Болеть тобой

Пролог

Роман

Кое-как пытаюсь разлепить глаза. Ресницы как будто клеем намазали, помогаю себе руками. Картина сначала мутная, расплывчатая, затем предметы обретают четкость. Пялюсь на незнакомые обои с золотистыми треугольниками. Просто жесть.

Медленно опускаю глаза и вижу чью-то ногу, торчащую из-под одеяла. Не моя, женская. Кто?

Пора завязывать с такими безбашенными тусовками. Перед глазами резко появляется тонкая женская рука с ярким маникюром, и я резко вскакиваю, чтобы увернуться. Большая ошибка. В глазах темнеет, виски пронзает лютая боль. Девчонка на кровати что-то бубнит во сне и ворочается. Кто? Лица не видно, только светлые прямые волосы.

Было? Не было? Ни черта не помню. Ладно, это всё потом, мне нужна вода. Шлепаю босиком до ванной комнаты. Нахожу со второй попытки, сразу же бросаюсь к раковине и жадно пью прямо из-под крана. Блаженство… Напившись, стягиваю футболку, джинсы и трусы (ага, одежда – точно ничего не было!) и резко отдергиваю в сторону шторку опять же с треугольниками. Зависаю.

В ванне, обложившись книгами, по-турецки сидит девчонка в клетчатой свободной пижаме и оценивающе смотрит прямо на меня, при этом ее ни капли не смущает, что я голый и, кажется, всё еще пьяный. Мы таращимся друг на друга около минуты, затем я выпаливаю:

— Какого ж хрена?!

Понимаю, что передо мной Саша Дятлова не сразу. Картина как-то не клеится. Неприметная тихоня, неизменно сидящая за первой партой и считающая себя умнее всех, никак не может оказаться на подобной вписке, бред какой-то. Но она здесь. Смотрит на меня своими большими абсолютно спокойными глазами и едва заметно приподнимает брови. Молчит.

— Какого… — у меня, кажется, заедает пластинка, одергиваю сам себя и заостряю внимание на том, как Стукачка блуждает равнодушным взглядом по моему обнаженному телу.

Вообще-то стесняться мне нечего, но, к моему удивлению, мне становится жутко не по себе. Опускаю глаза и цепляюсь взглядом за кучку шмоток на полу.

— Не впечатляет, — вдруг произносит эта убогая.

— Может, свалишь, а? — рычу я. — Дай помыться.

Мой ответ вроде бы ее забавляет. Она растягивает тонкие губы в улыбке и чеканит:

— Все равно не отмоешься.

Затем поднимает со дна ванны телефон и быстро делает снимок. На секунду прикрываю глаза. Чертово утро.

— Могла предупредить – я бы попозировал, — мгновенно реагирую я.

Дело дрянь, если честно. После того как Дятлова сдала весь класс директрисе, когда Зуб спер ключи от спортзала и инициировал тусовку в школе у бассейна на каникулах, от нее можно ждать чего угодно. Ее перестали за человека считать, из обычной зубрилки она превратилась в Стукачку, а это гора-а-аздо хуже. Даже не представляю, сколько в ней скопилось ненависти к одноклассникам. Думать не хочу о том, где может оказаться это фото.

— И так сойдет, — глядя в телефон, отзывается Дятлова, затем собирает книги, прижимает их к груди, вылезает из ванны и, специально задевая меня плечом, покидает комнату.

В коридоре слышу ее громкое «Привет, па!» и чувствую, как мгновенно к щекам приливает кровь. Успеваю только натянуть трусы, когда в ванную заходит широкоплечий небритый мужчина и, сдерживая смешок, покачивает головой. Все разом встает на свои места. Стукачка не приходила на вписку, вписка пришла к ней сама. Это её дом.

Глава 1. Роман

— Трындец, — подытоживает Зуб. — И как отреагировал ее папаня?

— Налил кофе, — бурчу я. — Допрос не устраивал. Какого хрена вы все свалили?

— Так Маринка же сказала, что предки утром вернутся. Да ладно, Ромыч, не пыхти так. У тебя с ней было?

— Рехнулся? — огрызаюсь я, впиваясь в лямки рюкзака. — Это же Стукачка!

Мы сворачиваем к школе. Зуб качает головой и ослепительно улыбается.

— Ой, дура-а-ак, — протягивает он добродушно. — Я про Марину.

— А, — утыкаюсь взглядом в ступени школьного крыльца, скольжу пальцами по перилам, вспоминаю светлые волосы, разметавшиеся по соседней подушке. — Естественно, было.

Зуб только посмеивается, ничего не говорит. Видит меня насквозь, как обычно. В раздевалке меняет старые кеды на белые кроссы, многозначительно поглядывая на меня.

— Ты знал, что они сестры? — не выдерживаю я.

— Сводные, — поясняет Зуб. — Отец Стукачки и мама Маринки, оказывается, давно мутят. А вот поженились недавно. Вчера узнал. Думаю, Маринка стесняется новообретенной сестренки. Я бы стеснялся. Несладко, наверное, жить с такой – все родакам палит. Эй, ты куда?

Раньше я бы ни за что ее не заметил, но сейчас ее пружинистая походка приковывает мой хмурый взгляд. Припускаю вслед за ней, догоняю на лестнице и сжимаю рукой ее плечо. На Стукачке комбинезон болотного цвета, надетый поверх белой безразмерной футболки. От моего прикосновения она вздрагивает и поворачивает голову, взмахнув хвостом темных волос. Останавливается. Я зачем-то разглядываю то, как этот идиотский комбинезон обтягивает ее фигуру. С каких пор я вижу в ней обычную девушку, а не манекен с компьютером вместо башки?..

— Удали фото, — отвечаю я на ее вопросительный взгляд.

— Какое? — невинно переспрашивает она.

— Ты знаешь, какое, — раздражаюсь я.

— Ах, это, ­— Стукачка легонько шлепает себя по лбу. — Но я уже его распечатала и собираюсь повесить на доску почета.

— Саш.

Она с улыбкой запускает руку в сумку и выуживает телефон, вертит его в руках, поглядывая на меня. Видимо, я выгляжу жалко, потому что ее улыбка становится шире и хитрее.

— Уверен? Все-таки тебя в таком виде видели еще не все в школе. А я не жадная.

Чувствую, как ноздри начинают раздуваться, и Стукачку это забавляет. Затем по какой-то непонятной причине она сдается, открывает галерею на телефоне и протягивает его мне экраном вперед. Среди последних фотографий страницы какой-то книги с мелким шрифтом. Успеваю прочитать название в верхнем левом углу прежде, чем она блокирует телефон и возвращает его обратно в сумку.

— И где оно теперь? — хрипло спрашиваю я.

— Удалила сразу же, — отзывается Стукачка, мигом помрачнев и отворачиваясь от меня.

— Дятлова! — почти кричу я. Да, фамилия у нее, конечно, говорящая. — Что ты от меня хочешь?

Она застывает на последней ступеньке и посылает мне недовольный взгляд.

— Ничего.

— Тогда зачем вообще сфотографировала? — не унимаюсь я.

Да не может быть все так просто!

— Иногда приятно в школе с кем-нибудь поболтать, — раздраженно отзывается она и быстро уходит.

Шумно выдыхаю, прикрыв глаза. Ну да, после ее паскудного поступка с ней никто не общается – сама виновата! Но я ни за что не поверю, что она сделала снимок только для того, чтобы потрещать со мной на лестнице пять минут. Тихоня что-то задумала…

Чувствую, как кто-то подкрадывается сзади и резко оборачиваюсь.

— Ромка! — Марина расплывается в улыбке и прижимается накрашенными губами к моей щеке. — Ну, ты как?

— Замечательно, — сквозь зубы отвечаю я.

На Маринином лице видны следы вчерашней тусовки. Как бы она ни пыталась их скрыть за солидным слоем косметики, веки припухли, а глаза лихорадочно блестят.

— С папой познакомился? — смеется Марина и виснет на моем локте, пока мы преодолевает остаток ступеней.

— Ты его так называешь? — резче, чем следовало, спрашиваю я.

Марина хмурится, но складка между бровей быстро разглаживается.

— Именно так! — весело отвечает она. — Он очень хороший. Маме повезло.

— А тебе?

— И мне, конечно, — улыбается Марина и игриво щипает меня за бок.

— И с сестрой отношения прекрасные… ­— зачем-то добавляю я.

Марина с удивлением смотрит на меня и нервным рывком поправляет прическу.

— Ну да, — уныло отвечает она. — Здесь мимо. Не хотела, чтобы все узнали, что я живу с ней в одной квартире.

Почему-то меня бесят ее слова. А еще бесит то, что я сегодня заметил, что волосы у Стукачки не черные, а каштановые – цвета горчичного меда. И прядь возле лица слева на несколько тонов светлее остальных волос, только одна прядь. Пока я усиленно стараюсь об этом не думать, мы подходим к классу информатики, и Марина наклоняется к моему уху и томно шепчет:

— Сегодня ночью закончим то, что начали вчера?

Глава 2. Саша

Пахнет от него также, как и всегда – свежестью и хвоей. Полной грудью вдыхая его аромат, на какое мгновение оказываюсь в осеннем лесу и почти что слышу тихое пение птиц. Совершенно другой мир… Если бы не алкогольный душок, возвращающий меня в реальность – в Маринину комнату – я бы блуждала по этому фантазийному лесу целую вечность. Открывая глаза и задерживая взгляд на безмятежном лице Романа Туманова, думаю о том, что обнюхивать отрубившегося красивого парня, но вообще-то полного засранца – мой край. Я опустилась на самое дно. Просто не смогла удержаться.

Возвращаясь в ванную комнату, где я отсиживалась всю эту дурацкую вечеринку, даже немного себя ненавижу за эту слабость. Ну сходила ты в комнату Марины, ну увидела их вместе в одной кровати, полегчало? Может быть, отпустило? Больше не хочется запустить руку в темные блестящие волосы Туманова? Или не хочется прислониться губами к его крохотной овальной родинке на скуле?

Наверно, я сумасшедшая. Потому что мне хочется.

Сегодня он проснется рядом с Мариной, а вчера просыпался рядом с какой-нибудь Ирой, Машей или Катей, всех не упомнить. Дятлова, что с тобой такое? Ты и правда сошла с ума? Этот тип – сущий кошмар! Почему твое сердце переворачивается каждый раз, когда ты думаешь о нем?

Правильным решением было бы собрать книги и улизнуть в свою комнату, пока никто не проснулся. Или быстренько переодеться и свалить в школу пораньше. Но я залезаю в ванну и жду. Знаю, что он придет принять душ. Рома из тех, для кого гигиена на первом месте, как бы паршиво ему не было с утра. Я хорошо знаю его привычки. И я жду.

И, конечно, он приходит. Это невозможно, но я чувствую хвойный аромат за секунду до того, как он открывает дверь ванной комнаты. Туманов спотыкается о порог и бурчит под нос что-то недовольное. Пока он включает воду в раковине и шумно пьет, я понимаю, как тупо то, что я делаю. Подкарауливаю парня в ванной за задернутой шторкой. А вдруг, как только увидит меня, он всё поймет? Вдруг мои чувства написаны огромным шрифтом на моем лице?

Шторка резко отъезжает в сторону, и я сглатываю слюну, потому что мне как-то не пришло в голову, что Туманов предстанет передо мной абсолютно раздетым. Он застывает в ступоре и утыкается в меня задумчивым хмурым взглядом. Ему требуется какое-то время, чтобы узнать меня, но меня выносит не с этого. Просто каждый раз, когда я вижу его глупые нахальные удивительно красивые глаза, меня накрывает горячая волна ненависти. Вот и сейчас меня чуть ли не колотит от его наглого вида и взгляда, пронзающего каждую клеточку. Нельзя быть таким привлекательным и таким козлом одновременно, ну нельзя!

— Какого ж хрена?! — говорит Туманов.

Дура. Дура-дура-дура. Чего ты ждала вообще? Ну нет, ты этого не сделаешь, ты не опустишь взгляд ниже. Ладно, спокойно. Еще ниже точно не посмотришь. О, Господи!

— Какого…

Туманов обрывает сам себя, закусывает губу и бросает мимолетный взгляд на свои вещи, валяющиеся на полу. Неужели нервничает?

— Не впечатляет, — абсолютно ровным голосом говорю я и дико горжусь собой в этот момент.

Пусть знает, что я – не одна из этих его чокнутых фанаток вроде Марины. Разумеется, эта мысль с грохотом взрывается, сталкиваясь с другой. «Не сумасшедшая сталкерша, говоришь? А тогда какого черта тут делаешь?!».

— Может, свалишь, а? Дай помыться! — рявкает Туманов, и мне почему-то хочется смеяться.

Не каждый день увидишь Романа Туманова в таком раздрае. До ужаса приятно.

— Все равно не отмоешься, — равнодушно бросаю я.

Какой уж там, господин Туманов изволил довести до белого каления половину школы – над слабыми мы издеваемся, некрасивым придумываем прозвища, взрослых не уважаем, а девушек используем, как одноразовые салфетки. Даже если бы из-под крана текла святая вода, он бы не смыл с себя все грехи.

Вдруг в голову приходит гениальная мысль. Не осознавая в полной мере, что я делаю, поднимаю телефон, включаю камеру и фотографирую Туманова. Выражение его лица остается неизменным, в глазах нет ни крупицы страха. Он говорит что-то о том, что не успел попозировать, и меня одолевает новый приступ жгучей ненависти. Глядя в экран телефона на лицо Романа (а сфотографировала я исключительно лицо!), я все еще считаю свою мысль гениальной. Если у меня под рукой будет постоянное напоминание о том, как на меня смотрит этот козел, непонятные чувства уйдут. Не мазохистка же я, в самом деле?

Абсолютно не удивлена, когда в школе Туманов ловит меня на лестнице. Несмотря на это, от его прикосновения подскакиваю, как от удара плетью, и тут же злюсь на себя за это. Роман на удивление серьезен, даже свойственной ему кривоватой улыбочки нет. Он требует, чтобы я удалила фото.

— Какое? — издеваюсь я.

Мне нравится то, как он пытается скрыть нервозность. То, что он видит во мне угрозу, и льстит, и бесит одновременно.

— Ты знаешь, какое!

— Ах, это. Но я уже его распечатала и собираюсь повесить на доску почета.

Мне хочется уколоть его, пристыдить, заставить задуматься о том, сколько девушек пострадало из-за него.

— Саш.

Он произносит мое имя, и, к моему жутчайшему страху, в животе оживают бабочки. О, нет. Смерть крылатым дурам!

Широко улыбаюсь, достаю телефон, издевательски поглядываю на Туманова.

— Уверен? Все-таки тебя в таком виде видели еще не все в школе. А я не жадная.

Роман сжимает зубы, хмурится. Вижу, что держится из последних сил, чтобы не вырвать у меня телефон силой. Ладно уж, хватит с него. Открываю галерею и протягиваю ему смартфон, чтобы он наконец удостоверился, что я не храню его драгоценную фотографию в мобильнике.

Я храню ее в распечатанном виде под матрасом.

Сглатываю, на секунду представив, что Туманов умеет читать мысли, и бросаю телефон обратно в сумку. Собираюсь побыстрее уйти, чтобы он не заметил, как к щекам бешено приливает кровь, когда он хрипло выпаливает:

— И где оно теперь?

А вот это больно. Непонятно, почему. Все в школе считают меня стукачкой, и я как-то с этим смирилась, но получить напоминание об этом от Туманова реально физически больно. Что ж это за сумасшествие такое?!

Глава 3. Роман

— Секси.

В своих ядовито-розовых леггинсах и белой майке со сверкающей на груди надписью «Barbie» Марина выглядит действительно сексуально, Зуб полностью прав, однако мой взгляд рассеян, сосредоточиться на чем-то или ком-то капец как проблематично.

Согласно киваю и привычно ухмыляюсь, но друг, как всегда, чувствует неладное.

— Чем чердак забит, Туман?

Пока физрук, Павел Митрофанович, отвлекся и говорит по телефону, одноклассники страдают фигней. Даже Стукачка забила на упражнения и листает что-то в телефоне, отделившись от толпы. На ней серая толстовка с капюшоном и такие же серые широкие штаны. Она по инерции убирает за ухо выбившуюся прядь, и на ее лбу появляется маленькая складочка. Я тут же понимаю, что она не бездумно листает ленту Инстаграма, она читает книгу. На ней, блин, сфокусироваться у меня получилось!

— Забей, — отвечаю я другу. — От вчерашнего никак не отойду.

— Ты это брось, — Зуб роняет тяжелую ладонь мне на плечо. — Сегодня четверг – считай, маленькая пятница! Предлагаю забуриться ко мне и продолжить.

— Вы с Мариной сговорились, что ли? — усмехаюсь я. — У меня есть идея получше.

Физрук, засовывая телефон в карман, призывает всех к тишине и, не получив желаемого, громко объявляет:

— Десять кругов вокруг школы. Шустрее, обормоты! Зубенко, я всё видел, я тебе этот палец знаешь куда засуну? То-то же. Зубенко бежит двадцать кругов.

— Ну Митрофаныч! — хнычет друг.

— Еще слово и к бегу добавятся отжимания.

Не знаю, что на меня находит, но, когда я оказываюсь за школой и вижу раскрасневшееся лицо Стукачки, переводящей дух, перехожу на шаг и останавливаюсь за ее спиной. Она глубоко дышит, и ее худые плечи то поднимаются, то опускаются.

— Саш, — громко говорю я и снова застаю ее врасплох: она резко поворачивается ко мне и со свистом вдыхает. — Шнурки.

Она доверчиво опускает голову, и я совершенно по-детски хватаю ее за нос. Она изумленно отшатывается, слежу за тем, как расширяются ее глаза, как их застилает досада и гнев. Глядя на нее, смеюсь, как ребенок.

— Придурок, — тихо говорит она и отворачивается.

— Саш, ну ты чего? — весело кричу я ей в спину, но она уже скрывается за поворотом, припустила изо всех сил.

Хмыкаю и оттягиваю ворот футболки вперед. Жарко.

— Серьезно?

Как ей удается подкрадываться так тихо?

— Марин, ты о чем?

— Ты что, сейчас флиртовал со Стукачкой? — она чуть ли не кривится, высказывая свое дебильное предположение.

— Совсем долбанулась?! — не сдерживаюсь я и возвращаюсь к бегу трусцой.

— Не-а, Ромочка, — Марина пристраивается рядом, постоянно убирая лезущие в лицо распущенные волосы, — мы, женщины, такое чувствуем. Не увиливай.

— Ты, женщина, по-моему, в край охренела, — искренне говорю я, не сбавляя темпа. — Ты мне кто, жена? Или, может, моя девушка? Что за претензии?

— Хочешь поговорить о статусе наших отношений? — оживляется Марина. — Давай поговорим.

Девушки… Походу «отношения» - одно из их самых любимых слов. На первом месте в этом списке, конечно, «любовь». Выбешивает люто.

— Ты правда сейчас сказала это мне? Мне, Марин? — я останавливаюсь и смотрю в ее непонимающие голубые глаза. — Разъясняю для тех, кто в танке: я отношений не ищу, это ни разу не про меня. Хочешь отношений, романтики, любви или чего там еще вы так ждете? Удачи в поисках. От меня этого не жди. Вот уж не ожидал, что ты такая тормознутая.

Марина сглатывает, ее глаза блестят от подступающей влаги, нижняя губа нервно подрагивает. А у меня внутри вакуум. Абсолютная пустота.

Как только первая слеза проскальзывает наружу, Марина резко разворачивается и бежит в обратную сторону, рассекая локтями воздух. Честно? Не жаль ни разу.

Глава 4. Саша

Плюхаюсь на кровать и смотрю в потолок. Пальцы невольно тянутся к носу. Вспоминаю глупую выходку Туманова на физре. Что это вообще было такое? Я и раньше не сомневалась, что Туманов умом не блещет, но мне еще не доводилось видеть, чтобы он себя вел, как первоклассник. Как первоклассный баран – это да. Но такой глупый детский прикол… Зачем? Неужели это своего рода знак внимания? Подкат?!

От этой внезапной мысли сердце пропускает удар, а от живота к горлу поднимается волна жара. Резко привстаю на кровати, чтобы отогнать это наваждение. Всё это легко объясняется – Туманов переживает из-за того фото, вот и ведет себя, как идиот. Ждет подвоха. «Стукачка задумала какую-то пакость», - вот, что не дает ему покоя. Вообще-то идея его сфотографировать в тот странный момент уже не кажется мне такой уж гениальной. Моей основной задачей было уничтожить эти унизительные чувства, а теперь Туманов не отстанет, будет постоянно мельтешить перед глазами и усугублять без того плачевную ситуацию.

Запускаю руку под матрас, хочу взглянуть в его наглые глаза, мне срочно нужно напоминание о том, что в его темном взгляде нет ни капли света и тепла. «Даже думать не смей!». Шарю под матрасом уже обеими руками, переворачиваю всю кровать. Проверяю каждый ящик стола, швыряя на пол бумаги, тетради и книги. Паника острыми клешнями стискивает сердце.

— Не это ищешь?

На пороге стоит Марина и держит в руке файлик с листом А4, с которого на меня снисходительно смотрит чертов Роман Туманов. Закрываю глаза и чувствую, как тело прошибает озноб. Это худшее, что могло со мной случиться. Если Туманов узнает… ох, не могу даже думать…

— Знаешь, — Марина заходит в комнату, усаживается на мою кровать и закидывает ногу на ногу, — я ведь не монстр. Ради своей дорогой сестренки готова сделать доброе дело. Любовь – это такое светлое радостное чувство! Нельзя его скрывать.

— Дай сюда! — пытаюсь вырвать распечатанное фото Туманова из рук Марины, но она оказывается проворней.

— Он что здесь, без футболки? — Марина приподнимает брови, разглядывая фото. — А Сашенька у нас шалунья, оказывается.

— Это не то, чем кажется, — зачем-то я пытаюсь оправдаться.

Нет, не перед Мариной. Перед собой.

И это чистая правда. Я ведь не пускаю слюни на это фото по ночам. Оно нужно для дела. Нет ничего ужасного в том, что я хочу быть выше влюбленных в Романа дурочек. Пусть способ и странный, но я не допущу, чтобы меня засосало в этот водоворот одноклеточных поклонниц Туманова. Даже если мне придется ежедневно пялиться на эту фотографию. В конце концов у меня будет вызывать отвращение не только фото, но и он во плоти. Всегда.

— Ну да, конечно, — смеется Марина и резко серьезнеет, сверкает глазами из-под накладных ресниц. — Представляю его лицо, когда он узнает, что Стукачка вытворяет с его фотографией по ночам. Это будет новостью дня!

— Только попробуй ему рассказать, — рычащим шепотом предупреждаю я.

— Ой-ой! И что будет?

— Ну, не знаю. Например, все узнают, кто стукачка на самом деле!

Марина меняется в лице, резко бледнеет и вскакивает с кровати.

— Откуда ты… Что за бред? Да кто тебе поверит?!

— Посмотрим.

Марина кладет фотографию Туманова на стол, медленно проводит по ней пальцами и, не глядя на меня, говорит:

— Не думай, что ты ему интересна. Он поспорил, что поцелует тебя при всех, поэтому так себя и ведет.

Глава 5. Роман

Танька отвечает не сразу, приходится ждать долгих пять гудков.

— Не сегодня, Ромчик, — заявляет она, традиционно пропуская приветствие.

— Совсем запара? — я морщу лицо, мне ужас как необходима эмоциональная разрядка.

­— Не то слово. Завтра, всё завтра.

На какое-то мгновение мне хочется умолять ее разрешить мне прийти, но, конечно, опускаться до этого я не буду. Танька Морозова учится в одиннадцатом, почти что взрослая. Вроде бы старше всего на год, но насколько, блин, отличаются наши жизни. Унылые вписки с пьяными одноклассниками и рядом не стоят со студенческими вечеринками, где Танька уже считай своя.

— Ты еще здесь? — вздыхая, спрашивает Танька. — Ром, всё нормально?

— Всё отлично! Завтра так завтра.

— У тебя печальный голос.

— А у тебя офигенские сиськи.

Танька заливисто смеется мне в ухо и сбрасывает звонок. Вот бы все девчонки были такими, как Танька. Никогда не делает мозги, живет, как хочет. Ей до одного места эта любовь, и плевать ей на сплетни и ярлыки.

— Чего, прокатили тебя? — Зуб плюхается на скамейку рядом со мной. — У Танечки новый кавалер?

— У Танечки скоро ЕГЭ, — огрызаюсь я. — Занята она.

Не люблю, когда Зуб в таком настроении, эти его попытки меня уколоть раз за разом внушают мне мысль, что мы – никакие не друзья, а случайные попутчики, вынужденные дружелюбно общаться до конечной станции.

— Ну и черт с ней! — машет рукой Зуб. — У меня сегодня хата пустая, оторвемся. Давай, не кривись. Вон и Маринка настроена решительно. Или с нами тебе уже неинтересно?

— Не, я домой.

Вспоминаю бурную реакцию Марины на вполне очевидные вещи. Пока видеть ее мне не хочется. Не выношу истеричек.

Встаю со скамейки, собираясь отчалить, и протягиваю руку Зубу.

— Что ты ей сказал? — сузив глаза и пристально глядя на меня, спрашивает он.

Прощальное рукопожатие походу отменяется.

— Кому?

— Скворцовой. Она после физры зареванная в туалет убежала.

— Правду сказал, — убираю руки в карманы.

— Ну, Ромыч, блин, — сокрушается Зуб. — Кто ж так делает? Девки правду не любят. Или ты её… перехотел?

Не могу ничего поделать, улыбаюсь.

— Маринка – девочка аппетитная, — с улыбкой выношу я вердикт. — Но не сегодня, о’кей?

Зуб тоже улыбается, но как-то не так, натянуто, что ли. Кивает и надолго задерживает взгляд на моих кроссовках.

— Вообще немного напрягает, что ты мне ее так втюхиваешь. Сутенером решил подработать? — смеюсь я. — Или прощупываешь почву: неужели сам на нее запал?

Зуб поддерживает мою шутку, громко смеется, но на какую-то долю секунды я вижу в его глазах растерянность.

Глава 5.2 Роман

— Роман?

Замираю. Голос со второго этажа проникает под кожу раскаленным железным прутом. Она дома.

— Добрый день, Луиза, — громко говорю я.

Нужно было идти к Зубу. Любая, даже сама тухлая вечеринка лучше, чем это. Она должна была быть на каком-то благотворительном вечере.

— Вот именно, что день, — Луиза спускается по винтовой лестнице с царственным видом, на шее позвякивают бусины жемчуга, в ушах переливаются бриллианты. — Почему явился так рано?

— Неважно себя чувствую, — мямлю я и опускаю взгляд в пол, словно провинившийся ребенок.

— Вот как? — равнодушно бросает она, и я робко поглядываю на то, как она, стоя перед зеркалом, взбивает платиновые волосы обеими руками, придавая прическе объем. — Сильные мужчины не болеют, уясни это, наконец.

— Да, Луиза.

Она поворачивается и пронзает меня ледяным взглядом. Несмотря на внушительный возраст, вокруг ее глаз всего несколько тоненьких нитей морщинок.

— Мы тебя быстро вылечим, — смакуя каждое слово, произносит она. — Прими лекарство, Роман.

Пересекаю гостиную, поднимаю тяжелое увесистое кресло из красного дерева и, стараясь поддерживать ровное дыхание, тащу его на середину комнаты. Затем иду в ванную и через минуту возвращаюсь в зал. Луиза уже сидит в кресле, заложив ногу на ногу – руки покоятся на подлокотниках, спина прямая, а подбородок чуть приподнят, что делает ее похожей на каменное изваяние.

— Приступай, — командует она.

Я опускаюсь на колени возле проржавевшего железного ведра, выуживаю старую серую тряпку из холодной воды и скручиваю в руках, отжимая. Лишняя вода стекает между пальцами, и я делаю тихий глубокий вдох. Склизкая тряпка уже не вызывает приступов тошноты, как раньше – дело привычки. Даже ее запах, кажется, стал менее противным.

Пока я вожу тряпку по бежевому линолеуму, стараясь не оставлять разводов, Луиза начинает говорить:

— Как ты знаешь, мой сын был разочарованием…

Мне не нужно поднимать голову, я и так знаю, что она следит за каждым моим движением, широко раскрыв глаза, упиваясь властью надо мной.

— Слабохарактерным, никчемным существом, — продолжает Луиза и вдруг ее голос срывается, и мне до одури хочется увидеть ее перекошенное лицо в этот момент, но я не должен смотреть. —Как он мог опуститься до того, чтобы воспитывать результат омерзительной греховной связи? Как он мог смириться с оскорблением, нанесенным падшей женщиной? Как после всего этого он мог продолжать называть эту куклу женой?

А вот к ее надрывным монологам привыкнуть я так и не сумел. Руки, держащие тряпку, дрожат и не слушаются. Сердце взмывает к горлу и дергается в конвульсиях.

— С каждым рассветом я всё чаще хочу стереть из памяти тот гадкий день – день, когда я родила этого, с позволения сказать, мужчину. И нет ничего удивительного в том, что небеса покарали его вместе с его грешницей-женой. Но ты, Роман… Ты станешь настоящим мужчиной. Благодаря мне ты не будешь знать слабостей. Ты будешь только брать и никогда не унизишься ни перед одной куклой. Назови имя, Роман.

Проглатываю трепыхающееся сердце и отвечаю:

— Марина Скворцова.

— Очень хорошо. Какая она, Марина?

— Обычная.

Вспоминаю слезы на щеках Скворцовой, ее непонимающий взгляд, ее глупое желание любить. Всё так. В ней нет ничего, заслуживающего внимания.

— Что ты сказал? — переспрашивает Луиза пренебрежительно.

— Пустая бездушная вещь. Разукрашенная кукла, — чеканю я заученные наизусть слова и знаю, что они полностью соответствуют истине.

Луиза жадно ловит каждую мою фразу и, как всегда, остается довольна.

— Выпрямись и посмотри мне в глаза. Ты очень красивый мальчик, Роман. Но ты был рожден от куклы, и это твой главный изъян. Неудивительно, что ты притягиваешь только один вид женщин. Я хочу, чтобы ты был со мной честен. Что ты чувствуешь, глядя на тела хорошеньких молодых девушек?

— Ничего.

— Хорошо. А теперь скажи мне, что ты чувствуешь, когда они льют слезы, не в силах стерпеть расставание?

— Ничего, бабушка.

Луиза прикрывает глаза и смыкает губы. Делает долгий шумный вдох через нос и такой же выдох. Для того чтобы совладать с собой, ей требуется минутка.

— Куклы не стоят и ломаного гроша, Роман, — продолжает она покровительственным тоном. — Они созданы для мимолетных удовольствий, и настоящий мужчина должен это понимать. Ты это понимаешь?

Медленно киваю, не сводя с Луизы глаз. Она бросает быстрый взгляд на наручные золотые часы и вальяжно поднимается с кресла.

— Меня ждут на другом конце города, — она проплывает мимо и косится на ведро возле моих ног. — Убери это. И вот еще что. Никогда больше не испытывай мое терпение. Не смей называть меня бабушкой.

Глава 6. Саша

Сидеть на первой парте мне всегда нравилось. Хотя бы потому, что так проще всего сфокусироваться на главном – на учебе. Все отвлекающие факторы остаются на спиной, где-то на втором плане. Обсуждение грядущих тусовок, идиотские шутки, язвительные передергивания слов учителя, девчачьи жалобы на ужасную маникюрщицу или очередного парня – морального урода… Вся эта пустая болтовня никогда не доходила до моих ушей. Но сегодня я жалею о том, что уселась сюда.

Излюбленное место Туманова – последняя парта возле окна. Посмотреть на него хотя бы краешком глаза незаметно никак не выйдет, а меня так и подмывает развернуться на сто восемьдесят градусов и заглянуть в его наглые глаза. Слышу тихий смех Туманова, и по спине пробегает холодок. Вдруг он и его друг, Игорь Зубенко, в данный момент обсуждают меня точно так же, как обсуждали несколько дней какую-нибудь легкодоступную Машу или Катю? Что если я – очередная, ничего не подозревающая жертва его убийственных чар? Может, эти Маши с Катями однажды были такими же, как я, а потом попросту сломались, налетев на айсберг в виде Романа Туманова?..

Нет. Конечно же, это не так. В отличие от всех них, во мне есть сила воли, а главное – решимость идти наперекор собственным чувствам. Да я готова зубами грызть землю, лишь бы мое сердце билось ровно рядом с дурацким Тумановым! И пусть он поспорил на меня, я не стану мучиться, пока он выжидает момент, чтобы сгрести меня в охапку и осквернить мои губы дешевым публичным поцелуем. Эта нарастающая тревога попросту сведет меня с ума, если я не вмешаюсь в ситуацию!

— Дятлова, ау! — историк упирается руками в мою парту и требует внимания к своей персоне.

Я медленно поднимаю голову и натыкаюсь на его уставшие блеклые глаза.

— Александра, вы готовы пересказать параграф или нет?

— Что? — осипшим голосом переспрашиваю я, а историк начинает терять терпение.

— Какой бардак! — возмущается он, взмахивая руками. — Какая безответственность! Дятлова, я думал, вы отличаетесь от этих лоботрясов, и хотя бы у вас есть какая-никакая тяга к знаниям. Может, объясните, откуда у вас пятерки по другим предметам? Небось так же хлопаете глазками и давите на жалость?

«Хлопаю глазками» я по другой причине. Просто неожиданное нападение историка совершенно выбило почву из-под ног. В носу нестерпимо жжет, а глаза против воли наполняются слезами. Я ведь действительно не слушала, о чем он говорит, даже не записала тему урока. Для меня куда важнее было позволить Туманову захватить все мои мысли без остатка. Как я дошла до этого?

— Я… — пискляво выдаю я, пытаясь на ходу придумать себе оправдание.

— Ну, что? Что «я»? — грубо обрывает меня историк. — Я был о вас лучшего мнения, Дятлова.

Он разворачивается на каблуках, чтобы вернуться за стол, но знакомый злой голос заставляет его застыть на месте:

— Тебе это понравилось?

Историк медленно поворачивается к говорившему и сдвигает густые брови к переносице.

— Не понял.

— Я говорю, нравится орать на беззащитных девочек, чтобы хоть как-то самоутвердиться? Ты, как тебя там, не думал, что тебя никто не слушает, потому что твой монотонный бубнёж пилит мозг, как наждак? Какая безответственность – быть таким хреновым учителем!

— Туманов! — выдыхает побагровевший историк и сглатывает слюну. — Ну, знаете! Это вам с рук не сойдет.

С этими словами он вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью, и одноклассники начинают ржать.

Несколько минут спустя раздается звонок с урока, и я одной из первых выскакиваю из класса. Кровь шумит в ушах. Меня не отпускает ощущение, что Туманов нагрубил историку, чтобы защитить меня. Да, он и раньше не стеснялся в выражениях, если ему что-то не нравилось в манере преподавания того или иного учителя, но в этот раз… Это точно было из-за меня.

«Не думай, что ты ему интересна. Он поспорил, что поцелует тебя при всех», — всплывают в голове Маринины слова и тут же сменяются другими:

«Нравится орать на беззащитных девочек, чтобы хоть как-то самоутвердиться?»

Значит, так он думает обо мне? Беззащитная девочка, которую запросто можно втягивать в грязные игры – вот, какой он меня считает.

Резко торможу и срываюсь обратно к классу истории. Не хочу больше всего этого.

Я так устала от того, что при мыслях о Романе Туманове мое обезумевшее сердце оживает в грудной клетке, словно вулкан, и заливает органы вязкой огненной лавой. Но я с этим жила долгое время, пусть с трудом, но справлялась. А всё потому, что мое существование для Туманова не имело никакого значения. Теперь же, когда я стала его новой главной мишенью, всё иначе. Всё очень плохо. Я чувствую себя мухой, окруженной паутиной. Одно неверное движение, и меня сожрут с потрохами. А значит, нужно быть быстрее.

Пока я, как одержимая, несусь по коридору, у меня получается мысленно сформулировать то, что я чувствую. Жуткий страх. Я боюсь стать безвольной марионеткой Туманова, боюсь поддаться его чарам, как эти Маши с Катями, боюсь однажды заметить в зеркале потерянный пустой взгляд, каким бывшие, если можно так выразиться, Романа Туманова глядят ему вслед. А больше всего боюсь того, что мне понравится то, что я собираюсь сейчас сделать.

Глава 7. Роман

— Как ты его! — Зуб довольно скалится, хлопая меня по спине. — Историк еще неделю будет заикаться!

— Нехрен было выделываться, — равнодушно бросаю я, поднимаясь со стула и глядя на то, как остервенело Стукачка заталкивает вещи в рюкзак и выбегает из класса.

Ни одного взгляда в мою сторону, ни слова благодарности. Еще и лицо такое сделала, будто ее смертельно оскорбили. Вот так вот и помогай людям.

— Что-то ты чудишь много в последнее время, — Зуб решает включить режим зануды. — Ты ж у директрисы только недавно был. Вчера, что ли?

— В понедельник, — пожимаю плечами и двигаюсь в сторону двери.

— Что, поднимаешь планку? — не унимается Зуб, догоняя меня. — Решил совратить саму Богиню?

— Кто кого совращает? — Марина протискивается между нами в коридоре и как ни в чем не бывало подхватывает меня под локоть.

Ведет себя так непринужденно, как будто нашего вчерашнего разговора вообще не было. Кукла без мозгов.

Краем глаза наблюдаю за реакцией Зуба. Щеки мгновенно порозовели, взгляд, как у голодной собаки, перед носом которой машут косточкой. Ну точно. И как я раньше не замечал, что он на Марину слюни пускает? Ну да ладно, так даже интереснее.

Пока я об этом думаю, Зуб охотно делится своими тупыми предположениями:

— У Тумана план-капкан. Подставляется перед преподами, чтобы заглянуть на огонек к директрисе. Только это сейчас огонек, а скоро будет пожар! Да, Ромыч?

— Серье-е-езно? — протягивает Марина будто бы с искренним интересом.

Как же они меня достали…

— Угу. Малолетки задолбали.

В этот момент поднимаю глаза и вижу Стукачку, несущуюся по коридору прямо на нас. С моими лицевыми мышцами происходит какая-то ерунда, губы сами по себе разъезжаются в улыбке. Сам не пойму, с какого фига я так этому рад.

Сначала мне кажется, что она вообще не собирается останавливаться – идет на таран. Чисто разъяренный бык на арене. Но я ошибаюсь. Она резко тормозит в полуметре от меня, выбрасывает руку вперед, крепко сжимает пальцами ткань моей рубашки и выдергивает меня из лап Марины. В следующее мгновение я чувствую, как ее сухие горячие губы с силой прижимаются к моим. Вместо того чтобы охреневать от происходящего, я думаю о том, как ее сердце что есть силы колотит мою грудную клетку. Маленький боксер. Я чувствую его удары под слоями одежды.

Стукачка неожиданно отшатывается и утирает губы тыльной стороной ладони. Ее испуганные глаза бегают по моему лицу, но она быстро берет себя в руки и выплевывает с презрением:

— Надеюсь, теперь ты счастлив и отвалишь от меня?

Глядя на ее прямую спину, удаляющуюся по коридору, я ныряю в себя, чтобы выловить хотя бы одну эмоцию на глубине. Но там, как и всегда, мрачная пустота.

— Ромыч! — кто-то трясет меня за плечо и, задыхаясь от хохота, повторяет мое имя: ­— Эй, Ромыч! Она тебе что, язык откусила?

— Припадочная овца! — визгливо выкрикивает Марина, и этот громкий отвратительный звук возвращает меня в реальность.

Я сбрасываю руку Зуба с плеча, освобождаюсь от очередного захвата Марины и торопливо двигаюсь по коридору в сторону мужского туалета. Что-то не так. Со мной явно что-то не так!

Кажется, я ору на каких-то восьмиклассников, чтобы они катились к чертям. А когда туалет пустеет, начинаю метаться туда-сюда, как сумасшедший. Вот они, эмоции. Все-таки прорвались наружу. Только я не могу разобрать ни одной. Меня колотит, как будто я выхлебал бочку энергетика. Задыхаюсь, умираю от жары. Рывком распахиваю окно и высовываюсь по пояс. Нет, так только хуже. Разгоряченное потное тело мгновенно покрывается мурашками. Захлопываю окно. Резко сажусь на корточки, прижимаясь спиной к стене, запускаю ладони в волосы.

Зачем? Зачем она меня поцеловала? Саша Дятлова кто угодно, но только не кукла. Она сломала систему. Она сломала меня.

Перед глазами мельтешат разноцветные точки, которые внезапно собираются вместе и превращаются в сюрреалистичное надменное лицо Луизы. Ее губы шевелятся, она приказывает назвать имя, и я отвечаю, точно нахожусь под гипнозом:

— Саша Дятлова.

Мне кажется, что мое сердце больше не бьется.