Открываю глаза и не понимаю, где нахожусь. Все вокруг чужое: постель, потолок, стены... Даже воздух какой-то не такой. Мысли путаются, цепляясь за остатки сна, но постепенно я узнаю унылый гостиничный номер, в который заселилась накануне вечером.
Из-за снегопада мой рейс прибыл в Москву с опозданием на пять часов. В отель получилось попасть только к полуночи по местному времени. Измотанная долгим перелетом, я едва нашла силы сходить в душ. Следуя советам из интернета, выпила снотворное и легла в постель, включив на телефоне «белый шум» и надев маску для сна.
Расслабиться не получалось. Мозг упрямо отказывался отключаться, всё крутил тревожные мысли о том, что ждёт меня впереди.
Я прилетела в город, в котором живет Костя Баринов — человек, о котором мне лучше не думать и ничего не знать. И уж тем более не видеть его. Надеюсь, в мегаполисе с населением в пятнадцать миллионов наши пути не пересекутся.
Эта командировка — шанс проявить себя на новой работе. Я не могла его упустить.
На экране телефона светится: 14.12.
Капец.
Я проспала полдня и все равно чувствую себя разбитой. Ощущение, будто меня переехал грузовик. Джетлаг — штука неприятная. А еще эта погода...
За окном метёт метель. Морозно.
Сев в кровати, ежусь и растираю плечи. Чувствую, после мягкого австралийского климата мне будет непросто привыкать к такому дубаку. Но придется. Я пробуду в столице два зимних месяца. Снег и мороз будут моей неизбежной реальностью.
Поднявшись с кровати, окидываю взглядом безликий номер с белыми стенами, серым ковролином и стандартной мебелью. Это тоже моя неприглядная реальность на время командировки.
На полу лежит раскрытый чемодан. Надо бы его разобрать, но нет ни сил, ни желания. Я подхожу к зеркалу у двери, включаю свет и шарахаюсь от собственного отражения. Мне нужен кофе. И много. Он вернет меня к жизни.
Дел сегодня невпроворот. Надо купить симку и открыть счет в банке. Налички у меня нет, а иностранной картой расчитаться можно не везде. Потом нужно связаться с коллегами из российского представительства и договориться о встрече — я настроена сразу приступить к работе.
В фонде от меня ждут детального отчета о ситуации с защитой морских животных в России. Мне предстоит переработать огромное количество информации, изучить местные законы и разобраться с тревожными слухами о незаконном вылове. Придется сделать десятки запросов в различные государственные учреждения и пообщаться с активистами экодвижений.
Все это на фоне адаптации к местному времени и суровой погоде, от которой я уже успела основательно отвыкнуть.
Одеваюсь на автомате: джинсы, толстовка, куртка. Пуховик короткий и довольно легкий, но другого у меня нет. На ноги натягиваю новые угги — теплые и комфортные, как далекая солнечная Австралия.
«Ничего, я со всем справлюсь», – твержу себе, спускаясь на улицу.
На пороге отеля холодный воздух бьет по щекам, и я на мгновение замираю. Ну привет, родина! Я летела к тебе через полмира, а ты встречаешь так жестко. Улыбаюсь сквозь зубы — назло погоде и себе.
Организм истерично требует кофе, и я бегу через небольшой заснеженный скверик туда, где видела кофейню, когда ехала на такси.
Шаг, второй, третий... Нога скользит по скрытому под снегом льду, я пытаюсь ухватиться за воздух, машу руками, лечу и неуклюже падаю. Острая боль пронзает правую руку, и я понимаю, что упала неудачно. Очень неудачно. Пытаюсь встать, опираясь на руку, но боль пронзает так резко, что я вскрикиваю. На мгновение в глазах темнеет, тело содрогается от шока. Прижав руку к груди, со стоном оседаю обратно на землю.
— Девушка, как же вы так? — слышу за спиной женский голос.
Поворачиваюсь и вижу приближающуюся фигуру. Перед глазами расплывается, и лицо я вижу плохо, но по голосу понимаю, что женщина немолодая.
— Сама не поняла, — выдавливаю, едва сдерживая слезы.
— Поднимайтесь, не надо сидеть на земле, — настаивает прохожая, помогая мне встать.
Но, едва поднявшись, я снова поскальзываюсь и едва не падаю второй раз. Чертовы угги! Они совершенно не предназначены для гололеда, хотя меня уверяли в обратном.
— Я лучше посижу, — выдыхаю, приседая на корточки и скручиваясь от боли.
— Давайте я вызову скорую? — предлагает женщина, доставая телефон. — Паспорт с собой есть?
— Да-а, — скулю я, покачиваясь, как маятник.
Она сокрушается, что из-за снегопада врачей придется ждать долго. Потом обращается к проходящему мужчине с просьбой помочь довести меня до скамейки, но тот, едва взглянув, отмахивается и проходит мимо.
В мегаполисах каждый сам за себя, на чужие проблемы у людей просто нет времени. Удивительно, что эта сердобольная женщина вообще остановилась.
«Ну что я за бедося такая? Неужели нельзя было идти медленнее?», — ругаю себя.
Рука болит так сильно, даже дышать трудно. Ветер залетает в капюшон, колкий снег лупит по лицу. Я дрожу от холода, от боли и от этого ощущения потерянности в чужом городе. У меня же здесь никого нет… кроме Кости Баринова.
Господи, ну почему? Почему в такой момент я думаю о нем? После всего, что было, после того, как он бросил меня без объяснений и улетел с другой. Он сделал свой выбор, и этот выбор — не я. Его присланное через несколько дней дурацкое сообщение «Как дела, малая?» стало последней каплей. Обида, разочарование и ярость смешались, и я забанила его, наивно полагая, что так смогу окончательно вычеркнуть из своей жизни.
Но не получается. Особенно сейчас, когда сижу в сугробе, стучу зубами от холода и плачу от боли. Я отчаянно борюсь с желанием набрать его номер, который все еще храню. Хотя у меня уже есть парень, и у нас с ним все серьезно.
Скорая помощь приезжает быстрее, чем я ожидала. Врачи работают четко: проверяют руку, фиксируют ее в жестком бандаже и помогают сесть в машину. Мне вводят анестетик, и боль начинает отступать, но сознание «плывет».
Карета скорой мчит по серым улицам. Я думаю о том, что этот город даже в метель пульсирует энергией, манит возможностями и обещает многое, но может как дать все, так и забрать — кому как повезет.
Баринов врывается в больничный коридор вихрем. Высокий, статный, в классическом темном пальто нараспашку. На шее брендовый шарф, под ним белоснежная сорочка. Выглядит так, будто сошел с обложки модного журнала или выпрыгнул из фильма про лондонского дэнди.
Красивый все-таки мужик.
Интересно, всегда такой по четвергам или специально для меня нарядился?
По телефону мы поговорили коротко. Заикаясь, я кое-как объяснила, что попала в больницу с переломом и срочно нужны деньги. Он обещал быть через полчаса, но приехал раньше.
Идет прямо ко мне, решительный, быстрый. Взгляд встревоженный. Снежинки на его плечах еще блестят — не успели растаять.
Осознание того, что он спешил ко мне и волнуется, напрочь сбивает дыхание и взрывает пульс. Совру, если скажу, что не представляла нашу встречу. Я прокручивала ее в голове сотни, если не тысячи, раз. Разные сценарии — но ни в одном из них я не выглядела такой... жалкой.
Сижу на твердом больничном стуле, нахохлившись, и чувствую себя полной неудачницей. Замученная, лохматая, одета черт-те как... еще эта рука, безжизненно висящая на тряпке.
Костя останавливается напротив. Его глаза фокусируются на моих, и во мне все переворачивается. Мы расстались плохо, не объяснившись. Надеюсь, он не ждет, что я по старой привычке брошусь ему на шею?
Эта встреча вынужденная. Её вообще не должно было быть!
Сухо киваю. Он, немного смутившись, отвечает таким же коротким кивком.
Вокруг полно людей. Большинство такие же пострадавшие от гололеда, ждут своей очереди на рентген или к доктору. Кажется, все они смотрят на нас.
Красавчик Баринов бесспорно привлекает внимание.
— Ты как, Маха? В порядке? — спрашивает он, наклоняясь.
— Нормально, жить буду, — бурчу.
Неловко поднимаюсь на ноги. Костя хочет помочь, но я отшагиваю в сторону — не хочу, чтобы он прикасался.
— Хотела выпить кофе, шла через парк... А у вас тут сракопад конкретный! — выпаливаю на эмоциях. — Упала, короче говоря...
Баринов улыбается, качнув головой. Он обескуражен тем, что видит меня, и, кажется, еще не верит в это.
Я и сама в шоке — еще в каком!
— Перелом серьезный? Ты у врача уже была? — спрашивает он, поймав мой взгляд.
— Была. Сказал, что самый обычный. Надо наложить гипс и пить кальций, — отворачиваюсь.
Не могу смотреть в его бесстыжие глаза.
Пусть даст денег и проваливает!
Я так и не прожила обиду на него.
К нам подходит медсестра — та, что рыжая и деловая. При виде красивого и статусного мужика ее не слишком приветливое лицо волшебным образом преображается — взгляд становится милым, губы трогает улыбка. Девица прямо-таки расцветает перед Костей.
— Добрый день! Так какой гипс будем накладывать Марии? — щебечет, отбросив за плечо копну рыжих волос.
— Самый лучший! — отзывается Баринов с лучезарной улыбкой. — Где я могу его оплатить?
Хлопая нарощенными ресницами, она приглашает пройти к регистрационной стойке. Моментально поплыла от его урчащего голоса и лукавых зеленых глаз.
Мало кто может устоять перед очарованием Кости Баринова. Девушки слетаются на него, как осы на мед. Но я предпочитаю думать, что как мухи на навоз. Такая формулировка меня успокаивает.
В процедурной полненькая медсестра предлагает выбрать цвет повязки, и я останавливаюсь на желтом. В этой тотальной серости хочется чего-то теплого, сочного и жизнеутверждающего. Изучив предписание врача, она начинает аккуратно оборачивать мою руку невесомой яркой лентой, от локтя до самых пальцев и обратно.
— Этот видный мужчина... Вы с ним встречаетесь? — заводит разговор.
— С чего вы это взяли? — напрягаюсь.
— Ну как же? Он выглядел таким взволнованным, когда пришел. Так на вас смотрел... — продолжает она с улыбкой.
— Вам показалось, — уверяю. — Он друг брата, и мы давно знакомы, но никогда не встречались...
В груди почему-то щемит. Не так давно я бы многое отдала, чтобы быть девушкой Баринова, но теперь-то все иначе. На собственном горьком опыте я убедилась, что представляет собой этот человек, и поняла, что мне такого не надо.
— ...Я встречаюсь с другим парнем, но он сейчас далеко, — сообщаю медсестре и заодно себе напоминаю.
Гипс быстро затвердевает. Я накидываю на плечи куртку и, поблагодарив, выхожу в коридор.
Костя ждет. В руках у него несколько бумаг, рядом по-прежнему крутится рыжая. Что-то разъясняет, наклоняясь поближе и кокетливо улыбаясь. Так и липнет. Меня вдруг охватывает острое и нелепое желание подойти и отодвинуть ее от него. Да что за фигня? Почему?! Меня вообще не должно волновать, кто вокруг Баринова вьется и как ему улыбается!
Здание больницы покидаю стремительно. Костик следует по пятам, галантно придерживая двери. Когда на улице я резко торможу, едва не налетает на меня.
— Спасибо, что помог. Очень выручил, век не забуду! — говорю торопливо. — Деньги могу вернуть сейчас в валюте или переведу завтра, когда открою счет. Как лучше?
Вопрос о деньгах, ожидаемо, игнорируется. С хитрым прищуром Баринов задает свой:
— Что ты здесь делаешь, Маша?
— Прилетела по работе, а что? — задираю подбородок.
Не думает же он, что я приперлась в этот арктический холод ради него? И специально сломала руку, чтобы найти повод для встречи?
— И как давно ты прилетела? — продолжает допрос.
— Вчера, допустим, — едва сдерживаю раздражение.
— Почему не позвонила?
— А должна была?
Мы смотрим друг на друга и молчим. Каждый нерв натягивается до предела. Делать вид, что мы старые друзья и ничего между нами не было, не получается ни у одного. Костя первым опускает взгляд. И я залипаю на его ресницах. Они такие длинные и пушистые — просто невероятные. Если у него родится дочка, пусть будет похожа на него.
Господи! Да что со мной? Почему я думаю о детях Баринова? Это все действие введенных препаратов.
Незастегнутая куртка сползает с плеча. Я неловко возвращаю ее на место, но она снова съезжает. Мне придется привыкать не только к снегу и холоду, но и как-то обходиться одной рукой. Такая вот экстрим-командировка, но я ни за что не прерву ее — фонд уже потратился на мой перелет и проживание. Ничего, привыкну работать одной рукой.
Стукнув по кнопке вызова лифта, Баринов сует руки в карманы брюк и нетерпеливо перекатывается с пятки на носок. Похоже, собирается подняться со мной в номер.
А ничего, что я не приглашала?
— Дальше я сама справлюсь, тут вроде гололеда нет, — шучу, шаркая уггами по ковролину.
Намекаю, что пора прощаться, но Костя молча входит в лифт следом за мной.
Двери закрываются, я начинаю паниковать. Какого черта он прется в номер? У меня там постель разобрана, вещи повсюду раскиданы… Я, конечно, благодарна за то, что он выручил меня и подвез, но на этом нашу незапланированную встречу лучше закончить.
В машине мы вполне дружелюбно побеседовали. Правда, говорила в основном я — нервы сдали, и меня прорвало. Решила рассказывать ему о своей работе в фонде, стала объяснять, как получилось, что меня взяли в такой крутой международный проект и отправили в командировку.
Это случилось благодаря экспедиции и людям, с которыми я там познакомилась. Больше месяца я провела в океане с именитыми учеными. Приобрела бесценный профессиональный опыт и полезные связи.
Костя слушал внимательно, кивая и изредка задавая уточняющие вопросы. Но в основном молчал и бросал на меня задумчивые взгляды. Краем глаза я видела, как его пальцы постукивают по рулю, и понимала, что он тоже нервничает. Это придавало смелости, и я тараторила. Откровенно говоря, хвасталась. На светофоре даже показала сделанные на корабле фотки.
За последние полгода я и правда многого добилась, и мне хотелось поделиться этими достижениями с парнем, который всегда был для меня особенным. Но когда я выдохлась и наступила тишина, с ужасом осознала, что до сих пор привязана к Баринову.
Мы выходим из лифта. Под частые удары сердца я шагаю немного впереди. Костя не отстает, а у меня язык не поворачивается сказать ему, чтобы уходил.
— Почему этот отель? — спрашивает он, когда мы подходим к двери.
— Тут не очень дорого, метро рядом. Жить два месяца в гостинице не удобно, но найти на такой срок нормальную квартиру за вменяемые деньги у меня не получилось, — объясняю, прижимая к ручке ключ-карту.
— Тебе стоило позвонить мне, я бы помог.
— Ну... я... — мычу, не зная что ответить, ведь правда прозвучит грубо.
Я не то что звонить —думать о нем не хотела.
Беспардонно подтолкнув меня, Костя проходит и критически оглядывает комнату.
— Ты серьезно собираешься жить в этом клоповнике? — хмурит брови.
— Нормальная гостиница, три звезды, — возражаю, хотя, если объективно, номер и правда паршивенький.
— Вот именно что три. Заметно, — хмыкает Баринов.
Он поднимает с пола мой чемодан и начинает складывать в него разбросанную на кровати одежду. Шокировано наблюдая за его действиями, я решаюсь уточнить:
— Прости, а что ты делаешь?
— Собираю твои вещи. Жить будешь у меня, — говорит так, будто вопрос уже решен.
— С чего это вдруг? — округляю глаза.
— Тебе там будет комфортнее. И мне спокойнее.
— Зато твоей девушке будет некомфортно и неспокойно. Ты ее спросил? — спрашиваю, еще надеясь, что он шутит.
— Я живу один, — бурчит в ответ.
— А Лина куда делась?
— Она теперь Радункова, у них с Киром скоро пополнение в семье.
— Да ладно?! — получается у меня изумленно.
— Да, неожиданно. Я за них рад, — произносит равнодушно, утрамбовывая одежду.
Пока я осмысливаю новость, он идет в ванную и складывает мою косметику. Это уже наглость, при чем вопиющая. Подбегаю, набираю полную грудь воздуха...
— Может, ты и одинок, но у меня есть парень. И у нас все очень серьезно! — выпаливаю.
Этот аргумент, как мне кажется, должен его остановить. Но Костя лишь выгибает бровь и криво усмехается:
— Это ничего. Ты ему не рассказывай.
Не верит. В прошлый раз я тоже говорила, что у меня есть парень, и у нас с ним секс два раза в неделю, а потом Баринов трахнул меня в душе и узнал, что я девственница.
Мне становится невыносимо жарко. Растегнув куртку, я бормочу что-то невнятное, пытаясь доказать, что затея глупая, но этот наглец упорно продолжает складывать вещи.
— Это твое? — спрашивает, беря в руки атласный халатик, который я зачем-то притащила с собой в этот дубак.
Киваю на автомате. Скрутив, он запихивает его в чемодан и закрывает молнию.
— Я никуда не поеду! — заявляю, усевшись на кровать.
Почему он решил, что ему позволено решать за меня? Прошли те времена, когда я ему в рот заглядывала и во всем слушалась!
— Поедешь, Маха. Не ерепенься.
— Это что за слово? Где ты его откопал? — прыскаю.
— Специально для тебя искал, тебе оно очень подходит, — отшучивается он, толкнув чемодан к двери. — Все, давай на выход.
Его уверенность сбивает с толку, я встаю, но быстро спохватываюсь:
— Нет, Коть, ты не понял. Я не буду с тобой жить!
— Маш, — вздыхает он, — у меня нет времени на споры. В квартире две спальни, так что…
— Нет! Это невозможно! — трясу головой и плюхаюсь обратно на кровать.
Он подходит, опускается на корточки. Смотрит внимательно, немного прищурившись.
— Зачем ты упираешься? У тебя здесь даже чайника нет, каждый раз поесть надо спускаться и идти через парк, в котором ты упала. Твоей руке нужен покой, а тебе помощь. Ты одеться не можешь сама… и раздеться тоже.
— Чего это? Все я могу, — спорю, вскакивая и растегивая пуговицу на джинсах. — Вот, пожалуйста! — стягиваю их немного, открывая край белья.
— Разденешься полностью — поверю, — бросает он вызов.
— Ага, щас! — закатываю глаза. — Мечтай дальше, озабоченный!
Смеется, а я раздраженно фыркаю. Ну что за придурок? Думает, это весело?
— Ладно, Маш, — выдыхает, мгновенно становясь серьезным, — шутки в сторону. Мы с тобой не чужие, и в беде я тебя не оставлю. Позволь помочь. Ты не дала мне возможности объясниться, я чувствую вину...
— Это твои проблемы, Кость. Я с тобой вообще не хотела видеться, но вот пришлось, — говорю резко, защищаясь от неожиданного приступа его искренности.
– Ресторан у тебя обалденный, Коть. Очень понравился! Так красиво внутри, атмосферно… А как кормят! – не могу удержаться от комплиментов, усаживаясь в комфортный, заранее прогретый салон джипа.
Своей любви к автомобилям марки BMW Костик не изменяет. Хоть в чем-то постоянен.
– Пристегнись, – хмуро бросает он, выруливая с парковки.
Щелкнув ремнем, сажусь ровнее и бросаю на него непонимающий взгляд. Что это он вдруг так помрачнел? Мне, наоборот, легко и радостно. Наконец-то выпила хороший кофе и впервые за день поела, кое-как приловчившись попадать в рот левой рукой. Слопала порцию нежнейших куриных котлеток с картофельным пюре и десерт. Настроение замечательное!
– Сто лет так вкусно не ела. «Наполеон» – фантастический! Воздушный, в меру сладкий… Вкуснее не пробовала, – продолжаю восхищаться, поглядывая на его угрюмый профиль. – Передай своим поварам, что они божественно готовят, и я мысленно целую им руки! – улыбаюсь, чувствуя, как по телу разливается тепло.
Этот ужин словно вернул меня в детство, когда ещё была жива мама, готовившая нам с Максом такую же вкусную домашнюю еду. Костя часто бывал у нас в гостях, и мы все вместе кушали на маленькой кухне, дурачась и болтая о всякой ерунде. Было весело, легко и все понятно… Не то что сейчас.
– Рад, что тебе понравилось, – сухо отзывается Баринов, сворачивая на проспект. – Едем ко мне?
– Да, поехали! – беспечно соглашаюсь, но в груди при этом так сильно екает, что я едва не подпрыгиваю. – Посмотрю, как ты живешь, – добавляю сконфужено.
Что-то меня заносит. Вспомнила нашу детскую дружбу и расслабилась. А мы ведь больше не друзья.
Кивнув, Костя сосредотачивается на дороге и погружается в свои мысли.
Пока я предавалась ностальгии, уплетая за обе щеки позабытые блюда, он напряженно беседовал с двумя суровыми на вид дяденьками за дальним столиком, а после общался с персоналом. Когда Баринов работает, он совсем другой – собранный, серьезный, даже жесткий. Я не привыкла видеть его таким и мне понравилось за ним наблюдать.
– Ты не сказала, как тебе кофе, – вспоминает он, когда мы притормаживаем на светофоре. – Я закупаю африканское зерно, чистую арабику...
– Кофе отменный! – спешу оценить. – И знаешь, я не сомневалась, что он будет таким. У тебя всё на высшем уровне, по высшему разряду. Ты действительно занимаешься своим делом.
– Нахваливаешь прямо как твой брат, – усмехается.
– Макс был у тебя в ресторане? Вы помирились? – настораживаюсь.
– Он заходил летом, и мы с ним скорее поссорились… Чуть было не подрались.
Костя перестраивается в другой ряд, барабанит пальцами по рулю. У меня сердце замирает, внутри холодеет. Пугаясь собственной догадки, я подаюсь вперед и пытаюсь заглянуть ему в глаза.
– Ты что, рассказал ему про нас?!
– Мы немного перебрали, и я ляпнул, что виделся с тобой на Бали…
– Блин! Нафига? Я же просила не говорить! – эмоционально перебиваю, вскинув руки. – Теперь понятно, какая муха его укусила. Знаешь, что он потом творил? В экспедицию меня отпускать не хотел, строил козни! А потом я узнала, что и в предыдущие из-за него не попала! Представляешь? – рассказываю возбужденно. – Этот параноик постоянно лезет в мою жизнь, следит, контролирует... Мы вдрызг разругались, слышать о нем не хочу!
Тема отношений с братом для меня болезненная. Когда я узнала, что он препятствовал моему участию в экспедициях, была настолько зла, что вернула ему все деньги и заблокировала будущие переводы. Теперь на моем счете пусто, зато есть любимая работа и долгожданная свобода. Учусь жить с ограниченным бюджетом.
– Напрасно ты так, Машка, – качает головой Костя. – Макс тебя любит. И у него никого нет, кроме тебя.
– Ты его защищаешь? Серьезно?! Зря он тебе морду не набил!
– Зря, – соглашается с кривой усмешкой. – Но это потому, что я ему всего не рассказал. Хотел, но не стал. Мы по старым обидам сцепились.
Не зная, что еще сказать, я отворачиваюсь и смотрю в окно. Значит, он хотел признаться, но передумал. Интересно, почему? Не захотел усугублять и без того натянутые отношения с другом? Решил, что оно того не стоит? Подумаешь, трахнул его сестру и сделал ей куни. Ерунда какая, мелочь...
А мне вспоминать до сих пор больно. То, что произошло на острове, было для меня настолько значимым, что по возвращении в Сидней я впервые в жизни скатилась в депрессию. Не хотелось ничего, даже дышать. Пришлось обратиться к врачу, начать принимать таблетки… Восстановиться мне удалось только в экспедиции, где я встретила Майкла. Этот парень вернул мне веру в себя. Он спокойный, понимающий и относится ко мне с уважением. Для него я личность, а не игрушка, как для некоторых.
Машина плавно въезжает на территорию жилого комплекса, тормозит у элитного клубного дома. Вокруг почему-то совершенно нет снега. Ощущение, что мы попали в другой мир: вечнозеленые растения, аккуратно подстриженные газоны, мягкий свет фонарей…
Костя просит меня подождать, выходит первым, услужливо открывает дверь и помогает спуститься с высокой подножки.
– Как это возможно? В городе январские морозы, а возле твоего дома весна, – удивляюсь, оглядываясь по сторонам.
– Снег убирают и вывозят, газон с подогревом, – поясняет, доставая из багажника мой чемодан.
– Ничего себе! Вам тут землю греют, а в парке не могут нормально почистить дорожки, чтобы люди на них не убивались! – не могу не возмутиться.
– Именно поэтому я настаиваю, чтобы ты жила у меня. Москва – не самый гостеприимный город, Маша. Держись рядом.
Подкатив чемодан к дому, Костя открывает стеклянную дверь и пропускает меня в ярко освещенный подъезд.
Вхожу, и брови непроизвольно ползут вверх – я словно в музей попала. На полу блестящий мрамор, на стенах картины в массивных рамах, кованые перила, колонны... Выглядит вычурно. Никогда не была в Лувре, но почему-то кажется, что там примерно так же.
Костина квартира тоже впечатляет, и в хорошем смысле. Она оказывается на удивление уютной. Никаких стерильных белых стен и бездушной мебели, как в типичных ультрасовременных проектах. В отделке много дерева и текстурных элементов. Тона теплые, приятные. Видно, что здесь поработал опытный дизайнер.
С Костей Бариновым мне всегда было легко и комфортно. Если бы на Бали мы не заигрались и у нас не случился неудачный секс в душе, я бы не задумываясь остановилась у него на время командировки. Но мы больше не друзья, и меня терзают смешанные чувства и сомнения.
— Иди посмотри комнату, — приглашает Баринов, направляясь вглубь квартиры.
Он уверено катит мой ярко-желтый чемодан и ни в чем не сомневается. Подбешивает этим, но я иду следом и оказываюсь в небольшой гостевой.
Комната оформлена в теплых пастельных тонах и выгодно отличается от серого гостиничного номера. В центре стоит высокая двуспальная кровать с разложенными у изголовья декоративными подушками, напротив находится небольшая встроенная гардеробная. На полу пушистый ковер, в углу небольшое кресло с пледом на подлокотнике, а рядом торшер, излучающий приятный мягкий свет.
— Очень мило, Коть. Мне нравится. Но знаешь, жить с тобой как-то странно, — говорю честно.
— Почему? Нам же это не впервой, Мах, — улыбается он, игриво выгнув бровь, но, увидев, что я нахмурилась, тут же становится серьезным. — Подумай логически: зачем тратиться на дряной отель и мучить себя неудобствами, когда есть возможность жить бесплатно и с комфортом? Здесь у тебя будет всё, что нужно, и я на подхвате. Разве это не лучшее решение?
Говорит все правильно и рассчитал верно, когда не стал давить, а предложил проехаться с ним на работу. Накормил меня, кофейком задобрил и ненавязчиво к себе расположил. Это он умеет.
Пять минут назад он помог мне снять куртку, а потом и чертовы угги, которые из-за густого меха очень плотно сидят на ноге. Надевать их будет еще сложнее. Одной рукой сложно и неудобно делать практически все, и так вышло, что помочь мне может только Баринов. Но... Блин! Меня бросает в жар от мысли, что мы снова будем жить в одном доме и видеться ежедневно.
— Не знаю, — вздыхаю, все еще колеблясь.
— Послушай, Маш, — понижает он голос, подходя ближе, — если бы не Бали, ты бы даже не раздумывала, так ведь? — заглядывает в глаза. — Мы договорились, что забудем, помнишь? Подумаешь, перепихнулись разок на адреналине… Потом поговорили и выяснили, что не стали после этого чужими, правда?
— Не стали, — киваю, хотя последние полгода только и делала, что пыталась убедить себя в обратном.
— Если я тебя обидел, то готов еще раз извиниться и объяснить, почему так резко улетел. Давай поговорим как взрослые…
— Не нужно! — получается у меня резко. — Забыли значит забыли.
— Окей, тогда закрыли эту тему и двинули дальше без обид. Ты остаешься и живешь здесь. Не вредничай, Машуль, не усложняй себе жизнь, — урчит своим кошачьим голосом, острожно поглаживая предплечье сломанной руки.
Очень похоже он уговаривал меня на Бали. Тогда я повелась на его чары, но больше такого не будет. Теперь я на опыте, меня не проведешь. Только за ребрами жжет почему-то, и кончики пальцев зудят.
Первое время желание отомстить и утереть Баринову нос было невыносимо острым. Мне казалось, что я полностью с ним справилась, но только что оно вернулось с новой силой.
Ему не терпится загладить вину?
Что ж, вперед! Удачи тебе, Костик!
Усложнять жизнь себе я не буду, лучше тебе усложню.
— Ладно, уговорил, — задираю подбородок. — Только поклянись, что не станешь подкатывать ко мне! — ставлю условие, а сердце начинает быстрее стучать.
— Я не идиот, Маш, все понимаю. Домогаться не буду. Клянусь! — обещает он с довольной лыбой победителя.
Но мы еще посмотрим кто кого.
— Дашь мне пароль от вайфая? — прошу, пока он не вышел. — Хочу позвонить своему бойфренду и спросить, не будет ли он против, если я остановилась у старого, — делаю ударение на этом слове, — знакомого.
— Это с ним ты сюсюкала у ресторана? — щурится Баринов, протягивая свой телефон с открытым паролем.
И тут меня осеняет, что случилось с его настроением, когда мы ехали сюда.
Я говорила с Майклом по видеосвязи, когда Костя вышел и, нагло заглянув в экран, громко спросил: «Это что за хрен с горы?»
Мой парень не понимает по-русски, но мне все равно стало неловко, и я быстро попрощалась, пообещав перезвонить.
— Да, с ним! Совсем забыла, что в Сиднее глубокая ночь, — хихикаю. — Разбудила его, бедненького, перебила сон рассказами о гололеде, падении, больнице, гипсе...
— «Бедненький» не прилетит тебе помочь? — язвительно интересуется Костик.
— Увы, он не может. Майкл — гражданин Австралии, ему нужно оформлять приглашение и визу. Когда мы поженимся, то обязательно все сделаем, и я покажу ему свою родину…
— Когда вы что..? — не дает договорить, и лицо его вытягивается.
— Это я так, мысли вслух,— отмахиваюсь, возвращая телефон.
— Майкл — по-нашему Миша? — хмурится Баринов. Подумав, я киваю. — Михуйло, значит.
Буркнув это, он выходит, а я возмущенно хватаю ртом воздух. Ну что за придурок? Ни за что ни про что оскорбил незнакомого человека.
Когда дверь за Костей неслышно закрывается, я оседаю на кровать и, прикрыв глаза, медленно выдыхаю. В висках стучит, от напряжения покачивает. Вот зачем я согласилась? Добровольно подписалась на очередные эмоциональные качели.
Пока раскладываю вещи, гоню назойливые мысли о неадекватности своего поступка, придумывая себе оправдания. Тут правда лучше, удобнее, безопаснее… И вообще это временное решение. В отель можно вернуться в любой момент.
Но кого я обманываю?
Костя отлично знает мои слабости и умеет ими пользоваться. Подловил на триггерах, расшатал защитные механизмы и вытащил наружу чувства, которые я надежно спрятала, но так и не прожила. Он знает меня всю мою жизнь, успел неплохо изучить. Манипулятор хренов! Разыграл все так, что я приняла его предложение как вызов и ввязалась в эту игру.
Но я его тоже хорошо знаю. Сейчас он будет всячески меня обхаживать, старательно изображая заботливого старшего друга, пока я снова не начну смотреть на него с обожанием. Это подпитывает свое самовлюбленное эго. Он уверен, что глупая Маха должна вечно любить его одного. Втайне вздыхать по нему, страдать.
Так было раньше, но больше не будет. Я свое отстрадала, пришло его время.
— Маш, тебе пора принять обезболивающее, — слышится за дверью его голос.
Вот, началось. Баринов включил режим доброго спасателя.
— Спасибо за напоминание, Коть! Домучаю чемодан и выпью, — отзываюсь, запихивая в ящик тканевый мешочек с нижним бельем.
Как, оказывается, сложно быть калекой. С непривычки левая рука устала и болит не меньше сломанной правой.
Постучав, Костя приоткрывает дверь.
— Помощь нужна?
— Входи! — разрешаю. — Мне осталось труселя разложить…
— С удовольствием помогу, — улыбается.
Ты ж мой заботливый. Как же хочется почувствовать себя незаменимым.
— Не знала, что ты бельевой фетишист, — хихикаю.
— Это же твои трусики, Маха, они мне как родные, — отшучивается.
— Они священные, Кость! Притрагиваться к ним может только избранный.
— Это ты про Михуйло?
— Будешь обзывать Майкла — придумаю тебе обидную кличку, — предупреждаю и губы поджимаю.
— Например? — тоже свои поджимает.
— О, у меня много вариантов! — оживляюсь. — Как тебе «старый хрен»?
— Чего это он у меня старый?
— Боже, Баринов! Я не о том! — закатываю глаза. — Просто тебе уже за тридцать, поди не мальчик, — театрально развожу руками.
— И что? По-твоему, в тридцать — уже все, пердун со сморщенным хреном? Он у меня в порядке, сама летом видела…
— Тшш, мы забыли! — шикаю и закрываю ему рот ладонью.
Губы у него горячие и сухие, взгляд острый. Меня током прошибает, руку одергиваю. Это был необдуманный жест.
— Знаешь, твой Михуйло тоже не мальчиком выглядит. Какой-то мужлан бородатый, — обижено бубнит Костик, разворачиваясь и собираясь выйти.
— Он не мужлан! И на целых пять лет тебя младше! — бросаю обиженно.
Привираю, конечно. На самом деле на три с половиной, но неважно. Возраст — лишь один из минусов Кости, за который его можно постебать. Я его до белого каления доведу своими шуточками. Это моя вендетта за годы безответной любви.
— Знаешь, я ему не завидую. Невеста-кобра — такой себе выбор, — усмехается он и выходит, хлопнув дверью.
Что, блин? Вот гавнюк самодовольный!
Попыхтев несколько минут от злости, выхожу из комнаты. Баринов сидит на диване, уткнувшись в телефон. Он переоделся в свободные штаны и футболку и выглядит по-домашнему и для меня привычнее. Глянув мельком, подхожу к острову, отделяющему кухонную зону от гостиной.
— Где мои таблетки, Коть? Боль усилилась, — постанываю.
Давлю на жалость, и это срабатывает. Он вскакивает, подбегает и начинает суетиться вокруг меня.
— Ты нагрузила мышцы, так нельзя. А я ведь предлагал помочь… Садись давай, я воды налью, — отодвинув высокий барный стул, помогает мне взобраться на него. — Первые два дня после травмы можно принимать двойную дозировку — так в предписании доктора написано. И я заварил зеленый чай с имбирем. Почитал, что он боль при переломах уменьшает и вообще полезен. Завтра еще купим специальную добавку, ускоряющую срастание — на нее в интернете хорошие отзывы…
Ничего себе он озадачился! Изучил мои назначения, советы в сети почитал. Может, зря его старым хреном обозвала? Что, если его намерения чисты и прозрачны, как детские слезы?
— Что бы я без тебя делала, Коть… — вздыхаю, выпив таблетки, которые он собственноручно достал из блистера.
Понятно, что вопрос чисто риторический, но он на него отвечает.
— Плакала бы в одиночестве в том сраном отеле на отшибе, жалея, что отказалась от моей помощи и похерила наши отношения из-за глупой гордости.
Ну вот. Ткнул меня носом в тапки и ждет, что я хвостик подожму. Не будет такого.
— Похоже, я скорее пожалею, что осталась, — бурчу себе под нос.
Костя делает вид, что не слышит. Спокойно разливает чай в тонкие фарфоровые кружки.
Я с интересом рассматриваю его кухню. Она крутецкая. Не очень большая, зато функциональная и напичкана дорогущей техникой. На вид все абсолютно новое. Хозяин двух ресторанов дома явно не готовит.
— Номер, с которого ты мне звонила — это твой? — спрашивает он, сев напротив и проверяя в телефоне пропущенные вызовы.
— Нет, я еще не подключила местный. Надо сделать это и счет в банке открыть… — делаю небольшой обжигающий губы глоток.
— А еще оформить полис и одеть тебя по погоде, — продолжает перечислять, пока я пью. — Завтра у меня свободна первая половина дня. Предлагаю не откладывать в долгий ящик и прямо с утра заняться твоими делами. На выходных я не смогу — там мероприятие за мероприятием, видеться будем мало, — произносит он деловито и как-то отстраненно, будто пять минут назад не кормил меня таблетками с руки, а до этого мы не обсуждали его хрен и мои трусы.
— Конечно. Спасибо, что находишь на меня время, — благодарю тем же суховатым тоном.
— Чао, Федерико! Грацие! — подражая итальянской эмоциональности, посылаю повару воздушный поцелуй. — Чао-чао! Чи вэдиамо…
Федерико, перегнувшись через стойку, выдает поток комплиментов, заставляя меня задержаться на выходе из ресторана. Я понимаю лишь половину из того, что несет этот забавный повар в колпаке набекрень, но кокетливо хихикаю. В ответ он шлет мне воздушные поцелуи, как настоящий итальянский мачо, превращая наше прощание в небольшое флирт-шоу.
Костик, явно уставший наблюдать за этим спектаклем, толкает дверь и буквально выставляет меня наружу, крепко держа за талию.
Сегодня Баринов снова выглядит так, будто собрался на званый ужин к аристократам: элегантное пальто, безупречно-белая сорочка и строгий кашемировый шарф. А я в джинсах и дутой курточке с пустым рукавом, засунутым в карман. Чувствую себя покалеченной замухрышкой.
— Когда ты успела выучить итальянский? — спрашивает он, заботливо приобнимая меня за плечи.
Я в тех же скользких уггах, но, честно говоря, его прикосновения выбивают из равновесия куда сильнее, чем гололед.
— Я пару фраз из фильмов запомнила, только и всего, — отмахиваюсь.
Мы идем к машине через сквер. С каждым шагом Костя крепче прижимает меня, поглаживая по предплечью. Под ногами скрипит снег, мороз пощипывает щеки, а в воздухе пахнет свежестью и мужской туалетной водой. Этот приятный запах целый день витает рядом, но мой мозг пытается и никак не может воссоздать другой — тот, который можно почувствовать, уткнувшись носом в Костину шею. Аромат его кожи был моим личным наркотиком, но от зависимости я, кажется, излечилась и нюхать Баринова не хочу.
— Как же ты, не зная итальянского, умудрилась полчаса травить шуточки с моим поваром? — не унимается Костик.
Притягивает ближе, заглядывает в лицо, и у меня вдруг внутри все сжимается.
Ох... Какие же у него глаза! Смешливые, озорные, яркие... Зеленые-зеленые, красивые невероятно! А какие ресницы пушистые! Ему обязательно нужна дочка.
— Я молчала, Коть! Только «сикала»[1] иногда. В универе учила испанский, а эти языки похожи, и я немного понимала, — оправдываюсь, отводя взгляд.
Нельзя мне слишком долго смотреть в его глаза — от этого дурные мысли лезут в голову.
— Что он тебе такого рассказывал, что ты безостановочно смеялась? — пытает Костя дальше.
— Ой, да ничего особенного! Жаловался, как скучает по солнцу, сетовал, что постоянно мерзнут ноги. Видел, какие у него шерстяные носки? Классные такие, с рисунком типа гжель.
— Это я ему подарил, — говорит с гордостью, словно только что выиграл конкурс на самый оригинальный подарок.
— Где ты такие нашел? Я себе тоже хочу. В Сиднее бывает промозгло, а полы там не подогреваются, как у тебя дома.
— Отсталая Кенгурятия! — спешит он подколоть.
— Но я в ней прижилась, как ты и предсказывал. У меня там все: друзья, работа, океан… Любимый человек, — вспоминаю запоздало.
После этих слов Костя ощутимее сжимает мое плечо.
К припорошенной снегом машине мы подходим молча. Москва продолжает тонуть в снегу: вдоль дорожек высятся сугробы, свет фонарей играет в заснеженных ветвях деревьев. Настоящая зимняя сказка — романтично и красиво, как в кино, но я гоню прочь сентиментальные мысли и не позволяю себе придумывать лишнего. Больше никаких иллюзий. Мы — не пара.
Открыв дверь, Костя помогает мне забраться в теплый уютный салон джипа. Он заранее завел его с брелока и прогрел. Беспокоится, чтобы я не мерзла.
— Пристегнись, — бурчит уже привычным тоном. — Сейчас заедем в ТЦ, купим тебе теплые носки и все остальное. Тоже теплое.
— Пойдешь со мной по магазинам? — удивляюсь. — Но уже почти вечер, ты говорил, что будешь занят…
— На сегодня все отменилось. Надо будет только в первый заскочить ненадолго.
Первым он называет ресторан «Бариновъ», где мы были вчера. Сегодня мы обедали во втором. Я не удержалась и прыснула смехом, когда увидела вывеску: итальянский ресторан называется «Il Barino».
Владелец ресторанов Константин Баринов от скромности точно не умрет. Я в шутку предложила ему открыть еще бургерную «Barin Burgers» и суши-бар «Barishi», а он поблагодарил за идею и всерьез задумался. Не удивлюсь, если через полгода у него появится новый проект. Решительности ему не занимать, и это всегда меня восхищало.
Сегодня мы еще ни разу не цеплялись. С утра удачно порешали все мои дела, после сытно пообедали вкуснейшей пастой, и я насладилась бокалом божественного белого вина. Настроение просто чудесное!
Костя провел в ресторане несколько встреч, а я успела немного поработать на ноуте, который на всякий случай прихватила с собой. Печатать левой рукой оказалось почти невозможно, так что осваиваю голосовой набор. Первые три письма надиктовала под раскатистое пение Федерико. Несколько раз он затягивал арию «Сердце красавиц склонно к измене», лукаво поглядывая на Костика, и тот ему даже подпевал.
Сейчас из динамиков джипа льется старый добрый русский рэп, который Баринов слушает все время сколько себя помню.
— Коть, а ты когда-нибудь был в опере? — спрашиваю, уверенная, что не был, а арию запомнил, потому что ежедневно слышит ее в ресторане.
— А как же! — ошарашивает он. — Федерико дважды водил меня в «Сан-Карло» в Неаполе на своего любимого Верди. Потом мы здесь в Большой с ним ходили.
— Да ладно? — округляю глаза. — И как тебе?
— Ты знаешь, первый раз проняло до мурашек. Серьезно! — смеется, видя мое изумление. — Не заметил, как почти два часа пролетело. После этого стал заранее читать, о чем будут петь, чтобы понимать…
Он продолжает рассказывать, я слушаю, разинув рот. То, что он любит классику, для меня открытие.
— Сиднейский опертый театр — один из лучших в мире, и я там бываю. Раньше ходила с женой Макса, но больше ради контента для ее блога, а потом прониклась. Мне опера тоже заходит!
Радуюсь, что у нас с Костей так неожиданно совпали вкусы к довольно специфическому виду искусства.
Стоя посреди шумного торгового центра, я ловлю себя на мысли, что сто лет не была на шоппинге. В последнее время все чаще покупаю одежду через интернет — так быстрее и удобнее: выбрал, добавил в корзину, оплатил и жди доставку. Долгие походы по магазинам утомляют, примерки выматывают, а таскать за собой пакеты — вообще отдельный вид пытки. Но с Костей все иначе — весело и легко, на кураже.
— Начнем с обуви? — предлагает он у стеклянных дверей обувного.
— Можно. Только никаких угг! — усмехаюсь, расстегивая куртку. — Нужно что-то устойчивое и надежное.
— Возьмем тебе ботинки с шипами, как у альпинистов! — смеется он, приобнимая и направляя меня в магазин.
Почувствовав его руку на талии, я почти не напрягаюсь — начинаю привыкать к его постоянным касаниям. Сейчас наше общение напоминает тот легкий, безобидный флирт, который был на Бали в самом начале. О том, чем он закончился, стараюсь не думать.
В первом же магазине я примеряю симпатичные, удобные сапожки и решаю остановиться на них. Затем мы подходим к стенду с перчатками. Костя берет самые дорогие кожаные — того же бренда, что и его элегантные шарфы. Вертит их в руках, будто прикидывая, подойдут ли.
— Купим обе или хватит одной? — подначивает, покосившись на мой гипс.
Глянув на ценник, я со свистом выдыхаю и поддерживаю его шуточный тон:
— Увы, сэкономить не получится, они продаются парой. Пожалуй, выберу что-то попроще. Мне и обычные вязаные подойдут.
— Может, тогда варежки? — усмехается он, достав с верхней полки пушистые и с вышитой снежинкой. — В детстве ты вечно их теряла. Каждый поход на горку — минус одна. Максу потом влетало за то, что не следит за сестрой. Помнишь, как он хотел намазать твои руки клеем?
— Не помню, но это жестоко. Макс всегда был нетерпимым.
— Ты тогда расплакалась, а я привел тебя к себе домой и попросил маму пришить к варежкам резинку, чтобы протянуть через рукава.
— Твоя мама чудесная и всегда была ко мне добра, — вздыхаю, чувствуя светлую грусть по прошлому.
— Ты потом обняла меня и сказала, что я самый лучший в мире...
Костя смотрит на меня чуть дольше, чем следует, и этом взгляде читается нечто большее, чем просто ностальгия. Сердце начинает стучать быстрее, мне становится жарко. Я начинаю неловко снимать куртку, и он тут же мне помогает.
— Ты и был для меня самым лучшим, — пыхчу, освобождая руку из рукава. Хочется добавить «пока не разочаровал», но эту тему лучше сменить. — Идем дальше?
На секунду задумавшись, Баринов кивает и аккуратно складывает мой пуховик в пакет, а свое пальто перекидывает через локоть. Со стороны мы, наверное, смотримся странно: он — состоявшийся мужчина, спокойный и уверенный в себе, а я — девочка-потеряшка в джинсах с нелепым ядовито-желтым гипсом на руке. Люди бросают на нас заинтересованные взгляды, словно пытаясь разгадать, что нас связывает. Они даже не представляют, как много всего.
В следующем магазине выбираем мне длинное пуховое пальто, забавную шапку и несколько свободных свитеров с широкими рукавами. Переодеваться с одной рабочей рукой — та еще морока, поэтому я не хожу в примерочную, а подбираю размеры на глаз. Костик помогает, прикладывая и набрасывая одежду к моим плечам, чтобы я могла примерно оценить, как сядет. Покупки, естественно, оплачиваю я сама. В обувном он пытался всунуть свою карту, но я так на него посмотрела, что понял — лучше не драконить.
Все необходимое покупается примерно за час. Я предлагаю на этом закончить, уверяя, что остальное закажу онлайн. Мы идем к выходу и случайно останавливаемся у витрины бельевого бутика, чтобы одеться.
— Смотри, какой комплектик шикарный, — кивает на манекен Костя, надевая свое шикарное пальто. — Тебе пойдет.
Прослеживаю его взгляд... Ну конечно! Его внимание привлек самый дерзкий вариант — откровенный кружевной комплект цвета бордо. Белье роскошное, но ценник… больше половины стоимости всех моих покупок. А баланс по карте и без того на грани.
— Цвет с моим желтым гипсом плохо сочетается, — пробую отшутиться, невольно смущаясь.
— Ну так гипс всего на месяц, — напоминает Костя, растягивая губы в хитрой улыбочке. — Слабо примерить?
— Не слабо, скорее лень. Мне как бы сложно раздеваться с этим бананом, — показываю сломанную руку.
— Ты только верх попробуй. Трусики по-любому сядут — поверь моему наметанному глазу. Давай-давай, не бойся! Ты же взрослая девочка, — смеется, подталкивая меня ко входу.
Вот умеет он завести. Азарт тут же просыпается. Прицокнув языком, уверенно вхожу в дорогущий бутик, чувствуя его взгляд затылком. Напрасно он думал, что я спасую.
Девушка-консультант любезно помогает мне подобрать размер и провожает в примерочную. Перед тем, как начать раздеваться, я смотрю в зеркало и внезапно чувствую нарастающее волнение. Зачем я ввязалась в эту авантюру? Все равно ведь не куплю.
Раздеваюсь долго. Этот гипс — настоящее наказание, просто снять свитер — целая проблема. Оставшись в джинсах, набрасываю кружевные бретели на плечи и понимаю, что застегнуть крючки лифа не смогу. Пока размышляю, звать консультанта на помощь или просто отказаться от комплекта, тяжелая занавеска приоткрывается.
— Давай помогу, — шепотом произносит Костя, втискиваясь в тесную кабинку.
И я понимаю, что он с самого начала планировал это сделать.
И что теперь? Кричать?
Глупо.
Замираю, пока он осторожно выправляет перекрученную бретельку и неспешно застегивает крючки на спине.
Пальцы теплые и нежные, от их прикосновений по коже рассыпаются мурашки. Котя видит их, как и торчащие сквозь тонкое кружево чашек соски. Все это ужасно неприлично.
Щеки заливает краска, они становятся почти такого же цвета, как комплект. Я не могу вдохнуть в присутствии Кости, а он не торопится выйти. Стоит прямо за спиной, горячо дышит в затылок и открыто пялится на меня через зеркало, напрочь выбивая меня из равновесия такой наглостью.
Выйдя из примерочной, я стараюсь держаться уверенно, но колени предательски подрагивают, а дыхание никак не восстановится.
Костя развалился на диванчике и довольно улыбается — точно кот, который только что наигрался с мышкой. Метнув в него недобрый взгляд, подхожу к стойке и возвращаю комплект девушке-консультанту, твердо решив его не брать.
Но она достает лист розовой бумаги тишью с золотистыми сердечками и начинает заворачивать в нее белье.
— Нет-нет, вы не поняли. Я не покупаю… — пытаюсь остановить ее.
— Этот комплект для вас уже купили. Молодой человек оплатил, — сообщает она с улыбкой, завязывая атласные ленточки на пакете. — Повезло вам, — добавляет шепотом.
Выдавив из себя подобие улыбки, благодарю и пулей вылетаю из магазина.
Костя почти сразу догоняет. Подстроив шаг, идет рядом.
— Зачем ты это сделал? — шиплю приглушенно. — Разве я просила?
— Это подарок, Машик. Я имею право радовать тебя, даже если ты не просила, — отвечает как ни в чем не бывало.
— По-твоему, радовать — это нагло врываться ко мне в примерочную, трогать меня там без разрешения и покупать мне развратное белье? Как-то мне не радостно от такого отношения. Забери и радуй кого-нибудь другого. Марьяну свою!
Сую ему пакет, но он не берет, и тот падает на пол. Баринов вздыхает и поднимает.
— Это не ее размер, — усмехается криво, явно злясь на мою принципиальность. — У Марьяны формы несколько другие, ребра не просвечивают.
— У меня тоже ничего не просвечивает!
— У тебя попка-малюська и сиси…
Он осекается, понимая, что сморозил лишнее. Я резко останавливаюсь и впиваюсь в него презрительным взглядом:
— Договаривай, не стесняйся! Я в курсе, что у меня ни сисек, ни задницы. Знаю, что ты предпочитаешь более пышные формы, а моя фигура тебе не нравится…
— Когда я такое говорил? — перебивает он, понижая голос.
Мы в конкретно красной зоне, и надо бы замолчать, но я не могу остановиться. В груди жжет от обиды.
— Всегда! И только что – тоже! — выкрикиваю, и плевать, что на нас оборачиваются. — Да, у меня нет «буферов», как ты любишь, я не вписываюсь в твой идеал. Но я и не должна! Мы друзья, котик!
Баринов качает головой, уголки его губ дрожат в бесячей усмешке.
— Маха-Маха… Забыла, как меня прёт от твоих сисечек? — Его голос становитсяеще ниже и тише, но от этого звучит только ярче. Я ловлю ртом воздух, собираясь запретить ему впредь произносить это слово, как вдруг он наклоняется и шепчет на ухо: — Я на них дрочу, чтоб ты знала.
Меня словно парализует, только внутри клокочет. Он совсем рехнулся говорить мне такое?
Мы стоим посреди торгового центра, не сводя друг с друга глаз, и воздух между нами настолько накален, что вот-вот вспыхнет.
— Это такой извращенный комплимент? Что ты хочешь им сказать? Унизить меня? — завожусь по новой.
— Я сказал только то, что сказал. Не делай из меня чудовище.
— А ты не лезь ко мне! — предупреждаю. — Мне не нравится эта игра.
— Это не игра, Маша, — голос Кости хрипнет и проседает. — У тебя получается делать вид, что ничего не было? У меня — хреново что-то...
Он стоит так близко, что я чувствую жар его дыхания и вижу, как его глаза темнеют, сверкая пугающей решимостью. Ребра сдавливает от противоречивых эмоций и волнительного предчувствия.
— Да что тебе от меня надо? — пищу, усиленно вентилируя легкие.
— Ты знаешь, — хрипит он, наклоняясь и обхватывая мой затылок.
Его губы накрывают мои жестко, язык бесцеремонно врывается в рот.
Ошеломленная таким напором, я замираю. Но спустя мгновение эмоции взрываются. Руки сами тянутся, и я не понимаю, что хочу сделать — оттолкнуть Костю или притянуть ближе. Просто не верю, что это действительно происходит — здесь, посреди торгового центра.
Наше дыхание смешивается, и мир вокруг рушится. Звуки стихают, чужие взгляды исчезают. Остается только мощная, поглощающая меня энергетика. И я бросаюсь в этот омут.
Мы совершаем ошибку. Я должна остановить Костю, но вместо этого я вжимаю пальцы в лацканы его пальто и сплетаю наши языки.
Пакеты падают. Он обнимает меня за талию, я обвиваю рукой его шею. Его губы настойчиво давят — я кусаю их, будто в наказание. Мы целуемся так, словно пытаемся найти ответы на вопросы, которые не смеем задать. Это почти больно, но по-другому мы, видимо, не умеем — у нас всегда на грани и на пределе.
Костя резко прерывает этот дикий поцелуй, но меня не отпускает. Мы оба тяжело дышим, наши лбы соприкасаются, и я не могу оторвать взгляда от его лица. Он заторможенно моргает, словно не понимая, как это произошло. Я и сама не понимаю.
— Зачем ты? Это… плохо,— лепечу дрожащим голосом.
Хочется отойти, скрыться, чтобы перевести дыхание и вернуть себе хоть каплю самообладания, но ноги будто приросли к полу. Он первым делает шаг назад и проводит рукой по лицу, словно смахивая наваждение.
— Прости... Сам не знаю, что на меня нашло, — качает головой. — Считай, что не было.
В его глазах — смесь растерянности и гнева. Он избегает моего взгляда, смотрит куда-то мимо, на суету и людей, которые на самом деле ничего не заметили. Это мы на миг сошли с ума, пропали в моменте.
На моих губах знакомый вкус и от него внутри трепещет — одновременно прекрасно и ужасно. Я определенно хотела этого поцелуя, и потому на душе гадко. Ведь у меня есть Майкл. С ним у меня все замечательно — никаких разрушающих психику страстей, никакой драмы. Он надежный и стабильный, как австралийский доллар, поэтому я выбрала его.
Костя Баринов больше не центр моей Вселенной, и я не должна вестись на него, не должна! Но когда он рядом, правильные решения не работают.
За окном всё так же пасмурно, опять срывается снежок. Глядя на пролетающие в воздухе снежинки, я пью третий за день кофе, но вместо желаемой бодрости чувствую уныние. Как можно месяцами жить в такой погоде? Холодно, серо… Светает поздно, темнеет рано. За десять дней здесь я еще ни разу не видела солнца.
Шесть лет жизни в Австралии сделали меня солнцезависимой. Подумав об этом, я вдруг вспоминаю поющего итальянского повара из ресторана Баринова, тот день, веселый шоппинг, Костю… и наш спонтанный поцелуй.
Почему я не оттолкнула Баринова? Зачем ответила? Это точно не было частью плана. Я собиралась играть недоступную стерву, дразнить его, но близко не подпускать.
Это был тупой план.
Расставляя ловушки, я сама угодила в капкан. Все такая же наивная, глупая, жалкая... Одним словом — Маха.
Почему я вообще решила, что справлюсь и смогу держать все под контролем? Сколько бы мы ни пытались делать вид, Костя прав — получалось хреново. И в итоге закончилось ссорой.
Когда мы вышли из торгового центра и сели в машину, меня понесло. Я напала на него с обвинениями и наговорила много неприятных слов. Он молчал, а я ждала, что будет спорить или как-то оправдываться. Откровенно говоря, я выводила его на конфликт, чтобы выплеснуть все накопившиеся эмоции и поставить точку в наших непонятных отношениях.
Но Костя был как каменная стена. Он не стал заезжать в ресторан, как планировал, а сразу повез меня к себе. Всю дорогу я сознательно провоцировала его, но он упрямо не поддавался, и это злило меня еще больше. Я не понимала, что у него в голове, и бесилась, а у подъезда категорично заявила, что возвращаюсь в отель.
Вот тогда он среагировал. И довольно жестко. Схватил меня за плечи, встряхнул и потребовал прекратить истерику. Сквозь зубы процедил, что больше пальцем ко мне не прикоснется, и пообещал до утра найти нормальное жилье.
Хлопнув дверью, я закрылась в комнате и как следует прорыдалась в подушку. После, чувствуя себя ужасно виноватой, строчила сладко спящему Майклу длинные сообщения о том, как сильно по нему скучаю. Вспоминала экспедицию, наше знакомство и разные интимные моменты, намеренно перебивая мысли о чертовом краше Баринове.
Что той ночью делал Костя и чувствовал ли он хоть каплю вины перед своей девушкой — я не знаю, но думаю, что нет.
Утром я переехала в квартиру его друзей, находящуюся этажом ниже. Оля и Андрей недавно улетели на свою ежегодную балийскую зимовку и по-соседски на всякий случай оставили Косте ключи. Они планируют вернуться только в конце марта и без лишних вопросов разрешили мне пожить в их квартире. Чудесные люди, просто замечательные! Знакомство с ними — однозначно лучшее, что случилось со мной прошлым летом на Бали, где я чуть не утонула, лишилась девственности и разочаровалась в человеке, которого всем сердцем любила.
Уже неделю я живу отдельно от него. Теперь он не за стенкой, а за потолком, но это значительно лучше. Мы больше не видимся, только изредка переписываемся и то исключительно по делу.
В тот злополучный день, еще до ссоры, я попросила его помочь с продажей моей крымской квартиры. Продать мамино наследство я собиралась давно, но Макс просил этого не делать — у него какая-то странная привязанность к стенам, в которых мы выросли. Для меня же они давно ничего не значат. После ссоры с братом я нашла через интернет агента по недвижимости, сделала ему доверенность и оплатила услуги по подготовке документов для продажи. Перед Новым годом появился покупатель, но не хватило какой-то важной справки, и сделка сорвалась. Риэлтер стал кормить меня «завтраками», а потом и вовсе перестал брать трубку.
Костя обещал помочь. Его родители — владельцы одной из крупнейших брокерских контор на полуострове, специалисты которой ежедневно оформляют десятки сделок. Даже после того, как я наговорила ему кучу гадостей, он сдержал обещание, и сейчас моей квартирой занимаются.
Снегопад за окном усиливается, настроение сползает в еще больший минус. Допив кофе, я устраиваюсь на диване с ноутбуком и заставляю себя дописать промежуточный отчет о проделанной работе. За десять дней командировки я успела многое: отправила сотни запросов и получила десятки ответов, изучила законодательную базу и проанализировала уйму информации. Пытаюсь все это систематизировать и изложить понятным языком.
Законодательство — тот еще лабиринт. Одни законы противоречат другим, часть из них устарели, а в некоторых столько дыр, что сквозь них могла бы проскользнуть целая рыболовная флотилия. Иногда от сложных формулировок у меня кипит мозг, но я не сдаюсь.
На этой неделе у меня было несколько встреч с представителями экологических организаций, на следующей запланирован визит в министерство. Еще я планирую посетить столичный океонариум, где в прошлом месяце произошло уникальное событие: родился малыш косатки. Это огромная редкость, потому что косатки плохо переносят неволю, и беременность в таких условиях — чудо. Мне не терпится увидеть малыша и его маму, и я уговорила администрацию показать, в каких условиях они содержатся.
Я довольна собой, и Майк меня хвалит — не только как бойфренд, но и как мой непосредственный руководитель. Идея поездки изначально принадлежала ему. В фонде он возглавляет отдел расследований случаев незаконной ловли морских млекопитающих. Есть информация, что несмотря на запрет, в российских водах продолжается китовая охота. Я здесь, чтобы узнать правду, но пока достоверных подтверждений не нашла.
Допечатав выводы, закрываю ноутбук и подхожу к высокому окну. Уже стемнело, а я и не заметила. В свете фонарей кружатся крупные снежные хлопья. Красиво, словно в сказке, но эта сказка мне успела надоесть. Хочу обратно в лето.
Возле окна стоит стойка с орхидеями. Оля, как и я, обожает эти цветы и привозит из каждой поездки на Бали новые сорта и виды. Тропическим красавицам трудно выживать в этой серости и в пересушенном отоплением воздухе, поэтому каждый день я заботливо опрыскиваю их листочки теплой водой и шепчу им комплименты. Пытаюсь вдохнуть в них силу, а заодно развлекаю себя. Заметив, что у темно-бордовой орхидеи появилась новая стрелка с бутонами, делаю фото и, добавив смайлик, отправляю Оле.
Нотариальная контора расположена в старинном особняке в самом центре города. Высокие потолки, массивные дубовые двери, кожаные кресла… Обстановка с претензией на шик, холодная и неприветливая.
Костя сегодня такой же — отстраненный и чужой. Даже в щечку не чмокнул при встрече, хотя я потянулась.
По дороге мы толком не пообщались. Он все время говорил по громкой связи с поставщиками, успевая в паузах материть дорожные службы за плохо почищенные улицы, и бурчать, как его достали «конченые водилы на говнинах». Я старалась не отсвечивать. Сидела и помалкивала, хотя вопросов на языке крутилось немало — до сих пор не знаю, кому продаю квартиру.
В приемной так тихо, что слышно, как тикают настенные часы. Сидя в огромном кресле, я боюсь пошевелиться, потому что трение моей юбки о кожаное сиденье звучит неприлично.
В полном соответствии со своей фамилией Костя по-барски восседает в кресле напротив, увлеченно листая в телефоне фотки машин. Из посетителей в приемной только мы.
Симпатичная секретарша любезно предлагала нам кофе, но мы в один голос отказались, причем Баринов — не отрываясь от телефона. Я не сразу поняла, что не так, но теперь вижу — он намерено избегает ее взгляда. А она пытается привлечь внимание: то кашлянет, то вздохнет демонстративно, то прядь волос за ухо заправит. Как я поняла, Костя здесь частый гость. Они хорошо знакомы, и, похоже, у них что-то было. Баринов ее морозит.
Спустя несколько минут она приглашает нас пройти в кабинет.
— Где же покупатель? Опаздывает? — обращаюсь к Косте.
— Входи давай, — бурчит он, подталкивая меня и закрывая за нами дверь.
Кабинет нотариуса просторный и светлый, с большим Т-образным столом по центру, на котором царит идеальный порядок. Папки сложены в аккуратные стопки, каждая вещь на своем месте, а поверхность сияет, словно ее только что протерли — ни соринки, ни пылинки. На широком подоконнике стоит высокая хрустальная ваза с живыми розами — такими свежими, словно их только что срезали, — а в воздухе витает тонкий аромат дорогих духов. Все выглядит так, будто этот кабинет существует не для работы, а для того, чтобы производить впечатление.
Нотариус — женщина «без возраста», ухоженная до кончиков ногтей, с идеальной укладкой и явно подколотыми губами. Такая же безупречная как ее рабочее место. К Косте она обращается на «ты», и я замечаю в ее глазах лукавый блеск.
Ого... Неужто и с ней тоже? В голове тут же выстраивается картина: он пришел сюда по делу, скорее всего, вечером. Они разговорились, пошутили и решили поужинать вместе. Закончили в баре с коктейлями. А потом у него в машине… Хотя нет, такие, как она, себя уважают — только в элитном отеле.
Неужели Баринов и правда настолько кобелина? Кажется, вокруг него нет ни одной женщины, с которой он не спал.
Так, стоп! Меня вся эта грязь не касается. И я не ревную, нет!
— Предлагаю вам ознакомиться с текстом договора, — с улыбкой обращается нотариус, протягивая нам два экземпляра. — Пожалуйста, внимательно прочитайте и сверьте ваши данные. Если все верно и вы согласны с условиями, то перейдем к подписанию. Ваши подписи будут означать ваше согласие со всеми пунктами договора.
Костя берет бумаги и начинает читать. Я ничего не понимаю, но тоже беру копию и бегло просматриваю текст. На третьей строчке взгляд спотыкается.
«Гражданин Баринов Константин Юрьевич, именуемый в дальнейшем Покупатель…»
Чего? В смысле «покупатель»?
— Ты покупаешь мою квартиру? — спрашиваю, не успев осмыслить.
Костя поднимает взгляд — спокойный, почти равнодушный.
— Да. Тебя это смущает?
— Не то слово! — выпаливаю ошарашенно. — Зачем?
— Считаю это выгодным вложением. Сделаю ремонт и перепродам дороже.
— Почему я узнаю об этом только сейчас?
— Потому что.
И он возвращается к чтению документа.
— Это не ответ, Баринов! — начинаю заводиться и бью гипсом по столу. — Что ты затеял? Говори! У тебя какой-то коварный план?
— Успокойся, Маша, — рыкает он. — Я просто вкладываю деньги. Появились лишние…
— Да что ты! Прям лишние? — перебиваю с саркастическим смехом.
Глядя на это, тетенька-нотариус складывает свои гиалуроновые губы буквой «О» и удивленно моргает.
Костя громко и раздраженно выдыхает:
— Что ты тут устраиваешь?
— А ты? Притащил меня в этот храм своих почитательниц, ничего не объяснив, — шиплю шепотом, но слышно всем.
Мы перегибаемся через стол и скрещиваем взгляды, словно шпаги перед боем.
— Продаешь квартиру или нет?
— Продаю, но не тебе.
— Почему? Я согласен с ценой и условиями. В чем дело, Маша?
— Это слишком неожиданно. Мне надо подумать.
— О чем? Какого хрена ты опять все усложняешь? Может, хватит уже нервы мне трепать? Подписываем договор, или я умываю руки, и дальше ты сама занимаешься продажей. У меня мало времени. Решай. Тебе деньги нужны? Тогда не выеживайся, бери ручку и ставь подпись!
Ну и тон. По спине холодок пробегает. Хочется встать и выйти, но тяжелый взгляд буквально пригвождает меня к стулу.
И тут до меня доходит, почему он так настаивает. Он не просто покупает квартиру, а откупается. Задолбался чувствовать себя виноватым за то, что произошло на острове, и решил перекрыть нашу ссору благородным поступком.
Я могу упереться и пойти на принцип, но что и кому докажу? Хочет помочь — пусть помогает, я все равно останусь в выигрыше. Без всяких рисков получу сумму, на которую даже не рассчитывала. Ведь любой другой покупатель непременно стал бы торговаться, а этот готов любые деньги отдать. Которые мне и правда нужны.
— Ладно, раз тебе так надо — покупай, спекулянт! — сдаюсь, но преподношу так, словно делаю ему одолжение.
Еще раз проверив паспортные данные, возвращаю бумаги и киваю совершенно сбитой с толку нотариусу, что все в порядке и можно подписывать.
Часть суммы Костя переводит мне прямо в кабинете, наличные обещает передать позже. У меня нет оснований не доверять ему в том, что касается денег. Он подписывает договор широким красивым росчерком, я ставлю сломанной рукой корявую закорючку, и мы покидаем контору.
— Именно «Амаретто»! Никакой бренди и коньяк не дает такого тонкого аромата, а в нем вся суть. Изюминка тирамису, понимаешь? — горячо объясняю я, размахивая здоровой рукой.
Костя паркует джип во дворе дома, ловко выкручивая руль влево и сразу же вправо.
— Угу, понимаю, — кивает, поджав губы, чтобы не улыбнуться.
Весь вечер Федерико учил меня готовить домашнюю пасту и настоящий тирамису, а заодно угощал своими любимыми винами и лимончелло собственного приготовления. Было очень познавательно и весело, но, похоже, я слегка перебрала — говорливость повышенная, язык маленько заплетается.
— И есть очень секретный секрет, — понижаю голос. — Добавить в крем немного сгущенки. Для усиления вкуса и правильной контистен… консинтен… Тьфу ты! Кон-сис-тен-ции, — выговариваю по слогам. — Только тсс… — прижимаю палец к губам и немного наклоняюсь. — Чтобы никому.
— Понял, — снова кивает Баринов и глушит мотор.
Мы встречаемся взглядами, и я вижу, как задорно в его глазах пляшут смешинки и как дергаются вверх уголки губ.
— Но самое главное, — выставляю палец вверх, — все индерги… ингерди…
— Ингредиенты? — помогает он, еле сдерживая смех.
— Да, они! Все-все должны быть свеже-жай-шими! — продолжаю позорно заговариваться, но вид при этом имею гордый.
Я воодушевлена новыми кулинарными открытиями и не могу перестать о них говорить. Баринова это забавляет.
— Это крайне важно, Машуль, — наиграно хмурится он. — Свежесть продуктов всегда на первом месте.
— Именно. А! Еще! — вспоминаю. — Какао надо сыпать через систчечко.
— Через что-о?! — Костя больше не может сдерживаться.
— Ну, через... си-те-чко! — помогаю себе, дирижируя гипсом. — Чтобы без комочков, ясно?
— Яснее быть не может! — смеется. — Шикарный мастер-класс по тирамису, Маш. Сердечно благодарю!
— К вашим услугам! — театрально кланяюсь, прижав гипс к груди. — Я подумываю стать кондитером.
Продолжая смеяться, Баринов отстегивает мой ремень:
— Сиди на месте, гуру тирамису. Помогу тебе выбраться.
Он выходит из машины, обходит ее и открывает дверцу с моей стороны. Я промахиваюсь ногой мимо подножки и буквально вываливаюсь из салона, а Костя ловит. Он будто знал, что так будет.
— Ой, чуть не упала, — хватаюсь за его плечо. — Спасибо.
— Не за что, — усмехается он, прижимая меня к себе чуть крепче, чем нужно. — Увлеклась вином, да?
— Нет, я же только дегус-цировала. Федерико сказал — для вдохновения надо.
— Вижу, вдохновилась ты знатно.
Костя улыбается и ведет медленным взглядом по моему лицу. Я снова залипаю на его длинных ресницах и думаю о том, о чем не должна. Тряхнув головой, гоню наваждение и, резко отстранившись, глубоко вдыхаю. Холодный воздух обжигает легкие, освежает и немного отрезвляет. К подъезду я иду вполне уверенным шагом, но Костя все равно поддерживает под локоть.
— Ты знаешь, готовить тирамису намного интереснее, чем копаться в отчетах по незаконному вылову, — признаюсь, на удивление четко выговоривая все слова.
— Неужели? — усмехается Баринов, открывая дверь и пропуская меня вперед. — А я думал, ты любишь свою работу.
— Я люблю море и его обитателей. Мне очень нравится фотографировать их. И людей тоже, а еще еду... Но Макс всегда говорил, что фотограф — это не профессия. И я стала экологом, — рассказываю, входя в открытый лифт. — В экспедиции мне понравилось, но все эти инструкции и законы… Ску-ко-та!
Я делаю неудачный взмах сломанной рукой и громко ударяю гипсом по порученю. Ойкаю от неожиданности, но Костя решает, что от боли. Как всегда, решительно притягивает и заключает в теплые объятия.
— Мах, ну как ты так? Иди пожалею, — гладит по голове.
Уткнувшись лицом в твердое плечо, я чувствую легкий аромат его парфюма и крепко зажмуриваюсь от нахлынувших чувств. Меня невыносимо тянет к Косте.
Двери закрываются, лифт начинает движение.
— Ты хороший, Коть, — шепчу я, сжимая кашемировую ткань пальто. — Все так же возишься со мной, помогаешь, а я неблагодарная и во всем виню тебя одного, хотя сама не меньше виновата.
Костя сжимает меня крепче, и я чувствую, как мощно стучит его сердце, а мое вторит ему таким же неистовым ритмом. Мы молчим. Его дыхание касается моих волос, а тепло проникает под кожу и растекается по телу.
Четыре секунды — три этажа. Лифт останавливается, двери неслышно разъезжаются. Мне пора выходить, но я продолжаю стоять.
— Ты хочешь продолжить этот разговор?
Не поднимая головы, киваю. Двери снова закрываются, мы поднимаемся на этаж выше. В груди горячо, в висках пульсирует.
Ох. Что же я делаю? Лимончелло точно был лишним.
Всем хороша Костина квартира, вот только прихожая тесная. По моим субъективным ощущениям — такая же, как лифт, хотя она наверняка больше. Просто Баринова слишком много. Он помогает мне снять пальто, вешает его на плечики в шкаф и раздевается сам, то и дело поглядывая на меня. Молчит, и я молчу, а воздух вокруг нас потрескивает.
Что я здесь делаю? Сама себе удивляюсь, но разуваюсь. Я уже неплохо приловчилась делать это одной рукой и быстро стягиваю один сапог, но со вторым выходит заминка.
— Так, малая, давай лучше я, — предлагает Костя, глядя на мои старания.
Он приседает и приподнимает мою ногу. Я тут же теряю равновесие, но Баринов перехватывает меня за щиколотку и удерживает, после чего проводит рукой вверх, как бы поглаживая. Казалось бы, ничего такого, но от его руки по телу несется ток.
— Спасибо, я бы справилась. И я — не малая, — бубню, глядя в потолок. — Сколько можно дразнить?
— И в мыслях не было, — отвечает Костя, поднимаясь. — Это я себе напомнил, что ты та самая Маха-милаха, которую я учил завязывать шнурки и катал на плечах, играя в дельфина.
— Про горшок забыл сказать, —цокаю. — Зачем постоянно это вспоминать, Коть?
— Чтобы не думать о том, как трахал тебя в душе.
Его голос звучит слишком резко, взгляд буквально прожигает. Я вздрагиваю и отшатываюсь. Хочется сбежать — как минимум, на этаж ниже, а лучше сразу улететь в Сидней, — но я сама напросилась в гости, а он ничего ужасного не сделал. Подумаешь, сказал пошлость.
Разворачиваюсь и на ватных ногах иду к дивану. Сердце бешено колотится, картинка перед глазами плывет. И дело не в алкоголе, а в том, что я слишком хорошо помню, как он трахал меня в душе: каждое движение, каждый взгляд, каждый стон… Все это в одну секунду вывалилось на меня и выбило почву из-под ног — внутри все вспыхнуло и по-женски затрепетало.
Присев на край дивана, я до боли сжимаю колени и яростно тру виски:
— Вот это я налимончелилась, — думаю и вслух произношу.
Костя с кухни усмехается, а спустя минуту подходит и протягивает мне высокий стакан с водой и несколькими кубиками льда:
— Держи вот, выпей. Алкоголь не предлагаю, тебе уже достаточно.
Он садится рядом. В руках у него бокал, и в нем, судя по цвету, коньяк.
Я жадно пью холодную воду, надеясь, что она поможет загасить внезапный внутренний пожар. Костя делает всего несколько глотков, откидывается на спинку дивана и расстегивает верхние пуговицы рубашки. Сегодня на нем темно-синяя, и она идёт ему ничуть не меньше, чем белая. Я им невольно любуюсь: крупные руки с дорогими часами на запястье, обтянутые тонкой тканью рельефные плечи, идеальная стрижка и аккуратная щетина, четкая линия губ...
Баринов — бесспорно красивый мужик. И друг, надо признать, отличный. Но в другом качестве — спаси и сохрани! Даже думать не стоит.
Мой Майкл тоже очень симпатичный, просто типаж другой. Нет этого лоска и зашкаливающей самоуверенности. Он немного неряшливый хипстер, одержимый ловлей браконьеров и борьбой за справедливость. Зато вокруг него не вьются толпами девицы, и он не знал меня со времен памперсов и горшка. Для него я взрослая и самодостаточная, самая красивая, всегда желанная и единственная.
Баринов ловит мой взгляд и выгибает бровь:
— Что такое? Почему так смотришь?
— Ничего, просто задумалась, — встряхиваю головой.
Прокрутив в руках бокал, он делает несколько больших глотков и прищуривается:
— Давай начистоту, Мах. Ты здесь зачем? Что хочешь?
Поставив недопитый стакан на пол, я сажусь ровнее и говорю, глядя прямо перед собой:
— Я хочу сказать, что была неправа, когда в прошлый раз наговорила тебе гадостей. Извини, я погорячилась.
Перевожу взгляд на Костю и краснею. Как школьница, ей богу! Хорошо, что у него в этот момент звонит телефон, это отвлекает.
— Принято, проехали, — кивает он, отбивая звонок. — Что дальше?
Сделав еще несколько глотков, меняет позу и как бы невзначай придвигается ближе. Цепко смотрит в глаза.
— Дальше… ну-у… дальше, — мямлю, не зная, что еще сказать. — А! Спасибо тебе, что квартиру купил! — нахожусь.
— Это ты уже говорила. Раз пятнадцать за вечер. Повторяю: не-за-что, — по слогам, как глупенькой. — Дальше, Машик.
Он давит взглядом, и это мне совсем не помогает. Как и его близость, которая будоражит.
— Ну… я просто подумала. Как-то все это… не очень хорошо. Нам надо попробовать еще раз… хотя бы попытаться…
— Пробовать что?
Да блин! Что ж он так наседает? Придвинулся совсем близко и так офигительно пахнет, что у меня мозг плавится. Мычу невразумительно. Так. Надо собраться! Вдох-выдох.
— Коть, я думаю, нам стоит открыто обсудить то, что произошло на острове, и поставить точку в той истории.
Договариваю и испуганно округляю глаза. Потому что не планировала такое говорить. У меня сейчас неподходящая кондиция для того, чтобы выяснять отношения. Я вообще не знаю, зачем к нему поднялась. Это было временное помутнение рассудка.
У Кости снова звонит телефон. Кто ж ему наяривает? Марьяна?
— Смотрю, лимончелло на тебя хорошо действует, — улыбается, сбросив вызов. — Окей, давай обсудим. Дай мне минуту.
Он допивает коньяк и встает, чтобы налить еще и ответить настырному абоненту.
Баринов суетится в кухне, разговаривая по телефону — обсуждает новость об открытии загородного конного клуба с элитным рестораном, шутит про фуа-гра с ароматом конюшни и низко смеется. С кем говорит — непонятно. Ему постоянно звонят какие-то знакомые. Близко он дружил только с моим братом, но приятелей у него всегда было хоть отбавляй. А приятельниц — еще больше.
Ловлю себя на том, что снова не могу отвести от него взгляд и испытываю чувство, похожее на ревность. Но не к кому-то конкретному, а к его яркой и насыщенной жизни, в которой рядом с ним нет меня.
Да что за бред у меня в голове? Стоит оказаться рядом с этим человеком — всякая чушь лезет.
Открываю переписку с Майклом и лайкаю его дежурное «спокойной ночи». Это абсурд, но каждый вечер он присылает это сообщение, когда сам ложится спать, а мне до сна еще минимум восемь часов. Засыпая, я получаю от него «доброе утро». Так и живем — каждый в своем ритме.
— Маш, тебе еще воды? — спрашивает Костя, закончив разговор.
Хорошо, что его отвлекли, а то между нами как-то подозрительно искрило.
— Если можно, — отзываюсь, просматривая чат экспедиционной группы.
В переписке коллег оживление, и причина — мои фотографии, опубликованные в самом крупном мировом экологическом паблике.
В груди екает, в голове мгновенно проясняется. Я перехожу по ссылке, дрожащими от волнения пальцами прокручиваю знакомые кадры. Под ними — тысячи комментариев. Задержав дыхание, читаю, и кожа покрывается мурашками. Меня хвалят, называют профессионалом, открыто восхищаются моим талантом.
Удивление, радость, гордость... Эмоции накатывают одна за другой, наполняя меня восторгом. Улыбаюсь и пролистываю ниже, ставлю лайки каждому отзыву.
— Что это ты такая довольная? С кем переписываешься? — спрашивает подошедший Костя.
Я вскакиваю. Показываю ему экран телефона и начинаю эмоционально объяснять, что наш руководитель группы отправил мои фотографии, и их неожиданно опубликовали с очень лестной рецензией. Рассказываю, что именитые фотографы годами ждут очереди на публикацию в этом паблике, а мою подборку взяли сразу и оценили так высоко. Это просто невероятно!
Тараторю без остановки, не замечая, как Костя с подозрением косится на меня. И вдруг понимаю — говорю на английском.
— Ой, прости, не переключилась, — улыбаюсь виновато.
— Общий смысл я понял, — смеется он. — Очень рад за тебя, Маха! Ты молодец, многого добьешься. Я тобой горжусь!
Его слова звучат так искренне, так тепло, что меня распирает от счастья — аж дышать не могу. Порывисто обнимаю его, совершенно забыв о гипсе, из-за которого объятия получаются неловкими.
— Спасибо! — шепчу с чувством.
— Теперь-то за что? — снова смеется он, обнимая меня.
— За то, что веришь в меня. За то, что рядом. За то, что терпишь мои закидоны и дурацкие шуточки в свой адрес...
Костя на мгновение сжимает меня чуть крепче, потом берет за плечи и вдруг целует... в нос! Чмокает запросто, по-свойски, но это так неожиданно, что я округляю глаза и ошарашенно хлопаю ресницами. А он, нисколько не смутившись, заваливается на диван и рассматривает фотки в моем телефоне.
— Как ты это сделала? — показывает на снимок, где из воды торчат три мордочки морских котиков. — Это серьезное приближение или они сами подплыли к лодке?
— Это была не лодка, — улыбаюсь, придвигаясь поближе.
Рассказываю, как почти три часа неподвижно лежала на сапе, чтобы сделать этот кадр с морскими усатыми. Один из котиков вынырнул буквально в полуметре от меня, и фото получилось потрясающее.
Потягивая коньяк, Костя слушает и качает головой.
— Ох и отчаянная ты, Машка! Я еще на Бали это понял, и ты не перестаешь удивлять.
Мы мельком переглядываемся. Вычеркнуть из жизни ту сумасшедшую неделю на острове невозможно. Почти в каждом разговоре что-то да всплывет.
— На самом деле я ужасная трусиха, Коть, — признаюсь шепотом. — Но временами в меня как будто бес вселяется, и я творю дичь.
— Самокритично, — усмехается. — Но знаешь, мне твоя дичь заходит. Весело с тобой Маха-милаха!
Он вроде как шутку поддерживает, но в глубине его глаз я вижу что-то, что боюсь неправильно понять.
— Для того и существуют друзья, чтобы было с кем повеселиться, — лепечу смущенно.
— И при случае и сексом по дружбе заняться. Или теперь ты так не думаешь?
Он возвращает разговор в ту точку, с которой мы начали. Щурится хитро и давит своей энергетикой, но я не тушуюсь. Сама же предложила поговорить. Выпрямившись и расправив плечи, глубоко вдыхаю и отвечаю с достоинством:
— Я думаю, что тогда на Бали мы совершили ошибку, которая обошлась нам слишком дорого. Я тебя возненавидела и видеть больше не хотела. Никогда.
— И до сих пор ненавидишь?
— Нет. Но я так и не поняла, как ты мог со мной так поступить.
Костя медленно придвигается и кладет руку мне на колено. В этом прикосновении чувствуется твердость и уверенность, а в его глазах я вижу смесь упрямства и решимости.
— Маша, послушай. Я терпеть не могу оправдываться, но тогда на острове реально случился форс-мажор. Если бы я не улетел, то до сих пор бы грелся на балийском солнышке. Только не на вилле, а в тюремном дворике. У меня не было вариантов...
— Кроме как сбежать с Линой, ничего не объяснив? — перебиваю.
— Я не мог связаться с тобой, ты это знаешь. Возвращаться на виллу было опасно. Я позвонил как только смог, но ты не захотела со мной говорить, — напоминает он, и голос звучит строго. — С Линой у меня больше ничего не было. Из Дубая я улетел в тот же вечер, она осталась там с Радунковым.
— Это мне неинтересно.
Я отворачиваюсь. Он сжимает мое колено и продолжает чуть мягче:
— Маш, я той ночью тоже чуть с ума не сошел. Ты все время стояла у меня перед глазами. Я так боялся тебя обидеть, так не хотел причинить боль... Но в итоге все равно сделал это. Прости. Ты очень много для меня значишь...
Знакомиться с Марьяной я больше не хочу. Категорически.
Вчера Оля прислала мне ссылку на профиль этой актрисы в соцсетях. Она действительно внешне напоминает меня, хотя правильнее будет сказать, что это я похожа на нее. Потому что Марьяна во всем меня превосходит. Я словно увидела собственную улучшенную версию, и это оказалось неприятно. Полночи не спала и сегодня продолжаю над собой издеваться, изучая ее страницу.
У нее сотни профессиональных фоток и стильных видео. Я пересмотрела все. Да, есть фотошоп. Да, она грешит фильтрами. Но все равно она красивая. Очень. Губки бантиком, скулы высокие, носик точеный... Как с картинки. Зараза! Никакой асимметрии в лице, а у меня верхняя губа заметно меньше нижней, и уши торчат, если волосы собрать. К слову, волосы у нее длиннее и гуще моих, и талия кажется тоньше, потому что грудь третьего размера, и задница аппетитная — все, как любит Баринов. И это резануло особенно больно.
И где он нашел эту звезду? В миру она даже не Марьяна, а целая Марианна. Тогда как я просто Мария. Пипец. Чувствую себя каким-то недочеловеком. И ревную. Адски. Это так глупо, что даже не смешно. Но я ничего не могу с собой поделать.
Захлопнув ноут, даю себе слово больше ничего об этой идеальной диве не читать, фотки ее не смотреть и вообще не думать о ней и Баринове. А то так и до депрессии недалеко.
Судя по многочисленным сториз, Марьяна сейчас в Питере на съемках. Страницу она ведет активно, охотно делится не только рабочими, но и личными моментами. Перед Новым годом, например, выложила атмосферное черно-белое фото и написала пост о токсичных отношениях. Как нельзя оставаться с человеком, если чувствуешь себя недолюбленной и несчастной с ним. Какой бы сильной ни была твоя любовь, нужно найти в себе силы и уйти. Я этот ее пост раз двадцать перечитала. Не сомневаюсь, что он о расставании с Костей. Но две недели назад я видела их вместе у подъезда. Наверное, помирились, но об этом она не распространялась — как говорится, счастье любит тишину.
А я не суеверная и несколько дней назад выложила совместную фотку с Майклом. Баринов ее лайкнул. Все-таки не зря мы с ним поговорили. Он извинился, я простила — больше никаких обид. Вот только дружить как раньше не получается. Видеть в нем лишь друга я не могу, поэтому морожусь, подолгу не отвечая на его сообщения.
На этой неделе мы не виделись. Вернее, Костя не видел меня. А я ежедневно наблюдаю за ним из окна. Он возвращается домой около девяти вечера уставший и понурый. Каждый раз прежде чем войти в подъезд, бросает взгляд на мои окна. Я тут же прячусь, как делала подростком, когда мы жили в одном дворе. Только тогда плейбой Баринов на мои окна не глазел. И на мою грудь не дрочил. И уже тем более не вспоминал, как трахал меня в душе.
Вот зачем он это ляпнул? Теперь я тоже постоянно вспоминаю. Как голодно он целовал и шептал пошлости, как откровенно ласкал и уверенно брал меня. От переизбытка чувств я отключилась, но запомнила все в мелких подробностях: ощущения, запахи, звуки, даже узор на плитке...
Секс в Майклом не такой безбашенный и не такой частый, как мне бы хотелось. Иногда я сама себя ласкаю, вспоминая фрагменты из душа. Знаю, что это плохо, даже мерзко, но только так я получаю разрядку — быстро и ярко. Достаточно вспомнить порочный взгляд Баринова, чтобы кровь в венах вскипела. Вот и сейчас подумала о нем — в жар бросило и низ живота свело спазмом.
Желание острое, навязчивое. Знаю по себе — просто так не отпустит. Мелькает мысль позвонить Майклу и предложить пошалить по вебке. На секунду представляю, как смотрю ему в глаза через экран, медленно раздеваяясь... Мы еще не занимались таким, я бы попробовала. Но все же — нет, воздержусь. Майкл не сноб, но и не такой развращенный, как Костик. Может не понять.
И, откровенно говоря, сейчас мне хочется не разговоров, а реальных прикосновений. Требовательных, даже грубых. Как было в том чертовом душе... Я хочу почувствовать сильные и настойчивые руки на своем теле и твердый пульсирующий член внутри, хочу жестко и на грани сумасшествия.
Я хочу Баринова! Конкретно его.
О. Боже. Мой.
Нет, нет и еще раз нет!
Это у меня овуляция и оргазма давно не было, вот и кроет. Но я знаю, как себе помочь. Устроившись на диване, стыдливо прикрываюсь пледом и захожу в закрытый канал с контентом для взрослых. Жму на первый попавшийся ролик, но он не успевает загрузиться, потому что телефон вибрирует напоминанием, что через час у меня запись на контрольный рентген.
Вот я балда! Совсем забыла!
Пропустить визит нельзя. Подорвавшись, начинаю резво собираться. Надеваю первый попавшийся свитер, джинсы... Руки дрожат, между ног сладко тянет. Что это на меня вдруг нашло? Какой-то приступ бешенного эротизма посреди дня.
Щедро смазав губы гигиенической помадой, набрасываю на плечи пальто и выбегаю из квартиры. Опаздываю, а лифт, как назло, проезжает мимо. Решаю не ждать — сбегаю по лестнице.
— Привет, соседка! Куда торопишься? — слышу голос из своих непристойных фантазий.
— Привет-привет! — отзываюсь, обернувшись мельком. — В поликлинику.
Запахиваю пальто и широким шагом иду дальше.
— Мах, ты куда втопила? — снова слышу позади.
— К метро, Коть. Я капец как опаздываю, — больше не оборачиваюсь.
Джип догоняет меня сразу за воротами.
— Садись давай, отвезу.
Я не горю желанием с ним общаться, потому что все еще горю другим желанием, которое смущает и выбивает почву из-под ног. Но пешком и на метро к назначенному времени точно не успеваю.
— Спасибо! Запись через полчаса, я заработалась и забыла, — тараторю, запрыгивая в вкусно пахнущий теплый салон.
— Пристегнись.
— Да помню я, помню, — улыбаюсь широко.
Костя как-то подвисает, глядя на меня, глаза у него расширяются.
— Что у тебя с губами?
— Обветрились, — поясняю, густо краснея, потому что пялится он откровенно.
— Ты всегда в таком виде на метро ездишь или только сегодня? Ищешь приключение на свою куцую жопку?
По пятничным столичным пробкам к первому бариновскому ресторану мы добираемся к вечеру. По итогу этого дня у меня две новости. Первая хорошая: моя кость почти срослась, через десять дней мне снимут гипс. Вторая — хуже некуда: Костя Баринов по-прежнему мой краш.
— У нас полная посадка, на кухне аврал, но в зале порядок. Справляемся! — отчитывается ему администратор Мила, семеня рядом по узкому коридору.
Я иду следом и разглядываю ресторанное закулисье. Прямо по курсу вижу кухню. Откуда доносится шум гремящей посуды, приглушенная ругань и аппетитные запахи, и мне очень хочется заглянуть туда и познакомиться с именитым шефом, о котором наслышана. Но мы останавливаемся раньше.
Костя достает ключи и открывает дверь своего кабинета.
— Хорошо, Мил, работайте, — кивает сухо. — Я заехал ненадолго — нужно распечатать несколько документов. Принеси нам с Машей два американо.
Глянув на меня, улыбается и подмигивает. По дороге я обмолвилась, что выпила бы кофе, а Костя внимательный и запомнил.
— А можно мне еще тортик с собой?— мило хлопаю ресницами.
— И сделай нам ассорти десертов в подарочной коробке, — обращается он к Миле.
Девица поджимает губы и бросает на меня короткий, но полный пренебрежения взгляд.
— Конечно, Костя, сделаю и принесу, — лебезит, протискиваясь в кабинет. — Я с тобой еще поговорить хотела по личному вопросу...
— Если это не сверхсрочно, то завтра, — обрубает он, приобняв меня за плечи. — Для всех меня здесь нет. Все, иди.
Закусив губу, она резко разворачивается и вылетает пулей.
Как интересно. Он сказал, что между ними ничего нет, но она явно ревнует, и эта мысль вызывает у меня почти восторг. Когда я сама ревную Костика — это невыносимо, когда его ревнуют ко мне другие — забавно. Мне льстит.
Дверь за нахалкой Милой закрывается, я с интересом осматриваюсь.
Кабинет ресторатора Баринова небольшой и довольно скромный: офисный стол, два стула и светлый кожаный диванчик. На стенах — несколько картин, на полках расставлены личные вещи. Среди них я замечаю фотографию в золотистой рамке — мы с Котей и Максом в наше последнее крымское лето. На снимке я еще совсем подросток: в купальнике, угловатая и перепуганная из-за руки Костика, лежащей на моем голом животе. Помню, от волнения у меня тогда едва не остановилось сердце.
— Ой, Коть, это же мы на твоем пляже! — пищу, приподнимаясь на носочки, чтобы рассмотреть получше.
— Люблю эту фотку. Классное было лето, жаркое, — отзывается он, включая ноутбук. — Ты присаживайся, Мах. Мне нужно полчаса поработать, потом отвезу тебя домой.
— Работай-работай, я пока новости почитаю, — устраиваюсь с телефоном на диване.
Я была уверена, что Костя только подбросит меня до поликлиники, но он решил сопроводить и на мои сумбурные протесты только снисходительно улыбался. Купил в аптеке две медицинские маски: мне — чтобы прикрыть натертые красные губы, себе — за компанию. К врачу зашел со мной и убедился, что с рукой порядок. Удивительный человек. Парадоксальный! Донельзя самовлюбленный и бесячий, но временами такой заботливый и милый, что сбивает с толку.
Мне бы держаться от него подальше, особенно сегодня, но какого-то черта я сижу в его кабинете и наблюдаю, как он, сдвинув брови, разбирает рабочую почту. Взрослый, серьезный, как всегда безупречно одетый и приятно пахнущий.
Дико сексуальный!
Рукава его темной рубашки закатаны до локтей, и руки у него такие… Такие сильные и красивые, что, глядя на них, мне становится трудно дышать. Он стучит пальцами по клавиатуре, а я вспоминаю, как он ими меня ласкал.
Да что ж это такое! Почему я постоянно думаю о сексе?! Надо отвлечься.
Беру телефон, снимаю блокировку и вижу на экране такое, что в ужасе широко распахиваю не только глаза, но и рот… Крупным планом чьи-то губы обхватывают огромный член, лижут его и сосут, щедро смачивая слюной.
Мамадарагая!
Этот тот самый ролик из закрытого канала, который я не успела посмотреть. Он прогрузился и какого-то лешего вздумал самовоспроизвестись.
Несколько секунд я шокировано пялюсь в экран, а по кабинету эхом разносятся пошлые чмокающие звуки. Баринов, естественно, их слышит и поворачивается. Я поднимаю глаза и вижу, как взлетают его брови. В панике отбрасываю телефон, но делаю только хуже. Теперь Костя тоже видит это: член и губы, губы и член…
— Какие интересные у тебя новости. На каком канале смотришь? — приподнимается он, чтобы получше разглядеть картинку.
— Это спам! — вскрикиваю, краснея до корней волос, и дрожащими руками блокирую экран.
— И кто же шлет тебе такие видосики? Михуйло балуется? — ухмыляется Костя, резким движением отодвигая стул. — Тогда стоит досмотреть.
— Мне это неинтересно. И это не Майкл. Он бы никогда так не сделал!
— Он у тебя что, зашоренный?
— Почему сразу зашоренный? Нормальный! — выпаливаю. — Просто не такой озабоченный, как некоторые!
Не сводя с меня взгляда, Костя подходит к дивану.
— Ты с ним кончаешь?
— Что?! — подскакиваю, как ужаленная. — Ты офигел, Баринов?
Я хватаю сумку, он перехватывает мое запястье.
— Успокойся. Ты чего такая заведенная?
— Потому что не нужно задавать мне такие вопросы! — задыхаюсь возмущенно.
— Какие «такие»? — играет бровями. — Взрослые люди этих тем не стыдятся. Мы же друзья, малая. Сядь, выдохни.
Он берет меня за плечи и вынуждает опуститься на свой блядский диван. Интересно, скольких он на нем отымел? До меня только сейчас доходит, какая у этого дивана функция, и сидеть на нем больше не хочется. Я пытаюсь встать, но Костя садится рядом и придавливает меня рукой.
— Что тебе от меня надо? — шиплю, отстраняясь.
— Хочу твои новости досмотреть, — усмехается он, вжав пальцы в мое бедро. — Включай.
— Ты совсем ку-ку? — смотрю исподлобья. — Еще я порно с тобой не смотрела!
— Еще не смотрела. Это надо исправить. Вдвоем такое смотреть интереснее, — лыбится, переворачивая смысл моих слов. — Включай, Машуль. Или ты меня боишься?