Больше не твои. После развода

Глава 1

«— Рамис, я беременна…
— Ты сделаешь аборт, Айлин. И давай без истерик. Мы разводимся», — сказал я ей однажды, выслав копию свидетельства о разводе почтой. С того дня мы больше не встречались.
Пока мне не сообщили, что видели мою бывшую жену с ребенком — аккурат четырех лет.
На стол кладут личное дело.
Я достаю фотографию девочки и чувствую, как разгоняется кровь по венам.
— Копия ваша. Один в один. Зовут Селин.
— Селин… Сколько ей?
— Четыре года, Рамис Аязович. Завтра исполняется. Отмечать будут в кафе «Лама», желаете быть в числе гостей?

Глава 1

Айлин

— Почему у моих друзей есть папа, а у меня нет?

От вопроса дочери в груди болезненно сжимается сердце.

Я спешу опуститься перед ней на колени, чтобы вытереть ее подступающие слезы. Я знала, что рано или поздно наступит то время, когда в ее маленькой головке начнут созревать подобные вопросы, но я точно не думала, что это время наступит так быстро.

Селин было всего четыре. Сегодня исполнилось.

И праздник в честь дня ее рождения, который я создавала для нее с таким трудом, грозил вот-вот превратиться для нее в самое ужасное воспоминание.

— Папа от нас ушел? Он бросил нас? Я виновата? — атакует вопросами дочь.

— Эй, малышка, кто тебе это сказал?

Дочка опускает глаза в пол, не желая со мной секретничать. Оглянувшись на ее приглашенных друзей, которых она выбирала с особой тщательностью, я хмурю брови. Кто же мог сказать ей такое? Точно не Зоя — это была лучшая подружка Селин в садике, и это точно был не Вадим, который на прошлой неделе подарил Селин пышный букет ромашек.

— Не ругайся, мама, но я не буду ябедничать.

Прижав дочь к себе, я приглаживаю ее нарядное платье и целую ее влажные щеки.

— Раз не будешь ябедничать, тогда слушай: папа нас не бросал. Если бы он только видел, какая сильная и красивая дочка у него выросла, он бы тобой очень гордился. Слышишь?

— Но ведь сегодня мой день рождения.

— Да, малышка. Поэтому здесь все твои друзья, тетя Регина и я. Разве тебе не нравится праздник? Скоро будет шоу мыльных пузырей и…

— Но я загадывала, чтобы пришел папа! — проговаривает Селин, нахмурив темные бровки. — Чтобы у меня тоже был папа. Как у всех.

Я сдержанно улыбаюсь и понимаю: дети намного умнее, чем мы себе представляем. Они задают вопросы не из ума, а из сердца, а вопросы из сердца — они всегда правильные, они всегда попадают прямо в цель.

— Просто он не может прийти, Селин.

— Ясно… — вздыхает дочка.

— Эй, помнишь, я рассказывала тебе историю про летчика, который погиб на очень-очень важном и секретном задании? Помнишь?

Селин кивает. Это ее любимая история, а еще это был мой шанс хоть как-то сгладить отсутствие папы в ее жизни.

Папы, который не желал ее появления.

Папы, который отправил меня на аборт.

Отправил не первый раз в жизни…

Сморгнув влагу в глазах, продолжаю:

— Так вот! На самом деле это история твоего папы. Тот летчик — и есть твой папа, Селин.

— Значит, папы больше нет?

Я задерживаю дыхание, а затем произношу с сожалением:

— Он бы тебя очень любил, малышка.

Проглотив ком в горле, я даю себе обещание, что Селин никогда не узнает правду о том, какое чудовище ее отец.

Вот бы еще и мне забыть все то, что он со мной сделал, тогда я бы точно была чуточку счастливее, но это невозможно. Кадры совместной жизни въелись в мою память намертво.

— Все в порядке, Айлин?

На мое плечо опускается ладонь подруги, и я с благодарностью киваю. Регина помогала мне с самого рождения Селин, а когда дочери исполнилось два года, мы с Региной решились открыть свое небольшое дело, а именно — детское кафе, в котором сегодня мы впервые отмечали день рождения Селин. До этого мы не могли позволить себе личные мероприятия: все наши свободные средства уходили на развитие кафе, чтобы остаться на плаву в суровом мире бизнеса.

— В порядке. Мы тут говорили о папе.

— Ого, я тоже хочу послушать историю про летчика! Селин, ты расскажешь мне? — воодушевляется Регина, перед этим мазнув по мне сочувствующим взглядом. Одна Регина знала, через что мне пришлось пройти, чтобы сохранить плод от мужчины, отправившего меня на аборт.

Я поднимаюсь с колен и позволяю дочери рассказать тете Регине историю о своем папе. История, хоть и была ненастоящей, позволила мне бережно и без травм объяснить дочери, почему в ее жизни нет папы.

— Беги, крошка, тебя все зовут! — ласково пожурила Регина, дослушав историю о папе-летчике.

Я смотрю на ведущего и понимаю, что Селин нужно поспешить — на сцене уже начиналось большое шоу мыльных пузырей, и все ждали именно ее.

Когда Селин убегает к друзьям, Регина встает рядом и крепко сжимает мою ладонь.

— Ой, Айлинка, зря ты не подпускаешь к себе Вадима. Глядишь, Селин бы его папкой уже звала и не пришлось бы сейчас выдумывать всю эту историю.

— Мне легче выдумывать, чем лечь в постель без любви. Снова.

— Между прочим, Вадим тебя любит. Он все для тебя делает, зря ты так…

Выразительно посмотрев на подругу, так, что она резко замолкает, я иду вслед за дочерью и громко хлопаю в ладоши, когда дочка оказывается внутри большого переливающегося мыльного пузыря. Она светится от счастья, а затем радостно начинает прыгать внутри него, пока тот не лопается. Затем именинницу сменяет ее подружка Зоя. Сложив руки на груди, я понимаю, что детям очень нравится это шоу.

Идея отпраздновать юбилей Селин в нашем кафе пришла мне за несколько месяцев до мероприятия, поэтому я успела как следует подготовиться. Я нашла для дочери самое лучшее платье, о котором можно было только мечтать, заказала для нее самый вкусный торт с ее любимой вишневой начинкой и продумала мероприятие до мельчайших деталей, лишь бы Селин не чувствовала себя обделенной в сравнении с другими детьми, росшими в полной семье.

Глава 2

— Я на день рождения. К дочери.

Согнувшись пополам, я очень быстро подхватываю Селин на руки и резко разворачиваюсь в сторону черного выхода. Благо, я знала путь к нему как свои пять пальцев, поэтому рванула в ту сторону не глядя.

Но Рамис, конечно же, предугадал и мое бегство…

Он всегда знал меня чересчур хорошо.

У черного выхода нас с Селин встречает амбал и, загородив собой выход, произносит:

— Лучше вам вернуться, Айлин Муратовна. Я вас провожу.

— Не трогайте меня! Убери свои руки от моей дочери! — огрызаюсь и отшатываюсь от рук бритоголового.

— Мама! — хнычет Селин, прижимаясь лицом к моей шее.

Я все еще посматриваю на черный выход, но понимаю, что все мои маневры безрезультатны, когда за нашими спинами возникает несколько неприветливых мужчин и возвращают обратно.

К Рамису.

Мы оказываемся в тупике — окончательно и бесповоротно.

Я прижимаю плачущую дочь к себе и закрываю своей ладонью ее лицо. Не хочу, чтобы Рамис даже смотрел на нее. Не хочу.

Отвернувшись, я пытаюсь успокоить дочь и шепотом обещаю ей и себе, что все будет хорошо, хотя сама дышу как после километровой пробежки. Сильно-сильно. До боли в легких. И Селин прекрасно чувствует мой страх…

— Далеко собралась, Айли-ин? — протягивает почти ласково за моей спиной. — Все выходы заблокированы. Отпусти дочь.

Как?

За что?

После нашего развода я не появлялась в столице. Я спряталась в глубинку и просто хотела жить счастливо.

— Мамочка…

Селин начинает жалобно хныкать, когда я дрожащими руками крепко прижимаю ее к себе.

Она, конечно же, чувствовала мой страх и мою обреченность. Оказавшись в западне, я поворачиваюсь к Рамису и накрываю черноволосую голову дочери рукой — в попытке спрятать и защитить.

И от него, безусловно, не ускользает ни один мой жест.

Склонив голову набок, Рамис стискивает челюсти, и желваки ходят по его скулам.

— Мамочка, я хочу в туалет… — хнычет Селин.

— Т-шш…

Рамис бросает ледяной взгляд на Регину и приказывает ей:

— Отведи девочку в туалет. Немедленно.

— Нет, я сама! — выкрикиваю чересчур громко.

— Ты останешься здесь, чтобы не сбежала, — припечатывает тихо, так, чтобы Селин ничего не услышала. — Вздумаешь поднять шум, гости пострадают. Ты ведь не хочешь испортить праздник дочери, Айлин?

Внутри отчетливо обожгло, и мне хотелось закричать: «Это моя дочь! Не твоя!».

К счастью, гости все еще были увлечены ламой, и в кафе были лишь мы одни. Опустившись на колени, я выпускаю Селин из рук и прикладываю тонну усилий, чтобы не впасть в истерику.

Ведь состояние дочери и без того граничило с истерикой.

— Мамочка, я не пойду без тебя!

— Селин, пожалуйста, сделай как сказали и возвращайся. Я буду ждать тебя здесь. Хорошо?

Шмыгнув носом, Селин громко произносит:

— Эти гости плохие? Они хотят обидеть тебя, да?

— Нет, что ты…

— Ты врешь! — выкрикивает Селин. — Вот если бы папа был рядом, он бы нас защитил!

Я с шумом сглатываю.

Папа рядом, Селин. И нам нужна защита от него.

— Пожалуйста, иди с тетей Региной. Сейчас же.

Когда Регина уводит дочь в туалет, я читаю в глазах подруги неподдельный страх. Да, Регина, это он — причина моих кошмаров и слез.

И он нас нашел.

Боже.

Поднявшись с колен, я осторожно наблюдаю за Рамисом. Наплевав на то, что это детское кафе, Рамис окружил его своими людьми и забаррикадировал чуть ли не каждую щель. Они были почти всюду. Сбежать не получится.

— Поговорим, Айлин?

— Нам не о чем разговаривать.

— Например, о Селин.

— Причем здесь моя дочь и ты?!

Не выдержав, сжимаю кулаки и бросаю гневный взгляд на того, кто раньше считался моим мужем и чуть ли не богом. А я бы и готова была считать его богом, если бы он был чуть-чуть милостивее ко мне…

Но то время прошло.

И той наивной Айлин больше нет. Она умерла в том кабинете, куда Рамис отправил ее. Снова.

— Хватит, Айлин, — произносит Рамис жестко. — Сделаем тест и закроем все вопросы. Но лично я уже во всем убедился.

— А ты убедился после первого аборта или второго?! Чудовище!

— Айлин, я по-хорошему пришел.

Я закрываю лицо руками.

Лишь представив картину, в которой Рамис получает доказательства своего отцовства, я с ужасом качаю головой и начинаю быстро-быстро говорить:

— Это не твоя дочь! Я понимаю, ты мог подумать, что по срокам все совпадает, но это не так. У меня есть доказательства… Я сделала аборт, как и в прошлый раз… Ты сам отводил меня на аборт… Это не твоя дочь…

— Закрой рот, Айлин.

— Я прошу тебя, не порть ей день рождения! — едва не кричу. — Программа закончится через полчаса, пусть дети поедят торт…

Мы не виделись четыре с половиной года. Я в тайне растила нашу дочь, выстраивала свою жизнь с нуля, закончила университет, много работала, чтобы с трудом открыть собственную кофейню и, кажется, только-только становилась по-настоящему счастливой.

А он, кажется, не изменился ни на дюну — все также приходит в мою жизнь, чтобы разрушить ее.

— Хорошо, — соглашается великодушно. — Но учти: если попробуешь сбежать, я заберу у тебя дочь. На правах ее отца.

Подавив болезненную горечь в груди, я думаю только об одном: бежать.

И как можно скорее.

Глава 3

Меня трясет. Очень сильно.

Я обнимаю себя за плечи, но не нахожу опору внутри себя, чтобы за нее зацепиться. Хотя раньше, после долгой и порой изнурительной терапии с психотерапевтом, у меня это получалось.

Все сбито напрочь.

С появлением Рамиса все старания, все труды колоссальной работы над собой — сбиты и раздавлены в ноль.

Все счастье, выстраиваемое годами — рушится буквально на глазах.

— Мама, смотри, какой большой торт! — кричит дочка, счастливо улыбаясь. — Здесь тоже лама, мама!

— Невероятно! — отвечаю Селин. — Это нужно запечатлеть, дорогая.

— За-печат-леть? — выговаривает по слогам.

— Да, сфотографировать, — объясняю на понятном ей языке.

— Да, я хочу сфотографироваться!

— Вот и славно.

Я оглядываюсь в поисках нашего фотографа и замечаю, что Рамис увел своих людей из кафе.. Когда Селин вернулась из туалета, я уже умылась и привела себя в порядок, а он выполнил свою часть уговора, позволив детям насладиться праздником. Ничто не должно было испортить день рождения дочери.

Дав знак фотографу, я подхожу к Селин и поправляю несколько прядей, выбившихся из ее прически, а Селин в это время с восхищением рассматривает свой двухъярусный торт, над которым возвышалась фигура разноцветной ламы из настоящего бельгийского шоколада.

Счастью не было предела: это ее первый большой день рождения.

— Смотри в камеру, малышка, — шепчу ей.

И вместе с Селин бросаю взгляд в объектив фотографа.

Вот только моя улыбка быстро меркнет, когда я встречаюсь с холодным взглядом бывшего мужа. Рамис, конечно же, никуда не ушел, но стоял поодаль и не сводил с Селин своего взгляда. И не только с Селин — меня его темный взгляд тоже царапал, отчего по коже постоянно бегали мурашки.

Выдержав стойкий взгляд Рамиса, я все же перевожу взгляд в камеру и натягиваю улыбку. Пара щелчков, и фото на память сделаны — и со мной, и с друзьями Селин.

Разрезать торт я доверяю профессионалам, а сама отхожу в сторону подальше от дочери. Они с друзьями завороженно смотрят на яркий блестящий торт, особенно, когда его разрезают, и из слоев торта начинает вытекать сладкая вишневая начинка.

Наверное, это очень вкусно, но мне точно и кусок в горло не полезет. Меня вновь начинает знобить. В глазах поминутно то темнеет, то становится очень влажно. Я понимаю, что это последние минуты моего спокойствия — уже завершилась развлекательная программа, дети вот-вот доедят торт и…

И я останусь наедине с Валиевым. Со своим бывшим мужем.

Боже.

Где я повернула не туда?

Я не просила его появляться в нашей жизни. Я не давала о себе знать. Я просто молча воспитывала нашу дочь, а Рамиса видела только в самых страшных снах. Ни за что не поверю, что в нем проснулись отцовские чувства, ведь такие, как он — чувствовать не умели. Совсем ничегошеньки. Даже боль была им незнакома.

…Последними кафе покинула семья Зои Акчуриной, с которой Селин дружила в садике. Пока Зоя и Селин обнимаются, мы перекидываемся с Розой несколькими фразами. С мамой Зои у нас были хорошие отношения, она даже иногда забирала Селин вместе с Зоей к себе домой, пока я работала в кафе допоздна.

— Спасибо, что пришла помочь с детьми, — благодарю Розу.

— Да что ты, праздник получился замечательным!

— Зое все понравилось? — спрашиваю с надеждой.

Ответ Розы я уже не слышу, потому что моя голова забита совсем другим. Где-то рядом находится мой бывший муж, я чувствую, как от его взгляда прожигает лопатки, и это не дает мне покоя.

Когда кафе опустевает, Регина понимающе уводит Селин в нашу детскую комнату. Вместе с ними в качестве надзирателя направляется человек Рамиса, и мне хочется взвыть: неужели у нас нет ни единого шанса на побег?

Пока официанты уходят убирать двор кафе, я отрешенно опускаюсь на первый попавшийся стул и слушаю за спиной неторопливые шаги. Они звучат в такт моему сердцу, которое также спокойно бьется и больше никуда не бежит, как раньше — в мои восемнадцать.

Но стоит Рамису только прикоснуться ко мне, как я тут же подскакиваю со стула и отшатываюсь в противоположную сторону.

Падает стул и переворачивается стол, бьется посуда и вконец разбивается мое доверие к этому человеку.

— Не трогай меня! Не трогай, ладно?! — произношу чуть истерично.

— Успокойся, Айлин.

Рамис.

Мой жестокий муж. Бывший муж. Он срывает все маски и оголяет мой истинный страх к нему.

— Со мной нельзя как раньше, Рамис.

— Я понял.

— Нет-нет, ты ничего не понял! Ты наплевал на нас всех, Рамис. Ты наплевал, а теперь вернулся. Для чего? Скажи мне: для чего?!

— Давай поговорим, Айлин. Сядь.

Оглянувшись за плечо, я ловлю на себе напряженные взгляды нескольких амбалов. Они стоят за дверью, чтобы не пугать мою дочь, но чтобы испугать меня.

Регина выходит на звук, но я убеждаю ее, что все хорошо.

Все хорошо, несмотря на разбитый графин, испорченную дорогую посуду и поломанную ножку стола.

— Сядь, — командует муж. Бывший, конечно же.

Я ставлю стул на место и внутренне сжимаюсь, когда Рамис приближается ко мне чересчур близко, но останавливается возле рухнувшего стола и поднимает его. Он безнадежно сломан, придется вызывать мастера.

— Мои люди починят, — обещает Рамис.

Я молчу, наблюдая за его действиями исподлобья. Поправив свое белоснежное шелковое платье, я свожу колени вместе и выжидательно смотрю на Рамиса.

— Красивое платье. Напоминает твое свадебное.

— Не стоило напоминать, — шепчу тихонько. — Теперь оно будет ассоциироваться у меня с тем днем.

— Ты повзрослела, Айлин. Смотрю, наточила свой и без того острый язык.

— Да. После того, как ты его сточил.

Я незаметно сжимаюсь и сцепляю руки в замок до побелевших костяшек. Если бы я заговорила с ним так в свои восемнадцать, то могла запросто разозлить его и получить легкую оплеуху — совсем безболезненную, но жутко унизительную.

Глава 4

— Ты уверена, что поступаешь правильно?

— Ни в чем я не уверена, Регина.

Регина задает вопрос, который я прокручиваю в своей голове последние несколько часов. На дворе ночь, в ногах чемодан, а в мыслях — полный раздрай.

Куда идти?

Куда ехать?

В кармане запас в размере пяти заработных плат, все остальное, увы, я до копеечки вкладывала в бизнес.

Я без сил опускаюсь в кресло, в одной руке держа детские колготки, а другой — прижимая к себе дочь. Селин капризничает, ведь на дворе ночь, а я продолжаю собирать чемодан и прошу Селин потерпеть до поезда, где она сможет хорошо поспать.

— Он внушает страх. Я слышала, как он предупреждал тебя не делать необдуманных поступков.

— А что делать, Регин? У меня только два выбора — спасать дочь или не спасать.

— Мама, а от кого меня нужно спасать? — тут же интересуется Селин, подняв свой наивный взгляд.

— Эм… Селин, я…

— От злого Деда Мороза! — помогает Регина.

— А что, такие бывают?

— Ой, Селин, какие только не бывают…

Я целую Селин в висок и не придумываю ничего лучше, чем сказать очередную ложь, как с летчиком, ведь рассказать четырехлетнему ребенку правду — было слишком жестоко. Я себе этого не прощу.

Надеюсь, что и Рамис не заставит меня перейти к кардинальным мерам.

— Что ж, тогда давай собираться быстрее, чтобы ничего не забыть, — говорит мне подруга.

Регина помогает мне со сборами, пока я укладываю Селин спать. До отбытия поезда в Новосибирск есть еще три часа. Самолет я себе не позволила — дорого, да и спешить нам с дочерью больше некуда. Жизнь с чистого листа не торопит.

Когда вся наша с Селин жизнь, наконец, была сложена в один большой чемодан, мы с подругой перемещаемся на ночную кухню и решаем выпить чай. Следующий прием пищи будет уже в поезде.

— Регин, ты справишься с нашим кафе?

Я неловко кусаю губы, тереблю в руках наши с Селин документы и стыдливо отвожу от подруги взгляд. Ощущение, что я жутко подвожу ее, не дает мне покоя.

Подруга тут же успокаивает:

— Слушай, да чего здесь уже справляться? Самое сложное мы прошли вдвоем, впереди нас ждала чистая и отнюдь не пыльная работа. И жизнь без хлопот.

— Да… Как мы и мечтали.

— Я буду высылать тебе часть прибыли, Айлин.

— Я выкручусь, начну с нуля, а позже, как только смогу, вернусь уладить вопрос с документами, чтобы ты управляла бизнесом. Ладно?

— Не думай об этом пока, — прерывает Регина. — Сейчас тебе как никогда будут нужны деньги. Жить в Новосибирске дороже, чем здесь, а тебе нужно залечь на дно и ни в коем случае не работать.

— Ты думаешь, он будет искать? — спрашиваю с содроганием. — Он за четыре с половиной года ни разу не поднимал мое дело. Хотя если бы он только раз поинтересовался, как я живу… Он бы уже тогда узнал о дочери… Может, он и не будет нас искать? Может, я и бегу зря?

— Не знаю, Айлин, не знаю…

Я напоследок рассматриваю свою кухню и стараюсь не заплакать. Как только родилась Селин, я поняла, что бегать по съемным квартирам — совсем не вариант, и тогда я взяла эту квартиру в ипотеку. Квартира была недалеко от центра, и здесь было все необходимое: садик, школа, магазины и наш с Региной любимый тренажерный зал. После развода Рамис действительно оставил мне приличные средства для существования, и если сначала я хотела бросить эти деньги ему в лицо, то затем вспомнила, сколько боли он мне причинил и взяла все до копейки.

Я смотрю на часы, допиваю остывший чай и иду будить Селин, а Регину прошу вызвать мне такси и еще не подозреваю о том, что ждет меня дальше.

С Региной мы прощаемся коротко, быстро и без слез — чтобы Селин не почувствовала мою подступающую истерику. Регина была моим единственным близким человеком, которому я могла доверить все: свои тайны, свои кошмары, свою дочь. Мы были знакомы с последних классов, там мы крепко подружились и сблизились, но после школы наши пути разошлись: Регина уехала поступать в университет, а я — вышла замуж за Рамиса. Я тоже хотела учиться, но папа сказал, что семья и брак важнее. И еще болела мама. Отец тогда надавил на самое больное, и я согласилась выйти замуж за Рамиса.

Регина и помогла мне сохранить беременность.

Без нее я бы не смогла договориться с врачами и утаить от Рамиса свою тайну.

Я застегиваю на дочери теплый пуховик и хорошенько укутываю ее лицо шарфом. По радио передавали, что эта ночь, как назло, будет особенно морозной.

Раньше все было хорошо в моей жизни. Все.

И даже Вадим, с которым я не успела проститься.

— Передай Вадиму, что он очень хороший, — прошу подругу. — И расскажи ему про моего бывшего мужа, чтобы он понял причину моего исчезновения.

Селин потирает глаза и сонно прислоняется к стене лифта, прижимая к себе плюшевого медведя, которого Вадим подарил ей на прошлый день рождения. Я же — держусь из последних сил. Как начинать жизнь с нуля, которую упаковала всего в один чемодан? Какой дальнейший план действий?

— Сама передашь, ладно? Вадим вас ждет, — огорошивает подруга.

— Что?! Что ты говоришь?

Выйдя из теплого подъезда, мы оказываемся на заснеженной и мало освещенной улице, но вместо такси я вижу серебристый автомобиль марки Мазда.

Это был Вадим.

Я поворачиваюсь к Регине, но подруга лишь разводит руками:

— Это я позвонила ему, чтобы он отвез вас на вокзал. Ты должна объяснить ему, а не бросать. Он столько для вас сделал…

— Дядя Вадим! Дядя Вадим! — закричала Селин, увидев Вадима.

— Тише, Селин! — прошу ее шепотом. — Все уже спят, дорогая! Ночь на дворе…

Отпустив дочь, я позволяю той плюхнуться в объятия Вадима, который присел на корточки и ждал именно этого. Слава богу, что она не поскользнулась на льду, иначе вместо поезда нас бы ждал травмпункт вместе с Рамисом в комплекте.

Я кусаю губы, наблюдая за дочерью и чувствуя невыносимый ком в горле. Дать бы им еще немного времени, и Селин не нуждалась бы в отце так сильно. Вадим говорил, что готов оформить отцовство и заботиться о Селин как о своей.

Глава 5

— Боже мой, боже мой…

Отпустив Вадима, я закрываю лицо руками. Меня трясет. Сильно.

Мне оставили выбор без выбора, заставляя разрываться между собственной дочерью и тем, кто пострадал без вины.

— Езжай за… дочерью… Айлин…

Услышав голос Вадима, я воодушевляюсь. Он открывает один глаз, и мы встречаемся взглядами.

— Езжай… за Селин…

— Вадим, прости меня, — шепчу ему в лицо. — Прости, прости, прости…

— Все будет… хорошо…

— Прости, Вадим… Я должна ехать…

Рыдания сотрясают мое тело.

Я поднимаюсь с колен и двигаюсь в сторону внедорожника. Дверь открыта, меня ждут. Они знали, что я выберу дочь.

Они знали!

Усадив меня назад, люди Рамиса захлопывают за мной дверь и блокируют замки, словно мне есть куда бежать без дочери. Рядом оказывается чемодан. Тот самый, с нашими вещами, который Вадим укладывал в свой багажник.

Автомобиль плавно трогается, а мое сердце грохочет навылет.

— Куда Рамис увез мою дочь?!

— Я везу вас к ним. Наберитесь терпения, пожалуйста.

— Нужно вызвать человеку скорую… Он при смерти!

— Такого приказа не было, — хладнокровный ответ.

Закрыв лицо ладонями, я тяжело задышала. Горло скручивало спазмами, а грудь горела огнем от страха за дочь.

Что Рамису от нее нужно?

Он не хотел ее тогда, не захочет и сейчас…

Я ждала прибытия. Ждала, что увижу дочь, прижму ее к себе, успокою, но мне не дали даже этого. Остановившись на территории какого-то большого дома, меня завели внутрь и затолкали в одну из комнат. Споткнувшись, я приземляюсь прямо на колени, но тут же срываюсь с места и бросаюсь к двери.

Однако, ее захлопывают прямо перед моим лицом.

Ударив по двери кулаком, кричу:

— Рамис! Рамис! Ненавижу тебя! Чудовище!

Упав на колени, громко рыдаю.

Селин, моя девочка, как она без меня? Она точно плачет, ведь сейчас ночь и ей очень страшно…

Когда рядом раздаются шаги, я вытираю лицо и замираю в ожидании.

Рамис появляется в комнате. Один. В деловом костюме, он как всегда прекрасно выглядел и как всегда — был в чудовищном обличии.

В его руках — наши с Селин документы и билеты на поезд.

На поезд, который уже отходит с перрона вокзала…

— Где моя дочь?!

— Неужели думала увезти ее в Новосибирск? — отвечает вопросом на вопрос.

Поднявшись с пола, я замахиваюсь для пощечины, но он грубо перехватывает ладонь и сжимает ее, дергая меня на себя.

Врезавшись в его грудь, я упираюсь в нее ладошками, но там сталь, сила и могущество. А в моих руках — ничего. Даже паспорта нет. Я молотила его кулаками в грудь, но ему хоть бы что.

— У тебя нет сердца! Нет сердца, Рамис!

— Есть. Вот, послушай.

Схватив меня за руку, Рамис прислоняет ее к своей груди, и я действительно чувствую сердцебиение. Сильное и очень быстрое.

Я отшатываюсь от Рамиса, убирая руку от его груди, словно обожженную.

— Я ненавижу тебя!

— Подумай над своим поведением,. Ты поступила плохо, — просит Рамис, наплевав на мои слова.

— А как поступил со мной ты тогда?!

— Забудь, Айлин. Ты забудешь. Не сейчас, так позже.

— Забуду, когда увижу Селин! Дай мне ее увидеть! Она не может без меня, ей всего четыре…

Опасно склонившись надо мной, Рамис шепчет прямо в ухо:

— Она может без тебя. И сможет всю оставшуюся жизнь, если ты не перестанешь сопротивляться и сбегать с моей дочерью.

Рамис мягко толкает меня в сторону кровати, а сам остается стоять на месте. Я внутренне сжимаюсь, наблюдая за ним сквозь влажные ресницы.

— Кем тебе приходится тот мужчина?

— Какое тебе дело? Вы вызвали ему скорую? Ему же плохо…

— Я не оказываю благотворительные услуги.

— Ты только разрушаешь, — всхлипываю тихо. — Где Селин?!

— Селин спит. Она не проснулась от нашего осторожного вмешательства. Подумай, хочешь ли ты быть частью нашей жизни, или мой автомобиль вернет тебя к твоему хлюпику. Без дочери. Я предупреждал тебя, Айлин.

— Ты чудовище, Рамис…

— Я лишь хочу все исправить, но ты и шанса мне не даешь.

У меня был выбор без выбора.

И не больше.

Когда приносят дочь, я больше не сдерживаюсь и тихонько плачу. Поправив локоны на ее голове, я замечаю, что Селин действительно не просыпалась после вынужденной остановки. Она сладко спала.

— Ты отвезешь нас обратно?.. — решаюсь спросить.

— Поздно, Айлин. Обратно не будет, я предлагал по-хорошему.

Посмотрев на Рамиса исподлобья, я укладываю дочь на кровать, закрывая дочь собой от его взглядов, и тихонько ложусь рядом с ней и подгибаю ноги в коленях. Стараясь не разбудить дочь, я прижимаю ее к себе и крепко-крепко обнимаю.

— Мамочка…

Селин просыпается, щурится от яркого света и тянет ко мне свои ладошки. С нее сняли верхнюю одежду, оставив праздничное платье. Я беру плед с края кровати и укрываю нас им.

— Я здесь, Селин. Здесь, малышка.

— А где мы?

— У Деда Мороза, — говорю первое попавшееся.

— У злого или хорошего?

— Селин…

Я осекаюсь, чувствуя на своей спине прожигающий взгляд Рамиса. Он не уходит, как мне бы хотелось.

— Давай поспим, ладно?

— А ты никуда не уйдешь?

— Я буду рядом. Я всегда буду рядом…

За спиной раздаются тихие шаги, выключается свет, а затем хлопает дверь. Я вздрагиваю, кусая губы от раздирающих грудь рыданий. Очевидно, что сегодня уйти нам не дадут.

И дадут ли вообще — очень большой вопрос.

Под гнетом эмоций я очень быстро засыпаю, а проснувшись утром, обнаруживаю, что Селин больше нет рядом. Ни в кровати, ни в спальне.

Ее нигде нет.

— Селин?! Селин, где ты?

Проснувшись утром, я чувствую холод и одиночество.

А вместо дочери в моих объятиях — ее плюшевый медведь. И ничего больше.

Подскочив на кровати как ужаленная, я оглядываюсь в поисках Селин, но не нахожу ее. Я бросаюсь к телефону, чтобы немедленно вызвать полицию, но вспоминаю, что сумочку у меня отобрали. Вместе с документами дочери и нашими билетами до Новосибирска…

Глава 6

Забежав на кухню, я сразу ищу глазами Селин.

И нахожу ее рядом с огромной и, увы, беспощадно разбитой плазмой, на которой теперь вместо черного экрана были трещины в виде огромных паутин. Плазма была просто неимоверных размеров, ее осколки разлетелись в разные стороны, и я боялась, что они задели Селин.

Поспешив к дочери, я опускаюсь перед ней на корточки.

— Селин, ты в порядке? Эй, посмотри на меня.

Селин поднимает на меня виноватый взгляд, едва сдерживая слезы. Я осматриваю ее лицо, ладони и все, до чего могли долететь осколки громадной плазмы.

— Почему ты плачешь? Где больно, Селин? Здесь больно? — прикасаюсь к ее ладошкам.

— Нет.

— А где?

Селин указывает на разбитую плазму и виновато опускает глаза.

Такая стоит не меньше двух сотен тысяч, я была уверена. Этот дом, куда не ткни, был соткан из роскоши и дорогих вещей, которые за наши годы брака с Рамисом в столице мне просто приелись. Не дом, а целый музей из очень хрупких и безумно дорогих вещей. Рамис любил такое.

Услышав шаги за спиной, я поднимаю на Рамиса испуганный взгляд. Кухня была изрядно разрушена: минус плазма, минус дорогой кафель и испорченная столешница, до которой добрались мелкие, но очень острые осколки. Это ужасно.

Я ожидала от Рамиса всего, чего угодно: ярости, негодования, злости за испорченную кухню. Я готова была увидеть на его лице хотя бы отголоски прежних чувств и поэтому готовилась защищать дочь любой ценой.

— Она не специально. Я все выплачу, — говорю бывшему мужу.

Но вместо ожидаемой ярости, Рамис обходит разбитую технику и подхватывает дочь на руки.

— Куда? Поставь на место… Не трогай ее! — прошу, лихорадочно бросая взгляды то на спокойную дочь, то на Рамиса, возомнившего себя отцом.

Я бегу следом за ним и впиваюсь в его руки, удерживающие Селин.

Он подхватил ее на руки, и Селин не оставалось ничего больше, как обвить ладошками его шею. Выглядело это, возможно, и славно, вот только в моей памяти были свежи совершенно другие воспоминания, в которых Рамис категорически не видел себя в роли отца!

— Айлин, я всего лишь позаботился, чтобы она не наступила на осколки.

— Отпусти ее, отпусти сейчас же!

Когда Рамис, наконец, отпускает мою дочь, я тут же оказываюсь рядом, но и Рамис не спешит уходить. Наоборот, он подходит очень близко к нам и спрашивает у Селин:

— Сильно испугалась, когда этот ящик упал? — он кивает на телевизор.

Дочь неуверенно кивает, и по ее щекам скатывается несколько слезинок.

— Это не стоит твоих слез, Селин. Это не проблема.

— Это очень дорого, — парирую в ответ, встретив на себе его взгляд. — Я заплачу, сколько понадобится.

— Мне не нужны твои деньги, Айлин. Мне нужны вы.

— Что?

— Ты все слышала, — отвечает мне Рамис.

Еще несколько секунд я смотрю на Рамиса, пытаясь понять, что он только что сказал, и отворачиваюсь.

Невероятно. Просто невероятно. А когда-то он отправил меня на аборт, и Селин могло бы не быть вовсе. Мысли об этом ранят в самое сердце, о прощении не может быть и речи.

И вообще, мне стоило согласиться на предложение Вадима и выйти за него замуж, тогда Рамис не посмел бы поступать с нами так жестоко…

— Четыре с половиной года назад ты сказал мне другие слова. Или мне показалось? — бросаю в его сторону, а сама смотрю на дочь. Селин еще немного была напугана, но хотя бы не порывалась зареветь, и то хорошо.

Рамис со вздохом поднимается с корточек и протягивает руку в сторону Селин, игнорируя мои слова.

— Я дам приказ, и здесь уберут, — говорит он ей. — Пойдем завтракать в гостиную, Селин.

Вопросительно посмотрев на широкую ладонь Рамиса, Селин отворачивается от него и льнет ко мне. От ее объятий в моей душе чуточку теплеет, но в то же время я чувствую, как сильно Рамис недоволен поведением Селин.

А что ты хотел?..

С шумом проглотив вязкую слюну, я поднимаюсь с корточек и стряхиваю со своих джинс невидимые пылинки. Взгляд цепляется за протертые коленки, и мне сразу вспоминается прошлая жуткая ночь, когда Рамис украл нас.

— Нам лучше уехать, Рамис, — начинаю осторожно. — В таком доме не место детям, ты же все видел. Не дай бог она разобьет тот торшер в гостиной, стоимостью в мои несколько зарплат! Или разольет сок на тот велюровый диван.

— Об этом не может быть и речи. Все, что она разобьет, я возмещу, — парирует Рамис.

— Ты очень щедр!

— Представь меня ей, — напоминает он жестко. — Без этого невозможен наш дальнейший диалог, Айлин. Я ведь по-хорошему приехал.

Как было бы по-плохому — я старалась не думать.

Чуть не зарычав от бессилия, я опускаюсь на корточки и беру Селин на руки, чтобы она ненароком не наступила на осколки, а отпускаю ее уже возле накрытого стола в гостиной. Рамис стоял над нами, подобно коршуну, не позволяя забыть про приказ — познакомить его с дочерью.

— Селин, тебе нужно познакомиться с дядей. Он мой… — я осекаюсь.

Селин села на велюровый диван и с интересом склонила голову на бок в то время, как я не могла вымолвить и слова.

— Он кто, мама? — спрашивает она, когда мое молчание слишком затянулось. Рамис подходит ближе, и я аккурат сжимаюсь, когда чувствую соприкосновение наших тел, но отходить было некуда. И бежать — тоже.

Он мой…

Он мой бывший муж?

Он твой отец?

Он… злой Дед Мороз? Кто, черт возьми?

— Он кто, мама? — спрашивает Селин.

— Он мой друг, — поясняю дочери с большим трудом. — Его зовут Рамис.

— Друг? Как дядя Вадим?

— Нет, малышка, — качаю головой.

Бросив мимолетный взгляд на Рамиса, я замечаю, как напряжена его грудная клетка. В тот момент, когда он взял Селин на руки, мне показалось, что он не хотел ее отпускать. Очень не хотел. С тех пор напряжение витало в воздухе похлеще, чем после разбитой плазмы, но верить в его проснувшиеся отцовские чувства отказывался и разум, и сердце.

Глава 7

— Это все, что ты успел придумать за два дня? — спрашиваю у бывшего мужа.

А у самой голос дрожит.

И руки начинают подрагивать. От кончиков пальцев и до кистей. А тело после услышанного уже несколько раз похолодело и ровно столько же раз бросило в пот.

Услышать спустя годы о том, что мой ребенок был нежизнеспособен — больно. И безумно тяжело. Поэтому я предпочитаю считать, что слова Рамиса — ложь, и не более того.

— Я знал, что ты не поверишь. Тогда ты тоже не поверила бы, Айлин. И слушать бы не стала.

— Откуда тебе было знать?! К тому же, мы были у нескольких врачей и мы сдавали кучу анализов, но мне никто об этом не сказал, — напоминаю ему.

— Сказали мне, после чего я принял такое решение. В нашей семье решения принимал я, если ты помнишь. Я знал, что так будет лучше.

— Если ты помнишь, то никакой семьи не было, ведь если бы это было правдой, ты бы мне сказал. Но вместо этого ты проводил ночи с помощницей и… Рамис, оставь меня в покое. Оставь нас в покое.

— Я проводил с ней ночи, потому что…

— Мне все равно, ты слышишь меня? — я повышаю тон.

— Потому что ты ненавидела меня, Айлин. Ты не хотела разговаривать, не подпускала к себе, переехала в другую комнату, а чуть что — билась в истерике и кричала. Ты не хотела меня слушать, Айлин. Вспомни, что с тобой происходило.

Прищурившись, Рамис покачал головой. Я видела, как исказилось его лицо — ему не хотелось вспоминать самые ужасные месяцы нашей жизни. Мне — тоже.

— Если бы тебе сказали правду, ты бы не поверила и оставила этого ребенка. Как минимум, в надежде на лучшее. Но в итоге из-за генетической поломки беременность бы все равно замерла, только исход был бы несколько плачевнее. Вплоть до угрозы для твоей жизни.

— Я тебе не верю, — отвечаю просто и односложно.

— Я знаю. Но все заключения заархивированы, их можно поднять, — парирует Рамис. — Я посчитал, что лучше быть для тебя чудовищем, чем ты будешь теплить надежду на врачебную ошибку или подумаешь, что дело в тебе. Потом у тебя начались истерики, и все покатилось к чертям.

— Какие благие намерения… — шепчу себе под нос, удерживаясь на ногах только лишь благодаря Селин.

Она позвала меня посмотреть на елку, и я, конечно же, пошла.

— Красивая елка, мама?

— Красивая, Селин… — отвечаю отстраненно.

Я помогаю дочери достать пару заинтересовавших ее игрушек, но в итоге не дотягиваюсь, чтобы снять их, и тогда это делает подошедший Рамис, после чего протягивает украшения Селин.

О беременности мы больше не говорим.

Рамис, конечно, возобновляет диалог, но я не желаю его слушать, ухожу на кухню, где уже собрали осколки от плазмы, и даже повышаю тон, лишь бы он замолчал.

— Я понял тебя, Айлин, — вздыхает Рамис, стиснув челюсти. — Ничего не изменилось. Ты так и не повзрослела.

— Лучше бы ты ничего не говорил мне, ясно?!

— Ясно. Предельно ясно, Айлин, — цедит он.

— Вот и отлично…

А затем, указав на мою голову пальцем, Рамис спрашивает:

— У тебя вот тут дежавю нет?!

— Я не хочу говорить с тобой. И я не собираюсь больше тебя слушать, — повторяю ему в десятый раз.

Рамис чертыхается и бьет словом наотмашь:

— Я знал, что так будет, поэтому ничего тебе не сказал. И ушел.

— Значит, в твоих изменах виновата я? — усмехаюсь иронично.

Стиснув челюсти, Рамис буквально вылетает из кухни, оставляя меня одну.

Как и много лет назад — я ухожу в себя, закрываюсь и совершенно не хочу его слушать, ведь правда была слишком болезненной. Рамис хотел отбелить свое имя и спустя много лет раскрыл передо мной правду.

Но верить в нее я не собиралась. Так легче. И так почти не больно.

Последней каплей в моем терпении становится огромное количество подарков, которые вскоре привозят для Селин. Один из подарков буквально сбивает меня с ног — это оказывается большой плюшевый медведь. Такой же, как однажды Вадим дарил для Селин, но только этот был во стократ больше.

Однако, увидев медведя, Селин начинает кричать, но только не от восторга, а от страха, и тут же прячется за меня.

— Селин, это не настоящий медведь! Это игрушка, — пытаюсь успокоить дочь, метнув на Рамиса негодующий взгляд.

Я вытираю ее слезы, а Рамис чертыхается и злится, ведь его подарок совсем не удался, но оно и не мудрено — Рамис совершенно не знал подход к детям, самоуверенно считая, что чем подарок больше и дороже, тем лучше.

Рамис приказывает вытащить медведя из дома, однако, стоит Селин объяснить, что этот медведь не настоящий и что он такой же плюшевый, как и тот, что дарил дядя Вадим, как дочь успокаивается.

— Ну что, приказать вернуть медведя? — спрашивает Рамис, опустившийся перед дочерью на корточки. — Это ведь твой подарок. Ты же не выбросишь его, правильно?

— Подарок? — переспрашивает Селин.

— Конечно. Ты сможешь забрать его себе домой.

Новый медведь оказывается выше самой Селин, поэтому ей приходится тащить его по полу, чтобы донести до дивана.

В это же время старый маленький мишка, подаренный Вадимом, остается валяться где-то в углу. Подобрав его, я иду вслед на дочерью и, скрипя зубами, бросаю взгляды на Рамиса. Новый мишка, конечно же, понравился ребенку больше. Кому такой не понравится? На нем даже одежда была с блестящими вставками.

Но и это оказывается не все.

Когда в гостиную завозят электромобиль, цену которого я даже представить боюсь, я просто закрываю лицо руками — от безысходности и от осознания того, что Рамис пытается купить нашу дочь.

Вскочив с дивана, я хватаю Рамиса за руку, но вместо того, что потянуть его на себя, я сама впечатываюсь в его грудь. Заставить Рамиса сделать хотя бы шаг оказывается не так-то просто.

— Что ты творишь?! — шиплю тихо.

— Даю Селин то, что она хочет.

— Это очень дорого! Ты что, ее купить пытаешься?!

— Я не считаю деньги.

— Я знаю, — произношу шепотом. — Но их считаю я, и я не могу позволить… ничего из этого!

Глава 8

— Приехали. Первая городская, мадам.

Посмотрев на водителя такси, я встречаю добродушный взгляд серых глаз и скупо улыбаюсь в ответ. Мужчина был в возрасте и всю дорогу от дома до больницы он пытался разговорить меня на тему политики и экономики, а меня, к его глубочайшему сожалению, не интересовало ни первое, ни второе.

Я думала о Вадиме и о том кольце, что он однажды предложил мне. Он пригласил меня в ресторан, мы вкусно поужинали, после чего он достал кольцо и предложил стать его женой. Я отказалась. Сказала, что пока не чувствую к нему то, что зовется любовью.

Сейчас я понимаю, что в тот момент я была просто невероятно глупой. Будь отец жив, он бы точно так и сказал, что я глупая. И что его надежд я, как всегда, не оправдала.

Интересно, осталось ли предложение Вадима в силе? И смогу ли я сейчас переступить через себя и выйти замуж под гнетом обстоятельств, не испытывая к будущему мужу сильной любви?

— Благодарю вас, — произношу искренне и, вручив водителю такси наличные вместе с чаевыми, выбираюсь из теплого салона старой иномарки прямо в сугробы.

Возле больницы я отыскиваю маленький продуктовый магазин, где покупаю фрукты: апельсины и мандарины, которых в преддверии Нового года было очень много, а еще укладываю в корзину жидкие йогурты, фруктовые соки и разнообразные детские пюре, предпочтительно с фруктами, потому что сомневаюсь, что Вадим будет есть пюре из брокколи или тыквы….

Честно говоря, я плохо понимала, в каком состоянии находился Вадим, но Регина предупредила меня, что у него сломана челюсть, поэтому я покупаю все, что можно было выпить и вскоре возвращаюсь к больнице.

На входе я обращаюсь к медсестре, которая оказывается крайне недовольна тем, что я приехала столь поздно, ведь часы приема заканчиваются через пятнадцать минут, ровно в семь вечера, но я прошу дать мне немного времени.

— Я к Вадиму. К Вадиму Сабурову.

— Кем вы ему приходитесь?

— Подругой, — отвечаю, растерявшись. — Возможно, невестой. Не знаю…

— Интересно, — без энтузиазма отвечает медсестра.

Через несколько минут, отыскав списки госпитализированных, она с неохотой называет этаж и номер палаты, куда положили Вадима Сабурова. Провожать меня, конечно, никто не собирается, и я отыскиваю лифт самостоятельно. Хорошо, что меня вообще к нему пустили, поэтому после гардеробной я поднимаюсь на шестой этаж и немного блуждаю вдоль больничных стен прежде, чем нахожу нужную мне палату.

Я захожу внутрь после предварительного стука, и мы с Вадимом сразу встречаемся взглядами. Мой — виноватый, его — отстраненный.

— Здравствуй, как ты? — спрашиваю тихонько.

Вижу, что не очень.

На теле Вадима не осталось ни единого живого места, где не требовались бы медицинская помощь и перевязки.

— Мне сказали, у тебя многочисленные травмы…

— Ребро, челюсть и так, по мелочи, — заканчивает за меня Вадим.

Голос Вадима звучит глухо, сквозь зубы и невнятно, но я почему-то сразу понимаю. Вадим болезненно морщится, и мне кажется, что даже малейшее попадание зуба на зуб вызывает у него боль. Я подхожу ближе и ставлю полные пакеты с продуктами на полку возле него.

— Я приехала сразу, как только смогла. Честно, я не знала, что нужно тебе принести. В следующий раз я сварю тебе куриный бульон, ладно?

Вадим не отвечает, но ответа я и не жду, ведь понимаю, что после оперативного вмешательства ему следует отдохнуть. Я начинаю раскладывать молочные йогурты в холодильнике, а пюре, сок с мякотью и фрукты кладу рядом с ним на полку.

Осмотрев палату, замечаю еще несколько коек, но они были пусты.

— Ты без соседей? — спрашиваю зачем-то.

— Доплатил. Хотел побыть один.

— Ты не рад меня видеть?

Я присаживаюсь рядом, не сводя тревожного взгляда с лица Вадима. У него ведь тоже были работа, цели, амбиции, этой ночью он сильно пострадал. И все из-за меня.

— Можешь не отвечать. Я понимаю, что тебе тяжело. Мне жаль, Вадим. Но больше такого не повторится, я предупредила бывшего мужа, что обращусь в полицию…

Замолчав, я кусаю губы и прекрасно понимаю, что мои угрозы для Рамиса ничего не значат. У него есть деньги, связи и не только в чистом мире, но и там, откуда он поднялся.

Когда меня выдавали замуж, я слышала, что говорили о Рамисе, но верить в это категорически отказывалась.

«Айлин-то наша за бандита выходит, представляете?», — говорили соседи, подружки и даже родственники. Но, конечно, не в глаза, а так — шепотом, тихонько и в спину.

Я им не верила, ведь папа не мог отдать меня за бандита, но оказалось, что не только отдал, но и продал.

Я складываю руки на коленях и стремлюсь разбавить гнетущую атмосферу в палате:

— На улице невероятно холодно. И метет как зимой, хотя только ноябрь. Кстати, твои родители уже приезжали? А сестра, Лана?

Вадим кивает. Дважды. Значит, всем уже известно.

— Сказал, что упал, — произносит Вадим тяжело. — Не переживай.

Я киваю.

С родителями Вадима я еще не была знакома, а вот с Ланой мы встречались уже несколько раз. Его старшая сестра сразу отнеслась ко мне с сомнением, ну, еще бы — кому нужна разведенка с прицепом? Да еще и с бывшим мужем, который не знает о ребенке. Вот и Лана не хотела для брата такого сомнительного счастья, и я ее не осуждала.

— Лана не поверит, — говорю ему. — Она поймет, что ты пострадал из-за меня.

Вадим снова не отвечает, и тогда я перевожу диалог в другое русло и начинаю говорить на отвлеченные темы, лишь бы не затрагивать эту ночь и произошедшее. Вадим слушает, не перебивая, а через десять минут в дверь требовательно стучат и сообщают, что часы приема давно кончились, а я и без того задержалась.

— Мне пора, но в следующий раз я приду вместе с Селин. Уверена, она по тебе скучает…

На мои слова Вадим качает головой, а затем берет в руки телефон и печатает для меня текстовое сообщение:

— Айлин, для начала тебе лучше уладить вопросы с бывшим мужем и решить, как вы собираетесь воспитывать общую дочь. Потом уже поговорим.

Глава 9

Сегодня шел четвертый день, как Селин температурила, и все это время мне приходилось переносить встречи с Рамисом без причины, ведь о температуре дочери я решила ему не сообщать.

Рамис звонит почти каждый день, и каждый день мне приходится говорить что-то в духе про волшебное «завтра», а в какой-то момент я и вовсе перестаю отвечать на его звонки, посвятив все свободное время тому, чтобы сбить температуру дочери и облегчить ее кашель. Лечение дается нам с трудом, но к частым болезням дочери я уже привыкла. Каждый год врачи лишь разводят руками и объясняют это слабым иммунитетом ребенка, выписывая нам путевки в санаторий или рекомендуя отвезти дочь на море, чтобы подышать морским воздухом.

В санаторий мы ездим каждый год, а вот до моря, увы, еще не добрались, из-за чего порой я считала себя просто ужасной матерью. Бизнес сделать смогла, успешно развить его смогла, а вывезти дочь на море — нет…

— Мама, но я не хочу в садик. Я хочу болеть, — неожиданно произносит Селин после визита педиатра, которая с равнодушным лицом сообщила, что ребенок полностью выздоровел.

— Нет такого слова «не хочу», есть слово «надо», — отвечаю дочери так же, как когда-то отвечали мне.

Мама очень часто повторяла мне эту фразу. Сейчас бы я все отдала, лишь бы услышать от нее еще несколько подобных нравоучительных слов, однако, к моему ужасу, три года назад ее не стало.

Не выдержало сердце.

Перед тем, как я вышла замуж за Рамиса, у нее обнаружили рак. На протяжении следующих нескольких лет она проходила длительные курсы химиотерапии и получала изнурительное, но эффективное лечение, которое спонсировал Рамис. Рак мама победила, но химия, после которой мама прожила еще три года, в итоге забрала ее сердце.

Я до сих пор помнила нашу последнюю с ней встречу. В тот день мама настаивала, чтобы я рассказала Рамису о дочери или она обещала сделать это за меня.

Маму тоже можно было понять: она очень хотела вернуть былой комфорт, к которому она привыкла в браке с моим отцом, и возвращать все роскошные блага жизни она собиралась с помощью разбогатевшего и щедрого Рамиса. По ее словам, весь бизнес достался Рамису по моей вине: я развелась, а должна была терпеть, и тогда мы с мамой катались бы как сыр в масле после того, как Рамис поднял строительную фирму отца с колен.

Мама его боготворила, и если признаться честно, то было за что. Поднимая бизнес, Рамис не забывал о моей семье и оплачивал буквально все: лечение, лекарства, моря и содержание мамы в самых лучших клиниках страны. Сквозь зубы я должна была признать: если бы не Рамис, отец бы разорился, а мама бы уже давно скончалась от рака.

Вот только остальное, в том числе годы нашего брака я забывать была не намерена, поэтому в тот день, слушая нотации мамы, я жутко на нее разозлилась, но внешне не показала: допила свой чай, поцеловала ее, сказала, что люблю и уехала. Буквально через месяц ее не стало — сердце, разрушенное химиотерапией, окончательно сдалось.

— Мама, но я очень не хочу в садик, — повторяет Селин, топнув ножкой.

— Малышка, мне нужно спешить в кафе, иначе тетя Регина не справится одна, понимаешь? А вечером после работы я возьму по пути домой твои любимые пирожные! — восклицаю с улыбкой. — С ламой из съедобной бумаги! Хочешь?

— Хочу! — кричит Селин и буквально расцветает в лице.

— Договорились, моя сладкоежка. Тогда собирайся в садик и живее, — делаю голос построже и свожу брови к переносице.

Кивнув, Селин схватила маленького медведя и направилась к двери, чтобы самостоятельно обуться. Я удовлетворенно киваю, подбираю телефон с тумбочки и игнорирую пятый по счету звонок от Рамиса. Решаю, что, когда приеду на работу, просто скажу ему, что ехала в такси и не слышала звонка.

Впрочем, как и все последние дни, что я упорно игнорировала Рамиса.

Я одеваю дочь в теплые вещи и слышу, как неустанно вибрирует телефон. Закатив глаза, думаю о том, на сколько же хватит Рамиса? В конце концов, я жутко опаздывала на работу, а еще нужно было отвести Селин в садик, и сейчас мне совершенно точно некогда отвечать на звонки.

Отведя Селин в садик и приехав на работу, я успешно забываю о Рамисе. В кафе все идет своим чередом: по будням к нам заходят мамочки с детьми и заказывают блюда из детского меню, а потом просят упаковать с собой пирожные для остальных домочадцев, а по пятницам и выходным у нас проходят самые веселые и масштабные детские мероприятия, на которых мы с Региной выкладываемся на все сто и даже больше.

— Ну что, собираешься ехать к Вадиму? — спрашивает Регина, утянув меня в кабинет выпить чаю с пирожными со сладкой бумагой, которые так любят наши маленькие гости.

— Я хотела навестить его вместе с Селин.

— Но?

— Но он дал понять, что не ждет нас. Сказал сперва разобраться с бывшим мужем.

Поджав губы, Регина заваривает нам чай и усаживает меня в кресло.

— Да, история неприятная. Он еле жив остался, такое не забывается.

— Я чай пить не буду, Регин. И вообще время уже шесть, а приемные часы до семи.

— Какие приемные часы?

Чуть помолчав, я все-таки решаюсь поделиться с Региной своими планами:

— Я к Вадиму поеду. Сюрпризом.

— Вместе с Селин?

Я киваю.

Регина осуждающе качает головой и замечает телефон, вибрирующий на полке. Там большими буквами светится имя бывшего мужа.

— Я осуждаю, — честно произносит Регина. — Ты зря его игнорируешь. И к Вадиму зря собираешься.

— Я не хочу говорить с ним, — произношу, тяжело сглотнув. — Думаю, когда же ему надоест и он оставит нас в покое…

— Нет такого слова «не хочу», Айлин, — повторяет Регина точь-в-точь слова моей мамы. — Тебе надо наладить с ним контакт, иначе хуже будет, Айлин. Отнимет дочь, не дай бог…

Домой я возвращаюсь в ужасном расположении духа. Поначалу, забрав Селин из садика, я говорю ей, что мы поедем к Вадиму, чему она очень радуется и начинает идти вприпрыжку, и даже снег по колено не мешает ей дурачиться, но в самый последний момент я сворачиваю к дому и решаю оставить свою затею.

Глава 10

— Удивительно, как быстро ты выставил меня виноватой в нашем общении, Рамис.

— А ты считаешь свое поведение адекватным, Айлин? — отвечает он вопросом на вопрос.

Вытянув ноги в кресле, Рамис неотрывно наблюдает за мной и наверняка чувствует себя хозяином жизни.

И не только жизни, но и всего живого.

— У моего поведения есть учителя. Ты был хорошим учителем, Рамис, — произношу почти без изъяна.

Я отодвигаю меню ресторана. Аппетита совсем нет. Неудивительно, что на подарках для дочери фантазия Рамиса, увы, закончилась, и сегодня он решил отвезти нас в дорогой ресторан. Ресторан был, конечно, совсем не такого уровня, по каким он ходил в столице, но это место тоже считалось элитным, поэтому Рамис здесь.

Наверное, бывший муж считал, что я скучаю по таким местам, ведь я действительно часто посещала их — сначала с отцом, потом с мужем, где я и встречалась с его любовницей и была вынуждена делать вид, что ничего о них не знаю. У него была постоянная и послушная — его помощница Тамила.

Это были ужасные времена, полные унижения и боли. Когда я рыдала в подушку, оплакивая нашего сына, Рамис проводил ночи с другой женщиной, а затем по пятницам я сталкивалась с ней на каком-нибудь благотворительном вечере, куда Рамис удосужился привести и ее. Когда я рассказала о ней маме, то мама не удивилась и сказала, что все так живут. Отец, как оказалось, изменял маме тоже, но она мудро терпела, считая своим долгом сохранить семью.

Семья у нас была холодная, отношения между матерью и отцом были сухие, а меня к восемнадцати, как выяснилось — и вовсе продали, но мама все равно считала своим долгом сохранить «семью».

Вспоминать это было мерзко.

Отвернувшись от Рамиса, я ищу глазами Селин, которая попросила апельсиновый сок и любимые чесночные гренки и затем сразу побежала в детскую зону. Комната для детей была большая, там веселые и полные энтузиазма аниматоры развлекали детей родителей, пожелавших побыть наедине.

Я не желала.

Но у Рамиса были другие планы, ведь для чего-то он притащил нас сюда, предоставив мне любимый выбор без выбора.

Убедившись, что Селин здесь нравится, я возвращаю взгляд к Рамису и ловлю его ответный — изучающий, долгий тяжелый.

— Ты взяла ипотеку, Айлин? — затевает он разговор.

— Ты хочешь поговорить обо мне или о дочери? — парирую тихо.

— Сначала о тебе, Айлин.

— Да, я взяла ипотеку.

— Тех денег, что ты получила после развода, с лихвой хватало на любую квартиру в этом городе и не только. Ты не воспользовалась ими?

— Поначалу нет. Затем родилась Селин, и я задумалась о своей квартире, но было уже поздно: случился кризис, и цены взлетели в два, а то и в три раза. К тому же, я должна была думать о будущем, поэтому часть средств я отложила в качестве сбережений…

— Ты дочь бизнесмена, Айлин. Ты знаешь, что деньги «в качестве сбережений» горят, — неожиданно злится Рамис.

— Горят или нет, но они хотя бы есть. И не напоминай мне, чья я дочь.

— Получается, ты не успела до кризиса? — переспрашивает Рамис.

Он прищуривается, сводя брови к переносице, и я пожимаю плечами.

— Как видишь.

— Я же говорил тебе сразу вложить деньги в недвижимость. Я предупреждал о возможном кризисе.

— Я тебя не слушала, — отвечаю прямо.

— Как и всегда.

— Да, как и всегда, потому что на тот момент я думала лишь о том, как сохранить жизнь своему ребенку. Мне некогда было размышлять о рынке недвижимости, инфляции и кризисе, ясно?

Рамис глубоко вздыхает и, кажется, даже закатывает глаза, а в глубине души, я уверена, очень сильно чертыхается. Мягко говоря. Жилка бизнесмена, заложенная в нем с самого рождения, просто в ярости от моей глупости.

— Какая тебе разница, Рамис?

— Большая. Я же тебя предупреждал, чтобы ты вложила эти деньги, Айлин. В тот же день, когда заговорил о разводе, — напоминает мне бывший муж.

— Ах, в тот день? — я иронично кривлю губы. — В тот день даже конец света не удивил бы меня, дорогой Рамис.

Стиснув кулаки, мы смотрим друг на друга исподлобья, но Рамис берет себя в руки значительно быстрее меня:

— Посмотри меню и закажи себе поесть. Потом мы поговорим.

Я прикусываю щеку изнутри и начинаю листать меню без особого энтузиазма. Когда заказ сделан, мы снова остаемся наедине, только оба — уже более спокойные, чем были пятнадцать минут назад.

— Расскажи мне, что с Селин, — просит Рамис, сложив руки на столе.

— Селин часто болеет, — говорю коротко.

— Подробнее, Айлин.

— Она часто и тяжело болеет. Промежутки между выздоровлением и повторным заболеванием могут быть меньше двух недель, а в год она болеет около пятнадцати раз. Однажды, если не успеть вовремя, можно попасть в реанимацию. Так было раньше, теперь я научилась предвидеть осложнения.

— Что ты имеешь в виду?

— Первый приступ случился, когда ей было всего полгода, — начинаю рассказ. — Когда я увидела судороги, температуру сорок градусов, синие пятна по всему телу и то, что происходит с младенцем на моих руках, то сама чуть не умерла. Благо, мама еще была жива, она сумела взять себя в руки и вызвать скорую. Скорая приехала быстро, в больнице Селин спасли. Мы дошли до реанимации. Еще бы чуть-чуть, и…

Я замолкаю, потому что голос срывается.

Но спустя время выговариваю эти жуткие слова:

—…и я бы потеряла ее, Рамис.

Рамис чертыхается сквозь зубы.

Я прикрываю глаза, вспоминая то, через что мне пришлось и приходится проходить по сей день.

— Это был ад, и он повторяется ежегодно. В этом году еще не было. Я жду и боюсь повторения. Я просто научилась жить с этим и быстро различать, что с ней происходит: обычное ОРВИ или что посерьезнее. Научилась делать уколы, ношу с собой аптечку. В прошлом году впервые обошлось без больницы.

— Что говорят врачи?

— Разводят руками. Рекомендуют съездить на море. Я была у самых ведущих специалистов города, и не у одного. Все они пожимают плечами.

Глава 11

Звук пощечины оглушает и без того накалившееся пространство.

Я отшатываюсь от Рамиса и не сразу понимаю, почему моя рука горит огнем, а глаза Рамиса, как только он поворачивает бордовое лицо обратно в мою сторону, загораются бешенством и невиданной яростью.

До меня медленно доходит: я ударила Рамиса. Я дала ему пощечину.

— Я тебя шлепну, Айлин, — цедит он тихо и так, чтобы дочь не услышала. — Еще одна такая выходка, и я тебя шлепну.

Рамис искусно снижает тон и скалится, давая понять, что находится на грани, а у меня так не выходит. Эмоции, бурлящие внутри, сотрясают мое тело и снаружи. Я так и не научилась контролировать свои эмоции.

— Они угрожали, что убьют ее! Угрожали! Он держал меня за шею и говорил это прямым текстом!

Рамис закрывает мне рот. Хватает за затылок, который все еще горел огнем от удара в туалете, и вжимает меня в свою грудь. Я упираюсь кулаками в его грудную клетку, бью его по плечам и жесткому торсу, но ему хоть бы что. Не человек, а беспощадный зверь — вот, кто такой Рамис Валиев.

И теперь из-за него у нас возникли серьезные проблемы.

— Тихо. Успокойся, — повторяет он в который раз. — Селин сидит в машине. Чего ты добиваешься своими истериками, Айлин?

— Мне страшно! Мне страшно… — повторяю я тихонько, когда понимаю, что Рамис больше не злится и что мне не нужно колотить его в грудь в попытке защититься от ответной агрессии.

— Ресторан обыскивают, камеры просматривают. Ты в безопасности. Селин тоже. Тихо. Просто дыши, Айлин. Просто, черт возьми, дыши.

Зажмурившись, я всхлипываю все реже и тише.

А кулаками, вместо того, чтобы биться в истерике, я вцепляюсь в заснеженное пальто бывшего мужа. Боже, как же мне надоел этот снег, как же хочется тепла и простого человеческого спокойствия!..

Я всхлипываю. А затем еще, и еще, и еще. Но уже значительно тише, это уходил остаточный страх.

— Вот так, Айлин. Умница, — хвалит Рамис, прижимая меня к себе. — Я найду того, кто с тобой это сделал. И других найду. Они за все заплатят, Айлин.

— Селин… Они угрожали ей…

— Я вас защищу.

Не выдержав, я вновь ударяю его в грудь и жестоко упрекаю:

— Сначала ты появляешься в нашей жизни, создаешь нам проблемы, а потом говоришь, что защитишь!

Рамис закрывает мне рот.

Снова.

Он отводит меня от машины, в которой сидит наша дочь, и накрывает мой рот рукой. Собственнически вжимает меня в металл соседнего автомобиля, совсем не заботясь о моих чувствах.

— Я попросил тебя закрыть рот, — повторяет он сквозь зубы, прожигая меня бешеным взглядом. — Селин напугана. Иди в машину и успокой ее, иначе я буду вынужден сделать это сам. Заодно и расскажу, кто ее отец.

Я дергаюсь, но безрезультатно: в противовес своему приказу Рамис не отпускает меня.

— Я увезу вас, и вы будете в безопасности, — добавляет он.

Я качаю головой, лишенная возможности возразить ему словом. Минуту спустя Рамис убирает руку от моего рта, и я снова могу дышать.

— Увезу, — повторяет Рамис, заставляя меня поверить в его силу. — Селин нужен врач, лечение и морской воздух. Я все равно собирался показать ей море, только ждал, когда ты подпустишь меня ближе и планировал сделать это летом.

— Я не подпускала тебя ближе, Рамис.

— Будем считать, что подпустила. Пусть сейчас и зима, но морской воздух пойдет на пользу и тебе, и Селин. К тому же, сейчас там значительно теплее. Ты устала, Айлин. Я вижу, что ты устала, поэтому перестань, черт возьми, сопротивляться.

Я потираю шею, на которой все еще оставались красные пятна, задумчиво хожу из стороны в сторону и с опаской смотрю на дверь ресторана.

Мне казалось, что все только начало налаживаться. Рамис больше не угрожал забрать мою дочь, мы даже начали говорить, а я перестала его бояться. Почти перестала. Совсем немного, только когда он проявлял неслыханную щедрую выдержку. Стоит заметить, что раньше выдержка была ему совсем не по плечу.

— Я слушаю, — отвечает Рамис на телефонный звонок. — Удалось что выяснить?

Рамису звонят, и я понимаю, что начальник безопасности приглашает его лично просмотреть записи с камеры наблюдения. Значит, все серьезно. Слишком.

Он уходит, обещая вернуться через десять минут, а пока оставляет приказ охране не сводить глаз с меня и дочери. Я обнимаю себя за плечи и возвращаюсь к Селин, которая была немного напугана. Она впервые увидела столько людей вокруг себя, когда Рамис вызвал охрану на место происшествия в полном составе.

Я обнимаю дочку и прижимаю ее к себе, чувствуя мелкую дрожь в своем теле и болезненность на шее. Когда Рамис возвращается, то велит охране следовать за нашим автомобилем, а сам садится к нам и занимает место рядом с нами.

Несмотря на то, что пространства в машине достаточно, я все равно чувствую скованность и тесноту, когда колено Рамиса соприкасается с моим. Рамис сразу же протягивает мне платок, и я молча принимаю его и прикладываю к голове.

— Мы поедем в больницу, Айлин.

— Нет, там просто царапина. Отвези нас домой, Рамис…

— Мамочка, мне страшно, — вмешивается Селин. — Ты плакала, а потом мы побежали, а потом возле нас оказалось много людей…

Я прикрываю глаза, чувствуя себя жутко виноватой перед дочерью. Когда я выбежала из уборной, то первым делом схватила Селин и побежала с ней на выход из ресторана. Рамис, ничего не понимая, моментально нагнал нас, усадил Селин в машину, а меня прижал к двери и заставил рассказать, что случилось.

Я не собиралась скрывать и рассказала. Про угрозу, про непонятный долг, про то, что они знают о моих ранах на запястье. Они все знают, и от этого мне было очень страшно.

А потом эта пощечина и…

— Все хорошо, Селин, — отвечаю дочери. — Друзья дяди Рамиса — наши друзья тоже.

— А где дядя Вадим? Почему я больше не вижу его? Он ведь тоже друг, мама?

Я кусаю губы, чувствуя острое напряжение, сквозившее справа. Рамис молчит, но я слышу, как тяжело он дышит.

Глава 12

Рамис

— В чем причина, Рафаэль? Я хочу докопаться до истины и понять, что с моей дочерью.

— Я понимаю тебя, Рамис. Так, ты говоришь, твоя бывшая жена водила девочку по врачам? — уточняет он.

Я усаживаюсь в кресло напротив Рафаэля и развожу руками, мол, жена клянется, что так.

Мы были хорошими товарищами, вместе служили, сразу после армии Рафаэль поступил в медицинский университет и только через десять с лишним лет открыл свой центр, хотя я давно ему говорил, что делать на ставке нечего и надо нести свое имя в массы.

«Медико-генетический центр Борковского» сразу заслужил большой авторитет и доверие, поэтому к Рафаэлю приезжают из разных точек мира.

Приехал и я, чтобы показать ему свою дочь. После осмотра и изучения документов прошлых лет Рафаэль попросил Айлин с дочерью подождать снаружи. У него был ко мне разговор.

— Говорит, что показывала ее многим специалистам. Генетикам — тоже, — отвечаю ему.

— Сразу я сказать ничего не могу, но заключений, которые она привезла с собой, слишком мало. Я бы сказал: недостаточно.

— К чему ты ведешь, Раф?

Рафаэль разводит руками и поправляет свой белоснежный халат. После армии мы поддерживали общение, чуть позже наши пути разошлись, а встретились снова только несколько лет назад, когда его знакомое имя стало разлетаться по стране. Мы увиделись, вспомнили прошлое, тогда я упомянул про первую беременность Айлин, спросил о вероятности врачебной ошибки и пожалел, что тогда с Борковским не было связи. Я бы привез к нему Айлин, мы бы прошли обследования.

И ничего бы не изменилось.

В диагнозе первого плода я был уверен.

— Рамис, я веду к тому, что проблема выявления генетического заболевания состоит в том, что в этом процессе должны быть задействованы оба родителя. Это важно. Почему Айлин не пригласила тебя для обследования? Ты говоришь, что она намеренно скрывала от тебя дочь?

— Четыре года.

— Вот и ответ, Рам, — припечатывает Рафаэль. — Я могу предположить, что она пренебрегла здоровьем дочери, лишь бы не обращаться к тебе, но я не хочу в это верить.

— Думаешь, могла? — спрашиваю звенящим тоном.

— Это твоя женщина, тебе виднее. Но давай не будем делать преждевременных выводов, сегодня мы получили от вас троих материалы для исследования и собрали анамнез, теперь нам нужно время. Я лично буду заниматься вопросом здоровья твоей дочери.

— Спасибо, Рафаэль.

Я стискиваю челюсти, уверенный в том, что Айлин могла сделать из гордости все, что угодно. Ярость закипала по венам.

Дверь кабинета я открываю чуть ли не с ноги. Сдерживаю себя только из уважения к другу, чтобы не снести его центр к чертям, и еще ради дочери. Она сидела рядом с Айлин и напевала ей какую-то мелодию.

Почувствовав приближение, Айлин поднимает глаза и замирает.

Чувствуешь, Айлин? Чувствуешь мое негодование?!

Неужели ты не смогла пересилить свою гордость и обратиться ко мне за помощью хоть раз за все эти четыре года?! Неужели страх ко мне оказался сильнее страданий дочери?!

— Что сказал врач? — спрашивает она, резко поднимаясь с места. — Почему ты запретил заходить с тобой? Там что-то серьезное?

Чуть нервно пригладив брюки, Айлин вопросительно смотрит на меня. Увидев ее невинное выражение лица, я резко хочу остаться с ней наедине и узнать, как все было на самом деле, действительно ли она наплевала на заключения врачей, лишь бы не обращаться ко мне за помощью, но в наш диалог встраивается Селин:

— А когда уже будет море? И будет ли оно вообще? — детским голосом, но по-взрослому интересуется Селин.

Это сбивает с меня всю ярость.

Я забыл. Забыл, что обещал показать своей дочери море.

Своей дочери.

Называть Селин своей дочерью было упоительно. Я еще не делаю это на автомате, еще не свыкся, каждый раз перекатываю это слово на своем языке и каждый раз — удивляюсь.

Не привык. Но очень хочу привыкнуть.

— Все, едем к морю, — заявляю, бросая холодный взгляд на Айлин.

— А что сказал врач? — тихо бормочет Айлин. — Ты выглядишь злым.

— Поговорим вечером. Когда уложим Селин спать

Вскинув удивленный взгляд, Айлин коротко кивает.

Море Селин еще не видела. Мы прилетели поздно ночью, Айлин сразу закрылась в комнате с дочерью, а с утра пораньше я велел им собираться и повез в клинику Рафаэля.

Глянув на часы, понимаю, что уже время обеда.

— Я знаю хороший ресторан прямо у моря. Поедем туда.

— Сначала море, — повторяет Селин.

— Море, — повторяю следом, залипнув на внимательных глазах дочери.

Глаза у нее были мои. Губы от Айлин. И вся красота тоже от нее. Это был маленький ангел во плоти, капризы которого я, кажется, готов исполнять вечно.

На пляже мы оказываемся за рекордно быстрое время. Я хочу впитать эмоции Селин, когда она увидит, как бушует море в самое холодное время года.

Хочу увидеть хотя бы эти эмоции. Все остальное «первое» я уже пропустил — первые шаги, первые слова.

— Какое грозное море, — выдает Селин, увидев его впервые.

Я смотрю на нее пристально и впитываю каждую эмоцию — от страха до восхищения, затем предлагаю ей подойти ближе. После недолгих раздумий она берет Айлин за руку и ступает ботинками по песку, с которого от плюсовой температуры сошел даже снег.

Со мной она, конечно же, не пойдет. Не доверится, не даст взять себя за руку, и мне это не нравится.

Я хочу по-другому. Все по-другому.

— Здесь тепло, — говорит Айлин. — Намного теплее, чем возле столицы. Давно хотела уехать.

Я перевожу взгляд на Айлин и говорю:

— Рад, что тебе нравится.

Айлин опускает взгляд, и они с дочерью уходят, чтобы подобраться ближе к морю настолько, насколько это позволяют бушующие волны, но Селин останавливается, не ступив и трех шагов, потому что боится. Она видит большую волну и в последний момент срывается и бежит обратно. Ко мне. Она молниеносно спотыкается, потому что бежит со слезами на глазах, я готовлю руки и ловлю ее на ходу, прижимаю к себе и заглядываю в ее глаза.

Глава 13

Рамис

— Папа? Ты мой папа?

Маленькая делает еще несколько шагов по направлению к нам, и я чувствую, как Айлин начинает бить крупная дрожь.

— Не говори ей правду, — просит Айлин. — Не говори, молю.

— Что тебе это даст? И сколько ты собираешься скрывать от нее эту правду? — спокойно спрашиваю в ответ.

— Умоляю, Рамис, только не сейчас. Я не готова…

— Будешь ли ты вообще когда-нибудь готова, Айлин?

Ты никогда не была готова.

Ни к свадьбе, ни к семейной жизни, ни к суровой реальности.

Почувствовав мой настрой, Айлин хватает меня за руку и снова просит солгать дочери любой ценой.

— Я скажу ей. Сама. Попозже. Рамис, я умру, если ты скажешь ей…

— Айлин, уже слишком поздно. Успокойся, ладно? — прищуриваюсь, оглядывая ее бледный вид. — Ты вся дрожишь.

— Пожалуйста!.. — выпрашивает Айлин, не желая мириться с действительностью.

— Мама?

Голос Селин звучит рядом.

Она подходит ближе, удерживая игрушку в своих руках, и с интересом поднимает глаза.

— Скажешь что-нибудь? — спрашиваю Айлин.

В ответ — тишина.

Айлин молчит, хотя я надеялся, что она проявит здесь свою мудрость и ответит дочери сама, но вместо этого она отпускает мою руку и продолжает смотреть на меня умоляющим взглядом, в которых, вдобавок к этому, появились слезы.

Этого еще не хватало.

Когда Селин переводит взгляд на меня, я теряю терпение.

— Ты мой папа? — спрашивает она настойчиво. — Я слышала слово «папа», я слышала.

— Да, Селин.

Айлин отшатывается, и я получаю от нее взгляд, полный ярости и негодования. Так смотрят на предателя, не иначе, но так во всяком случае лучше, чем я буду выглядеть лгуном в глазах дочери.

— Да, Селин. Я твой папа, — повторяю спокойно.

Я бросаю на Айлин вопросительный взгляд, но она упрямо поджимает губы и демонстративно отворачивается от меня и Селин. Ну что за девчонка?

— Мама, — зовет Селин.

Айлин не дергается.

Тяжело дышит, но не поворачивается к нам. Айлин упрямая и с характером, она всегда была такой, но с дочерью я ей не позволю так обращаться.

— Айлин, повернись. Тебя зовет дочь, — произношу сдержанно, хотя она знает, что мое терпение не вечно.

Неужели она себя так и с Селин планирует вести?

Виноват я, но никак не дочь, которая проснулась посреди ночи и услышала то, что слышать ей не стоило. Назад не отмотаешь, но и лгать я не собирался. Рано или поздно Селин узнала бы правду.

— Да, малышка? — тихо спрашивает Айлин, повернувшись.

— А как же летчик? Ты солгала мне про летчика, мама?

— Я… Малышка, я не знаю…

— Ты сказала, что мой папа — летчик.

— Селин, я…

Айлин разводит руками, часто-часто моргает, сдерживая слезы, но последним ударом для нее становится то, как Селин резко срывается с места, бежит ко мне и вжимается в бедро, обнимая меня руками. По-детски, искреннее, тепло.

Выдохнув, я опускаюсь перед ней на корточки.

Не ожидал.

Такой теплоты я не ожидал.

Да, хотел и желал, но точно не такой ценой, ведь Айлин готова была вот-вот разрыдаться.

— Мама обманула. Сказала, что тебя нет, а ты есть, — признается Селин.

— Селин, мама тебе не обманывала. Она просто многого не знала, понимаешь? — говорю ей строго.

— Правда?

— Правда.

— Я так долго тебя ждала, папа.

— Я тоже, — говорю Селин, поцеловав ее в висок.

Скользнув взглядом по Айлин, понимаю, что по ее щекам текут слезы. Черт.

— Айлин, успокойся, — прошу ее тихо, прижимая к себе дочь. — Слышишь?

Посмотрев на меня взглядом, полным ненависти, Айлин демонстративно направляется к дивану и сворачивается на нем калачиком.

— В садике меня обижали, потому что у меня не было папы, а у других он был. Теперь и у меня есть, но мама не рада этому.

Не рада. И Селин это замечает.

Она отстраняется от меня, гладит по колючей щетине и с интересом разглядывает меня всего, потом собирается пойти к маме, чтобы успокоить ее, но я торможу.

Я примерно представлял, что сейчас происходит с Айлин, и будет лучше, если Селин этого не увидит.

— Я поговорю с твоей мамой, а ты должна поспать, чтобы с утра мы поехали на море. Договорились, Селин?

Селин кивает, а затем хмурится и спрашивает:

— А ты больше никуда не исчезнешь?

— Обещаю, что не исчезну. Теперь я всегда буду в твоей жизни, и никто больше не посмеет обижать тебя, слышишь? Покажешь мне пальцем в того, кто тебя обидел, и я его накажу.

Селин серьезно кивает.

— Айлин? — окликаю ее. — Ты пожелаешь нам спокойной ночи?

В ответ раздается тихий всхлип.

Понимая, что ответной реакции не будет, я подхватываю Селин на руки и укладываю ее спать в их с Айлин комнату.

— Мама злится на меня потому, что у меня появился папа?

— Если и злится, то уж точно не на тебя. Спи и не думай об этом. Спокойной ночи, Селин.

— Спокойной ночи, папа.

Папа.

Это царапает слух, но я уверен, что привыкну.

В гостиной раздаются всхлипы. Еще не успеваю выйти из спальни, как слышу подавленный плач и понимаю, что эта ночь будет не из легких.

Я плотно закрываю дверь и нахожу Айлин на диване с игрушкой дочери в руках. Она свернулась калачиком и рыдала в подушку.

— Айлин, это ненормальная реакция.

— Она не нужна была тебе, когда я ее рожала! — выпаливает Айлин, захлебываясь в слезах. — А теперь появился ты, и теперь я стала ей не нужна!

— Я надеюсь, ты осознаешь, что говоришь. Мы могли уложить ее вдвоем, но ты игнорировала нас, — возражаю спокойно.

Приподнявшись, Айлин мечет в меня гневный взгляд.

Я его даже в полутьме вижу, потому что никакого другого взгляда от нее я не жду. В браке тоже не ждал.

— Я ей теперь не нужна. У нее теперь есть папа.

— Айлин, в чем виновата дочь? Ты можешь вести себя так со мной, но с ней вести себя так я тебе не дам. Бери себя в руки, черт возьми, ты слышишь?