Билет до Последнего причала

Пролог

Холод был сущностью, вытканной из тишины и осевшей пыли веков. Он витал в воздухе Башни Астрариум, пронизывая каменную кладку стен, впитываясь в ковры из шкур немых зверей, вымерших ещё во времена Расцвета Эльфийских Династий. Этот холод исходил от самого сердца башни – от её владельца, Архимага Вальтаса.

Его кабинет был гигантским механизмом, инструментом для мышления. Стены, от пола до стрельчатого потолка, уставленные книгами в переплётах из кожи, пергамента и странных материалов, чьё происхождение лучше было не угадывать. Не полки, а баррикады из знаний, возведённые против невежества внешнего мира. Воздух был густым и тяжёлым – пахло старыми чернилами, засохшими травами, озоном от случайных магических разрядов и подчёркнуто, демонстративно – ничем человеческим. Ни крошки еды, ни намёка на быт. Лишь на массивном дубовом столе, испещрённом царапинами ритуалов, стоял единственный предмет, выдававший слабость к чему-то материальному – кубок из чёрного обсидиана, до краёв наполненный густым, тёмным, почти чёрным вином. «Кровь Ночи», редкий сорт с Южных Островов, который пили не для удовольствия, а для обострения восприятия. Вальтас не пил его. Он позволял аромату – терпкому, с нотками железа и влажной земли – витать вокруг, как дурман.

Сам Архимаг сидел в высоком кресле, вырезанном из цельного корня Древа Скверны. Его поза была неподвижна, словно у изваяния. Длинные, бледные пальцы, больше похожие на кости, обтянутые пергаментом, сложены домиком перед лицом. Лицо… Лицо было картой прожитой власти. Морщины легли не от смеха или горя, а от постоянного напряжения воли, от привычки подчинять. Глубоко посаженные глаза, цвета старого льда, смотрели в пустоту, но видели гораздо больше, чем мог позволить себе простой смертный. Седая прядь волос, выбивавшаяся из общей массы тёмных, падала на высокий лоб, и он никогда не убирал её назад. Это был единственный намёк на несовершенство, на слабину, которую он тщательно культивировал, чтобы враги ошибались в своих расчётах.

Рядом, в тени, отбрасываемой громадным глобусом Сфер Сновидений, стояла фигура, настолько лишённая индивидуальности, что её можно было принять за очередную статую. Это был Ксилл. Его кожа имела сероватый, восковой оттенок, будто он слишком долго пробыл под землёй или редко видел настоящее солнце. Одежда – простые, тёмные, практичные одежды, ничем не примечательные, идеальные для того, чтобы раствориться в толпе или в сумерках. Его руки, сложенные за спиной, были обмотаны полосами чёрной ткани, скрывавшей бледную кожу и синие прожилки вен. Но главное – его глаза. Полное отсутствие выражения. Ни любопытства, ни страха, ни нетерпения. Они смотрели на Вальтаса с тупой, животной преданностью пустого сосуда, который ждёт, чтобы его наполнили волей хозяина.

Тишину нарушил лишь лёгкий, едва слышный щелчок. На столе, в стороне от кубка, лежал хрустальный шар размером с человеческую голову. Внутри него клубился туман, перламутровый и живой. Вальтас медленно, с театральной неспешностью, опустил руки и коснулся шара кончиками пальцев. Лёд его глаз вспыхнул холодным огнём.

– Наконец-то, – его голос был низким, шипящим, словно чешуя скользит по камню. – Покажись мне, беглец.

Туман в шаре послушно рассеялся. Картина была словно нарисована на воде – зыбкая, колеблющаяся, но ясная. Дорога, пыльная и ухабистая, убегающая в сторону от столицы. И две фигуры. Мужская – в потрёпанном дорожном плаще, сгорбленная, будто под невидимым грузом. Элиан. Вальтас мысленно произнёс это имя, и на его губах появилось подобие улыбки, лишённой тепла. Следом за ним, на несколько шагов отставая, шла женщина. Её поза была иной – прямая, собранная, но взгляд, который Вальтас мог видеть даже через магический эфир, метался, сканируя окрестности с профессиональной отстранённостью. Серафина.

– Две половинки одного ключа, – прошептал Архимаг, обращаясь скорее к самому себе, чем к Ксиллу. – И обе так глупы, что бегут от своей сути.

Он наблюдал. Он видел, как Элиан, подходя к придорожному столбу с покосившимся указателем, на мгновение замер, его пальцы сжались, и Вальтас почувствовал слабый, едва уловимый всплеск магии – отголосок старого, почти забытого страха. «Он боится даже дорожных знаков, – с презрением подумал Вальтас. – Боится, что они напомнят ему о том, кем он был».

Вальтас вспомнил Элиана другим. Юным, пылающим, с глазами, полными огня и наивной веры в силу своего дара. Он стоял перед ним в этом самом кабинете, защищая свою диссертацию о «Позолоченных снах». Вальтас, тогда ещё просто старший маг Гильдии Онейрос, слушал его, кивая с мнимой благосклонностью. Он уже тогда видел в этом мальчишке не просто талант, а уникальный инструмент. Восстановление утраченных воспоминаний? Исцеление душевных ран? Это было мелко, недостойно. Но контроль… Контроль над самым сокровенным – над счастливыми моментами человека… Это была сила, способная согнуть волю целых народов. Кто осмелится восстать против того, кто может подарить тебе ощущение самого счастливого дня твоей жизни? Или, что ещё важнее, отнять его?

– Ты мог бы стать моей правой рукой, мальчик, – тихо прошипел Вальтас, глядя на сгорбленную фигуру в шаре. – Но ты предпочёл бежать. Предал свой дар. Предал меня.

Его взгляд скользнул к Серафине. С ней всё было иначе. Он не растил её. Он использовал. Её дар, эта невыносимая для слабых духом способность видеть гнильцу в чужих душах, была идеальным скальпелем для вскрытия заговоров в Конклаве. Именно он, Вальтас, через подставных лиц, направил её на след архимага Ториана, своего главного политического соперника. Именно он подготовил «неопровержимые доказательства», которые оказались подделкой. Он знал, что её дар сработает, но интерпретирует она его неправильно, увлечённая жаждой справедливости. Он сыграл на её лучшем качестве – на честности. И когда она принесла ему эти «доказательства», он с наслаждением наблюдал, как в её глазах, всегда таких ясных и уверенных, появляются первые трещины сомнения. А потом… потом он самолично отдал приказ о её задержании, обвинив в сговоре с Торианом. Идеальное самоуничтожение орудия.

Глава 1. Последний мост

Ветер на мосту Святого Элигия был единственным, кто не осудил его. Он обнимал Элиана с ледяной беспристрастностью, забираясь под потрёпанный дорожный плащ, заставляя ёжиться и ежиться от сырого ночного холода. Но Элиан был благодарен и за это. Холод был ощутимым, реальным. Он оттягивал на себя часть того внутреннего пожара, что пожирал его изнутри – пожара стыда, страха и осознания собственного ничтожества.

Мост был старым, каменным, горбатым. Он перекинулся через реку Стиксор – тёмную, ленивую ленту воды, разделявшую два города в одном. На том берегу, правом, вздымался к небу Астрариум – район магов, алхимиков и гильдейских шпилей. Его улицы были прямыми, как стрелы, вымощенными гладким базальтом. Фонари на них горели не пламенем, а холодным, ровным светом запечатанных лунных камней. Воздух там всегда пах озоном, сушёными травами и могуществом.

А на этом, левом берегу, ютился Старый Город. Лабиринт кривых улочек, где дома лепились друг к другу, словно пьяные, а из подвалов несло дешёвым супом, пивом и человеческими немощами. Здесь свет был тёплым, жирным и неровным – от факелов, свечей и каминов. Здесь жили те, у кого не было дара, или те, чей дар был слишком мал, чтобы претендовать на место под сенью гильдейских шпилей.

Элиан стоял ровно на стыке. На самой высокой точке горбатого моста. За его спиной дымили трубы Старого Города, шумели таверны, плакали дети. Перед ним – сиял немым, совершенным укором Астрариум. И прямо по курсу, в самом его сердце, высилась стройная, ажурная башня из белого мрамора, увенчанная куполом, напоминающим половинку гигантской жемчужины. Гильдия Онейрос. Дом Сновидцев. Его дом. Вернее, тот дом, что был у него когда-то.

В правой руке, зажатый в окоченевших пальцах, он сжимал маленький, невзрачный клочок бумаги. Билет. Всего одно слово было выведено на нём каллиграфическим почерком клерка дилижансной конторы: «Последний Причал». Билет в один конец. Билет в никуда.

Он сжал бумагу так, что та захрустела, грозя разорваться. Это не был побег. Побег – это для тех, у кого есть надежда скрыться, начать сначала. У него её не было. Это была капитуляция. Безусловная. Позорная.

Ветер снова усилился, принеся с собой запах реки – влажных камней, тины и чего-то неуловимого, горького, что всегда витало над Стиксором. Говорили, в его водах нет рыбы. Говорили, он помнит каждую слезу, пролитую на этом мосту.

Всего две недели назад у Элиана было все. Личная приёмная, та самая, которой он так гордился. Комната, где царил уютный полумрак, а воздух был напоен ароматом лаванды и сонной полыни – его личная рецептура для успокоения разума пациентов. Свет исходил лишь от нескольких магических сфер, закреплённых на стенах и излучавших тёплый, медовый свет.

Он сидел в своём кресле, скульптурном, вырезанном из ореха, чувствуя привычную, приятную усталость после успешного сеанса. Старый купец, чью память о погибшей жене он помог восстановить, только что ушёл, сияя сквозь слёзы благодарности. Элиан улыбался. В такие моменты он чувствовал себя не магом, не учёным, а… садовником. Теми, кто возвращает к жизни засохшие цветы воспоминаний.

В дверь постучали. На пороге стояла Гидрания, его ассистентка. Молодая, невероятно одарённая девушка с глазами цвета весеннего неба и чёрными, как смоль, волосами, заплетёнными в тугую, сложную косу. Она была его протеже, его самым преданным учеником. В её взгляде всегда читалось обожание, смешанное с лёгким трепетом.

– Мастер Элиан, – её голос был тихим и мелодичным. – Ваш следующий пациент… Девочка. Кристина. Восемь лет.

Элиан кивнул, всё ещё пребывая в эйфории от предыдущего успеха. – Проблема?

– Ночные кошмары. Ужасные. Опекуны говорят, она просыпается с криком, не может вспомнить, что ей снилось, но дрожит ещё несколько часов. Никакие стандартные зелья не помогают.

– Подавленная травма, – автоматически заключил Элиан. – Разум пытается забыть, но забыть не может. Проводи её, Гидрания.

Он не видел лица девочки, когда она входила, ведомая за руку ассистенткой. Он был занят, готовя инструменты – кристаллы фокусировки, курильницу с новой смесью, свои собственные нервы. Он думал о технике. О «Позолоченных снах». Он решил пойти дальше простого извлечения кошмара. Он хотел найти в её памяти самый яркий, самый счастливый день и, стерев травму, «позолотить» её сознание этим сиянием, сделать его ещё ярче. Это был бы прорыв. Ещё один шаг вперёд.

Теперь, стоя на мосту, Элиан с отчётливостью, доводящей до тошноты, вспоминал каждую деталь. Как маленькая, тщедушная Кристина несмело устроилась на кушетке. Как её большие, испуганные глаза смотрели на него с безграничным доверием. Доверием к Мастеру Сновидений, к тому, кто изгонит монстров из-под её кровати.

– Не бойся, дитя, – сказал он тогда, и его голос звучал, как обещание. – Сейчас ты увидишь что-то прекрасное. Я подарю тебе самый счастливый сон.

Он погрузил её в транс. Вошёл в её разум. И нашел… чистый хаос. Искажённые тени, обрывки криков, чувство падения. Он плыл сквозь этот мрак, как опытный ныряльщик, искал ядро, источник страха. И нашёл. Спрятанный глубоко, глубоко. Запертый в чёрной, холодной сфере.

Он прикоснулся к ней своим даром. Он не стал действовать медленно и осторожно, как учили древние манускрипты. Он был уверен в себе. Уверен в своей «позолоте». Он силой воли расколол сферу.

И обнаружил не выдуманный кошмар. Элиан нашел воспоминание.