Бобры добры

Глава 1

Александр

– Так, Бобровы, во избежание хоть каких-то недосказанностей или непонимания повторюсь еще раз: дело, которое я намерен вам поручить, сугубо конфиденциальное и исключительно личное. Никакого отношения к охранному агентству «Орион», возможному трудоустройству в нем и вашей будущей там карьере не имеет. Отказ от данного дела так же никоим образом не повлияет на…

– Кхм… – прочистил горло Лёха, и я мысленно закатил глаза. С момента, как Корнилов позвонил нам по поводу поручения особого свойства, у него свербело в ж*пе неслабо, мне мозг предположениями проклевал. И тут, только пришли, уже изъерзался. – Я дико извиняюсь, Михаил Константинович, но мы с братом не тупари тормозящие, чесс слово. Все поняли, можно уже к делу? А то у меня от любопытства яй… э-э-э… ног… зубы, ага, зубы свело.

– Алексей, а не пойти бы вам к… стоматологу в таком случае? – насупился моментально будущий шеф, сверкнув грозными очами.

Чего-то он дерганый какой-то. В первый раз мне невозмутимым, даже, бля, помороженным показался. Такой стопудовый «костюм» фээсбэшный до мозга костей. Смотрит, как дыры в тебе вертит и насквозь будто, до самого глубинного дерьма видеть может. Сейчас не так. Похоже, случилось чего и мужик весь в себе и на реальном нервяке таком. А такое когда случается? Когда нашему брату баба дорогу перебегает или мозг как-нибудь выносит. Не наш с брателой вариант, бог миловал пока всерьез встрять в кого-нибудь, но наблюдений за окружающими и их реакциями хватает. Бомбит мужика чуть что – диагнозы просты: недо*б длительный вкупе с нездоровым давлением спермы на мозг либо жесткий вы*б того же мозга. И тому и другому причина – бабы. Вероятность – процентов восемьдесят. Вон как этот пыхает, а был ведь что удав. Но и Лешка вечно в своем репертуаре. Вода в ж*пе у него никогда не держится. Три секунды лишних не помолчит. Не, когда он весь в работе, то всей этой клоунской херни как не бывало. И обычно мне плевать на его выпендреж. Но иногда прям подбешивает. Как сейчас.

– Не-е-е, мне туда не надо, – нарочно выставил братан на просушку свой идеальный зубной ряд. Нет, ну вот же дебила кусок, Корнилов тебе девка, что ли, чтобы ты его лыбами своими лучезарными сразил. – Но прошу прощения, Михаил Константинович, все осознал и язык прикусил.

Корнилов смотрел на нас добрых полминуты, походу, прикидывая в голове, не послать ли нас сразу на х*р. Я отвечал ему пристальным спокойным взглядом. Мне, само собой, тоже дико интересно, чего там такого от нас он хочет, но не прыгать же перед ним на задних лапах, выпрашивая инфу.

– Итак, объект вашего внимания – Рубцова Оксана Александровна. – Хм, вот говорил же, что дело в бабе. – Двадцать четыре года. – Во-во, еще и молодая. Сколько нашему Корнилову? За тридцатник уже. Ага, самый возраст, когда на конфеток молоденьких тянет. – Учительница. – Ой, бля, прямо классика жанра, да?

Смазливенькая училка в очочках, небось, тесной блузочке и юбочке в облипку. У нас была одна такая с Лёхой. В девятом классе сколько на нее отдрочено было, мама не горюй и никогда не узнай. Если учесть, что не только мы с брательником однозначно на ее светлый образ своих змеев одноглазых по три раза на дню душили, то могла бы наша Наталья Сергеевна к концу года по колено в сперме по классу выхаживать.

Лёха вдохнул, уже почти раскрыв пасть ляпнуть нечто, на его взгляд, остроумное, но я предупреждающе зыркнул на него, и он затух.

– Круг задач? – вместо этого уточнил сам.

– Надо понаблюдать за ней для начала суток несколько. Походить следом, обеспечивая безопасность, но ни в коем разе не давая себя засечь. Последнему уделить особое внимание, так как объект проявляет и так признаки повышенной нервозности и при обнаружении слежки может запаниковать.

Ого, это чего у нас вытанцовывается? Неужто юная преподша бросила Корнилова, и он решил с нашей помощью контроль над ней установить. Незаконно это, однако, и вообще против нормальных мужских принципов.

– Э-эм-м-м… Михаил Константинович, опять же дико извиняюсь, если подумал о вас дурно, но участвовать в преследовании женщины мы с братом не готовы. – Всю бесшабашность с Лёхи как ветром сдуло, и он глянул на Корнилова мрачно. – И вот за это извиняться не намерен.

– Это хорошо, что не намерен, – нисколько не разозлившись, скупо кивнул мужик. – Преследовать девушку в планах не имею. Ваша задача несколько иная. Есть у меня предположение, что в ближайшее время гражданка Рубцова попытается связаться с криминалом. Будет искать возможность приобрести оружие или даже нанять киллера.

– Х*расе! – вырвалось у брата.

Ага, согласен. Ничего себе училки в наше время пошли.

– Поэтому вашим основным заданием, – продолжил чеканить ЦУ Корнилов, – и будет предотвратить ее пересечение с настоящими криминальными элементами. При фиксации ее действий в данном направлении вы должны выйти с ней на контакт под видом оных и даже при необходимости принять заказ. Естественно, все должно фиксироваться и обо всем мне докладываться. Задача ясна?

– Да чего уж тут неясного, – пожал плечами Лёха. – Но разве такими делами не должны официальные органы заниматься?

– А они сильно прямо рвутся заниматься? – впер тяжелый взгляд в него шеф. – И к ним разве сунешься без каких-либо доказательств, с одним только моим подозрением, что девушка что-то такое замыслила?

Тоже верно. Ментам и без всяких домыслов и предположений работы в наше время выше крыши. Вот замочат кого или будет хотя бы факт приобретения огнестрела или заказа в реале, и тогда другой разговор.

– Вводные приняты, – кивнул я. – Когда приступать?

– Желательно еще вчера, – буркнул Корнилов и плюхнул перед нами тоненькую папку. – Вот ознакомьтесь. Основная инфа по Рубцовой.

– Разрешите исполнять? – подорвался с места Лёха, демонстрируя бешеное рабочее рвение. Ну как есть дебил же.

– Исполняйте, Бобровы.

***

– А ничо такая училка вроде, – хмыкнул Лёха, рассматривая фотку нашего объекта, пока я выруливал с чоповской парковки. – Белобрысенькая, губешки бантом. Интересно, вживую не окажется, что страшная? Они же вечно штукатурятся да марафет наводят для фоток. Там, может, умоешь – и крокодил прыщавый, конопатый, и лохмы жидкие сосульками, а не кудри.

Глава 2

Оксана

Я привычно в трамвае проскользнула на заднюю площадку и встала там, прижавшись к перилам спиной, чтобы все три двери и салон просматривались. Уже на автомате, каждый раз как тяжелые двери дребезжа отъезжали, я впивалась глазами во всех входящих, просеивая их в поисках одного единственного лица. И совсем не потому, что мечтала его узреть, найти среди тысяч незнакомцев. С точностью до наоборот. Никогда, никогда больше я бы не хотела его видеть. Никогда касалось и прошлого, что, к сожалению, не имеет обратного хода. И каждый шрам, ожог и ноющее место сросшегося перелома напоминали мне почему. Как будто я и вправду в этом нуждалась или могла бы забыть.

Фирсанова, мальчишку из одиннадцатого «в» я отшила максимально резко, не стесняясь в выражениях, и плевать мне на его подростковую нежную душевную организацию. Куда как больше она и он весь вцелом может пострадать, если проклятый монстр уже на свободе и увидит его, отирающимся со своими написанными прямо на прыщавом лбу чувствами рядом со мной. Хватит. Одного, за чью жизнь я невольно несу ответственность, мне хватило. И это не считая тех, чьи разбитые лица, выбитые зубы, сломанные кости тоже, можно сказать, на моей совести. Он так всегда говорил. Что это все я. И та позорная часть моей души, которую я отчаянно прятала ото всех, с ним всегда соглашалась.

Вытягивая до предела шею, я заглядывала за угол во двор, пока не убедилась, что никто меня там не подстерегает. Ждать у подъезда сегодня пришлось, как назло, дольше обычного, я даже настолько раздергалась торчать перед дверью, что не заметила и расчесала тонкую полоску ожога на безымянном пальце до крови.

Наконец мне повезло, и к дому подошла большая компания, веселая и шумная. Судя по разговорам, направлялись ребята на день рождения к моему соседу двумя этажами выше. В лифте все стояли тесно, шутя и переговариваясь, а я старалась не подать виду, что всю потряхивает от перспективы выхода на своем этаже. Поэтому просто взяла и доехала с ними, а потом, осторожно выглядывая возможную опасность, спустилась к себе. И только когда уже плюхнулась на старенький диван и со стоном облегчения вытянула ноги, стала замечать, как же бешено тарабанит в груди сердце. И так каждый день уже два последних месяца, как только ублюдок написал мне, что он вскоре выходит по УДО. Но с меня хватит.

– Гражданка Рубцова, вы чего от меня хотите? – закатил с «как ты меня достала» видом глаза майор Васильев, следователь, что вел дело Матвея.

– Вы прекрасно знаете чего – точно знать когда он выйдет, – упрямо уставилась на него я. На самом деле, чтобы мерзавец сгнил в тюрьме. А с ним и те вечно голодные демоны похоти, которых он взрастил во мне.

Я Васильеву не нравилась. С самого начала. Я это все время чувствовала, еще когда шло следствие. За каждым его косым взглядом и вопросом я читала это «сама виновата». Такое же, как у отчима. Как у многих общих знакомых. Да уж, мужская солидарность – это вещь за пределами моего понимания. Такое чувство, что для большей части представителей этого мира женщина виновата всегда, во всем и по умолчанию. Орет на тебя муж – что-то не так делаешь, не беси его, будь умнее и гибче. Ревнует – повод дала, вела себя фривольно, даже если и близко такого не было. Руки распустил – довела, смолчать не могла, что ли, прощения попросить, хоть не знаешь за что, подлизаться, задобрить. Напал на постороннего человека, что просто имел несчастье идти рядом по улице и говорить о учебе, – ты спровоцировала, стравила мужчин. И как апофеоз, когда вылезают наружу все издевательства и насилие – сама дура, зачем столько терпела, а раз терпела, значит нравилось, держалась за мужика до последнего, выходит, не плох он. Он не плох, а ты во всем крайняя. Хотя опять же, вся природа его неприязни, может, в том, что у мужиков действительно звериное чутье на таких, какой меня считал мой бывший. На безотказных прирожденных шлюх.

– Нет у меня такой информации, гражданка Рубцова, – отрезал следователь. Но я видела – врет. И не сильно-то стремится скрыть это. – А если и была бы, то с какой стати я должен вам ее предоставлять? Вы осужденному Швецу кто? Бывшая супруга. Бывшая! То бишь по закону никто. Посторонний человек.

– Я – пострадавшая! – вздернула я подбородок, игнорируя искривившую его рот презрительную усмешку.

– Формально – свидетель, гражданка Рубцова. Так что...

– Послушайте, Степан Семенович, но я же вам показывала письма. – Господи, как же это все унизительно! – Он мне угрожает!

– Да неужели? А я вот там не увидел никаких угроз.

– Вы издеваетесь? Вот тут же написано... – Руки мои тряслись от гнева и обиды, пока я нашаривала глазами нужные строчки. – «Я приеду к тебе. Не пытайся уезжать. Наши судьбы связаны, и мы будем вместе, и все будет точно так же, как и раньше. Ты, наконец, научишься быть правильной моей девочкой, а я буду и дальше ограждать тебя от пороков этого мира и твоих собственных».

– И? Где здесь угрозы? Вам что, эти опусы романтичные некому почитать и вы мне решили досаждать?

Романтические? Серьезно? С какой стати то, как раньше у нас было, это романтика. Хотя... да, она была. Была те пару месяцев, пока мы с Матвеем встречались перед нашей стремительной свадьбой, будь она проклята. Ведь во что-то в нем я влюбилась… Наверное, в созвучность той самой моей врожденной порочности. А потом...

– Нет, черт возьми! – выкрикнула я, не выдержав уже этого откровенного издевательства над моим достоинством. – Я хочу знать, когда этот монстр выйдет на свободу и как и кто меня защитит от него.

– Никто, гражданка Рубцова. – Васильев откинулся на стуле, слишком явно наслаждаясь моим срывом, чтобы это можно было скрыть. – А знаете почему? Потому что ваш бывший муж и не подумает возвращаться к вам. Я достаточно общался с ним и его родителями в процессе следствия и могу сказать: он считает, что достаточно натерпелся от такой по меньшей мере ветреной и склонной к некрасивым провокациям особы из-за которой его жизнь пошла под откос.

Глава 3

Алексей

– Чувствую себя * баной разряженной елкой, – буркнул Лекс, дернув рукой с увесистым золотым браслетом цепью, что я раздобыл «для антуражу».

– Ой, не выделывайся! – отмахнулся я и сам поморщился, подвигав на шее не менее широкую цепь, да еще и с увесистым крестом, и перешел к тому, что обязательно взбесит брательника.

– Да иди ты на х*р! – прорычал Лекс при виде того, как я медленно извлекаю из черного мешка с молнией малиновый пиджак. – Нет! Слышишь, Лёха? Ни, бл*дь, за, с*ка, что!! Ты меня не обрядишь в это у*бство! Сам пяль на себя!

– Ой да ла-а-адно! Это же для дела! – глумился я над его бешенством. Редкая, кстати, возможность. Обычно братан – скала, вывести из равновесия почти без вариантов. Разве что на азарт на раз заводится, когда дело касается нашей вечной конкуренции «кто первый опрокинет телку на спину».

– Все, отвали! Выходим! – рыкнул Лекс, натянув свою черную потертую косуху.

– А знаешь, ничо так, – хмыкнул я, оглядев брата. Черная водолазка и свободные штаны – точно как в ходу у всяких гопников – идеально дополнили образ. – Вполне себе такой уголовный элемент. Не забывай еще пальцы веером держать.

– Я это тоже тебе оставляю, – огрызнулся Лекс. – Как раз самое то в твоем обезьяньем прикиде.

– Гопота неотесанная, – фыркнул я, одергивая полы вырви глаз пиджака.

– Индюк крашеный! – не остался в долгу брат.

***

– Лёха, бл*дь, держи дистанцию! – раздраженно зашипел Лекс мне в ухо.

– М? – очнулся я и действительно мысленно отвесил себе подзатыльника. Чуть не спалился, практически притершись к объекту.

А все почему? Потому что кто-то за каким-то хером вместо мешковатого серого костюма напялил сегодня джинсы, что обтянули такую съедобную жопку, что у меня слегка клинануло. Каюсь-каюсь, бабские задницы – моя огромная слабость. Во всех смыслах этого слова. Я тащусь на них смотреть, лапать, кусать и облизывать и совать в них все предназначенные для этого в мужском организме части тела. От языка до члена. Последний – особенно. Я большой мальчик и уже в курсе, что у всех свои загоны, особенно в плане секса, и вот анал – мой. Нет, я люблю женщин во всех позах и всеми способами. Старая добрая классика и минет идет на ура. Но, бл*дь! При мысли именно об анале у меня начинает косить крышняк, болезненно сладко потягивать в паху и член подтекает мигом. Именно от таких фантазий я кончаю при ручной работе в душе чуть ли не на раз. Хотя, честно признаться, другие фантазии у меня редко бывают, только если нарочно, чтобы оттянуть момент оргазма рисую в башке сюжет классической порнушки. Поцелуи, оральные взаимные ласки, долгий обстоятельный трах в сочную горячую вагину. Но под конец все равно подвисаю, в момент, когда оно уже вот-вот, от затылка до колен все окаменело и яйца поджались, а в башке грохочет, но нет той самой последней капли, что прорвет плотину. Вот тогда оно и вылезает. Видение-ощущение проникновения туда, где адски туго, настолько, что для тебя самого это тоже почти боль, как и для партнерши, но боль дико сладкая. И в этом моя проблема. Потому что если даже ты парень, которому дают все жертвы твоей секс-охоты практически без осечек, то это совсем не значит, что дают так, как я хочу. Ибо двадцать один сантиметр по классике это чаще всего «ох, да-да-да, еще!», а только заикнись о черном входе – и «ты с ума сошел? Ни за что!» Неужели и правда от анала кайфуют только мужики, и у меня башка где-то от природы сломана, если я постоянно мечтаю о том, чтобы мою партнершу тоже так перло от этого? Или все дело тут в размере? Хотя вон Лекс тоже считает этот мой, мягко выражаясь, пунктик извращенской хренью. Ему вон передка вполне хватает, а минет – это уже щедрость от девушки сказочная, и ему выше крыши. Главное не куда, а как можно чаще. Хотя и говорили мы об этом всего пару раз и вдатыми.

При первом же взгляде на задницу нашего объекта у меня такие картинки живописные в башке замелькали, что никакие отвлекающие факторы не могли предотвратить возникновение жесточайшего стояка. Ее ягодицы искусать захотелось так, что аж зубами заскрипел и яйца окаменели. Уткнуться лицом между упругими половинками, вылизать, заводя и вынуждая расслабиться и увлажнив хорошенько, скользнуть в тугое колечко сначала одним пальцем. Заболтать, заласкать если дернется, зажмется. Не торопиться, потому что проникать в жаркое и тугое, ощущая, как потихоньку подаются, расслабляются не привыкшие к такому вторжению мышцы, само по себе дикий кайф. Добавить еще палец, сцеловав с губ всхлипы возражения, жалобы, что немного жжется и страшно. Вбуравливать их все увереннее, не забывая ласкать клитор, чутко ловя тот самый нужный мне момент, когда из «стыдно-больно-боюсь» начнет рождаться «да-да-хочу».

Лекс остановил мои фантазии как раз на этом моменте. И слава богу. Еще чуток – и я реально бы уже спалился. Ага, такой, мать его, супершпион, хромающий на обе ноги из-за выпирающей свинцовой трубы в штанах и с безумным голодным взглядом. Хотя взгляд все же от братана скрыть не удалось.

– Лёха, какого, сука, хера? Мы на работе, а не на съем телок вышли. – Чё поделать – от него ничего не скроешь, знаем друг друга как облупленных.

– За собой следи, – огрызнулся я. – Чё злой-то такой?

– Да эта дура уже два раза к носатым подходила и «шепталась». Нет, какой бестолочью надо быть, чтобы впрямую спрашивать о стволе, да так, что даже я услышал? Не засек, что ли? Сейчас только и смотри, чтобы они ее куда за контейнеры не потянули. Пялятся на овцу эту белобрысую как на кусок мяса. Вслед аж зубами как волчары клацают. И явно уже движняк вокруг нее затевают.

Рубцова действительно только отошла от очередного прилавка с продавцом отчетливо кавказской наружности, что ей указал как раз на стоящих неподалеку кружком земляков с однозначно криминальными рожами. И только она отошла, быстро прошептал что-то на ухо мальчишке подростку и пихнул его в плечо, отправляя в толпу.

– Ну так телка-то что надо, – пробурчал я, проследив за пацаном. Моему члену она точно самое то.

Глава 4

Оксана

Страх и гнев – плохие советчики, а обоих во мне с утра плескалось в достатке. Все потому, что мне почудилось, что на подходе к остановке я увидела бывшего мужа. Вспышка ужаса была такой мощной и внезапной, что у меня в глазах на секунду темнота наступила, а ноги едва не подогнулись. В голове будто что-то взорвалось, и пусть я и осознала спустя эту самую секунду, что это не он, все равно накрыло ощущением, что сейчас кровь носом пойдет от подскочившего давления и бешеного сердцебиения. А потом я взбесилась и продолжала злиться и злиться, твердя себе, что меня уже достало бояться. И, маршируя по рынку, я держала эту мысль в голове, запрещая себе бояться всех возможных последствий этих своих хождений и вопросов с откровенно криминальной окраской. Ну и дозапрещалась – потеряла любое чувство самосохранения и прозевала двоих уголовников, что, оказывается, наблюдали за мной чуть ли не с самого начала. А может, и не наблюдали, а сказал им кто, что я оружие ищу. В любом случае почему я просто не рванула со всех ног с рынка от них и от тех кавказцев, которых явно накликала на свою голову, я не понимаю. Ведь это же было бы самым логичным – бежать сломя голову. Но вот она я, сижу на заднем сиденье машины схватившего меня белобрысого здоровяка в одном из этих жуткого цвета модных сейчас пиджаков и с цепями, на каких можно волкодава держать, на шее и запястье. И будто мало было его одного, так на пассажирском еще и восседает его дружок-хам. Первый-то пугал меня до икоты, но он хоть не грубил, только буквально облизывал откровенно похотливым взглядом, на который по какой-то абсолютно безумной причине отзывалась сто раз клятая шлюшья часть моей натуры, сдохнуть которой я желала каждый божий день последние годы. А второй… практически в ноль бритый брюнет с широчайшими плечами и мускулистой шеей, почти классической квадратной челюстью и таким холодно-злющим взглядом темных-темных прищуренных глаз, что мне его даже в зеркале заднего вида на мгновение встречать жутко.

На светофоре я осторожно подергала ручку двери. Я, конечно, слышала щелчок блокировки, но вдруг повезет.

– Под колеса кому-то кинуться собралась? – Я вздрогнула, услышав низкий голос с отчетливыми нотками презрения. Брюнет насмешливо пялился на меня в зеркало, не оборачиваясь. Аж мурашки холодные по спине промчались. Ну натуральный гопник же. Да людоед вообще, куда там шпане какой-то вот так зыркать. – Любишь портить жизнь окружающим всеми доступными методами?

– Вы о чем?

– Выскочишь под колеса – собьют насмерть или покалечат. Бедолагу какого-то за это судить будут. Может, даже посадят. А если и нет, ему потом с этим до конца дней жить.

– Ну тогда почему бы вам меня не высадить нормально, чтобы такого не случилось, – огрызнулась я. Что он на меня рычит? Что я ему сделала? Ишь ты, еще один желающий обвинить во всех грехах на мою голову. Чья бы мычала, у самого вон руки небось в крови, а все туда же, мне вину выдумывать.

– Вот сейчас остановимся около во-о-о-он той забегаловки и высадим, – ответил с широкой улыбкой, которую в других обстоятельствах я бы назвала дружелюбной и обаятельной, вместо злобного демона уголовник-весельчак. – Перекусим и поболтаем.

– Я не голодна, спасибо.

– А я вот что-то внезапно оголодал, – подмигнул он мне, паркуясь.

– Кончай это, – рыкнул на него второй, и я опять вздрогнула.

– Всенепременно, – хохотнул белобрысый.

– Прошу! – распахнул мою дверцу он же, галантно подавая руку. Я же выскочила, проигнорировав ее, и сразу отшагнула назад.

– Знаете, я пойду, – попятилась еще.

– Что, куколка, планы резко поменялись? – Блондин продолжал вроде бы расслабленно и легкомысленно лыбиться, но меня этим не обманешь. Жизнь с бывшим научила меня на раз засекать изменение языка тела. Когда каждая ошибка стоит тебе боли, урок усваиваешь моментально. Этот юморист белозубый на самом деле напрягся весь, будто атаковать меня собрался.

– Ничего у меня… – С какой стати я буду ему что-то объяснять! – Не ваше дело. Так что спасибо и до свиданья.

– Что, свалишь сейчас от нас, а потом опять попрешься по торгашам ствол искать? – грубо вмешался хамовитый брюнет, приваливаясь задом к машине и скрещивая ноги. И я почему-то тут же обратила внимание на то, какие у него мощные бедра. Ткань джинсов обрисовала их в таком положении слишком отчетливо. Наверняка качается часами напролет. Сейчас-то думать об этом на черта?! – Ну-ну. Хочешь знать, чем это закончится в итоге? Хочешь знать, чем бы это СЕГОДНЯ закончилось, если бы не мы? Те кавказцы бы заманили, а то и, не заморачиваясь, затащили бы тебя за контейнеры. Дали п*здюлей, если бы дергалась, и отобрали бабки, если они у тебя с собой. Отодрали бы по очереди, а то и вертолетом. Если лавэ не при тебе, то били бы и трахали до тех пор, пока не согласилась бы отвести их к себе домой, или где там ты их хранишь. А потом бы при бо-о-ольшом твоем везении и покладистости отпустили бы с миром и слегка порванными дырками. Сказать, каким был бы исход при отсутствии у тебя везения?

Мне мигом подурнело от описанной им перспективы. А ведь он прав, тут не поспоришь. И да, я обдумывала риски, решаясь на это, но, если честно, не допускала мысли, что все может обернуться настолько ужасно. Но сейчас, когда он описал все в своей беспардонной и беспощадной манере, осознала – все так бы и было. У меня колени мигом ослабли, и захотелось опереться на что-нибудь или присесть.

– Тормози, – буркнул блондин, но грубиян только на него злобно зыркнул.

– А с вами у меня прямо гарантия благополучного исхода, да? – с трудом я нашла силы огрызнуться.

– Так и есть, – заступил весельчак, перекрывая мне вид на своего мрачного дружка. – Если ты честно нам расскажешь, куколка, зачем тебе ствол и нам это понравится, то ты не только его получишь по чесноку, но и пару уроков стрельбы дадим. Или ты у нас снайпер?

– Я… я не буду ничего вам рассказывать.

– Свободна! – рявкнул брюнет, мигом выходя из себя. – Давай, у*бывай!

Глава 5

Александр

– Это что за долбанутая *бола там была в твоем исполнении? – накинулся на меня Лёха, как только я вернулся в тачку, доведя скрытно Рубцову до подъезда. Наш объект нырнула в проходной двор, попросив ее высадить в двух кварталах от своего дома. Конспираторша, бля. Типа если бы нам было нужно, мы бы тебя за пять минут бы тут не нашли. Даже если бы и так не знали, где живешь.

– М? – покосился я на брата. Само собой, слышал я его прекрасно. Но вот говорить и отвечать на его вполне обоснованную претензию не хотел.

– Не придуривайся! Ты знаешь, о чем я, и вот эта рожа кирпичом твоя не прокатит, – горячился он. – Какого хера ты на Ксюху кидался? Что это вообще за «или говори, что надо, или у*бывай» х*йня?

Ксюху? Выходит, мне не показалось, что этот придурок стойку на нее сделал. Хотя какая там стойка. Стояк у него на объект, походу, железный. Вот ведь дебил, прости господи! Хотя сам-то…

– А что не так? Она же общения с отморозками хотела, вот я ей его и обеспечил.

На самом деле никакой сраной логики сейчас я в своем поведении не усматривал. Сейчас. Но не тогда, когда эта гадюка с ангельским личиком и потерянным каким-то взглядом была рядом. Я как на нее смотрел, злостью какого-то хера аж придушивало, корежило прямо. Я не вчера на белый свет народился, и с тем, что красивые бабы бывают меркантильными брехливыми стервами, шлюхами кончеными, суками злобными и завистливыми, сталкивался частенько. И мне на это по большей части было срать. Реальность нужно принимать, как она есть. Но вот Рубцова эта выбешивала. Своей лживой трогательной невинностью, в которую она прямо вся была укутана, как в кокон какой-то. Взглядом пронзительным глазищ синих-синих, что тебя как насквозь прошибал, зацепив даже краем. Внешностью безобидной, по-настоящему изысканно кукольной, без пошлости и грамма приторной слащавости. Миниатюрностью своей, вызывающей потребность встать между ней и всем дерьмом вокруг и не дать ничему до нее добраться. Бесила тем, что при всем этом ее хрупко-воздушном облике милоты отстраненной я к ней не ощущал. И не потому ведь, что знал – она на самом деле хладнокровная дрянь, задумавшая навредить кому-то, а то и убить. Мне ее хотелось. Да так, что аж дышать через раз стал, как только рассмотрел ее. Прикрутило так, что прям в коленях слабину поймал и четкость зрения на несколько секунд потерял. Яйца поджались, как если бы их в кулак кто зажал, потемнело все, в легких воздух окаменел. Смотрел, как она губами бледненькими своими шевелит, обращаясь к торгашу, а в башке такое творилось… Сграбастать, утянуть в первый попавшийся укромный угол, содрать все ниже пояса, задрать тряпки до подбородка, дернуть ширинку и вдуть ей так, чтобы с ходу по самый корень. Долбиться, чтобы подкидывало ее, невесомую, растирало спиной по стене, и смотреть в лицо это ангельское не отрываясь, пока оргазмом не расхреначит. В идеале обоих. Но можно и меня одного. Потому что вообще не заслужила. Потому что так ей и надо! Нечего такое с моими мозгами вытворять своей невинностью этой, и гадина так-то. Мне даже в лоб ей предложить захотелось: ты со мной трахаешься – я мочу, кого там тебе надо. Ясное дело, что все это вранье, но коварные суки честного подхода и не заслуживают. И приспичило услышать, как она соглашается, подтверждая полностью то, что тварь она в душе конченая. Трахнул бы я ее, если бы согласилась? Да, однозначно. Стыдно ли мне за такие скотские мысли? Тоже да. Но не настолько, чтобы перестать хотеть эту ангелоподобную дрянь. И ненавидеть ее и желать унизить тогда чудилось логичным. Тогда. Но сейчас, по здравому размышлению, от себя аж воротило.

– Что не так?! – не унимался брат. – Да ты ее чуть не спугнул! Кто так делает вообще? Дела так, по-твоему, ведут?

– Не мне тебе говорить, КАК бы с ней «дела» вели, если бы не мы.

– И поэтому ты чуть всю операцию не запорол своим рыком! Вот не знал, что ты в принципе таким скотским образом можешь с девчонкой разговаривать.

– Отъ*бись, Лёха! – огрызнулся я. – Она никакая не девчонка! Она объект!

– И что? Рычать и оскорблять надо поэтому?

– Ну ты-то у нас все мои косяки компенсировал, да? Слюной на нее капал, не скрываясь. Очень профессионально, ага. Еще бы х*й достал и по столу им хлопнул для окончательной наглядности своего интереса.

– Кончай это, придурок! Девчонка хорошенькая, и что? Я нормальный мужик и реагирую соответственно. Мне себе член узлом завязать? – И ни в одном же наглом глазу и проблеска совести.

– Завяжи! Я тебе в сто первый раз напоминаю, что для нас она не девчонка, а, мать ее, объект разработки! – Ну да, самому это на лбу себе выжечь бы. – Хочешь налажать и лишиться любого доверия в глазах Корнилова?

– Да клал я на твоего Корнилова! – вспылил окончательно братан. – Ты вот знаешь, какого хрена он на нее окрысился?

– Нет, и мне плевать.

Не плевать. Внезапно нет. И тоже ведь бесит адски.

– А мне вот нет. Если она с ним спать не захотела и он ее подставить решил с нашей помощью, а потом шантажировать и заставить под себя лечь, то я в таком участвовать не буду, ясно?

– Ты дебил? Она нам конкретно первый заказ озвучила, а ты ее невинной жертвой пытаешься обрядить?

– Я-то прекрасно заказ этот слышал и зуб даю, что понимаю, в чем дело. А вот ты какого-то хера прикидываешься, что нет?

Все я понял. Сразу, как она, победив свои последние колебания, начала торопливо лепетать, чего от нас хочет, потихоньку заводясь в процессе, я все понял. А еще понял, когда она закончила и уставилась на нас с такой робкой и в тоже время отчаянной надеждой, что п*здец мне настал, похоже. Что пойду я и буду *башить в кровавую кашу мразь, которая заставляет появиться в ее глазах слезы и дрожать эти губы и голос. А она ведь даже не за себя просила и платить была готова. Не для себя. За бабу какую-то левую, коллегу свою, которую муж избивал и запугал чуть не до смерти. А я слушал, смотрел и четко осознавал: это совсем же не идиотская жажда справедливости и желание спасти почти чужого человека. За этим кроется нечто более глубокое, личное, страшное. То, о чем она еще не сказала, и чтобы сказать, должна поверить хоть самую малость. И вот до повинного в том, что она вот вся такая, как есть, стала, желающим чьей-то боли и смерти существом, я хотел теперь добраться до удушья просто. Потому что это неправильно, чтобы женщина отчего-то захотела быть причастной к уничтожению жизни, к причинению боли. Женщина эту жизнь творит, вынашивает в себе, она жалеет, лечит раны, утоляет боль. А чтобы она была противоположностью всему этому, нужно или затравить ее, убить душу, довести до края, или… или же прийти на этот свет совершенно бездушной тварью. Такой, какая бросила своего новорожденного сына на стройке собакам, например. А почему-то поверить в то, что эта девочка с глазами и губами ангела такая, я не мог. Ангела, что будил во мне все грехи, и самыми сильными были похоть и гнев. Гнев на нее, добравшуюся до моего нутра, не ведая этого, на Лёху, что поддался ее чарам, как и я, на Корнилова, что нас в это втянул, возможно, просто как свои инструменты и претендовать на нее будет сам.

Глава 6

Оксана

Я топталась на ближайшей к моему дому трамвайной остановке, отслеживая проезжающие мимо машины и прохожих, и дожидалась приезда двух криминальных типов, с которыми связалась-таки. Кто бы мне еще сказал, почему на самом деле. Ладно, знаю почему. Потому что мне реально страшно стало, пока говорила с ними там, в том кафе, что я не справлюсь сама. Ни с чем, что решила на себя взвалить. Ни Крупениной не помогу, ни себя не защищу. Что, если муж Елены окажется вот таким же страшным и здоровенным громилой, как тот же Лекс? Странно все же. Имя второго, блондина, было Алексей, а Лексом он звал брюнета. И ладно-ладно, он мрачный очень и жуткий грубиян, но не страшный. В смысле не урод. А Алексей и вовсе… весьма привлекателен. Разве это справедливо, чтобы люди, ведущие подобный образ жизни, были симпатичными? Хотя нет. Это слово не про них. И вообще, Оксана, кончай думать об их внешности! Что тебя в них привлекло? Правильно, очень четкий, деловой прямо-таки подход. Вот, например, они вовсе отказались со мной обсуждать стоимость услуг по Крупенину. Потому что, во-первых, они мне велели для начала самой определиться, чего я хочу для этого мерзавца и хочу ли чего-то в принципе, потому как, на их взгляд, лезть нахрапом в чужую семью, мня себя спасительницей, не слишком правильно. Но если все же решу, то им пофиг, заказ примут. Но сначала, и это во-вторых, наведут справки о личности этого гада. И на этой сегодняшней встрече с вылазкой в уединенное место они тоже настояли. «НУЖНО пострелять», – сказал Лекс, и это было такое «нужно», с которым не решишься особенно поспорить даже без всякого обоснования. Но Алексей все же снизошел до пояснений.

– С чего ты решила, что оружие – это в принципе твое? Тем более огнестрел.

– Потому что мне оно нужно, – упрямо повторила я в который уже раз и вгрызлась в свой шашлык, вымещая раздражение за их приставучесть. Вот скажите мне, где в каких документалках или боевиках хоть когда-то показывали, что продавцам оружия есть дело до проблем покупателей?

– Тебе нужно средство защиты, а если быть более точным – сама защита, разве нет? – Я, вздохнув и не встречаясь с ним взглядом, кивнула. – Тогда с чего ты взяла, что именно пистолет – решение твоей проблемы.

– А что предлагаешь? Нож таскать? Газовый баллончик? Не подходит!

– То есть защита тебе требуется радикальная, она же в идеале – устранение угрозы и впредь? Связанные с этим последствия не пугают?

– Последствия?

– Ага. У нас так-то в стране нет закона о свободном ношении оружия. Никакого. Зато закон о превышении необходимой обороны имеется, как и статья за приобретение, хранение и ношение. И за все… – он скрестил пальцы обеих рук, изображая решетку. – И это только чисто формальные аспекты. А есть и чисто физические и моральные. Кто сказал, что ты сможешь стрелять, и с чего ты взяла, что сумеешь выстрелить в живого человека. Даже в агрессора. Что, если ты не справишься и ранишь или убьешь совсем не его, а вообще левого чела? Жить с этим сможешь?

– Я… научусь. В смысле – стрелять! – торопливо уточнила я, что учиться совсем не жить с чувством вины за судьбы невинно пострадавших от моих рук людей собираюсь.

– Ага, в тир пойдешь пострелять или по банкам за город в одиночку? И с первого же раза прохреначишь себе ногу, вывихнешь запястье или выбьешь зубы. Или ты думаешь, что способность палить без промаха, как сраный ковбой, продается вместе с пистолетом? – это, конечно же, встрял в своей неповторимо хамской манере Лекс.

– Стрельба, как и любое действие, – это всего лишь навык, который человек может приобрести в результате обучения, – огрызнулась я на него, коротко зыркнув и тут же оборвав визуальный контакт, что снова заставлял меня чувствовать нечто иррациональное. А с меня уже хватило подобного в моей жизни!

– Во-о-от! – подхватил обрадованно Алексей. – Мы к тому, собственно, и ведем, что обучаться лучше под руководством учителей. Разве нет?

Вот тут возражать смысла я не видела, так-то я сама учитель и понимаю, что он прав.

– Да. Но вам-то эта возня со мной зачем?

– Зачем – мы уже обсуждали. Нам всем нужно прояснить, нужна ли тебе покупка оружия в принципе или же ты предпочтешь наши услуги.

– Это в немалой степени зависит от цены одного и другого. Я не тайная миллионерша, – решила конкретизировать я. Может, они и правда возомнили, что у меня денег куры не клюют и я чисто из чудаковатости придерживаюсь скромного стиля в одежде и хожу пешком. А как узнают, что там у меня копейка к копейке собрана, то и рукой махнут и возиться не станут.

– Цену услуг мы определим только с наступлением большей ясности их объема и степени геморности, – небрежно дернул плечом Алексей. – А вот опробовать разное оружие и решить на его счет мы можем уже завтра. И для этого я действительно предлагаю выехать куда-нибудь подальше на природу. Там ты будешь стрелять, выясняя, какой ствол тебе в руку лучше ляжет, а мы страховать, чтобы ты себе не навредила. С тебя оплата только за патроны. Пойдет?

Ну вот как-то так я и согласилась на эту поездку, что с каждой минутой мне кажется все более плохой идеей. Особенно после адской ночки, которую я провела, мечась в горячечном сне-бреду, где мое тело изощренно-сладко терзал мужчина, чье лицо все время менялось. То на меня смотрели грешные зеленые глаза Алексея, искусно ласкающего мою ноющую грудь руками и ртом, то прожигал хищный, полный тяжкого, насыщенного до немыслимой степени вожделением взгляд темных глаз Лекса, нависающего надо мной пленяющей горой плоти и врезающегося в мое тело с неописуемой свирепостью. Я просыпалась, содрогаясь от того самого вот-вот, на самой грани состояния, утирала пот, поджимала колени, пытаясь унять тянущую боль в низу живота, проклинала Матвея, взрастившего во мне это паскудное шлюшье содержимое, и свою врожденную порочность, без которой ничего бы подобного не было, и проваливалась в сон и все то же безумие снова. Пару раз я даже сдалась и довела себя до оргазма вручную, в надежде, что это угомонит проклятое голодное либидо, хотя запрещала себе такое уже давно. Я так надеялась, что со временем этот вечный голод тела, который умудрился раздраконить во мне бывший муж, затухнет, если не потакать ему достаточно долго. И последний год мне казалось, что я справилась. Я действительно практически не испытывала влечения в осознанном состоянии, и месяцев семь мне даже сны эротические не снились. И я радовалась этому, как заядлый алкоголик в завязке радуется каждому новому дню трезвости. Но стоило мне просто провести в обществе двух взрослых, безусловно сильных и однозначно сексуально заинтересованных во мне мужчин немного времени, и все мои достижения пошли прахом. Из сознания никаким образом не изгонялся тот самый интенсивный аромат, что окутал меня, когда я внезапно оказалась между ними. Ощущение удерживающей меня мощной руки Лекса и мимолетное, но будто не смываемое с кожи и даже мышц воспоминание о твердых мускулистых мужских телах, мимолетно, но так незабываемо прижавшихся ко мне. Но больше всего не желало изгоняться из моего разума то самое излучаемое обоими мужчинами под конец совершенно открыто вожделение. Я столько запрещала себе даже замечать такое и с легкостью справлялась, когда это исходило от моих дуралеев учеников, но нескольких минут в обществе огромных бесстыжих уголовников развеяли все мои запреты не в пыль даже, испарили, как их и не было никогда. Результат – я отдаю себе отчет, что хочу секса. Адски, до лихорадки, до трясучки, как наркоша в жесткой ломке, как никогда прежде, даже в самом начале моей борьбы с собственной испорченной сутью.

Глава 7

Алексей

Да ну что же за мудачина, а! Какие бл*дские инопланетяне подменили моего всегда непрошибаемо спокойного и сдерживающего меня брата на этого хамовитого дебила, у которого, сука, вода в жопе не держится! Нет, понятно, что мы в любое говно всегда вместе и заодно. Эта наша вечная конкуренция в бабоукладчестве – херня полнейшая, разосрать нас ни в коем разе не способная. Это же несерьезно. И да, братан не любитель всяких витиеватых подкатов, как ему еще дают только и не реже, чем мне. Хреново обаяние молчаливой брутальности, бля. Но одно дело – очаровывать телку в его обычной загадочно-немногословной манере, говорящими взглядами и умелыми прикосновениями как бы невзначай, а другое – вытворить вот такую дичь! На тебе, Ксюха в лоб, выбирай! Ох*еть можно, чесс слово. Я аж офонарел в первый момент, потом подпел уже, а чё делать-то уже? Не начинать же отнекиваться. У девочки такое лицо стало, что я, грешным делом, испугался, что она начнет на ходу выскочить рваться. Кто так делает вообще, кусок дебила?! Она одна с двумя мрачными бугаями, якобы уркаганами в тачке, что везет всех за город пострелять, и один из них в лоб так: у нас обоих на тебя стоячище дичайший, так что выбирай, кому дашь. Ну, по сути-то, так и прозвучало почти. П*здец. Я бы на месте Ксюхи побежал бы, ну реально. А она мало того, что не впала в панику, а еще и херакс нам по яйцам: не хочу ни одного!

И чего-то прям больно от этого внезапно, аж чуток у меня от ее категоричности в голове поплыло. А потом башка заработала-заработала, и я понял, что было сказано на самом деле. «А если я не хочу выбирать». Если! Это не однозначное «не хочу, пошли на х*й оба со своими хотелками». Так что выдыхаем, делаем морду кирпичом и едем дальше. А то она, бедолага, прям сжалась вся, как нас отбрила, и сбежать мигом захотела. Ожидаемо, чего уж. С таким-то прошлым опытом, как с ее бывшим у*бком. А Лекса, смотрю, проняло тоже до печенок. Он еще, видать, не просек этого самого «если», оно же «очень может быть» в ответе Ксюхи и сидит вон в окно пялится неотрывно, а лицо такое, будто помер кто. Ага, твои надежды на поиметь красоту эту после такого топорного подката и постановки вопроса ребром. Ну кто так с девками-то делает, алле! Но знаешь что, братуха? Не стану я тебе разжевывать и подсказывать. В этом деле каждый сам за себя, и свой шанс ты профукал, потому что какого-то лешего нетерпячку свою сдержать не смог. Вот как так-то, Лекс? Это ты же у нас вечно голос разума и мистер Адекватность, а тут такое уже второй день подряд. Ведь поговорили и все решили, что каждый играет за себя и возможность ни один упускать и уступать не будет, но все мягко, спокойно, ведем себя как нормальные люди. Зачем же так форсировать и подгаживать этим обоим? Неужто так фляга свистанула на теме выиграть в этот раз любой ценой, а, братан? Был же спокойный ты, адекватный пока ехали за Ксюхой, а увидал, что к ней какой-то черт веревочный явно подкатывает на остановке, и вылетел из тачки на ходу и понесся. Нет, мне и самому прям сильно, мя-я-ягко скажем, не понравилось присутствие рядом с Ксюхой однозначно клеящегося смазливого дурачины. Хавал ее зенками похотливыми, как если бы ему на это право кто дал. Но кто бы не хавал, она же как мороженка вся. Такая вроде холодная, беленькая, а пахнет вкуснюще, и сразу жара и в башке, и в штанах. Так и подмывает облизать, чтобы потекла по языку сладко-сладко. Покажите мне того, кто не любит сладенькую мороженку, да еще и в жару, которую сама и провоцирует. Вот все вокруг и облизывают буркалами и слюну сглатывают.

– Лёха, тут тормозни, – подал голос брат, на подъезде к одной неплохой забегаловке в паре кэмэ от города. – Никакой стрельбы, пока тебя от голода ветром шатает.

– Это не от голода! – возразила она.

– А от чего? Меня увидела, и ноги от радости подгибаться начали? – язвительно уточнил брат, открывая ей дверь и подавая при этом, чуть ли не с поклоном лапу свою. Сучок, ведь сам достает ее и при этом ловит любой шанс хоть за руку подержать мимолетно.

Бля, угомонился же вроде, и опять. Чё с ним не так-то? А со мной, если так вымораживают все его фокусы по сближению, хоть обо всем и договорились и решили по-взрослому? Каждый сам за себя, и он в своем праве, а меня так и тянет с ноги ему в ухо с разворота засветить.

– Реально давайте хоть кофею выпьем с бутерами, – решил я разрядить снова мигом начавшую накаляться обстановку. – Не переживай, не растрясу тебя я, Ксюха.

– Как хотите, – лапку свою тонкую у Лекса отняла и отвернулась она. И главное выглядит так, будто это мы ей в душу насрали, а не она сама нас отшила. Ну и где тут логика? Походу, не видать ее в нашей троице ни у кого, временно недоступна никому.

Невзирая на свои заверения, что не голодна, наворачивала бутеры наша мороженка так, что просто загляденье. В прямом смысле. Кушала аккуратно, но с таким явным аппетитом, что я то и дело зависал, забывая сам жевать, глядя на нее.

– Ты что, на какой-то дебильной диете сидеть пытаешься? На хрена? – ворчливо спросил брат, тоже поглощая вид ее пиршества вприкуску к своей еде.

– Нет, просто… забываю, – пожала хрупкими плечами Ксюха и вздохнула с явным удовольствием, откидываясь на спинку стула, отчего ее охерительные грудки уставились прямиком мне в глаза чуть обострившимися сосками.

Ну ладно, уставился я, но как не смотреть. Здесь разве холодно? Отчего они съежились? Какого цвета? А размера?

– Как можно забыть поесть? – продолжал корчить из себя сварливого деда братан, хоть немного отвлекая меня от воображаемого обсасывания и теребления сосков Ксюхи.

– Нервничаю. И вот…

– Из-за чего? – каркнул я, решив подать голос наконец, пока еще не упал между ее сисек мордой прямо через стол. – Можешь, в конце концов, нормально нам рассказать?

– Действительно, было бы куда как проще, если бы мы обладали всей информацией, – поддакнул брат.

Да просто ушам не верю, к Лексу вернулась способность нормально общаться с девушкой. Не все еще потеряно, стало быть, для него, а это не есть хорошо для меня.

Глава 8

Оксана

Меня как будто оглушило историей парней. И перевернуло во мне что-то. Почему, почему такое случалось, случается и будет случаться? Что с нами, с людьми, не так, если маленькие дети, младенцы раз за разом становятся жертвами жестокости или наплевательства и потакания своим порокам взрослых? Это же существа, которых нам самой природой, всеми нашими инстинктами положено беречь как зеницу ока, ведь в детях наше продолжение, в них наше бессмертие и смысл существования. Мое даже малейшее осуждение жизненного криминального пути, выбранного Лексом и Алексеем развеялось как дым. Как можно осудить за желание добрать от жизни все возможное тех, кого она обидела столь жестоко изначально. Какое право у меня вообще судить, если сама я решила для себя, что лишение жизни других людей, да плохих, но людей, – единственно возможный и правильный выход. Вот только…

– Можно я сначала спрошу? – вскинув глаза, я покосилась на Алексея, а потом поймала в зеркале заднего вида взгляд Лекса.

– Давай! – кивнул он мне.

– А вам во время этой вашей… эм-м… криминальной деятельности часто приходилось убивать людей?

– Куколка, ни хрена ж себе вопросик! – хохотнул Алексей, объезжая большую лужу.

– Я просто к тому, что если вы выполняете заказы, то вам случалось… – смутившись, затараторила я. – И эти люди… они не…– Черт, как же это сказать, чтобы не задеть их и не разозлить даже.

– Если тебя интересует, мочим ли мы по заказу всех без разбору, была бы оплата, то ответ – категорически нет, – оборвал мое блеянье Лекс, и я, не скрываясь, облегченно выдохнула. – Сама подумай, если бы мы работали именно так, то зачем бы сейчас ехали с тобой сюда и выясняли твои причины. Просто озвучили бы цену и предъявили доказательства по исполнению заказа.

– И вообще, мы беремся за заказы в совершенно исключительных случаях, – добавил брат-блондин. – Совершенно. Исключительных. Так что похвастать тем, что у нас руки по локоть в крови, не сможем, уж прости.

– А мой случай почему сочли исключительным, даже не зная пока всего? – не смогла не спросить я.

– Считай это чуйкой, синеглазка, – ответил Лекс снова практически в мое ухо, отчего его дыхание овевало мои щеку и шею, разжигая беспощадно вроде чуть притухшее вожделение. Ну что же оно у меня за зверюга такая изголодавшаяся, что, проснувшись, внезапно грызет и грызет меня безжалостно и плевать ему на то, о насколько важных и ничуть с ним не созвучных темах речь. Знай себе накручивает температуру внутри. – Ну не поверили мы с ходу, что ты на пустом месте просто кровожадная стерва, желающая заполучить пушку и ходить по улицам и мочить всех неугодных.

– Вот вы не поверили, а другие…

– Мы не другие, Ксюха, держи это в голове и давай уже, рассказывай все, – велел Алексей.

Я прикусила нижнюю губу чуть не до крови, решаясь. Как же все вдруг осложнилось! Еще вчера, когда они мне виделись тупыми амбалами-уголовниками, было совершенно плевать на то, какие выводы они сделают из моей истории и кем станут считать. А сейчас…

– Я посадила в тюрьму своего мужа! – решившись, выпалила я. – Ну так считают практически все вокруг, включая мою мать с отчимом и наших с Матвеем общих… знакомых. – Именно так, только знакомых. Как выяснилось во время судебного процесса, друзей-то, по крайней мере у меня, не было совсем. Еще одна весомая монета была в копилку постоянных заявлений Матвея, что я только с ним кто-то, а без него никто. Либо его девочка, либо пустое место для всех, кого знаю. До сих пор я никак не могла понять, как же он добился создания этой зоны отчуждения для меня и безоговорочной веры для себя ото всех.

– За дело посадила? – почти равнодушно поинтересовался Алексей.

Ему плевать? Им обоим. А почему не должно быть?

– Он избил до смерти человека на моих глазах. Ни за что. И… обижал меня…Часто.

– Насколько сильно обижал, Ксюха? – Лекс навалился на спинку моего сидения сильнее, а его руки стиснули ее так, что пружины жалобно взвизгнули. – Бил?

Легко спросить, но как же тяжело ответить. Признаться вслух, тем более после того, сколько раз мне отказывали люди в понимании.

– И это тоже. – Как всегда в моменты воспоминаний у меня адски зачесался ожог от кольца на безымянном пальце, и я стала растирать его чисто автоматически.

Неожиданно Алексей притормозил и схватил меня за запястье и поднял кисть так, чтобы им обоим было видно.

– Это что, бля? След от ожога? – спросил он каким-то пугающе-ровным, почти безжизненным тоном. – Это он сделал?

Я кивнула и вырвав руку, отвернулась.

– Обручалка несъемная, – скривившись воспроизвела я слова бывшего. – Чтобы никогда не забывала, кому принадлежу.

Комментариев не последовало, только машина рванула резко вперед, а позади меня раздался громкий шипящий вдох. Ладно, надо сворачивать этот неприятный разговор.

– Его скоро выпустят по УДО. Может даже, уже. И он вернется. Писал мне об этом все время, каждую неделю, расписывая, как мы снова заживем вместе. – Меня передернуло, и скрыть это не вышло. – А я этого не хочу. Не. Хочу! И бояться больше не хочу. Я не хочу, чтобы в принципе кому-то приходилось боятся вот таких монстров в человеческой шкуре, хотя и прекрасно осознаю, что это утопия. И нет, я действительно не чокнутая, готовая стрелять направо и налево в каждого, кто мне покажется опасным. Мне нужно знать, что я могу жить дальше наконец и не задыхаться от приступов паники каждый раз, когда мне в толпе его лицо померещится.

– Сможешь, – отрывисто бросил Алексей и свернул на какую-то полянку с дороги. – Приехали.

– И что, не спросите, как другие, зачем терпела и чем заслужила? – нервно хохотнула я. – Может, это я сама во всем виновата и спровоцировала хорошего парня.

– Хорошего, бля? – Моя рука с кольцом-ожогом снова очутилась в захвате светловолосого брата. – Кто называл его хорошим после этого, а? Покажи мне эту мразь брехливую, и я ему харю в кашу размешу и плюну еще напоследок! Чем можно было заслужить ЭТО? Ты его мать отравила? Ребенка убила? Перетрахалась со всем соседями и его друзьями? Хотя последнее – херня, даже если бы и так, твое право. За это не бьют, за это презирают и гонят к *беням. Да вообще любая причина – херня, Ксюха. Ненавидишь кого-то, так что п*здец, считаешь жизни сволочь недостойна – убей к хренам, но измываться…Но вот насчет терпения – да, вопрос имею.

Глава 9

Александр

Я не знаю, что мы сотворили. То есть, конечно, знаю, отдаю себе отчет, как и что произошло, и даже частично почему, но отчего все в принципе случилось…

Нет, говорить «случилось» безответственно. Ничего само собой не случается. А уж такое…

Я четко видел, что творит Лёха. Видел и понимал, но какого-то черта смотрел и каркал, вместо того чтобы сразу вмешаться по-настоящему и остановить этот лютый п*здец. А потом уже стало поздно, не остановить и не остановиться самому.

Мне с самого начала это все дико не нравилось. Эта необходимость врать девчонке, особенно когда уже стало понятно, каковы ее побудительные причины. Когда она спросила о том, как мы не зассали везти оружие через ментовский пост, мне как за шиворот песка сыпанули, все аж зачесалось. Она думала, мы такие без башни и отважные, а мы два долбо*еба просто заехали в магазин к нашему другу Мурату и выпросили у него несколько образцов его товара. А торговал он точными чисто внешне копиями всевозможных моделей оружия, вот только каждое изделие было обычной пневматикой, доступной для свободной продажи каждому школяру. А мы, мерзавцы, собирались без зазрения совести брехать Ксюхе и учить ее стрелять из них, как из настоящего оружия, договорившись на случай ее сомнений свистеть, что просто патроны учебные, потому и выстрелы как-то не так звучат. Ну не сволочи ли, а?

От ее любопытного, но такого доверчивого взгляда, которым она смотрела на Лёху с дурацкой пукалкой в руке, наверняка не испытывая ни капли сомнения, что сейчас ее будут учить защитить себя и вернут возможность дышать свободно, мне аж подурнело. Еще до ее рассказа кое-как с совестью удавалось договориться помолчать пока, раз нужно для дела, но теперь у меня эта ее «несъемная обручалка» стояла пылающим кольцом перед мысленным взором постоянно. Мразь, какая же мразь ее бывший. И как назвать нас с братаном теперь?

Я заметил же, что Лёху бомбануло слегка, когда он засек, что нас с Ксюхой прямо-таки притянуло и чуток на месте приморозило, когда вылезли из тачки. Вот ему, видно, резьбу и сорвало. То, что он творить начал… я же тоже понимал и видел. Видел, что он откровенно дразнит, заводит девчонку, а она поддается. Потому что наверняка голодная, не было у нее никого после мудака мужа, не было, тут и гадать уже нечего. У нее взгляд вмиг полупьяный стал, когда на меня возле тачки смотрела, а уж как Лёха внаглую притираться стал, поплыла конкретно. Оно и понятно, молодая же девчонка, живая, все потребности при ней, только наверняка страхом были придушены, небось и думать себе ни о чем таком не позволяла, шарахалась ото всех. А тут мы прем беспардонно, и вот тебе результат. Оно же логичная херня в том заключается, что чем больше себя держишь, тем охеренно-мощнее понесет, когда сорвет гайки. У нее сорвало, а мы, два козла похотливых, воспользовались.

А всего-то и надо мне было – сразу шагнуть к ним и выдрать из его лап, прекращая это блядское совращение. Но шагнул поздно, оказался слишком близко, хватал чересчур крепко, пахла ее кожа убийственно сладко…

А потом губы ее мокрые, соленые, дрожащие на моих жадных, голодных. Сама навстречу. Рваный выдох в мой рот, мозг прямым попаданием вынесло без остатка. И все, сорвало-понесло. Причем всех троих и сразу. Первый поцелуй со вкусом слез, что кончился слишком быстро, потому что гад Лёха и не подумал отвалить и отпустить ее, отнял у меня, натянув пряди Ксюхи и заставив повернуть лицо к нему. Сволочь, отобрал половину того, что было по праву мое. Но я отдавать не собирался, бросился прямо-таки жрать ее шею и ключицы, обхватывая девушку за талию и потянув к себе.

– Прекрати, Лекс! Не отдам! – рявкнул сипло оторвавшийся от губ синеглазки брат и, совсем охренев, сунул обе лапы под ее задравшуюся футболку, рванув ее вверх.

Ах ты гад! Треснула ткань, мне по глазам полоснуло видом бледной гладкой кожи и бледно-розовыми бликами ее напряженных сосков, подрубая колени. Я рухнул на них и накрыл ладонями оба упругих холмика, отталкивая его грабарки и тут же впиваясь ртом в одну вынырнувшую между пальцами вершинку, и Ксюха изогнулась, застонав еще жалобнее в пожирающий ее рот брата.

– Иди на хер, Лекс! – брат-захватчик попытался сместиться вместе с незаконной добычей вправо, но я намертво впился в ее бедра, не позволяя этого.

Мы как две *банувшиеся от похоти собаки, что раздирают бедную девчонку каждый себе. И ни один не готов уступить.

– Нет! – кратко оскалился снизу вверх, резанув его «пошел на хер» взглядом, и просто разодрал разом молнию на джинсах Ксюхи, содрав их вместе с ее трусами по стройным ногам.

Влепился открытым ртом жадно в ее задрожавший живот, хапая до звона в голове аромат ее возбуждения и упиваясь стонами. Но только на секунду оторвался, чтобы содрать хотя бы одну штанину полностью и открыть ее для себя, как ох*евший в край брат сунул свои пальцы ей между ног и девчонка сорвалась на крик, выгнувшись дугой в его захвате с такой внезапной силой, что выскользнула из него и стала валиться на меня. И хрен я упустил эту возможность. Поймал на лету, спеленал руками, смягчая своим телом падение и тут же перевернулся, подминая. И снова жрать-жрать, зажигать ярко-розовым ее бледную кожу, удерживая себя на одном локте и судорожно дергая свою ширинку.

– Ну ты и скот! – бухнулся Лёха рядом на колени. – Погоди хоть…

– Отъ*бись сказал! – рявкнул на него.

– Тут же хрень всякая валяется, ты ее поранишь! – и не подумал брат послушаться. Наоборот, быстрым движением расстелил наш плед с заднего сиденья на траве рядом.

А меня просто дикая жадность кроме запредельной похоти обуяла. Опять перекатился, не отпуская Ксюху ни на сантиметр, и сразу же толкнулся в нее, горяченную, мокрую насквозь и такую узкую, что аж ослеп в первый момент.

Ксюха вскрикнула, вцепилась в мои плечи ногтями, распластываясь по моей груди.

– Тише ты! – пробился сквозь мою внезапную кайфовую слепоту голос брата, пока я, мягко толкаясь бедрами, прокладывал себе путь в желанное тело. – Бля, я, только глядя, спущу!

Глава 10

Алексей

– Да отвали же ты! – отпихнул я брата, жадно жрущего Ксюхины финальные стоны, что были честно заработаны мной.

Мой разрядившийся член был еще в обалденном тесном жарком раю, в пока дико чувствительную головку раз за разом шибало потягивающими сжатиями внутренних мышц девушки, вгоняя в мою кровь еще большую порцию чистейшего кайфа, и для завершенного им наполнения мне не хватало ее дрожащих влажных губ под моими и полного контакта тел. Охрененный посткоитальный момент, когда ты практически расплываешься по партнерше, впитываешь то, как покидает ее тело напряжение, порожденное недавно тобой же, прихватывая и твое собственное, и от этого сладко-сладко. Особый род удовольствия, далеко не всегда доступный, между прочим, и ради которого мужику надо хорошенько потрудиться, потому как, если даже феерично кончил, но в одно рыло, то уже совсем не то. А вот с Ксюхой мне это изысканное удовольствие обломилось, по сути, даром, само собой. Изголодалась ли она настолько или от природы охеренно чувствительна и отзывчива, плевать почему на меня свалился такой щедрый подарок, но гад брательник явно вознамерился его меня лишить.

Я захватил губы Ксюхи, толкаясь языком в ее рот и нелепо, растопырил локти, стараясь и не навалиться на нее всей тушей и одновременно держать на расстоянии Лекса. Я хочу этот момент исключительно себе, отвянь, брат. Для меня и так пустить тебя первым было, сука, великим подвигом. И нет, меня ни хера нигде не щекотит, что я сунул свой член в женщину сразу после члена брата. Смотреть на них вставило так жестко – сроду ничего так не заводило. Да что там сроду… я в принципе не знал, что могу до такой степени сбрендить от возбуждения, да еще и при таких обстоятельствах. Крыша оторвалась в секунду и усвистала так, что до сих пор не видать. И не надо. Не понимаю, как мы до этого дошли, как так случилось, что мы с братом сначала женщину чуть не разорвали, перетягивая каждый себе, а потом и поимели, и ни у кого тормоза не сработали. Но понимать уже безнадежно поздно, обратно ничего не повернешь, да и осознаю со всей доступной мне сейчас четкостью – не хочу ничего обращать вспять. Мне все понравилось именно так, как и случилось, и я хочу выбрать этот кайф весь до капли, потому что жопой чую, что начнет происходить с минуты на минуту. Прямо каждым нервом ощущаю обратный отсчет. Три, два, раз, понесла-а-ась!

Ладошки Ксюхи уперлись мне в грудь, силясь отпихнуть, она замотала головой, обрывая поцелуй, и вся заизвивалась, выталкивая мой обмякший прибор из уютной жаришки и пытаясь вырваться из-под меня.

– Отпусти! – взмолилась почему-то шепотом, и я хоть и с сожалением, сместился на бок, выпуская ее.

Девушка резко села, рванулась вскочить, но Лекс мигом тоже сел и обхватил ее лапищей за плечи, не давая подняться.

– Отпусти! – на это раз она уже хрипло вскрикнула, заметавшись взглядом, явно силясь смотреть куда угодно, только не на нас.

– Не вскакивай, Ксюх, голова может закружиться, – и не подумал послушаться ее брат.

– Отпусти. Пожалуйста, – раздельно повторила она и, подтянув к себе колени, тесно их сдвинула в попытке максимально прикрыться от нас. – Мне нужно… у меня салфетки в сумке есть.

– Сейчас, – я подорвался и придерживая штаны, подошел к тачке.

Выудил из бардачка нашу дежурную большую упаковку салфеток, выронив оттуда попутно серебристую ленту презервативов. Твою же мать! Два дебила – это сила, верное утверждение. Четыре, бл*дь головы на двоих с братом, и ни одна из них о защите-то не вспомнила. Потому что вштырило так, что мыслей не осталось, одни инстинкты. Ну точно как те ошалевшие кобели в собачьих свадьбах, что таскаются сутками напролет за сукой, учуяв ее течку, забывают и где их дом, и кто хозяева, не видят вокруг ничего, лезут под колеса машин, дерутся насмерть, готовы рвать в клочья любую преграду. Вот такой он, инстинкт размножения животный, который у некоторых сильнее инстинкта самосохранения. Но мы-то не животины тупые, и не в размножении дело. Как раз его-то и стоит избегать. Сука, теперь еще и эту проблему решать надо.

Я развернулся к брату с Ксюхой, и мысли о наличии проблемы испарились мгновенно. Она, раскрасневшаяся, глазищи пронзительно синие распахнуты, зрачки еще как у наркоши, пряди еще липнут ко лбу и шее золотыми колечками, футболка с лифчиком задраны, и хоть грудь сейчас прикрыта коленями, я помню, какая она. На вкус, на ощупь, как лакомо прыгала, когда она Лекса объезжала, как ощущалась подо мной. На одной ноге у нашей внезапной любовницы все еще штанина джинсов и голубые трусики, вторая ступня в белом носке. Вся бедная, итак же мелкая, еще и съежилась в усилиях прикрыть все и сразу, беззащитно-трогательная, а над ней нависает сидящий рядом Лекс, и у него опять стоит колом. Ну чисто коршун хищный над уже сбитой на землю голубкой. И у меня от взгляда на них мигом потянуло в паху. Потому что эта хищная натура у нас с брательником общая, походу. На хер бы эти салфетки, не время для них еще, ведь не нажрался же! Просто шагнуть обратно, бухнуться на колени на смятый уже плед, схватить ее за лодыжки, потянуть на себя, открывая вид на ее пухленькие нижние губки, уже утопающие в общей влаге, и впиться в верхние, мягко наваливаясь и укладывая обратно под себя. Сожрать писк возмущения, что будет обязательно, но недолго, всем нутром чую. И скользнуть обратно в нее, тесную, мокрую и горяченную. В этот раз медленно, ничего не пропуская, смакуя, а не нажираясь, как зверюга с голодухи. Трахать ее, меняя скорость, угол, глубину, вертеть по-всякому, изучая, в какой позе мою мороженку пробирает круче…

Но хрен мне, а не продолжение, потому как рядом с ней сидит долбаное мрачное осложнение, брат, что пялится на меня с «только сунься опять» видом. Сто пудов у него обострение совести сейчас приключилось, знаю я его. И если я бы с откатом у девушки наедине нашел как справиться, заболтал, заласкал и веселье бы продолжилось, то чего делать с тем же самым еще и у брата, я не в курсе. А тут явно у нас диагноз «ни себе, ни людям».

Глава 11

Ввалившись в ванную на резиновых еще ногах, я уперлась ладонями в края раковины, а в собственное отражение в зеркале взглядом. По-прежнему ошалевшим и слегка одурманенным, как обличительно демонстрировало стеклянное полотно. За время обратного пути из лесу я не успела отойти от произошедшей катастрофы по-настоящему. Всерьез отпускать и заодно размораживать как застывшие после оглушительного оргазма мысли начало только сейчас. Вытиралась от семени, одевалась, требовала отвезти домой и позволила войти в свою квартиру едва знакомым мужчинам (они же мои внезапные любовники) я на практически на автомате, как будто находясь под оглушением. Оглушением пониманием, насколько же, оказывается, был прав насчет меня Матвей. Я – конченная шлюха, что отдалась сразу двум мужчинам и получила от этого дикое удовольствие. Отрицать такое невозможно, ни перед собой, ни перед Алексеем и Лексом. Они же прекрасно видели, что со мной творилось.

Господи, в квартиру-то я их зачем пустила? Поговорить? О чем? Чего им еще нужно? Продолжения? Тоже поняли, что я за существо такое, и захотели использовать? Скорее всего. А почему нет? По сути, вышло так, что я сама на них полезла. Сама!

«Всегда все дело в шлюхе. Это она мужика приманивает, потому что пахнет пороком. А мужики это чуют и соображать перестают. Всегда вина женщины, девочка моя, твоя вина и таких, внутри от рождения испорченных, как ты». Ненавистный голос Матвея прозвучал в голове так громко, будто он встал за моей спиной.

А ведь в пути Лекс четко озвучил то, что они оба заинтересованы во мне сексуально, и просил сделать выбор. Хотя правильнее будет сказать – потребовал. А я делать это гордо отказалась и тут же полезла сама. И что они должны были подумать? Естественно, что я именно этого и хотела, раз однозначно не выбрала одного, не оттолкнула, ни словом не протестовала. Скакала сама на Лексе, не соображая ничего от лютой похоти, чуть не выла, не успев финишировать с ним, и течной покорной кошкой легла под Алексея. И кончила. Я все помню, ничего не прошло мимо сознания, кроме разве самого старта этого безумия, того крошечного мгновения перед прыжком с проклятого обрыва. Несколько секунд, когда не помнила себя, стали тем самым последним звеном цепи, что и утянуло меня в пропасть собственной порочности.

Прав Матвей, прав. Я ведь с самого начала видела, как братья на меня смотрят. Я чувствовала, что со мной вытворяет их близость и заинтересованность. Я даже разумом приняла единственно верное решение – не встречаться с ними больше, раз меня настолько будоражит, утягивает на темную сторону. Но поехала в чертов лес. Понимала прекрасно, что делает со мной Алексей, но не остановила. Значит, спровоцировала, значит, хотела изначально позволить все, значит, и есть та самая шлюха, какой называл меня Швец. Та самая, что по его словам, только и ждала возможности изменить, поддаться зову своей гулящей сути. Та, что одна во всем и виновата. Я даже сейчас не сожалею. Стыжусь, да. Но стыд не в состоянии изгнать из меня отзвуки пережитого наслаждения и заставить о нем пожалеть. Мне настолько сильно, прямо-таки катастрофически этого не хватало. Секса. Называй все своими именами, Оксана. Мне не хватало секса. И эту нехватку я компенсировала, занявшись им с парнями, которых видела второй раз в жизни. Хуже было бы только, если бы я с ними в первый же день переспала. Так что, да, бывший муж видел мою порочную натуру насквозь. И нет, я не собираюсь признавать, что у него было право так обращаться со мной, как он делал, но отрицать больше его правоту насчет сути моей натуры оснований у меня теперь нет.

Перед глазами с пронзительной яркостью встал снова тот день, с которого все началось. Три месяца после свадьбы. Матвей просто ненасытен каждый день, каждую ночь, в любую минуту, стоит остаться наедине. Для меня же, прежде даже не целовавшейся по-настоящему, его стараниями не осталось никаких запретов. Нет в моем теле уголков, им не исследованных и не использованных для общего удовольствия. Нет никаких его прихотей и желаний, в удовлетворении которых я бы ему отказала. Потому что мне самой уже стал безумно нравится секс. Даже не так. Постепенно я заразилась от Матвея той же ненасытностью, перманентным вожделением. Когда мы не вместе, меня лихорадит от предвкушения. Когда мы наедине, то дышу, двигаюсь, говорю лишь для того, чтобы удовлетворять его, потому что желание Матвея владеть мною, брать любыми способами – это как наркотик, в употребление которого я втянулась уже.

В тот день я практически неслась домой, забежала за продуктами, чтобы успеть приготовить праздничный ужин. Три месяца. Дата. Повод для радости. Для чего-то особенного. Что удивит его. Что покажет моему мужу – я, как и он, способна изобретать способы добиваться новых чувственных переживаний для нас. Мне попадается на глаза вывеска недавно открывшегося сексшопа. И я поддаюсь порыву и сбегаю по ступенькам в полуподвальное помещение. Краснею и дико смущаюсь, рассматривая тамошний ассортимент. Выбираю. Бегу домой. Вздрагиваю от предвкушения, фантазирую о том, какое лицо станет у Матвея. Как сильно он заведется. И даже чуть-чуть сокрушаюсь, что завтра на работе опять буду засыпать на ходу, потому что ночью вряд ли светит поспать…

А потом… шок, боль, обида. Искаженное гневом и презрением любимое лицо. Жестокий оскал, мерзкие обвинения и отвратительные оскорбления… «Мало тебе, шлюха, да?! Тебе мало одного моего члена, шалава?!»

Вот и вышло, что мало. Можешь торжествовать, Швец. Ты видел меня насквозь.

Рвано вдохнув и выдохнув, я решительно тряхнула головой и тщательно умылась ледяной водой, стремясь смыть остатки позорного румянца со щек.

– Какого черта ты позволила им прийти сюда, дура? – спросила у своего отражения еще раз. – Совсем рехнулась?

Вытеревшись, я распахнула дверь ванной. Момент безумия уже случился, испорченность и грязь вылезли из меня наружу, этого факта уже не изменить. Но не позволять же себе теперь барахтаться и дальше в этой грязи, утопая окончательно, до крайней степени потери самоуважения. Я не готова сдаваться и собираюсь сохранить хоть какую-то часть себя неизмаранной.