Близость. 365 дней с тобой

1 ЛОРЕНЦО

Вхожу в тишь квартиры, скидываю куртку и иду на кухню. Оставляю огромный букет свежих белых лилий на столе и заглядываю в нашу спальню – за несколько лет вместе я научился предугадывать ее действия. Хотелось бы сказать, что читаю как открытую книгу, но – нет. Моя жена меняется, и постоянно в ней есть какая-то загадка, нечто ускользающее.

Мне казалось, я присвоил Доми себе – куда уж ближе? Но это постоянная гонка, все новые попытки стать для нее еще ближе, чтоб дышать в унисон. И мне это чертовски нравится.

Мои девчонки спят рядышком: Доми с книжкой в яркой обложке на животе и сопящая тихо крошка Лорена. Усыпила и сама не устояла.

– Пойдем, зайка, – как сокровище поднимаю все еще кукольно-крохотную дочку на руку и несу в детскую.

По стенам ползут разноцветные световые пятна, выхватывая из темноты розовые предметы декора. Укладываю нашу драгоценность в кроватку, кладу рядом любимую плюшевую мартышку и укрываю обоих одеяльцем. Склоняюсь над Лореной, невесомо целую в лоб и осеняю крестным знамением воздух над дочкой.

– Папа любит тебя, крошка, – тихо, почти неслышно, любуясь чудом, которое произвело на свет ее тело.

Стараясь не шуметь, выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь. Теперь у меня на уме только Доми. Безумно скучал по ней весь день, а она только подогревала мою тоску. Наскоро принимаю душ и, даже не обсушившись толком полотенцем, ложусь рядом с ней. Прижимаю ее теплую со сна к себе. Вдыхаю ее аромат, и по венам вместе с кровью бежит электрический ток. Когда я в первый раз приблизился к Доми, от нее пахло лавандовым мылом и сладковатым парным молоком, а теперь этот запах все усложняется. Он словно афродизиак. Да ладно, кого я обманываю? Для меня это конский возбудитель.

– Любимая, – зову, задрав футболку и запустив пальцы в ее трусики. – Прости, спать я тебе не дам.

– Лоренцо… – шепчет сонно, а потом вздрагивает и начинает шарить руками по соседней подушке: – Где Лори?

– Все хорошо, – усмехаюсь и целую ее в ямку под сводом черепа, разобрав волосы. – Я уложил. Спит крепко.

Поворачивается на спину, хватает меня за шею и дергает вниз. Сама впивается в мои губы поцелуем, ерзает, потираясь затвердевшим клитором о мои пальцы. Постанывает мне в рот, заталкивая туда прыткий язык.

– Я скучала, – шепчет, пока я размазываю слюну по ее покрасневшим и припухшим по кромке губам.

Нависаю над ней, стаскиваю трусики и футболку, всасываю в рот торчащий сосок, впуская в себя все больше ее вкуса.

– Ты весь день присылала мне похабные фотографии, – хватаю ее за скулы, упиваясь властью, которую она мне дала. – Скверная девчонка. – Пытается обнять меня, но я перехватываю оба запястья одной рукой и вздергиваю их над ее головой. – Работать спокойно не давала.

Раз уж руки я держу, она поднимает ноги и скрещивает лодыжки на моей заднице так, что головка упирается в ее влажную щелочку. Смотрит невинно, и в то же время абсолютно развратно. Теперь она точно знает, как действует на меня. Как героин на торчка. Не меньше. Вижу ее, и уже начинаю пускать слюни.

– Виновата, да… – улыбается и обводит манящие губы кончиком языка. – Весь день делала фоточки в ванной. Накажи меня, Лоренцо…

– Вновь доводишь до греха, – усмехаюсь и закусываю ее сосок так, что вскрикивает. Тут же зажимаю рот ладонью. – Тихо! Уверена? До утра буду наказывать. Снова, и снова, и снова.

– Угу, – кивает и щекочет мою ладонь кончиком языка.

Отпускаю, выворачиваюсь из капкана ее ног и шлепаю пальцами по раскрытым складочкам. Обожаю звук этого мокрого шлепка и ее тихий, порочный стон, который вылетает из приоткрытого рта.

– Еще, – просит, пожирая меня взглядом, но не дотрагиваясь.

– Сделаем поострее наказание? – ухмыляюсь и достаю из верхнего ящика комода две пары наручников.

– Не спрашивай, делай, – изнемогает от желания, а над верхней губой сексапильные бисеринки пота.

– Поднимись повыше и руки над головой, – приказываю, вновь рассматривая ее тело, которое стало только еще более идеальным после родов.
Слушается. Распятая Мадонна. Аппетитные, набухшие капли грудей с яркими сосками, изысканные руки, распростертые на решетчатом изголовье, длинная шея, на которую налипли волоски. Они же на ее щеках. Остальная буйная копна отросших, вьющихся, развратно сияющих маслянистым блеском волос разметалась по ее мраморному телу и кровати.

Защелкиваю железные браслеты на тонких запястьях, приковав ее к изголовью, и любуюсь ее беспомощностью, которую моя жена мне дарит. Смотрит на меня исподлобья темнеющими по краю зеленых радужек глазами, улыбается, словно одержимая, и развратно раздвигает ножки. Не боится следующего шлепка, а, скорее, жаждет.

Мое желание болезненно, как и стояк, который весь херов рабочий день сдерживался джинсами. Пару раз я уже был готов сорваться, послав все к чертям, поехать домой и трахнуть ее на стиральной машинке, зажав рот ладонью, чтоб не засмущать няню, которая помогает с Лореной. Но так неинтересно. Нужно же и ее потомить ожиданием.

2 ЛОРЕНЦО

Самое сложное и одновременно – крышесносное – это держать нас обоих на лезвии бритвы. Это грань, которую я не хочу переходить до определенного момента. Так было почти четыре года назад, когда я пробовал ее по глоткам, как хороший виски. М-да, выпьешь залпом, и просто свалишься, не почувствовав вкуса, от которого туманится голова.

Это других можно было употреблять как фастфуд. Она же изысканное лакомство, которое нужно смаковать. И моя жена любит поиграть. Как я.

Моя рука снова роется в ящике с игрушками, нащупывает черный плотный шарик на ремнях, которые бренчат металлическими элементами.

– Открой рот, малышка, – провожу шариком кляпа по ее губам, размазывая слюну.

Каждый взгляд на нее настолько взвинчивает возбуждение, что пульс разрывает вены, но еще не время.

Выражение ее глаз меняется стремительно: становится жалобным. Доми чуть отворачивает голову, играя со мной по моим правилам.

– Это обязательно? – подначивает.

– Ты громко кричишь… – поясняю. Няня ночует в соседней комнате с Лореной, а стены нашей спальни под декоративной отделкой обиты звукоизоляцией. Знает, что может кричать, но… – И я так хочу.

– А если, я пообещаю не кричать, м? – спрашивает, глядя мне в глаза.

Несмотря на то, как она раскрылась в сексуальном плане, Доми все еще остается той нежной наотмашь девочкой. И мне дико нравится в ней эта невинность, которую не развратить до конца.

– О, ты будешь, – обещаю с ухмылкой и настойчиво надавливаю на ее губы кляпом. – Каждая минута непослушания делает наказание более… – вновь шлепаю ее мокрую промежность. – … мучительным, – произношу по слогам.

Поддевает меня взглядом как крючком, который впивается в сердце, и послушно закусывает кляп. Ей идет все это. Несомненно, идет. Затягиваю ремешки на затылке – я так близко, что слышу ее сбитое дыхание.

– Ты всегда можешь меня остановить, – улыбаюсь ей в губы, хотя знаю прекрасно, что никогда не покажет этот знак, да и я так тонко ее чувствую, что всегда одерну себя. – Покажи мне два пальца, если захочешь остановиться.

Соответствуй ей, отче…

Смотрит на меня своими сверкающими, как драгоценности, глазами и не кивает. Из-за кляпа у нее нет никакой возможности глотать слюну – стекает по подбородку ей на грудь.

Чмокаю кляп, который успел нагреться, и показываю ей те самые четки, которые вставил в нее в наш первый раз. Мычит, в нетерпении ерзая – получает шлепок по нежным местам, и издает чуть слышный стон.

– Послушание, любимая, – улыбаюсь и протягиваю четки между ее губок, надавливая на них и покрывая смазкой, которой так много. – Бедра шире и не сдвигай.

Она тяжело откидывается на подушки и раздвигает свои бесконечно длинные ноги широко и развратно.

– Отлично… – поднимаю на нее глаза, вталкивая в крошечную розовую дырочку темную бусину. – Послушная. Моя.

Пытается застонать, но довольно большой кляп не дает. Дергается, и по плоскому животу пробегает рябь. Облизываю свои пальцы – она ведь не может, и ввожу в нее, наблюдая маньячно за выражением ее лица. Высокий лоб весь в бисеринках пота, а в глазах слезы.

Пока мои пальцы в ней на все фаланги, продолжаю заталкивать в ее попку бусины четок по одной – так волнительно, что меня трясет посильнее, чем Доми.

Все католики – мазохисты. Еще какие, да.

– Только не кончай быстро, – подначиваю ее, зная, что после этих слов будет горячо и мокро.

Я всякое выделываю с ее телом, но на самом деле большой взрыв происходит не там, где сейчас мои пальцы, и даже не там, куда я ввожу медленно и мучительно тяжелые бусины, которые нагреваются от ее тела. Он в голове. Замыкает от взглядов, словечек, запаха, тепла тела того, кого ты любишь…совершенной близости.

Трясется, горячая, и все в испарине. Я давлю пальцами на четки в ней и медленно их вытаскиваю, заставляя мою Доменику извиваться, дергаться, стонать приглушенно.

Давай, малышка. Я хочу мокро и горячо.

Склоняюсь над ней и всасываю в рот твердый и крайне чувствительный бугорок клитора, ласкаю его кончиком языка, сводя ее с ума тройной стимуляцией.
Отрываюсь от моей девочки, вижу расфокусированный взгляд и прижимаю ладонью низ живота. Дергается с такой силой, что наручники лязгают о решетку изголовья. Обливает свои бедра, живот и меня заодно своей влагой. Я размазываю ее, постукивая твердым членом по животу моей жены. Вот теперь терпеть уже невозможно. Нереально просто.

Рывком к ней и трясущимися пальцами расстегиваю застежки – хочу целовать ее, вылизывать рот нагло и развратно, пока трахаю.

– Люблю тебя… – шепчу в ее покрывшиеся белыми шелушинками губы и вхожу резким, тугим толчком. – Кричи!

Вскрикивает за доли секунды до того, как успеваю приказать, а я издаю стон сквозь стиснутые зубы. Ее мышцы плотно обхватывают член, влажные, тугие, нежные стеночки ласкают и стягивают, покрывая смесью смазки и влаги, с которой она кончила. Толкаюсь глубже, с ума сходя от бусин в ней, стимулирующих член, который и так уже дико распирало.

Зажимает мои бока бедрами, чтоб я подольше был в ней. Накрываю губы поцелуем – соленые от слез. Пока все, как я обещал: плачет только от счастья или кончая.

Да, детка, ты вся моя. Только моя. Никогда не отпущу. Никогда.

Толкаюсь языком в ее рот и заколачиваю член в податливое, упругое тело по самые яйца, которые ноют от наполненности.

Не может меня обнять, зато мои руки лихорадочно блуждают по ее телу. Хватаю за затылок, упираюсь своим лбом в ее, смотрю не моргая. Все мои толчки глубоко в ней – так мы оба любим.

– Поклянись, что всегда будешь только моей, – с рыком требую.

Черт, Лоренцо, ты поехал. Совсем поехал по ней. Нельзя такого требовать. Но… Ты у нее первый, и ты взял ее совсем юной. Вечно этот страх на подкорке. Что начнет смотреть по сторонам.

– Клянусь, – ее голос утратил свой чистый, хрустальный звон. Грудную клетку сводит, и он звучит так чувственно и взросло. – Всегда твоя! – отчаянный крик в оргазменной ломке. – Только твоя… – выходит из легких вместе с последней порцией кислорода.