Боги страсти

Пролог

Голова раскалывается с похмелья. Как будто в мою черепную коробку насыпали битого стекла, и теперь острые осколки вонзаются в мой мозг при каждом движении мысли. При каждой попытке подумать. Вспомнить.

Я даже не могу разлепить веки: мне кажется, что как только я открою глаза, солнце мгновенно выжжет их серной кислотой. Пытаюсь пошевелить хотя бы рукой. Понять, есть ли у меня вообще конечности. Такое ощущение, что я сейчас парю в полной невесомости. Бестелесная. Безымянная. Разбитая и скомканная. О боже, что было в этом сраном коктейле?! Отлично. Коктейль. И я морщусь об одном только воспоминании о его вкусе, который, как мне кажется, моё тело впитало в себя, как губка.

Black Russian. Чёрный русский. Облизываю пересохшие губы, на которых ещё остался кофейный вкус, и мне кажется, что невесомые молекулы мгновенно проникают в мою кровь, взрываются в ней нанобомбочками. Как ни странно, это придаёт мне сил, я наконец-то шевелю пальцами.

Чувствую под подушечками какую-то нежную шелковистость, пока вдруг не понимаю, что глажу мягкую шерсть. Пытаюсь сконцентрироваться. Скотт что, прикупил себе звериную шкуру? И я вообще у него? Не помню, с кем я вчера ушла. Да я вообще ни хрена не помню!

Веки всё ещё залиты свинцом, и я определяю окружающий мир на ощупь. По запахам. Я утопаю в чём-то пушистом и обволакивающим всё моё тело, и я до сих пор не могу понять, голая я или нет. Хотя, если я у своего бойфренда, то наверняка первое. Но мне не холодно, хотя кондёры в пентхаусе Скотта обычно сифонят на полную мощность. Но, видимо, не сегодня.

Делаю ещё одну попытку открыть веки, но снова неудачно. И этот запах… Запах струганого дерева, дымных шкур, совсем едва уловимый, но от него у меня отчего-то тоскливо сжимается что-то в груди. Как будто когда-то давным-давно я жила этим запахом, дышала, он въелся в мою кожу, в моё сердце. А потом я утратила его навсегда.

Я лежу в надежде, что сейчас услышу какую-нибудь очередную шуточку Скотта, что он придёт и принесёт мне таблетку. И воду. Моё горло набито колючей проволокой, и ещё минута, и оно всё потрескается, как древняя пустыня.

Проклятый «Чёрный русский»! Кто вообще пьёт это дерьмо в наши дни?! Как я могла вообще выпить какую-то незнакомую дрянь! Я же вообще не пью коктейли!

И тут вдруг что-то влажное, тёплое, липкое касается моей ладони. Я вздрагиваю. Слышу странный звук, похожий на хриплое мяуканье. Словно скулит фантастическая собака. И снова это прикосновение к моей ладони, оставляющее горячий влажный след. Я вся сжимаюсь и наконец-то открываю глаза. Свет остриём вонзается в мой мозг, наполняет слезами, и я не сразу вижу странного зверя, который стоит рядом со мной.

Лижет мою руку своим шершавым, как наждак, языком. Это пума, мать её! И теперь я лежу, парализованная страхом, боясь пошевелиться. Откуда в апартаментах Скотта в центре Чикаго пума?! Он что, совсем рехнулся?! И теперь я понимаю, что этот странный звериный запах исходит от её шерсти. Гигантская кошка останавливается, внимательно смотрит мне в глаза и снова издаёт своё жуткое мяуканье.

Я уже не думаю о дикой боли. Адреналин наполнил мои вены, и теперь я затаилась: прячься или беги. А пума утыкается мне своим кожаным влажным носом в бедро, втягивает воздух, лижет голую кожу, и я покрываюсь холодным потом. Она же должна когда-то уйти? Не может же она обнюхивать меня вечно?!

Но она вдруг теряет ко мне интерес, оборачивается назад и уходит. И я слышу незнакомый мужской голос со странным акцентом:

— Ну что, очнулась, принцесса? — я нахожу в себе силы повернуть голову.

Предрассветный сумрак вокруг обретает очертания комнаты, и из него выступает вперёд фигура.

Какой-то мужчина. Высокий, насколько я могу судить. Мускулистый, стройный. Он уверенно шагает ко мне и рядом с ним бежит его ручная пума.

— Это Аяна. Не бойся. Она ручная. Хотела познакомиться с тобой, — объясняет он мне, указывая на своего питомца, как будто это вообще хоть что-то мне объясняет.

Нависает надо мной, и я машинально отмечаю, что он одет в мягкие спортивные штаны в клетку и белую футболку с короткими рукавами, из-под которых, как змеи, расползаются причудливые узоры.

Его лицо приближается, склоняется надо мной, и я вижу внимательные тёмно-серые глаза, с любопытством, деловито, осматривающие меня. Крупный нос и модная трёхдневная щетина. Тёмно-русые волосы, небрежно растрёпаны, но я точно знаю, что такого эффекта можно добиться только в дорогом барбершопе. Красиво очерченные губы кривятся в довольной ухмылке, словно он увидел то, чего и ожидал. Или точнее, даже больше, чем ожидал:

— Не думал, что ты будешь красивой, — и его пальцы бесцеремонно берут меня за подбородок, поворачивают мою безвольную голову в разные стороны, вертят её, словно он пытается рассмотреть форму моего черепа. — При других обстоятельствах мы бы смогли очень хорошо на тебе заработать, — подмигивает он мне, и у меня наконец-то хватает сил выдавить из себя:

— Да кто ты, мать твою, такой?! Где Скотт?!

— Скотт? — с совершенно неподдельным недоумением морщит он свой лоб, словно пытаясь припомнить что-то. — А, точно, тот американский ушлёпок, с которым ты трахаешься? — вдруг озаряется его красивое лицо догадкой. — Да, собственно, мне насрать, где он.

И тут я наконец-то нахожу в себе силы сесть на кровати. Или на чём я вообще сейчас лежала. И я снова чувствую горячее дыхание пумы на моём бедре.

— Успокойся, Женя. Всё будет нормально. Если ты меня будешь слушаться, ясно? — вдруг в его голосе звучат стальные ноты, и я снова вижу эти серые ледяные глаза, которые внимательно рассматривают меня.

— Я не Женя. Это недоразумение, — догадка пронзает мой мозг. Ну конечно. Меня с кем-то перепутали, и сейчас всё разрешится! — Я Дженнифер Томпсон.

1

Чикаго, три дня назад

— Тебе надо сходить со мной хоть на один бой, — в очередной раз предлагает мне Скотт, нагибаясь над чёрной мраморной столешницей и громко втягивая одной ноздрёй полоску белого инея.

— Я подумаю, — снова вру я ему, потому что совершенно не хочу смотреть, как огромные мускулистые мужики ломают друг другу хрящи и кости.

И вообще, откуда у мужчин такая тяга смотреть на других мужчин? Никогда не понимала этого.

Я лежу на огромной, как, впрочем, и всё в апартаментах моего парня, кровати, и с тоской рассматриваю рисунок лунохода на его футболке. Он замирает, зажмурив глаза и зажав пальцем одну ноздрю, пока эта сраная дурь не ударит ему в мозг. Я это точно могу понять по его алому члену, торчащему из-под толстовки: вот он мгновенно твердеет, наливается и выскакивает из его паха, плавно пружиня на весу.

Что это вообще за идиотская привычка разгуливать по дому в одной футболке без трусов?! Он что, думает, что это так сексуально? Что я вообще делаю здесь, — в очередной раз задаюсь я вопросом, когда Скотт направляется к кровати, хватает меня за лодыжку и притягивает к себе:

— Подумай, малыш… — и его пальцы уже отодвигают край моих трусиков, зарываются в мою плоть, начинают неумело и слишком жёстко теребить её, и я морщусь от лёгкой боли.

Но он принимает это за возбуждение, как и всегда, и вот он уже наваливается на меня сверху, резко входит, и его мокрые губы утыкаются в мою шею, едва скользнув по скуле. Я не чувствую ни особого возбуждения, ни дискомфорта. Просто принимаю это как данность: стандартный рутинный секс с моим бойфрендом по средам, так ведь это называется?

Всё расписано по минутам: сейчас он остановится, потом начнёт двигаться медленнее и более плавно, чтобы растянуть кайф, и моё тело наконец-то начнёт отзываться, теплея и наполняясь заветной влагой. Я смотрю на крутящиеся над нами лопасти вентилятора под потолком и прикрываю глаза, представляя, что я сейчас на борту гудящего самолёта.

Концентрируюсь на ощущениях. Надо всё-таки отдать Скотту должное: даже без предварительных ласк и прелюдий он технично и методично довольно быстро доводит меня до оргазма. Я кончаю первой, пока его член всё ещё раскачивается во мне, как неутомимый челнок. Да, это немного меня в нём напрягает: я уже получила своё, а он продолжает плыть надо мной с отрешённым видом, стиснув челюсти, громко постанывая, и луноход на футболке всё ещё маячит перед моими глазами.

— Да, да, детка, — повизгивает он, уже приближаясь к финалу, и я помогаю ему, вцепившись в его ягодицы и лаская подушечкой пальца его анус. Этого хватает, чтобы он мгновенно разрядился, бормоча: — Fuck… — обрушиваясь на меня всем весом своего тела. — Люблю тебя, Дженни, — смотрит он в глаза, ласково проводит ладонью по моей щеке.

И это мгновение нежности, которое он дарит мне после каждой близости, снова ломает меня. Ломает мою хрупкую решимость порвать с ним. Начать всё заново. Потому что я понимаю, что отношения — это работа. А Скотт — самый лучший из всех моих немногочисленных парней, с которыми я когда-либо встречалась.

— Я тоже, — улыбаюсь я ему в ответ, и вижу, как теплеет его лицо.

Ведь это и есть любовь? Быть вдвоём, проводить время. Строить планы, в конце концов. Хотя, если честно, я не до конца уверена в планах Скотта. Впрочем, как и в своих.

Он прикусывает снова моё плечо, и тянется куда-то под подушку. Шарит под ней, вытягивая бархатную алую коробочку, и у меня всё внутри обрывается, когда я понимаю, что это может быть. Тот самый момент? Но почему не в каком-нибудь дорогом ресторане? Или как это обычно делается. И я сейчас должна буду что-то ответить? Сейчас, когда я вообще ни к чему не готова?

Я смотрю на эту коробочку, словно мне сейчас протягивают гранату, и Скотт хрипло шепчет:

— Это тебе, детка. Открой.

Трясущимися руками я открываю её, готовая к самому страшному в моей жизни, и тут же выдыхаю от радости. И облегчения.

— О боже, как красиво, Скотт! Что это? — хотя и сама отлично вижу, что это всего лишь пара серёжек, а не кольцо.

Слава Богу!

А ещё это первый подарок, который я получила от своего парня за два года. Если, конечно же, не считать денег на нижнее бельё. Эта его одержимость дорогим бельём… Иногда это меня тоже очень беспокоит, но мы же всего лишь пока встречаемся.

— Я подумал о тебе, когда увидел их, — с довольным видом объясняет мой бойфренд, когда я с восхищением рассматриваю два крошечных бриллианта.

Хотя, по правде говоря, я знаю наверняка, что для него это соврешенно незначительная сумма.

— Спасибо, — уже начинаю примерять я гвоздики перед ним, раздумывая, чтобы это значило, как вдруг на компьютере на столе начинают моргать окошки мессенджеров.

— О, мои сотрудники проснулись, — с довольным видом вскакивает мой парень, и всё так же, в одной футболке и с полуторчащим из-под неё членом, плюхается в кресло перед монитором.

Я слышу, как он начинает недовольно выговаривать своим разработчику, то ли из России, то из Украины по поводу очередного проекта, а они оправдываются в ответ, смешно коверкая американские слова.

— Прости, Скотт, мне нужно ещё буквально два часа. У нас снова воздушная тревога. Вчера отключали электричество… — именно так в голливудских фильмах изображают восточноевропейский акцент с этим раскатистым «р».

— Да мне насрать, Андрей! — визжит в камеру мой бойфренд. — Я тебе плачу достаточно, чтобы ты мог поднять свою жопу и засесть в бомбоубежище, — высказывает он невидимому для меня программисту, и я могу видеть, как под столом снова напрягся его член.

Его что, это возбуждает?! Не могу поверить в это, и я поспешно натягиваю на себя джинсы и толстовку. Хочу поскорее уйти, чтобы не видеть, как Скотт орёт на беззащитных подчинённых, которые полностью от него зависят.

— У меня был дедлайн, и ты его срываешь! Ты знаешь, сколько, мать твою, я теряю на этом проекте из-за тебя?! Сколько сотен тысяч долларов, а?! — я вижу, как на раскрасневшемся от гнева лице Скотта надувается вена.

2

Чикаго, один день назад

— Ты здесь раньше вообще бывала? — глаза Робин блестят возбуждением.

— Что-то не припомню. Здесь же когда-то, кажется, были заводы? — наш Uber едет вдоль каких-то пустырей, пока не останавливается у огромного полуразрушенного ангара.

— Это точно правильный адрес? — переспрашивает водителя Робин, и тот лишь лыбится в ответ, с явным удовольствием рассматривая нас.

Я его понимаю: мы с подругой постарались на славу. Я натянула на себя невероятное винтажное чёрное вечернее платье в пол, всё из шёлка и кружев, которое я откопала в секонд-хенде на районе. Просто поразительно, какие шедевры иногда попадаются в куче тряпья по пять долларов. На плечи я накинула норковое манто своей бабули, а в уши вдела тяжеленные резные серьги из индийской лавки на улице Девон.

Смоуки айз, ярко-алая помада и такие же скулы: для меня это настоящее приключение. Карнавал. Робин надела такое же умопомрачительное алое платье, а в высоченном вырезе на бедре мелькает кусочек её шоколадной обнажённой плоти, как недвусмысленное обещание.

— А ты, смотрю, решила не уходить с этого вечера без гангстера. Или сразу двоих, — кидаю я на ходу, когда мы с подругой направляемся к неприметной покорёженной двери.

Если честно, я до сих пор не уверена, что здесь что-то есть. По внешнему виду здание забросили несколько десятков лет назад. Видимо как раз в то время, когда моя бабуля совершала трансатлантический побег из Советского Союза. Но вот я вижу, как на пустующую парковку подъезжает космический Tesla Cybertruck, и из него выходит огромный чёрный парень с двумя яркими цыпочками. Ну что же, мы здесь не одни. Шоу начинается.

Робин окатывает всех презрительным взглядом чёрной королевы: ещё бы, с её белоснежными кудрями и красным платьем ни у кого нет и единого шанса рядом с ней, и модный чувак уже заинтересованно посматривает на неё, но вряд ли он — русский пахан, поэтому он безнадёжен.

Мы стучим в истерзанную временем, всю в ржавчине, дверь, которая мгновенно распахивается, и из полумрака на нас смотрят два цепких глаза. Я протягиваю наш пригласительный, который охранник внимательно изучает и делает пометку где-то у себя в планшете.

— Ого! Прямо как в настоящих гангстерских фильмах! — улыбается ему возбуждённо Робин, но мужчина не удостаивает нас даже кивком.

Просто отходит в сторону, пропуская, и мы буквально на ощупь пробираемся по какому-то тёмному сырому коридору. Навстречу гулу голосов и музыке вдалеке. Пока очередная дверь не открывается перед нами, словно невидимый датчик почувствовал наше приближение, и мы ныряем в огромный зал с высоченным потолком в металлической оплётке.

— А Скотт знает толк в развлечениях, — комментирует Робин, оглядываясь вокруг.

В центре, как и полагается, располагается ринг, на котором сейчас пусто. На него направлены мощные лампы, а весь остальной зал тонет в полумраке, и только столики с позолоченными витыми ножками подсвечены невидимыми софитами.

По всей окружности зала расположились высокие пьедесталы с установленными на них гигантскими золотыми клетками, в которых танцуют обнажённые девушки. По всей видимости, любовь к золоту распространяется здесь на всё: и тела стриптизёрш переливаются медью и латунью в волшебном свете фонарей. Они двигаются как зачарованные божества под какие-то азиатские напевы, и я даже не могу определить, что это за музыка.

Неподалёку установлен сверкающий мраморный бар, и я про себя отмечаю, что он точно во вкусе Скотта.

Подпольный клуб, похоже, только начинает понемногу наполняться публикой, которая рассаживается на мягкие бархатные диванчики и кресла, раскиданные по всему помещению.

— Ого, срочно надо сделать селфи! — уже достаёт свой мобильный подруга, натягивая дежурную секси улыбку, как вдруг рядом с нами возникает какой-то парень с непроницаемым лицом. Невыразительным, как бейгл (Бейгл — круглая булочка с дыркой посередине, обычно с плотной текстурой и хрустящей корочкой, популярная в США — здесь и далее примечание автора).

— Леди, будьте добры ваши телефоны, — протягивает он нам жетончики с номерками, и мы послушно кладём свои мобильные в чёрную коробку, которую он держит в руках. — Мисс Томпсон? — вопросительно смотрит на меня, и я лишь киваю в ответ. — Я провожу вас к вашему столику, — и Робин заговорщицки толкает меня в бок, пока мы с ней идём с важным видом, покачиваясь с непривычки на своих высоченных каблуках, мимо стоящих кучками простых смертных.

Смертных, которым не досталось вип-ложи.

— А когда придёт твой замечательный бойфренд? — интересуется Робин, когда мы с ней плюхаемся в мягкие королевские кресла за столиком прямо в двух метрах от сцены.

— Я не знаю, — пожимаю голым плечом. — А теперь я даже не могу и написать ему. Похоже, он решил сделать сюрприз. Появится в разгар боя. Голодный и возбуждённый, — и я подальше отталкиваю от себя мысль о его покачивающемся красном члене.

Я замечаю заинтересованные взгляды мужчин и женщин, которые они словно ненароком бросают в нашу сторону, я слышу сквозь сомнамбулические ритмы смех и разговоры, причём я отчётливо различаю и русскую речь.

— Это вам, можете посмотреть меню, — возникает у столика снова тот самый неприветливый метрдотель, швыряя перед нами листок бумаги и устанавливая рядом ведёрко со льдом.

Даже не спрашивая нашего разрешения, он с громким хлопком открывает бутылку шампанского и аккуратно разливает его по двум высоким бокалам-флейтам.

— Но мы не заказывали… — начинаю я.

— Это всё включено, — с издёвкой, как на полную идиотку, смотрит на меня официант и так же бесшумно исчезает.

И теперь я чувствую себя сельской дурочкой, случайно оказавшейся на светском рауте.

— Ты только посмотри, это же Грейси Лейс! — вдруг страшным голосом шепчет Робин и хватает меня за руку, многозначительно пялясь куда-то в сторону, и я машинально следую за её взглядом.

3

И сейчас, когда я сижу в одних трусиках перед незнакомым мужчиной, вместе с пульсирующей острой болью воспоминания возвращаются ко мне крошечными иголками. Яркими бликами. Неровными мазками по холсту.

— Ваше блюдо, — и официант ставит передо мной тонкую фарфоровую тарелку с окровавленным мясом.

— Тартар из тёплого медвежьего сердца, — комментирует Тимур, подцепляя тонкий кусочек золотой вилкой. — Чувствуете? Ещё бьётся, — отправляет он его в рот, растягиваясь в довольном хищном оскале. И я вижу, как его лицо расплывается передо мной мутным пятном.

Звуки вокруг меня превращаются в рваные обрывки смеха, стоны, рычание.

— Мне надо выйти, — с усилием, буквально поднимая себя из-за стола, встаю я.

Стены и пол плывут, качают меня, словно я на палубе корабля. Мне кажется, вся моя кожа лоснится от пота.

— Только побыстрее возвращайся! — доносится до меня весёлый смех Робин, которая с наслаждением ест мясо, которым её кормит с вилки Тимур.

Меня сейчас вырвет. Точно, мне нужно проблеваться, и сразу станет легче. Ищу взглядом спасительную надпись, и только в углу зала вижу странный неоновый значок: две сношающиеся раком фигурки. Ну ладно. Плевать. Раковину-то я точно найду.

Покачиваюсь, задеваю плечом какого-то мужчину, лепечу «простите», и чувствую, как чья-то рука бесцеремонно и нагло хватает меня за бедро, скользит ниже, интимно, грязно, вульгарно. Гладит меня по низу живота, и я чувствую горячий влажный след, который она оставляет на мне.

Кто-то присвистывает.

— Куда ты торопишься, детка? — но я лишь отмахиваюсь от липких голосов и взглядов, как от назойливых мух.

У меня совсем нет сил сопротивляться. Надо дойти до спасительной раковины и унитаза.

Весь вечер расплывается перед глазами, и я, не разглядев, натыкаюсь на парочку, сидящую на столе. Точнее, она стоит, облокотившись одной рукой на столешницу, а сзади её тарабанит, задрав на спину подол розового платьишка с перьями, какой-то мужик. Мне кажется, как раз тот, на Cybertruck, но мне уже на самом деле плевать.

— Эй, поаккуратнее, — слышу, когда задеваю его случайно рукой, но разглядев меня, он уже кричит мне вдогонку: — Куда ты! Ты такая горячая, я ещё на парковке тебя заметил! Не хочешь повеселиться, а? Меня и на тебя хватит! — но я оставляю зал позади.

Золотые клетки трясутся, рискуя сорваться со своих пьедесталов, и в них бьются райские золотые птицы, зажатые в крепких волосатых руках. Всё вокруг стонет, хохочет и чавкает.

Огибаю парочку, которая стоит тут же, у кабинок, не удосужившись даже укрыться от нескромных взглядов, и тут в тонких пальцах мелькает знакомый ангел, словно пойманный в силки. Грейси Лейс стоит, прижавшись спиной к ободранной облупленной стене, широко расставив ноги на каблуках, а между ними, на коленях, как послушный паж, сидит её спутник, и его чёрная с густой проседью голова мерно покачивается вверх-вниз, пока знаменитая на весь мир ведущая громко стонет, прикусив нижнюю губу, и я вижу остатки белой пудры на крыльях её точёного носика…

Так, ещё два шага, и я у спасительной раковины. Впиваюсь пальцами в золотой ободок, покачиваясь, чтобы не упасть, и тут вдруг слышу мужской незнакомый голос за спиной:

— Ты всё-таки пришла…

У меня нет сил посмотреть, подняться. Только повернуть голову в сторону. Мужская кисть с выцветшими синими чернильными буквами.

Поднимаю лицо вверх, и потоки рвоты выливаются из меня всем этим жутким кошмарным вечером. С одной стороны, мне безумно стыдно. Но ещё мне страшно. Кто-то ищет меня. Преследует.

И он меня нашёл.

И тут я вдруг проваливаюсь в преисподнюю, в темноту. Сознание выключается в голове, как лампочка, и я больше ничего не помню.

И вот сейчас я сижу перед этим сумасшедшим, и понимаю, что я проснулась из одного кошмара — в другой.

Он чувствует мою дрожь, напряжение.

— Я сказал, не бойся. Ты здесь в безопасности, — повторяет он мне. — Твоё платье я приказал снять. Не думаю, что ты по нему будешь скучать, — растягивает он свои губы в ухмылке.

Ну да, оно же всё в блевотине. И я сгребаю машинально пальцами что-то вокруг меня. Что-то мягкое и божественно пушистое. Натягиваю повыше, чтобы прикрыть обнажённую грудь. Хотя, думаю, у него было предостаточно времени хорошенько меня рассмотреть.

И даже… Страшная догадка пронзает мой мозг, я пытаюсь понять, есть ли у меня необычные ощущения в теле, но головная боль глушит все остальные чувства.

— Сейчас тебе принесут одежду. Ты у меня в гостях, — нависает он надо мной своим натянутым стройным телом, и я снова поднимаю на него глаза.

— Прости, мои ребята немного перестарались, — вдруг отходит он куда-то вглубь комнаты, и уже возвращается с подносом, ставит его на столик рядом. — Надо было вывезти тебя по-тихому, ненавижу ненужные проблемы, — объясняет он мне, словно это что-то обыденное, в порядке вещей — похищать людей.

Я всё ещё молчу, рассматривая содержимое подноса: хрустальный маленький графин. Фарфоровый соусник с крышкой. Крошечные, как две ледяные капли, рюмки.

Он ловко разливает по ним содержимое графина и протягивает один мне:

— Выпей. Подобное лечат подобным. Так сказал один наш великий русский писатель…

— Михаил Булгаков, — невольно беру я в руку рюмку.

— Ну я же знал, что ты умница. Ты всё знаешь. Пей, — чокается он со мной. — За знакомство, — и опрокидывает содержимое в рот.

Я всё ещё сижу, зависнув с этой рюмкой, но он уверенно обхватывает мои пальцы своими и подносит её к моим губам, смотрит ободряюще и кивает:

— Надо. Тебе станет легче. Булгаков не может врать, — и я, сама не понимая зачем я делаю это, опрокидываю обжигающую ледяную жидкость себе в горло, по которому она прокатывается спасительным ручейком. — И это, — уже протягивает он мне на тонкой золотой вилке кусочек какого-то мяса, которое я послушно кусаю, и оно тает у меня на языке восхитительным масляным вкусом. — Строганина из муксуна. Идеальная закуска, — встаёт он надо мной, словно выжидая, и я вдруг чувствую, что жизнь на самом деле возвращается ко мне.

4

Угрюмые припорошенные снегом деревья обступают меня со всех сторон, словно наблюдая за моим побегом. Выслеживают меня. Чтобы затем сообщить моим преследователям, куда я поехала.

Но у меня один путь, и только одна асфальтовая пустынная дорога, которая неровным шрамом прорезает густой лес. У меня нет иллюзий: за мной наверняка сейчас уже мчатся внедорожники, и очень скоро они меня нагонят, и я вжимаю педаль газа в пол. У меня нет цели ехать и ехать бесконечно, моя цель — доехать до ближайшего города. Добраться до полиции, до людей, и там я спасена.

По радио играет какая-то странная незнакомая музыка, я пытаюсь потыкать в навигатор, но не могу отвлекаться от дороги, припорошенной снегом. Слишком опасно. Я знаю, что все дороги рано или поздно куда-то приводят. Главное, чтобы хватило бензина: смотрю на датчик, вроде ещё есть полбака.

Но лес всё не заканчивается, и мне кажется, что он пытается схлопнуть меня своими еловыми ладошками, как крошечную мушку, и я всматриваюсь в обочину, стараясь не пропустить указатель. Вот промелькнул один, но я еду со скоростью сто двадцать миль в час, поэтому даже не успеваю ничего толком рассмотреть. (Сто двадцать миль — равно примерно сто девяносто километров, героиня всё считает в милях, поскольку в США принята английская система мер — здесь и далее примечание автора). Так. Надо сбавить, если я не хочу разбиться раньше, чем меня догонят эти бандиты. Моё спасение — в оживлённой трассе, и тут узкая дорога заканчивается, и я наконец-то выруливаю на некое подобие шоссе.

На нём по-прежнему никого, но у меня бензина — хоть ещё на двести миль, и я просто наобум поворачиваю направо. Потому что так проще. Еду немного медленнее, и тут мимо проскакивает тёмно-коричневый указатель — “Baikal Lake, 30 km”.(Англ. «Озеро Байкал, 20 км» —— здесь и далее примечание автора).

И только промчавшись ещё пару миль, до моего сознания медленно доходит, что именно было написано на указателе. Озеро Байкал, самое большое озеро в мире. Которое находится где-то за десятки тысяч миль от меня, в далёкой снежной Сибири…

Мой мозг пытается найти хоть какое-то разумное объяснение этой густой тайге по бокам от безлюдной трассы, этой рыси и алым птицам посреди апреля, я всё ещё надеюсь, что Байкал — просто название какого-то города в Канаде. Ну ладно, хрен с ним, я уже готова на Аляску! В конце концов, она же когда-то принадлежала русским, почему бы там не быть какой-то деревни по имени Байкал?

Но я понимаю, что Саша Борисов мне не врал. Но и в Сибири есть люди, ведь так? Я всё равно не отклонюсь от намеченного плана: найти первый попавшийся населённый пункт и сдаться полиции. И если гнать по трассе двести миль в час, то я доеду не только до озера.

Небо сгущается надо мной пухлыми жирными сливками, и свет фар угнанной тачки освещает выбоины на дороге. Гнать быстрее просто нереально, и тут вдруг луч света выцепляет белый знак. На русском. «Село Чуя». Отлично, и я резко сбавляю скорость, выруливая на кривую дорогу между чернеющих домов.

Сердце буквально готово вырваться из груди: я спасена. Здесь люди, которые мне помогут. И я еду по безлюдной улице, вглядываясь в чернеющие окна. Надо добраться до центральной площади, где наверняка должен быть полицейский участок. На улицах ни души. Все наверняка сидят по домам, здесь нет ничего необычного.

Вот, наконец-то вижу какой-то пятачок открытой земли и оставляю машину на обочине. Паркуюсь и выхожу на улицу. Лёгкий мороз уже похрустывает под ногами тончайшей ледяной корочкой, как на крем-брюле. Наконец-то вижу слабый свет в деревянном доме и непонятную надпись «Хозмаг. Хлеб. Мясо» и рядом — ярко-голубую спасительную вывеску «ПОЛИЦИЯ», и я буквально на крыльях надежды залетаю на деревянное крыльцо и врываюсь внутрь.

— Добрый-вечер-помогите-меня-похитили-так-счастлива-что-нашла-вас, — выпаливаю я всё в одно слово большому грузному мужчине за столом, который со скучающим видом что-то просматривает в мобильном.

Поднимает на меня взгляд, изучает с интересом, и сразу же переспрашивает:

— Ты что, нерусская? Как-то ты странно разговариваешь…

— Да, я гражданка Соединённых Штатов Америки! Дженнифер Томпсон! Меня похитили в Чикаго и привезли сюда! Какой-то странный бизнесмен, возможно, гангстер, Саша Борисов, может быть, слышали? — задыхаясь, объясняю я ему всю свою невероятную историю, и замечаю, как он вздрагивает, когда я называю имя этого бандита.

Ну конечно, он слышал.

— Так, успокойся, девушка. Помедленнее, — поднимается он со своего стула и подходит ко мне. — Ещё раз, повтори, — приближается, и вдруг глаза его вспыхивают странным блеском. — Погоди, ты что, бухая? — вдруг переспрашивает он меня, и тяжёлый прелый дух от его толстого одутловатого тела ударяет мне в нос.

Я вдруг понимаю, какой он огромный. Потный. Оглядываюсь по сторонам и не вижу больше никого вокруг. Мы одни.

И только на столе продолжает пылать экран мобильного, на котором мелькают обнажённые женские тела, губы, груди и члены, и я слышу громкие недвусмысленные стоны, несущиеся из динамика…

— Что значит «бухая»? — я не знаю такого слова. Бабуля никогда его не употребляла, да и вообще, мой русский, конечно же, так себе…

— Бухая значит, что ты бухала, — усмехаясь, придвигается он ещё ближе. И я неуверенно делаю шаг назад. — Употребляла алкоголь.

— А, алкоголь, вы про это, — с облегчением выдыхаю я. — Да, всего пару рюмок водки. Но это ведь всё в пределах допустимой нормы, да? — и вижу, как его масляные бледные губы расплываются в довольной ухмылке, словно он только и ждал этого ответа.

— Если ты пришла пешком. Как ты сюда добралась? Ты приехала с кем-то? — заглядывает он в окно через моё плечо.

— Я приехала на машине… — начинаю я, и понимаю, что я её угнала. Но ведь это было в рамках необходимой самообороны! Любой суд встанет на мою сторону.

В Соединённых Штатах Америки…

— Скажите, где я нахожусь, и какое сегодня число? — и чувствую, как огромная лапа ложится мне на бедро, прижимает меня плотно к упругому толстому животу, оглаживает мой бок, пока я пытаюсь оттолкнуть от себя эту тушу: