Бесчувственный. Обещаю быть верным

Глава 1

БЕСЧУВСТВЕННЫЙ. ОБЕЩАЮ БЫТЬ ВЕРНЫМ

ЛЕНА ГОЛД

— Настя…

Обещал себе, что больше не полезу в ее жизнь. И я бы сдержал свое слово, если не полученная информация.

— Какой сюрприз, — шепчет Настя, сверкая глазами.

— Она... моя дочь? — делаю шаг ближе, кивая на малышку, которая выбирает на витрине игрушку.

— Думаешь, имеешь право это знать?

— Имею. Она хотя бы знает, кто я? — смотрю прямо, не отводя взгляда.

— Это не твое дело, Антон.

— Скажи одно… Ты счастлива?

Настя долго молчит.

— Счастлива. У меня скоро свадьба. Так что держись от нас подальше — как это делал последние шесть лет.

— Я не позволю, чтобы моя дочь жила с чужим мужиком и называла его отцом, — отрезаю жестко.

— Кто ты такой, чтобы…

— Мама, — раздается детский голосок. Настя сразу замолкает. — А кто этот дядя?

— Я твой отец.
_________

Глава 1

Пальцы замирают на клавиатуре. Экран перед глазами теряет четкость — цифры расплываются, строки таблицы теряют смысл. Обычно я могу работать часами, не отрываясь: бухгалтерия в известной фирме требует сосредоточенности, терпения и умения держать всё под контролем. Но сейчас привычная концентрация рассыпается, как карточный дом, потому что утренняя ситуация не дает мне покоя. Уже третьи сутки у меня ощущение, что за мной кто-то следит.

Несколько лет назад я сама разглядывала каждого прохожего. Искала во всех одного единственного человека. Мне казалось, что рано или поздно он появится на моем пути. Но прошло слишком много времени. А Антон не дал о себе знать…

Постепенно я перестала думать о нем, искать, смотреть на случайных водителей, которые казались мне похожими на Карпинского.

Телефонный звонок от незнакомого номера отвлекает меня от лишних мыслей.

— Алло, — произношу, всё ещё глядя на экран.

В ответ тишина. Не та, что рождается из пустоты. Она вязкая, наполненная ожиданием. Кто-то стоит на другом конце линии и просто дышит.

— Алло. Я вас слушаю, — повторяю чуть громче, щелкая по клавиатуре.

Несколько секунд молчания, но потом слышу тихий мужской голос. Низкий, тягучий, с тем самым оттенком фальшивого спокойствия, который когда-то парализовал мой разум.

— Привет, Настюша…

Мир вокруг будто выцветает. Сердце пропускает удар, потом другой. Воздух становится тяжелым, как свинец. Мне кажется, что я ослышалась. Что этого не может быть. Но память узнает этот голос мгновенно. Он начинает смеяться.

— Вы ошиблись номером, — отвечаю хрипло, потому что во рту вдруг пересохло.

— М-м-м… вот как, — протягивает он. — А как тебя звать? Аня? Нет… Настя мне нравится больше.

Палец нажимает на красный кружок, прежде чем я успеваю осознать, что делаю. Телефон падает на стол, экран гаснет. В ушах стучит кровь. Это не ошибка. Это он.

Тот, от кого я бежала.

Тот, кто когда-то называл меня этим голосом.

Тот, кто почти убил меня — не руками, а страхом.

Тот, от кого я избавилась благодаря Карпинскому.

Сижу неподвижно, уставившись в одну точку. Мысли вязнут, но одна пробивается сквозь все: как он нашел меня? Ведь имя «Ана» знают только двое — Антон и Марина. И теперь, когда на протяжении долгих лет я дружу с Маришей, не могу думать, что она проболталась. Даже под дулом пистолета она не стала бы меня сдавать.

Значит, есть другой источник. Или он действовал вслепую, и этот звонок — лишь первая пробная попытка, проверка реакции. Но интуиция шепчет, что это не так. Он был слишком уверен.

Этот долбаный, поганый голос возвращает меня в прошлое, которое я так старательно хоронила.

Почти шесть лет. Шесть лет тишины и мнимого покоя. Я выстроила свою жизнь заново. С чистого листа. Я старалась забыть все: страх, боль, бегство, ночные кошмары. Я думала, что время вычистило прошлое, как пыль с полки.

Но одно короткое «Привет, Настюша» и всё рушится.

Холод внутри не похож на панику. Он точный, рассудочный. Как диагноз.

Он знает, кто я. Он следит. Он ждёт.

А ведь Карпинский когда-то говорил, что обязательно отправит его за решетку. Я не сомневаюсь в его словах, несмотря на то, как он поступил со мной. Поэтому… Неужели Семен вышел на свободу?

Если он на свободе, то почему? Условно-досрочное? Или срок был меньше, чем я думала? Карпинский был уверен в долгом заключении. Что-то пошло не так?

Если бы это был Антон…

Если бы в трубке прозвучал его хрипловатый, немного уставший голос, я, наверное, не выдержала бы и заплакала. От облегчения, от благодарности, от того, что наконец дождалась. Я мечтаю об этом звонке столько лет. Каждую ночь, когда укладываю спать дочь, ловлю себя на том, что жду — вдруг экран засветится именем, которое я так и не смогла стереть ни из памяти, ни из сердца.

Но нет.

Это не он.

Не человек, который спас меня, а потом… бросил.

Теперь мне действительно страшно. Не за себя — за ту, ради кого я живу. За мою дочь. За девочку с глазами Антона и улыбкой, в которой так много от него, что иногда мне становится больно смотреть.

Теперь мне есть что терять.

Страх за ребенка — это другой уровень. Он отключает все инстинкты самосохранения, оставляя только один — защитить любыми средствами. Паника сейчас роскошь, которую я не могу себе позволить. Нужен план. Нужно думать, как волчица, охраняющая своего детеныша.

Глава 2

Сижу во главе стола, ладонью перекатываю по столешнице чёрную ручку — привычка, которая держит ритм мысли. На экране карта поставок, сроки, риски, зоны ответственности. Команда молчит, пока я открываю разговор.

— По северному направлению завал по срокам — девять суток, — говорю ровно, глядя на каждого по очереди. — Девять — это не «чуть-чуть». Это штрафы и задранные цены у подрядчиков. Где клинит?

Миха кивает, протягивает распечатку, лист чуть мятый:

— Склад в Ярославле. Сменили начальника, новая логистика не встала. Фуры крутятся по три часа на рампе. Я с утра звонил — там бардак, никто не рулит.

— Значит, будем рулить сами, — забираю лист. — Миш, до конца дня назначь туда временного от нас. Люди у тебя есть. Нет — возьми у Виктора.

Виктор коротко хмыкает — значит, понял:

— Дам ребят. Но там не в логистике проблема, а в дисциплине. Придётся ломать систему.

— Ломай, — отсекаю. — Южный коридор. Контейнеры, что должны были уйти ночью?

Виктор раскрывает планшет:

— Ушли, но с перегрузом на двадцать минут. РЖД упёрлись в регламент. Я пробью персональный слот, но нужна бумага от юристов.

— Будет. — Смотрю на юриста слева. — Подтвердите окно Виктору. И чтоб потом никто не задавал «умных» вопросов. Для всех: если я ещё раз услышу «ждём согласование» — будете ждать работу в другом месте. Согласование — не отговорка, а процесс, который двигают, а не наблюдают.

Михаил откашливается. У него проблемы с бывшей женой, а Виктор стал семьянином — думает в основном о детях. Мне же приходится разгребать хвосты.

— По возврату задолженностей… Два контрагента ушли в тень. «СибАктив» и «Пятое кольцо». Документы подписаны, деньги не дошли.

— «СибАктив» — под прокуратуру, «Кольцо» — в суд, — бросаю. — Но сначала вызови их сюда. Пусть объясняются. Мне не нужны догадки, мне нужны ответы.

Помещение как натянутая струна. Напряжение правильное: рабочее, без эмоций. Мы говорим на языке, где каждое слово — действие. Раздаю поручения, уточняю сроки, режу лишнее.

Закончив, парни расходятся.

Михаил задерживается у двери:

— Ты сегодня жёстче обычного, — говорит негромко.

— Так и надо, — отвечаю. — Держи связь по Северу. Если начнут юлить — дави, без разговоров.

— Понял, — он уходит.

Иду по длинному коридору. Оказавшись в курилке, затягиваюсь никотином. Через пару минут возвращаюсь к себе. Захлопываю дверь кабинета, опираюсь ладонями о стол. Тишина не успокаивает — она подчеркивает, как быстро надо думать.

Слышу стук в дверь — два тихих, один громких. Значит, свой.

— Заходи.

Павел входит, как всегда, плечом вперед: темная куртка, взгляд в линию, папка с красным корешком в руке. Паха. Не друг, а братан. Когда-то опер, теперь — боец вне системы, с головой и нервами из стали.

Бросает папку на стол, не садится.

— Вот, смотри. Есть, — говорит коротко. Голос суше, чем обычно. — И тебе это не понравится.

— Что случилось?

— Едва вышел — начал шевелиться. Две недели. Восстановил пару связей. Старых не нашёл — либо сели, либо слились. Но один кончик потянул. Чернов. Снял конуру, сменил симку. Полторы недели втирался в доверие. Его никто не ждал. Но он упрямый. Пробил твою… ту женщину.

Внутри всё туго сворачивается. Открываю папку. Первое фото — свежее. С лица ушла самодовольная ухмылка, осталась сухая злость. Листаю дальше: адрес, снимки, звонки.

— Как вышел на неё? — голос ровный, хоть и кровь в ушах стучит.

— В лоб — никак. Без понятия, как все могло так произойти. Никаких следов за собой не оставили. Либо кто-то случайно увидел, узнал и сообщил. Либо… Мы где-то облажалась. Я больше склоняюсь к первому варианту, Антон. Ты как думаешь?

Сжимаю зубы. Злюсь на ситуацию. На себя.

— Что у него на руках?

— Позвонил с неизвестного. Проверил реакцию. Теперь ведёт себя спокойно, «интересуется». На деле — изучает, кто рядом, кто прикрывает. И да, — Павел выдыхает, — Все-таки неугомонный вышел. Не такой, каким мы его привыкли видеть за решеткой. Вел себя спокойно, типа никого у него нет. Ни людей, ни связей. В итоге оказалось… Не так все просто. Он как собака на кости — не отступит.

— Думаешь, станет давить на Настю?

— Уверен, будет. Не просто же так уехал за ней. В тот город. Он не дурак. И злой. Долго сидел, думая, что «ему должны». А ты — тот, кто «взял» у него жизнь и женщину. Полный набор мотивации.

Закрываю папку, смотрю в окно. Город шевелится, как улей. И у меня в груди что-то шевелится.

Настя нашла себе мужика, едва уехала. Забеременела, родила. И отчество того чувака дала. Сейчас, вроде, разошлись. Давно перестал ею интересоваться. Ибо нахрен надо каждый раз вырывать сердце вместе с мясом.

— Кто за ним стоит? — хмурюсь, разглядывая документы.

— Пункт два тебе не понравится. У него появилась крыша. Через двоих: бывший частник и адвокат с «правильным» нотариусом. Не верхушка, но достаточно, чтобы создавать фон. Если что — бумажками прикроют.

— Где он сейчас? — закуриваю прямо в кабинете. Меня колбасит. Когда люди поумнеют?

— Вертится в Питере. Вроде как работает. По ночам. Во всяких клубах. Ну и каждый день с одной бабой. И часто к детскому саду дочери едет.

Меня обдает стальным холодом. Не страх, а какое-то дебильное предчувствие.

От кого бы не рожала Настя, я не хочу, чтобы прошлое преследовало ее.

— Из наших кто-то там есть?

— Есть. Но я думаю, если он пойдет в упор, то его вряд ли кто-то остановит. А он точно пойдет. Нужно его снова зацепить. Теперь надолго. Иначе… Даже не хочу думать о последствиях. Слишком хитрый он. Имей в виду.

— Знаю. Поэтому и позвал тебя.

Паха кивает. Смоирит на меня прищуренным взглядом. Мы понимаем друг друга без слов.

— Скажи прямо, — усмехается. — Ты собираешься его «закрыть» по закону? Или просто хочешь, чтобы всё выглядело законно?

— Я сделаю так, как безопасно для нее и ребенка, — отрезаю. — Всё остальное потом.

Глава 3

Анастасия

Улица за окном не подаёт признаков жизни, а редкие фонари висят в темноте расплывчатыми островками янтаря. Я босиком ступаю на прохладный пол, на ощупь прохожу коридор и открываю дверь в комнату дочери. Чтобы посидеть рядом, убедиться, что её дыхание остаётся таким же спокойным, как несколько часов назад, когда она засыпала.

Опускаюсь в кресло у окна, поджимаю ноги, всматриваюсь в её профиль на подушке. Упрямый изгиб губ, мягкая линия ресниц на щеке, маленькую ладонь, прижимающую плюшевого зайца. В этом детском, ещё совсем кругленьком лице я снова нахожу Антона: узнаю его в изгибе бровей, в том, как дочь привычно хмурится во сне. Кажется, спорит с кем-то даже там, где нет нужды отстаивать своё «нет». И ловя эту узнаваемость, понимаю, насколько сильна во мне та тихая цепочка памяти, что связывает сегодняшнюю тишину с его взглядом. С его резкостью и той нежданной мягкостью, что всегда пряталась под сталью.

Как же часто в дочери проступает его характер. Как она упирается в мелочах, когда я предлагаю надеть куртку потеплее или выключить мультик на пять минут раньше. Как вдруг по-взрослому выстраивает фразу — с неожиданной для ее возраста уверенностью. И я, едва сдерживая улыбку, слышу не ребенка, а тот самый сухой, спокойный, чуть хрипловатый тон Антона — тон, которым он умел успокаивать и одновременно ставить точку в разговоре.

В такие моменты я напоминаю себе, что передо мной не он. И всё же именно эта упрямость больно напоминает, что когда-то я была готова ради него на всё — на отказ и риск. На слом привычной жизни, на молчание там, где хотелось кричать. И если бы выбирать заново, я, наверное, снова выбрала бы его — просто потому, что глупо спорить с гравитацией, которой подчиняется небо.

В памяти всплывают простые сцены — его рука на руле и моя ладонь сверху. Теплое стекло в машине ночью, редкое «спи» вместо длинных объяснений. Короткое «я рядом» там, где другие выстраивали бы лестницы слов. Я помню, как легко было внутри, когда он еще не превращал любовь в задачу выживания. Как просто дышалось, когда между нами не стояли опасности. Казалось, мы — это линия, по которой можно идти без оглядки. А потом пришел тот самый холод решений. Антон, как умеет только он, собрал мою жизнь в папку, вложил туда деньги, паспорт, новую фамилию, молчаливый план. Одним сухим «так надо» отослал меня далеко. Не потому, что устал, а потому что в его системе координат защита всегда выглядела как изгнание. А любовь как тяжелая и бескомпромиссная ответственность.

Да, он дал много денег. Столько, что я поначалу не понимала, как можно переживать из-за счетов или сдачи в магазине. На эти деньги я купила квартиру, оформила все чисто. Без сквозняков старой биографии. Обставила комнаты так, чтобы не осталось пустых углов, из которых выдувает прошлое. И я благодарна ему за это — благодарна, как за воздух. Без этих денег я бы не выкарабкалась. Я бы, наверное, сломалась, растаскивая себя по кускам между чужой бухгалтерией и детским плачем. Страшно представить, в какую измученную версию себя я бы превратилась, если бы не эта финансовая подушка. Деньги не лечат сердце, но они купируют панику. Это правда, с которой не поспоришь.

Я устроилась на работу не из-за нужды, а чтобы занять голову цифрами, таблицами, задачами, где всегда есть правильный ответ. А когда в моей жизни наконец появился порядок, я узнала, что беременна. И весь мой аккуратно разложенный по полкам план заскрипел. Жить на автомате стало невозможно — тело требовало тишины, света, внимания. На седьмом месяце я ушла из офиса, потому что не хотела сражаться с усталостью так же, как раньше сражалась с памятью. Потом была полугодовая, вязкая и светлая пауза — молоко по расписанию, запах детской макушки. Ночью.же сидела под окнами и, со временем поймала себя на том, что я больше не ищу его силуэт.

Едва Надюше исполнилось шесть месяцев, я вернулась к работе — на новое место, ближе к дому и детскому саду. С начальником, который уважает правила. И с графиком, позволяющим быть матерью. У «Аны» не возникло ни одной проблемы. Новые документы легли в систему, как кусок пазла в нужную ячейку. Я впервые испытала странное чувство — жизнь может быть не только бегством или ожиданием, она может быть просто жизнью.

И всё же, глядя на дочь в полутьме, я понимаю: мой внутренний маятник не остановился. Стоит ей чуть нахмурить лоб, сдвинуть брови — и я вижу того, кто однажды сказал «уезжай» так, будто спасал. И того же, кто молча накрывал меня пледом, когда я делала вид, что не мерзну. Стоит ей упрямо сложить руки на груди и сказать своим смешным взрослым тоном «нет» — и я слышу, как в глубине откликается его «хватит». Это странное, горько-сладкое ощущение соединенности дает и покой, и боль: я не одна, потому что в соседней кровати — наше продолжение. И всё же я одна, потому что тот, с кем хотелось бы разделить это дыхание, выбрал для нас другую географию.

Перебираю в голове всё, что успела выстроить: квартиру, где каждая вещь стоит не потому, что модно, а потому что полезно. Работу, где цифры не задают вопросов. Маршрут «дом — сад — офис» — привычный, как таблица умножения. Это «магическое отсутствие проблем» — тоже след его влияния. Антон всегда умел решать заранее. Там, где другие тонули в согласованиях, он приносил готовый мост через реку. Он и меня перевёл — через страх, через границы, через собственную беспомощность. Иногда мне даже стыдно за легкость, с которой все сложилось. Судьба, кажется, простила слишком быстро. Но потом я вспоминаю ночи, когда грудь болела от молока и тоски одновременно, и понимаю: ничего легкого на самом деле не было. Просто я научилась принимать помощь, как принимают весну — без объяснений.

Я поднимаюсь из кресла, поправляю дочке одеяло. Провожу пальцами по теплой макушке и ловлю себя на тихой мысли: если бы он сейчас стоял в дверях — уставший, злой, молчаливый, как всегда, — я бы не бросилась к нему с вопросами и претензиями. Я бы просто сказала шепотом «тише» и показала рукой на кровать, где спит наша маленькая вселенная.

Глава 4

Анастасия

Семен снова смеется. Громко и хрипло. Пытается задеть нас этим смехом. А потом раздаются короткие гудки. Связь обрывается.

Я вырываю телефон из рук Лёши, мгновенно выключаю звук, убираю его подальше.

— Ты с ним не будешь встречаться. Никогда, слышишь? — голос дрожит, но тверд. — Он опасный. Он может сделать с тобой все, что угодно. Я не позволю, слышишь? Не позволю!

Внутри меня гулко пульсирует мысль: опасность не всегда кричит. Она приходит тихо — через звонки, паузы, интонации. Семён из тех, кто убивает не руками, а ожиданием. Я это знаю слишком хорошо.

Лёша спокойно поднимает руки. Пытается меня успокоить, но у него это вряд ли получится. От одного упоминания имени моего бывшего мужа по коже бегут ледяные мурашки. А позвоночник покрывается морозом.

— Настя, всё хорошо. Ничего не произошло. Ты чего так завелась…

— Нет, — перебиваю резко. — Ты не понимаешь. За ним стоят люди. Серьёзные, влиятельные. Если он так быстро меня нашёл, значит, кто-то помог. Сам он не способен — не умён настолько. Лёш, я боюсь за тебя.

Во мне просыпается старый инстинкт — считать ходы, анализировать, предугадывать. Будто снова живу не в квартире, а на шахматной доске, где одна ошибка — и партия проиграна. Когда-то Антон научил меня думать на два хода вперёд. И я до сих пор живу по этому принципу.

Леша долго молчит, потом кивает.

— Не буду с ним встречаться, обещаю. И у него такого в планах нет. Он прекрасно знает, что ты рядом. Поэтому специально так сказал. Хотел выбить из равновесия — и тебя, и меня. У него нет конкретного плана. Просто провоцирует. Поняла?

Я тихо, едва слышно выдыхаю. Мир возвращается — кофеварка шумит, где-то хлопает дверь, Марина говорит дочери что-то вполголоса. Простые звуки возвращают реальность.

Лёша подходит ближе, кладет ладонь мне на спину.

— Успокойся. Всё под контролем. Ты и Надюша в безопасности. Я не позволю, чтобы кто-то хоть пальцем тронул вас. Слышишь?

Я молчу, прижимаюсь к его плечу. Он мне стал старшим братом, в котором я нуждалась всю жизнь. Доверяю ему полностью. Иногда сила человека — не в том, чтобы бить первым. А в том, чтобы просто стоять рядом, когда тебе страшно. А он — моя опора и поддержка. Родная мать плюнула на меня, когда я делала все для ее безопасности. Обвинила в чем попало. А чужие люди стали мне семьей.

— Пожалуйста, позаботьтесь о Наде. Я через несколько дней приеду. На выходных обязательно. Решу вопросы в офисе…

Он кивает, гладит по волосам.

— Не переживай. Всё будет хорошо. Хватит трястись. Сама знаешь, что нам стоит довериться.

Через час мы спускаемся вниз. Марина несет сумку, Лёша открывает багажник, а я держу Надюшу за руку. Ее маленькие пальцы вцепилены в мои. Дети всегда чувствуют, когда взрослые боятся, даже если ничего не понимают.

Я опускаюсь на корточки, целую дочку в щеки:

— Моя девочка, ты едешь к бабушке Тамаре и дедушке Тимофею. Хорошо? Побудь с ними чуть-чуть. Я скоро приеду. Очень скоро.

— Хорошо, мам, — говорит она серьезно. В этом её «хорошо» — доверие, покорность и крошечный страх.

Марина с Надей садятся в машину. Лёша закрывает багажник, потом снова подходит ко мне.

— Всё будет хорошо, — повторяет тихо, глядя прямо в глаза. — Я обещаю.

Большим пальцем он стирает непрошеную слезу с моей щеки, потом прижимает к себе, целует в лоб.

— Держись, ладно? И если что-нибудь понадобится — обязательно звони. В любое время суток. Приеду сразу.

— Спасибо.

Иногда «держись» — единственное, что можно сказать тому, кого нельзя спасти от собственных мыслей.

Он обходит машину, садится за руль. Двигатель мягко урчит, колёса шуршат по асфальту. Машина медленно отъезжает. А я стою, пока не исчезают огни фар.

Затылок обжигает чей-то взгляд. То самое чувство, что часто меня раздражало. Холодное, животное. Будто кто-то смотрит. Не просто наблюдает, а прицельно. Из темноты. Из-за угла.

Не оборачиваюсь сразу. Просто стою, как вкопанная. Ноги приросли к земле. Потом медленно поворачиваю голову. Пустая улица. Тихий двор. Молчащие окна. Но где-то там, в глубине тени, я чувствую присутствие.

Я знаю это слишком хорошо.

Слишком хорошо, чтобы сомневаться.

И всё-таки делаю шаг назад — к двери. Как бы не хотелось принимать этот факт, но… Всё началось снова.

Антон

Стою на расстоянии не ближе пятидесяти метров. Двигатель заглушен, стекло приоткрыто. Холод не чувствую — привычка.

Не собирался сюда ехать. Вообще.

План был другой: держать дистанцию, контролировать издалека, собрать информацию. Понять, кто и как вышел на неё. Но где-то между «надо» и «потом» сорвался. Не от импульса, а скорее от инстинкта.

Когда задевают то, что ты сам защищал, тело двигается быстрее головы.

Сижу, смотрю. Двор погружен в вязкий полумрак. В доме напротив загорается свет — третий этаж. Это ее окна. А спустя полчаса она спускается вниз.

Шесть лет, а будто все происходило буквально вчера. Та же быстрая, решительная походка, но с паузой в каждом шаге, когда она что-то обдумывает. Волосы небрежно собраны, пальто накинуто на плечи. Рядом девочка. Маленькая, в шапке с помпоном, которую Настя держит за руку.

В груди что-то глухо хрустит. Даже не боль — осознание. У Насти теперь другая жизнь. Та, ради которой я когда-то отступил.

Девочка смеётся. Настя улыбается в ответ. И в этой улыбке то самое тепло, за которое я был готов идти против системы. Против здравого смысла. Даже против самого себя.

Глава 5

Утро начинается слишком резко.

Словно кто-то перевернул внутренний выключатель света и оставил меня посреди собственного шума. Всё кажется обычным — кофе, ключи, папка с отчетами, ровное дыхание перед выходом. Но за этим привычным порядком прячется тревога, тянущаяся с ночи.

Я выезжаю спустя полчаса после отъезда друзей и дочери. В машине играет тихая музыка, но я её почти не слышу — мысли заполняют всё пространство. Сама себе пересказываю прошлое, чтобы убедиться, что оно еще не проросло в настоящее. Это какой-то странный ритуал самоуспокоения: если я смогу изложить все факты в хронологическом порядке, значит, я все еще держу их под контролем, значит, прошлое остается прошлым.

В момент, когда выезжаю на трассу, телефон, лежащий на подставке, начинает звонить. Незнакомый номер.

Я машинально жму отклонить.

Через минуту снова поступает звонок.

Опять тот же номер.

Третий раз. Четвертый.

Меня начинает бесить эта настойчивость. Остановившись на светофоре, закидываю его в чёрный список. Но через несколько минут на экране появляется неизвестный номер.

Господи… Да хватит уже! Как можно сильнее я убегаю от прошлого, тем упорнее он за мной гонится.

— Да что ж ты… — выдыхаю сквозь зубы и ставлю телефон на беззвучный режим.

Но экран всё равно вспыхивает. Каждая вспышка бьёт прямо в виски. Пальцы сжимают руль так, что костяшки белеют. Я стараюсь не смотреть на телефон, но взгляд всё время цепляется. Внутри включился инстинкт: ответь, пока не поздно.

Но я знаю, что это Семён. Никаких сомнений нет. А разговаривать с ним, то же самое, что рыть свою рану.

Ещё несколько секунд и терпение лопается.

— Что тебе нужно?! — срываюсь, кричу в трубку, едва беру вызов.

В ответ — тишина.

Секунда. Другая.

А потом раздается смех. Хриплый, рваный, до боли знакомый. Я бы его узнала даже спустя десятки лет. В нем издевка, высокомерие, привычная власть и… игра.

— Привет, красавица. Не рада?

Меня будто током прошибает. Сердце делает лишний удар.

— Семён... — шепчу. Воздух в груди становится тяжелым.

Он продолжает смеяться.

— А ты знаешь, где сейчас твоя дочь? — произносит ласково, между делом

Мир рушится мгновенно.

Сердце падает куда-то под ребра, дыхание сбивается. Машина слегка кренится к обочине — я еле удерживаю руль. Перед глазами темнеет.

Где она? Что с ней?

Что, черт возьми, происходит?

— Что тебе надо?! — голос срывается, в нем дрожит страх, который я не успеваю спрятать. — Что ты от меня хочешь, Семён?!

Короткая пауза. А потом холодное, растянутое, как приговор:

— Скоро всё увидишь.

Связь обрывается.

Мир сжимается в одну точку.

Я остаюсь посреди дороги, не помня, как остановила машину. Руки дрожат, дыхание рвется. Меня приводят в чувство сигналы машин.

Снова трогаюсь с места, набираю Марину — гудки, гудки, и никакого ответа.

От Лёши тоже тишина.

Каждый непринятый вызов усиливает ужас.

Я пытаюсь дышать, считать вдохи, но внутри всё тонет в одном: Надя. Где Надя.

Город вокруг движется, как в тумане — серые фасады, светофоры, мелькающие силуэты. Люди переходят улицу. Кто-то смеется, кто-то пьет кофе у киоска, а я — еду, не понимая как. Мозг работает в режиме автопилота. Тело помнит дорогу, которой я не вижу.

Я доезжаю до офиса и только тогда осознаю, что стою на парковке. Не помню, где сворачивала, какие сигналы горели. Пальцы всё ещё судорожно сжимают руль.

Дыхание рваное.

Стекло запотело от моего собственного страха.

Я закрываю глаза и слышу, как где-то внутри шепчет тихая, но такая безжалостная мысль…

«Он не шутит. Он начал игру.»

Есть разница между абстрактной угрозой и прямой. Первую можно игнорировать, запирая в дальнем уголке сознания. Вторая же — это уже физический закон. Новая реальность, в которой ты оказалась. Игнорировать ее — все равно что отрицать гравитацию.

Все еще сидя в салоне, набираю номер Марины еще раз. Благо в этот раз отвечает.

— Все хорошо, — говорит она сразу же. — Все хорошо, слышишь? Тут нам казалось, что за нами кто-то ехал. А потом случился ДТП. Правда, нам не разрешили посмотреть. Велели уехать.

Слишком много вопросов в голове, но в горле образуется ком такого размера, что выдавить ни слова не могу.

— Надя…

— Мамочка! Я тут, — слышу голос дочери, облегченно выдыхаю.

— Солнышко, я тебя люблю.

— Я тебя тоже, мамочка.

— Ты чего там? Все же в порядке. Мы просто из машины вышли, телефон в салоне забыли.

— Семен звонил. Угрожал.

Марина молчит.

— Я позвоню, как доедем, и все обсудим, хорошо? Буквально через полчаса.

— Берегите себя. И будьте осторожнее, пожалуйста.

— Хорошо, родная.

Офис встречает тишиной и запахом свежего кофе. Коридоры, ещё не наполненные голосами, кажутся длиннее обычного. Солнце только начинает пробиваться через стеклянный фасад. Отражения на полу дрожат, как тонкий лёд под ногами.

Я вхожу в лифт, стараясь выглядеть собранной. Смотрю на наручные часы. До начала планерки чуть больше десяти минут.

Внутри уже стоит Константин Аркадьевич — мой начальник. Человек, у которого даже молчание звучит как указание. Строгий, сдержанный, всегда аккуратный до мелочей: манжеты, галстук, взгляд. Его присутствие заставляет собираться изнутри.

Рядом с ним — один из сотрудников из отдела аналитики, кажется, Андрей из IT.

Лифт трогается.

Я смотрю на панель с этажами, но вижу в отражении зеркальной стены не цифры, а себя.

Бледная кожа. Слишком светлые губы. Макияж почти стерся, под глазами — следы ночи. Волосы не слушаются. Взгляд... усталый и тревожный.

Глава 6

Захожу в кабинет Константина Аркадьевича с папкой в руках. Все документы разложены идеально. Я сделала всё, как он просил полтора часа назад — очередное задание.

Он сидит за столом, что-то просматривает на ноутбуке. Услышав шаги, поднимает глаза.

— Проходи, Ана. — Его голос ровный, безэмоциональный, как обычно.

Я кладу документы на стол.

Несколько секунд молчу. Он тоже. Слышится только шелест бумаги. Потом он отрывается от отчёта и смотрит прямо на меня.

— Ты хотела что-то сказать?

Я выдыхаю и киваю.

— Да. Я хотела попросить… — чуть запинаюсь, подбираю слова. Не хочу портить с ним отношения — все-таки он хороший начальник. Понимающий. — Ту тему, о которой мы говорили несколько часов назад… давайте пока не будем к ней возвращаться. Мне нужно время.

Он внимательно разглядывает меня, оценивает каждое слово.

— Сколько тебе нужно времени, Ана?

— Не знаю, — честно отвечаю. — Просто… когда я буду готова, я сама к вам приду и скажу. Только, пожалуйста, не торопите. Не хочу сгоряча сделать что-то необдуманное.

Небольшая пауза. Он молчит, но я чувствую, как воздух между нами становится плотнее.

Потом он всё-таки кивает.

— Хорошо. Не буду давить. — голос становится чуть мягче. Он даже изображает что-то наподобие улыбки. — Но я всё равно буду ждать.

Я благодарно киваю.

— Спасибо.

Выходя из кабинета, чувствую лёгкость. Наконец-то сказала прямо то, что не давало покоя последние несколько дней. И главное, что он понял.

Когда-то я отталкивала Антона. Нет подпускала к себе. А потом пожалела. Влюбилась в него по уши, до сих пор забыть не хочу.

Но пора принять факт, что он больше не вернётся в мою жизнь. И чертову гордость откинуть в сторону. Я же прекрасно знаю, чего добивается Семен. И если наш с Константином союз хоть как-то поможет спокойно жить моей дочери — я готова сделать этот шаг. Для безопасности моей принцессы.

Оставшееся рабочее время проходит в ритме, похожем на метроном: письма, отчеты, звонки, планерка.

Никаких эксцессов. Всё стабильно, всё под контролем — хотя где-то глубоко внутри я знаю, что это лишь видимость.

Едва нахожу время, снова звоню Марине.

Она говорит, что они с Надей дома. Покушали, сели рисовать.

— Всё хорошо, Настя. Не переживай, — повторяет она который раз.

Но именно это «всё хорошо» звучит слишком выверенно. Слишком быстро.

Как будто заучено.

Я ловлю себя на мысли, что верю не словам, а паузам между ними.

А эти паузы — они тревожные.

Марина снова упоминает про аварию. Что ту машину, которая, как им показалось, следила за ними, потом не пустили осмотреть.

— Там всё быстро случилось, — говорит она. — Подошёл мужчина в форме и сказал: «Уезжайте, здесь не место для женщин и ребенка». Но почему Лёшу не пустили — для нас загадка.

Меня это настораживает. Слишком странная реакция для случайного ДТП.

Но я заставляю себя не зацикливаться.

Совпадения случаются.

Хотя… не с нами.

Не после всего, что было.

Когда заканчиваю работу, солнце уже клонится к закату.

День вымотал. И не физически — морально.

Каждая минута сегодня была как попытка удержать крышку на кипящей воде.

Я выхожу из офиса, вдохнув прохладный воздух.

Город шумит, но этот шум не раздражает — он живой и реальный.

Мимо спешат люди, машины сигналят, ветер носит запах кофе из ближайшей кофейни.

Хочу просто дышать.

Без звонков. Без угроз. Без чужих голосов.

Решаю пройтись до парка.

Пусть голова проветрится.

Пусть мысли уложатся по местам.

Если он хочет встречи — пусть выйдет и скажет это в лицо.

Без этих игр. Без угроз. Выйти на меня для Семена не проблема. Если сразу нашёл мой номер и названивает каждые пять минут, значит, обязательно появится на моем пути. Я его не боюсь. Больше не боюсь.

Страх — роскошь, которую нельзя себе позволить, когда есть ребенок.

Можно волноваться, можно злиться, но бояться — нельзя.

Пусть попробует хоть что-то мне сделать. Я ведь больше не та глупая идиотка, которая делала все, что он попросит, думая, что так будет лучше для нас обоих.

Листья шуршат под ногами, где-то вдалеке лает собака.

Я иду по аллее и впервые за весь день чувствую, как плечи расслабляются.

Мир всё ещё опасен, но сейчас, на мгновение, я ощущаю себя живой.

И всё же… где-то на краю сознания чувствую, что кто-то наблюдает за мной.

Ощущаю на себе тот самый взгляд.

Невидимый, но ощутимый.

Я не оборачиваюсь. Пусть смотрит. Пусть знает, что я больше не та женщина, которую можно сломать.

Минута за минутой телефон напрягает, как чужая вибрация в сумке. Сначала я просто ставлю звук на беззвучный и продолжаю идти, но экран всё время мигает — неизвестный номер. Это становится навязчивым фоном, который невозможно перекрыть привычкой. Я стараюсь не смотреть, но взгляд всё равно натыкается на светящуюся иконку.

Потом слышу детский плач — тонкий, жалобный, доносящийся издалека. Останавливаюсь, вслушиваюсь. Прохожие вокруг — пара с коляской, женщина с собакой, подростки на скамейке — не реагируют. Но плач не прерывается. Проходя дальше, думаю, что, может, это чей-то телефон. Кто-то, наверное, включил ролик. Но звук возвращается, становится четче и ближе. Сердце сжимается.

А мой телефон снова звонит. Решаю ответить.

— Алло? — в голосе раздражение и напряжение.

В трубке сначала шорох, потом детский плач. Будто кто-то держит рядом маленького ребёнка и заставляет его плакать. Телефон выскальзывает из рук, ладони дрожат.

Сердце ускакивает в горло. Поднимаю мобильный, оглядываюсь.

Глава 7

Слишком резко разворачиваюсь — сердце колотится в груди, ладони мгновенно холодеют. Но за спиной никого нет. Пустая парковка, тишина, только редкие всполохи света от проезжающих машин.

Несколько секунд просто стою, не дыша. Потом, чувствуя, как внутри всё дрожит, открываю дверь машины и сажусь за руль.

Некоторое время просто смотрю вперед — на ровную линию фар, на черную дорогу, уходящую в темноту.

Я не понимаю, что со мной происходит.

Может, это нервы. Перенапряжение. Стресс последних дней. Слишком много всего — звонки, угрозы, страх, ответственность. Мозг перегрет, и теперь начинает давать сбой.

— Спокойно, Настя. Это просто усталость, — шепчу себе под нос.

Завожу двигатель. Звук мотора возвращает меня в реальность. Всё вокруг вновь обретает форму.

Еду домой. Медленно и осторожно, не глядя в зеркало заднего вида. В голове звенит усталость. Каждый светофор — как глоток воздуха между приступами тревоги.

Дома сразу бросаю сумку в коридоре. Душ — первая мысль, которая приходит.

Горячая вода льется на плечи, смывает не только пыль, но и липкий страх, который за день успел въесться под кожу.

Минут десять просто стою, пока дыхание выравнивается.

После душа всё кажется чуть проще. Волосы сушу машинально, не глядя в зеркало. Надеваю свободную футболку, штаны. Ощущение, что снова возвращаюсь в тело.

Холодильник встречает пустотой и светом лампочки.

Нахожу йогурт, кусочек сыра, половину яблока. Этого достаточно. Я не ем — просто поддерживаю жизнь.

Телефон снова мигает на столе. Несколько пропущенных. Опять неизвестный номер.

Не обращаю внимания. Ставлю беззвучный. Больше нет сил на угрозы.

Открываю видеозвонок Марине.

Она отвечает почти сразу. И на экране появляется лицо Надюши.

Моя малышка, с растрепанными волосами, в пижаме, с фломастером в руке. Она сидит за столом и что-то рисует. Улыбается в камеру.

— Мамочка! Смотри, я нарисовала домик! — кричит, показывая лист.

Я выдыхаю. Грудь будто разжимается. Всё напряжение дня растворяется в этой улыбке.

Господи, как же мало нужно, чтобы снова начать дышать.

— Моя девочка, — шепчу. Слезы подступают автоматически. — Какая ты у меня талантливая.

Марина подходит к экрану.

— Всё хорошо, Настя. Она целый день спокойная, ела, играла, рисует. Даже мультики смотреть не просит.

Я киваю. Хочется расплакаться, но уже от того, как я скучаю.

— Спасибо, Марин… Ты не представляешь, как я… просто рада вас видеть.

Надя снова машет рукой.

— Мамочка, не грусти! Я скоро к тебе приеду!

— Конечно, приедешь, солнышко, — улыбаюсь, хотя губы дрожат. — Совсем скоро.

Когда звонок заканчивается, я долго ещё держу телефон в руках.

Смотрю на черный экран, где только что была её улыбка.

Именно ради этого я должна держаться. Ради неё. Ради этой маленькой жизни, которая делает мой мир настоящим.

Сижу, не двигаясь, боясь, что любое движение может разрушить хрупкое равновесие между прошлым и настоящим. Мысли возвращаются к Антону.

Где-то глубоко внутри рождается абсурдная, почти детская надежда…

А вдруг он появится? Просто возьмет и придет. Встанет за спиной. Скажет что-то тихое, знакомое. Как раньше.

«А что бы я сделала?»

Если бы, обернувшись, действительно увидела его — стоящего в нескольких шагах.

Прыгнула бы на шею?

Обняла?

Поцеловала?

Или просто застыла бы, не веря, что он настоящий?

Но за этими вопросами стоит другое, глубже — имеет ли он вообще право появляться?

Человек, который не был рядом столько лет.

Который ни разу не написал, не позвонил.

Который вычеркнул меня, будто я — случайная глава его биографии, не стоящая перечитывания.

Как он мог?

Как смог просто жить дальше, будто ничего не случилось?

А я — не смогла.

Возможно, это разница между тем, кто принял решение, и тем, кто стал его последствием. Он — архитектор этого разрыва, а я — здание, которое продолжает стоять с трещинами в несущих стенах.

И всё же… почему я всё ещё хочу его увидеть?

Не поговорить, не оправдаться, не спросить «почему» — просто увидеть.

Хотя бы на секунду.

Убедиться, что он существует не только в моей памяти.

Наверное, это и есть настоящая зависимость — когда человек, разрушивший тебя, даже если во благо, всё ещё живёт в тебе, как дыхание.

Беру телефон. Открываю галерею.

Нахожу старую, но всё ещё больно реальную фотографию.

Антон сидит на деревянной скамейке где-то в парке. Осень. Видно тёплое золото листьев и мягкий свет заката.

На нём чёрная рубашка, немного расстегнутая у ворота, и жилет, подчеркивающий широкие плечи.

На шее серебряная цепь с крестом.

Очки скрывают глаза, но даже через фотографию чувствуется его взгляд — прямой, уверенный и хищный.

Поза расслабленная, но в этом спокойствии — сила.

Он выглядит взрослым, цельным, собранным.

Таким, каким я всегда хотела его видеть рядом со мной.

Долго смотрю на экран, не мигая.

Кажется, в груди что-то тихо щёлкает — больно, но знакомо.

Он стал ещё красивее… И еще дальше…

Наверное, у него уже есть кто-то.

Красивая, без тайн и грехов в прошлом. Девушка, которой не нужно объяснять, что такое вина.

Та, кто подходит ему больше, чем я.

От этой мысли внутренности выворачивает наизнанку. Пальцы сжимают телефон крепче.

Логика подсказывает, что прошлое мертво и нужно отпустить. Но сердце — не логический орган, оно живет по законам памяти и чувств, и его не переубедить доводами о правильности и целесообразности.

Может, он давно решил все проблемы. Может, забыл меня. Может, просто живёт, как умеет. А я все еще думаю о нем и не могу избавиться от мыслей.

Гашу экран. Однако сердце не гаснет.

Все еще ноет.

Старая рана, которая совершенно не хочет затягиваться.

Мне хочется спать. Просто вырубиться и ни о чем не думать. Но не могу. Все время думаю то про Антона, то угрозы Семена вспоминаю и начинаю истерично смеяться.

Глава 8

Отключаюсь, потому что скоро сойду с ума.

Звоню Лёше, не дожидаясь, пока мысли снова разгонят пульс.

— Все в порядке? — спрашивает он прошёл, отвечая сразу же после второго гудка.

— Лёш, если я не возьму трубку — не пугайся, — говорю сразу, без вступлений. — Поставлю телефон на зарядку, выключу звук и попробую уснуть. Эти звонки… они не дают покоя. Мне надо хоть немного отключиться, иначе я сорвусь.

— Понял, — отвечает спокойно. — Не переживай и ты. У нас всё замечательно, Надюша уже спит. Если что — напишу. Отдыхай.

— Спасибо. Обнимите её за меня.

— Обнимем. Спи.

Мы прощаемся. Отложив телефон на тумбочку, выключаю уведомления, перевожу в «не беспокоить» и на секунду задерживаю ладонь на корпусе — как будто закрываю крышку шумной шкатулки. Тишина наполняет комнату постепенно, как вода ванну. Я ложусь, накрываюсь пледом, чувствуя, как мышцы в плечах отпускает, но голова всё равно не сдаётся.

Семён. Его голос как ржавый ключ, которым поцарапали стекло. Каждое слово — скрежет.

И тут же — Антон. Тень на стекле машины, мгновенная вспышка узнавания: линия плеч, манера стоять полубоком. Рационально понимаю: стресс, перегрев нервной системы, мозгу хочется выдать желаемое за реальное. Но интуиция не сдаётся. Где-то внутри шевелится знание: он рядом. Мысль о Карпинском странно согревает, как будто с внутренней стороны включили ночник.

Я переворачиваюсь на бок. Мысли расслаиваются, становятся мягкими. Падает тяжелая завеса сна — редкая роскошь за последние дни. Почти успеваю провалиться. И, не знаю, успеваю ли хоть немного поспать, но вздрагиваю, услышав странный щелчок.

Я открываю глаза. Некоторое время просто смотрю в темноту — как в трещину, из которой тянет холодом. Второй звук короче, металлический, как будто что-то тонкое уронили на плитку. Сердце делает лишний удар. Сажусь на кровати, прислушиваюсь. Тишина. На миг мне кажется, что все показалось. Но…

Опять странный звук… чуть дольше, с характерным трением.

Это не показалось.

Я с ума сойду!

Откуда раздается? Балкон? Нет, там плотная рама, замков нет. Окна закрыты. Коридор? Скорее у входной двери. Звук как от металла по металлу. Ключ? Отмычка? Задерживаю дыхание — пытаюсь не слышать собственный пульс.

Соскальзываю с кровати. Ноги автоматически находят тапочки. Иду по коридору на носочках, ладонью приглушаю свет экрана — телефон нужен как фонарик, но свечение как сигнал. Выключено всё.

У двери звук становится четче. Снаружи кто-то есть. Шорох одежды, очень легкий, и неритмичный, осторожный скрежет в замке. Холод поднимается от пяток, волоски на теле становятся дыбом.

Иду на кухню, беру небольшой нож. Если что… Не стану сдерживаться. Устала.

Подкрадываюсь к двери так близко, что слышу собственный выдох, ударяющийся о металл. Глазок закрыт. Аккуратно сдвигаю шторку.

Коридор, тусклая лампа. Порог моей двери. И силуэт.

Мужчина в темной куртке, капюшон натянут глубоко, так что лица не различить.

Страх накрывает волной. Руки холодеют, но пальцы не дрожат. Либо случайный вор, что маловероятно — слишком осторожен, либо тот, кто знает, куда пришёл. Семён? Его послали? Или это кто-то из тех, кто «наблюдает» за мной? Господи, даже если я буду орать, никто на помощь не придет. Сосед справа пожилой, не помощник. Слева — молодая пара, их часто дома нет. Внизу — консьерж, но ночной смены нет, только камера в холле.

Я глотаю воздух.

— Кто там? — говорю ровно и громче обычного, чтобы звук ушёл в коридор. — Я уже вызвала охрану.

Пауза. Рука в капюшоне замирает. Секунда. Другая. Он не наклоняется к глазку — опытный, не подставится. Ещё секунда и руки уходят из плоскости замка. Он плавно отступает на полшага, смотрит на дверь неподвижно. Затем разворачивается настолько, чтобы я увидела профиль — не лицо, а линию скулы под тенью капюшона. И уходит.

Не отлипая от двери, считаю до тридцати. Только потом закрываю шторку глазка. В горле сухо.

Прислоняюсь лбом к холодному металлу и впервые за вечер разрешаю себе выдохнуть полной грудью. Страх не исчезает, но хоть немного становится легче.

Спать не удается. Сон приходит урывками, как рваная пленка: проваливаюсь — всплываю — снова тону в поверхностной дреме, где звуки квартиры и собственные мысли смешиваются в один гул. К утру голова тяжелая, свинцовая, виски отзываются тупой болью. Я лежу какое-то время, уставившись в потолок, пытаясь собрать себя из кусочков ночи. Бодрость мне сегодня не светит.

Горячая вода стекает по плечам, возвращая телу ощущение границ. Дышу глубже, считаю до десяти, потом ещё раз. Пульс постепенно ровнее, но внутренняя дрожь не уходит, потому что я снова и снова прокручиваю вчерашнее событие. Вытираюсь, сушу волосы и стягиваю в тугой хвост. Одевшись, снова подхожу к двери. Наклоняюсь к замку, проверяю цилиндр, язычок, цепочку. Следов взлома нет. Всё чисто, аккуратно. Но память ночи упорно подсовывает щелчок металла, чужое присутствие за порогом, тень в глазке.

Кто это мог быть?

Логика пытается навести порядок в тревоге. Если бы это был Семён — он бы дожал угрозой, позвонил, прислал сообщение. Оставил след через демонстративность; он всегда любил эффект присутствия. Но вчера не было ни звонков, ни смс. Тишина. Возможно, это был случайный вор. И всё же неприятное «а если» не отпускает: если бы я не проснулась, успел бы провернуть ключ, подобрать отмычку?

Заставляю себя не накручивать. Страх — плохой советчик.

Дорога до офиса проходит в вязкой тишине. Машина плывет по утреннему городу, а я перебираю варианты. С одной стороны — самостоятельность, привычка рассчитывать только на себя, не впускать в свою жизнь никого. С другой — реальность, в которой у меня есть ребенок. И в этой системе координат личная гордость должна уступать место практической защите. Я не обязана тащить всё в одиночку, если можно создать крепость вокруг нас.

Мысль, от которой я раньше отмахивалась: возможно, предложение Константина Аркадьевича — это и есть лучший вариант? Он взрослый, рациональный, с ресурсами и понятными правилами. Может, он Надюше тоже понравится.

Глава 9

Рабочий ритм затягивает, как воронка: таблицы, сверки, подписи, уточнения — и я наконец перестаю слышать собственные мысли. Телефон лежит экраном вниз, выключенный звук — как приглушённый пульс. Через какое-то время мне кажется, что тревога рассосалась сама собой, превратилась в тонкую плёнку поверх концентрации. Я выдыхаю и снова ухожу в цифры, потому что в них всегда есть правильный ответ.

— Ана, — мужской голос заставляет меня вздрогнуть. Поднимаю глаза: в дверях Константин Аркадьевич. Спокойный, собранный, в руках — его неизменная папка. — Рабочий день закончился. Почему не уехала?

Я машинально смотрю на часы и проваливаюсь в неловкое осознание: уже больше часа, как все разошлись. В коридоре пусто, принтер молчит, даже кондиционер будто дышит тише.

— Извините, — резко встаю, собираю бумаги в стопку. — Сейчас. Уже ухожу.

— Я тебя подвезу, — произносит он так, словно это не предложение, а деловая договорённость.

— Не стоит, я сама, — привычно отступаю.

— У тебя своя машина, верно? — он кивает на мои ключи. — Поеду за рулём твоей, мою перегонят. По пути расскажешь, что происходит.

Я замираю буквально на секунду. Его «расскажешь» звучит не как допрос, а как попытка поставить опору под шаткую конструкцию моего дня. Внутри мелькает желание сказать «всё в порядке», спрятаться в вежливость, но я вдруг устаю от собственных масок. Рано или поздно стоит ему рассказать, что происходит в моей жизни, раз уж я решилась официально стать его женой. Он имеет право знать.

— Хорошо, — выдыхаю. — Поехали.

Мы идём по пустому коридору; свет ламп ложится на пол ровными прямоугольниками, отражаясь в стекле переговорных. В лифте абсолютная тишина. Я ловлю своё отражение в зеркале и вижу женщину с аккуратным пучком, ровной стрелкой в глазах и слишком внимательным взглядом. Чужую и знакомую одновременно.

«Соберись», — говорю сама себе беззвучно.

На парковке воздух гуще и холоднее. Я отдаю ему ключи. Константин Аркадьевич садится за руль, я — пассажиром. Моя машина вдруг кажется мне меньше, чем утром: слишком тесной для мыслей и разговоров, которые от меня сейчас могут потребовать честности. Он пристёгивается, жмёт старт, и мотор отвечает мягким рычанием. Мы выезжаем на дорогу.

Первые кварталы молчим. Я чувствую, как медленно уходит офисное напряжение и возвращается другое — тягучее и липкое.

— Ты бледная, — спокойно отмечает он, не отрывая взгляда от дороги. — Что-то явно творится. Я тебя такой никогда не видел, Ана. Всё так серьёзно?

Я усмехаюсь краем губ — без радости.

— Меня пугают звонки от бывшего мужа, — признаюсь, не вдаваясь в детали. — И… Слишком много совпадений за слишком короткое время, — глотаю паузу, — я перестаю доверять собственным ощущениям.

— Когда шумно внутри, — произносит он ровно, — решения лучше складываются снаружи. С фактами. Начни с них.

Впереди загорается красный свет. Мы притормаживаем у перекрёстка. Я инстинктивно перевожу взгляд влево: там, в соседнем ряду, останавливается тёмная машина. Чужой профиль за рулём… Всего на мгновение, и во мне что-то вспыхивает, как спичка.

Это Антон.

Угол головы, линия скулы, привычная манера сидеть чуть развернуто, с расслабленным плечом — и всё тело отвечает знанием быстрее, чем мысль успевает возразить. Я не дышу.

И тут же боковое стекло той машины поднимается, ложится матовая тонировка, закрывая лицо как шторой. Щелчок — и связь с реальностью обрывается. Я смотрю на собственные ладони и только теперь замечаю, что сжала пальцы до боли.

«Это шутка памяти, — пытаюсь себя отдернуть. — Перегрев. Ты видишь то, чего боишься или отчаянно надеешься». Но в груди отзывается другое: глубинное, животное узнавание. Уже второй раз! Второй, чёрт возьми! Ну не бывает такого! Почему я себя обманываю?!

Антон, если это ты, пожалуйста, дай о себе знать!

— Всё в порядке? — мягкий, без нажима вопрос Константина Аркадьевича вырывает меня из мыслей.

— Что-то показалось, — отвечаю автоматически. Неубедительно это звучит. Но он не спрашивает ничего лишнего.

Зелёный. Машины трогаются. Я делаю усилие и отворачиваюсь от стекла, потому что иначе провалюсь в собственные догадки и не выберусь. Логика — мой спасательный круг, я цепляюсь.

«Даже если это был он, — продолжает во мне холодная часть, — что изменится сейчас? Ничего. Факты остаются фактами: угроза есть, маршруты нужно менять, периметр — усиливать. Вопросы «почему» и «зачем» подождут там, где безопасно». И от этой внутренней сухости мне, странным образом, легче: когда внутри включается аналитик, чувствам приходится стоять ровнее.

Мы едем дальше. Фонари превращают дорогу в ленту света, и каждый их проблеск — как метроном, который заново выстраивает пульс. Константин Аркадьевич не задаёт лишних вопросов; его молчание не давит, а держит рамку. Я начинаю говорить — коротко, по делу: про звонки, про «детский плач» в трубке, про странную аварию, про ночной шорох у двери. Без истерики, как отчёт самой себе. Слова, будучи произнесенными вслух, становятся тяжелее, обретают реальные очертания, и это помогает отделить истинные угрозы от игр расшатанных нервов.

— Сделаем так, — подытоживает он, когда я замолкаю. — Сегодня я отправлю людей к твоему подъезду. Собери вещи. А завтра всё перевезём ко мне. Только скажи мне, почему твой бывший так поступает?

— Он меня подставил несколько лет назад. По-крупному. За мной следили, хотели уничтожить. Пришлось сбежать. Он попал в тюрьму. А сейчас… Вышел и хочет отомстить.

— Ему даже плевать на то, что у вас есть общая дочь?

Я закусываю губу. Отворачиваюсь к окну, не желая вдаваться в детали. Знаю, было бы лучше всё сказать честно, но… Нет, просто об Антоне ни слова не скажу. Не хочу услышать в его адрес нехорошие слова.

Глава 10

Стою посреди белого пространства — тихого и мягкого, как рассветный туман. Воздух пахнет дождём и чем-то… родным. Я не сразу понимаю, где нахожусь, но ощущаю спокойствие. Мне тут комфортно, нет страха и волнения.

Вдруг из этой тишины начинает вырастать фигура. Шаг. Ещё один и еще.

Застываю, не веря своим глазам. Перестаю дышать. Потому что… Не могу отойти от шока.

Это Антон.

Он не спеша идет ко мне. С той же походкой, которую я когда-то могла узнать из тысячи. В груди поднимается теплая волна и где-то внутри ломается плотина. Я делаю шаг навстречу, потом ещё. Мир вокруг растворяется, остается только он.

— Настя… — произносит тихо. Звук его голоса рассыпается по коже мурашками.

— Антон… — шепчу. — Это правда ты?

Он подходит ближе. Я вижу его глаза — живые, такие знакомые, такие невозможные. Он улыбается едва заметно. В этом движении губ я вижу всё прошлое — радость, боль, недосказанность.

Его руки касаются моего лица.

— Я соскучился, — шепчет. — Мне без тебя плохо.

Его ладони такие тёплые, дыхание совсем близко. Я боюсь даже моргнуть — вдруг он исчезнет. Вдруг всё это вообще иллюзия… Или моя фантазия играет со мной коварную шутку. Провожу пальцами по его щеке и губам, чтобы убедиться… Настоящий ли он…

— Это ты… — выдыхаю. — Господи, это действительно ты…

Он улыбается, опускает взгляд, потом прижимает меня к себе.

Я чувствую запах — тёплый, пряный, чуть горьковатый. Запах, от которого всегда кружилась голова.

Я борюсь с собственным разумом, который твердит, что это невозможно. Но сердце бьется как бешеное, веря в чудо.

Целую его — в лицо, в глаза, в губы. Не могу сдержать слёз.

— Антон, — шепчу ему в рот. — Мне нужна твоя помощь. Ты мне нужен. Без тебя я не справлюсь.

Он держит меня настолько крепко, что даже дышать тяжело. Но мне хорошо в его объятиях. Так хорошо, что я готова молчать, лишь бы он не отпускал.

Мир снова становится реальным — я чувствую его руки, его силу, его пульс, бьющийся рядом с моим. Но буквально в следующую секунду… что-то меняется. Его тело напрягается. Объятия становятся жёсткими.

Он резко отпускает меня, отстраняется. Лицо темнеет. В глазах пробегает недобрая тень.

— Не трогай меня! — крик разрывает тишину. — Держись как можно дальше, Настя! Твоя любовь — проклята!

— Что? — я не понимаю. — Что ты говоришь?

— Уходи! — его голос уже не голос, а хрип, полон ярости и боли. — Не смей касаться меня!

— Антон, прошу… не говори так, не оставляй… — я хватаю его за руки, но он отталкивает. Я падаю, вижу, как он отступает в туман, растворяется. Как будто сам воздух его стирает. Будто его вовсе не было рядом со мной минуту назад.

— Не уходи! — кричу. — Не оставляй меня одну!

Он поворачивается — на секунду, только чтобы бросить взгляд, в котором нет ни капли тепла.

— Ты должна забыть, — говорит шепотом. — Забыть меня. Ради неё. Ради себя.

И исчезает.

Я остаюсь одна. Белый туман стягивается, гаснет. Земля под ногами трескается, превращается в чёрную пропасть. Сердце падает вместе с телом.

В этот момент я резко просыпаюсь.

Тишина. Комната. Тьма. Я сижу, дышу судорожно, пытаюсь вдохнуть воздух, которого совсем не хватает. Сердце бьётся как после бега. Пот на висках холодный.

Понимаю — это был сон. Только сон.

Но запах его кожи всё ещё в воздухе. И его голос — не растворился, а застрял где-то внутри.

Я выдыхаю, закрываю глаза и провожу ладонью по лицу.

С одной стороны — облегчение. Он не кричит. Не отталкивает. Не обвиняет. Это был сон, а не реальность.

Но с другой — боль. Такая ужасная… я ведь потеряла его второй раз.

Он был рядом. Все так реально, ощутимо.

И пусть это был всего лишь сон — я всё равно чувствовала его.

Да, от этого становится ещё страшнее. Потому что я действительно схожу с ума. Потому что в последнее время не могу контролировать ни себя, ни свои эмоции.

Поднимаюсь. Ноги ватные. В висках всё ещё отдается крик: «Твоя любовь проклята…»

Ведь я только начинала забывать эти слова, как снова напомнил.

Зеркало встречает бледным отражением. Кожа холодная, губы пересохли. Наклоняюсь к крану — ледяная вода жалит кожу. Этот укол возвращает в реальность лучше любого крика.

Я не плачу. Просто смотрю на себя. Только глаза — чужие. Я смотрю сквозь них на другую женщину.

Это был всего лишь сон. Сон!

Но почему запах его кожи всё ещё здесь?

Включаю кофемашину. Любое действие сейчас — якорь.

Кипение воды, шум кофеварки — это реальность. Реальность можно контролировать. В отличие от того, что творится в моей голове.

Сажусь на край стола, держу чашку в ладонях. Делаю глоток.

С нетерпением жду, пока будет восемь, чтобы позвонить дочери. Только бы услышать её голос. Снова убедиться, что всё хорошо.

Даже тишина в квартире действует на нервы.

Резкий дверной звонок заставляет вздрогнуть от страха. Я боюсь… А если вчерашнее повторится?

Не иду. Даже не шевелюсь.

Надеюсь, кто-то ошибся дверью. Уйдёт…

Проходит минута. Другая.

И снова звонок.

Теперь я поднимаюсь. Каждое движение дается с усилием. Тело сопротивляется.

Подхожу к двери. Смотрю в глазок.

Пусто. Никого нет.

Жду еще минуту. Потом открываю.

На полу лежит платье Надюши.

Разорванное. Совсем новое — я купила его пару недель назад. В котором она кружилась по комнате.

Воздух вырывается рывком. Перед глазами темнеет.

Я захлопываю дверь, сжимаю рот дрожащими и ледяными ладонью, чтобы не разрыдаться в голос.

Господи!!! Ну сколько можно?

Возвращаюсь на кухню, хватаю телефон. Пальцы путаются в клавишах. Еле нахожу нужный контакт. Набираю Лёшу.

Он отвечает сразу. Сонно, но с привычной мягкостью:

— Доброе утро.

— Где Надя, Лёша?! — вырывается из горла. — Где она?

— Спит, наверное. С Мариной. Сейчас… — слышу, как он поднимается, как скрипит дверь.

Глава 11

Мой покой исчез по щелчку пальцев после появления в моей жизни Семена. Он опять сумел перевернуть все с ног на голову, превратить все в хаос. Если несколько лет назад я боялась разводиться с ним, думала, что не смогу без него — оказалось, я себя обманывала. Потому что после его исчезновения я не почувствовала ничего. Абсолютно! Напротив: не было ни капли желания увидеть его. Мне было хорошо с Антоном. Настолько, что была готова терпеть все, лишь бы хотя бы раз в месяц он приходил ко мне, доказывал, что жив и здоров.

Но он отказался от меня.

А сейчас… прошло столько времени. Я не могу забыть его. Схожу с ума, потому что мне кажется, что он где-то рядом. И это не ностальгия, это инстинкт — тот самый, что заставляет зверя в лесу замирать, чувствуя незримого хищника. Если так продолжится, окончательно потеряю рассудок.

Надо с этим что-то делать.

Собираю вещи. Сначала свои — документы, несколько комплектов одежды, косметичку и ноутбук. Потом — дочери: платья, пижаму и некоторые игрушки. Всё делаю настолько быстро, словно за мной кто-то гонится. Чем больше пакую, тем сильнее ощущаю, что не просто переезжаю, а спасаюсь.

Каждая вещь становится напоминанием о том, что когда-то всё было спокойно и предсказуемо. Теперь же это кажется мечтой.

Подхожу к двери и проверяю замок. Сердце бьётся где-то в горле. Мне страшно даже представить, что может быть за порогом. Я стою и слушаю тишину. Коридор молчит, но страх не уходит. Он не снаружи, он внутри меня. Кажется, что за дверью может быть всё что угодно — ещё один пакет, кукла, чьи-то следы или просто тень, ждущая момента.

Я тянусь к ручке, но замираю. Снова беру себя в руки. В конце концов, я не могу сидеть здесь бесконечно. Нужно выйти.

Решаю привести себя в порядок. Ледяная вода обжигает кожу, потом горячая возвращает ощущение тела. Вроде бы немного успокаиваюсь. В зеркале вижу женщину с усталым взглядом и сжатыми губами. Кожа бледная, глаза тёмные, как после долгой болезни.

«Ты нормально выглядишь, — лгу себе. — Все будет хорошо, Настя. Соберись. Не думай о лишнем. Ничего этот ублюдок Семён не сделает. Он всегда был трусом.»

Улыбаюсь собственному отражению. Делаю макияж, собираю волосы, одеваюсь. Снаружи всё идеально, а вот внутри всё так же дрожит.

Открываю дверь и невольно замираю. Сердце снова бьётся слишком громко, хоть и за порогом — ничего. Ни пакета, ни следов, ни чужих шагов. Только запах моющего средства и звонкая тишина.

Вызываю лифт. На табло бегут цифры этажей. Когда двери открываются, я не могу заставить себя войти. Кабина кажется слишком тесной, воздух в ней — застоявшимся. Нет, я лучше спущусь пешком.

Каждый пролёт дается тяжело. Шаги гулко разносятся по лестнице. На четвертом этаже кто-то хлопает дверью, и я вздрагиваю, стискивая сумку так крепко, словно она может защитить. Я рациональный человек, я знаю, что боюсь не фактов, а ощущений. Но тело не слушается рассудка.

Во дворе тоже тишина. Даже удается облегченно выдохнуть.

Я подхожу к машине. Ключ дрожит в руке. Сажусь за руль, закрываю двери, блокирую замки. Внимательно смотрю в зеркала — ищу доказательства слежки.

Пусто. Никого.

Телефон тоже молчит. Уже несколько часов — ни звонков, ни сообщений от неизвестного номера. Кто-то просто нажал на паузу в этой игре.

Это настораживает. Страх, который становится тише, куда опаснее того, что кричит в уши. Тишина обманывает, расслабляет, а потом бьет точно в спину.

Получается включиться в работу. Даже разговариваю с дочерью по видеосвязи. И, судя по тому, что она очень весёлая — ей там хорошо.

— Ана, — зовёт меня начальник, когда я, положив документы на его стол, хочу уйти. — Ты торопишься?

Чувствую себя отвратительно. Потому что… Внешний вид у начальника прекрасный. Даже характер. Я ни разу не видела и не слышала, чтобы он крутил роман с кем-то из своих подчинённых или же просто плохо относился к ним. Даже сейчас, проявляя ко мне интерес, делает это очень вежливо и без нажима. А я… Мне плохо, когда я остаюсь с ним наедине. Брак по расчету — звучит так грязно и архаично. Но когда на кону безопасность твоего ребенка, вся мораль превращается в абстрактный бред, который не накормит и не защитит.

— Немного.

— Присаживайся. Не задержу сильно. Кофе?

— Хорошо.

Константин Александрович призывает секретаря, просит два кофе. Она, скользнув по мне взглядом, улыбается и уходит. А через пару минут возвращается с подносом. Ставит и уходит, мягко закрыв за собой дверь.

— Мы можем расписаться через три дня. Я поговорил со своим другом. Если хочешь подготовиться…

— Нет-нет, — перебиваю. — Пожалуйста… Никакого торжества. Просто распишемся и все.

Он не предлагает переехать к нему прямо сейчас. Я бы не отказалась, если честно. Но просить это от него — двойное лицемерие.

— Как скажешь, — кивает. — Ана, если что-то нужно — ты только скажи. Я же не знаю, что творится в твоей жизни. Особо ничего не рассказываешь. Имей в виду, что выслушаю и поддержу. Можешь на меня положиться.

— Спасибо, — улыбаюсь. — За все.

Да, я ему нравлюсь. Понимаю это по тому, как он разглядывает меня. Порой я даже ругаю себя, что не родилась уродкой. Не стали бы видеть во мне женщину… Держались бы как можно дальше.

Делаю глоток кофе, глядя на начальника.

— И, если честно, боюсь сказать что-то лишнее. Зная твой характер… — он усмехается. Откидывается на спинку кресла, разглядывает меня. — Ты можешь передумать в любой момент. А я этого не хочу. Может… — поджимает губы. Что-то хочет предложить, но сдерживает себя. — Может, нужны деньги?

— Нет, они у меня есть, Константин…

— Костя. Называй меня так.

— Хорошо, Костя. Я пойду…

Глава 12

Антон не задерживается. Бросив на нас очередной изучающий взгляд, уходит. Просто встает и уходит, оставив бокал с содержимым недопитым. Дверь ресторана за ним тихо закрывается, а я все сижу, впившись пальцами в край стола. Все внутри кричит, требует вскочить, броситься вдогонку, потребовать ответов. Но ноги словно вросли в пол. Это не паралич от страха, а холодный, трезвый расчет: бежать за ним, чтобы что? Что я ему скажу? Что спрошу? Я не имею ни малейшего представления!

— Ана? С тобой все в порядке? Ты белая, как полотно.

Голос Кости доносится сквозь гул в ушах. Я медленно перевожу на него взгляд, заставляю губы растянуться в подобие улыбки.

— Да… Просто… промелькнул человек, очень похожий на одного старого знакомого. Показалось.

Голос звучит чужим, но в то же время слишком ровным. Будто я его настраиваю, как музыкальный инструмент.

Костя смотрит на меня с легким сомнением, но не давит. Он слишком воспитан для этого. Не имеет привычки наезжать, расспрашивать, лезть в душу. Официант подходит принять заказ, и я, не глядя, указываю на первое, что вижу в меню. Мне все равно. Еда будет иметь вкус песка.

Мы говорим о пустяках. О работе, о погоде, о его собаке. Я киваю, улыбаюсь в нужных местах, а сама думаю только об одном: о взгляде Карпинского.

Он знает о дочери? Если да, то почему промолчал. Эта черта характера ему не свойственно. Антон разгром бы все вокруг, несмотря на то, что вокруг есть люди.

Значит, он не знает. Но к чему был тот взгляд, который все внутри меня перевернул наизнанку?

— Знаешь, о чем я подумал? — Костя откладывает вилку. — Насчет свадьбы. Мы можем сделать это максимально просто, как ты просила. Приходим в ЗАГС, два свидетеля, пять минут и все. Никаких лишних глаз. Не хочу, чтобы ты потом осталась недовольной. Пусть все будет так, как хочешь это ты.

Его слова возвращают меня в реальность. Слишком резко и болезненно.

— Да, — выдыхаю я. — Это идеально.

— Тогда послезавтра? Утром? Я всё согласую.

Я вижу перед собой хорошего человека. Красивого, успешного, надежного. И мне становится до тошноты стыдно. Опять. Не хочу думать об этом, но каждый раз мысль, что я использую его, меня уничтожает. Я прячусь за его широкой спиной, как трусливый заложник, который готов отдать всё за клочок безопасности.

Стоит ли? Может, до Антона дошли слухи? Может, он вернулся именно из-за этого? Чтобы… снова помочь нам?

— Послезавтра, — подтверждаю я. — Утром.

Внутри всё сжимается в холодный ком. Это правильное решение. Единственно возможное. Для дочки. Для нас. Но почему тогда это чувствуется как самое большое предательство по отношению к самой себе? Как будто я снова отдаю кому-то ключи от своей жизни, опять добровольно. И об этом сильно пожалею…

— Я рад, — он улыбается. Его улыбка такая искренняя, что мне хочется плакать. Потому что эти чувства не взаимны. От слова совсам. — Всё наладится, Ана. Я помогу.

Я верю ему. Верю, что он поможет. Но он не сможет помочь с тем, что происходит у меня внутри. С этой войной, которая снова объявлена. С тенью Антона, которая теперь снова имеет лицо и смотрит на меня со злой усмешкой из каждого темного угла.

Мы доедаем почти в молчании. Часто оглядываюсь в поисках Карпинского, но не вижу.

Когда Костя провожает меня до машины, я жду, что он будет настаивать на том, чтобы поехать со мной. Однако он, посмотрев на наручные часы, выдыхает.

— За мной приедет машина. Могу попросить отправиться к твоему адресу, а сам подвезу тебя.

— Нет, Костя, не утруждайся. Я сама…

Он, выдохнув, делает шаг ко мне и просто целует в щеку.

— Тогда… до завтра в офисе, — говорит он тихо. — Спокойной ночи.

Сажусь в машину, завожу двигатель. Остаюсь в темноте несколько минут, глядя в зеркало заднего вида, ожидая увидеть в нем силуэт Антона. Но там лишь пустая ночная улица, откуда проезжают автомобили.

И тишина. Обманчивая, за которой скрывается буря.

Припарковав авто у подъезда, не решаюсь выйти из автомобиля. Боюсь. И жалею…

Человек, который так упорно хотел увидеть Антона, сегодня увидел, но даже не стал подходить к нему.

Что я сейчас чувствую? Что я делаю? Не знаю…

В одном уверена точно: если в какой-то момент я считала, что схожу с ума, видя где попало Карпинского, теперь понимаю, что я действительно видела его! Это были не галлюцинации!

Оглянув двор еще раз, выхожу из машины и быстрыми шагами иду к двери. Едва открываю, как слышу за спиной мужской голос. Он звучит как гром среди ясного неба. Слишком знакомый…

— Настя!

Сердце стучит где-то в горле. В висках долбит от напряжения. Рука повисает в воздухе. Я, сделав вдох, разворачиваюсь и вижу перед собой Карпинского.

Он изменился. Похудел. На волосах появилась седина. Губы поджаты в тонкую полоску, которые я так отчетливо вижу, несмотря на отросшую бороду.

Я этих нюансов не заметила в ресторане. Потому что от волнения и неожиданности не знала, что делать и куда себя деть.

— Не ожидала тебя увидеть, — честно признаюсь. — Как дела, Антон?

Он не сводит взгляда. Смотрит на меня, склонив голову набок.

— Смотрю, ты как всегда, — усмехается уголками губ. — В своем репертуаре.

Не так я себе встречала нашу встречу спустя годы. А еще больше… Не так должен был начаться наш разговор.

— О чём ты? — недоумеваю.

— Опять начинаешь мутить с начальником, чтобы сливать информацию?

Его слова — как хлестать пощёчина. Заставляет меня дернуться как от удара. Лицо горит огнем, а в голове абсолютный раздрай.

— Ты зачем пришёл? — тяжело дышу от нахлынувших эмоций. Меня трясет как от мороза. — Чего хочешь, Карпинский? Опять перевернуть мою жизнь, а потом свалить? Нахрена, спрашиваю, вернулся? Не боишься, что моя проклятая любовь с тобой что-нибудь сделает?

Он сводит брови к переносице. А потом проводит ладонью по подбородку.

— Не лезь в неприятности, Настя. Ничем хорошим это не закончится.

— Как давно ты следишь за мной, — хочу убедиться точно, что предыдущие два раза я действительно видела его.

Глава 13

Я не помню, как поднимаюсь в квартиру. Помню только, как захлопываю дверь, поворачиваю ключ и медленно сползаю на пол. В ушах стоит звон, а в груди холодная и безразмерная пустота. Я не плачу. Слез нет. Есть только оглушающая тишина и осознание, что все мои худшие предположения оказываются правдой.

И самое страшное — он даже не пытается меня узнать. Он приходит не к той Насте, которую когда-то знал. Он приходит к своему старому врагу, к предательнице. К образу, который сам же и создает в своей голове.

Сон не приходит до самого утра. Я ворочаюсь, прислушиваюсь к каждому шороху за окном, вглядываюсь в узоры теней на потолке, ожидая снова увидеть его лицо. Мозг, разбуженный адреналином, отказывается отключаться, прокручивая одну и ту же пленку: его усмешку, его слова, его злость. И мой собственный провал. Я хочу быть сильной, а выхожу просто истеричкой, которая кричит на пустой улице.

Утром я выгляжу еще хуже, чем вчера. Глаза заплывшие, а под ними фиолетовые тени. Никакой тональный крем не скрывает эту разруху на лице. Я пью кофе, стоя у окна, и смотрю на двор. На то самое место, где он стоял вчера. Обычный асфальт, припаркованные машины. Ничего особенного. Но теперь это место отмечено в моем сознании красным крестом, как место катастрофы.

В офисе я двигаюсь на автопилоте. Отвечаю на вопросы, подписываю бумаги, киваю. Но внутри я просто вата. Каждые пять минут я ловлю себя на том, что смотрю в окно или на входную дверь, ожидая, что он снова появится, хотя умом понимаю, что это нереально. Наваждение, честное слово.

Костя заходит ко мне около одиннадцати. Смотрит на меня внимательно и хмурится. Ему не нравится, как я выгляжу. А мне не нравится этот взгляд. Сейчас он только вызывает раздражение.

— Ты точно в порядке? Вся напряжена.

— Не выспалась, — это не ложь, а урезанная версия правды. — Всё нормально.

Он не давит, просто кладет на край стола распечатку.

— Восемь утра, послезавтра. Всё организовано. Твои свидетели будут?

— Да, — киваю я, даже не раздумывая.

Нужно будет поговорить с Мариной и Лешей. Попросить их приехать. Слово «свидетели» режет слух. Как будто мы собираемся расследовать преступление, а не создавать семью. Пусть и фиктивную.

— Хочешь, возьмем отпуск? Поедем куда-нибудь на отдых? — предлагает он мягко.

Глядя на Костю, я с острой ясностью понимаю, что не могу. Не могу поехать с ним и делать вид, что у меня в жизни только радостное событие. Что за спиной у меня не стоит призрак человека, который ненавидит меня за то, чего я не делала. Опять Карпинский разрушил стену, за которой я пряталась, притворяясь сильной. Опять он превратился в хаос все мои чувства и планы.

— Костя, я… Думаю, лучше просто разойтись по своим делам. Мне нужно забрать дочку, обустроить её комнату у тебя… Нужно работать. Слишком много хлопот. Может потом как-нибудь. Спасибо за предложение. Я очень ценю.

Он молчит, изучая мое лицо.

— Как скажешь. Но предложение остается в силе. И помни, мой дом — это твой дом. Переезжай, когда захочешь. Даже сегодня.

«Твой дом». От этих слов становится не по себе. Его просторная квартира никогда не станет моим домом. Она станет укрытием. Бункером. И я благодарна ему за все. Но это не то же самое.

После ухода Кости я пытаюсь погрузиться в работу, но не выходит. Вместо отчетов я вижу перед собой глаза Карпинского. Злые, уставшие, с сединой у висков. Что с ним случилось за эти годы? Почему он поседел? От чего так ожесточился еще сильнее? И главное — зачем он возвращается, если не для меня? Его фраза «Не лезь в неприятности» звучит не как угроза, а как предупреждение. Но предупреждение о чем?

Ближе к вечеру я не выдерживаю и выхожу на улицу, под предлогом покупки кофе. Мне нужен воздух. Нужно убедиться, что мир все еще существует за пределами моего страха. Я иду по улице, сжимая телефон в руке, и чувствую себя абсолютно оголенным нервом. Каждый прохожий мужчина с похожей походкой или ростом заставляет сердце бешено колотиться.

Я жду бури, а получаю тишину, которая давит как железобетонная плита. Антон говорит свое и исчезает. Оставляет меня одну разбираться с последствиями. И это — самое жестокое, что он может сделать. Его характер ничуть не изменился за последние несколько лет. Он как был бульдозером, так им и остался.

Возвращаюсь в офис, сажусь за стол и таращусь в монитор. До конца рабочего дня остается час. Самый долгий час в моей жизни. Завтра днем будут подготовки к свадьбе. В офис я вряд ли приеду. А послезавтра моя жизнь разделится на «до» и «после» еще раз. И я до сих пор не знаю, станет ли это «после» спасением или просто другой формой тюрьмы.

Костя смотрит на меня с беспокойством, когда мы сталкиваемся у лифта

— Я тебя отвезу. Не стоит ехать одной в таком состоянии.

— Со мной всё в порядке, — говорю я, и с удивлением ловлю себя на мысли, что это почти правда. — Мне нужно немного побыть одной. Просто подышать.

Он хочет что-то сказать,но видит моё упрямство и лишь вздыхает.

— Хорошо. Но телефон всегда при тебе? Отвечай на мои звонки вовремя. Пожалуйста, — добавляет после короткой паузы.

— Хорошо, — улыбаюсь я ему. На этот раз улыбка получается менее натянутой. — Спасибо, Костя. За всё.

— Я отправлю тебе деньги. Завтра сюда не приезжай. Решай все вопросы, ладно? И, если надо составить компанию…

— Сама справлюсь. Ещё раз спасибо.

Выходим из здания одновременно. Сажусь в машину, завожу двигатель и несколько минут просто сижу, прислушиваясь к себе. И обнаруживаю потрясающую вещь.

Больше нет страха.

Тот ком ледяного ужаса, что сидел в груди последние несколько дней, исчез. Растворился. Я вспоминаю о Семене, о его звонках, о его манипуляциях — и чувствую лишь легкое раздражение, как от назойливой мухи. Его власть над моими нервами испарилась в ту же секунду, когда на сцене появился настоящий игрок. Рядом с ураганом по имени Антон Карпинский все Семены этого мира вдруг превратились в жалких клоунов.

Глава 14

Решаю всё-таки дойти до магазина пешком. Нужно проветрить голову, развеять это странное оцепенение, в которое меня ввергла встреча с Антоном. Натягиваю куртку, выхожу и направляюсь по знакомому маршруту.

И снова ловлю себя на том, что оглядываюсь. Но это не прежний, судорожный взгляд загнанной ланки. Это спокойный, почти аналитический осмотр территории. Я ищу не угрозу, а Антона. И от этого осознания становится одновременно и спокойно, и тревожно. Страх перед призраками Семена испарился, потому что в моей жизни появилась настоящая, осязаемая опасность в лице Карпинского. Мой мозг, перегруженный мелкими манипуляциями, наконец-то получил дело по своей специализации — выживание в условиях серьезного кризиса.

Я иду, спиной чувствуя чей-то взгляд. Это не паранойя — это обострившееся после вчерашнего шестое чувство. Кожа на затылке слегка покалывает. Я замедляю шаг, резко оборачиваюсь — тротуар пуст. Машины у обочины, припаркованные в ряд, стоят с потушенными фарами. Кто-то очень хорош в этом. Или мне всё это кажется, и я просто не могу выбросить Антона из головы, проецируя его образ на пустоту?

В магазине набираю продукты на автомате, почти не глядя. Мозг продолжает работать, раскладывая по полочкам новые данные. Если это Антон, то зачем такая игра? Он всегда действовал прямо: вломился бы в квартиру, поставил бы к стенке, потребовал ответов. Слежка, создание ощущения присутствия — это не его почерк. Это чей-то другой.

И еще… Он изменился тех, кто любит заранее анализировать каждую информацию. Неужели не знает, что у меня есть дочь? Это же нереально. Тем более, если узнать дату ее рождения, сложить два плюс два, можно сразу догадаться, от кого она. Почему он молчит? Ни разу не заговорил о ней…

С пакетами в руках выхожу на улицу. Мне нужно перейти дорогу. Подхожу к краю тротуара, смотрю налево — пусто. Делаю шаг на проезжую часть.

И в этот миг откуда ни возьмись, из-за угла соседнего здания, с полностью выключенными фарами, вырывается темный внедорожник. Он не сигналит. Он не сбрасывает скорость. Просто несется прямо на меня с такой скоростью, что у меня не остается времени на крик. Только на инстинктивный рывок назад.

Я отскакиваю, спотыкаюсь о бордюр и падаю на тротуар, роняя пакеты. Автомобиль проносится в сантиметрах от меня, и лишь тогда, уже удаляясь, водитель включает фары. Я не успеваю разглядеть ни номер, ни модель — только темный, умышленно грязный кузов.

Сердце колотится. Отдышаться не могу, но это не главное. Главное — леденящая мысль, которая пронзает мозг, как удар током.

Это не случайность.

Водитель не отвлекся. Он не выезжал из-за поворота вслепую. Он ждал. Он видел меня. И он нажал на газ именно в тот момент, когда я ступила на дорогу. Слишком идеальное время. Слишком точный расчет.

Я поднимаюсь, отряхиваюсь, собираю рассыпавшиеся по асфальту продукты дрожащими руками. Но внутри меня уже не дрожь. Внутри — холодная, кристальная ярость и абсолютная ясность.

Антон был прав. Игра не закончилась. Она только сменила уровень.

Угроза никуда не делась. Она просто сменила аватарку. Из мелкого пакостника Семена она превратилась в кого-то, кто готов на убийство.

Стою на тротуаре и медленно провожу взглядом по темным окнам окружающих домов. Кто-то только что попытался меня убить. И этот кто-то, возможно, все еще наблюдает, чтобы оценить результат.

Больше я не чувствую его присутствия кожей. Теперь я знаю его наверняка. И это знание куда страшнее любого ощущения. Потому что страх перед призраком прошел. Началась война с реальным, невидимым врагом по имени Семен.

Домой иду быстрым шагом, не оглядываясь. Теперь каждый звук, каждый скрип шин — не потенциальная угроза, а доказательство. Доказательство того, что я стала мишенью. Холодный расчет вытесняет остатки паники. Машина не случайная. Удар был точным и без фар. Это предупреждение. Или первая, неудачная попытка покушения на мою жизнь.

Подхожу к подъезду, где идет драка. Куча парней, крики, мат. Кто-то кого-то за что-то «мочит». В другой ситуации я бы обошла стороной или вызвала полицию. Сейчас же вижу в этом лишь шум, ширму. Идеальный фон, чтобы скрыть одинокий выстрел или крик о помощи.

Боже… О чем я вообще думаю?

Прокатываюсь к двери, пока они увлечены разборкой, и проскальзываю внутрь. Сердце все равно колотится, но уже по другой причине. Они настоящие? Или часть спектакля, чтобы загнать меня в ловушку у входа?

Поднимаюсь к себе, запираюсь на все замки. Шум с улицы не стихает больше часа. Стою у окна, смотрю в щель между шторами. Ничего не видно, только слышны возгласы и ругань. Слишком долго для бытовой драки. Слишком театрально. И самое странное… Почему никто не вызывает ментов?

Раскладываю продукты в холодильник на автомате. Руки делают свое дело, а голова болит от мыслей, которые не дают покоя.

Выпиваю стакан чая, однако он не согревает. Внутри все тот же лед. Иду спать, прекрасно понимая, что это самообман. Сон не придет.

Но я очень стараюсь. Иначе сойду с ума. Отправлять Надюшу с Мариной и Лешей было не очень хорошей идеей. Я буквально схожу с ума. А если бы они были рядом… Не боялась бы так сильно.

В момент, когда я потихоньку вырубаюсь, звонит телефон. Неизвестный номер. Первая мысль — Семен. Игнорирую. Но звонок повторяется. Снова и снова. Настойчиво, без пауз. Это уже не его почерк. Он любит давить с паузами, играть в кошки-мышки.

Может, Антон? Только зачем?

Беру трубку, не говоря ни слова. Только дыхание в трубку.

— Настя.

Голос. Его голос. Низкий, сдавленный. В нем нет ни злости, ни усмешки. Только тяжелая усталость.

Мое сердце замирает, а потом срывается в бешеный галоп. Не от страха. От чего-то другого.

Если у меня был хотя бы маленький шанс уснуть, то теперь его нет совсем.

— Что тебе надо? Ты разве не все сказал?

— Настя, — повторяет с нажимом. — Почему ты не выходишь за отца своего ребенка? Почему?

Глава 15

— Выложи уже, — требую я, глядя, как Павел медленно разбирает кейс с оборудованием. От его спокойствия меня подташнивает.

— Тот человек сбежал, — он щелкает замком. — Чистая работа. Ни отпечатков, ни следов. Наемник.

— Чьих рук дело? — встаю, подхожу к окну. Во дворе темно и пусто. Как и в моей груди. Пусто и черно.

Примерно догадываюсь, конечно, но есть вероятность, что у будущего мужа Насти есть враги, кто нашел его слабое место и пытается бить именно туда. Хреново иметь успешный бизнес — тогда и врагов слишком много.

— Круг широк. Все, кого ты отправил за решетку. Но почерк… — Паха делает паузу, доставая сигарету. — Семен. Чувствуется его мелкая, мстительная рука.

Та мразь, что годами преследовал Настю, не может успокоиться. Зря я тогда не пошел до конца. Надо было уничтожить его раз и навсегда. Из пакостника он превращается в убийцу.

— Найди его, — поворачиваюсь к Павлу. — Найди и привези. Я с ним поговорю. Лично. Я ему горло перегрызу, честное слово.

Павел кидает на стол папку. Сажусь за стол, забираю. Данные про будущего мужа Насти.

Дура. Не пойму, что она задумала.

— С Семеном понятно. Найду — окей, будет как ты просишь. Но информацию про дочь Насти изучи. Она отправила девчонку с отцом и Мариной. Уже несколько дней прошло. Но меня больше интересует другое… Думаю, ты и сам знаешь, что именно.

Потому что готовится к свадьбе. Наверное не хочет, чтобы дочь присутствовала. Почему? Почему она не выходит за того, кто отец ее ребенка? За тот Алексея? Почему выбирает какого-то прогоревшего бизнесмена?

— Почему не за отца ребенка? — спрашиваю вслух, больше себя, чем Павла.

Паха лишь пожимает плечами, оставляя меня наедине с тяжелыми мыслями. Я достаю из сейфа фотографию. Где изображена дочь Насти.

Каждый раз, глядя на снимок, чувствую тупую боль. Она могла бы быть моей. Должна была. Но Настя выбрала другого.

В сотый раз вглядываюсь в черты. Курносый нос. Упрямый подбородок.

— Черт!

Что-то щелкает в мозгу. Я всегда видел в ней Настю. А сейчас… Сейчас вижу себя. Тот же разрез глаз. Та же линия бровей. Та же яма на щеке.

Сердце начинает биться чаще. Лихорадочно вспоминаю дату рождения. Потом смотрю на бумагу. Отсчитываю месяцы… Меньше девяти… То есть Настя была беременна на тот момент, когда уходила.

Неужели? Неужели она моя?

Мысль обжигает. Если это так… Она изначально все так накрутила, что никакого сомнения в ее предательстве не осталось. А теперь снова… Отдает мою дочь под опеку чужого мужчины. Как это сделала несколько лет назад.

Ярость поднимается комом в горле. Глубокая и слепая. Хватаю телефон. Пальцы сами набирают ее номер.

Трубку поднимает не сразу. Уже поднимаюсь, чтобы поехать к ней, как слышу ее сонное дыхание.

— Настя.

— Что тебе надо? Ты разве не все сказал? — ее голос колючий, как лед.

Вопрос вырывается сам, сырой и больной.

— Настя, — повторяю, заставляя себя говорить четко. — Почему ты не выходишь за отца своего ребенка? Почему?

Она молчит секунду. В этой тишине рушатся последние надежды.

— Это совершенно не твоё дело. Не звони мне. Не надо. Ты сделал свой выбор несколько лет назад. Я хотела остаться. Очень хотела! Готова была на все, но ты… Отказался! Отправил меня далеко. И да, я начала жить заново. С чистого листа. Тебе нет места рядом со мной.

Каждое слово — как нож. Потому что это правда. Я отказался. Я отправил ее. Чтобы спасти. А в итоге потерял все. На тот момент другого выхода не было. Настя долго приходила в себя после получения выстрелов. Слишком долго. Никогда не признавались себе, но… Тогда я боялся потерять ее навсегда.

— Скажи, что она не моя, Настя. Иначе…

— Иначе, что?

Закрываю глаза. Вижу кукольное лицо дочери. Её улыбку, глаза.

— Убью, Настя. Убью, слышишь?

— Живи своей жизнью, Антон. Возвращайся туда, откуда приехал. Разговаривать нам ни о чем, слышишь?

Она отключается. А я бью кулаком в стену. Гипс крошится. Боль в костяшках притупленная.

Главная боль — внутри. И я сам ее создал.

Настя не стала отрицать. А это значит, я прав.

Охренеть. Ведь я это дело так не оставлю. Она должна была мне сообщить. Была обязана! Потому что это мой ребенок тоже.

Су-у-ука…

Слова «моя дочь» всю ночь бьются в висках навязчивым, бешеным ритмом. Моя. Моя кровь. А Настя… Настя все это время молчала. И сейчас отдает ее в чужие руки.

Не могу сидеть сложа руки. Эта мысль съедает меня изнутри, как кислота. Не сплю всю ночь, пропуская через себя тонны информации по Семену, жениху Насти. По всем ниткам, что могут вести к ним. Каждые пятнадцать минут я ловлю себя на том, что снова смотрю на ту фотографию. Моя дочь.

Снова подступает слепая ярость, смешанная с каким-то щемящим, непривычным чувством. Нежность? Страх? Не могу определить.

К утру терпение лопается. Я не могу больше ждать отчетов от Павла. Не могу сидеть в четырех стенах с дебильными мыслями. Нужно движение. Действие. Хочу увидеть ее. Увидеть их.

Еду к дому Насти на рассвете. Останавливаюсь в паре кварталов, в тени деревьев, откуда виден ее подъезд. Не знаю, что буду делать, когда она выйдет. Дочери нет в городе. Её я вряд ли смогу увидеть, посмотреть в глаза. Но… С Настей поговорить надо. Пусть мне в лицо скажет, что я ошибаюсь. Пусть, сука, будет отрицать, иначе я сам превращусь ее жизнь в ад.

Часы тянутся медленно. Город просыпается, люди идут на работу, а я сижу в машине и курю одну сигарету за другой, чувствуя себя последним подонком. Но сдвинуться с места не могу.

И вот, ближе к восьми, к подъезду подъезжает знакомая машина — она принадлежит Алексею.

Сначала выходит он, а потом Марина. Следом… Моя дочь.

Маленькая, в ярко-розовой куртке, со смешными хвостами-поросятами. Она что-то оживленно рассказывает, размахивая руками, и смеется. И этот смех… он прожигает стекло и добирается прямо до меня.

Глава 16

Слышу шаги на лестнице, детский смех и пригушенные голоса. Мое сердце замирает от предвкушения скорее увидеть свою малышку. Бросаюсь к двери, распахиваю ее, не дав им возможности достать ключи. Сразу вижу свою девочку. Вся розовая от утренней прохлады, глаза сияют.

— Мамочка!

— Солнышко мое!

Прижимаю ее к себе так крепко, что она пищит от восторга. Целую волосы, щеки, вдыхаю этот единственный запах — детства и нежности. В эти секунды весь мир с угрозами и проблемами отступает. Не думаю ни о чем, кроме нее.

— Заходите, заходите, я завтрак приготовила, — обращаюсь к Марине и Лёше, но Надю из объятий не выпускаю.

Заходим на кухню, где пахнет кофе и свежей выпечкой. Но атмосфера сразу странная. Марина пытается шутить, расспрашивать Надю о поездке, однако улыбка у нее напряженная. А Лёша… Молча садится на стул. Поза закрытая, взгляд уперся в стол.

— Кофе, Лёш? — предлагаю, стараясь звучать спокойно. Я волюнуюсь. Не знаю, почему, но ужасно переживаю, потому что он однозначно не одобряет мой выбор.

— Нет, спасибо. Мне нужно ехать, — поднимается, даже не взглянув на меня. — Дела. Потом как-нибудь…

Похолодание в голосе режет по живому. Переглядываюсь с Мариной, на что она лишь пожимает плечами.

— Я тебя провожу, — говорю и следую за ним в коридор, чувствуя, как горло сжимает тревога.

Он натягивает куртку, повернувшись ко мне спиной.

— Лёша, что случилось? Почему обижаешься? — спрашиваю тихо, чтобы дочка не слышали.

Он резко оборачивается. Лицо, обычно доброе, сейчас искажено гневом и разочарованием.

— Обижаюсь? Настя, я в ярости! Ты с ума сошла? Нахрена связывать себя с этим… этим левым человеком? С каким-то бизнесменом, который, в случае проблем, выберет не тебя и не твою дочь, а бизнес? Ты вообще головой думаешь?

Его слова бьют точно в цель. Потому что я сама себе эти вопросы задаю. Раздрай внутри разрывает меня на части. Но на данный момент я не могу отступить. Ни от Семена, ни от Антона я ничего хорошего не жду. Конечно, была бы рада, ечли Карпинский вел себя по-человечески, однако он выбрал тот же путь, что несколько лет назад.

— Выбора нет, Лёш. Не можем мы бесконечно бегать. Здесь работа, жилье, какая-то стабильность. Надя в сад ходит. Начинать с нуля в другом городе… Это же ад. Опять.

— Ад? — усмехается он. В его усмешке столько боли. — А это что, по-твоему, не ад? Выйти замуж по расчету? Свою жизнь и жизнь ребенка в руки чужого дядьки отдать? Да я лучше на трех работах горбатиться буду, но вас обеих отсюда вытащу! Это лучше, чем так!

И он прав. Чертовски прав. Его логика кристально чиста и правильна. Бежать. Спасаться. Тиxую гавань искать подальше ото всех Семенов, Антонов и Константинов. Разумно и безопасно.

Но почему-то внутри все сопротивляется. Не из-за Кости. Не из-за работы. Из-за Антона. Потому что бегство сейчас — все равно ни к чему хорошему не приведёт. Он знает о дочери. Просто так нас не отпустит. И что дальше? Я же знаю его характер! Знаю, какой он упертый. Он найдет нас. Я уверена. И тогда его ярость будет в сто раз сильнее.

— Не все так просто решить, — голос звучит слишком устало. — Ты не всю ситуацию понимаешь.

— Понимаю! — вспыхивает Леша. — Понимаю, что совершаешь огромную ошибку! Я не собираюсь быть свидетелем всего этого… бреда! В прямом смысле. Слышишь, Настя? На твоей дурацкой свадьбе свидетелем не буду!

Поворачивается и хватается за ручку двери. Его слова — последний, оглушающий удар.

— Лёша… — пытаюсь найти что-то, что остановит его, объяснит, но в голове пусто. Только паника.

— Решай свои проблемы сама. Раз такая умная.

Дверь захлопывается. Остаюсь одна в тишине коридора, прислонившись лбом к прохладному косяку. Давление со всех сторон становится физическим. Чувствую его тяжесть на плечах и груди. Лёша, который всегда был опорой, теперь отвернулся. Антон, который ненавидит и преследует. Костя, за которого я должна выйти... И Семен — невидимая угроза. Он намерен причинить мне вред. И он не остановится.

Закрываю глаза. Одиночество в такой момент — самое страшное. Кажется, весь мир ополчился против меня, и нет ни одного человека, кто бы просто обнял и сказал: «Я с тобой, справимся». Все либо требуют, либо осуждают, либо угрожают.

С кухни доносится смех Нади. Только он пробивается сквозь эту давящую тишину. Заставляет меня сделать глубокий, прерывистый вдох и глаза открыть.

Неважно, кто против. Неважно, как тяжело. Права сломаться у меня нет. Потому что там, на кухне, сидит мое единственное «за». Даже если придется пройти через ад.

Мне кажется, узоры моя жизнь всегда была адом. Просто я не хотела это признавать… А сейчас признаю. С восемнадцать лет я кручусь как мыль в колесе… Постоянно боюсь кого-то потерять. Теперь так же. Ничего особо не изменилось.

Возвращаюсь на кухню. Ноги будто свинцом налиты. Телефон на столешнице издает короткий сигнал — смс от банка. Пришла приличная сумма. Это Костя. Сегодня будет тяжелый день. Нужно ехать в торговый центр, выбирать никому не нужный белый наряд.

Выдыхаю. Воздух выходит слишком тяжело, будто я только что пробежала марафон. Опускаюсь на стул, устало тру переносицу. Пальцы сами сжимаются в кулаки от бессилия.

Смотрю на Марину. Она молчит. Доедает омлет, но по напряженной спине видно — слова так и рвутся наружу.

— Ты тоже будешь учить уму-разуму? — спрашиваю. Мне не хватает воздуха. Голова ужасно болит от напряжения. Я толком не спала даже. А теперь надо подняться и ехать в торговый центр.

Марина качает головой, отодвигает тарелку.

— Не буду, конечно. Тебе виднее. Но я тоже не особо рада твоему решению, — говорит тихо. В ее глазах не осуждение, а тревога. Такая знакомая, такая горькая.

И снова этот предательский ком в горле. Она не злится, как Лёша. Она боится за меня.

Проходит полчаса тягостного молчания. Двигаюсь на автомате. Поднимаюсь, иду в спальню, меняю спортивный костюм на джинсы и свитер. Потом помогаю переодеться Наде. Она щебечет, радуется поездке в магазин, не подозревая, какой ценой дается эта «покупка платья».

Глава 17

Наблюдаю за подъездом из машины, стоящей в тени деревьев. Вот Настя выходит с дочерью, помогает ей устроиться в детском кресле на заднем сиденье. Девочка что-то оживленно рассказывает, размахивая руками, и Настя на мгновение забывает о своей озабоченности, улыбаясь ей. Эта картина вызывает во мне странное, двойственное чувство — острую, почти физическую нежность к ребенку и холодную ярость к женщине, которая все эти годы скрывала ее от меня.

Они выезжают, и я с выдержанной паузой начинаю движение, органично встраиваясь в поток. Мое внимание полностью сфокусировано на их автомобиле, мозг анализирует дорожную обстановку с автоматической точностью. Первостепенная задача — обеспечить их безопасность по пути до детского сада, куда они вероятно едут, оставаясь при этом в тени.

Однако через несколько поворотов моя бдительность фиксирует аномалию. Серая Toyota, ничем не примечательная, повторяет все наши маневры с методичной точностью, сохраняя постоянную дистанцию. Это уже не совпадение, а профессиональное преследование.

Я активирую громкую связь, не сводя глаз с дороги.

— Пах, будь на связи. У объекта «роза» появился «хвост». Серая Toyota, государственный номер… Проверяй».

Пока он работает с базой данных, я оцениваю ситуацию. Если это Семен, он действует нагло и прямолинейно, что не в его стиле. Скорее, это работа наемников. Тех людей, что стоят за спиной того ублюдка. Не пойму, чего они добиваются. Но, сука, как только его найду — придушу. Надо было это сделать еще годы назад…

Хотя… Если бы не он, если бы не его авторизация, я, наверное, до сих пор не знал бы, что у меня существует дочь.

Голос Павла в динамике подтверждает мои опасения:

– Машина числится в угоне. Будь аккуратен, Антон.

Принятие решения занимает у меня менее секунды. Любой риск для ребенка исключен.

— Поднимай своих. Организуйте их задержание на развязке у Ленинского проспекта. Идеально — инсценировать ДТП без пострадавших. Мне нужны эти люди в целости и сохранности для беседы, Паха. Нужно выйти на Семена. Меня достало играть в кошки мышки. Хочу вернуться в Москву.

— Так говоришь, будто уже уговорил Настю и дочь, — усмехается друг. — Не думаю, что они будут в восторге от этих новостей.

— Ты голову не забивай. Я сам решу этот вопрос.

Как — еще не знаю. Но решу. Увезу с собой. И плевать, что там скажет Настя. Они будут рядом. Перед моими глазами. Чтобы никто не смелости к ним прикасаться.

Плавно сокращаю дистанцию, занимая позицию, которая позволяет мне в любой момент блокировать серую Toyotа в случае ее резкого маневра в сторону машины Насти. Мое дыхание ровное, руки спокойно лежат на руле, но все тело напряжено как пружина. Они не должны даже понять, что их раскрыли, пока не окажутся в багажнике у моих ребят.

Преследователи, почувствовав изменение дистанции или получив предупреждение от своего наблюдателя, внезапно включают поворотник и на следующем съезде резко уходят с трассы, быстро растворяясь в городском потоке. Профессионалы. Поняли, что их вычислили, и отступили, чтобы избежать провала.

Я не преследую их. Этим займутся люди Павла. Моя задача сейчас — убедиться, что Настя с дочерью благополучно добираются до цели. Я снова растворяюсь в потоке, продолжая следовать за их машиной, но теперь мой внутренний фокус смещается.

Если Настя думает, что делает верный шаг, выйдя замуж за своего начальника… Она глубоко ошибается. Несмотря на его постоянно спокойный вид, у него кучу врагов, которые ищут нужное место для удара. И если раньше не было такого места, то теперь будет — Настя и ее дочь.

Нахрена впутывать чужих людей в свои проблемы? Зачем ставить их под удар? Мужик совершенно не думает головой, потому что ему совершенно плевать, как на свою подчиненную, так и на ее ребенка. Свадьба с тем Константином из абсурдной затеи Насти превращается в смертельно опасную авантюру, в которую вовлечен мой ребенок. И я не позволю этому случиться.

Машина Насти, вопреки всем моим логическим построениям, поворачивает не в сторону детского сада, а на парковку крупного торгового центра. Во мне мгновенно вспыхивает раздражение, смешанное с недоумением. Какие могут быть шопинг-туры, когда за тобой только что устроили настоящую охоту? Когда за тобой гонится психопат по имени Семен, который готов шею свернуть? Неужели она настолько безрассудна?

Паркуюсь в нескольких рядах от них, наблюдая, как она выводит дочь из машины и направляется ко входу. Следую за ним. Уж очень интересно, что происходит и какого чёрта она сюда примчалась. Надеюсь, я не сорвусь с катушек окончательно, потому что миг эмоции дается с огромным трудом.

Они заходят в большой магазин свадебных нарядов. Я останавливаюсь у входа, за стойкой с галстуками, и наблюдаю. Настя медленно проходит вдоль рядов. Ее взгляд скользит по белым платьям. Она не просто рассматривает их — она изучает, иногда останавливаясь и проводя рукой по ткани.

Охренеть! Она выбирает себе платье на свадьбу. Только этого не хватало!

Внутри все мгновенно закипает. Будто мне в глотку вылили крутой кипяток. Слепая и неконтролируемая ярость сжимает горло. После всего, что произошло… После угроз, после сегодняшней погони, она продолжает упрямо двигаться по этому идиотскому плану. Она не просто рискует собой — она осознанно ведет нашу дочь под венец к чужому, ненадежному мужчине, в самый эпицентр опасности, которую я каждый день вижу своими глазами.

Неужели не понимает?

Дура!

Подойти к ней — значит взорваться, наговорить лишнего, окончательно разрушить все хрупкие мосты. Нужно взять себя в руки. Действовать с холодной головой.

Они выходят из того магазина. Настя, видя подавленное лицо дочери, ведет ее в соседний детский отдел, полный игрушек. Дочка сразу оживляется. Ее внимание приковывает витрина с куклами. Она полностью поглощена их разглядыванием, отойдя от матери на несколько шагов.

Именно этот момент я и ждал. Пока ребенок увлечен, а Настя на секунду отвлеклась, глядя на телефон, я делаю несколько решительных шагов и оказываюсь рядом с ней. Мой голос звучит тихо, но с таким ледяным спокойствием, которое дается мне огромным усилием воли: