Берегиня

Глава 1 В котле Чура

Тысячи дружинников ночью пришли в китежский кремль из Святовитовых казарм. Полки с факелами выстроились на мощёной Сварожьей площади перед трёхэтажным дворцовым теремом. Резной дворец Прибогини – одно из чудес Поднебесья, о котором складывались сказы, и все ходоки из всех Западных Городов дивились на его красоту. Фундамент дворцового терема украшался узорами из серебряных чешуек. От фундамента на все три этажа вверх по фасаду рос великий Дуб-Стародуб. В корни дуба вгрызался серебряный змей. Над змеем сидели русалки, трудились люди, ходили и бегали разные звери: медведи на задних лапах, волки на охоте, круторогие быки и олени с гордыми шеями. Рога оленей доставали до самого третьего этажа, где висел балкон с балясинами и скульптурами. Слева балкон сторожила печальная птица Сирин, справа пела славу солнечная Алконост. Вместо крыши над балконом раскинул могучие крылья орёл – сам Род-Вседержитель. На вершине терема сверкало золотое солнце с извилистыми лучами и серебряная луна. Фигурки чеканных птиц прятались в ветвях дуба. В игре теней и зарева от факелов, птицы и звери оживали и словно тянулись к балкону, на который вышла чинная процессия из думцев-советников и волхвов Верховоды.

Но среди всех на балконе горделиво и властно стояла женщина в приталенном белом платье. Голову её укрывал платок, на челе серебрился венец с чеканными колтами – сама Берегиня, потомок Светлых Богов, чудесная золотая рыбица из китежского озера и Владычица Поднебесья.

Хотя многие видели Берегиню лишь издали, всего одной маленькой белой фигуркой среди толпы на балконе, но полки тут же грянули дружным приветственным рёвом, и никто больше не мог отвести глаз.

Чуть только приветственный клич утих, над толпой разлился серебряный голос Владычицы.

– Гой вам, Родные! – возгласила она, и в ответ грянули тысячи откликов.

– Воины Перуновы, защитники Веры Исконной, внуки Даждьбожьи, сыны Поднебесья, призвала я вас в минуту суровую и обращаюсь к вам, будто к детям родным, ибо как мать люблю вас и прошу защитить Поднебесье, постоять за всю Землю Родную! – голос лился из громкоговорителей во все концы площади, хотя многим казалось, что сила речи Берегини чудесная и охватывает полки сама по себе.

– Слава Перуну Огнекудрому, кой стрелы на врагов мечет, а верных ведёт по стезе. Он воинам и честь, и суд, и милостив, и всеправеден! К Перуну ныне взываем, ибо идёт враг на нас. Возьмём мечи и воспрянем, пойдём на смерть, перед очами Громовержца прославимся! – Берегиню прервал одобрительный крик дружины. Только всё стихло, как она повела дальше. – Не с запада горе идёт, живёт оно на востоке, откуда Ярило и Хорс поднимаются, вызрело наше Горе за Кривдой-рекой, да под крестами, да за каменными стенами! Родной люд Горе крестит огнём, рясами чёрными заморачивает, Богов наших на землю свергает и капища наши жжёт, ибо одному богу хочет всех подчинить, в рабство ему отдать и на колени поставить. Возле стен Горя нашего лес стоит, в лесу под землёй горшее Горе сидит, да на людей ножи точит, волчьи зубы оскалило, крови нашей желает и плоть нашу съесть. Но, не бойтесь, воины мои, ибо скажем врагам: «Исчезните, как тьма после Сурьи!», и Перун поразит их! Задрожат упыри с крестианцами и побегут от нас словно тени, ибо вы и есть удар Перуна, его пламенная Перуница! Не будет чудовищ на нашей земле! Не будет Единого Бога, а иных Множество, поскольку Бог есть Един и Множествен. Не разделит никто сего Множества, и пусть не твердит, будто имеем Богов ложных много!

В этот раз полки хоть и грянули рёвом, но вовсе не так азартно. Берегиня обращалась к воинам, а не к волхвам, и, хотя слова Владычицы были святы и рождали в сердцах дружинников Радость, говорить с полками следовало попроще.

Уловив настроение дружины, Берегиня тут же поведала им о том, зачем собрано воинство, ради чего этой ночью отдавался приказ вывести из ангаров и построить тяжёлую бронетехнику в маршевые колонны, а из казарм поднять по тревоге ещё несколько тысяч таких же дружинников, которые не стояли в кремле с факелами, а готовились к боевому походу прямо сейчас.

Каждый, кто слушает Прибогиню на площади, донесёт её слово товарищам – хотя бы в общих чертах, может где-то и вовсе соврёт, и переврёт услышанное на площади, но будет рад уверять, что видел Матушку своими глазами, и что мудра она и знает Богов, ибо не только им служит, но и сама близка к Сварге.

– Услышьте же меня, внуки Даждьбожьи! Услышьте же меня, как слышали Предки Птицу Вещую, от самих Богов посланную! Монастырь на нас войско собрал и в поход идти хочет, переправы через Кривду налаживает и по Аручу, Чуди и Таврите ударит, дабы богатства земли нашей отнять, силой в веру чёрную обратить, Предков наших попрать, и вырвать древо Рода с корнями!

Площадь негодующе загудела, зазвучали угрозы на подлость восточных соседей. Монастырь давно был известен в Поднебесье как нечистая на руку община. Проповедники иноверцев, несмотря на запреты, переходили по мостам через Кривду и нарочно учили местный народ Единобожию, ратники Монастыря нападали на конвои ясаков, устраивали поджоги и диверсии в Поднебесье, торговцы крещёные привозили золотые монеты на рынок Дома и в Кроду, чем вытесняли китежское серебро. И вот теперь Прибогиня говорила дружинникам, как крестианцы задумали вероломно напасть на Поднебесье, и призывала собираться на бой. Все силы шести городов объединялись против Единобожцев, и это – не просто война, а священный долг каждого по защите традиции Родной Земли.

– Крестианцы рекут много разного, да всё выходит у них ложно, картаво, срамно и безумно! «Язычниками» – нас называют, хотя сами в цари себе Навьего Волка поставили, и он у них правит, что зверь рычит, и что ни слово от них, то ложью и ядом пропитано! Учат оружия в руки не брать, а сами войско собрали, учат людей прощать, а сами предателей супротив нас наготовили. Знать хотят крестианцы в чём Родные люди слабы! Да не узнают того, ибо мы – Богов внуки! Мы – Родичи, и Род с Рожаницами держат нас в Сердце отеческом и хранят от врагов. В трудное время отринем страх и пойдём умирать за Род! Сколько праха на земле, столько и воинов Сварожьих к нам на подмогу из Прави сойдёт, и дед наш Даждьбог во главе с ними будет! Кого же мы не поборем да не осилим? Нет такого и вовсе! Так вставайте роды за родами, идите полки за полками, бейтесь за себя на земле нашей! Земля наша нам и принадлежит, и никогда другим! И не страшитесь врагов хитрых и испытаний тяжких, ибо враг хитрый – ум ваш проверит, а испытания тяжкие – стойких укрепят!

Глава 2 Ключи от Ирия

Пётр оглянулся, в десантном отделении был плотно притянут ремнями к полу саркофаг с ангелом. Биотическая жидкость продолжала сочиться из пробоины на боку. Чур не был техником лаборатории, и знать не знал, когда расконсервация перейдёт в решающую фазу, только надеялся, что у него ещё осталось время.

Город тонул в ночной темноте. Хмарь загустела и не пропускала свет звёзд, только блёклое пятно луны висело над изъеденными грибницей домами. Ночью в городе тихо. Кутыши сидят по подвалам, бандиты не грабят, боясь вляпаться в чадь или нарваться на диких зверей. Ночью лучше отыскать нору поукромнее и спрятаться до рассвета. Только с восходом мутного солнца можно вернуться к поискам старых вещей, еды, топлива, животной и двуногой добычи.

Но до утра ещё надо дожить. Стрелка датчика топлива показывала круглый ноль. Чур израсходовал новогептил из баков за двадцать лет жизни в подвале, а пополнить запас не так уж легко. Для этого нужно идти на старый аэродром, что издавна контролируется отморозками из банды Раскаянья. Машина завелась на парах и сколько ещё сможет проехать – Чур даже не представлял. Одно радовало: чем ближе Пётр подъезжал к Центру, тем шире и свободнее становились дороги, и не нужно было опираться только на память, чтобы не заехать в тупик.

Если бы не нужда, Чур никогда бы не полез в Центр, тем более к Башне, но только Узник мог оживить умирающего в контейнере ангела. Что будет дальше и примкнёт ли Узник Петра обратно в Арктиду – он старался не думать. В конце концов, Узник должен быть заинтересован вернуть саркофаг, только вот надо схитрить, чтобы Узник отдал ему оживлённую девочку. Чуру нужна дочь: только эта, из тщательно сбережённого ящика, не одичалая, не подвальная, как дети кутышей, а из старого мира, откуда родом он сам.

Двигатель засипел, низко вздохнул и заглох. Бронетранспортёр ещё катился по тёмному ночному бульвару, топлива ему хватило как раз, чтобы добраться до Центра, но не до Башни. Бронемашина спасла Чура, но дальше его судьба и жизнь ангела зависели только от него самого.

Бронетранспортёр остановился, Чур потушил фары и скорее перелез с места водителя в десантное отделение. Рык мотора наверняка перебудил всех бандитов в округе, и чем быстрее Чур оставит машину загонщикам, тем больше у него будет времени дойти до Башни.

Чур открыл заднюю дверь, отстегнул ремни с контейнера, выпрыгнул на землю, потянул за ручку саркофага и выволок его из машины. В Центре надо держать оружие наготове. Чур перевязал ручку саркофага ремнями, соорудил лямки и накинул их себе на плечи. Получилось нечто вроде упряжки, в которой вместо лошади тянул он сам. Более дурацкой картины и уязвимой позиции старый оперативник ЧС себе и представить не мог. Только ночная темнота помогала и тактический шлем, который превращал темноту в светло-зелёные сумерки.

До Башни оставалось пройти ещё с десяток кварталов. На первых шагах саркофаг глухо загромыхал по горбатому и треснутому асфальту. Идти через районы банд вот с таким вот шумным ящиком на плечах – равноценно самоубийству. Что же, пусть попробуют подойти и разведать, что здесь шумит.

Шаг за шагом, как бурлак, Чур тянул за собой контейнер, поминутно оглядываясь на тёмные переулки и глубокие чёрные окна домов. Каменные здания в Центре стояли уверенно, без грибницы, кое-где на фасадах сохранилась лепнина. В старые времена здесь кругом открывались манежи, офисы и бутики с заоблачной арендной платой. Впрочем, и сейчас район оставался блатным, только совсем в ином смысле.

Первое подозрительное шевеление Чур заметил возле фонтана. Кто-то выглянул из-за баррикады чугунных скамей и сразу спрятался. Прогулочная зона бульвара теперь выглядела как дебри скрученных, сваленных, смятых киосков и рекламных щитов. Чур подержал скамьи на прицеле и огляделся в поисках бандитской метки. Ну, конечно, вот ведь она, на фонтане – чётко выведенный углём рисунок вороны, значит Пётр зашёл на территорию Карги: сильная банда, но за Чуром Карга, в отличие от Скорби, сейчас не охотится. Пока загонщики Воронёных доложат нахрапам про Городское Чудовище, пока нахрапы поднимутся к крышаку на Тузы и испросят приказов, пока крышак решит, что им делать и отправит нахрапов обратно, пройдёт уйма времени. Может быть Чур успеет пройти по всей территории банды, а загонщики так и не сообразят, что им делать. Ведь все знают, что у Чура при себе всегда есть пара чудес.

Пётр ускорил шаг в обход встречных завалов. За каждым обломком бетона, ржавой статуей или бордюром могли притаиться загонщики. Чур переводил шлем с ночного виденья на тепловизор, и всякий раз замечал быстрые скрытные силуэты. Наблюдатели прятались в пустых домах и за мусорными кучами. Любой, кто думает, что по ночам все бандиты спят – глубоко ошибается. Загонщики всегда присматривают за территорией, опасаясь ночных нападений со стороны других шаек. У каждой банды есть своё сытное место, крышаки хранят посвисты в Каланчах, а по улицам пролегают русла животных волн.

Дом за домом, квартал за кварталом Чур тащил саркофаг по асфальту. Если пережить эту ночь, случится настоящее чудо. Вот и забор с ржавой сеткой и бетонные блоки. Чур помнил ограждение ещё целым, когда ЧС помогало Серому Повелителю собрать Орду и подготовить Исход. В ста метрах от контрольно-пропускного пункта торчала та самая Башня – высокая плексигласовая труба с короной и красными огоньками на ней. Второе Городское Чудовище гнездилось в самом сердце бандитского Центра, но ни один загонщик не смел заходить за забор, если жизнь дорога.

Узник не должен убить Чура. За двадцать лет они ни разу не встречались, но точно знают о существовании друг друга. Пётр зашёл за ограждение, подтянул саркофаг, но тут над ним заскрипел вихрь звуков. Чур вскинул голову, пригляделся к хмари, переключил режим тепловизора обратно на ночное виденье. Звук изменился, усилился, и теперь в скрипе явно угадывалось карканье тысяч воронов. Птицы летели над крышами к одному из небоскрёбов. Но зачем крышаку Карги дуть в свой посвист посреди ночи, да ещё не в сезон? Время для заготовки мяса выпадало обычно на последние недели лета.

Глава 3 Зверёныш

Он любил тишину, и тише всего в Башне было на верхних этажах. Микроскоп занимал лучшее и самое светлое место просторной, отделанной пластиковыми панелями лаборатории. Кощей достал из морозильной камеры образец, поместил круглый лоток с зелёной массой под объектив и прильнул к окулярам.

В свете направленного луча показалась плотная сеть растительных клеток. В морозильной камере все они должны были погибнуть. Кристаллики льда чётко виднелись под микроскопом, но быстро таяли, открывая взгляду вполне жизнеспособные биологические соединения. Вот клетки начали восстанавливаться, возобновился обмен веществ. Пробуждение жизни после долгих морозов не удивило Кощея. Такое можно было наблюдать где угодно, хоть прямо за окнами Башни, особенно если учесть, как сильно затянуло лесом городские окраины.

Кощей достал из центрифуги пробирку с бесцветной жидкостью, набрал небольшую дозу пипеткой и добавил капельку препарата на зелень. Растительные клетки начали быстро делиться.

Каждая хромосома в ядре делится на две половинки. Половинки расходятся в противоположные стороны внутри материнской клетки, образуются новые, дочерние ядра. Каждая хромосома достраивает недостающую половинку. В цитоплазме возникает перегородка, клетка делится на две новых, со своими ядрами. Весь процесс происходит за долю секунды, и скоро весь лоток заволакивает липкая зелень.

– Понятно, – сказал Кощей, оторвался от микроскопа и записал в журнале наблюдений:

«Интерфаза: G1 – после митоза. Увеличение цитоплазмы под воздействием выделенных X-частиц без примесей – минимум в шестнадцать раз, включая различные органеллы. В период S: увеличение генетического материала – сопоставимо с периодом G1. В период G2 формирование структур, непосредственно участвующих в митозе. При положительных температурах рост и деление клеток превышают допустимые значения. Необходимо нивелировать воздействие X-частиц, дабы остановить неконтролируемый рост и деление…»

Гавран громко закаркал на стальном шестке возле широкого плексигласового окна. Кощей оставил тетрадь, посмотрел на наручные часы и кивнул. Ворон никогда не ошибался на счёт распорядка, настало время обеда. Кощей убрал образец в морозильную камеру, подставил руку Гаврану и тот перебрался с шестка на запястье. Кощей набрал нужный код на электронном замке и вышел из лаборатории в тропический сад.

Температура и влажность в саду поддерживалась сложной климатической системой, журчали искусственные ручьи, вдоль гравийной дорожки раскинулись кустистые папоротники, карликовые пальмы и дурманящие южные цветы. В сердце сада журчал фонтан. Дорожка выводила к кольцу, за которым Кощей подошёл к новой двери. На её гладкой серой поверхности не было никакого намёка на ручку, также, как и кодового замка.

– Ирий, – сказал Кощей, и дверь отъехала в сторону. Здесь тропический сад обрывался, впереди тянулись коридоры небоскрёба с зеркальным паркетом и светло-серыми стенами. Одна из стен всегда была дымчатой и прозрачной, с видом на город. Кощей любил чистоту. За порядком следили похожие на плоские треугольники роботы, которые деловито жужжали и ползали по полу.

Гавран перебрался с запястья хозяина на плечо и нахохлился. Нужно было спуститься по лестнице на двадцать четыре этажа вниз, где находилась столовая, а заодно пригласить на обед ещё одного жильца Башни.

Признаться, Кощей всё ещё не привык, что их теперь трое, и часто забывал об этом третьем жильце. Пятнадцать лет Кощей вместе с Гавраном провели в Башне одни, за исключением тех редких дней, когда к ним заезжали гости. Теперь ещё приходилось заботиться о ребёнке, и ни Гавран, ни Кощей этого не умели. Во всяком случае, в полдень ребёнка полагалось отыскать и покормить. Ореолом детского обитания были три этажа пятидесяти-двухэтажной Башни – между двадцать пятым и двадцать восьмым. Личные апартаменты ребёнка находились на двадцать восьмом этаже, но, когда Кощей отпер дверь, он никого не увидел, только перевёрнутые стулья по комнатам, ободранную постель без матраса и скинутый на пол банный халат.

– Ну что, Гавран, будем искать… – с тоской обронил Кощей, и ворон громко с ним согласился. Хозяин и птица пошли по коридорам, заглянули в туалеты, в ванную комнату, уделили внимание лестнице. В коридоре двадцать пятого этажа, в том самом месте, где не было окон, отыскался шалаш… или палатка, а может быть логово из согнутого матраса, одеяла и простыней. Рядом опрокинута пальма в кадушке, земля густо рассыпалась по полу, в ней отпечатались следы босых ног. Роботы, прибывшие устранять беспорядок, попались в ловушку и были изловлены, перевёрнуты, и обкусаны – детские зубы изжевали резиновые колёсики.

– Ну что, наохотилась? – переступил Кощей землю. Из шалаша не ответили. Кощей присел перед входом. Никто не появился.

– Выходи. Выходи, или останешься без обеда. Настоящего. Если не выйдешь, я уйду, и снова придётся жевать листья с пальмы.

Кощей раздражённо вздохнул. Он считал себя рассудительным, холоднокровным, уравновешенным… но не мы создаём свой характер, а люди, особенно те, кто под нашей опекой.

Кощей сунул руку в шалаш, схватил что-то мягкое и живое, но тут же ему в руку впились мелкие зубки. Кощей вскрикнул, Гавран поддержал его громким карканьем. В конце концов ему удалось вырвать руку, но из большого пальца сочилась кровь.

– Зверёныш! – разъярился Кощей. Одеяло и простыни полетели на пол, матрас перевернулся. Из-под кучи тряпья Кощей выдернул рычащую девчонку лет десяти, подхватил её и потащил в столовую. Тёмные лохматые волосы девочки трепыхались, как у перепачканной куклы. Из одежды на маленькой разбойнице было только махровое полотенце, хитро перекрученное вокруг тела. Она дрыгала длинными худыми ногами, визжала и пыталась кусаться. Пока Кощей поднимался по лестнице на двадцать восьмой этаж, он не мог не вспомнить написанные на саркофаге слова.

«Ангел – куда там! "Тихий, светлый, покладистый" Ангел, как и все её братья и сёстры…»

Вот уже около полугода Кощей каждый день охотился на Зверёныша. Гавран её невзлюбил при первой же встрече, и сейчас улетел при первом же визге. Для Зверёныша чёрный и мудрый ворон был вполне что съедобной птицей.

Глава 4 Белла

– Когда-то давным-давно к священной реке прилетела птица печали Сирин. Сирин пела чудесные песни. Кто их слышал, тотчас забывал о прошлом. И вот брат с сестрой, Купала и Кострома, убежали от матери, услышали волшебное пение, и оба забыли, кто они и откуда. Сирин схватила маленького Купалу и унесла его за тридевять земель. С той поры Кострома росла в одиночестве и выросла настоящей красавицей. Гуляла как-то Кострома по берегу, заплетала себе венок и хвалилась, что буйному ветру не сорвать венка с её головы. Рассердился Стрибожич и сдул венок в реку. Подхватила река венок и понесла по волнам, пока не выплыл венок в руки к Купале, кто в ту пору как раз возвращался из дальних земель на ладье. По традиции, кто венок девичий в реке выловит, тот обязан на хозяйке жениться. Нашёл Купала Кострому и тотчас влюбился в красавицу, и Кострома полюбила прекрасного юношу. Сыграли они добрую свадьбу, ночью легли на брачное ложе, а на утро открыли им Боги, что Купала и Кострома – родные брат с сестрой. Не вынес такого позора Купала и бросился в жаркий костёр, а Кострома с горя утопилась в лесном озере и превратилась в печальную русалку Мавку.

Прошёл ещё один год. Ксюша осмотрела Башню Кощея от подземных гаражей, до сорок седьмого этажа. Ей встретились ещё девять складов с руной Велеса, но после рвоты и строгих увещеваний Кощея, на складах она больше не безобразничала. Узник разрешил заходить ей на склады и брать всё, что захочется, но не портить продукты и съедать всё из вскрытого хронобокса. Так и получалось, что, если хочется конфетку, будь готова слопать все остальные пять килограмм! Одного такого раза хватило, чтобы напрочь отбить Ксюшину любовь к сладкому.

Новый источник еды разлучил Кощея и Ксюшу сильнее. Теперь она могла скитаться по Башне целыми днями, по пути заглядывать за провизией и не заботиться о явке к завтраку, обеду и ужину. Набрав в наволочку припасов, Ксюша пускалась в долгое путешествие по этажам, и только обязательные уроки в час дня заставляли её возвращаться в столовую, писать руны, слушать сказки, смотреть учебные видео и картинки по проигрывателю и отвечать на вопросы Кощея. На уроки опаздывать запрещалось. В каждом коридоре и в каждой квартире висели часы. За опоздание Узник мог закрыть Ксюшу в старых апартаментах на двадцать восьмом этаже. Очень обидно сидеть в хорошо знакомых комнатах с изрисованными обоями и шалашом, когда целая Башня открыта для приключений!

Большая часть квартир в Башне была обставлена как под копирку, но именно благодаря правильной серости все необычные места в небоскрёбе запоминались.

На втором этаже нашёлся ещё один склад, только без серых дверей, голосовых замков и хронобоксов. В пыльном помещении покосилась широкая стойка из яркого пластика, за ней вразвалочку тянулись стеллажи с полками. На стеллажах ничего не было, только один разноцветный кубик. Части кубика крутились в разные стороны и при этом забавно трещали. Ксюша так давно не видела игрушек, что сразу же сунула кубик в карман халата.

Ещё на втором этаже нашлась комната с пыльной-пыльной аппаратурой, по всему полу валялась исписанная бумага, толстые папки, разбитые колбы и перевёрнутые кверху ножками стулья, словно здесь мерились силами дружинники Велеса. В соседней комнате Ксюша отыскала роскошный зал со множеством застланных скатертями столов, на столах башенки из салфеток, на расписном потолке пыльные люстры с подвесками.

Вестибюль Башни показался Ксюше самым роскошным местом на свете, путь и изрядно побитым. Со второго этажа в вестибюль спускалась широкая лестница с витыми балясинами. Прямо посреди ступенек зияла дыра с равными краями и арматурой. Пришлось дыру обойти. Белый каменный пол вестибюля весь исшаркан, по центру чёрными плитками выложен круг с двенадцатью кривыми лучами. По этим лучам Ксюша очень любила ходить, выбирая дорожку из центра, или оббегала весь круг по ободу. Чтобы бегать не мешали капельницы и каталки с засохшими бурыми пятнами, Ксюша сдвинула их подальше к стене и колоннам. На каждой колонне было множество выщерблин и мелких ямок, были они и по стенам. Маленькие металлические колпачки густо усыпали пол. Ксюша насобирала их для коллекции. В колпачки можно было свистеть. Но колпачков валялось так много, что большую часть она просто смела босой ножкой в сторону, чтобы не мешали бегать. Тут же возле колонн лежала кучища рюкзаков, и все пустые. Даже один такой рюкзак был настоящим подарком для Ксюши, ведь ей до сих пор приходилось таскаться с наволочкой для продуктов.

Но самым загадочным местом вестибюля бала конечно же чёрная дверь – широкая, гладкая, полукруглая, на две половинки. Сколько бы Ксюша не кричала волшебное слово «Дый!», плексиглас не светлел, и по слову «Узник!» не открывался. Ксюша хлопнула ладошкой по створкам и тут заметила в соседнем углу стойку с дисплеем. Удивительно, но этот дисплей, как только к нему подошли, тут же включился. На пыльном экранчике засияло два кругляша с надписями: «О Башне» и «Экскурсия».

Ксюша ткнула на первый кругляш – всё равно что с проигрывателем у Кощея! После приятной мелодии над головой разлился женский голос.

«Вас приветствует комплекс жилых апартаментов Башня! Башня – это самый высокий небоскрёб северного полушария на момент постройки. Наша высота составляет двести шесть метров, не считая шестиметровой короны. На пятидесяти двух этажах расположено двести двадцать пять квартир премиум-класса с различными планировками и площадью от восьмидесяти до четырёхсот пятидесяти квадратных метров. Разработкой концепции облика Башни занимались специалисты из лучшего международного архитектурно-инженерного бюро, имеющего репутацию инновационной компании по проектированию высокотехнологичных архитектурных объектов!

В здании два вида лифтов. Первые ходят до двадцать пятого этажа, со скоростью три метра в секунду. Время подъёма составляет всего тридцать секунд. Другие лифты поднимаются до пятидесятого, доступного посетителям этажа, в два раза быстрее».

Вдруг прозвучал резкий электронный сигнал и мужской голос добавил: