1
Все началось с девчонки.
В тот день я долго стоял за стеклянной перегородкой и следил за тем, как незваную гостью оперируют.
Вернее, делал вид.
Отцу нравилось думать, что я пойду по его стопам, и я его не переубеждал — до поры до времени. Все говорил себе, что однажды обязательно расскажу ему: врачом я не стану. Когда-нибудь, только не сейчас. До выпускного еще два года, до распределения — год, а это значит, что еще хотя бы двенадцать месяцев я могу увиливать от разговоров и предложений попрактиковаться или «просто посмотреть». С последним, правда, выходило куда сложнее: то интересный случай, то любопытная процедура, то увлекательная операция... Словно бы и не Лазарет, а уличная мистерия. Но в этот раз все было по-другому.
В тот день я просто хотел взглянуть, кто такая эта незнакомка. За широкими спинами ассистентов, которые сновали туда-сюда вокруг операционного стола, под металлическими клешнями, свисавшими с потолка, я успел рассмотреть немного. Только капельки крови на светло-голубой простынке, прикрывавшей ее тело, пряди темных волос, выбившихся из-под одноразовой шапочки, и ее руку, тихо соскользнувшую с краешка стола. Отец улыбнулся мне одними глазами, и уйти я не решился. Вместо этого я сделал вид, что поглощен зрелищем. Стоял, уставившись на тонкие, почти прозрачные пальцы незнакомой девушки, и не сводил глаз.
— Отличный шанс подзаработать баллов, — сказал отец вечером.
Мы собрались за ужином вместе, вся наша нехитрая семья: я, отец и Ева. Обычно отец не пускал Еву в столовую, но она, все-таки пробравшись под стол, тихо жалась к моим ногам, и я украдкой поглаживал ее чуть теплый, замшевый лоб. На еду она не зарилась — она просто скучала в одиночестве.
Из кухонного блока выехала секция с вечерними порциями: по несколько ложек тугого, глянцевого горошка, квадратные бифштексы, белые булочки с усилителями вкуса, два ломтика оранжеватого сыра и успокаивающий чай.
— Пострадала она сильно, но на поправку пойдет быстро, — сказал отец, забирая свою тарелку с подноса. — Думаю, дня через два снимем швы. Да и гипс тоже. Готов немного поработать?
Работать я был готов всегда. Кому же не нужны карманные баллы? Вот уже который месяц я проводил каждый пятничный вечер, собирая ярко-желтые персики в одной из подземных теплиц, но другой подработки было не достать, а платили мало. Я ненавидел эту работу: в теплицах было душно, влажно, свет бил в глаза, да еще и целая тонна земли над головой так и давила. Парень из параллельного класса, которому тоже посчастливилось отхватить подработку, бросал на меня быстрый, равнодушный взгляд, вкручивал в уши затычки и приступал к делу. Так начинался каждый мой пятничный вечер, и, работая вместе, мы могли бы подружиться. Могли бы, если бы он не знал, чей я сын.
— Так я должен за ней следить? — спросил я, без аппетита рассматривая свой скудный ужин и вспоминая бессильную, полупрозрачную, почти детскую ручку, съехавшую с операционного стола.
— Зачем же сразу следить, — отец кашлянул, добавляя сказанному серьезности. — Ты поможешь ей влиться в наше сообщество. Ассимилироваться. Покажешь город, поможешь с уроками, познакомишь со своими друзьями в школе…
Я бы фыркнул, но вместо этого просто отвернулся. С отцом я научился держать свое мнение при себе, и теперь промолчать было тоже нетрудно.
Он обожал такие громкие, квадратные слова, которые пришлись бы впору на главной площади, в громкоговорителях, которые отдают в ушах металлическим эхом. В нашей вычищенной до блеска столовой они звучали нелепо, но отец этого не замечал.
Друзей у меня было немного. Если признаться, их не было вообще, но отцу я, конечно, об этом никогда не говорил. В основном потому, что причиной был он сам, но знать об этом ему было совершенно ни к чему. Ведь изменить нечего — так зачем лишний раз напрашиваться?
И если бы причина крылась в том, что я зарабатывал больше всех баллов, занудствовал на переменах, не умел шутить или носил страшную бородавку на лбу. Баллов я и вправду зарабатывал больше других, но не потому, что меня обожали учителя или выделяли на подземных полях: почти все свободное время я тратил на учебники, а когда на городской доске объявлений появлялась новая зеленая строка с подработкой, я тут же вписывал свое имя. Занудой я тоже не был, по крайней мере, так мне казалось: шансов проверить у меня выдавалось немного. Шутить я тоже иногда умел — все больше про себя, конечно, но я улыбался, а это означало, что шутка все-таки получилась. Ну а про бородавки даже сомневаться не приходилось: все подобные уродства удалялись еще до рождения, и выделиться можно было разве что немыслимо крупным носом или слишком узким подбородком.
Дело было совершенно в другом.
Я жил в районе, где и лимонных деревьев, и пальм, и цветов было больше, чем на главной площади Южного города, а это значило, что в таких домах обитали самые-самые. Школа у нас была одна-единственная, и там я оказался белой вороной. В моей параллели из Высшей страты был только я, сын хирурга, остальные — или дети поваров, учителей и парикмахеров, или отпрыски рабочих с подземных полей.
Со стратами история выходила глупая. Низшим и их детям жилось лучше всех — к этим относились спокойно и уважительно, как и завещали Догмы. Средним завидовали Низшие, а Высшим заведовали и Средние, и Высшие. Конечно, ни в какие рамки Догм это не укладывалось, поэтому раздражение предпочитали скрывать. Строили козни втихую. Ведь перебраться наверх, даже с самого низа в середину, было очень сложно: требовался почти миллион баллов — то есть, новый дом или целый год безбедного существования, — а еще экзамен и проверка на ментальную пригодность. Кому-то, конечно, удавалось, но работать на этот переход приходилось долго и упорно, поэтому негодовали невольно.
1
— Ну и что ты с ней предлагаешь делать?
— Как что? Приютим.
— А потом дадим пинка?
— Зачем я ее тогда сюда тащил?
— Вот и я задаюсь тем же вопросом. Ян, ты придурок.
— А тебе на всех плевать.
— В корпус спасения записался? Нам бы себя прокормить. Ее, может, на кордонах в Южный бы и пропустили. А мы с ней что будем делать? Сдохнет с нами, и все.
Голоса тонули в тумане. Ватные и гулкие. Как будто голову накрыли тазом, обернутым в одеяло.
Зачем оборачивать таз в одеяло?
— Смотри, зашевелилась.
Грубый голос неизвестной девушки ударил по ушам, и голова зазвенела, словно с одеяло с таза внезапно стянули.
— Давай, поднимайся, спящая красавица.
Р-раз! — мне влепили пощечину, и я тут же распахнула глаза.
— О, смотри. Оклемалась.
Я прижала ладонь к полыхающей щеке. Прямо надо мной склонилась девушка — глаза черные, злые и равнодушные. Одета кое-как: в грязную подпоясанную рубашку, рваные джинсы и тяжелые, измазанные в грязи сапоги. Волосы, убранные в толстенный хвост, перемежаются мелкими косичками, а руки изрисованы узором с незнакомой символикой.
— Ну вот, теперь и поговорить можно, — ухмыльнулась девушка. — Ты кто такая?
Я перевела взгляд на другого человека. Высокий светловолосый парень, сильно старше меня, хмурый взгляд, руки в замке на груди. Одет так же по-дурацки: весь какой-то растрепанный и грязный. Да еще и на поясе… нож?
— Кто такая, говорю?
Я снова взглянула на девушку.
— Где я?
Я поднялась на скрипучей постели и оцарапала запястье о ржавый каркас. Я лежала на рваном, пропахшем плесенью матрасе, не укрытом даже тонкой простынкой. Комнату до самой двери завалил разномастный хлам: обломки мебели, кастрюли, коробки... Окон не было; слабый свет сочился из зеленого коридора.
— Ты в хороших руках. Даже слишком, — ухмыльнулась девушка. — Тут для тебя все удобства. Ян у нас первый по благотворительности, так что все вопросы к нему.
Я сжала зубы. Кем бы эта девица ни была, она явно напрашивалась.
— Да кто вы такие? — возмутилась я. — Как я сюда попала?
— Я тебя нашел на путях, — объяснил Ян и подошел поближе. — Ты лежала без сознания.
— Ничего не помню...
Голова болела и чуточку кружилась. На лбу прощупывался синяк.
— Ага, конечно. Не помнит. Да, может, в нее бомба вшита, — фыркнула черноглазая из-за спины Яна.
— Бомба? — от очередной волны возмущения я округлила глаза. — Какая еще бомба?
— Ворота опечатаны. Она бы к нам не попала ни за что. Если бы не я, — напомнил Ян.
— Вот именно. Может, они пронюхали. Нашли свое идеальное решение, — гнула свое девица. Голос у нее был низкий, неприятный.
— Глупости. Хотели бы нас взорвать — скинули бы бомбу с неба.
Девушка захохотала.
— А как же уважение? Уважение к ближнему — Догма номер два, — процитировала она, сморщившись. — Так очевидно убивать они не будут. А вот подкинуть крота — запросто.
— Майя, кончай чушь пороть, — тон у Яна выходил ровный, как поросший ряской пруд. — Как тебя зовут? — спросил он, обернувшись.
— Алиса, — отозвалась я неохотно.
— Что с тобой произошло? Можешь рассказать?
Пустота. Пустая пустота, пустее которой я еще не видывала. Кажется, в эту пустоту можно провалиться с концами, прямо сейчас и навечно.
Я вскинула глаза, таращась, что есть силы, только бы снова не отключиться, но голова кружиться почти перестала, и страх отступил, едва обрисовавшись. Осталось одно раздражение.
— Я помню только свое имя. Я не знаю, кто я.
Собственный голос звучал по-чужому. Я силилась разобраться в том, что помню, но в голове царил настоящий хаос. Казалось, еще чуть-чуть, совсем немного, один крошечный шажок на цыпочках — и я все пойму. Но шестеренки не поддавались, прочные, стылые, неподвижные. Хотелось садануть куда-нибудь кулаком, да хорошенько. И лучше бы в ухо этой командирше...
— Она ударилась, — Ян снова отвернулся. — Майя, ей нужна помощь. Нам придется пойти к Старейшине и созвать совет.
— Вот уж дудки! — Майя резко вкинула ладони. — Созвать совет — согласна. Только вот помощь Старейшины для нее я просить не буду. Я расскажу про то, как ты ее сюда притащил.
— Так куда вы меня притащили, расскажете или нет? — я спустила ноги с койки и вздрогнула от неожиданности. Пол оказался ледяным.
1
Я вылетел на улицу в одной пижаме. Одеваться времени не было, да и по-настоящему холодно под куполом не становилось никогда.
— Аделина!
Тишина.
Слабо освещенная под ветвями деревьев, улица уходила вдаль пустым коридором. Девчонки нигде не было.
— Аделина!
На углу мелькнуло белое платье. Она!
— Стой! — прокричал я, отчаянно надеясь, что не перебужу соседей. Объясняться с роботами мне хотелось меньше всего. Простите-извините-больше-не-повторится, а между тем девчонки и след простынет.
Нагнал беглянку я через два квартала. Она быстро шла, ломая руки, и погони за собой не словно бы не замечала.
— Аделина, что происходит?
Я схватил ее за плечо и остановил.
— Куда ты?
Девчонка увидела меня только сейчас, и я вздрогнул, заметив, как нехорошо блестят ее глаза.
— Я должна от них сбежать, — прошептала она. — Сейчас или никогда.
— От кого?
— От них. Они уже идут.
— Что ты такое говоришь? Кто такие «они»? Кому тебя нужно искать?
— Я им нужна. Я и моя кровь, — шептала Аделина, смотря в пустоту.
«Регресс тоже возможен», — прозвучали эхом слова отца.
Я похолодел. Значит, она и вправду съехала с катушек? Окончательно сошла с ума?
— Давай-ка домой, — я мягко развернул ее обратно. — А по пути ты расскажешь мне, как открыла дверь.
— Они хотят меня разобрать, — пролепетала Лина, слабо сопротивляясь.
— Ну, ты же не робот, — мягко отметил я, а самому стало не по себе. — Ведь так?
— Я человек, — согласилась Лина. — Но они меня все равно разберут.
— Никто тебя не тронет. Я не позволю. Отец велел за тобой присматривать. А завтра мы с тобой отправимся в школу. Хочешь? Тебе не обязательно что-то сразу учить. Просто посидишь на уроках, познакомишься с ребятами…
— Они меня найдут. Им нужна моя кровь… — шептала она, и ее белые, сухие губы едва шевелились.
Холодок побежал по моей спине. Что, если все это вовсе не странный бред, а самая что ни на есть правда? Что, если Лина сейчас вспоминает нечто реальное, чего ей стоит бояться? Но это же чушь... Она просто девчонка. Обыкновенная пятнадцатилетняя девчонка.
— Нам пора домой, — как можно мягче сказал я. — Тебе нужно выспаться.
— Всем нужно выспаться.
— Серьезно. Пойдем. Здесь, в Южном городе, тебе ничего не угрожает.
— Твой отец... — она сделала паузу. — Он такой же, как они.
— Что значит «такой же»?
— Такой же.
Дальнейших объяснений, судя по всему, ждать было нечего. Я вздохнул и уже собрался взять ее под руку и отвести домой, но она снова заговорила.
— Врач.
— Ты боишься врачей? Ерунда.
Девчонка покачала головой.
— Он такой же.
Вот тут я вышел из себя. Ну, в самом деле, что еще за представление! Полуночная драма в двух частях с погоней и разоблачением — никак не меньше.
— Ну что ты заладила, «такой» да «такой». Объясни толком, и дело с концом.
Лина бросила на меня долгий, внимательный взгляд, будто раздумывала, стоит ли со мной продолжать беседу или нет. Потом отвернулась.
— Все, прогулялись и хватит. Идем домой. Ты, конечно, гостья и все такое, но отец сказал взять тебя в школу, а опаздывать я не собираюсь.
Я взял ее за руку и потянул за собой. Она не сопротивлялась.
2
Утро началось без приключений. Девчонка не только не сбежала во второй раз, но и спустилась к завтраку вовремя. На отца, правда, даже не посмотрела.
— М-м, хлопья с шоколадом, — протянул он с улыбкой, когда из кухонного блока выехал поднос.
Я терпеть не мог шоколад. Он казался слишком сладким и одновременно пресным. С синтезированной пищей, которую готовили в кухонных цехах Южного города, так получалось всегда. Вкус выходил слишком ярким, избыточным и выливался за край, затмевая сам себя. А вот у фруктов и овощей, выращенных в подземных теплицах по всем правилам, вместо вкуса был только запах: одна обманка.
— Нашей гостье должно понравиться, — отец пододвинул к ней миску с молоком и хлопьями. — Ты же такое любишь, верно?
Лина промолчала и опустилась на стул напротив. Кажется, за ночь она израсходовала весь свой словарный запас.
1
— Все будет нормально, — увещевал Ян. — Старейшина знает, что делает. Поверь, еда на Севере дороже жизни. У нас ты хотя бы будешь сыта.
Я только свирепо молчала. Мне не хотелось больше спорить: хватило стычки с Майей. Едва выйдя за порог, она схватила меня за локоть и прошипела, обернувшись через плечо на патрульных:
— Из-за тебя у нас проблем не будет, поняла? Сделаешь, как сказал Старейшина.
Я вырвалась, но Майя снова меня схватила, и, чтобы только стряхнуть с себя ее руки, мне пришлось расцарапать ей лицо. Несильно, конечно. Я оставила всего пару ссадин, но если бы не Ян, эта ссора переросла бы в настоящую потасовку. Не дав сдачи, оттесненная Яном, Майя разъяренно сопела в свою маску позади.
— Ничего страшного, — спокойно объяснял Ян. — Поживешь у нас, осмотришься. Поймешь, что к чему.
Я не отозвалась. Старейшина мне не понравился: слишком много притворной ласки, устрашающих историй и глупых фокусов. Вдобавок, вместо ответов — загадки, как будто мне очень хочется играть в его игры. Как будто у меня на них есть время! Но если я остаюсь на Базе, то эти ребята помогут мне с книгой. Не то, чтобы мне очень хотелось ночевать в приюте, особенно после того, как в меня вцепилась Майя... Думала, стоит мне выйти от Старейшины, я сразу сорвусь и побегу. Но у меня есть дело — эта разнесчастная книга. А значит, мне придется остаться, как бы меня ни раздражала Майя.
Обратный путь лежал по другим улицам: Ян объяснил, что менять маршрут безопаснее.
— Мы всегда так делаем. Иногда приходится жуткий крюк завернуть, но оно того стоит, — добавил он.
Мы шли по растерзанному проулку, на который одна за другой выходили распахнутые двери и пустые окна. Кажется, отсюда бежали в спешке, а оставленные дома вывернули наизнанку и вывалили все добро на мостовую, утащив полезное и растоптав бесполезное. Этот район казался особенно тесным и грязным; садиков больше не попадалось, а окна заглядывали прямо в окна. Наверное, когда-то здесь ютились рабочие с подземных полей.
— Не нравятся мне эти места, — пробормотала я Яну. — Вы уверены, что эта дорога лучше, чем предыдущая?
— Весь смысл в том, чтобы не повторять маршрут. Засада куда эффективнее там, где жертва пройдет обязательно.
— Завязывай с лекциями, — бросила Майя, обгоняя нас в узком проходе. — Чем быстрее топаем, тем меньше шансов схлопотать.
Она сжала пакеты с недельной порцией для Базы, и те захрустели. Как бы от ее раздражения весь хлеб не раскрошился… Интересно, что там? Майя ведь говорила о вафлях… Сто лет их не ела, вот уж что помню наверняка!
Наконец, мы миновали рабочий квартал и вышли на широкую улицу, которая заканчивалась поворотом к Базе. Я уже видела знакомую ограду и черные кусты, когда прямо навстречу из-за угла вывалились те самые бродяги, которые прицепились к нам у дома Старейшины. Да, в плане Яна был один существенный недостаток: как бы маршрут ни менялся, финальная точка оставалась той же.
— Уходите, быстро, — бросил Ян в маску.
Майя даже не возразила, она только ускорила шаг и еще крепче скрутила несчастные пакеты. Я осталась с Яном.
— Мигом! — гаркнул он.
— Вот еще, — вскинулась я. — Я не трусиха.
— Не сомневаюсь, — отозвался он. — Только у нас есть правило. Думаешь, в первый раз такое? Им нужна еда.
Майя уже почти добежала до приюта. Оставалось лишь распахнуть или — что куда лучше — просто перемахнуть калитку, пересечь палисадник, а там ее уже ждал Цербер, оскаливший на непрошенных гостей клыки...
Один из верзил оказался проворнее. В два крупных прыжка он приземлился рядом, схватил ее за руку и рванул прочь от пса. Цербер только натянул цепь, исходясь лаем. Голос у него напоминал грохот труб: оглушительный, низкий, тяжелый... Я зажала уши руками.
— Гадство, — выругался Ян.
Верзил было всего двое, но из старой компании эти были самыми крупными. Наверное, главарь с подельником… А где же остальные? Я поежилась. Один крепко держал Майю, а второй приближался к нам.
Ян вытащил из-за пояса кухонный нож — тупой, с обломанным кончиком и расцарапанной ручкой.
— А ну-ка отпусти ее, — выкрикнул он сквозь маску. Вышло глухо и неубедительно. Цербер продолжал лаять, но бродяга гаркнул на него, и тот замолчал. Цепь врезалась в его горло, а пес так и стоял в своей стойке, не сводя красных глаз с чужаков. Понимал, что сделать ничего не может.
— Предлагаю обмен, — крикнул первый бродяга и стиснул Майю за плечи. Она даже не пискнула, а только держала еду, и костяшки ее рук побелели.
— Я тебе старую подружку, а ты мне — новую. Угощение мы оставим себе, конечно.
Он выхватил пакеты у Майи, и та застыла с растопыренными пальцами, будто ее обожгли.
Вот ведь пристали! Я разъяренно выступила вперед.
— А ну-ка валите, пока не поздно, — выкрикнула я.
1
— Кого ты забыла?
Девчонка молчала, не сводя глаз с экранчика на ладонях.
— Так кого?
Она посмотрела на меня очень круглыми, прямо-таки стеклянными глазами.
— Странно.
— О чем ты?
— Кажется, у меня есть сестра, — проговорила, наконец, девчонка.
— Ты ее вспомнила?
Я подступил поближе, а она кивнула.
— Да. Мы близнецы.
Я представил себе еще одну Аделину и мотнул головой. Это было удивительно. В Южном городе близнецы не рождались уже несколько поколений. Отчего это происходило, понятно не было, но поговаривали, что проблемы с рождаемостью начались не случайно. Уже давно ходил слушок, что и без новых ртов пищи и рабочих мест едва хватает. Болтали даже о том, что бездетные семьи и праздник, которым стало рождение одного-единственного младенца — вина Императора. Но подтвердить эти слухи никто, конечно не мог.
— Я должна ее найти, — нерешительно сказала девчонка.
— Когда ты видела ее в последний раз? — спросил я.
Взгляд Лины потерялся. Вспоминала она с трудом.
— Не помню. В поезде, кажется.
— В каком поезде?
Я ощутил, что подбираюсь к самому главному. Ведь если с этой девчонкой и ее сестрой — есть она или ее нет — случилось что-то нехорошее, то произошло это именно на перегоне между городами, в поезде.
— Не знаю, — покачала головой девчонка и бессильно затеребила складку платья.
— Совсем-совсем?
Она пожала плечами.
— Голова болит.
Я вздохнул. Девчонка снова выглядела такой худой, маленькой и беззащитной, что весь задор сдуло как струйку дыма.
— Хочешь домой? — спросил я.
— Нет. Я должна найти сестру.
Она развернулась, глубоко закопавшись носками туфель в листья, но я схватил ее за запястье.
— Постой. Куда ты пойдешь?
— Не знаю.
Исчерпывающе.
— Так не годится, — я качнул головой и мягко потянул Лину за собой. — Пойдем-ка домой и там все обдумаем.
— Дом не здесь. Я хочу домой.
Девчонка даже не попыталась вырваться, и ее голос звучал еще тоньше и слабее, чем обычно. Нижняя губа у нее задрожала.
— Где она? — спросила Лина, со страхом заглянув мне в глаза. В виду она имела, конечно, свою сестру.
— Я не знаю. Но мы выясним, — пообещал я. — Просто пойдем домой.
Но она не двинулась.
— Я хочу найти сестру.
Глаза ее наполнились слезами.
— Ну-ну, — сказал я. — Найдем.
— Я хочу домой, — повторила она.
Ее острые плечики под тонкой дешевой тканью задрожали.
— Ну же. Все нормально. Мы всех найдем, и твою маму, и сестру, и дом.
Я чуть было не добавил: «Для того отец меня к тебе и приставил», — но промолчал.
— Где? Как их искать?
И тут девчонка заплакала по-настоящему. Разрыдалась и прильнула ко мне, зажав руки в кулаки и уткнувшись мне в грудь.
Я оторопел. У меня и друзей-то не было, а в школе от меня шарахались, как от зараженного. Дружеского похлопывания по плечу или, еще того хуже, объятий от отца ожидать не приходилось. А тут — получите, распишитесь — ко мне прижалась девчонка и рыдает.
Вот и что прикажете с ней делать?
Я сконфуженно поднял руку, чтобы погладить ее по волосам, но на полпути передумал. Это было странно. И, наверное, излишне.
Я мягко, но уверенно отстранился, и девчонка потянулась вытирать слезы.
— Я вспомнила, — пролепетала она. — Это сестра у меня сильная. А я — нет.
Меня так и подмывало расспросить, но я понимал, что это было бы ужасающе неуместно.
Так на кого же я работаю: на отца или на себя?
До этого момента я никогда не задумывался о том, что интересы отца и мои собственные могут различаться. Конечно, становиться врачом я и не собирался, но и с отцом я на эту тему никогда не заговаривал. А пока предмет не поднят — его как будто бы и нет.
— Знаешь, — вдруг подумал я вслух. — Мы можем пойти на вокзал. Там есть роботы-смотрители, они мигом тебя сосканируют и сличат с записями. Если твоя сестра в Южном городе, то они найдут ее среди прибывших. Других входов и выходов, кроме вокзала, у нас нет.