Девушка брела по темной дороге. Ее одежда, а точнее, что от нее осталось, развевалось по ветру.
Ее руки дрожали, как и она сама. Было что-то мутное в ее взгляде, что-то страшное. Ноги не слушались, она была пропитана шоком и непониманием.
А с губ лишь слетали тяжелые и рваные вздохи. Время будто остановилось, а люди, что шли по тем же улицам, сейчас сидели в теплых квартирах.
Страх и сожаление — вот что испытывала она. У таких, как Рэна не может быть сожаления, не может быть чувства страха. Она лишь машина, которая выполняет указания сверху.
— Заказ выполнен, — осипшим голосом поговорила Рэна, садясь на холодный асфальт.
С того конца провода послышался тихий смешок и тяжелое дыхания абонента.
— Молодец, Рэна, — женщина закурила, сбрасывая пепел на широкий стол. — Назови координаты, чтоб за тобой приехали.
— А знаете, что, Соу, — девушка осеклась вздыхая тяжелый воздух. Она не могла сказать, как сильно хочет послать эту стерву к сатане в гости. Лишь томно выдохнула: — Я доберусь сама.
Бросив трубку, девушка раскинула руки в стороны.
Лежа на асфальте и смотря на ночное небо, она хотела с восходом раствориться, как эти звезды. Чтоб в один миг ее не стало, так всем было бы спокойнее.
Тот мужчина, которого она убила сегодня, был чьим-то отцом, мужем и сыном. Ее работа требовала холодного сердца, здравого ума, но девушка не могла подавить эти чувства внутри себя. Это сожаление, эти муки, которые она испытывала. Ночные кошмары, крики матерей, слез детей. Она прикрыла глаза, ощущая, как холод наступает на нее.
— Вам плохо? — кто-то суетливо коснулся ее плеча, отчего Рэна открыла глаза и приняла сидячие положение.
— Нет, все в порядке, — ее холодный тон напугал парня и то начал отходить от нее.
— Концеряский идиот, — она брезгливо окинула того взглядом.
Ведь девушка завидовала, что у кого есть нормальная жизнь. Хорошая работа, а что есть у нее? Два пистолета за спиной и ни гроша совести за душой.
— Знаете, все-таки я думаю вам плохо, — парень снова возник перед ней, настойчиво накидывая свою куртку на нее. — Я вызову скорую.
— Послушай, мне твоя помощь не нужно, что не не ясно из слов: я в порядке? — он лишь укоризненно взглянул на нее сверху вниз.
— Здравствуйте, да я обнаружил девушку, у нее имеются раны, — Рэна в удивлении округлила глаза. — Да, я вижу кровь и множество синяков. Сейчас я продиктую адрес.
— Да ему жизнь мешает, что ли?
Девушка в одно мгновение поднялась на ноги и, выбив телефон из его рук, злобно посмотрела на парня.
— Кровь не моя, сыщик-криминалист! Если ты ценишь свою жизнь, то убежишь отсюда подальше, — наступая на него, Рэна становилась все злее, — иначе я в тебе парочку дырок сделаю.
Гордо подняв подбородок, девушка прихрамывая пошла вперед, толкнув парня в плечо.
В ее голове крутилось многое. А сейчас словно все сдуло ветром. Этот парень смог облегчить ее страдания своим приступом сочувствия.
— Чен, забери меня отсюда, один умник вызвал скорую.
Услышав, что друг заберет ее через пять минут, она снова села. В темном переулке не было ни души, что давало ей ощущение защищенности.
Убивать просто, а жить с этим — нет. И то что сейчас творилось с Рэной лишь часть ее душевных мук.
Впервые кто-то хотел ей помочь и она так холодно и жестоко обошлась с ним, как умела только Рэна. Потому что она не любила жалость к себе, а тот парень именно с такими глазами смотрел на нее.
Закрыв глаза, она услышала приближающиеся шаги.
— Ты не мог побыстрее ехать, у меня все ребра болят, — стоило ей подняться, как кто-то с размаху дал ей трубой по лицу.
— Если бы ты не ушла от меня, приехал бы быстрее, — мужчина ухмыльнулся, смотря на свою работу. — Утром будет болеть голова. В машину ее.
Черный джип скрылся за поворотом, увозя Рэну все дальше в дебри убийц.
Все началось не на той улицы, куда я попала после очередного задания. Все началось задолго до этого дня.
Все началось, когда еще маленькая девочка Рэна любила заплетать подружкам косички. Та девочка была слабой, не могла дать сдачи, но она была живой, счастливой.
Нас всех ломают под систему. Ломают не просто кости, а нас с вами. Наши стереотипы, предпочтение и желание подобные стенам здорового дворца. Каждый фасад, каждый камень начинает ломаться, если приложить силу. Наши привязанности, делающие нас слабыми, разбиваются, как окна под прессом. Наши мысли, чувства и эмоции, все, что делает нас людьми и есть мозг замка, который умирает последним.
Мы люди которые умеют лишь подчиняться. Если ты не начинаешь подчиняться — становишься изгоем. Ты заканчиваешь свою жизнь не начав бороться. Социофоб или просто жалкий щенок, называйте таких людей, как вам угодно. Ведь я не была такой.
Та девчушка плыла по течению, прогибаясь перед всеми, когда им было нужно и удобно. Я просто ценила то, что имела тогда. Свою семью, своих друзей, учителей. Я была словно не из этого мира, ведь здесь живут люди, которым жизнь уже наскучила. Но я была счастлива.
«Вспышка» — так меня называла мама. Из ее уст это была так же мило, как если бы она назвала меня дочкой. Мы были с ней так похожи.
Но такие «вспышки» как я, гаснут в небе и теряются в ночи. Я рассеюсь по воздуху, как туман, оставив после себя лишь воспоминания.
От них так тошно, хочется выть, бить все вокруг, лишь заставить замолчать, — заткнуть свои же воспоминания, которые наказывают тебя, сбивают с ног и заставляют смотреть со стороны, кем ты был и кем ты стал теперь.
Кем же стала я?
Кан Рэна — двадцатидвухлетняя машина.
Фас, Рэна! Убей, Рэна!
Из подростка со светлым будущем, я стала убийцей, которая убивает ради спасения своих близких.
Я презирала единоличников, хотя сама такой являлась. Защищая свое — убивала чье-то другое.
Разве я не противна? Разве такие, как я, могут еще ходить по улицам и дышать одним воздухом с людьми?
Нет. Но я все равно ходила, бегала, дышала и я все еще пыталась бороться с собой. До безумия еще шаг, но я рыла перед ним пропасть.
Семь лет прошло с последнего радостного момента, с последнего луча солнца, обжигающего кожу и дарящего неописуемые ощущения. Семь лет, как любой шорох стал угрозой, а любой выстрел рядом, как сигнал к атаке. Стоит лишь спустить курок пока кто-то не спустил его первым.
Первое убийство делает тебя сломанной, словно у тебя вырвали сердца, а затем вставили обратно. Ты чувствуешь не только страх, шок и осознание реальности. Ты чувствуешь сожжение и отчаяние, которое действует круче наркотиков.
Все вокруг становится другим, другие запахи, другие люди, взгляды, даже прикосновения. Везде ты будешь видеть лицо человека, чью жизнь ты оборвал. Ты медленно убиваешь себя, пока не убьешь другого... снова и снова.
Сначала страшно, трясутся не только руки, но и сердце. Оно болит из-за забранной жизни. Но со временем ты становишься машиной. Холодной снежинкой, которая растает от тепла. И я все жду, когда же моя снежинка растает.
У таких, как я нет чувств... Это ложь. Мы все чувствуем, забирая кого-то на дно, мы тащим и себя туда. Это был чей-то сын, чья-то жена или дочь. А ты не пожалела ее, ты не пожалела никого, кроме себя и своих родителей.
— Ты много думаешь, — еще один удар деревянной палкой и я упала.
Я больно ударилась коленями об бетон.
Все мое тело сводил дикий спазм, боль пульсировала в места ушиба.
— Не встанешь, я ударю сильнее, — Чен учтиво махнул палкой у моего лица.
Он не бросал слов на ветер, и я почти сразу же получила ещё.
— Слабая, тебя убить дело трех секунд, — слова парня больно въелись в сознание. Ведь он отчасти прав.
Даже в стаях диких зверей всегда убивают слабого. И вот ланью среди диких львов стала я. Пока не научилась подниматься и давать сдачи.
— Снова не встанешь?
Я поднялась, медленно вдыхая и выдыхая. Моя рука сжимала палку до побеления костяшек. Один удар, осторожный и точный.
Я повернулась к ниму лицом и увидела ту самую отточенную улыбку, которую видела на протяжении четырех лет обучения.
Чен замахнулся и я снова позволила ударить себя, выжидая момент. Он никогда не рассчитывал силу и бил по полной. Бить сильнее, чем от тебя этого ожидают — первый урок от него.
Поэтому я отошла на шаг и расценила ситуацию.
— Позволяешь бить себя, Рэна падает ниже моего пояса, — самозабвенно произнес он. И хотел высказаться еще, но я с размаху ударила его палкой по лицу, от чего он потерял равновесие, но не упал.
Удар ногой в ребра и он свалился. Когда я занесла руку над его головой, меня остановила совесть. Бить в спину, бить лежачего, я не могла.
— Бить в спину твой козырь, — лукаво улыбнувшись, я бросила палку в сторону.
Конечно я пыталась лишь задеть его. Чен не бил в спину, он бил всегда глядя человеку в лицо. И такие слова задевали его самолюбие.
В первую нашу драку он избил меня так, что я потеряла сознание. Мне было пятнадцать, а ему без малого восемнадцать. Уже тогда он был жестокой и бесчувственной машиной для нанесения побоев.
Когда с малых лет тебя учат только одному, хочешь не хочешь ты станешь зверем, который в молодом возрасте убивает лучше профессионалов.
***
— Почему ты так жесток со мной? — утирая выступившие слезы, я потерла место ушиба.
Чен ходил вокруг матов, изредка смотря мне в глаза, когда я в свою очередь не отводила от него взгляда.
— Ты садист! Называешь себя учителем? И без тебя меня могут избить, — резко встав на ноги, я вызвала у него лишь удивление. — Мне нужны советы, база для приемов! Мне нужно выжить здесь, а не умереть от твоих рук.
Он молчал, его угрюмый вид портил мне настроение.
Собираясь уходить я прошла мимо него не боясь, что он сделает. Было уже не страшно, было уже даже не больно. Прошел год, как я попала в эту организацию. В свои шестнадцать я не боялась получить за свои слова, ведь итак за них отгребала сполна.