Елку я ставила так, будто от того, насколько ровно она встанет в подставку, зависело все остальное. Не только гирлянда. Не только праздник. Не только то, как будут блестеть шары в огнях. А вообще — следующий год. Мое “мы”. Моя жизнь.
Я держала ствол кухонными прихватками, пока Андрей возился с крестовиной. У него всегда получалось быстро: подвинуть, подтянуть, затянуть. Четко, уверенно. Как он делал почти все в последние годы — без эмоций, без лишних слов.
— Держишь? — спросил он, даже не глядя на меня.
— Держу, — пропыхтела я и поймала себя на том, что сказала слишком буднично. Слишком в стиле “ничего особенного — не обращай на меня внимания”.
Мне хотелось, чтобы он посмотрел. Не на елку — на меня. Но он смотрел на винт, на гайку, на уровень. На любую мелочь, кроме того, что было важнее.
Я сглотнула и улыбнулась сама себе. Потому что я была в каком-то странном состоянии: внутри у меня жила тайна — теплая, горячая, почти неприлично счастливая. Я носила ее в себе и все время прислушивалась. Но даже не к звукам — звуков пока что не было. Слишком рано для такого. И для звуков, и для толчков. Я прислушивалась к собственному телу в целом. К ощущениям. К той новой осторожности, которую невозможно объяснить словами.
Я знала. Уже точно знала. Ту самую причину задержки месячных.
И чем ближе был Новый год, тем сильнее мне хотелось верить, что все сложится правильно. Что эта новость станет не просто новостью, а чем-то вроде… нашего перезапуска. Я даже слов таких не любила, но в голове это звучало именно так. Как “начнем все заново”.
Мы уже давно жили на автомате. Андрей — с головой в своем бизнесе. Я — у него же, работая в офисе. В его ежедневном графике, деловых совещаниях. Всегда в его поле зрения, но он смотрит будто сквозь. Не видя во мне женщину вот уже несколько лет.
Мы встречались чаще на работе, чем дома. Порой казалось, он бы даже не искал предлога увидеться, если бы я не занимала должность главбуха его фирмы. Мы могли пройти мимо друг друга в коридоре и обменяться дежурным “ты поела?” А вечером, когда, казалось бы, надо было говорить о важном — тупо молчали. Даже не ссорились, не выясняли отношений в духе: «что это у нас вообще с тобой — еще семья или привычка?» Все обстояло гораздо хуже. Мы просто… существовали рядом, будто зомби.
И я сама себя убеждала: это нормально. Так у всех после фарфоровой свадьбы. Дети выросли, романтика выдохлась, зато есть стабильность. Доверие. Зрелое взаимопонимание, поддержка в быту и бизнесе. Зато уютный и красивый дом, привычки, планы на будущее — теплую заботливую старость с человеком, которого знаешь до боли в висках. Зато всегда есть несокрушимое “мы” — пусть и тихое, порой неинтересное и даже скучное. Но лучше такое, чем ничего...
А потом случилось то, что я даже мысленно боялась назвать чудом. Потому что это слово казалось слишком громким и пошлым одновременно. Но ничего другого не подходило.
Я выбрала момент, как подарок. Не в будний день на кухне между чайником и его телефоном. Не на бегу. Не в машине между прочим. А красиво. По-семейному. В настоящий праздник. Когда все собрались под новогодней елкой.
Вечером, когда все будет светиться, пахнуть мандаринами и хвойными ветками. Когда старшая дочь вернется с учебы за границей. Когда в гостиной будет шум и смех. Будет музыка, хлопки пробок и веселое улюлюканье детей.
Я представляла, как он сначала не поймет меня. Замрет на секунду, нахмурится. Еще раз прокрутит слова в голове. А потом… потом в его лице появится то, что я уже давно не видела — живое. Теплое. Настоящее. Проблеск того самого Андрея, которого я знала раньше. За которого когда-то вышла замуж. С которым прожила двадцать с хвостиком лет. Которому родила двоих здоровых детей.
Я мечтала вернуть его хотя бы на минуту. Поймать. И удержать. Убедиться, что это все еще возможно — сделать его опять счастливым. И почувствовать благодарность. Быть опять желанной. Важной. Неотъемлемой частью его теперешней жизни.
Маша приехала с женихом ближе к вечеру. Я услышала звонок, еще не успев снять фартук. Салаты были почти готовы, в духовке доходило мясо. На плите уже посвистывал чайник. И я суетилась так, будто ко мне сейчас заедет не дочь, а комиссия из министерства.
Открыла дверь — и на секунду потеряла дыхание.
Она изменилась. Не внешне — нет. Внешне она была все той же моей красивой девочкой, только взрослее, увереннее, с каким-то новым спокойствием в глазах. И рядом с ней стоял высокий светловолосый парень — аккуратный, вежливый, чуть напряженный. Такой, который явно заранее решил, что будет “правильным”.
— Мамуль, привет! — Мария обняла меня. И в этом объятии было столько тепла, что я внезапно чуть не расплакалась. — Познакомься, это Эрик.
— Очэнь приятна, — сказал Эрик по-русски, старательно выговаривая “р”.
Потом перешел на английский, но медленный, простой. Было понятно даже без перевода.

Ирина Власова, 45 лет
Жена, мать двоих взрослых детей, главный бухгалтер в компании мужа.
Женщина, прожившая большую часть жизни в тени сильного мужчины и считавшая этот брак своей опорой. Беременность в сорок пять становится для Ирины не подарком судьбы, а тяжёлым выбором, который ей предстоит сделать в одиночку. Сдержанная, умная, привыкшая терпеть — пока не понимает, что больше не обязана.
Андрей Власов, 49 лет
Успешный бизнесмен, директор собственной компании, человек власти и контроля.
Привык управлять не только делами, но и людьми — женой, детьми, будущим. Семью воспринимает как завершённый этап, а чувства — как издержки. Уверен, что всегда знает, как будет правильно, и не готов к тому, что жизнь выйдет из-под его контроля.