Бог знает лучше

Предисловие.

Что-то мою пулю долго отливают,
Что-то мою волю прячут отнимают.
Догони меня, догони меня,
Да лицом в траву урони меня,
Утоли печаль, приложи печать.
Пуля горяча, пуля горяча.

Я спрошу у Бога, где ее дорога,
Я спрошу у черта, иль я недотрога.
Догони меня, догони меня,
Да лицом в траву урони меня,
Утоли печаль, приложи печать.
Пуля горяча, пуля горяча.

Я для доли смертной,
Ох! Для доли смертной
И жених завидный,
И товарищ верный,
Догони меня, догони меня,
Да лицом в траву урони меня,
Утоли печаль, приложи печать.
Пуля горяча, пуля горяча.

А для жизни этой,
А для жизни этой
У меня ни веры,
Ни любови нету.
Догони меня, догони меня,
Да лицом в траву урони меня,
Утоли печаль, приложи печать.
Пуля горяча, пуля горяча.

Часть первая. Смерть. Пролог.

«Ребенок не знает смерти
И потому он бессмертен.
Где ты детство мое…»

ПРОШЛОЕ.

Осень. Ранний вечер. Провинциальный восточный город. Точнее то, что от него осталось. А осталось немного. Где-то американская авиация поработала, где-то — смертники, где-то артой подшлифовали…

Пыль, дыры в уцелевших стенах, запах разложения и отзвуки далекой перестрелки. Через развалины домов с трудом пробираются двое. По крайней мере, пытаются. Один, припадая на раненую ногу, тащит второго. Длинные седые волосы, правая сторона лица залита кровью. Гребаная мина. Но, можно сказать, повезло. В руке автомат. Пригодится…

— Брат, оставь. Вдвоем пропадем.

— Молчи, береги силы. Я обещал бабушке присмотреть за тобой.

Лечь бы прямо на камни и не вставать. Отдохнуть хоть немного. Размечтался. Совсем рядом голоса.

— Ищите этих неверных. Один из них русский.

— Что, тот самый «Ангел Смерти»? Я сам отрежу ему голову.

— Они ранены и не могли далеко уйти.

Вот и всё. Время жить и время умирать. Хорошо хоть граната есть. Или…

В кончиках пальцев знакомое покалывание. Тот, кто во мне. Маг, жрец, волхв. Какая разница. Откуда? А это, пацаны, уже другая история.

Три года назад… Село под Горловкой помню. Про донецкий госпиталь потом рассказали. Несколько суток мертвым был, да, видать, отмолил кто-то. Знать бы еще кто. Батюшка потом сказал, что теперь во мне трое. Тот, кто этот мир знает, воин-зверь и тот, кто может и реальность менять и…

Характерник я, да.

— Сейчас, брат. — Хриплю я.

Сука, боль такая, будто через тебя электрический разряд пропустили. У всего своя цена есть. Но оно того стоит.

Всё заволакивает черно-красная пелена, гортанные голоса растворяются в ней, как и эта долбанная реальность. На востоке темнеет быстро, а настоящее исчезает еще быстрее…

С трудом приоткрываю левый глаз (правый, похоже, всё). Надо мной стоит бородатый мужик с СВД. Рядом кто-то удивляется, похоже, на арамейском. Слышно только:

— Откуда вы, товарищи?

— Как вы здесь оказались?

Мужик, обернувшись:

— Помогите им, быстрее.

Говорит, вроде, на английском. Потом замечаю нашивку на его рубашке «MFS» («Military Forses Sutoro» христианское ополчение Федерации Народов Северной Сирии или Рожавы) и татуировку на руке в виде распятия. Свои.

Осталось последнее.

— Хамид. Где Хамид?..

Бородатый наклоняется ко мне:

— Он здесь. С ним всё в порядке. — И уже в сторону, кому-то невидимому: — Несите обезболивающие и сообщите товарищам в штаб.

Вот теперь можно и вырубиться. Всё сделал правильно.

НАСТОЯЩЕЕ.

Опять вечер и город. Только без перестрелок и прочего говна. Уже хорошо. Что ещё надо? Жилье есть. Пенсия по инвалидности и субсидия. Спасибо мужикам из РСВА. Потребности? Пожрать в холодильнике. Кофе, табак. К алкоголю равнодушен, да и врачи запрещают злоупотреблять.

Короче, оторвись от монитора и посмотри что за окном. А там середина июня, только что дождь прошел. Тихо, спокойно. Если не считать, конечно, шансона из открытого окна напротив и пьяных криков во дворе. Плевать. Я в домике. Сижу на подоконнике и разговариваю сейчас по телефону. А что еще делать?

— Как ты, Хамид? Как наши, все живы? Хорошо. В табуре (аналог батальона в курдском ополчении) потерь нет.

— Да, я бабушке вчера звонил. У неё все в порядке. Ахмад в отпуск приходил.

— А как твой сын, уже ходит? Совсем большой. Время летит, как паровоз под парами.

— Как Алия? Больше на меня не сердится? Кстати, я собираюсь возвращаться. Брат, да плевать на врачей, стрелять я ещё могу.

— Да через пару месяцев, если всё нормально пойдёт, буду в Сулеймании. (Город в Иракском Курдистане. Своеобразная перевалочная база для добровольцев в Рожаву.) Конечно позвоню.

— Что, тревога? Брат, береги себя. Чуть не забыл, Чечек привет передавай. Xwezî. (Хотел бы я… (курманджи))

Ну, теперь можно выкурить сигарету, закрыть окно и лечь спать. И видеть те же самые сны. Снова, опять…

— Братка, уходи, меняй позицию. Уходи. УХОДИ, БЛЯДЬ!

— Сколько тебе лет, котенок?

— Тринадцать. Они… Они изнасиловали меня, а потом продали на невольничьем рынке в Ракке.

— Wan bikujin! (Убивай их. (курманджи) Вали их нахер! Во имя Бога и Милосердия!

Что, не нравится? Пацаны, а давайте вы три года на Ближнем Востоке повоюете, а потом расскажите, что вам снится.

Если честно, я уже привык. Как кино смотришь. Откричался давно, да и поседел еще раньше.

Только уже несколько ночей подряд другое снится. Всё не как обычно. Странно и непонятно…

Горящий лес, тропинка, по которой меня пытается тащить какая-то рыжеволосая девчонка. В руке у нее автомат. Похоже, у меня справа рёбра задеты и на ноге рваная рана. Плохо, далеко не уйдем. Поворачиваю голову…

Ещё такая же девочка, только поменьше, раскинув руки, плача, что-то кричит на непонятном языке. Или понятном?

— НЕ СМЕЙ! ПРОЧЬ! НЕ ТРОГАЙ ИХ!

Где это, кто они? Развалины, запах гари и огонь с неба. Потом внезапно темнота вокруг и в ней детский плач. Похоже, та же девочка плачет. И тот же голос:

— Дядя, дядя, помоги.

Эй, ты где там? Не плачь, погоди…

— Дяденька, помоги нам.

Просыпаешься и… ощущение вины утром и пустота внутри днём. Как будто пропустил что-то очень важное. Единственно правильное. Больно. Как рана в сердце. И водка не поможет. Как же больно…

«Ах, не спетая моя песенка,
Ветреное красное солнышко,
Скользкая крутая в небо лесенка,
Розовое крашеное стеклышко.

Приходили по ночам гости дальние,
Мне сулили чудеса несказанные,
Только где же их весна долгожданная
И как верить поутру обещаниям?

С пауками по углам да с чертями по дверям,
Вечно душно и тепло, свечку сажей замело,
Свидригайловская банька от земли до звёзд…

Как могли встречали, славили песнями.
Деньги, пряники совали да почести.

Часть первая. Смерть. Где-то посредине. Глава 1. День первый.

«Старшая, он пришел…»

Ощущение похлопывания по щекам, резкий запах нашатыря и ещё чего-то цветочного.

Ну и какого хрена, кто там? Открываю глаз… Опаньки.

Молодая, симпатичная, белый халат, разноцветные глаза. Врач, похоже. Ну хоть не небритый мужик с автоматом.

— Очнулись? Вот и хорошо.

Слышно, как сквозь вату. Что-то ещё говорит, косясь в сторону. А, понял. Спрашивает:

— Вы головой не ударялись?

Бля, спрашивать такое у человека с четырьмя контузиями. Ладно.

— Сейчас нет.

— Вы сесть можете?

— Могу попробовать.

Поддерживаемый сзади, сажусь на асфальт. Где я, и что вокруг? Я попытался оглядеться.

А вокруг, похоже, лето. Трава зеленая, небо синее, птички где-то щебечут. Под головой была куртка, рядом рюкзак. Напротив — металлические ворота, скульптуры какие-то. Что за? Неподалеку две девчушки в пионерской форме. Смотрят испуганно. Понимаю, я тоже иногда своего отражения в зеркале боюсь.

Подальше девушка постарше в такой же форме и белой панамке ругается с каким-то мужиком в клетчатой рубашке и трениках.

— Иваныч. Ты что, не мог его в кабину посадить?

— Ольга Дмитриевна, вы же знаете, со мной же экспедитор ехала. Её же в кузов нельзя: перегруз был бы.

— Ты не ерничай, а объяснительную пиши.

Стоп. Мужика этого припоминаю. И бабу объемную с ним. Они меня в каком-то райцентре подобрали что-ли. Ехал в кузове полуторки, там ещё какие-то ящики с мешками были. Но куда ехал и зачем? И почему девушка в панамке кажется мне знакомой? И рыжая пионерка у ворот с испуганными глазами? Где-то я их видел. Но где? Чёрт, не помню. Ладно, это потом. Сейчас бы хоть немного оклематься.

Заметив, что я уже сижу, девушка в панамке оставила в покое шофера, подошла и…

— Товарищ Азад, как вам не стыдно. Что за самодеятельность? Мы бы завтра машину за вами прислали. — Потом, обернувшись к врачу: — Виола, как он?

Та пожала плечами:

— Да, вроде, нормально. Может, перегрелся просто?

— Что значит ВРОДЕ НОРМАЛЬНО?! Ты понимаешь, что говоришь?!

Похоже, назревает скандал с занесением в личное дело. Я решил вмешаться:

— Ольга (имя, вроде, правильно назвал), да я уже в порядке. Всё хорошо.

— Вы уверены?

Вожатая (она ведь вожатая, вроде) недоверчиво посмотрела на меня.

— Конечно.

Я даже попытался встать. Блин, как с перепоя. Но встал, морщась от боли. Картинка начала обретать резкость. На металлических воротах советский герб. Скульптуры — это фигуры пионеров. Лагерь, поди, какой-нибудь. Опять же, вожатая и форма… Логику включи. Трудно, знаю, а кому легко?

— Славя! — вожатая тем временем подозвала вторую девочку с шикарной русой косой.

— Поможешь товарищу Азаду дойти до его домика. Ключи взяла?

Славя взялась, было, за рюкзак.

— Это ты зря, я сам уж как-нибудь. Только помоги его надеть и куртку подай. Ну что, пошли до дому, красавица.

Мы уже были за воротами и шли по кирпичной дорожке мимо деревянных домиков. Здание побольше и вывеска «Клуб». Интересно, конечно, но сейчас неважно. Другой вопрос важнее.

— Славя, а что это вообще за место?

Девочка с испугом посмотрела на меня:

— Слушайте, может вам лучше в медпункт?

— Да не надо. Не соображу просто сразу куда попал.

— Это пионерский лагерь «Совенок». Мы вас завтра ждали, запланировали почетную линейку, приём в пионеры. Всё как полагается, а вы…

Ну, прости, милая, у меня всё, даже война, на импровизации.

От мыслей о… высоком меня отвлекла Славя. Похоже, мы пришли. Такой же деревянный домик, как и остальные, открытое окно, крылечко и красивые кустики.

— Это ваш дом. Располагайтесь, отдыхайте. Скоро обед. Ой, у меня ещё дел много… — это Славя крикнула, уже убегая.

Я ухмыльнулся. Правильно, тобой только детей пугать. И зашёл внутрь. Внутри оказалось довольно уютно. Две аккуратно застеленные кровати (интересно, зачем вторая?), стол, шкафчик и два стула. На стене плакат с олимпийским мишкой. «Готовимся к Олимпиаде!». Деревянный пол блестит. Недавно, наверно, убирались.

Я поставил рюкзак на стул и сел на кровать. Надо привести себя хотя бы в относительный порядок. Несколько минут акупунктуры дало результат. Я начал немного приходить в себя. Потом встал. Нормально, только голова немного кружится, но должно пройти.

А теперь посмотрим, что у меня из вещей. С чем прибыл. Сначала, что в карманцах. Ничего необычного. Пачка табака, зиппо и телефон. Теперь бэг. Зарядка, кипятильник, еще две пачки табака, разумеется, чай с сахаром и складной стаканчик. Кофе? Жаль. Что еще? О, «Социология свободы» и… боевой нож? Хорошо хоть не автомат. Братка, это вообще-то пионерский лагерь, если ты ещё не понял. Ладно. Буду с пацанами в ножички играть.

Куча вещей на столе росла. Полотенце, мыло и прочее, шемаг, черный берет. Что-то завернутое в белую чистую тряпицу. Посмотрим. Блядь, я же это дома хотел оставить. Два Георгия и медаль «За отвагу». Какой идиот вообще это положил в рюкзак? Я? Мда.

Завернутыми в какую-то старую газету обнаружились кроссовки. Вот это хорошо, а то в берцах по жаре...

Ну дальше не очень интересно. Еще рубашка, джинсы, пара маек. Сменка, мелочь вроде носков и платков. Уф, вроде всё. Бритву, конечно, забыл. Надеюсь, не сильно зарасту.

Я переобулся, сменил рубашку на майку. Подошел к шкафчику, открыл дверцу и посмотрел в зеркальце. Кто тама? Я здеся.

Пятьдесят лет, позывной Азад. Под левым глазом синяк, шрамы, татуировки. Всё на месте. А твое настоящие имя? Я его уже давно забыл. От него только могила на донецком кладбище осталась. Такие дела, брат. Разложив одежду в шкафчике, я стал решать, что делать дальше. Вариантов два. Либо отдохнуть, либо прогуляться. Ну, поспать мы еще успеем, а осмотреться надо. Короче… берет на голову, телефон по привычке в набедренный карман. Я вышел на улицу и закрыл дверь.

В лагере было тихо, пустынно и жарко. Куда все подевались? На речке, наверное, или что у них здесь водное есть. Прикинув, я решил вернуться к воротам. Вдруг там какие-нибудь дневальные или дежурные. Однако ушёл недалеко. Неожиданно с правой стороны я уловил шевеление в кустах. Рука инстинктивно дернулась к плечу. Ты чо, охерел? Какие тебе здесь инстинкты?

Часть первая. Смерть. Где-то посредине. Глава 2. День второй.

Проснулся я, как обычно, рано. Странно, но… Даже сны другие были. Война куда-то ушла. Надолго ли? Снился лес, смеющаяся Ульянка и белый голубь у нее на плече.

По привычке я потянулся было за телефоном на столе, чтобы узнать время. Черт, забыл на зарядку поставить. Ну и… с ним. Звонить-то всё равно некому. Оделся и, зевая, вышел на улицу.

Что у нас? Утро в пионерском лагере «Совенок». Кругом тихо и спокойно. Опять же, потому что пока все спят.

Бля, что у тебя за привычка - с самим собой разговаривать? Стареешь.

И не говори...

Ладно, что у нас по графику?
Умывальники с душевыми я, вроде, в той стороне видел, но сначала размяться надо. А то потом, вроде бы, торжественная линейка, в пионеры принимать будут. Или уже нет? В любом случае, дел будет много. О, и земляника. Самое главное ведь. Всё это я уже додумывал, идя быстрым шагом и помахивая полотенцем к спортплощадке.

Хорошо никого нет. Мешать не будут. Разминка, турник, покувыркались…

Теперь танла́нцюань. Забыл уже, обленился?

Я выполнял очередное упражнение, когда сзади раздалось восторженное:

— УУУУУ!

И кто там подглядывает? Как ты думаешь? Ульянка конечно. Выспалась, батарейка зарядилась.

Рядом зевающая Алиса со Славей.

— Это карате, да?

Я помахал руками.

— Нет, но типа того.

— Здорово.

— А то.

Тут мне в голову опять стукнула мысль. Почему нет? Если выкладываться, то по полной.

— Уля, ты сколько весишь?

Ульянка отреагировала на этот простой вопрос как-то странно. Она обиженно засопела и нахмурилась.

— Чего… Я нормально вешу, не то что некоторые толстые. Объедятся булками.

— УЛЬКА! — Хором сказали Алиса со Славей.

— Минутку. Уля, сколько конкретно ты весишь? Сколько килограммов в тебе есть?

— Ну, — честно ответила Ульянка. — двадцать пять. Наверное.

Самое то.

— Улечка, хочешь сделать доброе дело?

— Не знаю. А какое?

Я лег ничком.

— Ложись мне на спину.

От возмущения Ульянка аж подпрыгнула.

— Ты чего, дядька! Буду я на тебя ложиться! Пусть вон Алиска или Славя. Они… А я…

Я улыбнулся, стараясь не рассмеяться.

— Уля, они тяжелые. Будь хорошей девочкой.

— Не буду. А зачем ложиться-то?

— Спорим, тебе понравится.

Ульянка недоверчиво посмотрела на меня.

— Не знаю… Девчонки, вы это, спасайте меня, если что. Дядька, я кричать буду.

— Конечно будешь, давай.

Девочки смотрели на меня со смесью удивления и ужаса. Алиса схватилась за голову. Потом вдруг неожиданно прыснула в кулак:

— Уля, я тебя спасу.

— Спасибо.

— Давай, решайся.

Взгромоздившись на спину, Ульянка схватила меня за горло.

— Уля, не души. Дыхалку собьешь и всё удовольствие испортишь. Расслабься.

Ну что, начали? Обычные отжимания, кулаки, теперь пальчики, «лапа леопарда»… 10, 15, 17, 20…

— ААААААААААААААА!

Восторженный вопль Ульянки был слышен, наверное, на другом конце лагеря.

УФФФФ… Я сел и потянулся за полотенцем.

— Дядька, давай ещё!

— Пока хватит. Хорошего помаленьку.

Алиса протянула мне полотенце.

— Ну ты даешь.

Я только вздохнул.

— Старею, теряю форму. Кстати, пробежаться никто не хочет?

Славя помялась.

— Я люблю бегать. А вы не устали?

— Да не особо. Алиса?

Та махнула рукой.

— Не, давайте без меня. Я здесь посижу.

— Уля?

— Ай, ну, не знаю…

— Устала что-ли?

Ульянка насупилась.

— Чего, дядька. А давай.

Добежав до реки, мы со Славей начали восстанавливать дыхание. Ульянка, тем временем, присев, старательно изучала берег.

— Ух ты. Дядька, смотри.

Я подошёл к ней.

— Что там?

— Камень. С дыркой.

— Это называется "куриный бог". — сказала Славя, подходя к нам.

— А почему куриный?

— Не знаю, назвали просто.

— А можно его взять?

— Конечно, ты же его нашла.

Ульяна довольная засунула камушек в карман шорт.

Славя уже приготовилась бежать обратно.

— Уля, хочешь побыть полной боевой выкладкой? Ну типа…

— КЕМ?

Я присел на корточки.

— Залезай.

— Лошадка!

Вот только я маленьких девочек еще не катал. Однако, надо же когда-то начинать. Короче, обратно мы добежали уже веселее. Крики Ульянки были слышны поди на другом берегу реки. Когда мы добежали до скамеек, Ульянка неожиданно прошептала мне в ухо:

— Папа сильный.

Гордись.

Скатившись с меня, Ульяна подбежала к Алисе.

— Смотри что у меня! Куриный бог!

— Ух ты, говорят, он удачу приносит. Только не потеряй.

— Чего еще, не потеряю.

Ульянка зажала камень в кулачке. Хм, где-то я у себя кожаный шнурок видел. Надо будет поискать.

— А теперь что? — спросила меня Алиса.

— Я в душ, а потом…

— А потом у нас будет торжественная линейка. — Обрадовала нас Славя. — И прием в почетные пионеры. — Добавила она.

— Зачем? — Удивился я.

Славя пожала плечами.

— Традиция.

— Ладно, тогда увидимся.

— Уля, — я погрозил пальцем, — про форму не забудь.

Та только отмахнулась.

— Уля. Будь хорошей девочкой.

— Ага, если ты меня еще покатаешь.

Шантажистка. Короче, ты попал, брат.

После душа я надел чистую рубашку, сунул в карман найденный шнурок и пошел на площадь. Еще опоздать не хватало, но успел. Там уже все были в сборе.

— ПОСТРОЕНИЕ.

Ольга и еще один парень (тоже, наверное, вожатый) вышли вперёд.

— Ребята, как вы знаете, вчера к нам в «Совенок» прибыл почетный гость. Его зовут Азад. Он приехал к нам издалека, с Ближнего Востока, где принимал участие в вооруженной борьбе за освобождение трудящихся. Поприветствуйте его.

Блин, красиво сказала. Мне даже понравилось. После аплодисментов Ольга продолжила:
— А теперь я, как старшая пионервожатая и исполняющая обязанность директора лагеря, хочу предложить товарищу Азаду стать почётным пионером «Совенка». Сергей…

Часть первая. Смерть. Где-то посредине. Глава 3. День третий.

«На двоих один берег,
На двоих один лес.
На двоих одно лето,
На двоих один крест…»
(Чиж. «На двоих.»).

Утро началось с крика.

— АЙ! Дядька, ты зачем у нас и на полу! А куда ты Алису дел? А…

Ульянка, закутавшись в одеяло, сидела на кровати и смотрела на меня с ужасом.

Я сел рядом с ней.

— Уля, ты чего?

— ОЙ! Это не у нас? А где я?

— Ты что, ещё не проснулась?

Она недоуменно помотала головой.

— Нет. А… Я же у тебя! А почему ты полу сидел?

Хороший ведь вопрос, однако.

Я почесал в затылке.

— Ну просто ты немножко плакала ночью, поэтому я посидел рядом…

Ульяна нахмурилась. — Ага, а потому что тебя не было. Ты где был вообще?

Тоже хороший вопрос. Давай колись, блин.

— С Алисой. На эстраде сидели…

Она только всплеснула руками.

— А у вас что свидание было? Целовались, да? А…

— УЛЯ! Лучше слезай с кровати, я заправлю.

— Да ну тебя, я сама. Ты не умеешь.

Пересев на стул, я смотрел как она быстро и аккуратно заправляет постель. Хозяюшка.

Закончив, она подошла ко мне и ткнула в меня пальчиком. — УЧИСЬ!

— СЛУШАЮСЬ!

Ульянка засмеялась. — Я начальница, вот. А чего сейчас делать-то?

— Умываться пойдем.

Ульянка посмотрела на меня и, помолчав, спросила

— А ты почему не спрашиваешь, что на танцах было? Неинтересно, да?

Я изобразил заинтересованность.

— И что там было?

Она замахала руками. — Ой, там такое было… Ужас.

— И что за ужас-то?

Сейчас всё выясним. Что там могло произойти-то?

Ульяна начала рассказывать — Там какой-то дурак к Микуси приставал. И лапал ее. Представляешь? Прямо при всех. А она закричала.

Хорошо конечно, что меня там не было.

— А дальше что?

Она даже зажмурилась.

— А Микуся его как пнет по… Ой! Не буду говорить куда, я приличная девочка. Туда, вот. А потом она ему как в глаз даст… Вот что было. А он убежал потом.

Ну хоть хорошо, что не убила. Я попытался представить себе оскорбленную вторую… Лучше не надо.

— Уля, пошли умываться.

— Ага, пошли.

Утренняя прохлада, пение просыпающихся пташек и ощущение покоя — то, что нужно для хорошего настроения. Мы уже подходили к умывальникам, когда Ульянка вдруг остановилась и выпустила мою руку.

— Что случилось?

— Я… — она замялась

— А ты ругаться не будешь?

— За что? Признавайся, чего вчера натворила?

Ульянка только потупилась. — Не скажу.

Я присел перед ней. — Слушай, ты сама же спросила не буду ли я ругаться. А я даже не знаю за что. Расскажи, пожалуйста.

Она помялась, заложив руки за спину. — Ну я… Я с мальчиком была. Вот.

— И всё? — я улыбнулся. — А как его зовут?

— Данька. Он из пятого отряда. Он… Хороший, вот.

Я продолжил расспросы: — Вы танцевали?

Ульянка заулыбалась. — Немножко.

— А он не приставал к тебе?

— НЕТ! — закричала она.

— Целовались?

— Ты что, нет, конечно. Мы погуляли, а потом вожатый сказал, что надо спать. Он к себе пошёл, а я к тебе.

Она вздохнула — Не ругайся только.

Ну… Дочка пользуется успехом у парней. Не загордись. Опять проехали.

— Я не буду ругаться. Не за что ведь.

Снова тяжелый вздох. — А он бы ругался. И кричал, и слова плохие бы про меня говорил. Теперь уже вздохнул я. — Уля, я же не он.

— Я знаю. Пошли умоемся.

Подойдя к умывальнику, я снял майку. — Подержи пожалуйста. —

Закаляешься, да…

— А то. Давай приступай.

Ульяна осторожно потрогала струю воды. — Холодная.

— Ну что теперь. Давай умывайся.

Она со вздохом потянулась за мылом. — Ладно, чего…

После водных процедур мы направились к домику с флагом. Лагерь тем временем уже начал просыпаться. На улице начали появляться еще сонные пионеры и пионерки…

Мы подошли к домику, поднялись на крыльцо. Я постучал. Через пару минут из-за двери раздалось

— Кого несет в такую рань? Дайте поспать.

— Открывай, медведь пришел.

— Какой еще на хрен медведь… Вот кто-то по башке точно сейчас получит.

— Алисонька, это я, Ульяна. Не надо по башке.

— Подождите, дайте хоть одеться.

Ещё через пару минут дверь открылась и на крыльцо вышла Алиса, запахивая халат.

— Ну что… — она недовольно посмотрела на Ульянку. — Пришла пропажа. Скажи спасибо Азаду. Я тебя…

Ойкнув, та спряталась за меня. — Не надо.

Алиса улыбнулась — Уля, иди ко мне, я тебя… обниму.

А из неё ведь хорошая мама выйдет. Словно прочитав мои мысли, Алиса только фыркнула

— Да ну тебя, придумываешь тоже. Лучше вон, рубашку забери. Я её починила.

— Спасибо.

— Да делов-то… Уля подожди, я только полотенце захвачу.

— Лиска, а я уже умытая.

— А я-то нет. Пошли, будешь за компанию.

Она помахала мне рукой.

— Давай, на линейке увидимся.

Вернувшись в домик, я несколько минут пытался завязать галстук к линейке, потом плюнул и сунул его в нагрудный карман. Вырос я уже из этого. Обойдутся… Уже подходя к площади, я услышал.

— СТОЙ!

Ну стою и что?

— Дядька, ты почему без галстука! Не стыдно?

Ну вот, неудобно получилось. Ульяну заставляешь в форме ходить, а сам?

Я изобразил виноватое лицо. — Он не завязывается.

Ульянка всплеснула руками.

— Горе ты мое. Не постель заправить, не галстук завязать. А Ольга Дмитриевна ругаться будет. Садись.

Усадив меня на скамейку, она профессионально повязала мне галстук и потянула за собой.

— Вот теперь пошли.

ПОСТРОЕНИЕ…

Ольга вышла вперед и начала

— Доброе утро, дети. Сначала, — она нахмурилась — о неприятном. Все знают, что произошло вчера на танцах. Семен, выйти из строя.

На середину, прихрамывая и закрывая лицо, вышел незнакомый пацан.

Ульянка откровенно захохотала, показывая на него пальцем –Это он к Микусе лез.