Бессердечный

I

Беспроглядные пасмурные серые тучи уже как целую неделю застыли на небе без всякого движения. Влажные туманы, окутывающие улицы, в Тэнебрисе никого не удивляют со времен основания. Солнечные же деньки сродни Новому году, такое же счастливое и нечастое событие. Это лето, как, впрочем, и всякое другое, было похоже на осень, – такое же дождливое, меланхоличное и серое. На улицах не встретишь радостное или даже улыбающееся лицо. Старожилы городка спокойно доживают свой век, а молодежь находится в постоянных поисках какого-нибудь занятия. Только вот век все никак не доживается, а занятия все не находятся. И так продолжается из года в год. Тэнебрис, как город, однажды основался, разросся и остановился в своем нынешнем виде, уже давно ничего нового не строилось и не менялось. Скука завладела всем в городе. Однако, есть те, кто оказался способен с ней бороться.

На главной улице Тэнебриса проживают родовитые и знатные семьи. Вот где жизнь кипит ключом. Каждый день в каком-то из шестнадцати домов случается повод устроить бал, званый вечер, банкет, встречу клуба и массу других мероприятий. Только двери восьмого дома закрыты для любых посещений и торжеств, но об этом еще предстоит рассказать.

К слову, посещать торжества богатеев могут только такие же богатеи, простой народ, разумеется, к таким увеселениям не пускали. Кто-то с этим смирился, а кто-то продолжал искать все более и более изощренные способы тайного проникновения. В прочем это редко кому-то удавалось, но надежда, как говориться, умирает последней. Поэтому в отместку за такую элитарность, остальные граждане Тэнебриса, не проживающие ни в одном из шестнадцати домов, прозвали главную улицу улицей «Толстых карманов». Так теперь она и зовется уже какое десятилетие. Настоящее название давно поросло архивной пылью, но восстанавливать его никому не было нужно. Даже толстым карманам.

Сегодняшним вечером как раз намечался званый вечер в одном из особняков улицы, в четырнадцатом. В нем проживает премилое семейство Даминых. Празднество организовывалось в честь предстоящей помолвки одной из трех дочерей. Удивительно, что у каждого такого вечера всегда был какой-то повод. Неужели у богачей столь насыщенная жизнь? Уже с самого утра весь Тэнебрис знал о помолвке у Даминых. Знал ли об этом сам жених, правда, неизвестно. Но какое это имеет значение, когда снова намечаются горы всевозможных угощений, вина и шампанского? Приготовления к торжеству кипели у всех, даже у тех, кто на него, в общем-то, и не собирался. Странный все-таки этот город, Тэнебрис. Не поймешь, люди то умирают от скуки, то радуются мероприятиям, на которые не приглашены.

К семи часам вечера в дом Даминых начали съезжаться гости. Экипажи не находили себе места, вся дорога была забита каретами и различного рода колясками. Кое-где мелькали недавно появившиеся автомобили. Они еще не пользовались большим спросом, разве что у самых богатых, остальным только и оставалось, как молча завидовать и глотать пыль.

Гостей встречали у порога хозяева, приветствуя каждого поклонами, улыбками и поцелуями в обе щеки. Вот по лестнице спустилась и сама виновница торжества. Стройная девушка, лет девятнадцати в пышном бордовом платье. Локоны ее блестели на свету, плавно спускаясь на оголенные плечи. Девушка грациозно, как лебедь, плыла по ступенькам, улыбаясь всем приветливой улыбкой. Собравшиеся смотрели на нее заворожено. Бал начался с танцев. Всюду разливалась музыка и шуршание пышных юбок. Кавалеры приглашали дам на танцы, а уже немолодые и уставшие от всевозможных пируэтов были увлечены светскими беседами. Все девушки нехотя принимали приглашения юношей, ведь все ждали только одного кавалера, который, как назло, и не торопился появляться. Он никогда не приходил к самому началу, а, как всегда, ближе к концу, когда все уже успели оттанцевать себе ноги, набить живот разнообразными блюдами и выпивкой, вдоволь наговориться и проиграть в карты половину своего состояния. Когда же всё это случилось и на этом балу, тяжелые двери распахнулись. Он вошел. Тот самый владелец восьмого особняка. Грациозный и прекрасный, одетый как всегда безукоризненно. Дорогие ткани одежды, не менее дорогой парфюм. Пронзительный и цепкий взгляд янтарных глаз. Густая темная шевелюра. Недостижимая мечта, как искушенных светом барышень, так и тех, кто только ему открылся.

На секунду все движение в зале остановилось, замерло. Присутствующие старались держаться как можно естественней, не смотреть в его сторону, словно его появление не произвело совершенно никакого впечатления, однако обстановка стала немного напряженней. Когда молодой человек подошел к столовому буфету, все немного расслабились, и бал продолжился в обычном своем течении. Налив себе в бокал красного вина он повернулся к залу, внимательно рассматривая гостей. Его хищный взгляд падал на девушек, мягко перескакивая с одной на другую. Тут ему бросилась в глаза молоденькая особа, стоящая в одиночестве на балконе. Она была одета в непышное изумрудного цвета платье с рукавами до локтей. Кисти ее рук были спрятаны в короткие белые перчатки, в коих покоился закрытый бежевый веер. Девушка стояла, облокотившись на перила, и, как заключил юноша, скучала. Он поставил бокал на стол и направился к балкону. На улице было уже темно, лишь проникавший с зала свет освещал его пространство.

– Почему такая прекрасная девушка проводит время в одиночестве? – спросил у нее молодой человек, также облокачиваясь на перила. Девушка довольная тембром знакомого голоса повернулась к собеседнику и расплылась в улыбке.

– Ох, Глен Леви, это вы! Рада вас здесь сегодня видеть. Я уж думала, ничто не сможет скрасить этот скучный вечер. Дамины в своем репертуаре. Кстати сказать, жениха я так и не видела сегодня. Какая же это помолвка? Тоска смертная, не знаешь, куда себя деть, даже на балконе ни от кого не скрыться.

II

Громоздкие часы у стены гостиной пробили двенадцать часов, а хозяин еще не спускался к завтраку. Служанки никогда его не торопили, зная, что рано или поздно он все равно спуститься сам. Тем более, если кто-то решится его беспокоить, рискует выслушать все ругательства, на которых только стоит свет. Однако кое-кто был твердо настроен помешать Глену превратить завтрак в обед. Входные двери особняка с треском распахнулись, и вошел Эмин с сияющим лицом.

– Доброго дня, Руфина и Фонита. Глен еще не спускался? – радостно приветствовал, спускавшихся служанок юноша.

– Нет, господин Леви еще не спускался, – спокойно ответила старшая сестра.

– Как всегда спит, пока в кровать не врастет! Другого я не ожидал! – возмущался Эмин направляясь к лестнице.

– Господин Леви говорил никого не впускать к нему, а вас тем более! – пролепетала Фонита . – Будьте так любезны, подождать его в гостиной.

– Он всегда так говорит! Опять ничего нового! Попрошу отойти от лестницы, – в нетерпении говорил он, легонько отталкивая девушек от лестницы. Они поняли, что спорить бесполезно и покорно отошли. Эмин быстро поднялся на третий этаж и, запыхавшийся, ворвался в спальню друга.

– Ты все еще здесь! Каждый раз одно и то же! Даже раздеться не удосужился! Неряха! Вставай, скоро день закончиться, а кто-то его даже еще не начинал.

– Что ты опять вторгаешься в мой дом! «Каждый раз одно и то же!» Говорят тебе: подожди в гостиной. Но нет – пойду, похлопаю дверями, потопаю грязной обувью по чистым коврам и ворвусь, пинком открывая дверь, в комнату Глена! Тебе жить надоело? – мигом встал с кровати хозяин дома.

– Всё? Утренние крики закончились, поэтому перейдем к делу, – искренне улыбаясь, проговорил Эмин, садясь на кресло в углу комнаты.

– О, ты не просто так сюда притопал! У тебя даже есть дело. Весьма занятно, – состроил задумчивое выражение лица Глен и приготовился слушать очередную бредовую, по его мнению, идею друга.

– Да, и, между прочим, очень важное. Я хочу наведаться в гости к Александре.

– Росси? То есть из вчерашних моих слов ты так ничего и не понял? Кроме того, ты видно совсем не ознакомлен с правилами приличия, исходя из которых человек не может явиться в гости к тому, кому его не представляли. Твоим воспитанием, что вообще не занимались, дурачина?

– Попрошу без обзывательств. Во-первых твои вчерашние доводы безосновательны, поэтому в их правоту я не верю и верить не хочу. Во-вторых, мои родители обеспечили меня прекрасным образованием и воспитанием, попрошу их не хулить. А в-третьих, мы косвенно знакомы, пусть и не представлены, однако, с ней знаком ты, и вместе мы вполне можем нанести Александре визит.

–В-четвертых, с чего ты взял, что я хочу к ней наведываться? Я останусь здесь, а ты поедешь к себе домой. Вот тебе в-пятых. А то устроил мне тут: во-первых, во-вторых, – не дорос еще условия мне выдвигать.

– Ну, пожалуйста. Если ты поедешь, то в ближайшую неделю я не переступлю порог твоего дома, – пытался уговорить его Эмин.

– Какое заманчивое предложение, но помниться, ты мне уже такое обещал три дня назад. И что? Ты опять здесь. Следовательно, ты не способен сдерживать своих обещаний.

– Ну, правда, что тебе стоит? Все равно бы провалялся весь день, обнимая подушку.

– И провалялся бы. Какое тебе дело до моего личного времяпрепровождения? – сказал Глен и отвернулся к окну, будто заметил в нем что-то интересное. Он задумался, кивнул своим мыслям, а затем снова повернулся к Эмину – Ну, ладно, так уж и быть. Поехали, но я предупреждаю: эта поездка ни к чему не приведет. Все твои мечты на счет этой Александры рассыпаться в прах и развеются ветром.

– Посмотрим, как все будет. Ты вряд ли обладаешь даром ясновидения, чтобы произносить такие слова, да еще и столь уверенно, – ответил Гвидо.

Глен не ответил, только ухмыльнулся незаметно от Эмина. Резко встав с кровати, он выпихнул за дверь Эмина, чтобы тот не мешал ему приводить себя в порядок. Выставленный из комнаты Гвидо спустился в гостиную и сел на диван ждать Леви под хмурым взглядом сестер, которые винили его в будущем нагоняе от хозяина за плохо выполненный наказ.

Глен имел за собой такую особенность очень долго куда-то собираться. Он любил проводить время в сборах. Неизвестно только специально ли он тянул время, чтобы позлить Эмина, или же это получалось само собой. Так или иначе, спустился он только через полтора часа. Но сначала он отправился в столовую на запоздалый завтрак, который уже успел остыть десять раз и десять раз снова подогреться. Сама столовая представляла собой просторное помещение с широким резным кедровым столом и такими же стульями в центре. Стульев было восемь, не понятно, правда, зачем. Сидел Глен всегда только на одном и том же и всегда один. Исключения составляли лишь посиделки с Эмином, когда тот ждал, когда Глен закончит завтракать, как сегодня. Больше за этим столом никто не сидел, а прислуга трапезничала на кухне или в буфетной.

– Тебе не кажется, что уже для завтрака поздновато? – спрашивал Гвидо, положа голову на руки.

– Лучше поздно, чем никогда, – нарочно серьезно ответил Глен. На удивление у него было прекрасное расположение духа. Он был в предвкушении предстоящего представления в доме Сандры Росси.

– А ты можешь хотя бы быстрее работать вилкой? – терял Эмин терпение.

III

По широкой дороге, ведущей в Тэнебрис, ехала карета, позади которой тянулись повозки нагроможденные вещами и мебелью. Карета явно повидала многое, краска в некоторых местах слезла, а колеса иногда поскрипывали. Внутри маленького экипажа сидела женщина лет сорока пяти. Ее черные волосы были уложены в высокую прическу, открывая обзору скуластое лицо. Одета она была в простое дорожное платье коричневого цвета. Напротив нее сидела молодая девушка лет девятнадцати. На ней было простенькое небесного цвета платье. Темно-русые волосы были заплетены в косу, из которой уже выбились пару прядей, спадавшие на ее круглое лицо. Ее ярко-зеленые глаза, такие же, как и у матери, с восторгом смотрели в окно на раскинувшиеся поля. Женщина, радуясь такому настроению дочери, смотрела на неё и улыбалась. Погода была необычайно теплой, всю дорогу им светило яркое солнце.

– Видишь, какая погода сегодня прекрасная, наверное, здесь всегда так, – говорила мать.

– Может быть. Хотя видишь, дорога сырая и лужи в ямах стоят, значит, и дожди здесь не редкость, – не отрываясь от окна, ответила девушка.

– Дождь это тоже хорошо. Но, разумеется в меру. Как и солнце.

– Как ты думаешь, нам понравится здесь? – спросила девушка. Всю дорогу она хотела задать этот вопрос.

– Все может быть. Хотя независимо от того, понравится нам Тэнебрис или нет, деваться нам больше некуда. Только здесь купить дом оказалось дешевле, чем в любом другом городе поблизости.

– Это я понимаю, просто…

– Не переживай, мы есть друг у друга, – тепло улыбнулась женщина, кладя свои ладони поверх рук дочери. – Вместе мы со всем справимся. К тому же, некоторые из наших слуг с нами. Мы не будем одни. Да и потом, после проведения новоселья мы обзаведемся знакомствами, вольемся в общество и спокойно обоснуемся. Может, и женишка тебе найдем.

– Маменька, опять ты за свое!

– Анна, ну что я такого сказала? Вполне нормально мне, как твоей матери, беспокоится о твоем будущем. О том, какой человек будет рядом с тобой.

– Да, но не рановато еще думать о женихах?

– Уже пора. Это как пойдет, но лучше не затягивать с такими делами, – Анна на эти слова матери лишь закатила глаза. Чтобы не продолжать тему, девушка взяла лежавшую рядом с ней книгу и продолжила читать.

– Я тебе уже говорила, в такой тряске ты ничего прочтешь, да и глаза будут болеть, – заботливо проговорила мать. Дочь покорно закрыла книгу и положила ее на прежнее место. Оставшуюся часть дороги до нового дома они не разговаривали, каждая думала о своем.

Потеряв кормильца, семья Кавалли решила урезать свои расходы. Привычная жизнь на широкую ногу осталась позади. Сначала им было трудно привыкнуть к такому. Мать как могла, поддерживала дочь и продолжала одевать ее в дорогие платья, не смотря на нужду. Не подобает Кавалли появляться в свете в каком-то старье! Но скоро о новых роскошных платьях в каждые два-три месяца пришлось забыть, и Анна вместе с матерью сменили гардероб на более скромный. Анне такая перемена нравилась больше, чем те вычурные платья, которые ей раньше подбирала мать. В обществе девушка имела успех, молодые люди часто обращали на нее внимание, но их привлекали только приятная внешность и завидное состояние отца. После его смерти, внимание увеличилось вдвойне. Но Анне оно было противно. Сначала кавалеры выражали свое глубочайшее сожаление, а потом приглашали на прогулку на лошадях или очередной бал. Женится на Анне Кавалли, значит – перенять дело ее отца, который даже не успел написать завещание! Вот так удача! Подруги, видя ее популярность в мужских кругах, от нее отвернулись, ведомые завистью. Конечно, когда молодой человек, на которого ты имеешь виды, обращает свое внимание на жалкую безотцовщину! Как тут не отвернуться. И Анна перестала посещать свет. Кроме того, финансовое положение и так этого уже не позволяло.

В виду этих причин ее мать, Агата, была так взволнована ее замужеством. Еще чуть-чуть и состояния покойного мужа, а также выплачиваемого ей пособия, не хватит, чтобы с комфортом содержать и себя, и дочь. Единственным спасением, по ее мнению, был муж, который впоследствии возьмет содержание Анны на себя, как того требовали законы и приличия. Когда чета Кавалли еще была вхожа в свет, Агата то и дело советовала дочери обратить внимания на того или иного юношу. Анна же будто на зло с этого момента переставала их замечать. Ей претила идея брака по расчету, и она отказывала всем якобы воздыхателям и в танцах, и в прогулках, и в приветливой улыбке.

После того, как семья Кавалли покинули светское общество, Агата приняла решение переехать в более скромный и маленький город, где их встретят новые люди и новая жизнь. Тэнебрис был самым подходящим вариантом.

Подъехав к скромному крыльцу двухэтажного дома, чета Кавалли вышла из кареты. Теплый утренний ветер подул им в лицо. Анна оглядевшись, заметила тропинку, ведущую в маленький сад, и сразу направилась к ней. Ее взору предстал большой куст алых роз, росший в самом центре сада и огороженный вокруг мелкой галькой. У забора раскидала свои ветки вишня, плоды которой уже начинали немного краснеть. Узкие дорожки сада были еле заметны под густым ковром некошеной травы. У самого дома в тени стояла белая резная лавочка, на которую Анна и присела. Взгляд ее зеленых глаз медленно проходил по всему саду, останавливаясь на каждой примечательной детали.

– Анна, где ты, дорогая? – крикнула Агата, выходя из дома, который уже успела рассмотреть вдоль и поперек. Когда-то она уже бывала здесь, присматривая новый дом, теперь же она решила убедиться, что всё осталось с её отъезда нетронутым.

IV

Наконец, настал день новоселья. Из всех жителей новоиспеченного дома семьи Кавалли больше всех ждала этот день, разумеется, хозяйка. Прислуге и молодой госпоже Кавалли новоселье было не в радость. Первым из-за большего количества работы, а Анна просто не любила такие сборища лиц, приходивших только для того, чтобы поглазеть друг на друга. Агата все эти два дня ни на шаг не отходила от дочери. То она заставляла крутиться её перед зеркалом, чтобы выбрать платье наиболее подходящее к празднеству, то советовалась с ней насчет убранства стола, угощений и прочих пустяков. Анна терпимо относилась к капризам своей матери, и с улыбкой готовилась очередной раз на дню ей с чем-нибудь помогать. Для Агаты мнение дочери было важным, а для Анны было важным счастье ее матери. В одном она не смогла ей уступить. Анна не любила наряжаться, и поэтому как можно быстрее согласившись надеть платье, выбранное матерью, она решила в день новоселья надеть платье совершенно другое. Но Агата на этом не успокоилась, она не покинула комнату дочери, пока они вместе не определились с прической, парфюмом, туфлями и украшениями. Девушка, устав от таких забот, уже мечтала, чтобы это новоселье, не начавшись, закончилось. Кроме того, матушка все уши прожужжала ей о соседе, который обещался к ним прийти. Анна уже, казалось, его возненавидела. Одна головная боль с этим новосельем! Но кого она не мучила, так это Агату Кавалли. Она крутилась по дому как белка в колесе, успела надоесть прислуге с вопросами подготовки стола, а Анне с дегустацией приготовленного. И только когда девушка почти натерла на языке мозоль, Агата, наконец, ее отпустила. Но для прислуги это был еще не конец. Рабочих рук, из-за подвешенного материального состояния, было не много, поэтому им пришлось в двойне не сладко. Выбить все ковры, помыть окна, полы, убраться в саду, полить цветы, починить провалившуюся дощечку в полу, закупить продукты, разложить хозяйские вещи, протереть все полки, шкафы и ещё множество всяких домашних дел. Если хозяйке не понравится, то переделать всё и как можно быстрее! Все должно быть идеально! Семья Кавалли не должна ударить в грязь лицом перед жителями Тэнебриса!

По-прежнему над городом светило яркое солнце, что очень радовало Анну. Агата не дала ей толком даже выспаться в этот день, вломившись в её комнату с криками: «Собирайся! Все проспишь!» А то, что часы пробили только шесть с половиной утра, ее совсем не волновало.

–Мама! Ты довела всех уже с этим чертовым новосельем!– каким бы безграничным не было терпение Анны, с утра оно подошло к концу. – Скорей бы оно прошло, будь оно трижды проклято! Праздники устраивают для себя, а не для соседей.

– А ну не ругаться! Ты девушка, а девушке не полагается сквернословить. Положено так, устраивать торжества, пусть и скромные. Нам необходимо себя хорошо зарекомендовать. Понимаешь ты это или нет? Если нас с тобой никто не будет знать, кто ж тогда придет свататься?

Я поняла, поняла, все, встаю, – выпалила Анна, примирительно задирая руки и направляясь в ванную комнату.

Нарочно пробыв там дольше обычного, она спустилась на кухню. На столе ее поджидал завтрак, приготовленный Агатой. Завтрак для дочери она всегда готовила сама, не допуская до этого дела прислугу. Так было всегда, сколько Анна себя помнила. Агата готовила и для мужа до тех пор, пока его тарелка не стала на столе лишней.

– Не торопись, а то подавишься, – заботливо сказала она, пододвигая к дочери чашку чая.

– То ты меня торопишь, то наоборот.

– Не паясничай. Кушай хорошо, до обеда еще далеко.

– Разумеется, ведь еще нет и семи.

– Какая недовольная муха тебя укусила?

– Никакая. Ты почему не завтракаешь? Сама сказала, до обеда еще далеко.

– Я уже ела, незадолго до тебя. Ты ешь, а я пойду, посмотрю все ли готово, – ответила Агата, вставая из-за стола.

– Ты уже несколько раз дом обходила. Все точно готово.

– Все должно быть в лучшем виде. Нам важно произвести хорошее впечатление на местное общество. Иначе мы сослывем отщепенцами или еще кем похуже. Ты же знаешь как люди любят болтать. Нам же лучше, если будут говорить хорошее, – объяснила старшая Кавалли покидаю кухню.

День обещал быть долгим. Убрав за собой посуду, Анна решила прогуляться в саду. Она бездумно бродила по траве, отыскивая спрятанные дорожки. В заборе она нашла расщелину между досками. Заглянув в проем, она увидела большущую собаку, мирно спавшую у своей конуры. Улыбнувшись, она решила не тревожить ее сон и отошла от этого места подальше. Прогулка в саду никак не смогла избавить ее от переживаний, которые с приближением часа празднества все нарастали, и девушка решила вернуться в дом в надежде отыскать себе дело. Но делать было совершенно нечего. Она, было, решила почитать начатую в карете книгу, но нигде не смогла её найти. Прислуга по указам Агаты поперетаскивала все вещи с места на место по нескольку раз. Некоторые вещи вообще не нашли еще своего места. Переезд – интересная вещь. Сначала долго собираешь все вещи, по приезде разбираешь, а потом еще нужно думать, как разложить свои пожитки по новым местам. В итоге Анна решила пойти в кухню, где две поварихи уже начали готовить праздничный фуршет.

– Вам помочь чем-нибудь?

– О, нет, что вы, госпожа, не стоит. Мы сами справимся, – начала отговаривать Анну старшая повариха.

– Но мне вовсе не сложно и потом мне…

– Перестаньте! Нечего молодой девушке заниматься стряпней, да еще и вместе со старыми тетками, – продолжила причитания другая женщина.

V

Из воспоминаний Глена

Март 1855 года.

В этот пасмурный день семилетний Глен проснулся поздно. Хоть его и будила гувернантка. Она стаскивала его с кровати, повышала голос, пугала матерью – всё бесполезно. С самого детства он вставал тогда, когда хотел сам. Наконец, сжалившись над надоедливой теткой, маленький Леви встал с кровати и отправился умываться. Сделав самостоятельно все утренние дела, он спустился в столовую, где уже завтракали его родители. Прием пищи проходил в молчании, как впрочем, и всегда. Только присутствие Глена давало повод для бесед.

– Доброе, утро. Опять поздно встаешь? – спросил отец. Вивьен Леви всегда первым начинал разговор.

– Доброе утро, да, отец, – коротко ответил Глен, уткнувшись в тарелку с кашей.

– Почему ты не встаешь, когда тебя будит Эстер?

– Она мне не нравится, поэтому я не хочу ее слушаться, – мать на такие слова сына лишь фыркнула, но в воспитании сына участвовать снова не собиралась. Вивьен Леви же нахмурился. Не по-настоящему.

– Ты говоришь так о каждой гувернантке. Мы за месяц сменили их уже семь раз. Учти, эта последняя.

– Да, пожалуйста. Все равно они мне не нужны. Я могу учиться сам. Они только отвлекают меня, задавая по нескольку раз одни и те же вопросы, как будто я не могу ответить с первого раза. Да и знаю я ответы на все их вопросы,– проговорил мальчик. Он был не по годам умным ребенком.

– Какой в семье Леви гений-то растет, однако, – только и ответил Вивьен.

Остаток завтрака прошел в обычном молчании. Отцу удавалось завести минутный разговор только когда Глен садился за стол, потом же общение сходило на нет. Доев нелюбимую кашу, мальчик убежал на третий этаж, в комнату. Так и проходили его дни. Друзей у него не было, он всегда был один. Разговаривал маленький Леви только с прислугой, которая заходила прибираться в его комнате. Он задавал разные вопросы служанкам, а те охотно ему отвечали. Это были единственные его собеседники, которым было искренне жаль мальчика, родившегося хоть и в богатой, но несчастной семье.

Чета Леви поселилась в доме на улице «Толстых карманов» стразу же после свадьбы. Дом перешел по наследству от отца жениха, а тому в свою очередь от его отца. Поэтому восьмой дом был испокон веков собственностью старинного рода Леви. Брак был по расчету. Две богатые семьи объединились, чтобы стать еще более богатой и влиятельной. Хотя у одного из супругов все-таки были чувства. Вивьен Леви, можно сказать, женился по любви, только вот жена совсем не отвечала ему взаимностью.

Дэйна Леви была женщиной горделивой и властной. Красота ее была пленяющей, мужчины не отступали от нее ни на шаг. Этим она и пользовалась. До свадьбы Дэйна любила проводить время в обществе мужчин и после бракосочетания она не изменила своим привычкам. Каждый день в доме семейства Леви бывали разные мужчины, приходили они только к госпоже. В доме некуда было приткнуться от большого количества слуг, а ту ещё и посторонние ломились в дом. Вивьен знал, чем занимается жена, но ничего с этим не делал. В таких случаях говорят, что любовь слепа. Друзья Вивьена пытались ему указать на многочисленные измены жены, но он никак не реагировал. У него было оправдание: Если она счастлива, то пусть себе, делает, что нравится. Единственное, что ему было нужно от жены, это дети. Но Дэйна терпеть их не могла, поэтому в день свадьбы жениху так и сказала: «Наследников от меня не жди». Но через три года совместной жизни еще живая мать Дэйны вместе со свекровью так надоела просьбами о внуках, что та рада была походить девять месяцев с животом. Родив, она наняла кормилицу и больше не принимала в судьбе новорожденного мальчика никакого участия. Даже имя придумывала не она, а Вивьен, который был безумно рад рождению сына. Он днями и ночами не отходил от колыбели Глена, пусть у него и были другие дела. А Дэйна снова продолжила приглашать посторонних мужчин в дом, едва оправилась от родов.

– Вот развела бордель! – сплетничала между собой прислуга дома, – А этот муженек даже в ус не дует. Такую в ежовых рукавицах держать надо! А он как тряпка, честное слово.

– Да уж, точно. Забрал бы ребенка и уехал куда подальше. А на худой конец выгнал бы змею из дома, больно прижилась здесь. Нашел бы себе более подходящую, а то зря такой красавец пропадает, – в этом не ошибались. Старший Леви был высок и хорош собой, светлые вьющиеся волосы, а маленькие усы придавали ему особый шарм. Поэтому многие на него и заглядывались, но Вивьен оставался верен жене, несмотря на то, что та верна ему никогда не была.

В этот день в дом опять пришел мужчина. Глен видел его, когда после обеда уходил снова в свою комнату. Тот поднимался по лестнице и с призрением глядел на мальчика. Из своей комнаты навстречу сыну вышла Дэйна.

– Иди, погуляй пока в саду. Нечего тут шляться без дела, – повелительным тоном приказала она.

– Я тоже здесь живу, поэтому имею право быть тут, – ответил Глен, смотря на нее со всей детской серьезностью.

– А ну, не спорь с матерью. Маловат еще. Пошел, я сказала.

– Какая ты мне мать? Так просто, тетка какая-то. Даже эта Эстер заботиться обо мне больше, чем ты за все мои семь лет, – Глен хотел было еще что-то сказать, но Дэйна дала ему неслабую пощечину, от чего он пошатнулся и замолчал. Не проронив ни слова, ни слезинки, он развернулся и спустился в гостиную.

– Что у тебя щека красная? – спросил, сидящий на диване, Вивьен с газетой в руках.

VI

Большие часы в гостиной не успели пробить и семи, а по всему особняку уже вовсю разносились душераздирающие аккорды. Глен играл на рояле, когда был в не лучшем расположении духа. Сегодня был именно такой день. Стены особняка слышали только произведения унылые, печальные, грустные, иногда даже как будто бы озлобленные. Глен никогда не играл ничего радостного, веселого или вдохновляющего. Через клавиши рояля он пропускал все угнетающие чувства, это было для него подобно медитации. Одно произведение под его пальцами сменялось другими, и это продолжалось на протяжении нескольких часов, пока у Глена не уставали пальцы либо же ему просто надоедало. Завтрака сегодня ждать не стоило, потому что у прислуги был сегодня выходной. Иногда сестры оставались в особняке, а иногда покидали его примерно часам к одиннадцати и возвращались ближе к вечеру. Глен все это время пребывал в полном одиночестве. Даже кучер уходил куда-то, хотя и появлялся он достаточно редко, Глен даже забыл, как его зовут. Основная работа кучера состояла в поддержании приличного состояния экипажа. Самим же экипажем он не управлял, так как Глен редко куда-то выбирался. Леви в основном ходил пешком, хоть это и не престало столь богатому и знатному наследнику. Но все равно никогда не знаешь, вдруг срочно надо куда-то поехать, а экипаж весь заржавел и развалился.

Зайдя в столовую, Глен обнаружил на столе приготовленный завтрак. Яичница, жареный бекон, салат, свежие вафли, кофе, пусть уже и остывший. Он слегка улыбнулся. Такие презенты ему часто устраивала Фонита. Она вставала в выходной день раньше него, приходила на кухню и готовила ему завтраки. При этом Леви мог прекрасно готовить и сам, но такие приготовления от Фониты всегда поднимали ему настроение. Он быстро поел и отнес грязные тарелки на кухню. Потом Глен спустился, намереваясь выйти прогуляться по-утреннему Тэнебрису, но сидящий на диване чья-то фигура, заставила его остановиться.

– Ну и что ты здесь опять забыл? – спросил Леви, нахмуря брови.

–Давно не виделись, Глен. Я же говорил, что еще приду, – ответил ему Эмин, оборачиваясь в его сторону. – И вот я здесь.

– Что на этот раз? – хозяин дома прошел в гостиную и встал напротив своего друга, сложив руки на груди.

– Не присядешь?

Эмин указал ему рукой на диван. Глен закатил глаза и сел в кресло на против, откинувшись на кожаную спинку и закинув ногу на ногу.

– Как поживал Глен Леви эти несколько дней?

– Прекрасно, пока кое-кто снова не вломился ко мне в дом. Зачем пришел? Не светские же беседы вести.

– Хочу поговорить как друзья. В последнее время мы только и делаем, что препираемся. Я пришел мириться.

– Мы вроде не ссорились.

– Нет, Глен. Но я был обижен на тебя в тот день. Ты наговорил мне много обидных слов, я приставал к тебе с недовольствами твоим характером. Оба были хороши. Подумав эти дни, я понял, что в дружбе важно принимать человека таким, какой он есть. Поэтому, каким бы ты несносным гордецом ни был, ты мой друг, и я принимаю тебя со всеми недостатками, – на одном духу высказался Эмин.

– Речь наивного мальчишки, – вздохнул Глен. – Ладно, черт с тобой. Каким бы ты дураком ни был, я тоже принимаю тебя.

Эмин счастливо улыбнулся.

– Надо это отметить!

– С утра могу предложить только чай. Или кофе, – лениво говорил Глен, положив подбородок на ладонь.

– Для такого повода нужно вино. Неси свое любимое красное!

– Я не пью по утрам. А ты плохо переносишь алкоголь. Разве нет?

– От одного бокала я точно не опьянею, – со всей серьезностью заверил его Эмин.

– Н-да? Напомнить, как ты чуть не свалился под стол на вечере у семьи Картери после двух бокалов шампанского, если бы не…

– Если бы ты не удержал меня и не проводил домой! – закончил за него Гвидо. – Это говорит о том, какой ты замечательный друг!

– Да я просто сжалился над тобой. Ты бы видел себя. Я боялся, что ты неминуемо опозоришься, и все двери знатных семей закроются для тебя навсегда.

– Никакой жалости не было на твоем лице, я точно помню! Ты только посмеивался надо мной и говорил: «Дружище, ну ты даешь, снова напился как свинья, твоя жена будет этим очень огорчена!». Хотя никакой жены у меня пока нет, да и напиваться не входит в мои привычки. Я просто проспорил приятелю!

– Надо же, помнишь. А я хотел как-нибудь припомнить тебе твой позор перед молодой девушкой. Ну, ты еще успеешь учудить. Уже представляю твои пунцовые щеки и уши.

– Ты, Глен, за чаем собирался? – спросил у него Эмин, взглядом смотря на подушку, намекая, что бросит ее в Леви, если тот не перестанет паясничать.

– Я тебе, что служанка? И года не хватит, чтобы выплатить мне жалование, – Глен поднялся с кресла.

– Ой ли! Какая дорогая прислуга нынче! Все ваша голубая кровь рода Леви?

– Слышу нотки зависти, Гвидо, – коротко рассмеялся Глен и направился готовить чай.

–Глен Леви сам обсуживает гостей. Кому расскажешь, не поверят! Весь Тэнебрис думает, что у тебя прислуги человек сто.

– Дельные слухи! – сказал он, открывая двойные двери в коридор. – Сто человек точно не позволят тебе сюда заявляться.