Большая Волна

Пролог. Послеполуденный отдых

Дождь барабанил по крышам выкрашенных в пастельные цвета домов, сейчас казавшихся блёклыми под серым, затянутым облаками небом. Вообще для острова такая погода в это время года была не редкостью, но Яннис даже радовался холодному зимнему дождю, так созвучному его сегодняшнему настроению. Он поправил наушники, в которых звучал Дебюсси. Одноклассники назвали бы его выпендрёжником и фриком, если бы узнали, что он слушает не свежезаписанную каким-нибудь из их кумиров вайбовую музыку, а вот такую. В его плейлисте уже давно преобладали с их точки зрения замшелые записи «человека с золотой флейтой», Джеймса Голуэя и Синегори КудоОдни из самых известных в мире флейтистов.. Вряд ли они вообще знали об их существовании. К счастью, в школе до него почти никому не было дела. Он ни с кем не ссорился, и к нему никто не лез. Такое мирное сосуществование его вполне устраивало. Всё равно оставаться в Пелекасе Яннис не собирался, вот и не заводил близких друзей, ограничиваясь едва ли приятелями, не шибко интересующимися его жизнью за рамками выцветших школьных стен.

Работа в одном из прибрежных отелей с многочисленными в сезон туристами его совершенно не прельщала. Родители ворчали, что на следующий сезон кто знает, дождутся ли вообще туристов, которые кормили большую часть населения прибрежной деревни, но что-то менять в своей жизни не могли и помыслить. При этом в свои восемнадцать Яннис не был совсем уж мечтателем, и прекрасно осознавал, что у него не такие уж хорошие шансы быстро устроиться в столице, где только и можно было поступить в настоящую консерваторию. Старик Венес, хоть и чаще ворчал, однажды всё же признался, что, если бы он пришёл к нему во времена его бытности преподавателем, он бы, пожалуй, Янниса не выгнал. Сразу. Из уст Андреаса Венеса это звучало едва ли не самой искренней похвалой.

Впрочем, и анонимный аккаунт, который он однажды решился завести в популярной соцсети, активно подбадривал — лайки, а иногда и приятные комментарии под его видео регулярно придавали пускай и эфемерной, но уверенности. Чтобы записать каждое из этих видео, приходилось идти на прямо-таки шпионские ухищрения, находя действительно безлюдные уголки, при этом с красивой природой или хотя бы как-то подходящим фоном для его мелодий. Он родился и вырос в этих местах и любил бродить тут и там, витая в своих мыслях. Но красивые места запоминал.

В их посёлке, хоть и достаточно большом, все знали всё и обо всех. А родители о его увлечении отзывались как о пустой блажи. Пускай и не запрещали напрямую, но слушать замечания в духе: «далась тебе эта дудка, чем ерундой страдать, лучше бы матери помог…» не было ни малейшего желания. Поэтому чаще всего местом его репетиций становился домик старика Венеса или же безлюдный крошечный пляж на самом краю бухты, куда практически никто не забредал.

Пускай погода и не способствовала, Яннис всё же решил не откладывать на завтра. Ему не терпелось взять в руки флейту, а дома этого делать было категорически нельзя. Он и без того держал её в самом дальнем углу одёжного шкафа, доставая с оглядкой. Хорошо, что у него была собственная комнатка, и не приходилось делить её с братом. День клонился к вечеру, дождь уже едва моросил, когда он ускользнул, никому не попавшись на глаза. У него была ещё пара часов до ужина, чтобы успеть вернуться затемно. Благо «его место» располагалось не так и далеко.

Мокрая, скользкая мостовая, после — свернуть знакомой дорогой в узкий проход между плотно стоящими домами, нырнуть под окатившие его дождевой водой наклонившиеся ветви пожухлого куста жасмина. Узкая дорожка убегала к скалам, а оттуда уходила в несколько рискованный спуск. Яннис помнил тут едва ли не каждый камень, поэтому уверенно, всего раз поскользнувшись, спустился вниз к морю по крутому высокому склону.

Влажный песок лип к ботинкам, прохладный промозглый ветер заставлял мурашки разбежаться по рукам и ногам под плотной одеждой. Но внутри горело настойчивое желание. Сыграть. Именно сейчас, пока тучи нависают над волнующимся серым морем. Пока вниз с неба срываются редкие капли.

Он скинул дождевик на груду камней у края пляжа, сверху аккуратно поставил рюкзак, из которого торчал верх плотного кофра, тут же покрывшийся изморосью. Потому что флейта у него была классическая, а не какая-нибудь пикколо, и целиком, даже в разобранном виде, в рюкзак немного не помещалась. Перед покупкой он раздумывал о маленькой или блок-флейте, но потом решил, что после покупать ещё и продольную флейту у него попросту не хватит денег. И без того, чтобы накопить на приличный инструмент, пришлось не одни каникулы и всё выпадающее свободное от учёбы и помощи родителям время браться за любую работу, которая подворачивалась под руку. Тогда мать с отцом очень радовались внезапному трудовому энтузиазму младшего сына.

Радовались они ровно до тех пор, пока он не вернулся воскресным вечером из близлежащего города, столицы острова, также без затей звавшейся Корфу. И не продемонстрировал им с восторгом и гордостью новенький инструмент. После чего отец ещё долго ходил мрачнее тучи, а мать то и дело сетовала вслух, что у всех «дети, как дети», и лучше бы он купил себе что-то полезное для учёбы или хотя бы новый смартфон, а не «дурацкую дудку». И ставила в пример старшего брата. Йоргос, по её словам, был гораздо более «серьезным», а по мнению Янниса — скучным занудой, и, как та свинья в пословице, имел слишком короткую шею, чтобы поднимать глаза от земли к небу.

Он снял наушники и вслушался. Шум накатывающего на берег крошечного узкого пляжа прибоя перебивал прочие звуки — шелест растущих поодаль на скалах наполовину облетевших кустарников, его собственное дыхание, чуть участившееся из-за поспешного спуска. Тучи немного разошлись, внезапно роняя рыжий закатный луч. Яннис зажмурился — стало разом как-то теплее и радостнее. Щёлкнул замок кофра, и он уже почти что без трепета достал и быстро собрал привычно лёгший в руки корпус из посеребрённого нейзильбераСпециальный сплав из меди, никеля и цинка, использующийся, в том числе, для корпусов флейт.. В голове сама собой нарисовалась и побежала нотная строка — он столько раз видел её на экране мобильного, что больше смотреть не требовалось. Обычно он начинал с гамм, чтобы «влиться», как говорил учитель, но сегодня отчего-то захотелось сразу. «Послеполуденный отдых фавна». Эта мелодия как нельзя лучше подходила этому закату, что разгорался в разрезе плотных облаков, золотя море и заливая всё вокруг нереально красивым светом.

Звёзды над морем. Часть 1

Тяжёлая вода сегодня давила особенно сильно. Она прижала ладони к груди, в которой разгонялось сердце, перекачивая будто загустевшую «кровь». Больно. Ей опять было больно. Перевернувшись спиной к песчаному, покрытому лёгкой взвесью ила дну, она отдалась течению, дрейфуя вдоль недалёкого берега. Почему-то раз за разом она оказывалась именно здесь. Что-то заставляло воплощаться, собирая своё длинное гибкое тело из морской воды, в которой можно было раствориться, оставаясь чистым сознанием. Чистым ли? Всё чаще она ощущала отвращение ко всему. Вокруг было слишком много грязи.

Когда-то давно море было первозданным. Уютной колыбелью, в которой каждое движение водорослей, каждое зарождение малька в одной из миллиардов икринок было для неё чудом. Её отражение, вторая часть, супруг, схожий, но отличный своей сутью, звавшийся Понтом, тогда был с ней, и ей казалось, что так будет всегда. Они были едины, хоть и различны. Тогда она проводила дни, растекаясь по необъятным водным просторам, сплетаясь и расплетаясь течениями, с тихой радостью и лёгкой печалью наблюдая за круговоротом жизни. Живые существа рождались и умирали, и она встречала и провожала их песней, что звучала одновременно везде. И почти упустила момент, пока песня её, казалось, вечного супруга, становилась всё тише, пока не исчезла однажды совсем, растворившись в воде без остатка.

Опомнившись, она пустилась на поиски. От морского дна до поверхности и за ней — ТалассаСогласно греческой мифологии Таласса — богиня (олицетворение) морской стихии, вместе со своим «супругом», Понтом. Сведений о них почти нет, они менее известны чем олимпийские боги и титаны, но в этом мире существовали именно они. искала везде, и не находила. Тогда-то всё и пошло не так. Она вопрошала у богов, но и от них не было ответа, словно и они ушли, оставляя её в горьком одиночестве. В поиске утешения, Таласса пела морю, и море пело ей. Эта песня и сейчас была с ней, звуча всего одним, но всё ещё сильным голосом. Но в неё то и дело вклинивались чужие, резкие, неверные ноты, болезненно колющие или же взрывающиеся в ней настоящим каскадом боли. И каждый раз, когда становилось особенно невыносимо, Таласса плакала. Наверное, было странно думать об этом, как о плаче — когда вокруг вода, разве могут глаза, состоящие из воды, исторгать слёзы?

Она видела людей, видела, как их становится больше, растут их селения. Словно они сменили собой иных Древних. Они были до некоторой степени отделены от её владений, от того, что было её сутью. И долгое время она относилась к ним, как к чему-то новому, интересному и загадочному. Прощала, если они забирали что-то от неё самой: рыбу, ракушки, что-то ещё, что было им нужно для существования… Это практически не меняло рисунка бесконечной жизни, зато давало ей столько возможностей наблюдать и учиться новому. Едва обработанные стволы деревьев, росших на берегах её вод, сменялись тем, что называлось «лодки». Людей становилось всё больше. Многие из них приходили, чтобы путешествовать, преодолевая капризы погоды, кто-то просто желал окунуться в её воды, жить рядом, кто-то отдавал своё тело морю, кормя рыб…

Время для Талассы тогда ещё не имело значения, оно было сродни течению. Только если морское течение могло сменить направление или вовсе исчезнуть, то время текло всегда в одном направлении: от прошлого к будущему. Точно так же, как большое и малое светило ходили по кругу, не меняя своих дорог. Точно так же, как на ночной стороне виднелись практически неизменные далёкие огоньки, которые люди называли «звёздами». Она понимала не разнозвучащие языки людей, а скорее видела общий смысл их голосов, воспринимая его напрямую. Слышала, как ещё одну мелодию, вплетающуюся в один большой хор, если они говорили поблизости от берега или скользя над водой на своих «лодках».

Не так давно, если судить по меркам Древней, забывшей момент своего рождения, всё изменилось. Лодки людей стали большими, чадящими дымом из труб и начали появляться в огромных количествах. Люди забирали морских существ столько, что море не успевало рождать новых. Тут и там в море начали попадать вещи, сделанные людьми, и некоторые из них убивали, отравляя всё живое. Совсем недавно Таласса рыдала, видя доведённых до безумия разлитым в море ядом китов, выбросившихся на берег. Их предсмертная песня, полная агонии, заставила всё её существо содрогнуться. И из горя уже привычно рождалось нечто острое, жгучее и разрывающее изнутри горячим, будто готовый к извержению подземный вулкан.

Тогда Таласса «спряталась», сжав своё сознание в едва заметную точку. А когда отважилась «вернуться», то была потрясена. Часть побережья, где она пребывала в тот момент, просто исчезла. Как это случилось? Может быть, когда она не следит за мелодией морей, в ней происходят такие вот искажения? Но ничего уже нельзя было поправить. И оставалось только принять всё, что было поглощено морскими волнами. Её взгляд упал на бредущую вдоль покрытого обломками берега сгорбленную фигуру. Женщина шла, иногда останавливаясь и протягивая руки, будто бы к ней. Она звала и по-звериному тоскливо выла, и, кажется, в её голосе звучало чьё-то имя. Вскоре на берег выбежал мужчина и увёл её, но в голове Талассы ещё долго звучал этот надрывный крик.

Такие события повторялись вновь и вновь. Она старалась переживать очередные вторжения людей, не уходя в забытьё надолго. Собирала себя в плотное тело, забираясь в самые глубокие подводные пещеры, свернувшись, баюкала и терпела свою боль, сколько могла. Но чем дальше, тем более невыносимым это становилось. Всё вокруг казалось загрязнённым, мёртвым, от этого несуществующее, а вернее, занимающее все моря и океаны на этой планете, её огромное тело будто зудело, медленно, но неотвратимо сводя с ума.

Песнь морей всё ещё оставалась прекрасной, но всё реже весёлой, и всё чаще ломалась на чужие резкие, грубые ноты. Таласса чувствовала себя усталой и измученной. Каждый новый оборот планеты давался ей сложнее предыдущего. Она стала практически постоянно собираться в плотное тело — так было легче — ощущения остального моря слегка притуплялись. И всё же чувствовала, что иногда невольно «прячется», а после возвращается, чувствуя только большую усталость. Но сил обращать внимания на собственное состояние у неё уже не было.

Звёзды над морем. Часть 2

День был самый что ни на есть обычный. Утром в школе все снова только и обсуждали, что прогноз метеослужбы, согласно которому ожидались новые землетрясения в море, а может быть и следующие за ними цунами. По всей земле тут и там шли тайфуны, собирая дань человеческими жертвами. Наводнения сносили города и посёлки, везде возводились дамбы и береговые защитные сооружения, но чаще всего и они оказывались бессильны перед взбесившейся стихией. Долгое время всё это казалось таким далёким от сонного бытия Пелекаса, но вот, уже и здесь нависало чувствовавшейся в воздухе угрозой…

Кто-то взволнованно делился, что родители спешно собирают вещи, решив уехать поглубже на материк. Шутили, что стоит забраться на самую высокую гору, но на самом деле смешно никому не было. Яннис чувствовал раздражение. Он и сам, вроде как, не собирался оставаться здесь после окончания учебного года. Но родители и брат точно были не готовы куда-то переезжать. Да и куда — родни, живущей подальше от побережья, у них не было, как и средств обосноваться на новом месте. А что будет с учителем? Мысль о том, что придётся расстаться со знакомыми улицами, берегом… «его местом» не по своей воле, а из-за обстоятельств, отправившись в неизвестность раньше, чем собирался, казалась какой-то неприятной, неправильной. Его словно тянуло разом в две противоположные стороны.

После школы ноги сами завернули не прямо по улице, домой, а наискосок, в переулок, туда, где жил господин Венес. Хотелось с кем-то посоветоваться. Яннис и раньше хотел обговорить с учителем свой давным-давно продуманный и сотни раз пересмотренный план. Наверняка учитель сумеет дать ему хорошие советы. По крайней мере, Яннис надеялся, что его не высмеют, как наверняка сделали бы родители, вздумай он с ними поделиться. Узкий дворик был увит диким виноградом, давно переросшим, чьи листья сейчас были жёлто-бурыми и свисали как-то неопрятно. Венес не заботился о нём. Двор зарос травой, пробивающейся между плохо пригнанных плит, и создавал ощущение старости и едва ли не заброшенности.

Сам дом не был таким уж ветхим, но дверь всегда поскрипывала, как иногда думал Яннис, на си-бемоль. Он усмехнулся — вряд ли кто-то оценил бы его шутку. Его шутки редко кто-то понимал, да он и не стремился. Он постучал, подождал — учитель не всегда реагировал быстро. Но заходить без его разрешения раньше, чем через десять минут, было настрого запрещено. Старик не любил гостей, и Яннис был из этого правила редким исключением. Да он и не был в полной мере гостем — всё-таки, бывал здесь гораздо чаще кого бы то ни было. Кроме него к Венесу заглядывала разве что медсестра, делавшая ему уколы. Потому что таскаться в местную больницу господин Венес считал «излишним». На самом деле, проблема была не в лени, а скорее в его состоянии, которое месяц от месяца становилось только хуже. Старый учитель умирал. Это не было тайной или новостью — ещё когда он только приехал в Пелекас, то знал, что ему осталось не так уж и много. Но, вроде бы, не выглядел несчастным, и даже с мрачноватым юмором подшучивал, говоря, что ему на редкость повезло. Сколько людей умирает внезапно, ведя здоровый образ жизни. И не получает удовольствия от того, чтобы курить, сколько влезет, выпить от души, не заботясь о здоровье. Он любил красное сухое вино и сигареты. И утверждал, что ему с его болезнью вполне уютно. Он уже никогда не остаётся один. И последние три года он прожил, якобы, исключительно затем, чтобы научить Янниса, потому что иначе от его игры неизбежно «передохли бы все рыбы в море и чайки на берегу». А потом добавлял с усмешкой, что совсем не против приблизить свой смертный час — ведь его жена уже давно заждалась его на том свете. И точно задаст ему, что он заставляет её ждать так долго.

Ему было семьдесят пять, и он казался Яннису глубоким стариком, но ни на ловкость рук, ни на память пока не жаловался, и никогда не просил о помощи до последней возможности. Они уговорились, что в качестве «хоть какой-то платы» он будет приносить ему из дальнего магазина продукты и лекарства по списку, который учитель записывал на листочке «на следующий раз».

Не сказать, что старик был многословен, но Яннису очень нравились его рассказы. Андреас Венес был отличным рассказчиком, его воспоминания рисовали перед воображением яркие картины. Удивительно, что никто другой не приходил послушать, а может быть, учитель не старался обзавестись слушателями и ему было достаточно Янниса. Который слушал внимательно, не перебивая, и не торопя. Иногда после этих рассказов или прямо по ходу, учитель брал узловатыми пальцами флейту, и тогда рождались замечательные импровизации, дополняющие картины: вот молодой ещё флейтист спешит на свидание со своей прекрасной возлюбленной. Они гуляют по парку, взявшись за руки, и им улыбается весь мир… Вот — первый концерт, и она сидит во втором ряду, и её глаза сияют, как звёзды. Вот — высокие своды костёла, под которыми звучит величественный орган, и невеста похожа на ангела в простом белом платье, и слёзы счастья наворачиваются на глаза. Путешествия, бытовые сценки, забавные истории, которые приключались с ним самим, его друзьями, а может быть и вовсе выдуманные, казались совершенно отдельным миром, столь же живым и настоящим, сколь и волшебным.

Но сегодня Яннис пришёл не за этим. Прошло пять минут, десять… забеспокоившись, он постучал ещё раз, а потом достал запасной ключ, лежавший в ящичке с левой стороны от двери, и открыл, проходя в темноватую прихожую.

— А я думаю, кто там ломится, как бараны в запертый овин, — раздалось ворчание. Андреас обнаружился в гостиной. Он сидел в кресле, и морщинистое лицо было бледнее обычного. Не дожидаясь, Яннис метнулся на кухню, налил стакан воды и отыскал таблетки, что принимал учитель, когда ему становилось так плохо, как сейчас. Венес смерил его взглядом, но взял сначала таблетки. Руки его дрожали. Потом зажал ладонями стакан и осторожно выпил, стараясь не расплескать.