Бессмертие проклятого: Я стал вместилищем грехов монстра

Бессмертие проклятого: Я стал вместилищем грехов монстра

Глава 1 - "Осознание."

Был обычный поздний вечер в заурядном городке, где жизнь текла медленно, как патока. Запотевшие стекла автобуса отделяли усталый уют салона от наступающих сумерек. Внутри царил свой, особый микроклимат: приглушенный гул мотора, таинственный шепот двух девочек, склонившихся голова к голове, и дремавший у окна мужчина средних лет, чье отражение в стекле призрачно плыло за ним по пятам. Напротив, пожилая женщина, укутанная в потертый платок, задумчиво наблюдала, как за окном, словно падающие звезды, проносились фонари, озаряя ее морщинистое лицо короткими вспышками света.

Среди этой живой картины растворялся наш герой, Вейн. Парень, только что покинувший стены старшей школы, возвращался с затянувшегося выпускного. Он стоял, уткнувшись в экран смартфона, и был так поглощен происходящим на нем, что казался островком абсолютного молчания в бурлящем океане тихих звуков. Что же могло так захватить его? Не лента социальных сетей и не видеоролики. В последние недели он с головой ушел в чтение одной манхвы. Не стану вдаваться в сюжетные дебри, скажу лишь, что там был праведный герой, сражавший врагов, закалявший дух и спасавший родной мир. Просто? Да. Но почему-то именно эта история отзывалась эхом в самой глубине его юной, ищущей души.

«Дяденька, а вы чего такой хмурый?»

Эти слова, прозвучавшие как выстрел в тишине, грубо выдернули Вейна из вымышленной вселенной. Он оторвался от экрана, и взгляд его упал на маленькую девочку. Такую маленькую, что, казалось, она едва ли должна была уметь говорить. Ее большие, любопытные глаза без тени страха смотрели на него.

Первой мыслью Вейна, пронзительной и тревожной, было: «Где же ее взрослые?» Он метнул взгляд по сторонам и сразу заметил женщину, стоявшую неподалеку. Она смотрела в пустоту усталым, отсутствующим взглядом, и, хотя девочка инстинктивно жалаcь к ее ноге, казалось, та была где-то очень далеко.

Парень медленно присел на корточки, стараясь сравняться с уровнем глаз ребенка. Неловкая, добрая улыбка тронула его губы.
— Я не хмурый, — мягко сказал он. — Просто очень увлекся чтением.

Девочка, казалось, всерьез задумалась над его словами. Она наклонила головку набок, а ее указательный палец неуверенно потянулся к уголку губ. В ее глазах читалась напряженная внутренняя работа. И вдруг — «О!» — ее восклицание, звонкое и внезапное, как хлопок, заставило Вейна вздрогнуть.
— Так ты зану-у-уда! — с торжеством протянула она и, словно испугавшись собственной смелости, мгновенно юркнула за спину тети, выглядывая оттуда с хитрой ухмылкой.

Однако эта детская провокация не задела Вейна. Уголки его губ дрогнули в улыбке. Он-то знал, насколько прямолинейны и бесцеремонны бывают дети — его собственный младший брат был живым тому подтверждением.

Автобус, скрипя тормозами, начал вползать в тот самый поворот. И тут его накрыло — не просто воспоминание, а целая волна ностальгии, горькой и сладкой одновременно. Этот поворот он видел тысячи раз: в ливень, когда стекла заливались водой, превращая огни фонарей в расплывчатые блики; в зной, когда асфальт плавился и мареве; в морозные утра, когда иней рисовал на окнах серебристые узоры. Одиннадцать лет его жизни свелись к этому маршруту, к этому повороту, который всегда, как верный пес, приводил его к дому. Но сегодня всё было в последний раз. Он больше не школьник, и эта дорога для него закрыта.

С лязгом открылись двери. Вейн ступил на асфальт, и ночной воздух обжег легкие прохладой. Он медленно побрел к дому, он всегда ходил не торопясь, будто бы весь мир мог подождать.

В кармане мягко пропищал телефон. Он достал его. На экране горело сообщение: «Ты приехал, сынок?». Мама. Как всегда, она чувствовала его на каком-то шестом чувстве, ее материнский радар никогда не подводил. На его лице появилась усталая улыбка. Пальцы привычно вывели: «Да, я уже иду с остано...»

Он не дописал. Не успел.

Мир перевернулся. Перемешался. Улица, огни, небо — всё смешалось в калейдоскопе боли и оглушительного гула. Был ли это его невнимательный шаг под колеса? Пьяный взгляд водителя за рулем? Или просто безразличная игра случая, слепая и жестокая? Неважно. Важно лишь одно: его тело, безвольное и раздавленное, лежало посреди проезжей части. А в метре от его остывающей руки, на шершавом асфальте, все еще горел экран телефона. Ярко, насмешливо, цинично. На нем замерло последнее, так и неотправленное слово: «остано...»

Сознание врезалось в него, как обухом по голове. Вейн резко подскочил на кровати, глаза распахнулись, вбирая кромешную тьму. И тут же его пронзила боль. Не просто боль — а всепоглощающее, жгучее цунами, которое сожгло каждую пядь его тела, от кончиков волос до пят. Каждая клетка кричала, будто его кровь в одно мгновение превратилась в кипящий свинец. Дыхание стало коротким, прерывистым, сердце колотилось в грудной клетке с такой яростью, что казалось — вот-вот разорвет ребра. Мышцы жили собственной жизнью, мелко и беспорядочно подергиваясь, выписывая на коже судорожный танец.

Агония длилась недолго — может, пару минут, а может, целую вечность. Когда адская боль наконец отступила, оставив после себя лишь глухую, ноющую эхо-боль, его охватило мимолетное, слабое чувство облегчения. «Кошмар... Это был просто кошмар...» — прошептало сознание, цепляясь за соломинку.

Но нет. Это был не сон. Слишком реальным был запах гари на его одежде, слишком отчетливой — память о вспышке фар и звоне разбитого стекла. И самое главное — он не узнавал это место.

Собрав волю в кулак, Вейн с трудом поднял голову и осмотрелся. Он лежал на жалком подобии кровати — грубый тюфяк, набитый колющейся соломой, впивался в тело. Над ним возвышались почерневшие, пропитанные вековой копотью стены, а единственным источником света была луна, чей холодный, безразличный свет пробивался сквозь пыльное стекло единственного окна, рисуя на земляном полу призрачные узоры.