Без памяти твоя

Пролог

— Кристина… — выдыхает Влад и делает в моем направлении один осторожный шаг.

— Не смей, — хриплю я, невольно отшатываясь. — Не смей ко мне приближаться.

— Хорошо. Хорошо, — повторяет он примирительным тоном и действительно не предпринимает повторной попытки приблизиться, тем не менее не сводя с меня не просто обеспокоенного, а дикого взгляда. — Пожалуйста, выслушай. Я прошу тебя, Крис. Я объясню.

С моих губ слетает нервно-истеричный смешок. Комната вращается перед глазами, а пол уходит из-под ног, но мне все-таки удается устоять на месте. Я задыхаюсь и хочу сбежать. Мне необходимо сбежать.

— Я даже смотреть на тебя сейчас не могу. — Мой голос полон отвращения и затаенной ярости.

На напряженном, застывшем маской лице напротив дергается мускул. Ужас в синих глазах превращается в отчаяние.

— Кристина… — Теперь Влад умоляет, однако во мне нет ни капли сочувствия.

Я не в состоянии проявить по отношению к нему хотя бы чуточку понимания. Я не представляю, что он может сказать такого, отчего мое нынешнее восприятие случившегося за последний месяц изменится.

Господи, как это все гадко. Даже просто стоять рядом с Владом — противно.

Словно во сне, я обвожу палату растерянным взглядом. Просто чтобы не видеть человека, устроившего из моей жизни какой-то больной эксперимент. Или особо жесткое издевательство.

Что я ему сделала? Что?!

Прямо за моей спиной обнаруживается дверь, и я не теряю ни секунды на сомнения и размышления.

Нажать на ручку. Открыть дверь. Выскочить в коридор. Бежать.

Бежать как можно быстрее и как можно дальше.

Позади раздается звук тяжелых, мужских шагов. Я начинаю бежать еще быстрее, но все равно не успеваю: на моем предплечье смыкаются чужие пальцы.

С силой Влад тянет меня обратно, проворачивая лицом к себе, вынуждая влететь ладонью свободной руки в твердую, лихорадочно вздымающуюся грудь. Я сопротивляюсь, пытаюсь вырваться, но он держит крепко и сдвинуться даже на сантиметр не удается. Обе его руки, сомкнувшись за моей спиной в неподдающийся открытию замок, обнимают меня в запирающем объятии.

— Крис… — сипит он, и я дергаюсь снова. И вновь безуспешно. — Выслушай, пожалуйста. Просто выслушай.

— Убери. Руки, — выплевываю я, почти касаясь ткани его рубашки губами. Аромат мужского парфюма, еще вчера пьянящий и возбуждающий, сегодня вызывает у меня тошноту. Объятия, прежде внушающие чувство безопасности, теперь кажутся клеткой. — Слышишь меня? — Ладонями я упираюсь Владу в грудь и одновременно изо всех сил прижимаю подошвы к скользкому полу клиники, обеспечивая большую устойчивость для сопротивления. Не помогает.

— Это не то, что ты могла подумать, — говорит он торопливо, с доводящим меня до ярости упрямством не обращая внимания на мои непрекращающиеся попытки вырваться. — Это не издевательство и не шутка. Или что еще ты там могла предположить. Я просто… — Он спотыкается на половине фразы.

— Что «ты просто»? — уточняю я с ядом в голосе, когда пауза непозволительно затягивается. — Что?! Как ты посмел мне врать, когда я была в таком состоянии?! Ты… ты чудовище! — Мне наконец удается вырваться, и я делаю несколько спасительных шагов назад, но не ухожу. Сбежать, не сказав ни слова, теперь невозможно.

Стоя напротив и не двигаясь, Влад смотрит на меня до того безумными глазами, что становится не по себе. Вид у него, наверное, как и у меня, растрепанный и почти дикий: обычно уложенные волосы торчат в разные стороны, лицо раскраснелось, рубашка наполовину расстегнута.

— Я не обманывал тебя, — заявляет он вдруг. Одно это утверждение — ложь и полный абсурд, но Влад продолжает: — Не так, как ты думаешь. Я… — Он резко зажмуривается и трясет головой, а затем заговаривает вновь, увереннее и спокойнее прежнего, словно взяв все эмоции под контроль. Сейчас я вижу перед собой Влада Покровского из своего прошлого: холодного и недостижимого, отстраненного от остальных людей. — Я не знал, что можно тебе говорить, а что нет, как объяснить тебе нашу ситуацию, как…

Каждое его слово — чушь и провальная попытка оправдаться. Во мне сильнее прежнего поднимается злость.

— «Как объяснить»? — спрашиваю я громко, не позволяя Владу продолжить этот словесный поток ерунды и неправды. — Легко! Всего-то и нужно было сказать: «Кристина, после аварии ты ничего не помнишь, но ты должна знать, что наш брак — фиктивен от и до. Мы ненастоящие муж и жена. Мы настолько ненастоящие муж и жена, что ты вообще меня терпеть не можешь и вышла за меня вынуждено». Видишь?! — почти кричу я и театрально взмахиваю руками, разводя их в противоположные стороны. — Вот так просто!

— Я… — Он снова сбивается, едва принявшись мне отвечать.

— Что, нечего возразить? — Я горько смеюсь. Глаза начинают жечь слезы. — Господи… У тебя совсем совести нет? Как ты все это время смотрел мне в глаза и врал? Я ведь действительно поверила, что мы любим друг друга. Я кольцо тебе надела! — Меня мелко трясет, а из горла вырывается задушенный всхлип, когда неожиданно в памяти возникает картинка из вчерашней ночи: — Мы почти переспали! Ты что, уже решил, что амнезия со мной навсегда, а значит, можно меня под шумок еще и трахнуть? — Через застилающую взгляд пелену слез я все-таки вижу, как Влад вздрагивает от моих последних слов, но мне плевать, насколько ему неприятно слышать правду о себе любимом. — Я ненавижу тебя!

Глава 1

Чуть больше месяца назад...

Я все еще слабо понимаю, что происходит вокруг, когда доктор, покончив с записями, уверенно кивает самому себе и произносит:

— Сейчас мы пригласим вашего мужа, готовы?

Из меня, оцарапав пересохшее горло, вырывается то ли слабый смешок, то ли откровенный всхлип. Однако затягивать с неизбежным смысла нет.

— Ну, вряд ли к моей ситуации можно подготовиться, — замечаю я иронично. — Так что… давайте.

Доктор отвечает мне сочувствующей улыбкой и заверяет:

— Все будет хорошо, Кристина. Ваш муж очень за вас переживал.

Я судорожно киваю, давая понять, что приняла его слова к сведению, и делаю глубокий вдох. Готовлюсь.

Доктор нажимает на дверную ручку и выглядывает в коридор.

— Мистер Покровский, — доносится до меня, — вы можете зайти.

Последний раз встретившись со мной глазами и попрощавшись, доктор исчезает в коридоре, а спустя пару секунд на его месте появляется мужчина. А я вдруг почти давлюсь воздухом.

Вау…

Я готова присвистнуть (впрочем, мозг мгновенно мне подсказывает, что свистеть я точно не умею), выражая уважение той версии себя, что не помню, — потому что застывший на пороге мужчина явно не из моей лиги. В том смысле, что я-студентка никогда бы не ждала, что подобный красавец хотя бы дважды посмотрит в ее сторону.

У него очень привлекательная внешность. Яркие, выгодно сочетающиеся черты лица: высокий лоб, выразительные глаза, прямой длинный нос и тонкие, по-мужски красивые губы. Короткие, взъерошенные волосы темно-русого цвета и густая щетина на щеках и подбородке. Даже синева под глазами и, судя по всему, не намеренная небритость ни капли его не портят.

Он определенно мог привлечь мое внимание, пусть я бы не осмелилась на больше, чем несколько быстрых взглядов в его сторону. Но не заметить его высокую, явно не обделенную природой и спортом фигуру, я наверняка бы не смогла.

А еще он… взрослый.

Идея, что мы скорее всего ровесники посещает меня не сразу, и первые несколько секунд я изрядно поражена и смущена, и вообще чувствую себя ужасно неловко. Даже сообразив, что мне, как и этому мужчине, уже больше тридцати, я все равно не могу воспринимать нас как равных по положению в социальной иерархии. Сложно.

— Привет, — произносит он первым, и я наконец отмираю:

— Привет.

Не разрывая зрительного контакта, мой… муж медленно, вероятно из-за уважения к моему состоянию, проходит вперед и занимает поместившийся рядом с изножием кровати стул.

— Я Влад, — представляется он с неприкрытой неуверенностью в голосе.

Я скованно улыбаюсь и киваю, прежде чем трусливо уставиться на собственные плотно сцепленные руки. Ни-че-го.

Чуда не случилось: ни вспышки воспоминаний, ни давления внезапных чувств на грудную клетку. Имя Влад никак во мне не отзывается.

— Мы учились вместе, — сообщает он.

— Учились… — Среди своих значительно поредевших и хаотичных воспоминаний я пытаюсь отыскать что-нибудь о мужчине напротив, ведь какая-то часть первого года студенческой жизни меня вроде бы не покинула, но вот так, с ходу, стоящий в голове туман не рассеивается. — Я тебя не помню. — Приходится его разочаровать.

Мое преисполненное сожаления признание не вызывает у… мысленно я словно запинаюсь и на секунду зависаю. Как ни крути, а в настоящий момент времени кроме как незнакомцем считать его не получается.

Однако я со странной для потерявшей память дамы уверенностью могу сказать, что не вижу на лице своего мужа оттенков скорби. Не знаю, на что я рассчитывала. Наверное, на большую эмоциональность.

Разве ему не положено сейчас переживать за будущее нашего брака и вообще отношений, раз уж для меня он пока что чужой человек? И хотя его пристальный, давящий взгляд сосредоточен на мне, он, похоже, в основном обеспокоен физическими травмами, а не моей амнезией.

— Я и не ждал, что будет иначе. — Влад невесело усмехается. — Доктор сказал, ты помнишь себя студенткой?

Я киваю. Наконец-то мне есть, что сказать по существу.

— Да. Когда меня сегодня спросили про дату, я была уверена, что скоро моя первая зимняя сессия. Собственно, ни саму сессию, ни что-либо после нее я пока не вспомнила.

Он издает многозначительное «хм». Под моим вопросительным взглядом он поясняет:

— Просто вижу некоторую логику в том, что ты помнишь только первый семестр.

Я хмурюсь.

— Не понимаю.

— Мы познакомились только весной. Начались факультативы, мы были в разных группах, а там — в одной. Ты, я и… — Он вдруг умолкает.

А меня посещает озарение.

— Мне сказали, что за рулем была не я и что водитель в коме. Ты поэтому замолчал?

Влад резко вскидывает голову, и я снова встречаюсь с настороженностью в его глазах.

— Ты знаешь про Глеба?

— Только то, что мне сказали. — Я пожимаю плечами и ежусь. — Что он был со мной в машине и еще не пришел в себя.

— Понятно.

— Он твой друг? — предполагаю я.

Влад не отвечает сразу. С половину минуты он молча смотрит на меня, будто чего-то ждет или что-то обдумывает; не знаю.

— Да, — говорит он. — Лучший. Как и твой, кстати.

— А ты? — удивляюсь я.

— Я твой муж. — Он скупо улыбается, но в темных, уставших глазах сохраняется пустота. — Это другое.

Я неловко молчу. Мне нечего ответить на эти несколько странные слова. Даже теперь, когда нюансы наших с Владом отношений моему разуму недоступны, можно догадаться, что подтекст его последней фразы скрывает почти явную горечь. Зависть, быть может.

Трудно сказать, чего я ожидала, от доктора узнав о существовании у меня целого мужа, но невольно я чувствую сильное разочарование. Мрачный и сдержанный мужчина напротив никак не производит впечатление любящего и заботливого супруга, довериться которому — плевое дело.

— Мы давно женаты? — спрашиваю я и, припомнив сюжеты любимых сериалов моей покойной бабушки (вот уж какой информации никакая амнезия не страшна), добавляю: — И я хотела бы увидеть документы: о браке, свои собственные, твои…

Глава 2

Раздается негромкий стук, и уже знакомая мне медсестра появляется в дверном проеме. Короткий визит Влада подходит к концу. Поднявшись со стула, он лишь на долю секунды растерянно замирает, а затем скупо прощается. Дверь за ним закрывается с тихим хлопком.

Я провожаю его взглядом и бесшумно вздыхаю. Если поначалу у меня имелись надежды на то, что встреча с мужем даст толчок моей памяти или хотя бы поможет обрести минимальную уверенность и спокойствие, то теперь трудно не впасть в унылое отчаяние. Даже в моем не самом ясном состоянии ума легко догадаться, что ничего толкового из нашей первой беседы не получилось.

Наверное, в следующий раз будет не лишним подготовиться и составить список особенно важных вопросов о моем и нашем общем прошлом, настоящем и будущем: Влад не сказал, а я не спросила, чего мне ждать после выписки из больницы.

— Как вы себя чувствуете, Кристина? — Звучит в палате приятный и уверенный голос медсестры.

Вежливо улыбнувшись, я осторожно прислушиваюсь к собственному состоянию.

— Кажется, нормально. — Объективно оценить степень боли, перманентно путешествующей по всему моему телу с тех пор, как я пришла в себя, мне сложно: ощущения перебивают друг друга и в то же время как будто усиленно «глушатся» чем-то извне. — Все болит, но терпимо.

Медсестра довольно кивает, прежде чем продолжить осмотр.

Несколько минут спустя, после еще нескольких вопросов и парочки инструкций, меня оставляют наедине с собственными мыслями, напоследок посоветовав по возможности прибегнуть к лучшему лекарству на планете — лечебному сну. Поелозив на кровати и приняв позу поудобнее — не таким уж замечательным было мое физическое состояние, как хотелось бы, — я, конечно, же погружаюсь… в раздумья.

О сне не идет и речи. Уставившись в белый потолок воспаленными глазами, я снова и снова прокручиваю в голове события сегодняшнего дня и, если честно, не понимаю, насколько и правда осознаю случившееся.

Может быть, шок никуда не делся, и осознание придет ко мне намного позже. Пока же я попросту не в состоянии сосредоточиться на полученной информации и нетерпеливо перескакиваю с одной мысли на другую, не принимая никаких решений.

Утром (по крайней мере в палате очень светло и солнечно) я просыпаюсь от совершенно нестерпимой боли в голове. Имей я сомнения в серьезности своей травмы, то сейчас вмиг бы прекратила сомневаться: от давления в разрывающейся на части черепной коробке хочется плакать и даже биться лбом о стену — только бы переключиться на не столь мучительные ощущения.

К счастью, вызов медперсонала работает без сбоя, и уже через минуту или две внушительного вида молодой парень ставит мне — отчаянно надеюсь, что обезболивающий, — укол и, удостоверившись в моей адекватности, уходит за доктором.

Я выдыхаю сквозь плотно сжатые зубы и прикрываю глаза.

Не знаю, как скоро в мою палату заходит наблюдающий меня доктор Питерсон, но взрывы в голове к этому времени уже слабеют. Подробные расспросы утомительны, но делать нечего: я старательно отвечаю на вопросы, стараясь не зацикливаться на возможном истолковании моих ответов.

— Сегодня мы проведем несколько тестов, — сообщает доктор, продолжая что-то фиксировать в планшете. — Нам нужно оценить, насколько пострадали поврежденные участки вашего мозга.

Я согласно киваю, хотя не имею ни малейшего представления о том, как проходят подобные тесты. По правде говоря, до сегодняшнего дня меня мало интересовали любого рода медицинские исследования, как и вопросы здоровья, — или так помню девятнадцатилетняя я. Впрочем, кто знает, возможно моя взрослая тридцатиоднолетняя версия успела нахвататься полезных знаний.

— Я могу вставать? — интересуюсь я. — Ходить по палате и по коридору?

Как выясняется, мне очень повезло: никаких по-настоящему серьезных травм на теле я не получила. Ни трещин, не переломов — только сильные ушибы, но вставать с кровати и по чуть-чуть ходить не возбраняется. Под присмотром, разумеется.

— Можно ли мне навестить водителя машины? — задаю я наконец самый важный вопрос. — Конечно, я не помню его и, наверное, в этом нет смысла, но мой муж сказал, что Глеб — мой лучший друг. И я знаю, что обязательно бы его навестила. Пожалуйста.

Доктор Питерсон медлит.

— Хорошо, — соглашается он наконец, и я с облегчением выдыхаю. — После диагностики Майк поможет вам добраться до реанимационной палаты.

После завтрака возвращается все тот же мощный парень-медбрат Майк. Вместе с ним в палате появляется и кресло-каталка. К моему большому разочарованию и даже смущению, передвигаться самостоятельно на большие расстояния в нынешнем состоянии я пока не могу.

В пролегающем через длинные, ярко освещенные больничные коридоры пути мне многое бросается в глаза: от людей до технологий. Всегда непостоянная мода, разумеется, отличается от той, что помню я. Проходящие мимо посетители, пациенты и даже врачи одеты иначе. Однако сказать, что современные тренды выглядят необычно и уж тем более шокирующе, я не могу — где-то и когда-то все это уже было.

Зато беспрестанно мелькающие в руках окружающих мобильники изменились куда сильнее. Я с трудом держу возрастающее любопытство в узде: будь моя воля, я соскочила бы с кресла и взяла в оборот первого встречного еще пять минут назад, только бы заполнить этот технологический пробел и на пару минут заглянуть в Интернет.

А еще мне нужен мой телефон. И как можно скорее. Потому что, как говорила Ирен Адлер в «Шерлоке», «этот телефон — моя жизнь».

Да-да, я умудрилась забыть последние двенадцать лет жизни, но не содержание любимого сериала. А хотелось бы наоборот.

Идея с исследованием телефона ради воспоминаний и сведений — как из моей личной, так и мировой жизни, — будоражит во мне каждую клеточку и нерв, и думать о чем-то еще нет никаких сил. Длящиеся следующие пару часов исследования, тесты и разговоры-допросы с докторами воспринимаются как изощренная форма пытки.

Мне не терпится заполучить в свои зудящие руки телефон. Ноутбук, наверное, тоже не помешает: в те времена, что я помню, смартфоны уже умели многое, но по удобству и функционалу точно не дотягивали до полноценного ПК. Вряд ли для моих многочисленных целей — я ведь не только собираюсь прошерстить свои переписки за минувшие двенадцать лет, но и тщательно познакомиться с поджидающим меня миром безостановочного прогресса, — будет достаточно тоненького прямоугольника с диагональю сантиметров в пятнадцать.

Глава 3

Следующим днем моим главным занятием снова оказывается ожидание. Я жду визита врача, жду окончания лечебных процедур и очередных исследований, жду наступления завтрака и обеда, но не потому что голодна: эти временные вехи помогают не чокнуться от однообразия, — и, конечно, я жду визита своего мужа.

Мужа… С ума сойти!

Наверное, осознание подбирается ко мне медленнее, чем я считала: даже после нескольких встреч с Владом представить его в роли супруга не получается. Женой себя я тоже вообразить не могу.

Хуже всего: поговорить по душам совершенно не с кем. Если верить Владу, то мой лучший друг сейчас в коме и борется за жизнь. А я, хотя и тревожусь за благополучие Глеба, никакой глубокой привязанности к нему не чувствую. Впрочем, по отношению к мужу — тоже. И это… странным образом печалит.

Я словно отрезанный ломоть: ни воспоминаний, ни связей с людьми, — меня ничего не держит и не определяет. Что, к слову, мне как раз-таки очень знакомо. Вот только та моя версия, чьей памятью я обладаю, больше всего мечтала стать взрослой и забыть об этом чувстве неприкаянности навсегда.

Мне страшно думать, что надежды были напрасными и у нее ничего не получилось.

Поэтому сегодня я полна решимости выяснить у Влада подробности: о себе и о нас. Хочется верить, что его вполне заметное нежелание вести со мной долгие беседы вызвано стремлением не навредить процессу восстановления. Если же причина в другом… Не знаю.

Так или иначе, чем светлее становится в моей голове, тем больше вопросов без ответов в ней возникает. Каждый из них я намерена сегодня озвучить Владу. Если он снова попробует оставить меня в неведении о прошлом и настоящем, разговаривать нам придется на куда менее приятные темы. Например, о том, что я ни на грамм ему не доверяю.

Когда вызванная затянувшимся ожиданием нервозность становится особенно гнетущей, раздается короткий и уверенный стук в дверь. Я вздрагиваю и секунду спустя встречаюсь взглядом с появившимся в проходе мужем.

— Привет, — произносит он.

Его сухой, лишенный любых эмоций тон не в первый раз сбивает меня с толку. Пряча неловкость за неуклюжим покашливанием, я отвечаю:

— Привет. Очень ждала, когда ты придешь.

Темные брови, только что чуть нахмуренные, удивленно приподнимаются.

— Правда? — Влад смотрит на меня так пристально, что я тушуюсь и для вида непринужденно пожимаю плечами:

— Ну да. Я хочу нормально поговорить, узнать о себе больше. Залезть в интернет. — Мой кивок в сторону белоснежного пакета с известным всему миру логотипом будто заставляет Влада вспомнить о своей ноше.

— Точно. — Наконец двинувшись с места у порога, он за несколько длинных шагов оказывается рядом со мной: — Возьми.

— Спасибо тебе.

Влад дергает головой, словно отмахивается от моей благодарности.

— Модель новая, но интуитивно должна быть тебе понятна, — объясняет он, и я, решив, что можно не скрывать из вежливости своего нетерпения и любопытства, берусь распаковывать телефон. — Они, конечно, много чего добавили, если сравнивать с тем, что ты, наверное, помнишь, но интерфейс по сути тот же.

— Супер. — Подняв на Влада взгляд, я коротко улыбаюсь и лишь отчасти шучу: — «Гугл» же никуда не делся, да?

Он усмехается.

— К счастью, нет.

— Значит, проблем не будет. Если что-то не пойму, «гугл» мне поможет. Или ты, — добавляю я неожиданно и осекаюсь.

— Или я. — Влад притворяется, что не заметил промелькнувшего у меня лице вопросительного выражения. — Мой номер уже в контактах, пиши или звони в любое время.

— Хорошо, — отвечаю я, нажимая на экран непривычного на вид телефона. Впрочем, в руке он лежит вполне удобно, как будто пальцы сами знают, какое положение лучше всего принять: спасибо матушке-природе за мышечную память. Мне стоит немалых усилий удержаться от дальнейшего исследования технологий, но существуют вопросы, о которых «гуглу», увы, ничего неизвестно. Поэтому, набравшись смелости, я произношу: — Мне кажется, нам пора познакомиться по-настоящему.

— Не хочешь сначала проверить, все ли понятно? — Влад, очевидно, пытается вернуться к теме с телефоном. Мои догадки о том, что беседы по душам для него нежеланны, сейчас активно получают дополнительные очки.

Усмехнувшись про себя, наяву я качаю головой.

— Нет, я хочу с тобой поговорить. А ты… — Моя секундная пауза получается достаточно нервирующей. — Ты, кажется, не хочешь?

— Почему же? — Влад с непринужденным видом пожимает плечами. — Давай поговорим.

Его согласие, однако, не производит на меня желаемого впечатления: язык прилипает к небу, отказываясь от выполнения своих функций, и прежде сумбурные мысли разбегаются по всем уголкам моего сознания. Растерявшись, я не могу решить, что сказать для начала, о чем спросить и как.

— Кхм. — Горло царапает сухой больничный воздух; я прокашливаюсь под пристальным, ожидающим взглядом мужа. — Наверное, начнем с чего попроще, да? — Посылаю Владу неловкую улыбку. — Расскажи, как у меня с карьерой? Надеюсь, я не зря училась на журналистике? Я ведь закончила, да?

Последний, прозвучавший взволнованнее других вопрос вызывает у моего мужа добрую усмешку.

Я смущенно тушуюсь. Не трудно догадаться, что мое искреннее беспокойство об учебе для взрослого мужчины кажется наивным и детским. Мне и хотелось бы чувствовать себя на свой биологический возраст и демонстрировать поведение умудренной годами женщины, но, увы, — понятия не имею, что для этого нужно делать.

— Да, — отвечает он, не скрывая по-доброму легкой насмешки. — Ты получила диплом. С отличием. Естественно. — Во мне теплом вспыхивают радость и гордость, к щекам приливает кровь, но я упорно надеюсь, что на лице нет румянца. Влад продолжает: — И да, ты стала журналисткой.

— Правда? — вырываются из меня нетерпеливые уточнения. — Насколько успешной? В какой сфере?

— Ты очень хороша. — Он странно вздыхает. — Может, даже слишком.

— Это плохо? — Я хмурюсь.

Глава 4

Озвученный Владом ответ все еще меня не устраивает: безопасность безопасностью, но я хочу знать детали своей недавней жизни. Утаивание информации, на мой взгляд, явно выходит за границы адекватной заботы.

— Хорошо, — произношу я ровно вопреки рвущемуся наружу несогласию. — Мы поговорим об этом позже. Я не могу находиться в неведении. И не хочу.

В выражении лица Влада почти ничего не меняется, но скрыть недовольство полностью ему тем не менее не удается: мне очевидны и напряженность мимики, и тяжесть потемневшего взгляда.

— Не вижу смысла обсуждать то, о чем ты ничего не помнишь, — возражает он. — К тому же, я вряд ли смогу просветить тебя на сто процентов: ты мало говорила о работе.

— Да? — прищуриваюсь я с сомнением. — Почему же ты тогда так уверен, что мне ничего не угрожает, если не в курсе ситуации?

— Я твой муж. Этого мало? — не выдерживает он.

— Не знаю! — Мой голос становится выше. — Я. Не. Знаю. Неужели так трудно понять? Ты мой муж, это я знаю. Но не помню! Я ничего не помню! — выдыхаю я сбивчиво; тревожное буханье поднявшегося к горлу сердца вызывает спазм.

— Прости. — Влад приходит в себя первым и кажется искренне сожалеющим. — Я пытаюсь сделать как лучше, но получается хреново. Ты мне не доверяешь. — Он досадливо хмыкает и перекатывается с пятки на носок, раздумывая. — Не знаю, что с этим делать.

— Да. — Мой гнев постепенно затихает. — Не доверяю. Хуже всего, что в моей жизни — в той, которую я помню, — не было никого, кому я доверяла. У меня нет родных, нет близких друзей — или я сейчас их не помню, — на что прикажешь мне ориентироваться? Каждый проведенный здесь день я пытаюсь об этом не думать, потому что иначе у меня поедет крыша. А если я никогда ничего не вспомню, то… — Меня вновь захлестывает уже до дрожи знакомая паника на грани смертельного отчаяния.

— Кристина, — произносит Влад с удивительной теплотой. Я поднимаю на него растерянный взгляд. — Я все сделаю, чтобы помочь тебе вернуть память. Любые клиники, врачи, лечение — все будет. У меня есть деньги и возможности, ты ни в чем не будешь нуждаться, я обещаю тебе.

Его слова закутывают меня в умиротворяющий кокон. Словно зачарованная я наблюдаю за тем, как Влад подходит ближе и, проигнорировав стоящее у кровати кресло для посетителей, опускается на корточки. Медленно, позволяя мне осознать его намерения, он с осторожностью берет мои вечно холодные ладони в свои, теплые и широкие.

— Но что… что если я никогда ничего не вспомню? — Флер спокойствия покидает меня слишком быстро. — Что будет тогда?

Наши с Владом взгляды пересекаются. Впервые на моей памяти он настолько рядом, что мне удается по-настоящему рассмотреть радужку его глаз — оказывается, вблизи они не такие уж и темные, а скорее редкого дымчато-серого цвета с голубоватым подтоном, — и изучить черты его лица.

Он и правда поразительно красивый мужчина с производящей давящее впечатление внешностью, но именно сейчас в нем нет былой жесткости. В это мгновение я вижу того, кому можно довериться. Думаю, таким его видела та моя версия, что вышла за него замуж.

— Для меня ничего не изменится, — отвечает он на мой вопрос, и в его тоне и правда не уловить сомнения. — Ты останешься моей женой.

Наверняка, теперь стоило бы закончить с обсуждением гипотетических ситуаций, но меня словно дергают за язык черти:

— А если я не смогу полюбить тебя заново?

Влад каменеет. Тепло его рук покидает мои ладони. Он выпрямляется и отворачивается к окну.

— Ты будешь вольна развестись, если того захочешь.

— Вот так просто? — поражаюсь я.

— А что, по-твоему, мне лучше держать тебя рядом силой? — Влад хмыкает. — Как будто с тобой это в принципе возможно.

Не в первый раз за наш разговор я недоуменно хмурюсь — наверное, от того, что обширные знания моего мужа обо мне же ставят в тупик: я не помню себя такой.

— Тебя послушать — я прямо свободолюбивая натура.

Он оборачивается и окидывает меня не поддающимся разгадке взглядом.

— Думаешь, я не прав?

— Не знаю, — признаюсь я честно. — Сейчас ты точно знаешь меня лучше, чем я саму себя.

— Возможно. — Влад вновь становится лицом к окну.

Наше обоюдное молчание затягивается. Намеченные заранее вопросы теперь не хотят приходить на ум, сумбур в мыслях и эмоциях путает мне все карты. Я боюсь, что Влад вот-вот соберется обратно, в свою жизнь за пределами больницы, оставив меня наедине с неизвестностью еще на один день.

— Почему ты не нравился мне в институте? — интересуюсь я внезапно, немало удивляя и себя, и, судя по напрягшейся вдруг линии плеч, мужа.

Он заговаривает не сразу, что очень похоже на нашу беседу при первой встрече — той, что я помню, разумеется, — тогда Влад тоже отвечал на мои вопросы лишь предварительно обдумав каждую фразу.

Не знаю, ведет ли меня интуиция или наработанное в пропавшие из моей головы годы журналистское чутье, но я почти уверена, что тема моей неприязни к Владу не укладывается в рамки классической романтической истории про отрицание чувств. Ощущение недосказанности, быть может, даже какой-то тайны вспыхивает во мне снова.

— Если бы я знал, — произносит Влад с сожалением и насмешкой одновременно. — Тебя вообще раздражал сам факт моего существования. На первой совместной паре мы не сошлись во мнениях, потом — еще раз. К тому же, я из очень богатой семьи...

— И что, ты решил, что раз я пару лет прожила в детдоме, то стала ненавидеть всех богачей? — Не получается у меня сдержать возмущения.

— Даже сейчас ты ведешь себя, как на первом курсе, — замечает Влад и якобы неодобрительно качает головой. — Если позволишь, я закончу свою мысль, и ты поймешь, что я имел в виду.

Я взмахиваю рукой в приглашающем жесте — мол, прошу.

— Богатство моей семьи было очевидно незаконным — вот что тебя так бесило. О него разбивались твои розовые очки и протестовали все моральные убеждения. Ну а я совершенно не спешил раскаиваться и просить прощения за новый «мерс», подаренный мне отцом на восемнадцатилетие. Меня все устраивало.

Глава 5

Попрощавшись сначала с доктором и десятью минутами позднее — с Владом, я остаюсь в тревожном обществе пустившихся вскачь мыслей. Дезориентирующий, отчего и успокаивающий туман, что наполнял голову с первой секунды моего пробуждения в этой самой палате, редеет, испаряясь и развеиваясь; завеса ожидающих впереди трудностей приоткрывается шире, чем хотелось бы.

Сейчас можно прекратить притворство и честно признаться: приближающаяся выписка из клиники наводит на меня едва ли не парализующий ужас. Я не готова столкнуться с реальной жизнью, о которой не помню слишком многого.

Как назло, до способных переключить мое внимание занятий — вроде очередного осмотра медсестрой или на худой конец — приема пищи, еще уйма свободного времени. Отвлечься не на что.

О том, чтобы и сегодня навестить Глеба, я тоже не договорилась и теперь невольно гадаю, скоро ли мне предоставится возможность увидеть его вновь, — Влад ушел так стремительно, что задать ему хотя бы несколько вопросов о совместном проживании было невозможно. Он будто намеренно держит меня в гнетущем неведении, раз за разом оставляя место для недосказанности и неизвестности. Хуже всего, я до сих пор не понимаю, что им руководит: непонимание моих переживаний и неумение полноценно коммуницировать или осознанная и обоснованная его собственными мотивами скрытность? Подтвердить или опровергнуть эти страхи некому.

В конце концов я случайно задеваю рукой принесенный Владом бумажный пакет и вспоминаю о телефоне. Распаковка моего долгожданного окна в мир занимает не больше минуты. Легкое движение пальца по сенсорному экрану без единой кнопки — и перед моим взглядом предстают узнаваемые, но значительно изменившиеся иконки знаменитых приложений.

Ведомая любопытством и отчаянной надеждой на чудо: вдруг попасть в собственные аккаунты мне удастся по сохранившимся в памяти логинам и паролям двенадцатилетней давности, — я сразу открываю браузер и вбиваю в поисковую строку название соцсети. Признать абсолютно разгромное поражение приходится уже через четверть часа — ничего не вышло. Мои данные устарели, а соцсети, к тому же, обзавелись двухэтапной системой идентификации пользователя. Без помощи какого-нибудь хакера не пробиться.

Разочаровано вздохнув, я иду другим путем. «Загуглить» саму себя можно без всяких технологических ухищрений. О доступе к личным перепискам, конечно, нужно забыть, однако я надеюсь на фотографии, комментарии и посты — частички забытой мной жизни.

«Гугл» справляется с этим заданием без проблем и предоставляет несколько тысяч результатов за секунду. Тыкнув по первой же ссылке, я радостно вскрикиваю, обнаружив на прогрузившейся странице аватар с собственным лицом. Однако в скором времени мой энтузиазм угасает и сменяется легким разочарованием: все мои соцсети — исключительно рабочего содержания.

Я упорно пролистываю пост за постом, изучаю каждую фотографию, списки «друзей» и «подписчиков», но не нахожу ни малейшей личной информации. Все записи — анонсы моих статей, расследований или интервью.

Даже просматривая их краем глаза, нетрудно понять: в профессиональном плане мне точно есть чем гордиться. Вот только прямо сейчас я не чувствую ни капли радости: все мои вопросы остались без ответа.

Время до выписки проходит быстро, но не слишком продуктивно. Я продолжаю шерстить собственные соцсети и активно изучаю старые-новые технологии — к счастью, освоиться довольно просто.

Свои последние публикации я просматриваю с особым вниманием, стараясь понять, кому бы они пришлись не по нраву настолько, чтобы выкурить меня из родной страны? Вот только ничего грандиозного и взрывоопасного среди опубликованных в моих соцсетях материалов нет.

Разумеется, я не упускаю шанса выяснить побольше о Владе — Покровском Владиславе Игоревиче. Отец — Покровский Игорь Сергеевич, гражданин РФ, бывший депутат и владелец металлургического завода, был замешан в финансовых махинациях и осужден на пять лет, убит в заключении при невыясненных обстоятельствах. Мать — Покровская Светлана Викторовна, гражданка США, после смерти мужа вернулась на родину вместе с сыном и дочерью.

Так я узнаю, что отец Влада давно мертв, а сам Влад — старший брат и в настоящее время единственное публичное лицо в семье Покровских. Однако и о нем сведений ужасного мало. Фотографии с официальных мероприятий, заметки на сайте его компании — и, в общем-то, все. О владельце одной из самых быстрорастущих компаний по кибер-безопасности пишут куда реже, чем о создателях популярных социальных сетей.

В день выписки Влад приезжает за мной довольно поздно, когда я уже начинаю всерьез думать, что обо мне забыли.

— Привет! — произносит он на выдохе, едва открыв дверь в палату. — Прости, я был вынужден задержаться. — Объяснений ожидаемо не следует.

— Все хорошо. — Я киваю и с осторожностью поднимаюсь с кровати: головокружения случаются чаще, чем я готова признать. — Мы можем идти, все назначения и документы мне уже отдали.

Сделав несколько быстрых шагов, Влад встает рядом и предлагает мне руку. Я растерянно замираю, не решаясь коснуться обнаженной кожи его предплечья.

— Я не кусаюсь, — говорит он, подначивая, однако я улавливаю скрытую за непринужденностью злость — вероятно, на меня? Влад же продолжает: — Я знаю, что твое состояние далеко от идеального, Кристина. Берись.

Закусив губу, я встаю рядом и неловко обхватываю его полусогнутую в локте руку своей. Слившееся тепло моей и его кожи — непривычно и волнующе.
Я делаю глубокий вдох, и вместе с кислородом втягиваю в легкие горьковато-древесный аромат мужского парфюма. Голову слегка ведет.

Осторожно, с бережным отношением к моим физическим возможностям Влад проводит меня по коридору к лифтам, а затем — по широкому холлу к автоматическим дверям, за которыми жаркое полуденное солнце опаляет зелень газонов и разноцветные крыши проезжающих мимо автомобилей. Медперсонал и пациенты встречаются нам чуть ли не на каждом шагу, вокруг звучит англоязычная — и не только, — речь.

Глава 6

Четверть часа спустя Влад сворачивает вправо, вглубь заросших зеленью холмов. Я снова прилипаю к окну и с большим интересом изучаю местные просторы.

Если поначалу мы проезжаем вполне обычные дома: расположенные поблизости друг от друга, они не стремятся к уединению, — то с очередным витком уходящей вверх дороги облик встроенного в природу жилья заметно меняется.

На глаза уже не попадаются милые и аккуратные двухэтажные коттеджи с небольшими земельными участками и разноцветными качелями на заднем дворе; сквозь плотные стены деревьев и кустарников мне лишь частично видны фасады и крыши скрытых за ними особняков. Все здесь кричит о стоящей немалых денег приватности.

Наконец, когда усталость и волнение сменяются колющей нервы и кожу взвинченностью, Влад нарушает установившееся между нами молчание долгожданной фразой:

— Наш дом. — Кивком головы он обращает мой взгляд в нужном направлении.

Под колесами плавного замедляющегося автомобиля мягко хрустит гравий подъездной дороги, в начале которой стоит трехэтажный и, к счастью, довольно небольшой дом. У меня вырывается облегченный выдох.

— Красивый, — делюсь я первым впечатлением, пока продолжаю знакомиться с представшей передо мной гаванью.

— Такое ощущение, что ты ждала чего-то другого. — Влад оборачивается ко мне, в чертах его лица мелькают напряжение и вопрос. Быть может, досада.

— Опасалась, — признаюсь я, приподнимая уголки губ в призванной успокоить мужа улыбке.

— В каком смысле?

Не то чтобы сознаваться в собственных — комплексах, наверное? — очень просто, но и отмалчиваться кажется неправильным.

— Когда мы стали проезжать все эти огромные дома, я начала переживать, что ты живешь в гигантском особняке — типа тех, что покупают голливудские звезды.

— Ты не хотела бы такой дом?

— Нет. — Я отрицательно трясу головой из стороны в сторону и даже передергиваю плечами для пущей выразительности. — Не мое это.

— Почему?

Я взмахиваю рукой в неопределенном жесте.

— Просто не представляю, что в таком доме делать. Мне кажется, их и покупают только ради сохранения капитала, а живут где-нибудь еще, разве нет? Ну или вечеринки там устраивают с кучей гостей. Зачем в двадцать первом веке тридцать спален или типа того?

Влад хмыкает.

— Не думал об. Но могу тебя успокоить: в этом доме комнат намного меньше. — Он тянется к ручке двери, прежде чем предложить: — Готова идти внутрь?

— Конечно. — Я киваю и, когда Влад делает первый шаг из машины, хочу выйти на улицу следом, но после больницы мои движения не отличаются быстротой.

Временная заторможенность, однако, спасает меня от очередной неловкой ситуации: Влад как раз приближается к пассажирской двери и открывает ее передо мной.

Я мысленно чертыхаюсь. Все эти джентльменские жесты для меня ужасно непривычны.

— Спасибо, — говорю я вслух, скованно принимая предложенную мне в качестве опоры руку.

И не зря: едва встав на обе ноги, я на миг теряю фокус и чуть не заваливаюсь на бок.

— Кристина? — Голос подхватившего меня Влада вибрирует тревогой.

— Все хорошо, — лепечу я, осторожно переминаясь с ноги на ногу, дабы убедиться в найденном-таки равновесии. — Просто голова закружилась. Питерсон сказал, в этом нет ничего страшного.

— Не стоило везти тебя длинным путем. — Влад мрачнеет.

— Почему? — удивляюсь я и спешно заверяю: — Мне все понравилось!

— И никакого дискомфорта или страха?

— О-о… — выдыхаю я, когда меня внезапно озаряет пониманием ситуации. — Я ведь даже не подумала!..

— Серьезно? — не верит Влад.

— Да. Я… Голова была забита совсем другим и… — Я перевожу дыхание и озадаченно тру лоб пальцами. — Может, дело в том, что аварию я не помню? — предполагаю я, смотря не прекращающему хмуриться Владу в глаза. — Для меня ее будто и не было. Вот я гадаю, где искать подработку в выходные, а вот — просыпаюсь в палате... А почему ты раньше ничего не спросил?

— Питерсон посоветовал не говорить с тобой о машинах в контексте фобии. При условии, что твое поведение будет спокойным.

— А если бы я запаниковала в дороге? Или даже на парковке?

Влад дергает плечом.

— На этот случай нас ждала квартира в двадцати минутах ходьбы от клиники.

Я замираю. Забота — она в таких поступках, да?

— Спасибо, — благодарю я на выдохе, не утаивая искреннего изумления.

Влад лишь кивает и затем переводит взгляд на дом.

— Пойдем?

— Да, конечно, — соглашаюсь я и неловко разворачиваюсь в оберегающем от падения объятии Влада. — Пойдем.

Вопреки моим ожиданиям мужские ладони не исчезают — лишь незначительно смещаются: одна по-прежнему придерживает меня за талию, другая — ложится на оголенную кожу предплечья непривычным ощущением жара и чужого вторжения в мое личное пространство. Прикусив край нижней губы, я перевожу взгляд вниз, на носки собственных кроссовок и слежу за ритмичностью шага.

Под упругой подошвой хрустит дорожная насыпь. Легкие наполняются запахом окружающих дом растений, к которому отчетливо примешивается древесный аромат мужского парфюма.

От насыщенного кислородом воздуха снова кружится голова. По телу взволнованно-испуганным роем пробегают мимолетные мурашки, стоит вспомнить, что отныне я буду жить с едва знакомым человеком. В полном уединении уже совершенно не кажущегося мне большим дома.

Мы поднимаемся к входной двери по низкому, но широкому крыльцу, и Влад наконец отпускает меня. Предварительно убедившись в том, что я твердо стою на ногах.

— Как ты себя чувствуешь? — Его взгляд остается на мне, внимательный и как будто ожидающий.

— Все хорошо, — настаиваю я и для убедительности легко улыбаюсь. — Готова к подробной экскурсии.

— Надеюсь, дом тебя не разочарует, — говорит Влад, кажется, предельно серьезно и распахивает передо мной тяжелую деревянную дверь: — Ты первая. Прошу.

— Я у тебя вместо кошки? — шучу я опрометчиво и, к своему стыду, несуразно.

Глава 7

За несколько минувших с выписки дней мне удается обвыкнуться в доме Влада — нашем доме — так, наверное, пора его называть хотя бы в мыслях. Медленно мое восприятие имеющихся обстоятельств меняется в лучшую сторону: от замораживающего ужаса к постепенному принятию ситуации как нормальной и поддающейся контролю.

Хозяйкой семейного жилища я себя, конечно, не чувствую, но уже могу без чрезмерной неловкости незваной гостьи и столь же смущающего опасения показаться невежливой или наглой спуститься на кухню за стаканом воды ночью. Даже пугливая Санни при встрече со мной больше не спешит убегать и прятаться. Напротив, с истинно кошачьим любопытством она ходит следом, виляя длинным и пышным хвостом, и бдительно контролирует каждый мой шаг в принадлежащих ей владениях.

Возможно, моей адаптации помогает и то, что большую часть времени я остаюсь предоставленной себе самой: Влад ничуть не сгущал краски, когда говорил о своем плотном рабочем графике. Он уезжает в офис до моего пробуждения и, вернувшись глубоким вечером, — исчезает в кабинете еще на час, а то и два.

Бродить по дому и заглядывать в комнаты без сопровождения в лице Влада намного комфортнее, однако плюсы личной свободы не в силах побороть мою общую взвинченность. Если прежде на арене переживаний главным был страх перед неизбежной необходимостью сближения с мужем, о котором я ничего не помню и не знаю, то теперь центральное место отдано противоположной проблеме: мне кажется, что Влад намеренно сводит наше общение к минимуму.

Мы почти не видимся и не разговариваем друг с другом, что вызывает невольное беспокойство. Мне трудно поверить, что до моей аварии наша семейная рутина была такой же безынтересной и полной близкого к тотальному одиночеству уединения — какой в подобном браке смысл? Мы будто чужие люди.

Сегодняшним утром я уже привычным образом проснулась в пустом доме. Конечно, в одной из комнат прямо сейчас дремлет или хулиганит Санни, но первые полчаса нового дня — пока я принимаю душ и чищу зубы, — всегда самые тихие и, признаться честно, одинокие. Потребность поговорить с другим человеком столь сильна, что резонирует во мне застрявшими посреди горла рыданиями.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов на пороге ванной комнаты, я бреду на кухню за завтраком и тихонько смеюсь, когда откуда-то мне под ноги выбегает Санни. Вид у нее самый игривый и дружелюбный, в зубах — палочка с перьями, которую она щедро бросает к моим ступням.

— Ты тоже устала быть одна? — Я медленно наклоняюсь, а затем с осторожностью протягиваю руку к рыжей макушке в надежде на царское снисхождение и неожиданно срываю куш: впервые Санни не приседает и не уворачивается от моих пальцев.

От радостного вскрика и победного танца приходится воздержаться, дабы не спугнуть внезапную удачу. Затаив дыхание, я принимаюсь почесывать довольно жмурящуюся Санни за ухом и улыбаюсь. Этот день только что стал во стократ лучше.

Через пару минут мы вместе идем к холодильнику. Я готовлю себе завтрак и даже набираюсь смелости предложить Санни порцию влажного корма, мысленно скрестив пальцы: надеюсь, ни какой строгий режим мейн-куновского питания не был нарушен этой «трубкой мира» на кошачий манер.

На мгновение меня посещает порыв взяться за телефон и написать Владу о наших с Санни делах: все-таки нынешнее утро полно по-настоящему примечательных событий для любого котовладельца и нам наконец-то нашлось бы, что обсудить. Однако с каждой секундой затея выглядит все неуместнее, и я трясу головой. Не стоит беспокоить Влада по сущим пустякам.

Я обещаю себе завести с ним разговор вечером. Мне пора выбираться из своего панциря и делать первые шаги в своей позабытой жизни. Узнавать современный мир, готовиться к тому, что память может никогда ко мне не вернуться. Адаптироваться.

Допив остывший кофе, я мысленно киваю, соглашаясь с собственными доводами. Мне стоит не только поговорить с Владом, но и предложить ему провести время вместе.

Кто знает, вдруг он ждет инициативы с моей стороны и потому не навязывает свое общество? Я не хочу по незнанию испортить наш брак.

Ближе к полудню мне звонят из клиники.

— К сожалению, — произносит женский голос после нашего обоюдного приветствия, — доктор Питерсон вынужден отменить ваш завтрашний визит, но у него есть для вас время сегодня. Вам будет удобно приехать в три часа дня?

Для любого здорового и свободного человека дать ответ на прозвучавший только что вопрос — проще простого. Я же зависаю на добрую минуту. В миг разволновавшись и потерявшись из-за своего нынешнего положения.

Разумеется, я свободна и готова ехать в клинику сию же секунду, что и почти говорю вслух, прежде чем замереть на вдохе от понимания: мои передвижения вне дома — это ответственность Влада. Без него мне не добраться даже до ближайшего супермаркета.

— Да, конечно, — говорю я вопреки только что сделанным выводам. — Я приеду.

— Мы будем вас ждать, до свидания! — прощается администратор и, не дожидаясь с моей стороны ответной фразы, отключается.

Крепко сжав телефон в руке, я покусываю губы, пока в мыслях корю себя за поспешность: зачем было соглашаться сразу? Вряд ли в расписании доктора Питерсона на неделю не нашлось бы иного времени для приема.

После коротких раздумий от звонка Владу я решительно отказываюсь. Моя порывистость не повод нарушать его рабочий процесс, — и неважно, готов ли он вот так, в середине дня сорваться ради моих дел или, как любой разумный человек, посоветует мне перенести прием на удобную для нас двоих дату и не создавать проблему на пустом месте.

В конце концов я лезу в телефон за информацией. Мое якобы беспомощное положение детсадовского ребенка неимоверно раздражает. Пусть я забыла последние двенадцать лет жизни, но точно не утратила способность к самостоятельности.

Благодаря великой силе Интернета всего лишь несколько минут спустя в моей голове есть вполне отчетливое представление о маршруте от дома до клиники и расценках такси, а также прочие полезные знания. Нужное приложение находится за секунду, и я проверяю, что функция оплаты банковской картой в нем работает — Влад посвятил меня в премудрости современных платежных технологий. Правда, сообщая мне о привязанной к телефону кредитке, он едва ли предполагал, что моей первой тратой станет поездка в такси.

Глава 8

С того вечера в наших взаимоотношениях с Владом что-то меняется и, определенно, в лучшую сторону. Я наконец получаю шанс узнать своего мужа получше.

Как самая настоящая супружеская пара мы вместе завтракаем и ужинаем, говорим о важном и совершенно несущественном. Пару раз выбираемся в город на прогулку и даже навещаем океан. Дни, наполненные разнообразием и движением вперед, проходят значительно быстрее.

Мой мир все еще замкнут на уединенном доме в Малибу, посещениях клиники и общении с Владом и Санни, но мучительного ощущения неподвижности времени больше нет. Я чувствую, что снова живу.

В небогатой на события рутине моей повседневности появляются регулярные сеансы с психологом и визиты в палату Глеба, чье состояние до сих пор неизменно. Я не помню ни одной проведенной в его обществе секунды, и тем не менее день ото дня тревожусь с большей силой.

Недолгих посещений оказывается достаточно, чтобы зародить во мне семена симпатии и привязанности к Глебу. Или, скорее, к идее друга, которую он собой воплощает. Я часто гадаю, какой была наша дружба, и с отчаянной наивностью верю, что Глеб скоро очнется, хотя время вряд ли работает в его пользу.

К моему стыду, беспрестанно прогрессирующий страх за него еще и крайне эгоистичен: он знает меня, он может рассказать то, о чем Влад говорить не хочет. По крайней мере сейчас.

Сложно сосчитать, сколько раз за последнюю неделю я пыталась выяснить хоть что-нибудь о своей работе и грозящей мне опасности, обращаясь к Владу прямо и завуалированно, спрашивая, намекая и едва ли не умоляя поделиться со мной подробностями. Результат был ожидаемо неизменным: лаконичные фразы о безопасности и ловкая смена темы.

Нередко я думаю написать кому-нибудь из коллег, но, не имея ни малейшей идеи, кому из них можно доверять, не решаюсь. Только без конца пролистываю страницы собственных соцсетей, как будто однажды увижу в зачитанных до ряби в глазах постах что-то новое и действительно значимое.

Мне нужны ответы.

Мне нужны мои воспоминания.

Я устала жить как слепой, ничего не знающий котенок.

Вот только все, что мне остается, — цепляться за Влада и наши совместные вечера. Он — мой портал в прошлое, ключ к замкам моей памяти, и я надеюсь, я очень-очень надеюсь, что в его присутствии что-то в моем сознании вдруг щелкнет, как и предполагают врачи.

Правда, спустя еще одну бесплодную неделю разговоров за ужинами и прогулками вдоль побережья, терпения и веры в скорый прогресс во мне становится меньше. Наши отношения с Владом больше похожи на добрососедские, чем супружеские, и дело не только в отсутствии физического контакта, о необходимости которого я попросту стараюсь не думать.

Мы слишком… сдержанны. Неестественны. Ведем чинные беседы и ни на секунду не позволяем себе расслабиться. Я вижу, что в моем присутствии Влад даже дышит скованно, будто не в полную грудь, и тщательно подбирает слова.

Возможно, он боится мне не понравиться. Или не знает, как правильно себя вести и перебарщивает с уважением моего личного пространства. Проблема в том, что он наверняка совсем не похож на того Влада, которого я любила до аварии. Ничего не изменится к лучшему, пока он продолжает притворяться другим человеком.

Мой памяти нужен настоящий Влад Покровский.

И сегодня я приглашу его на свидание.

Уже вечером мы ужинаем на террасе популярного ресторана с видом на океан. Столики вокруг заняты все до одного, многочисленные официанты то и дело проходят мимо с тяжелыми от блюд и посуды подносами или стопками меню, и создаваемая их работой суетливая атмосфера мне поразительно по душе.

Легкий ветер приятно касается кожи, закатное солнце разливается по небу красно-малиновым пламенем, слева — шум океана, справа — гул людских разговоров. Я улыбаюсь и зажмуриваюсь, сосредотачиваясь на охватившем меня чувстве полного умиротворения. Как, оказывается, просто вмиг стать хотя бы чуточку счастливее, чем еще пару часов назад.

— Тебе здесь нравится? — вдруг интересуется Влад.

Я киваю и открываю глаза. Его взгляд встречается с моим, за дымчатой-серой пеленой еще таятся ожидание и надежда.

— Да, тут очень красиво. И я очень рада выбраться из дома, если честно.

— Почему? — спрашивает он и, похоже, немного тушуется из-за собственной поспешности. — Я хотел сказать, что именно не так? Дома.

— Все так. Просто… одиноко. — Мой взгляд теперь направлен на заставленный тарелками и бокалами стол. Говорить с Владом откровенно, пусть даже и на столь несущественные темы, до сих пор чуточку неловко. К тому же, не хотелось бы произвести впечатление неблагодарной и вечно недовольной своим положением больной, когда на самом деле я отлично понимаю, как мне повезло не остаться наедине со своей амнезией. — Санни, конечно, составляет мне компанию, — тут мы с Владом обмениваемся улыбками, — но я чувствую себя потерянной. Ни работы, ни учебы, никакого плана на день. Это напрягает.

— Я понимаю.

— Разве? — вырывается у меня невольное возмущение. — Ты, кажется, занят двадцать четыре часа в сутки. Прости, — тяну я следом и строю жалобное выражение лица; щеки покрывает горячий румянец. — Прозвучало ужасно. Ты работаешь и не виноват, что…

Влад качает головой, прерывая поток моих оправданий:

— Я работаю, но ты все время одна. Я понимаю, Кристина. И, если ты действительно не против, то теперь я постараюсь приезжать домой раньше.

— Почему я должна быть против? Разве не я инициировала наше сегодняшнее… свидание? — На последнем слове я чуть спотыкаюсь, но все же не пытаюсь использовать менее конкретную терминологию.

Да, сегодня мы не просто ужинаем. Да, у нас свидание.

Я все для себя решила еще днем, прежде чем написала Владу сообщение. С этим самым словом, да.

Держа в нервно подрагивающих руках телефон, я смотрела на экран и едва не вскрикнула, когда доставленное сообщение мгновенно превратилось в прочитанное. Секунда сменилась второй, третьей, четвертой, однако Влад явно не спешил набирать ответ.

Глава 9

— Расскажи мне о своей семье, — прошу я, делая очередной глоток безалкогольного вина. — О маме, сестре. Вы часто видитесь?

Расслаблено откинувшись на спинку кресла, Влад несколько секунд молчаливо прокручивает в руке свой бокал и как обычно раздумывает над будущими словами. Хочется верить, что поднятая мной только что тема не относится к списку неприятных. До сих пор его родные не давали о себе знать, и, если честно, глухое молчание с их стороны вызывает вопросы.

— Мы поддерживаем общение, если ты об этом, — наконец говорит Влад с непринужденным видом. — Нечасто, наверное, но у каждого из нас своя насыщенная жизнь.

— Разве это причина реже общаться? — спрашиваю я с осторожным любопытством.

Пожав плечом, Влад поднимает ко рту бокал с виски. Тонкие, четко очерченные губы смыкаются на стекле, на скулах и шее плавной волной перекатываются мышцы, — я почти чувствую остро-пряный вкус виски на своем языке. К щекам приливает жар.

— Мы не слишком… привязаны друг к другу, — признается он неохотно. — Не волнуйся, вряд ли вы увидитесь в ближайшее время.

— Я не поэтому спросила! — вырывается у меня возмущенный возглас. — Я просто стараюсь узнать о тебе больше.

— Я знаю, — хмыкает Влад и останавливает лукавый взгляд на моем преисполненном негодования лице. — Но, признайся, что встречаться со свекровью тебе пока точно не хочется?

Его замечанию удается вызвать у меня невольный смешок. Качая головой, я борюсь с ползущими вверх уголками губ и, сдавшись, согласно киваю:

— Не без этого, да. Хотя мне, конечно, очень хочется пообщаться с людьми, которые меня знали до аварии. Вдруг это поможет мне что-нибудь вспомнить?

— Будь уверена, — произносит Влад уже со всей серьезностью, — мои мать и сестра не представляют для твоей памяти никакого интереса. Вы едва друг друга знали.

Растерявшись из-за внезапной холодности его тона, я непонимающе хмурюсь.

— Мы с ними не ладили? — Раздается мое первое предположение.

— Можно сказать и так. — Влад отводит взгляд, прежде чем сделать последний глоток виски.

Граненный бокал опускается на стол с глухим стуком и с явно излишней силой. Я слабо вздрагиваю.

Кажется, мое любопытство завело нас с Владом в чащу семейных проблем, обсуждать которые со мной сейчас он не намерен.

— Извини, — прошу я примирительным тоном. — Это не мое дело. Давай поговорим о чем-то другом.

Влад, однако, поддается вперед. Серые глаза в миг темнеют.

— Почему же «не твое»? — интересуется он с отчетливым раздражением в голосе. — Ты моя жена, имеешь право знать.

Поймав его взгляд, я недоверчиво усмехаюсь — и противоречивости его утверждений, и взаимности наших эмоций: не впервые мы как сообщающиеся сосуды мигом заражаемся настроением друг друга.

— Ты сам не захотел вдаваться в детали, разве нет? Я всего лишь не собираюсь вытягивать из тебя подробности. Не хочешь — не говори, — замечаю я с наносным равнодушием.

На самом деле испытываемая мной в эту секунду досада неумолимо перерождается в обиду: еще одна моя попытка наладить с Владом доверительные отношения потерпела крах. Я злюсь.

— Кристина… — Мою лежащую на столе ладонь вдруг накрывает чужая — теплая и широкая. Я вскидываю на Влада удивленный, едва ли не шокированный взгляд. — Ты сейчас надулась, как мышь на крупу, — поясняет он с незнакомым мне ранее умилением на лице, от которого мои внутренние органы, кажется, начинают совершать кульбиты. — У меня не было намерения что-то от тебя скрыть, но и расстраивать тебя мне, естественно, не хочется.

— Отчего я должна расстроиться? — уточняю я, стараясь не обращать внимания на наш продолжающийся физический контакт.

Задача внезапно усложняется, когда подушечкой большого пальца Влад принимается выводить круги на тыльной стороне моей ладони. Сердце подпрыгивает к горлу, и я нервно сглатываю, но не спешу выдернуть из его руки свою. Мне… приятно. Очень.

— Причиной моих напряженных отношений с матерью стал наш с тобой брак, — сообщает Влад будничным тоном. — Моя сестра, как выяснилось, тоже не в восторге.

Пару мгновений я просто моргаю и молчу — настолько неожиданна эта правда для моего мозга. Наконец, мне удается выдавить из себя довольно жалкий вопрос:

— Я им настолько не нравлюсь?

— Их негативная реакция не имеет к тебе как личности никакого отношения, — хмыкает он.

— В чем тогда дело? — спрашиваю я и будто кожей ощущаю, насколько Владу не хочется отвечать.

Он больше не касается моей ладони и отводит взгляд в сторону. На неподвижном лице нет ни одной подсказки. Я не свожу с Влада глаз и все равно вздрагиваю, когда его губы произносят ответ:

— Им не нравится, что ради тебя я готов на все.

Сказанные кем-то другим и иначе, эти слова показались бы мне в лучшем случае неубедительной бравадой, а в худшем — пугающими. Признание Влада, однако, звучит как самый простой и неоспоримый факт, как многократно подтвержденная доказательством истина, в которой больше никто не сомневается и потому всегда принимает в расчет — вынуждено и неохотно, но безоговорочно.

Я в замешательстве и не представляю, что можно сказать. Молчание между нами затягивается, воздух пропитывается вызванной взаимной неловкостью отстраненностью. Мой ум зациклен на очевидной догадке: что такого Влад уже сделал ради меня, о чем я не знаю или не помню?

Незаданный вопрос жжет губы, стремясь вырваться наружу, и сдержаться сложно как никогда. Лишь чудом мне хватает благоразумия не заходить в неизведанные темные воды.

— Что ж, — прокашливаюсь я и выдавливаю якобы беззаботную улыбку, когда Влад вскидывает на меня ожидающий взгляд. — Думаю, достаточно серьезных разговоров для одного вечера.

— Ты и отказываешься от серьезных разговоров? — Серые глаза вдруг сверкают весельем. — Никогда бы не подумал…

Демонстративно фыркнув, я откидываюсь на спинку своего кресла и задумчиво прищуриваюсь, рассматривая сидящего напротив Влада. Сейчас вид у него снова расслабленный и спокойный, и мне ужасно хочется побыть рядом с этой версией своего мужа чуть дольше, чем несколько секунд.

Глава 10

— Ты шутишь… — говорю я и недоверчиво качаю головой.

— Не надейся. — Влад бросает на меня лукавый взгляд через плечо. Мелькнувшая на его губах улыбка сверкает хищным предвкушением и обещанием неизбежности.

Он крепко держит мою руку и уверенным шагом ведет нас обоих вниз, к песчаному берегу пляжа. Вовсе не безлюдного — осознание, из-за которого я едва не путаюсь в ослабевших от волнения ногах.

— Ты хочешь танцевать вот так, на виду у всех? — Ужас в моем голосе даже при желании не принять за энтузиазм, но, кажется, Влад всерьез намерен исполнить свое обещание и научить меня танцевать танго — прямо здесь и сейчас. И вопреки любым моим возражениям. — Я же ничего не умею! И музыки здесь нет. Почему не дома? А еще тут везде песок. Мы просто увязнем!

Вместе с порывом прохладного ветра моего слуха достигает приглушенный смешок. Пологий спуск заканчивается, вслед за Владом я замедляю шаг, ощутив под подошвой босоножек шероховатость песчинок.

— Тебе не о чем волноваться. — Обернувшись, он протягивает мне свободную руку. Наши ладони встречаются. — Обещаю, ты останешься довольна. Просто оглянись, — просит он. Я послушно озираюсь по сторонам, и конечно замечаю и бескрайнюю гладь океана, и тусклое свечение звезд на небе, и ослепительное сияние растянутой вдоль линии пляжа иллюминации. Даже гул человеческих разговоров, сливаясь с шумом ветра и волн, становится приятным дополнением к местной уютно-завораживающей атмосфере. — Здесь красиво.

— Да, — соглашаюсь я и невольно улыбаюсь. В глазах Влада отражается блеск искусственных огней и совершенно мальчишеский энтузиазм. Никогда прежде он не позволял себе быть беззаботным в моем присутствии.

— Тогда идем. — Он тянет меня за собой.

Невольно думается, что наш совместный вечер и правда превратился в самое настоящее романтическое свидание. В будто искусственном прежде дружелюбии теперь есть легкость с искорками несмелого флирта, в прикосновениях и взглядах — трепет, а в словах и жестах — особый подтекст.

Восприятие приятно обострено, в то время как разумные, обычно полные настороженности мысли застилает флером очарованности. Я забываю о составленном заранее списке не терпящих дальнейшего отлагательства вопросов, о необходимости следить за своим поведением и речью — и всецело отдаюсь на волю спонтанных решений и эмоций.

Несколько минут спустя мы приближаемся к квадратной формы деревянному настилу, расположенному на небольшом отдалении от океана. Похоже на уличный танцпол, в этот час чудесным образом не привлекающий внимание посетителей пляжа.

— Кстати, — нарушаю я установившееся между нами молчание, — откуда ты вообще умеешь танцевать? Да еще и танго?

— Моя бывшая девушка занималась бальными танцами на профессиональном уровне. Она меня научила, когда мы встречались.

— И давно это было? — Требовательный вопрос срывается с моих губ быстрее, чем я успеваю прикусить язык и умерить собственное любопытство.

— Очень, — отвечает Влад с довольным смешком. — До нашего с тобой знакомства.

— И ты не растерял свои навыки? — уточняю я как можно безобиднее.

Влад останавливает на мне внимательный, одновременно подначивающий и недоверчивый взгляд.

— Боишься, что я оттопчу тебе ноги?

— А ты нет? — парирую я. — На твоем месте я бы точно опасалась за свои конечности. Но ты все еще можешь передумать…

— Нет. — Влад решительно качает головой. — Никогда не стоит упускать подходящий момент.

— Таково твое жизненное кредо? — Очередной шуткой я, конечно, пытаюсь отсрочить неумолимо приближающуюся минуту моего позора: мне ни за что не сравниться с профессиональной танцовщицей.

Подумать только, мой муж действительно умеет танцевать и хочет научить меня. Хочет исполнить мою давнюю мечту…

Всего несколько недель назад, впервые увидев его на пороге своей больничной палаты, я не смогла бы даже представить Влада в подобном амплуа. Не подумала бы, что этот взрослый, непоколебимый мужчина когда-то был молодым парнем и не побоялся показаться нелепым любимой девушке, пожелавшей научить его своему ремеслу.

— Прекращай искать пути к отступлению, — произносит Влад с полусерьезной угрозой в голосе. — И иди сюда.

Мы останавливаемся в центре площадки. Пока я безмолвной и преисполненной переживаний фигурой пытаюсь собраться с духом и заодно надышаться морским воздухом до головокружения, Влад достает из кармана телефон и на пару минут зависает в предлагаемом технологиями мире.

Нахмурив брови, я смотрю на него в напряженном ожидании и едва не подпрыгиваю, когда из динамиков вдруг выплескивается та самая мелодия из той самой сцены с Аль Пачино.

— Влад…

Он вскидывает на меня искрящийся весельем взгляд и возвращает телефон в карман.

— Ты покраснела.

— Конечно! Потому что я сейчас умру от стыда.

— Разве мечта не стоит небольших жертв? — вздернув бровь, Влад встает совсем рядом и с осторожностью касается моих предплечий кончиками пальцем. — Расслабься, — просит он тихо. Мягко. — Поверь мне. Все получится.

Я киваю. По телу, от макушки до пят, проносится волна слабой дрожи. Волнение и тревога, интерес и страх.

Влад помогает мне встать в позицию, а затем делает первый шаг. Одну паузе спустя я повторяю за ним.

Яркая, всеобъемлющая музыка скоро увлекает нас в иное измерение. Я слышу только ее, размеренное дыхание Влада и его спокойные, терпеливые подсказки и слова одобрения.

Повторять за ним становится проще с каждой секундой. Еще легче — позволять ему вести, направлять меня — уверенно и аккуратно выбрасывая вперед и вращая, а затем — возвращая в кольцо его рук.

Одна и та же мелодия играет снова и снова, и скоро случается невероятное — мы действительно танцуем. По-настоящему.

Счастье, неподдельное, абсолютно безмятежное счастье переполняет все мое существо. Я смеюсь. Наши с Владом взгляды пересекаются на один миг, прежде чем он внезапно разворачивает меня спиной к себе и ведет дальше.

Глава 11

Я хочу… Хочу, чтобы этот поцелуй случился. Все мое существо вибрирует желанием близости.

Под ладонями Влада пульсирует моя голая кожа — на спине и на лодыжке. Внутренней стороной бедра я, кажется, касаюсь не только его ноги — осознание, от которого кружится голова и пересыхает горло.

На его лице эмоции сменяют друг друга: смятение, желание, мука, — сейчас ему не скрыть от меня ни одной. Я вижу, как за долю секунды Влад проигрывает самому себе в бессмысленном сражении.

Его губы обрушиваются на мои. С непоколебимой определенностью, столь отличной от сдерживающего его только что сомнения. С подчиняющей силой. И ненасытным отчаянием.

Мои губы раскрываются от удивленно-шокированного вдоха. Мне не доводилось переживать ничего подобного. Или я попросту об этого не помню.

«Так мужчина целует женщину, когда любит?», — проносится в моем сознании вопрос, прежде чем способность рассуждать окончательно меня покидает, оставляя в иррациональном плену эмоций и ощущений.

Не разрывая поцелуя, Влад медленно отклоняется назад вместе со мной в его руках. Наши тела сопряжены — там, где физически возможен контакт, нет ни миллиметра свободного пространства. Поцелуй становится глубже, смелее, неистовее. Вдоль позвоночника проносится волна дрожи, — я рухнула бы на колени, не держи меня Влад.

Его ладонь скользит по моей ноге вверх — от лодыжки к бедру, из моего горла вырывается приглушенный стон. В жадных движениях его губ появляется лихорадочность, как и в моих: очнуться сейчас от накрывшего нас безумия будет все равно, что на полной скорости врезаться в твердую землю после свободного падения в пропасть.

Впервые за долгое время я чувствую себя счастливой. Цельной личностью без черной дыры беспамятства в мозге. С кристально ясными желаниями и эмоциями вместо запутанного клубка неопределенности в голове и сердце.

Чей-то громкий, поощряющий свист врезается в скроенный из звуков нашего дыхания защитный купол. Вздрогнув, на мгновение мы оба застываем, будто застигнутые врасплох преступники. Я прихожу в себя первой и с неловкой медлительностью отстраняюсь, сопротивляясь затянувшейся неподвижности Влада.

Растерянно дернув головой, он выпускает меня из своих объятий, предварительно убедившись, что я твердо стою на ногах. Я не могу побороть глупую улыбку и задавить стремящийся наружу тихий смешок.

— К-хм.

— Угу, — вторю я, по-детски не осмеливаясь посмотреть Владу прямо в глаза.

— Все хорошо? — спрашивает он вдруг.

От него вновь веет столь знакомым мне напряжением. Сдержанностью и сосредоточенностью. Словно он готовится к бою, о котором мне ничего неизвестно.

— Конечно. — Я устремляю к Владу недоумевающий взгляд и встречаюсь с его — пристальным и хмурым.

Мое внимание будто причиняет ему дискомфорт. С тяжелым вздохом он приглаживает растрепавшиеся волосы рукой и в несвойственной ему нерешительной манере произносит:

— Если я позволил себе лишнего, скажи мне. — На его лицо наползает мрачная тень сожаления. — Ты все еще ничего не помнишь. Ты не обяз…

— Нет! — перебиваю я и, не отдавая себе отчета, хватаю Влада за руку. — Нет, все было хорошо. Замечательно. Ничего лишнего, я тебя уверяю. Если бы меня что-то не устраивало, я бы об этом сообщила.

— Уверена?

— Да, — киваю я и крепче сжимаю его ладонь, вкладывая в свой жест всю имеющуюся во мне решимость.

Черты его лица смягчаются, но в глубине его глаз я замечаю никуда не исчезнувшее сомнение. Страх поспешить, лишиться второго шанса. Вот только я боюсь другого — упустить драгоценное время и никогда ничего не вспомнить.

Моя уверенность в том, что скорейшее сближение с Владом — наиболее надежный способ побороть амнезию, — лишь крепнет. Между нами есть искра и сильные чувства, в чем наш недавний поцелуй — страстный, яркий, головокружительный — окончательно меня убедил.

Когда Влад предпринимает полувопросительную попытку разомкнуть наши ладони, я только отрицательно качаю головой и решительно переплетаю свои пальцы с его, прежде чем сделать шаг вперед. Прогуливаясь вдоль вечернего пляжа, мы держимся за руки, как самая настоящая пара влюбленных.

Мы не спешим возобновлять разговор: окутавшее нас молчание не кажется тягостным или неловким. Напротив, я чувствую себя на удивление расслабленно и комфортно. На своем месте. Будто не только мое тело, но душа согреты и защищены от любых невзгод.

Что, если задуматься по-настоящему, не столь и удивительно.

После смерти родителей я осталась совсем одна: без дома и поддержки. И какими бы убедительными ни были мантры, курсирующие по моему сознанию на постоянном повторе — о том, что я со всем справлюсь в одиночку и ничему и никому меня не сломить, — больше всего на свете мне хотелось найти человека, в объятьях которого ужаснейший из дней становился бы чуточку лучше.

Всерьез отрицать, что мой муж — именно такой человек, крайне сложно. Его поступки говорят за него.

— Спасибо тебе, — произношу я вслух в неожиданном порыве благодарности.

Влад оборачивается ко мне с явным непониманием.

— За что?

— За сегодня. — Я легко пожимаю плечами. — За все, что ты сделал с момента нашей первой встречи в клинике. И наверняка за все, что ты делал для меня до моей амнезии.

Странно, но мои теплые слова будто его не радуют.

— Ты правда так уверена, что до твоей аварии я был хорошим мужем? — хмурится он. — Ты не можешь этого знать.

— Да, не могу. И тем не менее я подозреваю, что ты лучше, чем может показаться на первый взгляд, — признаю я со стыдливой улыбкой. — Ты ведь многое для меня делаешь, но никак это не подчеркиваешь: даешь мне время освоиться, не давишь, платишь за лечение и все остальное и ничего не требуешь взамен.

— Это базовое поведение нормального мужика, Кристина. Уж ты-то должна это понимать.

С моих губ слетает грустный смешок.

— Именно поэтому я и ценю твое отношение. Несложно догадаться, что многие мужья на твоем месте вели бы себя иначе.

Глава 12

Я просыпаюсь внезапно, как по щелчку. Мышцы гудят, кожа покрыта неприятной испариной, раскрыть тяжелые веки удается с трудом. Состояние такое, будто мне удалось поспать не больше двух—трех часов, за которые мое несчастное тело успели пропустить сквозь промышленный пресс, а затем прокрутили в центрифуге.

Шумно вздохнув, я сажусь на кровати и растираю лицо ладонями. Морок сна постепенно развеивается. Сквозь полузакрытые шторы в комнату проникает яркое солнце, и я тянусь к тумбочке за телефоном. Экран вспыхивает, демонстрируя растягивающуюся на бешеной скорости гармошку из бесконечных уведомлений. На часах десять утра. Я спала куда больше, чем думала.

Меня охватывает досадливое разочарование. Влад, конечно, уже на работе, и ежедневный совместный завтрак, ожидание которого теперь зарождалось во мне с ночи накануне, отменяется. Впервые за несколько недель.

И все потому, что мой организм ни с того ни сего решил проигнорировать будильник.

С кровати я встаю в явном раздражении, и следующие полчаса утренней рутины едва ли помогают моему посредственному настроению. К тому же я никак не могу вспомнить, о чем именно был мой последний сон, хотя странный, не то чтобы тяжелый или грустный осадок, вызванный его содержанием, никуда не исчезает.

После долгого контрастного душа мир становится более приятным местом. Замотав влажные волосы в полотенце и подхватив с кровати телефон, я спускаюсь вниз. Заслышав мои шаги, из гостиной прибегает Санни — с милыми мейн-куновскими трелями и подхалимским трением о ноги.

— Ты ведь уже завтракала, — замечаю я с напускным укором и выдающей мое истинное отношение к ситуации улыбкой. — Влад не мог тебя не покормить, хитрюга!

Восемь килограмм великолепной рыжей шерсти, безграничной наглости и неутомимого голода отвечают мне отточенно-невинным взглядом и хриплым мяуканьем.

— Эх ты! — Я наклонюсь, и Санни с охотой подставляет голову под мою ладонь для порции ласки. — Ты ведь больше просишь, чем ешь!

На этот раз Санни, похоже, вспоминает, что, согласно Конституции, имеет право хранить молчание. Без каких-либо звуков она устремляется на кухню, время от времени оборачиваясь, чтобы удостовериться в моем присутствии.

Как и всегда, она ведет меня прямо к мискам, где я уже совершенно привычно совершаю коварный обман и якобы щедро подсыпаю сухой корм, на деле едва ли пополняя ее запасы больше, чем на три гранулы. С громким чавканьем Санни принимается за еду, и я устремляюсь к кофеварке, но останавливаюсь, заметив на обеденном столе новый объект.

Влад оставил для меня цветы.

Мои губы расплываются в счастливой улыбке. Позабыв про завтрак, я подхожу к столу и осторожно дотрагиваюсь до цветов кончиками пальцев. Меня затапливает бесконтрольный восторг. А еще — нежность.

Пышный букет из полураспустившихся красных пионов возвышается в центре стола, внизу — прямоугольный лист белой бумаги с запиской.

«Для Спящей красавицы.

Если вид у цветов помятый — все вопросы к Санни».

У меня вырывается громкий смешок. Юмор Влада, саркастичный и язвительный, становится моим любимым.

Взявшись за телефон, я собираюсь написать ему и поблагодарить за цветы, когда в моей голове вдруг всплывает фрагмент из прошлого.

…Громкие разговоры студентов в коридоре. Гуляющий по лекционной аудитории сквозняк. Скрип прогнувшейся под моим весом парты. Хлопок ударившейся о раму оконной створки.

Я смеюсь, реагируя на шутку стоящего передо мной парня. Он улыбается. Его карие глаза искрятся весельем и симпатией.

Мы точно больше, чем друзья.

Наверное, еще не перешли на новый уровень, но скоро… Я надеюсь, что скоро мы станем парнем и девушкой.

Тем более сегодня, в моей день рождения, он подарил мне цветы. Самый роскошный букет, который мне когда-либо дарили.

Роскошные красные пионы.

В двадцать лет я нашла свои любимые цветы.

Потому что их мне подарил тот, в кого я безумно влюблена…

...Короткий и оттого лишь более ценный, фрагмент из забытого мной прошлого обрывается. Мышцы лба сводит спазмом до темноты перед глазами, тело немеет. Ухватившись за спинку наполовину выдвинутого стула, я медленно опускаюсь на сидение. Крепко зажмуриваюсь, а затем расслабляю веки, пытаюсь восстановить нормальное дыхание и… вспомнить что-нибудь еще. Что угодно.

Я жду. Минуту, две, три.

Мысленно гоняю туда-сюда вернувшийся ко мне эпизод жизни в надежде зацепиться за любую деталь, наткнуться на неизвестный триггер и вызвать обрушение лавины из воспоминаний. Ничего не происходит.

Все, что я знаю, — у парня из моего воспоминания карие, теплые глаза. Легкая, по-доброму игривая улыбка. Его присутствие не кажется давящим, заполняющим помещение до краев.

Он совсем не похож на Влада, но сказать, кем был незнакомец из моего воспоминания, я не могу. Черты его лица ускользают от меня, позволяя видеть только кусочки пазла, и упрямо не складываются в завершенную картину. Я помню связанные с ним эмоции, но и только.

Мой первый порыв — позвонить Владу. Сообщить ему о нежданном проблеске во тьме моей проклятой амнезии, расспросить о незнакомце, который наверняка ему известен. И я почти нажимаю на «вызов», но осекаюсь в последний момент.

Возвышающиеся в центре обеденного стола красные пионы бросаются в глаза предостережением, вынуждая усомниться в возможной реакции Влада. Я чувствую себя виноватой.

Он подарил мне цветы, а в ответ я вспомнила другого мужчину. Вновь пережила, пусть и отголоском, влюбленность, что испытывала к какому-то парню больше десяти лет назад. И ничего, совсем ничего не вспомнила про собственного мужа.

Сообщать ему об этом кажется неправильным. Прикусив нижнюю губу и нахмурив брови, я неуверенно откладываю телефон в сторону и киваю сама себе. Наверняка за одним воспоминанием последует второе — нейтральнее сегодняшнего. С моей стороны разумнее дождаться приема у доктора Питерсона, прежде чем давать Владу ложную надежду.

Глава 13

С момента моего пробуждения в клинике время всегда тянулось медленно, как в детстве, когда ожидание любого значимого события было бесконечным, однако оставшиеся до банкета дни пролетают с удивительной быстротой. Отныне не мучаясь от скуки и одиночества, я почти готова назвать свою жизнь разнообразной. Вряд ли насыщенной и яркой, но… полной.

Не вызывающие энтузиазма приемы у доктора Питерсона и сеансы с психологом больше не воспринимаются мной как важные события, разделяющие неделю на до и после, и превращаются в рутинные дела, о которых я вспоминаю лишь накануне. Прожитые дни теперь измеряются в других вехах: завтраках и ужинах с Владом, наших разговорах и вылазках в город или к океану, играми с Санни и прочитанными в послеобеденные часы книгами.

Сложно сказать, насколько я попросту примирилась с настоящим положением дел, а насколько подсознательно влилась в забытую после аварии жизнь и потому не испытывала тяги к кардинальным переменам. Одно я готова сказать точно: мне… нравится наша с Владом реальность.

Нравится пить с ним кофе по утрам на залитой солнечным светом кухне. Нравится дремать на диване в гостиной в обнимку с Санни в пасмурную погоду. Нравится, сидя на этом же диване, смотреть с Владом фильмы и сериалы по вечерам и много позднее, в полусне, вместе с ним уносить с журнального столика пустые коробки из-под еды и загружать посудомойку.

Мне нравится, как Влад знает меня. В неважных, на первый взгляд, мелочах. В основополагающих принципах, что не изменились за забытые мной годы. В воспоминаниях, которых у меня сейчас нет.

Рядом с ним, внутри нашего дома я не чувствую себя потерянной и одинокой. И мне все проще поверить, что даже при амнезии ощущение семьи никуда не исчезает.

Вот и сейчас, собираясь на сегодняшний банкет, наравне с волнением перед нашим первым публичным появлением в качестве пары, я кроме того испытываю необъяснимую внутреннюю уверенность. Будто несмотря на отсутствие воспоминаний о подобных мероприятиях, все равно знаю, что это, как говорят здесь, «not my first rodeo». Какая-то часть меня помнит, что переживать на самом деле не о чем.

Впрочем, у меня есть и более существенный повод как для беспокойства, так и нетерпения. И… надежды.

Как бы ни старалась, эти полторы недели я провела словно на иголках, потому что не могла дождаться встречи с Артемом Муратовым — еще одним человеком из моего прошлого, еще одним забытым лицом, столкновение с которым может оказаться для моей памяти катализатором. Вдруг именно он совершенно случайно скажет что-нибудь важное для меня, даст моему мозгу необходимую подсказку, крошечный кусочек прошлого — каким были подаренные Владом красные пионы.

Доктор Питерсон говорит, что за одним воспоминанием последуют другие, однако не стоит ждать одинаковых паттернов и накручивать себя, завышая собственные ожидания. И я рада бы расслабиться, не относиться к знакомым людям как ключам к заблокированным хранилищам моей памяти, но словно не в силах избавиться от охватившей меня идеи-фикс.

Я хочу вернуть свою жизнь. Хочу знать, какими были наши с Владом отношения до аварии. Хочу снова быть женой. Хочу иметь весь тот профессиональный опыт, чей отголосок улавливаю в текстах своих статей.

Потому что насколько бы комфортным не было мое существование сейчас, оно именно этим и остается — существованием. Моя жизнь на паузе. Моя карьера, мой брак.

Размышлять о последнем, не испытывая фрустрации, не получается с нашего с Владом «настоящего свидания». Мне думалось, что прогресс в наших отношениях будет стремительнее, результативнее. Что, помимо открытого дружелюбия, Влад наконец позволит себе больше и заодно подтолкнет меня, мое сознание, мою память в нужном направлении, однако он, сделав один шаг навстречу, затем вновь отступил, сохраняя дистанцию. Оставляя меня в смятении.

Может быть, поэтому сегодня я особенно стараюсь выглядеть лучше обычного. Надеюсь произвести впечатление. Чуточку… спровоцировать?

Отражение в зеркале кажется многообещающим. Длинное черное платье подчеркивает фигуру, обличая лучшие изгибы, и усиливает контраст между моими нетипично бледной для здешнего солнца кожей и рыжими волосами, добавляет сияния макияжу: идеальный тон с каплей румян, тонкие стрелки и алая помада. Справа на полу ждут своего часа босоножки на шпильке и, вероятно, парочка будущих мозолей — не представляю, как часто я носила подобную обувь в недавнем прошлом, но в студенческие годы мои ноги редко бывали в чем-то, кроме удобных кроссовок и кед. Остается верить, что каблуки нашлись в моем гардеробе не просто так.

Прежде чем отойти от зеркала, я еще раз осматриваю свое отражение, с сомнением и восторгом в равной степени. Непривычный для меня образ кажется почти экстравагантным, хотя я знаю: это лишь оттого, что сегодняшним вечером существовать в нем именно мне, а не любой другой девушке.

Я довольна своим обликом, но не могу полностью преодолеть порожденное личностью студентки-первокурсницы смущение. Как быть взрослой, уверенной женщиной, мне неизвестно.

Может быть, вопреки имеющимся в моем шкафу нарядам, я даже до аварии таковой не была?

Вздохнув, я нервно поправляю волнистые благодаря часу мучений с утюжком волосы и, заправив за уши лезущие в глаза пряди, вспоминаю об еще одной важной детали. Мне определенно нужны украшения.

Содержимое возвышающейся на туалетном столике шкатулки оказывается куда богаче, чем я могла бы представить. Кроме трех пар золотых сережек, оставшихся мне от мамы, и нескольких серебряных колец, внутри три забитых до предела слота с переливающимися на свету украшениями. Нетрудно догадаться, что большинство из них — если не все, — подарки Влада. На скромные доходы журналистки независимого издания подобной роскошью не разживешься точно.

Набравшись смелости, я протягиваю руку к простым с виду серьгам из золота, с английской застежкой и крупным прозрачным камнем спереди — фианит? бриллиант? Не имею ни малейшего понятия, можно ли вообще заметить между ними разницу без специального оборудования.

Глава 14

На протяжении всего вечера взгляд Влада следует за мной восхищенным спутником, будоража и волнуя до жара в крови. Случившийся сегодня обмен обручальными кольцами для нас — еще один шаг навстречу друг другу, очередной этап сближения, после которого должно произойти что-то… более интимное. Мне кажется, Влад думает о том же и лишь потому наконец позволяет откровенной жажде отражаться в глубине серых глаз.

Сейчас он о чем-то разговаривает с двумя мужчинами примерно нашего возраста — гостями сегодняшнего банкета, но даже в присутствии посторонних людей вызванная нашей близостью взволнованность никуда не исчезает. Лишь краем уха я улавливаю звуки знакомых английских слов перемежающихся с неизвестными моему мозгу ни в русском, ни тем более в английском языке техническими терминами, погруженная в собственные ощущения и переживания.

Шагнув за порог дома, мы замерли на грани. Что-то должно произойти. И скоро.

Горячая ладонь Влада уверенно лежит на моей пояснице, его бок прижат к моему боку, и быстрые импульсы его сердца едва уловимо ударяются о мое плечо, и, несмотря на циркулирующий по банкетному залу прохладный кондиционированный воздух, мне душно и хочется залпом выпить стакан ледяной воды, а затем угодить под поток горного водопада — только бы прийти в себя и вернуть себя здравомыслие. Кожа — как покрытая тканью платья, так и обнаженная, — пылает, будто исходящее от моего мужа тепло достигает нечеловечески высокой температуры.

Когда Влад завершает общение со своими собеседниками, и те кивают мне на прощание с вежливыми улыбками на губах, я отвечаю им тем же. За минувший с момента нашего появления на приеме, подобного рода взаимодействий с гостями произошло уже несколько. К счастью, пока амнезия ничуть мне не мешает: никого из присутствующих я не знала и раньше.

Артем Муратов, встреча с которым может послужить необходимым толчком для моей памяти в нужном направлении, должен быть неподалеку, но ни я, ни Влад его еще не заметили. Былое нетерпение, испытываемое мной до сегодняшнего дня, сейчас обитает где-то на краю сознания, оттесненное более захватывающими эмоциями.

Как и прежде, мне важно встретиться с Артемом — или любым другим человеком из жизни до аварии, — однако большую часть сегодняшнего вечера фокус моих мыслей то и дело возвращается к событию двухчасовой давности. Отмахнуться от искрящего напряжения и тяги, что вибрируют между мной и Владом сильнее и ярче от минуты к минуте, невозможно. И не хочется.

— Не устала? — спрашивает он, оборачиваясь и вновь обрушивая на меня томительную тяжесть собственного взгляда.

— Нет, — я с улыбкой качаю головой и прикусываю губу, когда кончиками пальцев свободной руки Влад дотрагивается до моего лица в области виска, прокручивает завиток и затем заправляет тот мне за ухо с пронзительной нежностью, что легко угадывается и в самом жесте и в выражении глаз.

По телу пробегает приятная дрожь смущения и предвкушения. Я кладу ладонь Владу на грудь, не сумев удержаться от дополнительного физического контакта. Подозреваю, что сегодня мы оба коснулись друг друга больше раз, чем за все прошедшие с аварии дни.

— Влад. — За моей спиной раздается очередной незнакомый голос. Мужской, уверенный и серьезный.

Я поспешно разворачиваюсь, готовая приветствовать кого бы то ни было из коллег и партнеров Влада и сталкиваюсь лицом к лицу с Артемом Муратовым. И его спутницей — Дашей Шутиной, что отвечает на мой чрезмерно долгий взгляд скромной, чуть зажатой улыбкой.

На четко очерченном лице Артема проступает узнавание.

— Кристина Юрьевна. — Он делает едва заметный кивок головой.

Я же не сразу одолеваю вызванный растерянностью ступор: мне непонятно, стоит ли просто поздороваться или, может быть, сразу сообщить об амнезии во избежание дальнейших недоразумений?

Только теперь мне приходит в голову, что я зря не уточнила у Влада, насколько тесно они общаются с Муратовым и известно ли последнему о моем нынешнем состоянии. Наверное, я безосновательно решила, что Артем и вовсе не узнает меня — одну из многочисленных журналистов, — столько лет спустя.

— Добрый вечер, — говорю я наконец.

— Артем. — Влад встает за моей спиной и обнимает меня за плечи. — Даша. Рад вас видеть.

— Здравствуйте. — Даша кивает нам обоим.

Я ловлю себя на мысли, что мы можем с ней подружиться, ведь разница в возрасте между нами совсем невелика… пока с ударяющим под дых разочарованием не вспоминаю, что мне давно не двадцать лет. Как бы ни обманывал меня мой поврежденный в аварии мозг, я старше Даши на целое десятилетие. Вряд ли у нас найдется много общего.

Я бросаю повторный взгляд на Артема. Во мне еще теплится надежда на то, что его появление чем-то поможет моей амнезии. Однако, как и в самую первую секунду, так и сейчас, ничего в нем не отзывается во мне мелодией узнавания. Ни щелчка в голове, ни вспышки воспоминаний.

— Никогда бы не подумал, что встречу вас вот так, — говорит Артем, наверняка правильно интерпретировав мое настойчивое внимание.

— Вряд ли я вообще могла себе представить, что буду жить в Штатах, — признаюсь я искренне и следом неловко шучу: — В этом я почти не сомневаюсь, даже ничего не помня.

— Могу тебя заверить, — произносит Влад сухим и не терпящим возражения тоном, — что так и было.

У Артема вырывается короткий смешок. На губах Даши появляется стеснительная улыбка.

Я выдыхаю. Поддерживать разговор с людьми, которых не помнишь, не так уж и сложно.

— Я тоже не помогла представить, что буду жить здесь. — Голос Даши полон сочувствия и понимания. — До сих пор иногда не верится.

— Мне тоже. — Я согласно киваю. На душе становится легче от одного только факта разговора с человеком, разделяющим схожие с моими чувства. — Жизнь с чистого листа. Ты где-то учишься сейчас?

— Да. — Ее лицо озаряется радостью — еще совсем свежей, не успевшей утратить своей силы и новизны. — Я поступила в мед в этом году.

Между нами быстро завязывается полноценная беседа: о местной системе образования, об интересах Даши в медицине — я узнаю, что она планирует стать психиатром, — о трудностях адаптации в новой стране, о моей амнезии и даже о Санни, по которой я уже успела соскучиться и о чьих смешных выходках всегда хочется рассказать другим любителям котов.

Глава 15

Он знает, что теряет контроль. С каждой посланной Крис улыбкой — для него, с каждым ее взглядом и прикосновением он капля за каплей забывает о самом важном и погружается в мечту.

Между ними искрит весь вечер, и он… одурманен. Отказаться от этой внезапной перемены в их отношениях — выше его сил.

Обнимая Крис на виду у всех, Влад не может и на секунду прекратить их физический контакт, не может не смотреть на нее и не представлять, как легко ее прекрасное вечернее платье под властью его рук упадет вниз мягким облаком. Голову ведет от одной только мысли.

Ее запах — сладковатый и неуловимо многогранный, — сводит его с ума. Дома, где теперь, кажется, нет ни одного квадратного метра, не отмеченного ее присутствием. Здесь, в непосредственной близости к ней, когда Влад, в очередной раз не сдержавшись, наклоняется к изящной, едва тронутой загаром шее и делает глубокий вдох, а затем — прижимается губами к нежной коже за мочкой уха.

Он хочет ее до безумия. До темноты в глазах и онемения в теле. Чего ему стоит не схватить Крис в охапку и утащить в ближайшее помещение с закрывающейся на ключ дверью, не выразить словами.

Он сходит с ума. И ничего не может с этим поделать.

Ее безымянный палец украшен выбранными им, Владом, кольцами. В ее обычно серьезных, слишком внимательных глазах, сегодня так часто сосредоточенных на нем, — предвкушение и восторг. Желание.

Он не знает, как выдерживать этот ее взгляд, но и отвести собственного не в силах. Он смотрит, и смотрит, и смотрит. И забывает, почему этого делать нельзя.

— …Поехали домой? — предлагает она, когда Владу кажется, что сегодняшняя пытка иллюзией не закончится никогда.

На ее ярко-красных губах — еще один успешный удар по его когда-то безупречной броне самоконтроля, — гуляет легкая, чуть усталая улыбка. Голубые миндалевидной формы глаза блестят надеждой и лихорадкой предвкушения. Облаченное в облегающее черное платье тело, совершенное в каждом своем изгибе, соприкасается с его почти целиком. Пальцы одной руки переплетены с его пальцами, тогда как другая медленно, с несмелой осторожностью ложится Владу на грудь, рядом с сердцем.

— Да, — отвечает он хрипло, — поехали.

Конечно, в тесном салоне автомобиля напряжение между ними лишь обостряется. Воздух, успешно охлаждаемый кондиционером, опаляет легкие. Кожа пылает. Взгляды Крис теперь откровенны и полны приглашения, и Влад едва следит за дорогой.

На протяжении всей поездки никто из них не решается нарушить звенящую тишину. Каждый вздох и шорох бьет по нервным окончаниям. Стук собственного сердца оглушает.

Когда Влад останавливает машину перед домом, Кристина шумно выдыхает и неожиданно быстро выскальзывает из салона на улицу. До крыльца нужно сделать всего несколько шагов, и Влад нагоняет ее прямо на пороге, а после сам открывает дверь под громкое мяуканье Санни с противоположной стороны.

Крис заходит в дом первой и, посмеиваясь, сразу же наклоняется к вьющемуся под ногами шару рыжей шерсти.

— Ты моя хорошая, — умиляется она, почесывая соскучившуюся Санни сразу и за ухом, и под подбородком, продолжая сыпать ласковыми прозвищами: — Маленькая моя булочка.

Замерев, Влад лишь молчаливо наблюдает за представившейся картиной. Отделаться от ощущения, что все это происходит не с ним и не по-настоящему, не получается. Ему хорошо известно, что это — не навсегда.

— Хочу пить. — Внезапное заявление Крис возвращает его в реальность.

Их взгляды встречаются, в ее снова отражаются все те же ожидание и вопросительное приглашение. Из последних сил Влад первым разрывает зрительный контакт и принимается разуваться. Рядом на паркет падают сброшенные в два движения туфли и раздается тихий разочарованный вздох. Кристина уходит.

Не выдержав, Влад следует за ней.

На кухне его снова встречает картина, в чью правдивость почти не верится. В то, как свободно и по-хозяйки Крис ориентируется среди шкафчиков и их многочисленного содержимого, как совершенно по-домашнему она открывает холодильник просто в поисках чего-нибудь вкусного и разочарованно захлопывает дверку.

Ему не верится, что она на самом деле здесь. И не в качестве гостьи.

Заметив его появление, она резко оборачивается и опускает полупустой стакан на стол. Красивое, сияющее весь вечер счастьем лицо теперь имеет мрачный и расстроенный вид.

— Крис, — зовет Влад тихо и делает еще один шаг вперед, хоть и знает, что не должен, но и снова быть виновником ее разочарования он просто не может.

Небольшое расстояние между ними сокращается до ничтожно малого. Теперь их тела почти соприкасаются — и это «почти» само по себе служит Владу очередной пыткой. Воздух снова раскаляется жаром напряжения, разумные мысли вязнут в духоте и густом мареве желания, одолеть которое попросту невозможно. Уж точно не сейчас, когда в распахнутом и уже затуманенном взгляде напротив — вопрос и вызов в равной степени.

Кристина смотрит на него безотрывно и хаотично: от потемневших глаз к губам и обратно за пару секунд. Во всем ее облике столько взволнованного желания, что не поддаться ему Влад не в состоянии. Охотно падая в омут, он делает резкий вдох и наклоняется вперед.

Его губы обрушиваются на ее в одно быстрое движение. В каждом его прикосновении — уверенность и отчаяние, переплетающиеся в сложный клубок внутренних противоречий, но есть и то, в чем сомневаться не выходит: он слишком долго об этом мечтал. Данные самому себе обещания — как недавние, так и старые, покрывшиеся за ненадобностью пылью, — рушатся прямо здесь и сейчас.

Глава 16

Отстранившись, будто между нами ничего и не было, Влад быстро достает из брючного кармана мобильный и отвечает на звонок. Он больше не смотрит на меня, от растерянности еще не сменившую позу — руки за спиной, голые ноги бесстыдно разведены, — и, прочистив горло, низким, вибрирующим внутри моего тела голосом о чем-то разговаривает с невестой Глеба. О которой я ничего не знаю и не помню.

Скоро гул в ушах начинает спадать, ко мне возвращаются контроль над собственным телом и ясность ума. Пылающая огнем кожа вдруг покрывается липкими мурашками, я чувствую себя уязвимой и преданной.

Пришедший первым шок сменяется недоумением, а затем — горьким сожалением. Наконец, когда перед моими глазами предстает широкая спина Влада, я осторожно, не издав ни звука, сползаю с кухонной тумбы и подрагивающими руками раскатываю скомканный ранее подол платья вниз по бедрам.

На полу, почти у ступней Влада, лежит мое белье, но взять его я не осмеливаюсь. Позже. Не представляю, как сохранить достойный вид, подбирая собственные трусики из-под ног мужчины, предпочетшего тебе телефонный звонок.

Медленно, но неумолимо меня накрывает отрезвление реальностью. С каждой минутой мое понимание собственных поступков стремительно слабеет. Теперь мне совершенно неясно, как и почему наши отношения с Владом вдруг сделали столь резкий рывок: от настороженного повторного знакомства к страстному петтингу на кухонной тумбе, — за скромный период всего лишь в несколько недель.

Смятение становится главной в толпе моих многочисленных эмоций. Мне хочется как можно скорее взбежать вверх по лестнице на второй этаж и закрыться в собственной спальне, но… Уйти сейчас, не сказав ни слова и не объяснившись, — глупость. Однако и неподвижно стоять посреди кухни, замерев в полушаге от Влада, что до сих пор не удостоил меня и взглядом, — занятие не самое приятное.

— …Когда? — Вдруг доносится до меня его голос, глухой и, кажется, крайне обеспокоенный. — В каком он состоянии?

Задержав дыхание, я прислушиваюсь к разговору уже с большим вниманием. Увы, что отвечает Владу безымянная невеста Глеба, мне неведомо. Недавние эгоистичные переживания отходят на второй план, я начинаю понимать, что этот звонок действительно важен.

— Понял, — кивнув, Влад делает несколько шагов вперед-назад и останавливается. Теперь мы стоим лицом к лицу и наши взгляды встречаются. В дымчато-синих глазах светится непонятный для меня вопрос. — Конечно, мы приедем завтра с утра. Пока, Вика. — Он завершает разговор.

— Что случилось? — спрашиваю я тут же. Тревога захлестывает меня с головой, и даже красноречиво взъерошенный внешний вид Влада, свидетельствующий о том, что происходило между нами совсем недавно, не отвлекает и не переключает мысли с одной линии на другую.

Обтянутые тканью наполовину расстегнутой рубашки плечи опускаются с тяжелым вздохом. С явной усталостью в движениях Влад проводит ладонью по лицу, не замечая, что растирает оставленные моей помадой алые следы по потемневшей коже щек.

— Глеб вышел из комы, — сообщает он внезапно. — Вика сказала, он начал приходить в себя еще вчера днем, но стабилизировали его только сегодня.

— И как он? — Горло сводит спазмом, и я сглатываю. Моих скромных познаний в медицине хватает, чтобы понимать: из месячной комы люди выходят вовсе не так легко, как в кино. — В каком состоянии?

— Не знаю, Крис. — Влад трясет головой. — Вика ничего толком не объяснила. Завтра увидим сами.

— Конечно, — киваю я и, совершенно не задумываясь, в простом жесте поддержки обхватываю его ладонь своей. Влад вздрагивает.

— Завтра будет тяжелый день, — говорит он странным, отсутствующим тоном. Похожим на тот, что я слышала от него в нашу первую встречу в клинике. — Я пойду спать. — Его рука неловко выскальзывает из моей.

— Влад…

— …Тебе тоже лучше лечь пораньше, — замечает он напоследок и, не удостоив меня, замолчавшую на полуслове, и взглядом, внезапно уходит.

Остаток вечера я провожу в компании Санни. Играю с ней в прятки вопреки постоянно набегающим на глаза слезам, пью чай с пирожным (к счастью или сожалению, стресс никогда не убивает мой аппетит) и даже пытаюсь посмотреть перед сном незатейливый голливудский фильм из девяностых, но безуспешно: все мои мысли сосредоточены на необъяснимо холодном поведении Влада и беспокойстве о здоровье Глеба.

Даже после десятков прочитанных в интернете статей на тему возвращения людей из комы, мне сложно представить, что случится, когда мы наконец встретимся, будучи обоюдно в сознании. Насколько Глеб, которого я увижу завтра, окажется прежним? Вспомню ли я что-нибудь, когда впервые посмотрю ему в глаза? Что, если его состояние будет куда хуже, чем я ожидаю? Что, если восстановление после аварии и комы займет у него годы?

Достигнув полного опустошения, я засыпаю с отчаянной надеждой на то, что завтрашний день пройдет в разы лучше моих самых оптимистичных ожиданий.

Увы, следующим утром между мной и Владом ничего не меняется. Мы собираемся в клинику в атмосфере напряженной неловкости, которую не удается разрушить даже Санни с ее играми и беготней по дому. Черный кофе варится и выпивается в тишине, продукты передаются через стол в сопровождении односложных фраз, из которых каждая вторая — моя очередная и, разумеется, провальная попытка найти с собственным мужем прежний контакт.