Я кручусь на кухне уже больше часа и ловлю себя на том, что улыбаюсь. Не потому, что есть особый повод, а потому что у меня так всегда, когда готовлю для Виктора. Даже если знаю, что он придет сытый. Даже если говорил утром, что будет корпоратив и ужинать не станет. Я все равно не могу иначе. Руки сами тянутся к продуктам, мысли – к нему.
На плите томится соус. Я помешиваю его деревянной ложкой, осторожно, чтобы не пригорел, и вдыхаю аромат. Он густой, домашний, с ноткой чеснока и свежей зелени. Такой запах наполняет дом жизнью. Я всегда готовлю с душой, ведь через еду можно сказать больше, чем словами. Можно проявить заботу и любовь.
За двадцать пять лет я научилась чувствовать его вкусы почти интуитивно. Где добавить соли, где – каплю лимона, где оставить все как есть. Сегодня я делаю его любимое. То самое блюдо, которое он когда-то назвал «настоящей едой, а не травой». Я тогда смеялась, а потом еще несколько дней гордилась собой.
Я ставлю в духовку форму, вытираю руки полотенцем и оглядываюсь. Свет мягко ложится на столешницу, на аккуратно разложенные приборы. Все на своих местах. Мне нравится, когда дома так спокойно, правильно, уютно.
Я знаю, что он, скорее всего, не будет есть. Но пусть увидит. Пусть почувствует. Пусть поймет, что его ждали.
Когда хлопает входная дверь, я вздрагиваю. Сердце почему-то пропускает удар. Не от радости, а от странного, необъяснимого напряжения. Я снимаю прихватки, убираю полотенце со столешницы и выхожу в коридор.
Виктор разувается медленно, как-то неловко. Куртку бросает небрежно, не на вешалку. Я сразу чувствую, что с ним что-то не так. Если бы он пил, я бы решила, что он пьян. Но Виктор никогда не пил. Ни бокала, ни «за компанию». Здоровый образ жизни был его принципом, почти гордостью. А сейчас… сейчас он будто поплыл.
– Ты чего тут опять наварила? – говорит он вместо приветствия и морщится. – В доме дышать нечем.
Я растерянно улыбаюсь. Я все еще надеюсь, что это какая-то неудачная шутка.
– Я… я подумала, вдруг ты захочешь. Хотя бы попробовать. Ты же знаешь, я…
– Я же сказал, что есть не буду, – перебивает он резко. – Ты вообще слышишь, что тебе говорят?
Я чувствую, как внутри все сжимается. Слова застревают в горле, но я все равно пытаюсь оправдаться, привычно, мягко.
– Я просто хотела, чтобы дома было… уютно. Ты устал, наверное. Корпоратив все-таки.
Он резко поворачивается ко мне, и в его взгляде нет ничего знакомого.
– Рот закрыла, – отрезает он. – Мне и так весь день ездили по ушам.
Я замираю. В буквальном смысле. Стою и не могу пошевелиться. В ушах шумит, будто кто-то резко выключил привычные звуки и оставил только гул. Я смотрю на него и не узнаю. Это не мой Виктор. Не тот человек, с которым я прожила четверть века. Не тот, ради которого я сейчас стояла у плиты.
Он проходит мимо, даже не глядя...
Я просто не понимаю, что сегодня случилось с моим любящим мужем.