Белые Волки

Уходящая звезда

 «Почему я не так сильна, как отец?» - спрашивала себя Айсылу и не находила ответа.

В её жизни остался единственный смысл – родной край. Но и на него не хватало сил.

С рассветом девушка пришла на могилу отца. Он всегда знал, что делать.

- Папочка, - Айсылу стерла навернувшиеся слезы и прошептала. – Нам всем тебя не хватает.

Она говорила «нам всем» и перед внутренним взглядом стояли Юна и мать. В воспоминаниях можно было спрятаться. И Айсылу всё чаще сбегала туда. Она осталась одна в большом доме. Отец умер год назад. Сестра пропала – ни весточки с момента побега. А мать… в начале заблудилась её душа, а потом и сама сгинула. В каждой потере Айсылу винила себя. И в каждой была виновата. Оставаться в пустом доме оказалось невыносимо – только если закрыться пеленой воспоминаний, спрятаться под ними, как под одеялом в темноте. И тогда подступающие из неизвестности монстры не так страшны.

– Нам всем тебя не хватает, – повторила Айсылу, всхлипывая, стараясь заставить себя перешагнуть через реальность и говорить от лица себя, матери и сестры. – Твоей решительности, острого ума. Не оставляй нас. Не уходи окончательно. Когда я была маленькая, даже в кромешной тьме, когда ни один звук не нарушает тишины, я всегда точно знала дома ты или нет. Будь с нами. Пожалуйста. Будь со мной. Пусть когда погаснет свет, я почувствую, что ты рядом, как в детстве. Я закрою глаза – и ты рядом. Закрою глаза – ты рядом.

Айсылу закрывала глаза – ничего не менялось. 

Уже год прошёл… а караванщики так и не появились, – резала голову суетная, навязчивая  мысль.

Айсылу хотелось выкинуть её из головы. Как можно на могиле покойного родителя, думать о суетном?!

Но отсутствие караванщиков словно подтверждало: вместе со смертью отца начала умирать и родная деревня, Акора.
Айсылу не справлялась с миссией, возлежащей на её семье с момента основания деревушки, поэтому караванщики не приходят, поэтому деревня беднеет, поэтому всё чаще слышатся разговоры о желании людей искать новый дом и обживаться в новых краях. Она плохая сестра, никчёмная дочь, бездарная наследница рода.

Айсылу опустилась на колени и стала просить помочь ей. Она горячо умоляла мертвого родителя дать ей сил. Ничего не менялось. В отчаянии Айсылу пала ниц на его могилу и, впиваясь пальцами в сырую землю, заговорила:

– Отец, дай мне сил. Я забуду себя и сделаю все, чтобы ты гордился мной. Ты будешь гордиться, когда я заменю тебя для жителей нашей деревни. Ты будешь гордиться…

Айсылу плакала и гладила землю.

Всего год назад ничто не предвещало беды. Караванщики нахлынули на деревню еще утром: первыми пришли одинокие странники, они несли поклажу на себе и передвигались быстрее остальных: не нужно ждать ни обоз, ни членов семьи. Появление этих одиноких бродяг наполнило деревню музыкой и предвкушением праздника. Иноземцы рассказывали сказки о своих странствиях, о людях из других поселений, о городах, о войнах. Каждый из них сопровождал свои байки музыкой: кто играл на губной гармошке, кто на струнах, кто на свистулях, а кто и на совсем загадочных инструментах. Вокруг них собирались толпы детворы и каждый норовил чем-то угостить путника. За угощением скрывался бесхитростный план понравиться загадочным незнакомцам. В глазах ребят эти бездомные, лишённые крова и родни люди преображались в героев, сильных и смелых. Каждый мальчишка в душе таил надежду, что незнакомец именно его позовет за собой в опасные странствия и дальние края. Именно его пригласит продолжить путь героя!

Вслед за одинокими путниками во владения затерявшейся в густых лесах деревушки, вступали торговцы – они шли по одному и семьями. Многие вели под уздцы лошадей, запряжённых обозами. Другие тянули телеги с товаром и скрапом сами, или запрягали маленьких понурых осликов, на каждом шагу кивающих головами.

Последними приходили новички – начинающие торговцы, артисты, плотники и другие ремесленники, да и вообще те, кто не прикипел душой к каравану – попутчики. Их называли так за непостоянство. А отличало их неумение держать темп. Караван шел своим ритмом, а новички то сильно забегали вперед, то оказывались позади. Рано или поздно они уходили, или привыкали к образу жизни торговцев и тогда уж оставались навсегда, прирастая к каравану, становясь частью многолюдного организма.

Торговцы называли деревушку краем мира. Но каждый раз, проходя эти места, закладывали крюк, сворачивая с основной дороги и непременно заглядывали.  По большому счету именно торговцы решали, куда и когда пойдет караван, как говорится, где деньги, там и власть. К тому же торговцы целенаправленно следовали выбранному маршруту, а одиночки, ремесленники и актеры, будучи людьми непостоянными, прибивались к ним на время, скрашивали и разнообразили бродячую жизнь. 

Деревня Айсылу слыла зажиточным местечком – плодородные угодья, рыбная река, богатые на дичь лесные массивы. А где дичь там и меха.

Ради этого стоило неделями стаптывать ноги по бездорожью, продираться сквозь чащи, терпеть холод и переходить болота.

Торговцы удивлялись, почему соседние селения не живут столь богато. Хотя, по большому счету, причина их мало интересовала. Главное, что походы с лихвой окупались.

Жители не могли себе позволить производство тканей, или фарфоровой посуды, или расшитые узорами наряды. А еще в деревне не печатали книг, не создавали парфюм, не занимались разведением породистых коней и собак. Но односельчане Айсылу не были наивными простаками – за постой брали с гостей-караванщиков плату. И довольно быстро смекнули, что те приходят за мехом, которым торговали с умом.

Караваны всегда останавливались на одну ночь. И с рассветов основная их часть отправлялась в путь.

Комья земли липли к рукам. А Айсылу казалось, что это кровь отца, матери и сестры. Эта кровь никогда не смоется с её рук, и будет тянуть её в землю. Она рыдала уже в голос. Одна. На старинном кладбище.

Шаг в пропасть

С исчезновением Юны, родные места словно покинула душа. Дом опустел. Побег подкосил отца. Поначалу он бушевал. Снарядил поисковые отряды. Но те вернулись с пустыми руками. Любимица семейства, надежда деревни… она просто исчезла. И отец слёг.

Мать, верным псом дежурила у его постели.

Айсылу, которую душила вина, редко заходила к отцу – она взяла на себя все домашние хлопоты, лишь бы занять себя, лишь бы была причина не заходить к нему, лишь бы не оставаться наедине с удушливом чувством пустоты. Айсылу, съедаемая виной превратилась в комок пережатых струн.

А мама, наоборот успокоилась. К ней пришла особенная уверенность. Эта уверенность приходит к тем, кто бежит ради бега и живет только этой одной минутой. Уверенность в здесь и сейчас. Она закрыла для себя будущее. Не позволяла задумываться. Она сидела подле мужа, степенная и спокойная.

Он угасал

Айсылу пробирала дрожь, когда она изредка посещая отца, заглядывала в его опустевшие глаза. Девушку точил страх… Она не могла представить себе будущего без отца. Не только своего будущего, но и будущего всей деревни.

Для Айсылу не стало ударом, когда последнее дыхание покинуло его ослабшее тело. В этот момент будущее окончательно превратилось в непроглядную мглу неизвестности. И Айсылу будто окаменела изнутри. Лицо обмерло. Остались лишь глаза – темные, внимательные, мрачные. Девушка поняла – не стоит ждать от жизни ничего хорошего.

Когда он умер, мама не заплакала. Она до рассвета держала его за руку. Мама умерла вместе с ним.

Со смертью отца - хозяина, Айсылу заметила, что дом пришел в упадок. Наверное, это произошло не в один момент, но раньше она этого не замечала. Теперь же она вышла из спальни отца, состояние дома стало для нее открытием.

Она спустилась вниз по лестнице. Ее глаза внимательно изучали все изменения: потолок потек и темное влажное пятно тянулось к полу. Дом наполнился пылью – она укутала тканью мебель, мягкой вуалью покрывала стены. Гостиная встретила ее задернутыми плотными шторами, скрывшими высокие окна. Огарки свечей торчали в подсвечниках и  каменных подставках выточенных отцом. Он был талантливым каменотесом. Айсылу вспомнила, как он любил приговаривать: «если я сумел обуздать камень, то и другие жизненные трудности мне по плечу».

Комната стояла не тронутой с праздника в честь приезда караванщиков. Украшения висели на своих местах. Айсылу зло улыбнулась – они насмехаются над ней.

В отсутствии яркого света украшения темными силуэтами смотрели на девушку. Сквозняк скользнул по полу и лизнул стены. Украшения зашевелились. Нет, они больше не несли праздник в этот дом. Они навеивали угрозу.

Айсылу повернулась к ним спиной – праздники и горести остались позади. Больше у нее нет на них сил.

Со дня смерти отца мать стала призраком дома – она ходила из комнаты в комнату. Иногда Айсылу на несколько дней теряла ее из поля зрения, а она при этом не покидала стен дома. Бывало Айсылу забывала о ее существовании. И в какой то момент вдруг вспомнив бросалась на ее поиски. Говоря откровенно, Айсылу не понимала мать. Они никогда не были близки… и теперь, когда остались вдвоем в большом доме окончательно отдалились. Айсылу без колебаний могла бы сказать, что они стали чужими друг другу. А еще Айсылу испытывала тайную горечь. Ей казалось, что в самый трудный момент, когда на нее свалилось так много: и потеря отца, и отъезд сестры, и дела деревни, мать просто бросила ее.

Сейчас, вспоминая эти свои мысли, Айсылу спрятало лицо в ладони. Стыд, горячий стыд, жёг её за те мысли. За презрение и раздражение к матери. Ей просто не хватало сил на самого близкого и дорогого человека.
– Прости меня папа, - прошептала Айсылу. – Прости меня Юна. Я убила маму.

Айсылу возвращалась домой затемно. Этот день не стал исключением. Дома она обнаружила мать сидящей у окна на веранде. Она смотрела сквозь окно и сквозь лес. Ее потерянный взгляд заблудился между реальностью и воспоминаниями.

Айсылу прошла мимо, но мать неожиданно заговорила.

– Знаешь, – она продолжала смотреть сквозь лес. – Я все сижу и жду и жду когда он придет с охоты. А его все нет и нет. А потом я вспоминаю, что его и в правду нет. Прости меня, милая.

Она ссутулилась и тихо заговорила себе под нос.

- Нельзя сидеть и ждать и ничего не делать. Нужно идти… идти вперёд…идти,  идти, идти…

Айсылу несколько минут смотрела на нее. Она испытывала досаду к жалкому, бесцветному, беспомощному существу, которое по какому-то нелепому стечению обстоятельств оказалось ее матерью.  

Айсылу развернулась и пошла спать.

Среди ночи она услышала шаги под окнами. Айсылу выглянула в окно. Полная луна заливала светом окрестности. 

Мать Айсылу торопливо шагала в лес.

– Мама! – окликнула ее Айсылу.

Первым желанием было догнать, остановить бедную женщину.

Но мама не отреагировала на ее зов.

– Нужно что-то делать, нужно идти, нужно идти…– в тишине ночи донеслись до Айсылу слова матери.

Луна серебрила мамины следы на примятой траве.

Айсылу озлобленно захлопнула окно и вернулась в кровать.

– Ну и пусть себе идет! – с обидой шипела Айсылу. – Пусть топает. Туда ей и дорога.
Она так устала в тот день. Она так нуждалась в поддержке. В ней не было сил кого-то спасать. Она хотела проучить мать… Она не желала матери смерти. Тысячи раз проматывала она в голове эти оправдания.

Пронзительный вой волков вырвался из леса и накрыл деревню.

Айсылу вздрогнула:

– Мама…

Поиски не дали результатов. Не то, что тела, даже краешка одежды не нашли. Мама просто исчезла, растворилась в лунной ночи, вслед за растворившейся под дождём сестрой.

- Я всех вас погубила, - Айсылу гладила ржавую землю.

И ей казалось, что она гладит слои высохшей крови.

Когда мысли остановились в голове и высохли слезы, Айсылу поняла, что изменилась.