Без права на ошибку. Том 3

Глава 1. Лена

— Нет.

— Ну Ле-ен, — канючит моя Воробьева.

Наряженная в отвратительные белые кружева по нелепой случайности собранных в свадебное платье, подруга неловко переминается с ноги на ногу и косится на растрепанного стилиста.

— Снимай я сказала, — чуть ли не рычу.

— Екатерина, вам так идет, — плещет руками вполне себе прилично одетая стилист.

— Лен, ну в целом же неплохо, — хлопает ресничками и краснеет.

Готова отвесить подзатыльник сначала одной, а после другой. Начать с подруги, прикидывающейся невинной овцой. До замуж она, значит, выросла, а отказывать так никому и не научилась.

— Только через мой труп.

— Елена, но свадьба же не у вас, а у подруги. Ей пододит и нравится, — выпаливает, а затем втягивает голову в плечи.

Потому что по моим глазам видит, что еще слово, и эта самая голова окажется далеко от туловища в другом конце свадебного салона.

— Нравится, Алена, потому что я по какому-то космическому стечению обстоятельств подарила в качестве свадебного подарка ей ваши услуги, — рявкаю на сжавшую губы уточкой стилиста. — Сняла немедленно. А вы, Алена, соберите остатки своего мозга, засуньте нос в профиль свой в конце концов и принесите что-то нормальное.

— Муж и жена — одна сатана, — бурчит под нос старую поговорку стилист, моментально выдавая свой возраст.

— Мужа моего не трогай, — моментально щетинюсь, обращаясь в разъяренную волчицу.

«Бывшего», — добавляю про себя уныло.

— А что я такого сказала? — притворно округляет глаза.

— Замуж выйди, потом поговорим.

Катя давит улыбку и молчаливо удаляется в примерочную вместе с юркой помошницей.

Недовольно тряхнув волосами, цепляет на лицо самую добродушную улыбку и оборачивается к скучающим в стороне консультантам.

— Дорогие, а давайте подберем еще несколько вариантиков?

Свадьба ровно через месяц, сразу после благотворительного вечера, а у меня уже ни на что не хватает сил.

Пока Катя переодевается, устало плюхаюсь в мягкое кресло и тянусь к третьему за день кофе. Взор останавливается на изящных подрагивающих пальцах, которыми я сжимаю узорную фарфоровую чашку. Огромный бриллиант сверкает в красивом свете на моем безымянном пальце, а рядом с ним россыпью тысячи граней переливается обручальное кольцо из белого золота.

Потому что в добавок ко всему мерзкая история вылезла наружу.

Мы с Олегом знаем, кому сказать спасибо за несколько красочных снимков меня с синяками в половину лица, выходящей из больницы, моментально завирусившимися в СМИ. Александр Самуилович и не скрывался. Выкатил вдобавок все старые факты про Олега за несколько интервью под видом беспокойства за сына.

На деле, старый козел стремительно начал терять позиции на рынке без участия в семейном бизнесе гениального Лазарева, и решил разыграть доступные ему козыри. Наш скандал пришелся очень на руку.

Началась самая настоящая информационная война.

Сначала вступился Сергей Воробьев. Рискуя потерять добрую долю инвесторов, он открыто признал факт прошлого Олега.

«Олег Шершнев — личность, безусловно, крайне интересная. Для меня он пример стойкости и наглядное пособие для целого поколения заблудившихся душ. Осуждаю ли я его предыдущий выбор? Конечно. Но я уважаю этого человека и с гордостью называю своим другом. А на счет обвинений — наши семьи тесно общаются, мы живем рядом и ведем один фонд. Я никогда не поверю в то, что Олег поднял руку на свою женщину».

После того, как я все несколько приукрасив выборочно рассказала отцу, в дело вступил и он. Но нашлось слишком много тех, кто жаждал растоптать репутацию Олега.

Поэтому я решилась на крайние меры.

Сама пришла к Олегу и предложила дать ряд опровержений вместе.

Последнюю неделю мы сияли белоснежными улыбками, посещали все мероприятия, куда звали опального бизнесмена и старательно давали интервью всем, кто просил.

Одно из запланированного ряда должно состояться сегодня. Оксана Кошак со своей командой с нетерпением ждали возможности расколоть нас перед лицом миллионом зрителей.

Естественно, ни о каком разводе в текущей повестке и речи сейчас и быть не может. Наоборот: я обзавелась новеньким кольцом, небольшой скромной фотосессией и личным водителем с автомобилем.

Который ночью уезжал на личном автомобиле и забирал меня с собой. Уходя от бесконечных любопытных глаз, нам приходилось идти на множество ухищрений. Мы работали сообща.

Но не были больше семьей.

Только вот Олег отказывается соглашаться с данным утверждением.

Знакомые шаги шуршат по ковролину, а шепотки консультантов переходят на три тона выше.

«Скандалы, интриги, расследования. Кто-то сегодня точно не уснет от переизбытка светских сплетен в голове».

— Привет, — мятное дыхание опаляет щеку, а я лишь на миг позволяю себе окунуться в ворвавшийся в ноздри аромат жженой сосны.

Глава 2. Олег

На парковке возле студии Оксаны Кошак шумно. Звук покрышек отбивается от бетонных стен, а проезжающие мимо автомобили скребут тормазами где-то в районе мозжечка. Сигаретный дым обдирает обожженную стойким похмельем глотку и рвано выходит из легких.

«Развод она, блядь, захотела».

Нервная усмешка скользит по губам и растворяется в тусклом свете. Лена ушла на грим минут пять назад, но я жду, пока рассосется офисный планктон.

Лишние уши ни к чему.

Вибрация телефона в кармане раздается вовремя. Моя помощница Марина тонко чувствует время и знает, когда звонить.

— Олег Константинович, остались только мелкие блогеры, — сразу переходит к сути.

По голосу прекрасно слышу, как ей не нравится, что приходится делать.

Мне тоже не симпатизирует. Но других вариантов я просто больше не вижу.

Хотя старший Воробьев и клянется жизнью, что ничего у него с моей Леной нет, но по маслянистым глазкам видно — хочет, сука. Очень хочет мою дерзкую маленькую принцессу.

От мысли, что старый гандон трогал ее сминую в кулаке тлеющую сигарету.

«Яйца вырву и в глотку затолкаю, понял меня?»

Не то, чтобы Алексей Львович казался мне пугливым. Но с радаров пропал. Свалил на Бали или Мальдивы, нихуя не помню.

Но если понадобится, из-под земли достану.

— Олег Константинович? — напоминает о своем присутствии помощница.

— Ищи, Марина, — швыряю окурок в урну. — Жора Круть, Дарья Шишина, опальных посмотри. Мне тебя учить работать?

Стонет в трубку. С ней так нельзя, знаю. Чувствую горькую вину. Марина — отличный ассистент, лучше не было. Хваткая, бойкая, когда надо — и мне пиздюлей вставит, и ленивую жопу Лазарева со стула поднимет.

Но весь мой контроль уходит на то, чтобы двенадцать часов день выглядеть на камерах и перед другими нормально.

— Олег, я серьезно. Уже все. График забит на месяц вперед, но дальше — перекати поле.

— Ей хватит месяца? — кашляю и болезненно морщусь. — Она забудет…?

Молчит. Подбирает слова. Всем приходится так последнее время.

Может и правда записаться к ебанному психотерапевту? По крайней мере душу облегчить. Чисто, чтобы потом сказать: «Я все испробовал».

— Я не знаю, — тяжело вздыхает, а я сдерживаюсь, чтобы не смять кулаком капот. — Честно, Олег? Я бы никогда не простила. Сотрясение, вся синяя, как из-под фуры выбралась. Ты же видел Васины фотки, да и врач все слил. Это даже не пощечина, хотя и ее я бы вряд ли списала. Это что-то серьезное. Я вообще не понимаю, почему тебе помогаю.

— Я понял. Молчи.

Тело покрывает густая рябь. Дрожь пробивается сквозь плотный пиджак, переползает на голову. Огромными мурашками ложится на затылок и постепенно разливается обратно по телу, пока не сходит на нет.

В целом, чувствую себя нормально. Пока речь не заходит о том, чего я даже не помню.

Если бы Лазарь не пришел повозить меня носом по асфальту, вообще никогда бы не узнал, что сделал.

Я не понимаю, за что надо мной так смилостивился мозг. Он стер все начисто, не оставив и следа от ужаса, который пришлось пережить моей любимой женщине.

Похоже, Лена права. Из нас двоих я эгоист. Даже память не дает ощутить себя полным дерьмом до конца.

Оставляет слабый лучик надежды, что все не так.

Спокойно выдыхаю и возвращаюсь в диалог.

— Давай по второму кругу пойдем. Что там осталось из вбросов? Может слить историю с замершей беременностью?

— Замершая же, — задумчиво тянет Марина. — Хотя, конечно, народу по барабану. Накинуться на тебя, как стая голодных собак. Ты же у нас воплощения абьюза теперь. Ребенок же твой был? А то наши любят удариться в «сама виновата».

Блядь.

Судорожно тру горло.

— Мой, но не будем трогать. Болезненная для Лены темы, не хочу, чтобы она снова переживала.

Что-то скребет в динамике. Марина вырисовывает замысловатые фигуры на листочке. Всегда так делает, когда думает. Общая черта у них с Лазаревым.

Поэтому я и был уверен, что они сработаются.

Есть в них что-то родственное. Лают, как собаки, кусаются. А сами мягкие и пушистые.

— Можно поднять дела из девяностых на Семена Вениаминовича и подтянуть к тому, что он из вас наследника растил. Опять же, ответочка Самуилычу. Он, конечно, на руку нам сыграл, когда подхватил тему с наркотиками, но уж как-то резво выполз. Нужно же его чем-то засунуть обратно.

— Нет, — отсекаю не думаю.

Фырчит недовольно.

— Слушай, Олег, я предлагаю реальные вещи. Сейчас тренд на все эти бандитские группировки, темное прошлое…

— Блядь, Марина! — рявкаю на вошедшую в раж помощницу. — Повторяю. Лену и ее семью мы не трогаем.

— Не ори на меня, Олег Константинович, — рычит.

Глава 3. Лена

— В целом, вас же сложно назвать такой, в привычном понимании, публичной парой. Тихая свадьба, никаких конфликтов и громких торжеств, — мягко стелет Кошак прежде, чем вцепиться когтями в самое мясо.

Поправляет черную оправу крупных очков, а в глазах светится предвкушение предстоящего вопроса. Сама умолкает. Ждет реакции, катает на языке каждый наш жест.

Настоящий стервятник, нарезающий круги над своей добычей.

Олег, перекинув руку через мои плечи, прижимает ближе и нежно целует в висок. Ластится и молчит, как и большую часть задаваемых вопросов.

Когда они не касаются чего-то серьезного.

— Да, все так, — спокойно отвечаю, не задумываясь поглаживая лежащую на колене ладонь Олега.

— Но вот например, ты, Лен. Выросла практически под объективами камер в достаточно известной семья. Лично я, — прижимает ладонь к груди, отчего тонкий браслет усыпанный бриллиантами на ее руке симпатично поблескивает, и давит недоуменно усмешку. — Прости, Олег, помню даже историю с Левицким. Сама такая же была. Все на публику.

— Оксан, тогда ты должна меня понять, — смеюсь, стараясь не косится направо. — Когда половина бомонда помнит, какого цвета тебе пеленки стелили, не очень хочется выносить собственную личную жизнь на показ.

— Слушай, ну я не согласна. Раньше ты с удовольствием это делала. До сих пор знаешь ли нет, нет, да всплывают интересные кадры твоего совершеннолетия в памяти. Я там кстати была, помнишь?

Скрежет обивки за спиной тонет в кашле. Позже, Кошак поперхнулась. Очень вовремя.

Олег понятия не имеет, что там происходило. Потому что мы еще даже не познакомились.

Но когда его волновали такие мелочи?

Прячу расстроенную мордашку в ладонях. Искусственно чихаю и некрасиво шмыгаю носом. Смачно.

— Вырежем потом, ладно? — невинно хлопаю ресницами в сторону оператора. — Там тушь вся потекла теперь. Гримера можем позвать?

Олег щекочет шею и отстраняется. Цепляется за стакан водой. Затем вытаскивает из кармана смартфон и утыкается носом. И пока нам с Кошак поправляют растекшиеся лица, что-то сосредоточенно печатает. На все уходит не больше десяти минут. Кошак подсказывает, что практически закончили, и я облегченно вздыхаю.

Никаких сил уже не хватает.

Слишком утомительно изображать счастливую жену двенадцать часов в сутки.

Попробуй после такого построй свою личную жизнь, ага. Да ко мне на пушечный выстрел никто не подойдет.

— Помню, — вру, как только гимер исчезает, и посылаю красноречивую улыбку.

— Ну ты прости, конечно, но тогда нельзя было и подумать, что о твоей свадьбе вообще никто не узнает.

— Ценности изменились.

— Или супруг запрещает? — хихикает, будто говорит смешную шутку, а сама то и дело стреляет глазками, в ожидании моей реакции.

— Не любит сборищ, — улыбается Олег и поправляет край тонкой белой футболки.

Зрачки Кошак моментально расширяются, а по лицу пролетает волна короткого оргазма. Как не стонет только от удовольствия, пока расслабленно опадает на спинку резного кресла.

Сука.

В панике дергаюсь, но Олег спокойно разминает шею и переплетает наши пальцы. Вселяет уверенность, что все под контролем.

А я, как наивная дура, снова ему верю.

— Да? — брови Кошак лживо летят вверх, а сама она поворачивается к камере. — Выведете для зрителей пока на экран пару снимков, а я спрошу. Олег, вот ты говоришь, что не любишь, так сказать, «сборищ». А сам больше года, да? Выступал с группой под псевдонимом «Хорнет» и, знаешь, глядя на кадры как-то не кажется, что тебе не нравится происходящее.

Кошак тянет включенный планшет и Олег спокойно принимает его. Прижимаюсь к плечу, обвиваю рукой твердые мышцы. Тычу пальцами в экран, приближая изображение. Сбоку не видно ничего, но мелочи же. Строю восхищенное лицо.

— Оу, это когда ты на Красной Поляне выступал?

— Нет, любимая, ты путаешь, — прижимается на мгновение щекой, царапая моной теперь едва заметной щетиной. — Дюрсо, маленькая Италия.

— Никогда не разбиралась в отечественных курортах, — мурчу в ухо, прекрасно зная, что пересматривать момент будет не только Кошак с командой, но и все любопытные зрители, возомнившие себя психологами.

— Так в чем же причина такой скрытности? — перебивает Кошак и привлекат размылевшееся внимание. — Вы оба публичные люди. Олег, прости меня, конечно, но вот лично я глядя на эти кадры и перечитывая различные интервью слабо верю, что ты скрыл факт женитьба на девушке, которую, по твоим же словам, любишь всю свою жизнь.

Только сейчас понимаю, что абсолютно одурманенная от усталости и аромата Олега, бесстыдно липну к нему на протяжении всей встречи. Щеки опаляет жар, а в висках настороженно стучит.

Никакие баррикады не выдержат.

Но я слишком хорошо помню последствия его недоверия.

Тяжело вздыхаю и сминую пальцами подол легкого белого платья.

Глава 4. Олег

Свежий ненавязчивый цветочный аромат ласкает воспаленное сознание и нотками первого ландыша в каплях утренней росы мягко переливается на барабанных перепонках. Заполняет пространство салона, скользит сквозь систему климат-контроля. Впитывается в каждый миллиметр обивки и микроклетки легких.

Едва сдерживаюсь, чтобы не закрыть глаза и не провалиться в сон, наполненный долгожданным спокойствием и умиротворением. Пробка располагает. До светофора проползти совсем немного, а впереди чистая дорога и красивый уютный вечер в небольшом, но атмосферном ресторанчике.

Только если снова не пошлет на хуй.

Кошусь на не сказавшую ни слова с момента, как мы покинули студию Кошак, жену. Лена сидит расслабленно, уткнувшись в телефон. Легко улыбается каким-то своим мыслям, периодически звонко хихикает в ладонь, настукивая что-то в чаты. Она игриво накручивает прядь на палец, как всегда делает, когда погружена в свои мысли, а яркий свет бликами сияет на ее высоких скулах, отражается от кончика носа и сотнями мыльных пузырей переливается в небесно-голубых радужках.

Открываю рот, чтобы хоть как-то переключить ее внимание на себя, а затем осекаюсь и плотно сжимаю губы.

Потому что Лена встречает равнодушным молчанием любой мой вопрос.

«Какими проектами занимаешься?»

«Что делаешь с подготовкой к свадьбе Кати?»

«Как продвигается реабилитация Семена Вениаминовича? Был у него на днях, выглядит хорошо».

«Что решила с новой квартирой?»

«Как справляешься с бесконечными поездками?»

Ноль, полный. Будто меня нет ни в машине, ни в мире.

Заслужил. Знаю.

Слишком мало времени прошло.

Заставить ее говорить можно только тремя способами. Вопросы по благотворительному вечеру, обсуждение плана действий по восстановлению моей репутации и несдержанное повышение голоса.

В первых двух случаях — она робот, исполняющий четкий план. В третьем — уничтожающая меня каждым словом гарпия.

Когда ей надоедает моя настойчивость, Лена отрубает любые попытки одним шагом.

«Готов обсудить наш развод?»

В груди ебанный топор с зазубренным лезвием, которым ловко орудует изящными аристократическими пальчиками моя принцесса. Разбивает в труху ноющие ребра, пробивает осколками диафрагму и возит по кровоточащим мышцам, как по куску сырого мяса равнодушный ко всему живому мясник.

Автомобиль сзади сигналит и мы с Леной дергаемся. Она поднимает голову и рассеянно смотрит по сторонам, а моя зависшая на полпути к ее лицу рука ложится на руль.

— Куда мы едем?

От звука ее будничного, немного задумчивого, голоса секунд на тридцать выпадаю из реальности. Ноющее сердце теннисным мячиком колотится о позвоночник, пока я пытаюсь собрать мозг в кучу и не лыбиться, как кретин.

Она со мной разговаривает. Лена со мной говорит. Сама.

Идиот. Влюблённый по уши кретин.

— Олег, куда ты меня везешь? — режет в следующую секунду и отворачивается к окну. — Мне еще платье забрать нужно. Оно у тебя дома.

«Ты меня».

«У тебя».

Ебучий мячик ударяет в живот и скользким шаром оседает в кишечнике. Зубы скрипят от обвалившегося напряжения, как и кожаная обивка руля, которую, еще немного, и просто раздавлю.

Блядь.

Ну вот же, сука, поворот. Метров пятьсот, не больше. Специально выбирал место по пути.

Ебучий съезд на дублер.

— Ужинать, — сдаюсь, прекрасно зная, какой ответ последует дальше.

Но все равно болезненно морщусь, когда Лена заученно выдает:

— У меня дома есть еда.

«У меня».

«”Твой дом” построен специально для тебя пять лет назад. Вернись уже в него и прекрати ебать мозг», — раздраженно цежу про себя.

— Блядь, Лен, — выпаливаю вслух, не добравшись до светофора буквально десять метров.

— Правильно, поори еще, — фыркает, а я пытаюсь остановить рвущийся наружу гнев.

С трудом делаю несколько вдохов, сглатываю ядовитую слюну. Дожидаюсь, пока перед глазами перестанет двоится от напряжения, а мелкая дрожь отступит на задний план.

— Мы. Просто. Поужинаем, — давлю нервную улыбку.

Лена шумно всасывает воздух. Тянусь к ней. Невесомо касаюсь острого подбородка. Невидимая рука сжимает горло, когда Лена отворачивается. Дергается, как от прокаженного.

Будто одно мое прикосновение причиняет ей боль.

Сильно закусываю изнутри щеку. До черных мушек перед глазами и металлического привкуса во рту.

«Тише, Олег. Не все сразу. Она и так с тобой каждый день».

— Твоя любимая кухня, приятная атмосфера, — ласково шепчу в тридцати сантиметрах от ее уха. — Время позднее, в конце концов. Пока ты к себе доберешься, устанешь…

Глава 5. Лена

Сохранять спокойствие рядом с Олегом — самый сложный квест.

Протащите лучше через самый эмоциональный экшн, чем оставьте в полной тишине с человеком, мысли о котором не дают спать ставшими бесконечными ночам. Невозможно начать новую жизнь, когда старая тебя усиленно лапает перед лицом тысяч зрителей, а стонущее нутро охотно и активно откликается.

Иногда кажется, что я никогда не смогу его забыть. Подобно сорняку, он впился настолько глубоко, что без помощи тяжелой техники не управится. А очень нужно выдрать из себя корни, каждый маленький росток, плотно засевший под слоем почвы из контрастов наших чувств.

Его много. Настолько, что и наедине с собой я не в силах от него избавиться. Аромат жженой сосны исходит от одежды и после третьей стирки. Моя подушка в чужом доме насквозь пропиталась им. Олег Шершнев во всем, куда бы не лег взгляд.

Позорные мысли сдаться, попробовать сначала, посещают все чаще.

«Он изменился», — хлопает ресничками наивная дура в моей голове.

Не мешкая, выдаю ей весомую затрещину.

Быстрее материки изменят свое положение на карте, чем Олег достанет голову из баула со своими комплексами. Только что же слышала.

«Твоего ебыря».

Олег с легкостью закидывает грязью все приятное, что произошло за день. Моменты единения, нежные мурашки волнующей стайкой рассыпающиеся по спине от каждого его прикосновения. Ведром помоев заливает те самые ростки сомнений, не давая им окрепнуть.

Оно и к лучшему. Хуже — в очередной раз надеяться, что получится снова.

«Катя же справилась. Я тоже смогу».

Знакомые до жалобного скулежа в солнечном сплетении ворота с едва слышным жужжанием разъезжаются в сторону, а мягкий шорох гравия приводит меня в сознание.

У дома подозрительно темно. Фонари на территории не горят, как и на веранде. И фары Олег выключает так быстро, что не успеваю ничего разглядеть.

Что за массовое отключение света?

— Пару минут дашь мне? — хрипит рядом, рассылая волнующие вибрации по телу, пока я дергаю ручку.

Куда там? Естественно, закрыто.

Эгоистичный настырный мудак.

Делает вид, что спрашивает, а самому глубоко плевать на ответ.

— Нет, — отсекаю и настойчиво дергаю снова. — Но дверь ты не разблокируешь?

— Лен…

— Олег, — шиплю и жмурюсь до боли в мышцах, чтобы прогнать подальше магию чарующего голоса. — Никаких разговоров не по делу, распускания рук и подкатов. Иначе я выхожу из игры, и выплываешь сам. Мы договаривались. Ты и так регулярно нарушаешь все условия.

— Ужин — необходимость, а не подкат. Если ты покажешься на камерах, похожая на скелет, то никто ни во что не поверит.

— Ты под таким соусом уже гору бриллиантов на палец насадил и водителя втюхал! — огрызаюсь и толкаю бардачок.

Тот обиженно скрипит. Мол, сами, дураки, разбирайтесь, при чем тут я?

— На счет водителя хотел поговорить, — тянет с лицом невинного младенца.

В профиль вижу — нет, не хотел. Просто удачно подвернулся инфоповод, сама подсказала.

Сидит теперь, сосредоточенно натирает приборную панель серой микрофиброй, соображая, как одно к другому привязать.

Из машины все равно никуда не деться, поэтому сжимаю ноющие виски и готовлюсь к новому внутреннему противостоянию.

— Что еще?

— Лучше давай выйдем, — выдает, наконец, чем вызывает волну раздражения.

— Здесь сказать нельзя?

Делает вид, что не слышит. Выбирается из машины, затем открывает мою дверь. Предлагает руку. Открытая ладонь зависает в воздухе. Ловлю себя на том, что двигаюсь навстречу. Почти.

Отшатываюсь и выхожу самостоятельно.

Нельзя. И малости нельзя. Он — как отрава. Коснулся немного, а уже ядовитые молекулы разъедают все тело.

Достаточно и одного его дыхания в затылок, сводящего с ума.

Шпильки ударяются о тропинку, ведущую к дому, а я вздрагиваю от ярко взметнувшихся вверх огней.

Сначала кажется, будто они повсюду. Сияющие искры фонтанов, бьющие из-под земли. Но когда глаза привыкают к темноте, а шуршание вокруг стихает, я замечаю закономерность. Фонтаны бьют вдоль тропинки и уходят вглубь участка, к гостевому парковочному месту. Больше тысячи различных живых цветов в высоких шикорих вазах стоят вдоль нее, повторяя дизайнерский изгиб.

Знает, что не оценю раскиданные лепестки.

Как загипнотизированная, иду по выстланной огненной дорожке. Свет от фонтанов отражается в россыпи драгоценных металлов и камней, что попадаются буквально на каждом шагу. Кольца, ожерелья, серьги, замысловатые цепи в красивых бархатных коробочках расположены так, чтобы искры ни в коем случае не повредили их.

Приходится тщательно смотреть под ноги, чтобы не раздавить нечто настолько хрупкое.

Например, собственное вырывающееся из груди сердце.

Глава 6. Лена

Нервный смешок вырывается сквозь стиснутые до скрежета зубы.

Олег непонимающе замирает в миллиметре от моих жаждущих поцелуя губ. Мятное дыхание охлаждает пылающее лицо, а кровь вновь возвращает привычный бег.

«Потекла, дура? А я говорила».

Колкие изумруды с яростными стальными бликами впиваются в лицо, пока я утираю влажные уголки глаз. Хохот распирает легкие болезненной судорогой. Будто огромный шар с веселящим газом, который по неведомой причине слишком медленно выпускает наполняющую его отраву.

— Пиздец, Шершнев, — выдаю сквозь рвущийся истеричный смех. — То есть в эту чушь ты поверил?

— Чушь? — морщится и недоуменно передергивает плечами. — Лазарь был весь убедителен в аргументах.

— Известный представитель честных и адекватных!

Всплескиваю руками. Высоко задираю их и зарываюсь в волосы, отчего тонкий плащ тревожно трещит. В груди напряженно пульсирует, а через тело проходит мощный заряд. Похоже, давление стремительно падает. Голова кружится.

— А синяки?

Долбанный воздушный шарик с громким хлопком лопается и не остается ничего.

Я просто сдуваюсь.

«Как же я устала».

Ждать, надеяться, снова и снова проваливаться в чертово болото имени его пиздострадальческого величества Олега Шершнева.

— Ты меня не бил, ясно? — устало вздыхаю и растираю пульсирующие веки.

Облокачиваюсь на капот машины. Прохладный металл сквозь тонкое платье остужает поясницу. Служит опорой отказавшим ногам.

Эмоциональная встряска вновь вытащила из меня все силы. Выкачала под чистую и оставила лишь едва держащуюся оболочку.

Сейчас бы завалиться в теплую постельку с чаем, а не разбираться в том, в чем давно не осталось никакого смысла.

«Выплывай сам».

Нет. Нет, Лена.

— Тогда почему?

Его вопрос зависает в воздухе. Заползает под кожу и сотнеймелких игл впивается в мышцы. Он не спрашивает до конца, но я знаю все, что он хочет спросить.

«Почему ты ушла?»

Объясниться правильно. Хотя и очень тяжело.

Потому что после расставленных точек нет смысла продолжать старую историю. Но только так возможно начать новую главу.

«Меня без тебя вообще нет».

Шорох ног по асфальту. Автомобиль слегка меняет положение. Олег, скрестив на груди руки, усаживается рядом.

А так сильно хочется его обнять. До дрожи на кончиках пальцев.

Идиотка.

— Я поехала с Алексеем Львовичем в офис. Там — вечеринка с горой журналистов, — нервно шмыгаю носом.

— Позвонить не судьба?

— Ха! — презрительно фыркаю и поправляю качающиеся на ветру волосы. — Да. Только оказалось, любимый мой муж, что я настолько панически боюсь твоей реакции, что мозг отказывает.

Как не прискорбно, но Алексей Львович оказался прав.

Ошибся только в одном.

Самого Олега я не боялась никогда.

— Телефон сел, я ринулась к окну, вместо того, чтобы попросить у кого-нибудь зарядку и спокойно набрать тебе. Или выйти на улицу. Как долбанный человек-паук там ползала по долбанному стеклу, пытаясь поймать сеть…

— Козел, естественно, не мог мне набрать, — злобно скрипит.

— Заткнись и слушай! — рявкаю, и ударяю по твердому плечу ладонью. — Речь сейчас не о нем.

Про то, что моя голова рисовала в данном варианте, молчу. Потому что знаю, что права. Нет смысла тратить время на спор.

Если бы я позвонила с телефона старшего Воробьева — нихрена бы не изменилось.

Статус шлюхи, щедро выданный любимым мужчиной, налип так прочно, что никакие вводные, кроме моего безропотного сидения дома не способны его стереть.

— Когда я поймала сеть, не без помощи Алексея Львовича, до меня дозвонились из больницы. Сообщили, что маме плохо, а папа пришел в себя. И телефон вырубился. Чтобы не терять времени, поехала со старшим Воробьевым. Всю дорогу дрочила блядский провод, чтобы на пару процентов подзарядить и отправить тебе сообщение. И не смогла. А знаешь почему? А потому что не могла коротко сформулировать так, чтобы ни в коем случае не ранить твои те самые глубокие чувства, о которых вот на этой флешке записано дохера треков, ни один из которых я даже не слышала.

— Слышала…

— Блядь, Шершнев, не беси меня сейчас! — шиплю, едва удерживаясь на месте от нарастающего в теле зуда. — Про вашу братскую любовь к страданию говорить будешь с Лазаревым или психиатром, а не со мной. Я не собираюсь снова разговор о нас замыкать на тебе любимом.

Молчит. Желваки гуляют по напряженному лицу, а твердые мышцы отчетливо выделяются из-под тонкой футболки. Замечаю едва заметную сетку мурашек и сама ежусь.

Майские ночи — прохладное время.

Замерзнет же. Дебил.

Резко отворачиваюсь и взглядом нахожу точку, за которую охотно цепляюсь. Сияющая нить гирлянды, оплетающая веранду, отдает жалобным скулежом в сердце

— Короче, когда я добралась к маме — побежала звонить тебе. Телефон выключен. Я много раз звонила. И только через какое-то время обнаружила, что моего телефона нет, — тяжело вздыхаю и нервно хихикаю. — Знаешь, я уже тогда понимала, что будет пиздец. Вот когда Воробьев приехал и мне в руки передал смартфон. Еще сказал, что на зарядку тот поставил. Я прямо таки слышала все то, что меня ждет дома, но старательно отмахивалась. Оправдывала тебя в тысячный, сука, раз.

— Ну на себя-то нимб тоже не цепляй, принцесса.

— А я и не святая, Олег. Можешь выкатить мне все свои претензии, я не против. Но сейчас я отвечаю на твой вопрос, — с трудом тяну воздух и судорожно растираю плечи.

Стараюсь прогнать по телу тепло. Которого с каждым словом становится только меньше.

— Я была готова. К твоей реакции, к тому, что ты в полное говно расхерачил наш дом. Сейчас жутко осознавать, но я этого боялась и ждала. Оскорблений, ссор, напряжения, скользящего в воздухе. Все стало так привычно с тобой. А потом ты поплелся на второй этаж. Ну я бросилась тебе помогать, но куда там! — нервно хмыкаю и качаю головой, болезненно изогнув губы. — Тонкая душевная организация в депрессии, творческое эго хозяина жизни ущемлено. Естественно, в таком состоянии зачем нам Лена, правильно? Правильно. Вот твой задетый за живое внутренний гений меня и отпихнул, приняв решение карабкаться самостоятельно.

Глава 7. Лена

В свалившейся на плечи тишине слышно, как стрекочут последние искры. Они лениво вылетают из картонных жерл, громко взрываются, пока заряд не истончается, прежде, чем потухнуть полностью. Образовавшуюся темноту рассеивает лишь блеклый теплый свет гирлянды, да блики крошечных бриллиантовых звезд на тропинке.

Маленький кусочек металла в ладони нагревается до температуры тела и становится не ощутим. То и дело кошусь на него. Как бывает с украшениями, которые носишь, а в какой-то момент судорожно проверяешь, не потерял ли. Дергаешь утяжеленные серьгами мочки, водишь по шее, гладишь фаланги, чтобы убедиться, что все на месте и испытать краткий миг облегчения и микроукол радости.

Или понять, что то, что сопровождало тебя долгий период твоей жизни, исчезло, а ты и не заметил.

— Я понимаю, Лен. Не полный кретин.

Олег складывает перед собой пальцы, затем прижимает их к переносице. Глаза плотно закрыты, и лишь движение ресниц выдает мыслительный процесс моего мужа.

Бывшего.

Тусклый свет отражается от обручального кольца, скользит по стеклянному циферблату прямо к увесистой металлической цепи. Пробегается по замысловатым кожаным веревочкам и теряется где-то между среди деревянных бусин на толстом ремешке, плотно охватывающем его запястье, и острыми концами татуировки, означающей смерть.

Закусывает большой палец, словно решается на что-то сомнительное, а затем убирает руки от лица.

— На аналитические способности никогда не жаловался. Если ты где-то находишься, то только потому, что сама хочешь там быть. По разным причинам, конечно, — усмехается и ерошит отросшие пряди волос. — Но быть со мной других причин, кроме как твои чувства, правда больше не осталось. Ты в состоянии себя обеспечивать, развиваешь бизнес, новые проекты, куча прекрасных друзей и, наконец-то, идущий на поправку отец. А я тот еще, блядь, троянский конь.

Грустная улыбка трогает жесткие губы. Заламываю пальцы и увожу взгляд. Неприятная скребущая тоска трогает сердце и стучит по затянувшимся нервам. Обида, казалось бы пережитая, рвется наружу.

— Тогда в чем дело? Почему на меня свалилось столько твоей злобы?

— Не знаю, как объяснить, — морщится и с силой смеживает веки.

— Я старалась показать свои чувства, так много тратила времени, чтобы тебе угодить. Амбиции свои урезала в половину. И каждый божий день слушала, какая я херовая. Так что уж постарайся и сейчас найти какие-нибудь слова для меня, Шершнев.

— Ты же не хочешь говорить про прошлое, — равнодушно пожимает плечами.

— Да уже как-то знаешь ли без разницы!

— Ну давай попробуем, — цыкает после небольшой паузы, а внутри меня бьет фонтан горечи. — Для того, чтобы стать «таким, какой есть», каким, тебе кажется, ты меня любишь, ушло не мало лет, денег, усилий, адового терпения и нервных клеток.

— Мне, знаешь ли, тоже не легко далось, — вспыхиваю и подпрыгиваю на месте от возмущения.

— «Шершнев, смотри, какой Лазарев симпатяга! Вот если бы таким был ты, конечно, эх. Жаль», — перебивает, имитируя мой голос с плохо скрываемым надрывом. — Хорошо, Лена. Жесткий спорт, еда, больше похожая на отраву. Что, снова не такой? Окей. Коррекция зрения, ринопластика, ебаные брекеты, исправление прикуса, осанки. Опять нет? Ладно, Лена. Кардинальная смена имиджа, толпа визжащих фанаток. Но Лене снова не так. Опять не такой. Она меня вообще не узнает. Не на улице, не в барах, не когда я выступаю на сцене у ее, блядь, носа.

Осоловело хлопаю ресницами.

Грудь распирает от возмущение, а чертово сердце трещит по швам, не в силах сдерживать сжимающие его тиски.

— Ты сейчас ничего не перепутал, Шершнев? Я объясниться просила, а не лить на меня…

— «Прекрати за мной таскаться, Шершнев. Держись в приличном обществе подальше. Твои босятские замашки», — скрипит зубами, пока я внутренне сжимаюсь от исходящей от него злости. — Без проблем, Лена. Только уроков этики мне, сука, не хватало, по ночам. Но окей, что о мне, мало трех часов на сон? Достаточно. Энергетики в конце концов для кого придумали, да?

— Олег, тормози. Я не просила тебя…

— Нет, Лена, — отрезает, гневно сверкнув глазами, пока я бестолково открываю рот. — Ты никогда ничего не просила. Даже, блядь, в сторону мою поворачивалась только, когда рядом не было вариантов поперспективнее. А я, как дебил, в рот тебе смотрел. Ты не слышала моих песен? Да потому что они на хуй тебе были не нужны. Нежность, забота, внимание, все улетало в унитаз. Ты не просила, но почему-то каждый раз, когда я что-то менял в себе, ты поощряла. Горячо, откровенно и так, блядь, сладко, что я каждый раз думал, что теперь то уж точно все. Ловил каждое слово, слышал подтверждение собственных предположений.

Изумрудные радужки прячутся под опустившимися веками, пока я пытаюсь набрать побольше воздуха. Не получается. Кислород отправлен его словами, а в животе крутит разыгравшийся ураган.

— Ты становилась такой ласковой, — рот Олега дергается в вымученной улыбке, а моя голова идет кругом. — Послушной, игривой. Проводила со мной гору времени, игнорировала всех. Смотрела глазами влюбленной кошки. А через некоторое время, просто находила кого-то интереснее, богаче, красивее, сильнее.

— Я думала, мы это уже обсуждали, — лепечу, прижав к груди несчастную флешку.

— Всегда появлялся кто-то еще. Кто-то лучше, чем я, Лен. Более подходящий моей принцессе, за кем предстояло снова гнаться. Нет, это не плохо. Мне нравится моя жизнь и все, чего я в ней достиг благодаря тебе. Но теперь, Лен, когда ты говоришь, что любишь меня таким, какой я есть, я блядь, жду, когда на горизонте снова появится кто-то третий.

— Это паранойя.

— Да, Лен, — согласно кивает и впивается затуманенным изумрудным взглядом. — Ужасно осознавать, но мне спокойнее, когда ты зависишь от меня, когда у тебя проблемы, с которыми я могу помочь. Но когда у тебя все хорошо, я, сука, банально боюсь. Не могу расслабиться ни на секунду. Вижу эти ебучие знаки в твоих разговорах с друзьям, в том, как ты говоришь с Левой, Воробьевым. С кем угодно. И я не могу их игнорировать. А ты ни грамма не помогаешь. Не даешь времени, не позволяешь привыкнуть к мысли, что ты рядом. Едва высунула нос из депрессии — рванула в мир.

Глава 8. Олег

Сжимается и пятится. Полы укороченного бежевого плаща и край белого платья приподнимается от порывов ветра. Оголяют изящные коленки, скользят по утонченным изгибам. Пара шагов и раскосые лисьи глаза упираются взглядом под ноги. Лена закусывает идеальную губу и мнет в руках ключи, пытаясь подобрать слова.

Видеть ее уязвленной горько. Ебанный маразм. Я хочу, чтобы она всегда улыбалась.

Но только рядом со мной.

Поднимаюсь с места. Нарочито неторопливо. Растягиваю каждое движение. Убеждаю себя, что наслаждаюсь ситуацией.

А сам… Будто даю шанс ей скрыться.

Только вот милая головка с золотистыми локонами слишком занята.

Дергается она только тогда, когда преодолев небольшое расстояние, я заключаю ее в кольцо рук.

В груди довольно урчит. Свежий цветочный аромат забивает ноздри, дразнит рецепторы. Сжимаю чертовку сильнее. До отчаянного визга внутри, что бьется в заполненные легкие и отлетает, как от натянутого батута.

Лишь бы не раздавить.

Она — дорогой хрусталь. Старинный, в единственном экземпляре. Над таким только стоять с пипипдарстром и осторожно смахивать пыль, заходясь в экстазе от мысли, что все это богатство принадлежит тебе.

Пробегаюсь по выступающим на шее позвонкам. Кончиками пальцев ощущаю волнительные мурашки, от которых остатки разума стремительно улетают вниз.

Рядом с ней невозможно думать.

Тонкие пальчики скользят по моей груди, вызывая гору гребанных электрических ударов. Стоял бы кардиостимулятор — мне крышка.

Лена упирается в пресс. Пытается выбраться.

Дурочка. Так и не поняла, что от меня не убежать.

— А больше тебе ничего менять не надо?, — шепчу в красное от натуги ушко. — Член увеличить? Ты выкладывай давай, я слушаю.

— Олег, — сводит брови и сильнее упирается ладошками в грудь.

Попытка освободиться распаляет кровь. Битым стеклом хрустит в венах и ударяет вниз живота.

Кот бежит за мышкой, когда она убегает.

Моя мышка слишком заигралась.

Пора, блядь, в норку.

— Все, Лен, — слегка отстраняюсь.

Приподнимаю ее лицо за подбородок. Прохожусь большим пальцем по напряженной губе. Расправляю. Касаюсь белоснежных зубов и удовлетворительно шиплю, когда в лазурных радужках вспыхивают блики ярости на фоне недоумения.

От вязкого желания сводит в паху, щекочет под ребрами. Его вкус, кисло-сладкий, прохладный, с нотками блядского бабл-гам.

Именно этим вкусом пропитан юркий язык, который скользит между ее зубов и прячется через мгновение.

— Конечная версия, сама лепила. Должна выучить.

Трусь кончиком носа о бархатистую кожу. Едва касаюсь губами виска.

Отворачивается.

Нехотя.

Знаю каждое ее движение наизусть.

И прежде, чем он резво дергается, крепко сжимаю затылок.

— Уйдешь — верну, — шиплю зло в переливающиеся огнями радужки. — Найдешь мужика — убью его. Ты знаешь, что не вру.

— Вот, блядь. Я об этом! — моментально заводится.

На щеках вспыхивает румянец, а она сама превращается в ерзающего червяка. Изгибается в руках, пытается выбраться, чем заставляет только сильнее ее удерживать.

Охуенная.

— Любишь таким, какой есть? — посмеиваюсь в разъяренное лицо. — Придется и дальше любить таким. Не нравлюсь таким? Не знаешь, как такого любить? Не умеешь? Не люби.* Мне по хую, чего ты там еще хочешь.

— Я не вернусь, Олег! — выкрикивает яростно.

Дрожит. Тонкие руки в бежевом плаще вибрируют. Морщится. Болезненно, горько. Будто я не мор к ее ногам кинул, а вогнал в сердце острый кинжал.

Наклоняюсь ниже. К пьянящим разум губам, к идеальной фарфоровой коже.

Сука, как я скучал.

— Мне плевать, — произношу в миллиметре от перекошенного рта.

Сминаю распахнувшиеся от возмущения губы. Жадно терзаю, срываю недовольные возгласы и жаркие стоны. И сам плавлюсь от нахлынувших ощущенией, Словно пузырьки от шампанского, ее вкус бьет в голову. Снимает барьеры. Острые зубы касаются языка и меня сносит с места.

Подхватываю вмиг засуетившуюся Лену на руки. Бурление крови в ушах мешает разобрать, что там она говорит.

Плевать.

От того, насколько идеально Лена смотрится сидящей на капоте автомобиля, внутри довольно урчит зверь.

Поиграем в догонялки попозже, милая.

Хватаюсь за мягкое бедро. Платье Лены задралось так высоко, что все, что мне нужно в легком доступе. И от этого окончательно сносит крышу.

Тяну на себя. Вжимаюсь пульсирующей ширинкой между широко разведенных ног. Дергаю за волосы. Жадно кусаю шею. Напираю сильнее под возмущенные возгласы.

Сыплющиеся на мое тело удары — брызги. Они только добавляют в и без того переполненную ванну терпения, что вышла из берегов и стремительным потоком несется в никуда.

Клал я на ад.

Они еще моих чертей не видели.

— Ты принадлежишь мне! — рычу в широко распахнутые глаза.

Пользуется тем, что хочу получше ее рассмотреть. Выкручивается из объятий. С мазохистким удовольствием наблюдаю, как отползает дальше.

Даю ей краткий миг свободы.

Беги, беги, мышка.

Щеку обжигает звонкая пощечина.

— Никогда!

Ее глаза светятся неповторимым блеском ненависти и страсти. Тяжелое дыхание яростно вздыхает аккуратную грудь под тонким лифом платья. Даже в темноте вижу острые соски.

Перехватываю тонкую руку. Тяну к себе, царапаю зубами голубые полоски вен на запястье.

— Всегда, — хитро урчу, глядя в затуманенные лазурные радужки.

Пробую языком солоноватую кожу. От полустона напротив рычу и под треск обрушившейся плотины с ярким вскриком дергаю Лену на себя.

____

* В тексте использованы слова из песни "Не люби", Вадим Спириденков. Именно этот трек сейчас играет в машине Олега.