Без правил. Скажи, что хочешь

Пролог

Сердце рвет грудную клетку, дыхание сбито, пульс шалит. Руки окостенели и не хотят открывать молнию на рюкзаке, но я всё же сгибаю свои непослушные пальцы, извлекая наружу отцовский револьвер. А точнее — коллекционный Colt Python. Тот, которым он застрелился чуть менее года назад и который я, скрыв от мамы, сохранила у себя.

И оказалось не зря. Пригодился.

Превозмогая тремор в руках, я делаю глубокий вздох и, крепко обхватив ствол двумя ладонями, навожу дуло пистолета прямо на него...

На гребаного Тайлера Чейза — моего личного кошмара наяву. Дьявола во плоти. Терзателя душ. Поглотителя света, производящего и выпускающего в мир вместо него одну темноту.

Он как раз выходит из учебного корпуса ровно за полчаса до окончания занятий и, неспешно закидывая рюкзак на плечо, лениво спускается по ступеням, совершенно не замечая опасности.

Я нервно ухмыляюсь.

Конечно же, Тайлер не ожидает встретить меня на территории кампуса с направленным на него пистолетом. На это и был мой расчет.

Я знала, что по вторникам и четвергам он сбегает пораньше на тренировку, отпрашиваясь, как минимум, минут за тридцать-сорок. Как знала и то, что в это время он всегда один. Без своих друзей.

Посмотрев на него, такого спокойного и ничего не подозревающего, понимаю, что меня по-настоящему лихорадит. От смеси всевозможных чувств, переполняющих тело и отравляющих кровь.

Хочется кричать во весь голос, но я молчу. Держусь что есть сил, кусая до боли изнутри щеку. И вместо крика направляю всю энергию скопившейся во мне ненависти на него.

Боишься, Чейз?

Я хочу увидеть твой страх. Хочу напиться им, опьянев. Выпив до дна и разбив хрустальный бокал на тысячу миниатюрных частей, представляя при этом, как твоя высокомерная усмешка превращается в кровавое месиво, навсегда покидая такое красивое, но холодное лицо...

Однако Тайлер не дарит мне такого удовольствия. В его голубых глазах сначала вспыхивает удивление, сменяемое по мере приближения ко мне на вызов, который он принимает. С гордостью и самоуверенностью. В нем разгорается безжалостный огонь. Бушующее синее пламя. Не горячее, как полагается, а насмерть замораживающее.

— Что за спектакль, Мэттьюз?! — хмыкает с недовольством, надвигаясь прямо на меня.

— Стой на месте, — неожиданно сипло произношу ему. Хотела звучать грозно, но...

— Или что? Выстрелишь? — спрашивает и оглядывается по сторонам.

Я не знаю, что происходит у меня за спиной, ведь не осмеливаюсь отвлечься и повернуть голову назад. Но главный вход в корпус колледжа чист, и боковым зрением я не вижу никого и ничего, что бы могло нам помешать.

— Да, — киваю и, в знак доказательства своих намерений, снимаю предохранитель. — Покончим с этим прямо здесь и сейчас.

— Что за киношные фразочки, — кривится Чейз. — Ты экшенов пересмотрела или белены объелась? Покончим с чем?

— С вашей игрой, — выплевываю со злостью.

— С какой нахрен игрой? — ругается он, притворяясь, будто не понимает.

Какой же он лжец!

Я доверилась ему! Доверилась!

Ненавижу.

— Брось! — злюсь. — Ты победил, поздравляю! Только я не собираюсь мириться с участью вашего развлечения от скуки! За всем следует наказание. Это — твоё!

— Вот как, — его улыбочка похожа на оскал. — Значит, моей тачки тебе было недостаточно, и ты решила меня ещё и вальнуть?! Ну давай, Хоуп, стреляй, — произносит вдруг не фамилию, а моё имя.

Он думает, я шучу?! Блефую?! Да он должен упасть на колени и умолять меня не стрелять. Сжалиться над ним. Помиловать. А он...

— Думаешь, не выстрелю? — спрашиваю я, сама не зная, для чего задаю этот вопрос. Ведь с ним нельзя вступать в диалог. В полемике он мастер. Заговорит — и в два счёта сотрёт в порошок.

Тогда зачем я ведусь на его игру?

«Очнись, Хоуп, очнись!» — мысленно себе приказываю.

— Нет, — нагло улыбается.

— Почему же?

— Ты трусиха, — всё с той же усмешкой продолжает он. — Маленькая девочка. Потерянная. Запутавшаяся. Никому не доверяющая. Твой главный недостаток, Мэттьюз, это жалость, и ты...

— Тебя мне не жалко! — прерываю его браваду, не желая слушать его мнение о себе. Он и так потрепал мне достаточно нервов, лишив всего, что я ценила. Во что верила. К чему тянулась. Что вселяло в меня хоть какую-то надежду на существование чего-то светлого и прекрасного. Хватит. Я должна покончить с ним.

— Так это ты тянешь время, а не я, — самоуверенно заявляет, чем неожиданно выбивает из колеи.

А ведь он прав. Почему я вообще с ним разговариваю, почему не стреляю?

Руки начинают заметно подрагивать, и, увидев это, Тайлер набирается смелости и шагает вперёд. Делая это слишком быстро. Я теряюсь.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

— Ну же, — упирается грудью прямо в ствол. — Давай, Хоуп, стреляй! Вот он я, даже целиться не надо!

Говорят, в критические моменты мозг может отключиться и отказаться что-либо делать, будто отстраняясь от происходящего. Будто не отваживаясь взять на себя ответственность за принятие крайне сложного и важного решения, для чего делает тело окаменевшим, а кровь мёрзлой и густой, словно болотный ил зимой. Парализуя таким образом как движения, так и ясный ход мыслей. Что, видимо, сейчас и происходит со мной.

— Ты... — голос обрывается. — Как же я тебя ненавижу!

— Знаю, — полушёпотом произносит он. — Почему тогда медлишь? Стреляй!

Тайлер вжимается телом в дуло револьвера ещё сильней, отчего во мне включаются защитные механизмы, и я инстинктивно пытаюсь убрать руки назад, отдёрнуть их от него.

Но Чейз резко хватает меня за запястья, дергая их то ли вверх, то ли на себя — я точно не понимаю.

Однако от внезапно раздающегося звука выстрела меня на целый миг оглушает, выбивает из лёгких весь воздух. Я падаю на колени, ничего не соображая.

Что произошло?

Я убила его?

Отмирая, поднимаю лицо, готовясь увидеть жуткую картину, однако вместо этого натыкаюсь на внимательный взгляд пары необычайно чистых голубых глаз.

Глава 1. Переезд

За полгода до событий пролога

Я смотрю на живописный ландшафт восточного побережья, мелькающий в окне движущегося автомобиля, и не ощущаю ни капли радости. Да что там радости, никаких особых эмоций я вообще не испытываю: ни положительных, ни отрицательных. Абсолютное ничего. Зеро. Пустота. За фасадом темно, и меня это совершенно устраивает.

Со смерти отца шёл уже третий месяц, а я никак не хотела возвращаться в реальность.

В тот роковой день в мир иной ушёл не только он, но и частица меня. Что-то светлое оставило моё тело и душу тогда. Что-то родом из детства, жизнерадостное...

— Хоуп, милая, ты готова? — Припарковав машину у небольшого двухэтажного дома, принадлежащего бабушке, мама с тревогой смотрит на меня.

Мы собрали остатки своей былой роскоши ровно две недели назад и, поместив их в купленный на последние деньги багажник «Шевроле Импалы», приехали сюда, в Брайтфорт. Маленький городок, расположенный на побережье Атлантического океана, в котором моя мама родилась, и в котором провела своё детство и юность, прежде чем свалила в каменные джунгли, где встретила и вышла замуж за моего отца.

По воспоминаниям матери, Брайтфорт был милым и красочным, но мне он казался каким-то фальшивым.

— Да, мам. А ты? — Мой вопрос более уместен, ведь это она нервничает перед встречей с матерью, с которой достаточно долго не общалась и ещё дольше — не виделась.

— Переживу, — натянуто улыбается Лиза Мэттьюз. — Не выгонит же она нас на улицу...

«Кто знает, кто знает...» — подумалось вдруг мне, что, разумеется, остаётся невысказанным. Не буду же я настраивать её на негатив. Его и так с недавних пор довольно много в нашей жизни. Вылезти как-то бы...

Взяв с собой по одной дорожной сумке, мы поднялись деревянными ступенями на крыльцо террасы и аккуратно постучались.

Дверь открылась неожиданно быстро, словно нас ждали.

— Привет, мам, — хрипло обращается моя родительница к стройной женщине с высоко уложенными волосами и всего несколькими морщинами на лице. Моя бабушка, она же Марта Дженкинс, выглядит для своего возраста просто удивительно. Я бы не дала ей больше пятидесяти, хотя на самом деле ей было шестьдесят два. — Можно мы у тебя поживем? Нам некуда идти...

Марта, надо сказать, держится невозмутимо, пропуская нас к себе в дом.

Она предоставляет нам по личной комнате на втором этаже и любезно предлагает спуститься вниз для чаепития, как только мы переоденемся с дороги и разложим вещи.

Закрыв за собой дверь, я с любопытством оглядываю небольшое пространство, в котором мне предстоит коротать свои дни. Жёлтые обои в цветочек давно уже как выцвели, на единственном окне висела тюль из прошлого десятилетия, а мебель из массивного темного дуба издавала неприятные скрипы, когда к ней прикасались. Вроде бы ничего критичного. Гораздо лучше, чем в мотеле, в котором мы с мамой жили последние два месяца.

Однако это не наш дом...

Кое-как распределив по полкам и вешалкам свою одежду, я закрываю дверцу шкафа и сталкиваюсь там с собственным отражением.

Из зеркала на меня смотрит былая тень некогда беззаботной и веселой девушки. Худая, бледная, без прежнего румянца и блеска в глазах. Слишком много поменялось в моей жизни, чтобы это не отразилось на внешности. Я стала потухшей версией самой себя, невзрачной копией.

И, что самое главное, не спешила что-либо менять.

— Хоуп? — мама приоткрывает дверь. — Ты закончила?

— Да, пойдем, — приободряюще ей улыбаюсь, видя нерешительность в ее глазах.

Бабушка сидит за огромным обеденным столом в достаточно уютной гостиной. На нем уже красуется сервиз, угощения и дымящийся заварник.

— Я знаю, что у вас случилось, — произносит она, когда мы отодвигаем стулья и садимся за стол. — Прочитала в газетах.
Да уж, разумеется...

Эта новость несколько месяцев занимала первые строки не только многих местных печатных издательств, но и облетела все топовые телеканалы и стримы популярных интернет-сервисов:

"Говард Мэттьюз покончил жизнь самоубийством, оставив тысячи вкладчиков с пустыми карманами";

"Финансовая пирамида Мэттьюз Инвест Групп рухнула";

"Семьи обманутых инвесторов готовят коллективный иск в суд";

"Мэттьюз Инвест Групп объявила о банкротстве. Банки оценивают имущество и готовят продажу активов компании";

"Семья Говарда Мэттьюза заявила о непричастности к его аферам".

— Я звонила тебе, — сдержанно произносит моя мать, пока я освежаю в памяти всевозможные громкие заголовки.

— Я давно сменила номер, — отвечает ей бабушка. При этом она не выглядит какой-то обиженной или злой, скорее наоборот, спокойно принимающей любые жизненные перипетии, опираясь на мудрость и накопленный опыт.

— Как и я, — горько улыбается мама.

— Вы можете жить здесь сколько угодно. Я не против.

— Спасибо, бабушка, — решаю вступить в диалог с целью максимально допустимой в подобной ситуации разрядки. — Мы это очень ценим.

— Ты выросла, — обращает она ко мне свое внимание. — Но тебе стоит лучше питаться. Слишком тощая, почти что прозрачная.

— У меня в последнее время проблемы с аппетитом, — вяло бормочу в ответ.

— Поправим, — произносит она. — Начнем с чая, — и берет в руки заварник.