Бескрылая в Академии Драконов. Книга вторая

1

— Пс. Кристен.

— Мммннн… — я отмахиваюсь от надоедливого звука, похожего на комариное пищание, только настойчивее и глубже. Зарываюсь лицом во что-то мягкое. Пахнет кожей, оружейной смазкой, легким дымом и… дорогим мылом с хвойной горьковатой ноткой. Странная, но успокаивающая комбинация.

— Крииииистен…

— Отвали, я сплю, — бубню я сквозь сон, пытаясь ухватиться за обрывки кошмара. Там я бегу по скользким камням, за спиной плетутся цепкие тени, а из моей руки выскальзывает чья-то холодная, безжизненная ладонь. Чувство вины, острое и колющее, пронзает меня даже во сне.

— Крииииииииис…

— Да что ты хочешь, черт возьми?! — рычу я, резко открывая глаза. Ярость мгновенно испаряется, сменяясь леденящим ужасом.

Я замираю.

Прямо перед моим лицом, в сантиметре от носа, парит… морда.

Нет, не так.

Морда.

Гигантская, размером с лошадиную голову. Она полупрозрачная, словно соткана из лазурной дымки, и переливается перламутром. Сквозь ее призрачную плоть ясно видна стена. Но больше всего меня парализует от вида двух огромных, светящихся золотистых глаза с вертикальными зрачками, которые пристально, без моргания, смотрят на меня. В них — бездонная, нечеловеческая любознательность.

— Аааа!!! — вопль, дикий и леденящий, вырывается из меня сам по себе, против воли. Совершенно негероический, на грани истерики.

— Да не вопи же ты так, — раздается голос. Глуховатый, будто доносящийся из-под воды или из другой комнаты, но до боли, до мурашек знакомый. — Оглохнуть можно.

Инстинктивно я хватаю первую попавшуюся вещь — ту самую мягкую подушку, в которую только что сопела, — и изо всех сил швыряю ее в жуткую призрачную голову. Подушка бесшумно пролетает насквозь, не встретив ни малейшего сопротивления, и падает на пол.

— Что за херня?! — выдыхаю я, отползая к изголовью кровати, пока спина не упирается в холодную стену. Сердце колотится где-то в горле, перехватывая дыхание. Ладони становятся влажными. — Ты… что ты за тварь?

— Тварью меня, конечно, ещё никто не называл, — в этом «голосе», идущем будто бы прямо из головы, явственно слышится театральная укоризна. И в этих интонациях, в этой ядовито-спокойной манере, я с растущим ужасом узнаю…

— Х… Ховарт? — мой собственный голос звучит слабо и неуверенно.

— Узнала таки, — парящая драконья морда будто улыбается, обнажая ряд призрачных, но оттого не менее впечатляющих и острых клыков. Зрелище сюрреалистичное и жутковатое.

Я, не раздумывая, хватаю вторую подушку и снова швыряю в него. Результат тот же — подушка падает на пол, а призрак даже не шелохнулся.

— Да, это я. И не обязательно кидаться подушками. Бесполезно, как ты уже могла заметить.

— Ты же… умер! — голос срывается, предательски дрожит. Память услужливо подкидывает картинки, от которых сводит желудок: его тело, тяжелое и безжизненное, у меня на руках. Алая, еще теплая кровь, липкая на моих пальцах. Его последний, прерывистый выдох. — Прямо у меня на руках! Я держала тебя… Мне это всё приснилось, что ли?

Мне отчаянно хочется в это верить.

— Нет, — его «голос» теряет ироничные нотки, становясь плоским, тяжелым, как надгробная плита. — Это был не сон. Я действительно погиб.

— Тогда… что это? — я снова указываю на него дрожащим пальцем, не в силах отвести взгляд от светящихся глаз. — Твой призрак решил вечно ходить за мной по пятам? Даже после смерти ты неугомонный извращенец! — вкладываю в слова всю накопившуюся боль и злость.

— Во-первых, оскорбления тоже проходят сквозь меня, не оставляя и царапины. Привыкай. А во-вторых, — он делает паузу, явно наслаждаясь драматизмом момента, и его бирюзовые глаза сужаются в щелочки, — это ты сама меня призвала.

Я замираю с открытым ртом, чувствуя, как почва уходит из-под ног.

— Я? Когда? Я ничего такого не делала! — отрицаю я, но где-то глубоко внутри уже шевелится холодный червячок сомнения.

— А вот и делала, раз я здесь. Так что поздравляю, — в его голосе снова появляется знакомый язвительный оттенок. — Теперь я твой фамильяр. Немногие могут похвастаться, что у них в компаньонах целый дракон. Пусть и в несколько… эфирной форме.

Я перевариваю эту информацию. Мозг отказывается верить, буквально упирается в очевидное. — Немногие? Это кто ещё, кроме меня? — спрашиваю я, больше из отчаяния, чем из любопытства. Может, есть какой-то клуб таких же несчастных, где учат жить с призрачным насекомым-переростком в голове.

— Пока что… только ты, — он чуть горделиво выпрямляет шею, и его полупрозрачный загривок переливается в утреннем свете. В этом жесте столько былого достоинства, что становится почти смешно.

— Проклятье… — стону я, падая спиной на подушки, которые теперь кажутся подозрительно мягкими и дорогими. В ушах звенит тишина, нарушаемая лишь призрачным мерцанием его формы.

Вот что имела в виду Кристен, говоря про «необычный вариант» и «менее одиноко». Эвфемизмы такого уровня должны быть внесены в учебники по дипломатии.

«Убила бы», — мелькает у меня в голове ядовитая, отчаянная мысль.

Лежу, уставившись в балки на потолке, и пытаюсь собрать себя по кусочкам. События вчерашнего вечера всплывают обрывочно: темный лес, запах крови, спокойное лицо Брендона. И вот итог.

— А почему ты так… выглядишь? — осторожно спрашиваю я, поворачивая голову к нему. Мысль о том, что за мной до скончания веков будет бродить призрачный дракон размером с теленка, вызывает приступ клаустрофобии. — Неужели теперь всегда так?

— К несчастью, моя человеческая форма утрачена безвозвратно, — его «голос» звучит отстраненно, как будто он констатирует погодный факт. — Это… цена, которую я заплатил. А такой облик — прямое следствие моего нынешнего состояния. Нежить, привязанная к живому носителю, редко бывает материальной. Привыкай к шику и блеску.

— Ты… ты говорил с ней? — внезапно осеняет меня. Сердце замирает от новой догадки.

— С кем? — его светящиеся глаза сужаются от любопытства.