белыми хлопьями, вокруг привычная остановочная суматоха: кто-то торопится к автобусу, кто-то прячет руки в карманы, кто-то спорит о сдаче.
У Павлика в одной руке смятая фантик-бумажка, в другой - новый комикс про трансформеров. Вчера он так пылко умолял, что я не выдержала и купила. Комиксы - это еще ерунда, недорого, зато глаза у него загорелись так, словно я подарила ему половину вселенной. Настоящего робота-трансформера с дистанционным управлением он, конечно, хочет больше всего, но та игрушка стоит неприлично дорого, и я пока лишь отшучиваюсь, откладывая этот разговор «на потом».
Женька держит брата за руку с другой стороны, как ответственный старший, и ведет в сторону ворот парка, где расположен ресторанный комплекс «Дворец».
Я поправляю шарфы на ходу сначала детям, потом себе и глубже прячу подбородок в воротник дутой куртки от легкого новогоднего мороза.
И тут вдруг замечаю смотрящего на нас низенького человека.
Это коренастый мужчина в дорогом пальто, с лицом, словно сделанным из кислой лимонной корки. Высокомерный до кончиков ботинок и чем-то в манере смотреть похож на нашего продажника Акулова. Он оглядывает парковку, где блестят иномарки сотрудников «Сэвэн», и автобусную остановку, где нас только что выплюнула общественная маршрутка.
Внимательно оглядев меня с детьми, он с целеустремленной решительностью направляется в нашу сторону.
Я уже готова услышать какую-то неведомую претензию из-за недовольного выражения его лица, но вместо этого мужчина чуть прищуривается, скользит взглядом по детям и с нажимом уточняет:
- Белоликова Елизавета Михайловна?
Я непроизвольно киваю.
- Да… а что?
- Олег Данилович[*], - представляется коротышка надменно. - Управляющий ресторанного комплекса «Дворец». Артём Александрович распорядился, чтобы матерям-одиночкам с детьми обеспечили сопровождение через парк. В позднее зимнее время, знаете ли… это небезопасно.
Я удивленно моргаю.
- Простите… что, прямо всем?
Он будто не слышит мой вопрос или делает вид, что не слышит. Только слегка приподнимает подбородок и указывает рукой на стоящий рядом транспорт.
Я бросаю туда взгляд, и у меня аж дух перехватывает.
На дорожке, припорошенной тонким снегом, дожидается закрытый парковый электрокар. В прозрачной кабине мигают мягкие огоньки, сиденья обтянуты чем-то, что напоминает настоящую кожу. Внутри даже печка работает - это видно по чуть запотевшим стёклам. Машинка бесшумная и небольшая, с дверцами-купе. Выглядит как миниатюрный вагончик. Эдакая роскошная игрушка из чужой обеспеченной жизни.
Маленький Павлик с восторгом дёргает меня за рукав, размахивая комиксом с трансформерами:
- Мам! Это как в фильме про роботов! Оно само едет?
Женька всезнающе хмыкает, поправляя рюкзак:
- Это электробагги, балда. Электрический парковый шаттл, понял? Видел такие летом в парке… а тут ещё и с дверями, - и с плохо скрытой надеждой спрашивает: - Мы можем на нем покататься, мам?
Я машинально перевожу вопросительный взгляд на Олега Даниловича. Тот чуть приподнимает бровь, словно удивлён, что я вообще сомневаюсь, и небрежно кивает: мол, разумеется.
Женька довольно ухмыляется, Павлик тут же подпрыгивает на месте… и только я всё никак не могу избавиться от странного чувства нереальности происходящего. Ведь мы буквально только что тряслись в душной переполненной маршрутке, прижимая к себе сумки, и собирались идти через парк пешком. А теперь нам вдруг подают этот… как его… закрытый электрокар, будто мы не обычная семья, а какие-то особые гости.
Удивительная новогодняя политика у Царевичева по отношению к матерям-одиночкам. Надо будет поблагодарить его сегодня при случае.
Электрокар плавно катит по центральной аллее, колёса мягко шуршат по утоптанному снегу. Дети прилипли к окнам: Павлик то и дело тычет пальцем в ярко украшенные деревья, а Женька снисходительно бурчит ему в ответ, будто старший эксперт по зимним декорациям.
Я же никак не могу оторвать взгляд от того, что ждёт нас впереди.
Устремляюсь глазами в сторону высокого здания, похожего на изысканно оформленный аквариум из прозрачно-бирюзового стекла с островерхой крышей. В подсветке зимних гирлянд оно придаёт парку какой-то нереальный, почти сказочный вид. Крыша вытянута в шпиль, и в морозном воздухе она действительно напоминает башенку из доброй рождественской сказки.
Это и есть ресторанный комплекс «Дворец» - самое новое и пафосное заведение города. Там собирается элита, там отмечают свадьбы и деловые соглашения, там всегда шумно, дорого и ярко. А сегодня туда пускают нас - сотрудников корпорации «Сэвэн» и наши семьи.
Управляющий рассекает толпу гостей в вестибюле, словно остроносый крейсер, держа руки за спиной. Чувствуется, что он привык сопровождать VIP-гостей, а не женщин с детьми, но распоряжение есть распоряжение.
Я с мальчишками иду следом за ним, чувствуя себя не в своей тарелке.
- Позвольте сразу показать вам детский зал, - поворачивает ко мне голову управляющий. - Так будет удобнее. Дети могут оставаться там под присмотром специальных сотрудников. Всё фиксируется под роспись, всё официально и безопасно.
Слово «под роспись» звучит у него особенно важно, как будто речь идёт не о детях, а о дорогих антиквариатах. Я киваю, пряча улыбку, и мы оказываемся перед высокими распахнутыми дверями.
За ними - настоящий детский рай.
Просторный зал сияет яркими огнями гирлянд и разноцветных фонариков. В одном углу надувные батуты, на которых уже визжат и скачут ребятишки. В другом - деревянные конструкторы и мягкие коврики с игрушками для самых маленьких. Чуть дальше - целый лабиринт с шариками и канатами, а возле сцены два клоуна с огромными красными носами показывают фокусы и жонглируют.
У дальней стены - детский мини-бар «как у взрослых».
По сути это маленькая стойка, над которой сияет вывеска «Бар». И бармен в костюме робота-трансформера, сверкающего серебристой бронёй с пластмассовыми лампочками, энергично взмахивает шейкером, разливая молочные коктейли и соки в мини-бокалы с трубочками.
Глава 7. Особый прием
Новогодний корпоратив в «Дворце» и вправду поражает размахом.
Я, конечно, ожидала блеска, но не такого: сверкающий пол, будто зеркало, хрусталь звенит даже громче смеха, золотой свет на скатертях, запахи корицы, ванили и блюд, от которых невольно урчит в животе, хотя я с детьми и так перекусила дома. Всё как будто из чужой, богатой жизни, куда мы попали случайно.
Наш столик для персонала стоит в дальнем углу. Сюда не долетает слишком громкий гул разговоров, отсюда видна сцена, и можно наблюдать за основным действием, оставаясь в тени.
Я стараюсь именно так и держаться. Чем незаметнее, тем спокойнее.
Рядом Яна - внешне спокойная, но я чувствую, как она весь вечер сжимается внутри.
На сцену выходит Матвей Морозов, и зал будто замирает. Даже официанты, бегавшие меж столов с подносами, словно забыли про свои маршруты и остановились, держа тарелки в воздухе.
Ведущий зычно объявляет со сцены:
- Дорогие гости! В честь наступающего Нового года любимая группа «Морозный клан» дарит вам сюрприз! Кавер-версию знаменитой композиции исполнит её легендарный вокалист — Матвей Морозов!
Имя мне знакомо, как и внешность певца. По фото, конечно.
Матвей Эдуардович - ещё один из совета директоров «Сэвэн». Тот самый Морозов, которого я за все месяцы работы ни разу не видела лично в офисе. Всегда только фамилия в протоколах совещаний, где рядом с ней мелькала короткая приписка: «по здоровью отсутствует». Я слышала от Юльки, что у него была серьёзная травма, будто бы после аварии, и теперь он редко появляется на публике.
А сейчас он стоит на сцене, в прожекторах, с гитарой в руках, и зал буквально держится на его голосе - певучем, сильном, с лёгкой рок-н-ролльной хрипотцой. Даже мне, далёкой от мира современной музыки, приходится признать: поёт так, что хочется слушать. Хотя, честно говоря, мои уши в любом случае предпочтут всё же бас Батянина, а не тенор Морозова…
Публика на него реагирует бурно. С таким восторгом я обычно слушаю только полюбившиеся старые народные песни из моего детства.
Так вот они какие, партнёры Батянина. Такие разные, каждый со своей легендой и жизненным кредо. И каждый при этом одинаково умеет держать внимание толпы.
Я шепчу Яне, надеясь хоть немного улучшить ее настроение или хотя бы отвлечь от мрачных мыслей:
- Смотри, Матвей Эдуардович сегодня как рок-звезда.
Она кивает, но всё без толку. Глаза у неё блуждают где-то в стороне.
Тем временем за соседними столами оживляются сплетницы. Маргоша с компанией явно обсуждают нас, украдкой кивая в нашу сторону. Я привыкла к их ядовитым пересудам, но вижу, как Яна морщится. Ставлю перед ней бокал минералки:
- Не хмурься. Они же не над тобой настоящей смеются, а скорее надо мной. Плюс очень любят сочинять сказки от нечего делать. Пусть уж лучше эта, чем что-то похуже.
Знаю, что Яна терпеть не может обсуждать эту нелепую тему романа между мной и “курьером”. Это действительно странно и по-дурацки звучит. Вот и сейчас она хмурится сильнее и отворачивается от сплетниц к сцене… и вдруг как-то оцепенело бледнеет.
На кого это она так уставилась?
Тоже смотрю в ту сторону, но вместо ожидаемого зрелища какого-нибудь действительно пугающего вижу всего лишь молодую девушку в тёмно-синем платье. Она немного… нет, даже очень заметно!.. напоминает саму Яну.
- Знакомая? - шепчу, наклоняясь ближе.
- Нет, - поспешно отвечает она.
А потом я замечаю, как её взгляд снова возвращается на главный стол. И выдаёт всё без слов: она ищет кого-то конкретного. И находит.
Этого своего бывшего босса, Артура Георгиевича…
Ну конечно.
Он сидит, как всегда, собранный, холодный, с видом человека, который просчитывает десять шагов вперёд. Когда он поднимается и выходит, Яна едва не вжимается в спинку стула. Бедная девочка…
Я тихо шепчу ей:
- Дыши. Просто дыши. Не делай резких движений, когда он рядом.
Она кивает, но в плечах у неё напряжение, будто она готова либо бежать, либо исчезнуть. Через минуту настроение у неё окончательно падает. Я вижу, как она ерзает, и понимаю: долго она не выдержит.
- Пойду… в туалет, - бормочет она и исчезает.
Я остаюсь за столом одна и, чтобы не выдать тревоги, сосредоточенно делаю вид, что слушаю чей-то тост с главного стола.
Слова звучат громко и торжественно, но в голову не заходят - плывут мимо, словно через ватную перегородку. Всё вокруг будто теряет четкость: звон бокалов, смех, музыка… И всё же какое-то шестое чувство тянет меня смотреть не туда, куда смотрят все.
Я краем глаза улавливаю привычный черный силуэт Батянина, который обменивается парой коротких фраз с Царевичевым. Кажется, между ними деловой разговор, обычный, ничем не примечательный...
Но его взгляд вдруг скользит в сторону… и останавливается на мне. Как будто он сразу почувствовал, что я на него смотрю.
На секунду я будто оказываюсь одна в этом зале, потому что именно в этот миг он поднимает свой бокал. Не для общего тоста, не в адрес кого-то из коллег, а как будто именно в мою сторону. Совсем чуть-чуть. Еле заметное движение, которое можно списать на случайность… но очень не хочется.
Щёки мгновенно предательски теплеют. Я опускаю глаза в бокал своей минералки, как школьница, застуканная на месте преступления. И вот тут Маргоша, уже порядком захмелевшая, выгибает бровь и тянется ко мне через стол:
- Ну надо же… Ли-и-иза, расскажи-ка, как это тебе удаётся? Все большие начальники рядом с тобой прямо как шелковые становятся! Тот же Акулов после одного твоего взгляда язык проглотил, теперь вот Батянин бокалы за тебя поднимает… Ты им случайно ничего такого в кофе не подмешиваешь на работе?
Я собираюсь промолчать, но не успеваю. Юлька, тоже с явным перегарчиком веселья, тут же подхватывает:
- Ахаха! Ты бы знала, Марго, секрет Лизкиного успеха! Она не только начальников охмуряет… она и на улицах мужиков случайных покоряет направо и налево. Я сама видела!
Глава 8. Вторая дочь Батянина
Я ловлю себя на том, что взгляд снова и снова возвращается к центральному столу, где сидят семеро боссов корпорации. Тянет туда смотреть, как магнитом, ничего не могу с собой поделать. Особенно когда подмечаю, что к месту рядом с Батяниным подходит и садится молодая девушка в тёмно-синем платье. Та самая, на которую Яна в начале вечера смотрела так странно.
Невольно приглядываюсь к ней повнимательней.
Ее сходство с Яной мне не померещилось. Эта девушка поразительно напоминает её... не в «курьерской» версии с усами, конечно, а настоящую, в девичьем варианте. Настолько похожа, что я замираю с бокалом в руке, чувствуя, как меня осеняет самой простейшей догадкой. Вместе с эхом воспоминания о словах Батянина.
«У меня две взрослые дочери, о которых я узнал только осенью...»
Вторая дочь. Вот она.[*]
Та, о которой он упомянул у меня на кухне. Тогда я даже не придала значения - мало ли в чьей жизни тайные родственные истории? Но теперь вот она сидит, смеётся, и по взгляду понятно: да, это его кровь.
А ещё рядом с ней, слишком рядом, чтобы это было просто деловое соседство, лениво развалился Лебеда Тимур Аркадьевич. Наш директор по развитию модельного бизнеса. Кареглазый блондин с аристократически красивым лицом, тронутым следами какого-то ожога. Он наклоняется к ней, что-то говорит негромко, и она смеётся.
Пара? Очень похоже...
Яна возвращается за стол спустя несколько минут бледная, но с тем же молчаливым упорством в глазах, и делает вид, что увлечена десертом. Но я чувствую: что-то случилось.
- Ты чего такая бледная? - спрашиваю вполголоса. - Опять кого-то увидела?
Я имею в виду Короленко - её бывшего начальника. Я-то знаю, как она его боится. Вдруг узнает её под маской «курьера»…
Но Яна не желает откровенничать. Опускает глаза вниз и уклончиво бормочет:
- Просто… слишком много людей.
Голос у нее такой напряженный, будтоу неё в горле что-то застряло. Я вздыхаю и решаю оставить ее в покое, чтобы не давить. Сама расскаже, если захочет.
Через несколько минут к нам подходит официант и обращается к Яне:
- Вас просят подойти к руководству.
Яна поднимается, и у меня в груди опять что-то ёкает. Вокруг неё и Батянина будто существует свой закрытый мир - сплошные тайны, в которые мне ходу нет. Родственные, служебные, какие-то особенные, о которых знают только они двое. А я кто? Всего лишь случайная свидетельница, которая сидит рядом и краем глаза замечает то, что ей не предназначалось.
Ну и ладно. Меньше знаешь - крепче спишь!
Уж я-то, как мать маленького ребёнка, отлично понимаю, что хороший сон гораздо важнее любых чужих секретов. Так что всё, хватит думать о том, что мне не подвластно. Лучше уже оглянуться вокруг и насладиться новогодней вечеринкой.
По соседству Юлька и Маргоша, подогретые напитками, внезапно заключили перемирие. Вот уж редкое зрелище: сидят, шепчутся и хихикают, будто школьницы на задней парте.
- ...слушай, а где твой женишок Вован? - доносится до меня голос лукаво прищурившейся Юльки. - Что-то давно его не видно у нас на первом. Раньше ошивался у стоек чуть ли не каждый час.
Маргоша презрительно фыркает:
- Ха, жених… спасибо, не надо. Этот орангутанг в штанах исчез, как только Лиза в приёмной Батянина закрепилась. Вот и ясно, кто ему по вкусу, - она небрежно оглядывается на меня с мутным выражением лица и машет наманикюренными пальчиками. - Так что забирай себе это пугало. Ты же у нас любишь коллекционировать всех подряд? И начальников, и персонал...вот и охранник пригодится. Для полной коллеции!
Юлька прыскает от смеха, а я закатываю глаза.
- Спасибо, конечно, но что-то не хочется.
Но в глубине души закрадывается неприятная мысль: может, Вован и правда запал на меня? Он ведь реально никуда не делся. Всё ещё маячит в коридорах, будто тень. А пару раз я ловила его взгляд в автобусе, и на остановке возле дома видела.
Я невольно морщусь, как от кислого лимона.
Брр… тьфу-тьфу-тьфу, даже думать не хочется! Лучше уж считать, что он просто живёт где-то в нашем районе, вот и мелькает всё время и в автобусе, и на остановке. Так спокойнее.
Час спустя возвращается Яна.
Я замечаю, как она оглядывается на Батянина и ту девушку в синем, прежде чем они расходятся к своим столикам. И такое впечатление, что в ней переключили рубильник. Ещё недавно она была бледная, словно тень самой себя, с пустыми глазами и еле слышными ответами. А теперь заметно повеселела, даже в движениях появилась лёгкость.
Любопытство подстегивает меня спросить:
- Яна… а как зовут девушку, которая с тобой была?
Она чуть вздрагивает, словно вопрос застал её врасплох. На мгновение её глаза смягчаются, словно она готова мне всё рассказать... но тут же передумывает и уклончиво поясняет:
- Это Диана. Жена Тимура Лебеды.
Кажется, её подмывает добавить что-то ещё, но она удерживает слова на полпути. И, чтобы не выдать лишнего, делает маленький глоток, как бы ставя точку.
Сбоку раздаётся заливистый развязный смешок Маргоши. Она мутно щурится на нас с Яной и выдает скабрезно-насмешливое:
- Вы так мило шушукаетесь, что теперь ясно, кто настоящий фаворит твоей коллекции.. Вован, небось, до сих пор локти грызёт, что его из списка вычеркнули, - она оборачивается к хрюкнувшей от смеха Юльке и подытоживает: - Предлагаю тост за счастье молодых!
Нас с Яной аж передергивает с ее слов.
[*] Для новых читателей напоминаю: История второй дочери Батянина - это дилогия о Гадком утёнке >>> https://litnet.com/shrt/YANk
8.2
Я делаю вид, что не услышала, хотя внутри неприятный осадок царапает, как наждачка. Но спорить и тем более реагировать - значит только подлить масла в огонь. Пусть уж эта доставучая Маргоша варится в собственном соку злословия и сарказма, без моего участия.
Яна приходит к такому же мнению. Она отводит глаза, берёт вилку и демонстративно втыкает её в кусочек торта.
Я вздыхаю и оглядываю вип-зал.
Там вовсю кипит жизнь. Весёлая, искрящаяся, пахнущая мандаринами и шоколадом. Смех, звон бокалов, кто-то поёт фальшивым голосом в микрофон у сцены. И постепенно вот этот общий шум смывает неприятный привкус чужой злости, как морская волна смывает следы на песке. Новогодний праздник постепенно обретает ту самую теплоту, которой в начале явно не хватало.
Я кошусь на Яну и радуюсь, что её настроение всё еще приподнятое. Даже сарказм Маргоши его не испортил. Но надолго она не задерживается. Вскоре достаёт телефон, набирает что-то коротко, и уже через пару минут кивает мне:
- Такси приехало. Я поеду.
Я смотрю ей вслед лишь мгновение, а потом вдруг чувствую, что и сама устала.
Вечер ещё в разгаре, но организм знает лучше всяких часов, что мне уже пора домой. Дети, конечно, в детском зале под присмотром, но я знаю по опыту - после девяти Павлика лучше укладывать. Иначе потом ночью он будет кувыркаться до утра, а утром я буду похожа на зомби.
Косо гляжу на Юльку и Маргошу.
Обе отплясывают на танцполе так, будто у них Новый год уже наступил и всё остальное подождёт. Маргоша, раскрасневшаяся и весёлая, срывает аплодисменты у мужиков, а Юлька не отстаёт, громко смеётся и крутится в такт. Даже между собой мир заключили на время, и теперь пляшут так, будто у них совместная миссия - затмить всех.
Наблюдаю за ними некоторое время с любопытством и думаю: пусть веселятся. А мне с детьми реально пора ехать домой.
Музыка в зале меняется. Весёлые песни смолкают, и оркестр вдруг переходит на что-то мягкое, растянутое, будто сами струны зевают от усталости.
Перед тем, как подняться с места, я оглядываю зал в поисках… не знаю чего. Наверное, хочется напоследок глянуть на Батянина. Чисто для галочки. Но за столом его нет, из-за чего сердце предательски сжимается. Инстинктивно я начинаю шарить по залу глазами, как кошка, потерявшая хозяина...
...и нахожу его у ёлки.
Он разговаривает с кем-то из директоров Стоит в профиль, высокий, уверенный, и среди людей особенно заметно, что центр внимания - именно он. Даже ёлка рядом кажется декорацией к нему, а не наоборот.
Я вздыхаю.
Ну вот, занят. И слава богу. Значит, у меня есть шанс тихо улизнуть, не привлекая его внимания. Честно говоря, сил на ещё один разговор у меня нет - особенно с ним. Стоит только пересечься глазами или он снова скажет что-то своим низким голосом, и всё: у меня мозги в кашу. А мне сейчас нужен только плед и мирно спящие дети, а не возбужденно-гормональная буря из допамина, норадреналина и прочего окситоцина в крови.
Мысленно рисую себе план эвакуации: дверь-то как раз рядом с ёлкой. То есть рядом с ним.
И чтобы выбраться незамеченной, нельзя просто пройти мимо. Придется протиснуться в узенький коридорчик между стеной и лапами новогодней красавицы. «Идеально», если хочешь незаметно исчезнуть, угу. Особенно когда на тебе длинная юбка, каблуки и в руках ещё сумка, которая за всё цепляется.
Ну да ладно. Главное, не смотреть в его сторону и идти так, будто я часть интерьера. Слилась с обоями - и марш к двери!
Я со вздохом приглаживаю волосы, поправляю сумку и медленно-прогулочным шагом пингвина направляюсь к выходу, держась подальше от той стороны ёлки, где спиной ко мне стоит Батянин. Пробираюсь туда осторожно, шаг за шагом, сумку прижимаю к боку, стараясь не стучать каблуками. Вот ещё чуть-чуть - и свобода. Уже вижу просвет двери...
И тут, как назло, макушкой задеваю нижнюю ветку ёлки.
Прядь волос мгновенно цепляется за хвойные иголки, и я слышу сверху тихий, но отчётливый звон. Это серебристые колокольчики-игрушки закачались от моего толчка. Я замираю, надеясь, что никто не услышал, но напрасно.
Батянин, как будто у него встроенный радар, тут же оборачивается. И его взгляд мгновенно находит меня, испуганно взирающую на него из-под ёлки.
Глава 9. С Новым годом, Лиза
Наши взгляды встречаются.
Батянин делает один шаг, второй. Не торопится, но приближается так, что у меня сердце сбивается с ритма, и воздуха как будто не хватает, чтобы нормально дышать.
Приблизившись, он поднимает руку и двумя пальцами аккуратно отодвигает ветку, освобождая меня из зелёных лап. Игрушка-колокольчики звякает тише, будто подмигивает. А пальцы Батянина скользят чуть ниже, задевая мои волосы и кожу у шеи. Он освобождает прядь, кажется, намного медленнее, чем необходимо, и отнимает руку. Но след от касания ещё пульсирует в том месте, где он меня коснулся.
Я вздрагиваю, но стою неподвижно, как застигнутый врасплох заяц-беляк.
- Вы уходите слишком рано, Лиза, - спокойно говорит он, щурясь на меня в загадочной еловой полутьме.
На долю секунду во мне оживает воспоминание о нашей первой встрече в больничном парке. Тогда он тоже стоял под ёлкой. И тоже почти не было видно его лица, зато прекрасно слышался ровный низкий голос, от которого у меня вечно коленки подгибаются.
- Дети… - выдыхаю и тут же слышу, как звучит это оправдание: по-домашнему нелепо. - Им пора спать. Да и маленький… сами знаете, непоседа у меня. Лучше пораньше домой, пока не началось «мама, ещё пять минут» и так до утра.
Батянин смотрит в упор, не отводя взгляда. И стоит слишком близко, заставляя меня нервничать.
- Значит, танцевать совсем не любите? - спрашивает он небрежно.
Я смущенно поправляю сумку на локте, пытаясь занять руки хоть чем-то.
- Да я уже сто лет не танцевала, - признаюсь честно и чувствую, как предательски краснеют щеки от дурацкого оправдания. - Рано замуж выскочила, быт засосал… Теперь при первых же звуках музыки чувствую себя не лёгкой дамой на паркете, а двоечницей на физкультуре. Не знаю, куда девать руки и ноги. - Пожимаю плечами. - Не буду же я тут позориться.
Колокольчики над головой снова чуть звякают. Я вздрагиваю и поспешно отвожу взгляд на стену к узкому проходу между ёлкой и дверью. Минуту назад он казался спасением, но теперь выглядит таким тесным, что пробираться туда взрослой женщине просто смешно.
- Понятно, - хмыкает Батянин. - Быт штука серьезная. Но иногда музыке полезно дать шанс.
- Может, я правда поеду уже? - зачем-то спрашиваю у него разрешения, хотя самой уже смешно. - Всё равно не помню, как танцевать, толку с меня ноль.
Батянин делает шаг еще ближе и с легкой усмешкой отвечает:
- Тренироваться удобнее всего именно с нуля. Всего пять минут, Лиза, не более. Чтобы праздник для вас остался приятным воспоминанием.
И прежде чем я успеваю опомниться, он протягивает руку. Жест уверенный, без намёка на сомнение. Это даже не просьба, а приглашение, от которого никак не уйти. В нём ощущается и власть, и странная забота: словно Батянин говорит мне этим жестом: «Идём, я всё устрою».
Я мну сумочку, перебираю пальцами складку на юбке, пытаясь выиграть секунду. Но язык не поворачивается возразить. Тёплые, крепкие пальцы обхватывают мою ладонь, и вот уже Батянин ведёт меня сквозь гул зала. Я иду за ним почти на автомате, чувствуя, как люди расступаются, и не решаюсь поднять взгляд на танцующих.
Всё внимание - на его руке, сжимающей мою ладонь.
Музыка становится мягче, плавная мелодия растягивает секунды. Свет в зале чуть убавили, и теперь гирлянда на ёлке горит особенно ярко, словно вся сцена специально подсвечена для нас.
Мы оказываемся так близко, что я чувствую тепло его плеча, дыхание где-то рядом. Я машинально отстраняюсь на полшага, стараясь сохранить привычную дистанцию, но он двигается вперёд спокойно, уверенно, будто не замечает моих попыток. От этого движения пространство словно сужается. Стены, ёлка, люди вокруг... всё исчезает.
Остаётся только Батянин... и я в полукольце его объятий.
Выбора у меня нет: он уже держит мою руку и мягко тянет к себе. Его шаг медленный, уверенный, и мне ничего не остаётся, кроме как подстроиться. Лёгкое движение корпуса, едва ощутимый нажим на мою талию... и вот мои ноги уже повторяют его ритм.
В голове вспыхивает тревожная мысль: я ведь не планировала оказаться так близко... Но тело без сопротивления подчиняется чужому движению, словно только и ждало, что кто-то возьмёт над ним инициативу.
Это и есть танец. Самый настоящий! Хоть я и не собиралась ни с кем танцевать даже такую незамысловатую вещь, как медляк.
- Неловко? - вдруг спрашивает Батянин негромко, глядя на меня сверху вниз.
- Ну… - я пытаюсь улыбнуться. - Чувствую себя школьницей на выпускном. Тогда я была такой же неуклюжей.
- Вам повезло, - произносит он с оттенком иронии. - Свой выпускной я описал бы словом гораздо менее мягким. И уж точно не «неуклюжий».
Я вскидываю на него удивленный взгляд и невольно улыбаюсь.
- Не верю. Вы же всегда такой… собранный.
Батянин качает головой.
- Собранность пришла позже. В тот год, когда все праздновали выпускной, у меня появился шрам. И он очень быстро приучил меня к новой реальности, где все без исключения сразу отводят глаза в сторону при встрече со мной.
- Все без исключения? - почти шепотом повторяю я, разом потеряв улыбку.
- Ну... во всяком случае, так было раньше, - иронически усмехается он. - И единственное исключение из этого правила сейчас танцует вместе со мной новогодний танец перед тем как сбежать. Все остальные реагируют одинаково. Особенно это было показательно в первый год, когда мне только что исполнилось восемнадцать.
Батянин поворачивает лицо чуть в сторону, и свет гирлянды падает прямо на неровную линию шрама, пересекающую его щёку, бровь и лоб.
Я замираю.
- М-м… ясно... - вырывается у меня немного бессвязно. - Сочувствую, что с вами произошла эта трагическая случайность...
На ум вдруг приходит воспоминание, как два года назад возле больницы он рассказывал, что шрам достался ему в аварии, где погиб отец, а мать парализовало. Но ведь он не может помнить нашу тогдашнюю встречу… так что я поспешно прикусываю язык.
Глава 10. После праздников
После длинных выходных наш старенький дом пропитался насквозь ароматами еловой хвои, бенгальскими огоньками и детской радостью, которую ничто не способно омрачить после новогоднего праздника с неожиданными подарками. Смех и оживленные возгласы не прекращаются ни на секунду с момента утреннего подъема.
Я стою у зеркала с кружкой кофе в руке, расчесываю волосы и слушаю, как по комнате носятся мои мальчишки.
- Мама, смотри, он трансформировался! - орёт Павлик, и по полу катится огромный железный монстр, мигающий фарами.
На экране пульта у Жени кнопки светятся, будто в кабине самолёта. Роботы гремят, хлопают щитами, издают какие-то электронные рыки, и я мысленно прощаюсь с домашней тишиной на следующие пару месяцев, пока мои дети не наиграются.
Я улыбаюсь, но что-то внутри не дает просто радоваться вместе с ними.
Игрушки эти… уж очень дорогие! Слишком дорогие, чтобы быть просто призами для детишек. Но так уж случилось, что на новогоднем детском празднике та ведущая-лиса Людмила радостно объявила, что именно Павлик и Женя выиграли «супернаграду»: набор здоровенных новеньких роботов-трансформеров с пультами. Тогда я не успела ни удивиться, ни возмутиться: дети прыгали от счастья, хлопали в ладоши, а потом уже поздно было что-то уточнять.
Но теперь, глядя, как Павлик с серьёзным лицом командует своей железной махиной мечты, я снова чувствую щекотку внутреннего чутья.
Выиграли... Ну конечно. А может, кто-то из руководства решил сделать приятное кому-то конкретно?..
В голове на секунду всплывает взгляд Батянина, который остановил меня у ёлки. Его властный голос, сильные руки, кружащая голову уверенность... и наш танец, от которого у меня до сих пор на коже будто осталась горящая теплом отметина.
Я фыркаю, отгоняю опасные лишние мысли и отпиваю глоток кофе.
Ну вот, опять! Новый год закончился, Лиза. Хватит мечтать, пора включать режим взрослой женщины, а не школьницы, которой подали руку, а она потом неделю улыбается, как блаженная. Да и откуда мне знать, что насчет подарков я не надумываю себе из-за своей личной заинтересованности в генеральном?..
Влюбленность - штука опасная. Глазом не успеешь моргнуть, как натянешь сову на глобус и горячо уверуешь в иллюзию просто потому, что хочется в неё верить, а звезды как-то подозрительно сошлись. Лучше уж не думать об этом вовсе, чем глупо обманываться.
Со вздохом наклоняюсь к Жене:
- Пульт только не роняй, ладно? Он дорогой.
- А ты откуда знаешь, что дорогой? - подозрительно уточняет он.
- Потому что я мама. А мамы всё знают.
Дети смеются, и я вместе с ними.
Потом возвращаюсь к зеркалу. Привожу волосы в порядок и зачем-то рисую тоненькие аккуратные стрелки на веках. Сто лет не красилась, а тут вдруг захотелось немного глаза подчеркнуть. И рубашку глажу уже третий раз подряд: вроде ровно, а всё равно кажется, что где-то складка...
Сегодня обычный первый рабочий день в новом году. Просто очень обычный.
С этой мыслью киваю своему отражению с блестящими ясными глазами, которые из-за стрелок кажутся особенно яркими и небесно-голубыми на фоне моей фарфорово-бледной от природы коже. Потом опять вздыхаю и качаю головой.
Да уж. Такой обычный день, что сердце колотится, как перед экзаменом. И кого я только пытаюсь обмануть?..
В офисе после праздников совсем тихо. Кажется, что весь коллектив ещё спит, переваривая салаты и свои новогодние обещания начать новую жизнь с понедельника. Охранник на входе зевает, в холле пахнет кофе и средством для мытья полов.
Я поднимаюсь на верхний этаж, ставлю сумку в приемной Батянина и останавливаюсь.
Всё на месте, но чувствуется какая-то опустошённая свежесть. Цветы на подоконнике просят воды, бумаги сдвинулись в одну кучу. Я закатываю рукава и начинаю наводить порядок. Поливаю, протираю, выравниваю блокноты и визитницы, складываю бумаги. Вроде бы мелочь, а на сердце от этого чуть-чуть спокойнее. Как будто от аккуратного стола зависит, как на меня посмотрит генеральный.
Вот только зачем мне это так важно?
Я отмахиваюсь от мысли, но она не уходит. Вместо неё в голове снова крутится настойчивое воспоминание: его рука на моей талии, проникновенный взгляд сверху вниз и этот его глубокий волнующий голос: «Всего пять минут, Лиза, не более. Чтобы праздник для вас остался приятным воспоминанием».
И ведь остался же! Даже слишком приятным...
Пока никто ещё не пришел, я проверяю почту на компьютере, раскладываю документы для подписи и снова вспоминаю о подарках детям.
Странное ощущение. Батянин ведь не тот человек, который делает щедрые жесты просто так. Если это действительно он, то зачем?.. Ох, нет, об этом лучше не гадать. А то такого себе нафантазирую!
Около девяти дверь приёмной тихо открывается.
Я вздрагиваю и автоматически выпрямляюсь, а Батянин проходит через холл, разговаривая по телефону. В мою сторону не глядит, но я чувствую его присутствие всей кожей.
- …да, тётя Ира, попробуй записать её к другому специалисту, - говорит он. - Нет, тот метод не подходит. Реабилитация должна идти быстрее. - Пауза. - Хорошо, я деньги я переведу, ты только уточни расписание.
Проходя мимо моего стола, он на секунду переводит взгляд на меня - коротко, почти машинально, - и кивает. Без улыбки, без остановки. Просто в знак приветствия, как всем. А потом идёт дальше, не сбавляя шага, и скрывается за дверью кабинета.
Я смотрю ему вслед, и внутри всё будто скручивается в тугой узел.
Вот он, рядом - живой и настоящий мужчина моей мечты, с тем же голосом и той же уверенной походкой, что и в ту новогоднюю ночь. Но проходит мимо, будто и не было ни того танца, ни взгляда, ни слов. А я стою и чувствую между нами прозрачную стену, за которой ему дозволено всё, а мне... можно только смотреть на него.
И молчать о том, что чувствую.
Глава 11. Охлаждение
Мать… реабилитация…
В голове сразу всплывает его фраза с новогоднего вечера: «Шрам подарил человек, который ненавидел меня с детства». Но ведь два года назад у больницы он сказал другое - что всё случилось в катастрофе, и мать пострадала вместе с ним. Так где же правда?
Я закрываю глаза, пытаюсь соединить две картинки. В одной - авария, дым, случайность. В другой - предательство и чужая злоба. А может, и то, и другое?..
Может, одно было прикрытием другого?..
Не моё дело, говорю себе строго. Но от этих кусочков мозаики никак не отвязаться. Потому что Батянин из тех, кто всегда держит дистанцию, а я вдруг оказалась той, кому он сказал лишнее. Зачем? И сразу же краснею, вспомнив другие его слова, как живой ответ на мой сегодняшний вопрос: «Вы удивительная женщина, Лиза. Умеете разговорить человека, даже если он и не планировал откровенность...».
Телефон звонит так резко, что я чуть не проливаю кофе на бумаги.
На дисплее высвечивается «юридический отдел». Уже настораживает: эти ребята звонят только когда что-то срочное и совсем не из области «доброе утро».
- Приёмная генерального, слушаю, - говорю, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
- Доброе утро, это из юридического, - спешно тараторит трубка. - Андрею Борисовичу нужно срочно подойти. Документы по сделке, подписи без него не примут.
Я приподнимаю брови. Для генерального директора спуск в юридический - редкость. Обычно всё приносят ему сами: целая армия юристов с папками и флешками бегает туда-сюда. Если же просят его лично - значит, вопрос уровня «только собственноручная подпись спасёт корпорацию».
- Соединяю, - говорю, нажимая кнопку.
Из-за верхней перегородки пентхауса, скрывающей второй ярус с кабинетом Батянина, через секунду доносится его короткое, хмурое:
- Через десять минут буду.
Звук доходит отчётливо - видимо, он приоткрыл окно-форточку, чтобы проветрить кабинет. Обычно перегородка глушит все звуки, но сегодня слышно почти каждое слово. А вместе с этим щёлканье ящиков, шелест бумаг и звон ключей.
Голос доносится глухо, но разборчиво: короткие, чёткие фразы в трубку, как всегда, когда он что-то координирует.
- Да, я в курсе. Нет, пусть готовят полный пакет документов. Всё, что касается отца, - лично через меня.
Это слово невольно цепляет слух. Отца?
Странно. Его отец ведь умер много лет назад. Все в офисе это знают: старший Батянин когда-то держал крупную компанию, потом та прогорела, и именно на её обломках Андрей Борисович создал «Сэвэн». Прошло больше двадцати лет, и никто никогда не вспоминал о нём - ни портретов, ни старых фотографий, ни тем более разговоров. А теперь вдруг «отец», «юристы», «документы».
С чего вдруг сейчас?
Мне, конечно, не следует интересоваться секретными делами начальства, но интонации у Батянина совсем не рабочие. Не как при обычной сделке, а жёсткие, сосредоточенные, будто что-то личное задели.
Я заставляю себя вернуться к монитору, но мысль уже засела. Может, у него вдруг всплыло давнее прошлое, о котором он случайно обмолвился в новогодний вечер? Если это что-то, касающееся смерти его отца, то в то время Батянину как раз было примерно восемнадцать...
Дверь открывается, и он выходит уже в пальто, с телефоном в руке. Движения точные, сосредоточенные. На лице остраненное выражение, которое я уже видела раньше: когда он уходит решать что-то серьёзное, и всё вокруг переставало для него существовать.
Я машинально встаю, хотя он даже не просил.
- Вам что-то передать, Андрей Борисович?
Он кивает рассеянно, коротко, будто между делом:
- Только сообщите, если кто-то из подрядчиков будет звонить. Я вернусь к обеду.
- Хорошо, - отвечаю с готовностью.
Но он уже не слушает. Уходит спокойно и целеустремленно, без единого взгляда в мою сторону.
Секунда - и дверь захлопывается, а в приёмной снова воцаряется тишина.
Я стою посреди комнаты с чашкой в руке, слушаю, как стихают его шаги, и почему-то чувствую, будто вместе с ним из комнаты ушёл и воздух. На столе тихо гудит компьютер, мигает лампочка на телефоне, за окном проезжают машины. Всё на своих местах. Только вот внутри - странное ощущение пустоты из-за того, что за всё утро, пока Батянин здесь был, он не подарил мне ни одного своего обычно глубокого внимательного взгляда, словно я полностью исчерпала свою значимость для него.
Похоже, всё действительно закончилось вместе с праздником.
Я сажусь обратно, открываю календарь на компьютере, и задумчиво ставлю галочки в задачах. На мониторе отражается моё лицо - слишком серьёзное для обычного утра. Я усмехаюсь самой себе и тихо говорю:
- Ну что, Елизавета Михайловна, сказка закончилась, добро пожаловать обратно в реальность.
И иду делать кофе - уже второй, чтобы точно проснуться.
11.2
Папка с отчётами лежит на столе - идеальный предлог хоть на пару минут выбраться из своих мыслей. Беру её, выдыхаю и направляюсь в бухгалтерию. Обычное дело - передать документы, поставить подписи, обменяться дежурным «спасибо». Руки делают привычное, но внутри всё равно тревожно. День какой-то странный - будто всё тихо только перед тем, как грянет гром.
Коридоры пустоваты, шаги гулко отдаются под потолком. Из кабинетов тянет кофе и запахом бумаги. Я спускаюсь по лестнице, прижимая папку к груди, и почти у поворота вижу обезьянью рожу охранника Вована.
Стоит у стены, привычно, будто часть интерьера. Телефон в руке, но он смотрит поверх него на меня. Не прямо, а будто сквозь. Но достаточно, чтобы по спине пробежал неприятный холодок. До чего же неприятный тип!
- Добрый день, - говорю через силу. Воспитание, чтоб его.
- С возвращением на работу, - ухмыляется он.
Я киваю и прохожу мимо.
Как обычно, к спине липнет его взгляд - цепкий, настырный, непроизвольно наводящий на мысль, что он и правда на меня запал. В каком-то дурном, неприятном смысле. Потому что иногда мне кажется, что он вечно появляется там, где ему делать нечего. То стоит у прохода, то «случайно» оказывается рядом на остановке, то выходит из автобуса на той же улице.
Наверное, совпадения, но очень уж неприятные.
В бухгалтерии привычная какофония: калькуляторы, телефонные звонки, кто-то ругается из-за премии. Я ставлю подпись, передаю бумаги, улыбаюсь дежурно и даже не помню, что говорю в ответ. Сколько бы я ни старалась вести себя спокойно, внутри будто натянута струна.
Мысли всё равно утекают к нему. К Батянину.
И в себя я прихожу только когда сталкиваюсь с ним у лифта. Почти лоб в лоб. Он выходит из кабинета юристов с телефоном в руке, уже в пальто, сосредоточенный, как всегда. Но всё равно замечает меня.
Мы оба застываем. Всего на секунду, но кажется, будто воздух между нами загустел. Потому что он молчит, я тоже... и эта пауза говорит громче любых слов. Достаточно одного взгляда, чтобы вспомнить всё - тот вечер, танец, его руки...
Батянин нарушает тишину первым, пропуская меня в кабину.
- Ирина Константиновна с завтрашнего дня снова приступает к работе, - спокойно сообщает он.
- Правда? - зачем-то переспрашиваю я. - А... значит, мне возвращаться в приёмную не нужно?
Батянин чуть прищуривает свои черные глаза, будто собираясь сказать что-то мягко-подбадривающее в своем духе, но в этот момент в закрывающиеся двери лифт буквально вваливается Вован, заставив их разомкнуться обратно.
- О, извините, - нарочито вежливо буркает он, вставая сбоку, - Не хотел мешать.
Не хотел он... Но помешал, и очень! Я же чувствую, что воздух между мной и Батяниным искрит от какого-то неясного напряжения, словно перед грозой...
Батянин переводит взгляд на охранника. И внезапно я замечаю, как в его лице что-то меняется и холодеет. Как будто одним взглядом вычёркивает всё, что было до этого.
- Разумеется, - равнодушно говорит он мне. - Вы были всего лишь временной заменой моего секретаря. Так что вам находиться в приёмной больше нет необходимости.
Фразы короткие, ровные. Но звучат так, будто меня облили ледяной водой. Я даже не сразу осознаю, что это ответ на мой вопрос, настолько они отчужденные. А потом до меня доходит, и сердце падает вниз, как будто его ранили ледяной стрелой.
- Поняла, - шепчу почти беззвучно и бессознательно отступаю к двери. - Я… извините, я кое-что забыла в бухгалтерии.
Он даже не смотрит. А Вован делает вид, что занят телефоном, но я чувствую - слушает каждое слово. Двери лифта закрываются, и в процессе своего отступления я успеваю увидеть, как Батянин отводит взгляд в сторону. Без малейших эмоций.
Я стою в коридоре и не двигаюсь с папкой в ослабевших руках. Только что всё было более-менее нормально, а сейчас будто землю из-под ног выбили.
Временная замена...
Слова вроде обычные, но в них отчетливо звучит точка. И холодная черта между нами.
Но ведь он ничего плохого мне не сказал. Всё по делу. Начальник - подчинённой...
А больно всё равно.
Я медленно иду по коридору, стараясь не споткнуться, потому что такое ощущение, что на ногах появились какие-то невидимые гири.
Мимо пробегают бухгалтеры, кто-то шутит, кто-то несёт кипу бумаг. Обычный день. Только у меня внутри всё развалилось.
В туалетной комнате включаю воду и подставляю ладони под кран, пытаясь смыть с себя ту сцену.
Не помогает.
Перед глазами всё равно всплывает его рука, его запах и тот момент, когда он притянул меня ближе... А теперь еще и это его ледяное «разумеется».
Вытираю руки всё так же заторможенно и смотрю в зеркало.
Лицо вроде нейтральное. Без эмоций. Я такое выражение натренировала за осень, пока на передовой первого этажа с посетителями работала. Ни обиды, ни разочарования.
Просто работа. Просто начальник. Просто подчиненная.
Потом я возвращаюсь на своё временное место и начинаю собирать все свои вещи, чтобы вернуться на первый этаж. Ровняю бумаги, проверяю флешку. Всё машинально. Жизнь идёт, как будто ничего не случилось.
Я допиваю холодный кофе, глядя в окно.
Вижу серый день, снег, редких прохожих. Где-то там снаружи Батянин уже, наверное, уехал - со своей вечной собранностью, звонками, планами. С той своей жизнью, где для меня нет места.
В отражении стекла вижу себя, но за спиной всё внимание притягивает мигающая гирлянда, оставшаяся с праздников. Золотые огоньки, будто настойчивые отголоски того вечера - танец, его рука, взгляд... как заевшая пластинка в мыслях и сердце.
Теперь всё это кажется сном.
Хорошим, тёплым, но сном, после которого просыпаешься в холодной комнате.
Я выдыхаю и шепчу вслух:
- Работа - это просто работа. Всё остальное - не моё.
Звучит сухо, зато успокаивает.
Представляю, как обрадуется Маргоша, когда я вернусь обратно, спущенная словно с небес на землю.
Глава 12. Магия домыслов
Я теперь прихожу на работу по утрам раньше всех.
Не потому что рвусь в бой, а потому что в пустом здании всё звучит по-другому и наполнено приятной тишиной. Никто не судачит, не хихикает, не строит версии. Только я, кофе-автомат и безмятежность. Кстати, кофеавтомат - мой главный союзник. Он почему-то всегда наливает кофе чуть больше, чем нужно, будто говорит: «Держись, девочка, я с тобой».
В тишине можно просто дышать и не ловить на себе взглядов. Особенно тех, кто уверен, что «Лиза на новогоднем балу покусилась на святыню - самого Батянина». Потому что после праздников Маргоша, конечно же, не подвела мои ожидания. Развернула целую PR-кампанию в духе «Бабочке-однодневке опалили крылышки, ибо мужчина - огонь, и нефиг крутиться так близко к нему, если ты его уровню не соответствуешь».
Когда я проходила по офису, разговоры мгновенно обрывались. А если не обрывались, то все просто делали вид, что говорят не обо мне. Возле отдела продаж то и дело слышался шёпот:
- Вот тебе и скромница... - и тихое хихиканье.
Я сама себя давно убедила, что всё это глупости. Просто танец, просто вечер, просто музыка. Ну и подумаешь, кто-то там кого-то приобнял. Под Новый Год все люди становятся чуточку сентиментальнее, но это не преступление же.
Маргоша первое время жужжала рядом при каждом удобном случае:
- Ну что, с небес-то спустилась? Ореол батянинского Олимпа выветрился?
Я реагировала стандартно: ноль эмоций, вид деловой женщины, которой не до школьных драк в песочнице. Через неделю Маргоше стало скучно, и она переключилась на новую «сенсацию века» - якобы роман между Короленко и курьером Яном. Теперь в её чатике сплетниц буря: кто-то рисует мемы, кто-то фонтанирует анекдотами на щекотливую тему, а кто-то просто ржёт, наслаждаясь абсурдными слухами.
Я не смеюсь. Потому что знаю: если Короленко догадается, что под видом курьера прячется его бывшая проблемная сотрудница Яна, то его реакция будет далека от романтической. И вот тут будет не мем, а апокалипсис.
А Батянин…
Я его почти не вижу. Но если вдруг случайно слышу его голос, когда он мимоходом говорит по телефону своим голосом - низким, уверенным, глубоким... то всё - сразу мурашки идут строем. Как будто моё тело так и не получило уведомление, что мы с ним теперь исключительно на служебной дистанции.
Хорошо, что где-то внутри живёт маленькая здравомыслящая я, которая тихо внушает каждый день: «Главное - не смотреть на него и не вспоминать тот танец. Лучше помнить о том, что моё место - тут, внизу, среди простого офисного персонала. У него своя жизнь, а у меня своя. И очень замечательная, между прочим! В сравнении с тем, что было-то. Так что прочь, хандра, будем радоваться!»
Иногда мне кажется, что я совсем сошла с ума, потому что начинаю замечать то, чего, возможно, и нет. Особенно когда я ловлю боковым зрением или в отражении любых зеркальных поверхностей его взгляд в коридоре или фойе. Не прямой, а такой, когда Батянин уверен, что я не замечаю. Он что-то подписывает, слушает кого-то, говорит коротко, по-деловому, а потом вдруг устремляет на меня свои чёрные глаза и задерживает их на секунду.
В этой секунде есть что-то странное.
Не деловое, а именно личное. Это снова тот пристальный, внимательный и серьезно-вдумчивый взгляд Батянина, из-за которого я когда-то нафантазировала себе невесть что. Вплоть до особого отношения ко мне генерального. С чувствами и прочей романтической чепухой.
В такие моменты почти всегда где-то рядом отирается Вован. Стоит, облокотившись на стену, или делает вид, что проверяет телефон - и всё. Взгляд Батянина гаснет и отстраняется, как будто этот охранник у него встроен в систему сигнализации: как только появился, эмоции надо держать на замке. Хотя это кажется полным бредом.
С какой стати генерального директора многопрофильной корпорации будет беспокоить какой-то охранник? Наверное, снова моя фантазия разыгралась. В любом случае у меня в голове так и закрепилось: если Вован рядом - жди разочарований. Не человек, а ходячее дурное предзнаменование.
И всё бы ничего… если бы не вчерашний день у того самого злополучного лифта, где Батянин объявил меня «временной заменой». Я как раз поднялась в бухгалтерию с документами - обычная рутина, ничего особенного. Но стоило сделать пару шагов по коридору, как услышала знакомые мужские голоса. А потом и шаги.
Ритм этих шагов я знала уже наизусть. Это был Батянин. И рядом, конечно же, наш Акулов, увлеченно отчитывающийся перед ним о процентах продаж.
Я застыла у стены, делая вид, что рассматриваю папку с отчётами. В голове только одно: только бы не пересечься глазами, только бы не заметил. Никакой силы воли не хватит выдержать ещё один холодный кивок.
Они приближались. Голоса стали отчётливее:
- …да, по тендеру уточни, пусть юристы пересчитают, - говорил Батянин.
- Уже пересчитал, Андрей Борисович, - поспешно сообщил Акулов.
Я судорожно открыла папку, стала что-то перелистывать. Сердце заколотилось, ладони вспотели. Он шёл прямо ко мне, и я чувствовала - вот, сейчас поравняется и пройдет мимо... мне надо просто потерпеть… И именно в этот момент зазвонила моя радиотрубка.
Чуть не выронила её от неожиданности. На дисплее светилось: «Приёмная» - значит, звонят наши.
- Да? - выдохнула я, цепляясь за этот звонок, как за щит.
В трубке раздался раздражённый голос Маргоши:
- Тут какой-то мужик просит именно тебя. Я ему говорю - у нас общий номер, но нет, подавай Лизу. У тебя что, среди клиентов персональный фанат завёлся?
- Переключай, - буркнула я, стараясь не смотреть в сторону Батянина, который уже проходил мимо.
И вдруг с досадой поняла, что ритм его шагов изменился - словно замедлился на подходе. Мне даже показалось, что он пристально посмотрел на меня, только я не подняла голову. Не могла.
- Переключаю, Звезда Ивановна, блин, - по обыкновению нагрубила Маргоша и отключилась.
12.2
Звук шагов за моей спиной вдруг резко исчез, как будто его кто-то выключил.
Ощутив эту внезапную тишину, я машинально подняла глаза на зеркальную поверхность стеклянной двери в бухгалтерию... и увидела его.
Оказывается, Батянин остановился у лифта, не пройдя и пары шагов мимо. Развернулся вполоборота и смотрел прямо на меня чёрными пристальными глазами. Причём не просто внимательно, а как-то... жёстко. Словно вознамерился вычислить, взвесить и сопоставить каждое моё слово.
Я чувствовала этот взгляд всем телом, как будто кто-то приложил горячую ладонь к моему затылку. Из-за этого голос в трубке вдруг превратился в невнятный фон, а воздух стал густым и тяжёлым.
- …ну же, Лиза, - прозвучал возле уха голос Германа, мягкий и вкрадчивый. - Не слышу ответа.
Я моргнула, не сразу сообразив, о чём он говорит, и почувствовала, как медленно, очень медленно по щекам начал подниматься жар. Под взглядом Батянина у меня даже горло пересохло.
Я молча смотрела на него в ответ через отражение в двери.
Акулов, который шёл впереди, вдруг заметил, что начальник замедлил шаг. Тоже остановился и удивлённо обернулся:
- Андрей Борисович? Всё в порядке?
Будто опомнившись, тот коротко кивнул, перевел взгляд мимо меня, туда, где стеклянные двери выхода, и отрывисто бросил:
- Иди, я догоню.
Акулов, растерянный, всё же послушно направился дальше, а Батянин остался ещё на пару секунд, глядя на меня. Этого взгляда хватило, чтобы у меня в груди снова всё перекувырнулось... а потом нить его внимания словно отрезало. Он резко выдохнул и продолжил путь чуть более быстрым шагом, чем прежде.
А я осталась стоять на месте, будто меня выдернули из сна. В ушах шумело, сердце колотилось так, что стучало в висках.
- Лиза? - Герман, всё ещё на линии, слегка поменял тон, уловив паузу, и вдруг тихо усмехнулся. - Неужели вы всерьёз задумались над предложением? Или я застал вас врасплох?
- Просто… вы как-то неожиданно, - пробормотала я, стараясь выровнять голос.
В его ответном смехе мне вдруг почудилось холодное удовольствие охотника, почуявшего добычу.
- Ну, будем считать, что я всего лишь пошутил. Хотя, если вдруг решите, что шутка неплохая… я умею превращать шутки в приятные вечера.
Улыбался он так, что даже через телефон чувствовалось: решил, что я смутилась. А значит, можно и дальше мариновать меня в этом разговоре.
- Не теряйте мой номер, Лиза, - продолжал он невинно. - Вдруг когда-нибудь шутка окажется пророческой?
- У нас общий номер, - ответила я сухо. - И этот разговор неуместен.
- Ну, не сердитесь, - проговорил он с лёгким смешком. - Иногда лёгкая флиртовая нота делает день чуть теплее. Разве нет?
- Нет, - сказала я тихо, но твёрдо. - У меня работа горит.
- Тогда не буду вас отвлекать, - лениво бросил он. - Было приятно услышать ваш голос. Он у вас чудесный. Даже не ожидал, что офисная линия может звучать так… тепло. Вы умеете обезоруживать собеседника не только пластырем...
- До свидания, - неловко попрощалась я и отключила трубку.
Так и стояла с ней в руке, как дура, глядя в пустой коридор, где уже никого не было, и думала только об одном.
Теперь Батянин точно решит, что у меня роман.
***
Сегодня вечером за окном моросит первый весенний дождь - противный и вязкий, будто кто-то распылил по городу уныние. Обычно в это время я уже мчусь домой - там дети, ужин, стиралка, вечно недомытый тазик и голос совести в виде младшего: «Мама, ты опять опоздала!»
Но этот вечер - исключение.
Машка, моя сестренка, пообещала посидеть с ними вечер. С её «не переживай, всё под контролем» я даже поверила, что дети лягут спать, как маленькие солдаты по команде генерала.
Так что я впервые за долгое время позволила себе роскошь - остаться допоздна. Не ради трудового подвига, конечно. Просто хотелось тишины. Хоть час без споров, без «мама, а где мои носки», без разговоров о мультиках и роботах-трансформерах, постоянно напоминающих теперь о Батянине.
Сижу, щёлкаю таблицы, грею ладони о чашку кофе и думаю: вот, наверное, как выглядит свобода взрослой женщины - сидеть в пустом офисе под гул вентилятора и считать это отдыхом. Свет тусклый, лампы чуть мерцают, прямо как в фильмах, где героиня осознаёт, что загнала себя в тупик.
Я зеваю и шепчу себе под нос:
- Вот зачем, спрашивается, я это делаю?
Ответа, понятно, нет. Наверное, просто привычка - делать вид, что у меня всё под контролем. Хотя кого я обманываю? Контроль закончился в тот момент, когда Батянин посмотрел на меня тогда, у лифта.
После этого опять наступила тишина. Ни намёка, ни «доброе утро», ни случайного вопроса. Как будто ничего не было. Но, честно говоря, наверное, так даже лучше. Без всех этих качелей, где от одного взгляда тебя кидает из жара в холод.
Я выключаю монитор, аккуратно складываю бумаги в стопку, проверяю почту - чисто для приличия. Осталось только надеть пальто, дотянуть до дома и уже там включить другую версию себя: спокойную уютную маму, хозяюшку без драмы и внутренней тряски.
Я уже тянусь за сумкой под стойку, когда за моей спиной вдруг раздаётся низкий глубокий голос, который ни с кем невозможно перепутать:
- Рабочий день закончился два часа назад, Лиза. У вас... есть какие-то планы на вечер?
Я подскакиваю так, будто мне в спину бросили снежком. Сердце делает кульбит и падает куда-то в район пяток. Медленно поворачиваюсь.
Ну, конечно. Генеральный собственной персоной.
Только что он забыл тут, на первом этаже, где из всех дневных сотрудников засиделась только я, бедная, нисколечки ему неинтересная Лиза?
Глава 13. Свидание с холодильником
Я застываю с ручкой в руке, будто школьница у доски.
- Планы? - переспрашиваю зачем-то, чувствуя себя донельзя глупо. Голос выходит чуть тоньше, чем нужно.
Ну вот, опять. Ну почему, когда Батянин рядом, мой организм вечно решает работать в режиме «всё не так»? Это чертовски... досадно.
Он стоит в дверях - пальто нараспашку, руки в карманах, темная ткань подчёркивает его плечи, движения неторопливые, уверенные. Свет от настольной лампы падает неровно, и половина лица уходит в тень. Шрам тянется от скулы к виску, как обычно, завораживая меня. Потому что у него не лицо, а настоящая история мужественности. У кого-то в жизни морщины, а у Батянина - следы битв, которые он, похоже, выиграл.
Но не шрам чейчас притягивает меня больше всего, а его глаза. Чёрные. По-настоящему черные, без всяких оттенков.
Я раньше думала, что у людей таких глаз не бывает, чтобы прямо чёрные, как уголь. Оказалось, бывает. В единственном экземпляре, который стоит передо мной. Глаза с бездонной глубиной, в которую смотришь - и сразу тонешь. В них нет ни угрозы, ни мягкости. Просто такое ощущение, будто тебя насквозь видят и в то же время... молчат обо всём, что увидели.
- Да вот… - мямлю я, понимая, что он ждет нормального ответа. - Бумаги не подписала. Хотела доделать, чтоб не тащить на завтра.
Батянин еле заметно усмехается и делает шаг ближе к моей стойке. Медленно. Без спешки. Но от этого мне становится только хуже. Каждое его движение как будто рассчитано на то, чтобы я потеряла самообладание у него на глазах.
- Бумаги, - повторяет он задумчиво. - А я думал, вы просто прячетесь.
- Что? - я поднимаю на него глаза, стараясь их не отвести в сторону на чистой силе воли. - С чего вы взяли?
- Интуиция, - отвечает он спокойно и подходит ближе, пока между нами остаётся не больше метра. - Вы избегаете меня, Лиза?
Внутри всё сжимается в комок.
Он не повышает голос, не давит, просто стоит рядом - высокий, спокойный, уверенный в себе... мужчина моей мечты во плоти. Но в этой тишине есть что-то, от чего мне хочется попятиться. И я не выдерживаю. Инстинктивно хватаю сначала папку, потом сумку, потом ручку... всё подряд, лишь бы что-то делать.
- Нет, Андрей Борисович, - возражаю я, обходя стойку с противоположной от генерального стороны. - Просто завал на работе. И вообще… почти конец дня, я вот уже собиралась домой пойти.
Батянин зачем-то двигается следом за мной. Не быстро, нет. Медленно. Почти лениво. Но я чувствую, как шаг за шагом он сокращает дистанцию, и сердце колотится так, что, кажется, слышно на весь этаж.
- Странно, - говорит он своим густым вибрирующим голосом, сводящим меня с ума. - Когда человек торопится домой, он не сидит один в пустом офисе до девяти вечера.
- Так получилось, - бормочу я, продолжая стратегическое отступление. - Просто… нужно было закончить отчёт.
- Вы уверены, что отчёт? - Он наклоняет голову чуть набок, неотрывно наблюдая за моими действиями со вспыхнувшими в глубине черных глаз огоньками нечитаемых эмоций.
- Абсолютно, - бормочу я и хватаю еще одну ближайшую папку, чтобы переложить ее в случайно выбранное место.
Батянин продолжает обходить стойку, а я упрямо держу дистанцию. Якобы навожу порядок на своем столе, а на самом деле навожу только хаос, который мне же самой завтра придется разбирать. Мы как два актёра в нелепом танце без музыки: я пячусь от него, а он лениво идёт за мной, шаг за шагом.
Я хватаю ручку, потом стаканчик для скрепок - ну зачем он мне сейчас, скажите на милость?.. Но руки должны чем-то заняться, иначе я просто расплавлюсь на месте от волнения.
- Лиза, - говорит Батянин тихо, - вы чего от меня шарахаетесь так?
- Да ну, что вы такое говорите, Андрей Борисович, - нервно хмыкаю, - я просто… ну… порядок тут навожу, видите?
В его глазах вспыхивают искры - то ли веселья, то ли какой-то особой мужской заинтересованности, о которой я предпочитаю не задумываться. А то мало ли что опять нафантазирую себе. Да в принципе и некогда гадать о причинах его поведения, потому что он опять делает шаг ко мне.
Я машинально ускоряю отступление и тут же спотыкаюсь о ножку стула. Приходится схватиться за край стойки, чтобы не упасть.
- Порядок, значит, - медленно повторяет Батянин, и уголки его губ дергаются, - в девять вечера?
- Ага, - киваю я серьезно. - Самое продуктивное время.
Он снова делает наступательный шаг, а я снова отступаю, прижимая к груди папку, как щит. Всё это выглядит, наверное, ужасно комично, но он не смеётся. Просто наблюдает немигающим взглядом - спокойно, пристально, и с таким странным выражением на лице, что у меня в животе всё сворачивается в томительный узел.
- Я хотел поговорить с вами, Лиза, - небрежно сообщает Батянин и добавляет: - Не по делу.
Мне хочется застонать и провалиться под пол от его тона. Потому что его бархатный голос звучит сейчас безо всякой деловой холодности. И от этого сразу сносит крышу. Нельзя мне с ним вести всякие личные разговоры, ну нельзя, это уже проверено... ни в коем случае!
- Поговорить? - переспрашиваю я нервно. - О чём?..
- О вас. - Его взгляд на секунду опускается на моё лицо, потом возвращается к глазам. - Я не привык, когда от меня бегают.
Боже. Вот кто вообще так говорит? Это же не фраза, а чистая катастрофа для моих нервов!
Я делаю шаг назад, ударяюсь бедром о край стола и выдыхаю:
- А-а… это… может, завтра?
- Почему завтра? - всё тем же ровным тоном спрашивает он. - Вы спешите?
Я хватаю со стола флешку.
- Да, я вообще-то… э-э… опаздываю.
- Домой?
- На свидание, - вылетает вдруг у меня само собой без тормозов.
Батянин резко останавливается.
- Свидание, - повторяет он, чуть растягивая слово потяжелевшим голосом.
Я киваю. Свидание, ага. С моим холодильником. И каким-то азиатским сериалом, который я уже третий раз пересматриваю.
- Ну да. Ужин, кино, всё как у людей, - с готовностью продолжаю выдумывать, воодушевленная тем, что смогла остановить его наступление. - Обычное свидание с нормальным мужчиной. Солидным, уверенным, с чувством юмора. Без отчетов и дедлайнов. Знаете… с таким, который всегда проявляет понимание и старается не обидеть.
Глава 14. Всё наперекосяк
Следующие дни у меня идут наперекосяк, как будто кто-то сверху развалил весь мой стройный распорядок жизни, а потом с насмешкой сказал: «Ну, выкручивайся, Лиза».
Этот чудаковатый Герман будто почуял, что я нахожусь в каком-то странном подвешенном состоянии после своего выдуманного свидания. И теперь названивает почти каждый день - настойчиво, мягко, с интонацией человека, который привык, что его слушают.
Как он вообще раздобыл мой личный номер - загадка. Хотя нет, не загадка. Скорее всего, выманил у Маргоши. Та ведь падкая на лесть: скажи ей пару фраз про «прекрасные глаза и тонкий вкус в аксессуарах», и она тебе ещё и сплетни все о чужой личной жизни перескажет.
В последнюю неделю он вообще взялся за меня основательно. Материализуется буквально из воздуха. Стоит выйти из офиса, свернуть на соседнюю улицу - и вот он. Утром - «совпадение» у знакомой кофейни напротив остановки, вечером - «неожиданная встреча» возле аптеки...
И всегда этот его плавный вкрадчивый голос с растянутыми гласными говорит примерно одно и то же:
- Лиза, какая встреча. У вас, как всегда, прекрасное настроение? Хорошо выглядите...
Да уж. Особенно после третьего кофе без сахара и восьми отчётов подряд.
Нет, Герман явно решил за мной приударить.
Вежливо, обходительно, без давления, но слишком уж часто и слишком вовремя мы сталкиваемся, чтобы верить в случайность. И вроде бы не скажешь, что лезет. Но при этом всё время смотрит - не с наглостью, нет, а с каким-то странным любопытством, будто я не человек, а забавная зверушка, случайно сбежавшая из заповедника и не умеющая себя вести в большом городе.
У меня с ним стабильно случаются казусы из-за его слишком внезапных появлений, и оттого мне всё время неловко рядом с ним. Каждая случайная встреча превращается в мини-катастрофу.
То он галантно открывает дверь, а я, вся в своих мыслях, врезаюсь прямо в створку. То протягивает руку, чтобы помочь, а я сшибаю ее плечом вместе с тем, что он там держит... кажется, шоколадку, которой собирался меня угостить, а в результате та улетела в канаву возле остановки. А он лишь улыбается и говорит что-то вроде: "Лиза, вы потрясающе искренняя женщина. С вами невозможно сердиться.", заставляя меня краснеть за свои косяки и уходить в полном смятении.
А недавно я вообще умудрилась наступить ему на ботинок, когда он пытался с улыбкой перегородить мне дорогу возле аптеки.
- Простите, - пискнула я в тот момент, как школьница.
- Ничего страшного, - протянул Герман. - Мне даже приятно, что вы оставляете на мне следы в прямом смысле слова.
Я тогда чуть не поперхнулась от смущения.
Он тихо посмеялся, глядя то на свои оттоптанные ботинки, то на меня. Причем не с досадой, а скорее с каким-то интересом, будто наблюдал редкое природное явление. Угу, жутко неуклюжую женщину, которая слишком искренне краснеет и не умеет кокетничать.
И теперь, когда он звонит по утрам, как часы, я уже заранее напрягаюсь.
- Лиза, добрый день. Как настроение? - в который раз звучит в трубке опостылевший вопрос
- Рабочее, - отвечаю рассеянно, уже зная, что дальше будет.
- А у меня отличное, - тянет он, и в этом «отличное» слышится что-то нарочито-беспечное. - Думал, пригласить вас поужинать.
- Не получится, - сразу обрубаю. - У меня завал.
- Тогда завтра? Или в выходные? - не отступает он. - Вы же не собираетесь все дни проводить с отчётами?
- Посмотрим, -говорю нейтрально.
- Вы так говорите, будто боитесь, что я вас похищу, - мягко смеётся он.
- Просто не люблю спонтанности.
- А я, наоборот, обожаю. Вот в этом, наверное, мы и уравновешиваем друг друга.
Герман говорит это почти шепотом, и мне становится как-то не по себе. Я чувствую - этот чудаковатый бизнесмен напрягает меня не грубостью, а именно лояльностью к любым моим косякам. Он не давит, не настаивает, просто подбирается ближе шаг за шагом, словно проверяет границы.
Кстати, самое странное - он никогда не ищет со мной встреч в стенах офиса корпорации Сэвэн.
Даже несмотря на то, что обычно у таких людей прямо-таки в крови налаживание контактов в любых повседневных действиях. Было бы куда логичнее, если бы свои ухаживания за мной он продуктивно сочетал с попутными деловыми встречами - с начальником отдела продаж Акуловым, например. Или с кем угодно из семерых членов совета директоров "Сэвэн", начиная с Батянина...
Но нет.
Он упорно шляется за мной по улицам, как будто не инвестор, которым представлялся изначально, а бродяга какой-то. Я бы, наверное, так и подумала, что он только прикидывается бизнесменом, если бы своими глазами не видела машину премиум-класса с личным водителем.
Действительно, чудик.
Если бы кто-то спросил, нравится ли мне внимание Германа, я бы ответила честно: нет. Он меня напрягает своей чудаковатостью. Особенно его взгляд - тёплый, вежливый, но внутри будто замороженный.
А еще мне его почему-то ужасно жаль.
14.2
Наперекосяк идет не только моя странно активизировавшаяся личная жизнь с ненужным поклонником. Сегодня Юлька прибегает ко мне с испуганно-заискивающими глазами, как у кота из мультика про Шрека, и шепчет:
- Лиз, выручай! Я, кажется, перепутала номера в наших накладных!
«Кажется» - это еще мягко сказано. Фирменный Юлькин эвфемизм., означающий, где-то уже загорелось.
Я беру у неё папку, гляжу на цифры... и с холодком в животе понимаю, что это не просто путаница, а настоящий бухгалтерский апокалипсис. Позиции с разных договоров скакнули друг на друга, суммы пляшут, подписи не те. В двух местах даже разные контрагенты под одним номером.
И тут до меня доходит самое ужасное: эти документы я тоже подписывала. Не глядя - как всегда, по доверенности, когда моя коллега-приятельница, обычно очень внимательная и не склонная к косячности, всё надежно проверила...
Нам точно конец.
Юлька смотрит на меня виновато с побелевшими губами.
- Лиз, я… я правда не специально, - шепчет она. - У меня в тот день температура была под сорок, башка гудела. Надо было взять больничный, но я подумала - ну что там, пару цифр сверить, делов-то… - Она прижимает ладони к щекам в полной панике. - Прости, пожалуйста, я вообще плохо соображала, - торопливо добавляет она. - Я всё исправлю, только помоги разобраться, ладно?
Я тяжело вздыхаю.
- Юль, не «я», а мы. Эти бумаги я тоже подписывала. Так что если что - вылетим дуэтом.
Она напряженно кивает, глядя на меня полными благодарности глазами.
- Значит, держимся вместе?
- А куда мы денемся, - говорю деловито, закатывая рукава. - Героини дня, бухгалтерия нас запомнит.
И мы обе ныряем в этот хаос, как в шторм - с головой и без спасательных жилетов.
Я открываю электронку, она роется в архиве. Через пять минут у нас на столе три кружки с остывшим кофе, двенадцать распечаток и гора стикеров, на которых уже не помещаются комментарии вроде «проверить позже» и «ой».
- Так, - бормочу я, листая документы, - вот этот счёт вообще левый. Откуда он здесь взялся?
- Может, из закупок? - осторожно предполагает Юлька.
- Может, из ада, - мрачно отвечаю я. - Прямо-таки чую, как от него серой попахивает.
Мне уже буквально мерещится шипение бухгалтерии с восьмого этажа, потому что слухи у нас разносятся быстрее, чем поднимается лифт.
Бедная Юлька сжимает голову руками:
- Ну всё, Арина Радимовна меня сожрёт. Без соли.
Я мрачно киваю. Главбух Арина Радимовна - женщина, у которой цифры в крови, а эмоции, кажется, давно списаны со счёта. Когда она строго смотрит поверх своих очков, даже компьютер зависает от паники.
- Если до неё уже дошло, - шепчу я, - то она устроит нам тут аудит века.
- И напишет служебную, - добавляет Юлька трагическим шёпотом.
- Лучше бы Тамара Николаевна первой узнала, - вздыхаю я. - Она хотя бы понимает человеческий фактор...
Юлька смотрит на меня почти с молитвенной надеждой.
- Может, она нас спасёт?
- Она нас не спасёт, - говорю я, - она просто спокойно оформит приказ об увольнении, если бухгалтерия нажалуется. И будет при этом нас очень жалеть.
Мы обе нервно смеёмся. Но не весело - а так, на выдохе, чтобы не скатиться в истерику.
Я снова смотрю на цифры и чувствую, как где-то внутри холодает от предчувствия катастрофы.
Если это дойдёт до генерального…
Нет, лучше даже не представлять. Батянин теперь не тот человек, который смотрит на меня с теплом. Он - тот, кто видит отчёты и подписи, включая мою. И не будет смотреть на ошибки сквозь пальцы, как раньше. Тогда, до той истории у лифта и с моим выдуманным свиданием, он мог прикрыть, помочь, просто потому что... ну не знаю, симпатизировал мне. А сейчас?..
Сейчас, когда он ко мне потерял интерес, я для него, наверное, просто «сотрудница, которая бегает на свидания и не следит за бумагами».
Сердце неприятно сжимается.
Я даже вижу эту сцену в голове: он открывает отчёт, нахмуривается, произносит своё холодное «разберитесь» и отходит в сторону. Без лишних слов и намёка на прежнюю теплоту.
- Лиз, - шепчет Юлька, - ты чего замолчала?
- Думаю, как не умереть позорно, - честно признаюсь. - Если Андрей Борисович узнает, что накладные подписаны и мной, и тобой, нам с тобой придётся подавать документы не на корректировку, а на биржу труда.
Юлька нервно крутит ручку, потом бросает её и вздыхает:
- А если объяснить, что у меня температура была?
- Конечно. А я скажу, что ртуть из градусника упала в отчёт и сбила баланс, - фыркаю я, но никому из нас совсем не смешно.
К обеду мы сидим над бумагами, как два студента перед госэкзаменом. Лица уставшие и бледные, волосы растрёпанные. Я ловлю себя на мысли, что если сейчас на первый этаж спустится Батянин, то я, пожалуй, просто уйду под стол и буду там жить до пенсии. Прятаться - моё всё. Особенно от мужчины, чьи проницательные взгляды я до сих пор помню даже с закрытыми глазами.
- Ну, если нас не уволят, - мрачно говорит Юлька, - я тебя в кафе поведу за свой счет.
- Плевать, куда поведёшь, - отзываюсь я. - Лишь бы не на допрос к генеральному с объяснительной.
Она нервно хихикает, и в этот момент звонит внутренний телефон. Мы испуганно переглядываемся.
- Только не говори, что это бухгалтерия, - шепчет она.
- Хуже, - говорю я, глянув на дисплей. - Приёмная генерального.
Обреченно снимаю трубку и слышу уставший, но железный голос Ирины Константиновны, родной тёти-секретаря Батянина:
- Девочки, Андрей Борисович просил отчёты по накладным. Срочно.
Глава 15. "На ковёр" к генеральному
Юлька бледнеет прямо на глазах так, будто из неё кто-то одним глотком выдул всю кровь. Я обреченно вздыхаю, потом собираю злосчастные бумаги и произношу максимально спокойно:
- Пошли, студентка. Идём сдаваться к ректору.
- К кому? - писк у Юльки тонкий, как у загнанного хомяка.
- К генеральному, конечно. А кто у нас тут еще может быть специалистом по финальным разборкам и выносу окончательных приговоров?
Юлька судорожно сглатывает, то сжимая, то разжимая дрожащие пальцы.
- А если он спросит, кто виноват?..
- Скажем, что Маргоша, - мрачно буркаю я, поправляя папку.
И, как по заказу, Маргоша выныривает из-за перегородки с чашкой кофе и видом победительницы всероссийского конкурса «Я-то знала».
- Чего это сразу Маргоша? - возмущается она, явно не оценив мой черный юмор. - С больной головы на здоровую валить - это прям фу! И вообще, я всегда знала, что доверять вам серьезные дела всё равно что бухгалтерию кошке поручать вести. Я таких косячников за версту чую!
Обычно неунывающая Юлька сейчас сама не своя и вся съёживается от этих слов.
- Да шучу я, - неохотно цежу сквозь зубы. - А что еще делать? Не истерить же теперь.
- Ага, - тянет она, попивая кофе. - Шутница у нас тут нашлась. Что, девочки, уже вызывают к Андрею Борисовичу?
- Ага, - отвечаю сухо. - Он соскучился по нашим отчётам.
- Скучать ему не придётся, - ухмыляется она. - С такими цифрами вы ему сейчас настроение под новый квартал испортите. Лиза, готовься - он тебя вышвырнет с особенно эпическим спецэффектом. Прямо как в кино, с разворотом и пинком под зад.
Юлька бледнеет еще больше. Я стараюсь держать лицо, но наша токсичная Маргоша сегодня в ударе. Ей явно доставляет удовольствие комментировать чужие беды.
- Ой, я вам так сочувствую, - добавляет Маргоша со злорадным участием. - Это ж надо было так вляпаться! У вас прям талант к этому явно. Андрей Борисович обязательно такое оценит по достоинству и вручит вам грамоту за выдающийся бардак.
- А хорошо бы, - говорю я спокойно, - тогда уж ещё и на премию можно сразу рассчитывать. За отличное чувство юмора в нашем отделе.
Она моргает, не слишком довольная моим несерьезным ответом, и фыркает:
- Ну-ну. Только потом не удивляйся, если он лично покажет вам, где выход!
Юлька закрывает глаза и тихо стонет:
- Господи, Марго, да помолчи ты уже ради приличия...
- А что? - та пожимает плечами. - Я, между прочим, ничего не подписывала. И вообще, Лиз, тебе давно пора было понять: Батянину ты теперь нужна как зонтик акуле - миленькая, но бесполезная.
Я стискиваю зубы, стараясь не сорваться.
- Спасибо за поддержку, прямо греешь душу, - отвечаю я с самой вежливой улыбкой, на которую способна, хотя внутри уже закипаю. - Обязательно передам твои слова генеральному. Вдруг он решит, что у нас в отделе пророк завёлся.
- Всегда пожалуйста, - ухмыляется она ядовито. - Просто предупреждаю: Андрею Борисовичу такие косяки сто процентов не нравятся. А таких дурочек, как ты, у него с десяток в этом здании найдется!
Юлька судорожно теребит папку, шепчет:
- Лиз, не реагируй...
Но я, хоть и стараюсь дышать ровно, всё-таки отвечаю - тихо, но с прицельным ударом:
- Зато, в отличие от некоторых, я умею работать, а не зубоскалить над чужими проблемами, попивая кофеёк.
Маргоша приподнимает брови:
- О, коготки выпустила, да? Ну-ну, посмотрим, кого сегодня уволят первой... - И, покачивая чашкой, величественно удаляется к своему столу.
Юлька вздыхает, опуская плечи:
- Зря ты это сказала.
- Зато хоть одной гадостью меньше в горле, - отвечаю я и беру папку крепче. - Всё, пошли. Нас и без Маргоши есть кому жарить.
Идём по коридору, как на казнь.
Бумаги дрожат в руках, каблуки стучат так громко, что кажется, будто это выстрелы, которыми нас вот-вот накроет насмерть. Я мысленно прогоняю возможные варианты оправданий: «Андрей Борисович, простите, виноваты, больше такого не повторится»... «Мы всё уже исправили»... «Юлька вообще была с температурой».
Но всё это звучит одинаково жалко.
- Если начнёт материться, я просто рухну в обморок, - бормочет Юлька дрожащим голосом.
- Ладно. Только не падай на меня - я и так еле дышу.
Она истерически хихикает, но ее натянутый смешок срывается во что-то напоминающее полузадушенный писк.
***
Приёмная генерального на десятом этаже всегда вызывает у меня двойственное чувство.
С одной стороны - знакомое место, где я проработала больше месяца, почти что жила тут. Знаю каждый скрип кресла, каждый отблеск на стекле, даже мелодию кулера, когда он начинает урчать после обеда. С другой стороны... оно будто не моё. Чужое, слишком тихое, слишком... идеальное. Всё здесь дышит властью и силой: зеркальные панели, тихие, уверенные шаги редких посетителей.
И теперь, возвращаясь сюда, я чувствую себя как человек, которого снова впустили в зал, где он однажды уже успел осрамиться. Сердце колотится, и в груди откуда-то появляется странная тяжесть.
Машинально поднимаю глаза на верхний ярус, где находится кабинет Батянина, к которому ведет широкая лестница с металлическими перилами под прикрытием панельной перегородки. Но, конечно же, ничего, кроме стены, не вижу. Только, как обычно, ловлю ощущение, что там, наверху, находится другой мир. Мир, где решают судьбы, подписывают приказы, распоряжаются миллионами…
И где тебе, маленькому офисному винтику, места нет.
- Девочки, проходите, - раздается спокойный голос батянинской тёти-секретаря, Ирины Константиновны.
Она стоит у стойки, как всегда собранная, безупречная и кругленькая - в лавандовом жакете, с аккуратно уложенными волосами. На её лице нет ни осуждения, ни раздражения, только усталое знание. Взгляд женщины, которая видела здесь всё - от громких увольнений до нервных срывов.
- Андрей Борисович вас ждёт, - говорит она и вдруг чуть тише добавляет, почему-то уже лично мне: - Лиза, вы должны понимать… там, где большая власть - там и большая ответственность. Вам нельзя так косячить... хотя бы ради него.
15.2
Юлька выдавливает из себя тоненькое:
- Мы… это… то есть… это я… - потом заикается, глотает воздух, краснеет и обрывает фразу на полуслове. Кажется, решает, что лучше умереть молча.
Я делаю шаг вперёд, сама не зная, откуда берется смелость. Протягиваю ему папку с исправлениями.
- Мы понимаем, почему вы нас вызвали, - говорю спокойно, стараясь не выдать дрожь в голосе. - Ошибка в накладных. Документы перепутались, но уже всё исправлено, сверено и готово к подписи.
Батянин берёт папку у меня из рук, на какую-то долю секунды коснувшись моей руки своими пальцами и опалив их теплом, которое показалось мне обжигающим. Я чувствую, как бумага чуть скользит между нашими ладонями, и от этого простого касания внутри будто ток проходит.
Он смотрит на меня секунду-другую, не мигая. В нем нет ни гнева, ни раздражения - только этот сосредоточенный взгляд, под которым чувствуешь себя прочитанной до последней запятой. Потом открывает папку и спрашивает всё тем же ровным тоном:
- Кто оформлял накладные?
Юлька шумно сглатывает сбоку, но я перехватываю у нее инициативу раньше, чем она начнет блеять что-то несусветное в своем полуистерическом состоянии и скомпрометирует нас обеих окончательно в глазах генерального.
- Мы обе. - Голос у меня звучит на удивление ровно для такой кошмарной ситуации. - Проверяли вместе и ошиблись тоже вместе.
Снова окинув меня продолжительным взглядом и проигнорировав Юльку, Батянин с неспешной ленцой направляется от окна к своему огромному черному столу, небрежно просматривая папку на ходу.
Щёлк - лист, щёлк - лист.
В кабинете слышен только шорох бумаги и Юлькино неровное дыхание. И я чувствую, что каждая секунда этой паузы тянется длиннее минуты.
- Причина? - следует от него вопрос всё тем же отстраненным тоном.
- Человеческий фактор, - отвечаю я честно. - Коллега работала с температурой, а я подписала, не перепроверив.
Снова повисает напряженно звенящая тишина. Батянин закрывает папку и кладет её на край стола, прижимая сверху ладонью. А потом снова устремляет на меня свои черные глаза, глубокие и пристальные.
Я не понимаю, что таится в этом непроницаемом взгляде - раздражение, разочарование или что-то ещё. Но из-за него у меня всё внутри тянется вверх к горлу - дыхание, пульс, мысли. Потому что Батянин молчит, и я уже почти уверена, что сейчас начнётся ледяная лекция о служебно-корпоративной дисциплине и выговор...
Но вместо этого он спокойно говорит:
- Раз исправили - хорошо. Будем считать вопрос закрытым.
Мы обе моргаем, ошеломленно уставившись на генерального.
Тон у него всё тот же деловой, ни малейшего отклонения в сторону. Но что-то в его взгляде меня непрерывно будоражит. Не холод, не раздражение… просто какая-то личная, почти физически ощутимая тяжесть в голосе.
Как никогда остро я чувствую, что это точно не его обычная реакция на серьезный служебный косяк подчиненных. Потому что Батянин никогда не говорил так мягко в присутствии посторонних даже со мной в наши более светлые моменты. Не говоря уже о том, чтобы смотреть так долго, нисколько не скрываясь.
Юлька, стоящая сбоку, даже перестаёт дышать - она тоже чувствует, что тут что-то не так.
А я не могу отвести от него глаз. Стою, будто под гипнозом, ловлю каждый звук, каждую интонацию.
Хочется отвернуться, сказать хоть что-нибудь, но не выходит, словно необыкновенно низкий голос Батянина держит меня за горло. Сердце будто сбивается с ритма, и в этот миг я понимаю простую, обжигающую истину...
Я его люблю.
Без драмы, без надежды - просто люблю. Так, как любят только раз в жизни с такой силой чувств, которые не каждому дано испытать. И от этих чувств невозможно ни сбежать, ни защититься. Потому что они заполоняют тебя всю, без остатка, и ты готова умереть за этого человека, лишь бы он был здоров и счастлив.
Даже если не с тобой...
Неловко кашлянув, Юлька наконец открывает рот, чтобы что-то сказать, но я легонько толкаю её локтем - молчи, пока везёт.
- Спасибо... Андрей Борисович! - выдыхаю я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Батянин возвращается к окну, заложив руки за спину в прежней позе, и коротко бросает через плечо:
- Можете идти. Остальное я улажу сам.
И всё. Ни угроз, ни упрёков. Только спокойствие, от которого у меня всё внутри дрожит в невыразимой благодарности и перехватывает дыхание.
Мы выходим, и Юлька шепчет, округлив глаза:
- Слушай, я чего-то не поняла... это что сейчас такое было?
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги