Блэквуды

Холодный край

When I thought that I fought this war alone

Когда я думал, что я воевал на этой войне один,

You were there by my side on the frontline

Ты была там, рядом со мной на передовой.

When I thought that I fought without a cause

Когда я думал, что я сражался без причины

You gave me a reason to try

Ты дала мне повод не сдаваться.

Poets of the Fall — War

— Давай, еще немного, еще чуть-чуть, постарайся, у тебя почти получилось. Ну же, совсем немного.

Вытерев пот со лба и носа, я подставил руки помощнице, и, ополоснув их, вновь повернулся к девушке, лежащей среди покрывал на полу душной, жаркой бани. Ее всхлипывающий, тихий голос слабел с каждой минутой. Времени оставалось мало, так мало, ребенок мог вот-вот задохнуться.

— Не могу… не могу…

Мужчина рядом с ней, болезненно бледневший при виде страданий супруги, затараторил, даже сейчас по привычке торгуясь:

— Данечка, умоляю, постарайся, я что хочешь сделаю, шубу соболиную куплю, второй этаж в доме отстрою, драгоценности все в столице скуплю, только тужься, тужься, родная, капельку потерпеть осталось.

Поморщившись от него, как от зубной боли, роженица недовольно покачала головой. Кажется, останься у нее силы, она влепила бы супругу оплеуху.

— Иди ты со своей шубой! Ой…

Стиснув и без того жутковато багровевшую ладонь мужчины, девушка последний раз взвыла и вытолкнула из себя дитя.

— Простыню, живо!

— Сейчас-сейчас.

Дрожащими руками я подхватил ребенка, ожидая, пока помощница отставит кувшин и принесет ткань. Получив долгожданный покой, роженица расслабилась, откинувшись на бубнящего благодарности мужа, вновь обещающего все ценности мира к ногам супруги.

Отдав мне всё нужное, помощница выглянула из-за плеча, с интересом рассматривая вовремя расплакавшегося мальчишку в руках.

— Ой, красный какой…

— Рось, помоги роженице, не стой без дела.

— Угу.

Спустя еще полчаса возни, когда наконец-то все нужные процедуры остались позади, я вышел из бани, мокрый и слабый, будто действительно там парился. Ноги и разум гудели от усталости, коридор до основной части дома будто удлинился втрое. Забравшись по короткой лестнице к кухне, я с неимоверным трудом перешагнул высокий порог и рухнул за стол, откинувшись на высокую резную спинку, как тряпичная кукла.

— Ну как всё прошло?

— Ты и так знаешь.

— Угу, но как ощущения?

— Я сам чуть не… не важно.

— Готов повторять это примерно каждые полгода?

— Полгода?

— Да-а.

— Бо-оги…

Долив из большого пузатого чайника кипяток в пустую чашку, Геката добавила заварки и пододвинула сосуд поближе ко мне, явно рассчитывая, что я разделю ее спокойное чаепитие. Она обещала, что останется на подхвате, что проследит за нынешним «экзаменом» и в случае чего вмешается в процесс. Я наивно надеялся, что ведьма таким образом будет с нами в бане, но она даже не показалась до конца родов. С одной стороны, я понимал, что она всё равно наблюдает, и ей не обязательно сидеть над душой, но с другой, когда начались первые трудности, я вообще забыл о том, что может появиться помощь извне. Опирался только на себя.

— По-моему, ты вполне готов разбираться со всем сам.

— Нет, не-а.

— Правда?

— Угу.

— Не хочешь один оставаться?

— Не хочу.

— Но ты уже большой мальчик.

— Тебе кажется.

Выпив горячий напиток залпом, я оперся локтями на столешницу и хорошенько растер лицо, пытаясь собраться с мыслями. Гета протянула ко мне руки, будто позволяя последний раз одолжить ее силы и найти опору, перед тем как она окончательно исчезнет.

— Что, снова тебя перевоспитывать надо?

— Не-ет. Просто… не уезжай, я ж… только жить начал.

— Поэтому мне и придется тебя оставить. Не стану мешать тебе жить.

— Ты и не мешала.

— А буду.

— Нет.

— Буду, как же, мне виднее.

Поймав теплые ладони, я сложил голову на её руки, украдкой коснувшись губами бледной кожи, пропахшей лавром и мятой.

— Нет-нет-нет.

— Без присмотра ты не останешься, не думай, что я тебя совсем на произвол судьбы брошу. Мавки остаются с тобой, и Роська, вон, всегда готова помочь.

— Но это ж не ты.

— А мне и не нужно за тобой всю жизнь по пятам ходить да подсказывать. Взрослый уже, самому справляться надо.

— Не-а.

— Ой, упрямый, как и все Блэквуды.

Тяжело вздохнув, Гета поднялась и пересела ближе, обняв меня за плечи и запустив пальцы в кудри. Она могла часами так сидеть, перебирая локоны и думая о чем-то своем. В такие моменты мне всегда казалось, что она вспоминает кого-то, кого уже нет рядом.

— Угу, наследство такое.

— Ты ж от меня избавиться хотел.

— Не-ет.

— Смерти желал.

— Это было давно, и неправда.

— Сбегал из дома.

— Нет-нет, врешь ты всё, я сам приехал.

— Сам?

— Отдохнуть, помочь по дому своей старенькой любимой бабуле.

— Стервец.

— Есть немного. Чуть-чуть. Самую малость.

Прикрыв глаза, я ощутил, как Гета начала медленно гладить меня по спине, успокаивая, как расшалившееся или расстроенное дитя. Она всегда так делала, сколько я себя теперешнего помнил, каждый раз, когда я срывался, кричал и злился на нее, вверяя все обиды, она находила способ скрутить в бараний рог и, обездвижив, приласкать. В первые разы, помнится, я долго мог ругаться и буянить, говорил ей всякое, снова и снова, и снова, пока в какой-то момент не выдыхался. И тогда на всю злость, выплеснувшийся гнев и яд она отвечала лаской и благодатным спокойствием, а не наказанием и тумаками, к которым я привык из-за отца. Это было похоже на вскрытие гнойника, мне нужно было выдавить из себя всё, что накопилось, чтобы рану можно было промыть и обработать должным образом.

Не сказать, конечно, что только это помогло, нет, ни разу, первые месяцы у ведьмы я почти не помнил, так много в голове работало неправильно. Но шаг за шагом распутывая клубок моих мыслей и чувств, она нашла где-то внутри среди грязи и пепла прошлого того самого Мома, который, как мне казалось, погиб уже давно.

Чужаки

Лунный свет лишь на мгновение выхватывает блестящую гладь металла прежде, чем рука прячет холодное бездушное лезвие среди рукавов. Я замираю в коридоре, прислушиваясь к шорохам в доме. Ночь. Тихое тиканье часов шепчет мне из темноты гостиной, за окном едва шелестит бесплодный ветер, ветви деревьев в саду трепещат, будто зная, зачем в ладони лежит клинок. Меня тянет в соседнюю спальню, тянет неудержимо, изнуряюще, долго, что-то тянет в груди, настоятельно бормочет в сердце. Мне кажется, я давно должен был выполнить свою миссию, своё дело, годами оттачивал знания, учился у лучших преподавателей, развивал в себе это чувство. Стремления должны быть оправданы, и я шагаю вперед так спокойно и неудержимо.

Двери скрипнули на миг, но не потревожили цель. Длинные черные волосы на белой подушке, сияющее безмятежное лицо в бледных лучах. Что-то требовательно пульсирует в сознании опасностью, но желание сделать удар куда больше. Я не могу себе отказать, я не могу, я уже чувствую, как легко лезвие войдет в открытую, слабую плоть.

Испуганный девичий взгляд будит меня уколом стыда. Я просыпаюсь в собственной постели, подолгу не могу встать и обхожу родных стороной.

— Отец, мне снится один и тот же сон…

— Отец, почему я питаю ненависть к своим близким?

— Отец…

— Возможно, они сделали что-то плохое?

— Я уверен, что нет.

Отвлекаясь от очередного артефакта, Эреб поправляет очки на носу и серьезно обдумывает мой вопрос. Он всегда готов меня выслушать и всегда готов помочь, он единственный не будет осуждать за мои ужасные мысли. Сжимая в ладони подаренный отцом кулон, я правда чувствую, как он придает мне смелости и силы.

— Знаешь, иногда наши чувства остро улавливают даже малозаметные посылы. Признайся, у тебя бывали моменты, когда, глядя на незнакомого человека, ты ясно видел на его лице след порока. Возможно, твое сознание предупреждает об опасности.

У меня нет оснований ему не доверять, но я не верю, что всё так просто, я любил их столько лет. Неужели всё изменилось в одночасье? Мои близкие стали вдруг врагами? Они не могут так просто предать, но…

В лесном тумане едва различимо тело на земле, светлый костюм и мерзкие знаки отличия. Мой клинок уже готов избавиться от целестинской грязи, но мать, склонившись над ним, вдруг медлит, думает о чем-то, приказ не отдает.

— Мы заберем его в поместье.

— Он наш враг, я каждый день убиваю ему подобных.

— Его предали свои же. Всё не так просто, Мом. Мне знакома его фамилия на мундире.

Я не верю тому, что вижу, не хочу верить, но мать заставляет меня донести светлого до дома. Сомнений в словах отца у меня всё меньше. Теперь я действительно вижу, как гнилое нутро проступает за благостной оболочкой.

— Мом?!

Брат едва стоит на ногах, настолько жалкий, что мне противно пачкать об него руки. Репутация всей семьи поругана одним единственным ублюдком. Я чувствовал, я знал, что так и будет, а потому уже готов исправить эту жуткую оплошность.

Мне стоило поверить отцу сразу.

Клинок поет в моей ладони, вымывая кровью позор своего рода, желание высечь этот грех оказалось громче чужого крика боли.

— Мом?

Знакомый голос вдруг вытянул из толщи воспоминаний, она уже не раз спасала меня из этого бездонного, темного омута. Еще не успев открыть глаза, я нахожу ее ладонь и хрупкий стан, притягивая к себе и зарываясь в пахнущие лесом локоны. Такая ласковая, что я забываю о собственном стыде, вине и никчемности.

— Агния.

— Снова сон?

— Угу.

— Мне кажется, тебе нужно побольше работать вечером, чтобы не хватало сил на подобные мелочи. Мы с удовольствием готовы помочь.

— Будь ваша воля, вы бы с меня не слезали.

— Будто ты сам так жаждешь слушать о чужих проблемах и возиться с чужими болячками.

— Не жажду…

С обоих краев кровати ко мне приникли еще две мавки, наверняка только проснувшись, но уже желая получить свою толику тепла. Пришлось оторваться от Агнии и обнять всех разом, чтобы каждая осталась довольна, чтобы благодарные поцелуи заскользили по шее, окончательно пробуждая меня. Открыв глаза, я слеповато прищурился от яркого холодного света зимнего солнца, залившего спальню, с ним и в без того остывшем доме казалось совсем зябко, настолько, что из-под одеяла не хотелось вылезать.

Довольно расслабившись, я позволил себе еще немного отдохнуть, позволив девушкам поболтать и поиграться. Анька уложила голову мне на плечо, прикрыв веки и блаженно улыбаясь, молчаливо ластилась ко мне, как кошка, стараясь приникнуть всем телом. С другой стороны, весело болтая ногами, Яна щекотно огладила пальчиками мое горло и опустилась ниже, то ли стараясь запомнить мою внешность, то ли заставляя засмеяться.

— Зря я не верила подружкам, когда они шептались о своих женихах, этого стоило подождать восемнадцать годков.

— Семнадцать, Яна, не привирай.

— Месяца не хватило в деревеньке досидеть! Это не считается! Я что, хуже остальных выгляжу?

Коснувшись губами рыжего виска, я скользнул к ее ушку и ответил так мягко, насколько мог. Юный темперамент девушки не допускал ни одного дурного слова в ее адрес.

— Нет, ничуть не хуже.

Проследив, как краска залила щеки мавки, я повернулся к старшей. Агния, бесстыдно усевшись на бедра, склонилась сверху, расцеловывав мои щеки.

— Не ходи сегодня никуда, останься с нами, посмотри, как хорошо здесь.

— Агния… я должен помогать.

— Никому ничего не должен, ты только наш ведьмак, остальные не оценят ни твоей доброты, ни силы.

— Мне и не нужно, чтобы меня ценили.

— Ох, ну что за глупенький колдун, всем это нужно, всем и каждому. Вот увидишь, эти глупцы забудут твои заслуги и отвернутся от тебя, как только возникнет возможность. Нет смысла тратить на них время.

Понизив голос до интимного шепота, мавка беззастенчиво заёрзала на месте, сбросив ставшей лишней сорочку. Вторя ей как по команде, Яна потянулась к моей шее, запечатлев на ней долгий поцелуй, а Анька игриво прихватила мочку уха. Думать стало совершенно невозможно, мысли с трудом цеплялись друг за друга, пытаясь выдать что-то в ответ на тираду Агнии, но чувства захватили меня целиком. Притиснув девушек к себе, я склонился к полной груди одной из них и сжал бедро другой, отдаваясь во власть этих бесстыдниц.

Волчонок

— Оборотень?

Замерев в проеме ворот, я растерянно проследил за тем, как волчонок кивнул в ответ и, вместо того, чтобы отпустить мою штанину, скосил глаза в сторону главной площади, где еще несколько минут назад я оставил позади не только лояльность дочери старейшины, но и неприятных чужаков из Ломара. Оборачиваться в человека пришелец не спешил и выглядел так словно боялся меня, инстинктивно держался как можно дальше, готовый отскочить в случае пинка и укусить, стоит только протянуть руку. Рефлекторно бросив взгляд на пустую дорогу, я всего на мгновение смог отвлечь волчонка, но и этого хватило, чтобы поймать его за холку и поднять над землей на уровень глаз.

— Пусти!

Тихонько, тоскливо заскулив, незваный гость всё же принял человеческий вид, отчаянно попытавшись вывернуться из рук. В нос тут же ударил неприятный, мерзкий запах псины и грязного тела, заставивший меня прикрыть лицо свободной ладонью. Русые волосы мальчишки свалялись в сальный ком, чумазый, перепачканный древесной золой, в странных изношенных лохмотьях, он замесил в воздухе ногами, натужно кряхтя. На вид я бы дал ему лет шесть, не больше.

— Пу-усти! Я к ведьме! К ведьме!

— По какому делу?

— Папу найти. Мне сказали, что только всеведущая ведьма поможет. Пусти! Я сам дойду и расскажу ей!

Устало вздохнув, я вновь оценил вид мальчика и в приступе брезгливости отодвинул от себя как можно дальше. Утерев текущий нос затвердевшим рукавом тонкой тканевой куртки, оборотень недовольно глянул на меня исподлобья.

Первой мыслью, конечно, была надежда прогнать волчонка, отправить домой или отдать кому-то из местных разбираться, но накрепко заученные ритуалы Гекаты заставили меня проявить чуточку снисходительности.

— Ведьмы нет, она уехала недавно, я за нее.

— Как… нет…?

В больших темных, практически черных глазах, смотревших на меня со страхом и дерзостью, за какую-то долю секунды собрались безумно крупные, прозрачные слезы. Сорвавшись вниз на снег, они показались мне лишь первой весточкой приближающейся истерики.

— Мне надо… надо… очень надо… мой папа, он…

Громко шмыгнув едва дышащим носом, мальчишка всхлипнул и вдруг во весь голос разразился горьким, отчаянным плачем, таким, что даже мне стало не по себе. Растревоженные мавки выбежали из дома, собравшись на крыльце, но лишь самая младшая прошла дальше, на ходу скидывая с плеч шерстяную шаль.

— Ой, матушка, какой он худой, какой маленький, и будто только из свинарника.

— Готовьте воду, придется отмывать.

— Отмоем-отмоем, покормлю только.

Запеленав уже изрядно ослабшего, но всё еще хнычущего волчонка, Яна смело взяла его на руки, прижав к груди и чуть укачивая, как младенца, ее ничуть не смутили ни запах, ни грязь. Закрыв калитку за собой, я приобнял девушку и повел обратно к дому, мысленно прикидывая, что делать дальше. Отправить ли Гекате письмо с вопросом или, может, полистать книгу, оставленную ей? Искать кого-то вне леса я был, мягко говоря, не обучен и уж тем более никогда не связывался с оборотнями, не считая случаев, когда я перерезал кому-то из них глотку.

Но едва ли это поможет мальчишке.

Практичная всей своей сущностью Аня, при виде волчонка вблизи издала тихий, расстроенный вздох и, оглядевшись, будто не зная, за что браться первым, свернула с террасы к дровянику, взявшись набирать поленья для растопки. Агния, не в силах сдвинуться с места, с ужасом смотрела на притихшего без сил мальчонку.

— Ты правда хочешь его оставить?

— Я думаю, так сделала бы Геката. Разве нет? Оборотня-ведьмака тут еще не было.

Улыбнувшись, я потрепал высунутую из шерстяной шали макушку, говоря с мавкой больше в шутку, чем всерьез, но старшая, явно приняв всё за чистую монету, побледнела так, что на коже не осталось веснушек.

— Мом!

— Агния, всё хорошо. Позаботься о нем, пока мы не придумаем, что делать дальше. Ты же помнишь правила? Накормить, напоить, в баньке попарить…

— Спать уложить. Утро вечера мудренее.

— Всё так.

Облегченно выдохнув, старшая с опаской протянула ладонь и осторожно коснулась мальчишки, словно он мог ее укусить, на что Яна собственнически прижала куль к себе сильнее и, наспех клюнув меня в щеку, убежала внутрь дома. Подхватив Агнию под локоть, я повел ее следом, едва расслышав недовольное бормотание мавки:

— Нашла себе игрушку.

— Пускай, впереди много работы.

Переступив порог дома, я пропустил Агнию вперед и, закрывая дверь, мимолетно коснулся бедра мавки, вынудив ее отвлечься от сестры. Едва покраснев, девушка повернулась и принялась расстегивать тулуп.

— А что ломарцы? С ними не было проблем?

— Пока нет, хотя нрав у них тот еще, и мальчишку они будто бы напугали.

— Откуда он вообще взялся? Как прошел через лес? Неужели с чужаками?

— Хороший вопрос, вероятно так и есть, но лесной хозяин молчит по этому поводу.

Ощутив, как прохладные руки Агнии забираются под одежду, позволив ей спрятаться под распахнутыми меховыми полами, я обнял девушку, успокаивающе поглаживая ее по спине и на всякий случай вновь потянулся мыслями к фамильяру. Забравшись в самый глухой уголок чащи, тот притаился, явно не желая отвечать моему зову, но стоило лишь подумать о волчонке, как далекий голос отозвался тихим перестукиванием костей, клацаньем челюсти, перемалывающей песок и свистящим шепотом ветра.

Abyssus abyssum invocat. «бездна взывает к бездне» или «подобное, притягивает подобное»

Последовавший за этим сухой смех, похожий больше на треск старого дерева и отзвук падающих в глубокой пещере камней, заставил меня оборвать связь. Мой невольный помощник умел многое, далеко выходящее за рамки фантазии обычного человека, но неизменно выбирал для общения самые отвратительные и пугающие звуки, образы и внешность, почти наверняка искренне довольствуясь произведенным эффектом.

— Мом?

Обеспокоенный голос Агнии вернул меня к реальности, натянуто улыбнувшись ей, я скинул тулуп и обувь, вновь обратив внимание к Яне. Усадив мальчишку рядом, мавка выставила перед ним тарелку с супом, но кормила сама, с ложки, хлопая по рукам каждый раз, когда грязные пальцы тянулись в тарелку.