Я бежала по обледенелой, укрытой коварным снегом улочке в сторону Ярославского вокзала. Густая ночь. Тридцатиградусный мороз был таким злым, что аж хрустел в воздухе. Шуба не мне подскакивала при каждом шаге. А в руках болтались пакеты с рынка – задорнее всего подскакивали, как теннисные мячики, мандарины в красной сетке.
Бежала я с рынка с закупками для новогоднего стола, боялась опоздать на электричку –следующую ждать больше часа, да и ехать придется совсем в ночи.
Как и бывает, когда торопишься – включается закон подлости. Я споткнулась, мандарины полетели, как оранжевые брызги во все стороны, покатились по обледеневшей дороге, а я плашмя шлёпнулась в снежное одеяло. Только коленкой шкрябнула по льду, и она больно садила.
Мандарины продолжали веселыми яркими мячиками катиться в разные стороны. В воздухе повис цитрусовый аромат. Я села, потерла колено и осмотрелась – обо что я так могла споткнуться? По ощущениям – обо что-то мягкое.
Заметила холм на дороге со сбитой шапкой снега. А там – ком одежды. Пригляделась – под снежным покрывалом была не просто одежда – человек!
Я бросила сумки и бросилась к незнакомцу – может, нужна помощь?
Сбила снег, перевернула – в лицо ударил запах алкоголя и немытого тела. Вгляделась в лицо – высокие скулы, плотная кожа, раскосые глаза. Передо мной точно лежал пьяный в стельку бомж. Но бомж ещё не успевший опуститься – на лице не появились характерные признаки распада.
«Здоровый, лоб», - подумала я.
Ночь. Мороз. Порыв ветра разогнал облака. И небо в эту ночь оказалось покрыто сверкающими звездами, как будто бархатное покрывало расшили бисером. Запах мандаринов ударил в нос. И ощущение предновогоднего чуда как-то особенно ярко наполнило сердце. Я. Бомж. Зима.
«Романтика после тридцати – картина маслом» - прокомментировала циничная часть меня.
«Замерзнет ведь» – сказала я вслух, склоняясь над человеком в бессознательном состоянии.
«Да что-ж я за человеком таким буду, если оставлю этого здоровяка на верную смерть? Тем более в преддверии Нового года?» - это я мысленно на себя накричала.
На мандарины посмотрела вспомнила, про подарок, который себе купила, упаковала и хотела под ёлку положить. А тут этот великовозрастный «подарок» лежит. Видно, от самого Деда Мороза. Видать тяжелый, не довез – пораньше скинул. Или этот сам выпал.
Почему то подумала, что если оставлю его так, то когда буду в новогоднюю ночь свой подарок распаковывать, этот будет мертвый лежать. И в сердце защемило. Стало так жалко этого крупного и беспомощного бедолагу, как бывает жалко котят со сломанной лапкой. В ночь морозы должны были усилиться.
А я как назло ещё вспомнила жалостливую сказку «Девочка со спичками», которая с детства пугала до ужаса. И которую всегда отчаянно хотела переписать.
«Вот лучше бы ты не сказку переписать хотела, а квартиру получить. Стояла бы сейчас с ключами, а не с бомжом. А то нахотела – оно вон и исполнилось. Что теперь с желанием этим исполненным делать!» - это я опять на себя накричала-навозмущалась.
Растолкала бедолагу.
Спросила, как зовут. Ответил:
- Стахан. Стахан Рахметов.
Говорю ему:
- Пойдём со мной – замерзнешь, у меня в сарае переночуешь. Да и новый год на носу. Страшно умереть под новый год.
Он попытался отмахнуться и обратно в шубу укутаться, а когда понял, что не отвяжусь, поднялся – не мужик, а медведь здоровенный.
Поплелся, временами опираясь на меня, на вокзал.
Мандарины остались рыжими звёздами лежать в снегу.
А я подумала, буду ли я в безопасности – он меня одной рукой сгрести может? Вдруг он преступник? Убийца? Кто его знает? Грубый, неотесанный и проблемный.
Но, почему-то сказала себе, что я уже в игре и поздно отступать. Нельзя протянуть руку утопающему, а потом одернуть и крикнуть, что передумала.
Хотя, конечно, можно – кто меня остановит? Но жить с таким грузом тяжко.
Потом я не раз думала: почему поставила жизнь этого незнакомца выше своей безопасности?
Но в ночь нашей встречи эта мысль испарилась под тяжестью нетрезвого мужика в пропахшей грязным телом одежде. Стахан, значит. Приятно познакомиться, Стахан.
Я живу в подмосковье – от станции на автобусе, а потом минут двадцать пешком, в доме, доставшемся от бабушки. Дом небольшой – всего две комнаты, сени, летняя терраска, погреб, выложенный кирпичом со стеллажами консервов и овощей, и чердак, который я отвела под библиотеку – заполнила теплое чердачное пространство старыми шкафами и тумбами с книгами.
Ещё на территории стоял добротный кирпичный сарай – три метра на четыре, отапливаемый. Там и разместился мой случайный гость. Дверь я на всякий случай заперла на ключ и подперла. А то мало ли – протрезвеет, да как одичает мой гость. Он всю дорогу провел в сонном забытии и стоило мне указать на лежанку, как рухнул и отключился.
А я вернулась в свой дом.
Многие, узнав о том, что я домовладелица могли бы позавидовать – и зря. Жители квартир привыкли перекладывать свои печали на ЖКХ. А нам, обитателям деревни, всю приходится делать самим. Воду прорвало – иди ищи, где труба треснула и сам откапывай, чини.
Подвал затопило – беги к соседу за насосом.
Да и сам дом никогда не будет включен в программу реставрации и ремонта – такое только муравейникам положено. А уж о реновации я и вовсе молчу. Траты одни – а не наследство.
А домик мой – ветхий – основной части лет двести, не меньше. Я каждый год сама его крашу, терраску минувшим летом собственноручно перебрала и подремонтировала. Палисадник, огород, теплица покосившаяся – всё это не про красоту и роскошь, а про вторую смену после основной работы.
- Мужика тебе надо! – любит говорить моя начальница – Зинаида Петровна.
Работаю я в кирпичном двухэтажном здании в двух станциях на электричке. Почему говорю про здание, а не про организацию? Вывески меняются, а мы с Зинаидой Петровной уже десять лет бессменно на страже родных стен. Когда я только устраивалась, вывеска гласила «Банк АрьергардЪ». Красиво, особенно изящно был твёрдый знак отрисован.
Зинаида Петровна – женщина раннего пенсионного возраста, тощая и морщинистая, в толстенных очках в роговой оправе и с неизменным пучком потрепанных сединой длинных волос, всегда общалась с начальством. А я вела документы, заполняла отчеты, вела все что нужно было вести в компьютере и общалась с клиентами. Потом «АрьергардЪ» съехал и на его место пришел ГосБанк. Тоже не прижился, не прошло и года, как мы перешли работать в новообразованное отделение Почты. Опять ненадолго. И вот уже три года держится библиотека. Я – библиотекарь за стойкой абонемент и тамада на всех спущенных руководством праздниках. А Зинаида Петровна общается с начальством.
Почему так? В наших местах важнее всего близость от дома. А уж кем работать – дело десятое. А работодателям трудно найти не пьющих сотрудников с высшим образованием (у меня высших два – бухгалтерия и филологическое). Библиотека дома на чердаке. Библиотека на работе. Благодать.
Так вот, Зинаида Петровна… Уже три года талдычит мне про мужика.
Раньше пытка такая была (уже не помню где прочитала): сажают человека под капающую воду. И вода по темечку кап-кап-кап. Медленно. И так пока не пробивает дырку. По ощущениям, Зинаида Петровна, та самая вода.
Фото ей что ли скинуть новообретённого мужика, только для безопасности на цепь посадить – вдруг он вспышек боится? И подписать: выполнено!
Похвалит в ответ? В обморок упадет? Или обругает, мол всякий мусор и непотребоство домой тащу?
Ажиотаж мой быстро сдулся. Я знала наверняка, Зинаида Петровна поправит очки, придаст выражению лица значимости и напишет:
- Люб, ну что ты не могла себе нормального найти?
Сначала мужика, потом нормального. И с каждым выполненным условием квест будет усложняться – каждый раз будет выясняться, что что-то да не так с моим выбором. Это я уже по рабочим моментам знаю. Но что мы все про Зинаиду Петровну и про Зинаиду Петровну. Самое время про мою личную жизнь. А, точнее про её трехлетнее отсутствие.
Одинока я с тех самых пор, как рассталась со своим горячим трактористом. Мы познакомились, когда мне было 27. И он меня, филологическую барышню, просто сразил своей кипучей, бескомпромиссной страстью. Грубый и примитивный он пробуждал во мне какой-то огонь жизни.
Но горячий он был не только по темпераменту, но и по градусу, уровень которого ежедневно повышал спиртным.
Книжек он не читал – часы, проведенные мной в библиотеке, считал блажью и бездельем. А спустя три года отношений – видно, в честь моего тридцатилетия, стал агрессивным. Выпьет – и начинает надо мной нависать, меня отчитывать. На мои то робкие, то бурные сопротивления всегда выдавал:
- Вот родишь мне, тогда и наладиться жизнь. А раз не рожаешь – значит и вовсе меня не любишь.
Конечно, любовь же измеряется в детях:
Один малыш – слабовато любишь, неуд
Двое – ну на троечку потянет
Пятеро – любишь хорошо, умело
Десять – любовь до гроба
Такая видно, любовная математика.
Рожать я от него боялась – страшно дарить ребёнку такого отца. Что с ним будет через пять лет? А через семь. Ну уж нет. А себе я ребенка рожать была не готова – хотела полноценную семью. Чтобы и мама. И папа. И летние поездки на юг. И спокойные вечера. А тут что?
На мои просьбы бросить пить, отказывался под предлогом ребенка. Мол будет ребёнок – будешь командовать. А пока – цыц.
А я твердо стояла на своем: год не пьёшь – ни грамма, тогда и ребенок будет. Алкашу ребенка рожать не буду.
Он заводил стандартную песню:
- Да я в любой момент брошу. Я с горя пью, что ты мне не рожаешь.
- Ага! – говорила я. – Держи карман шире. То он с горя пьет. То потом роды будет отмечать.
В какой-то момент даже бронебойная Зинаида Петровна предложила: а, может, и правда родить тебе Люб?
Я чуть со стула не упала.
Зинаида Петровна смутилась, прокашлялась, мол, это я так, в порядке размышлений. И тему родов больше не поднимала. Зато появилась тема: «найди себе мужика нормального».
Конечно, мужик же – универсальный ключ от всех проблем – как лом – от всех дверей.
Утро. У меня – выходной. Ну как – выходной. Мне не нужно ехать в библиотеку. А вот от уборки снега, колки дров, мелкого домашнего ремонта – никто не освобождал.
Пока утром чаёвничала за томиком Достоевского в своём чердачном логове из книг и пыли, поглядывала в окошко. Мой неожиданный гость спал.
«Вдруг проснется злой, как медведь и будет кулаками махать?» - задавалась вопросом я.
А интеллигентный Раскольников, тем временем, махал топором на страницах книги.
Дверь открыла, но протянула колокольчик на веревочке – как дверь распахнется, где бы не была – услышу. Так со спины по крайней мере не подкрадется и не нападет.
- Дались тебе эти приключения с риском для жизни, - сокрушался внутри меня инстинкт самосохранения. – С Достоевским пора заканчивать. И даже не думай на Горького переходить – вот эти все люди дна, униженные и оскорблённые, тебя до добра не доведут. Почитай, ну не знаю, Джека Лондона. Ну, или, хотя бы Есенина. Прозу хочешь? Улетай в магический реализм – прямиком в руки Маркеса. Отпусти ты уже тех, чьи души мертвы! Хватит спасательных операций. Взрослые люди – хотят пить, пусть пьют. Тебя то никто не спасает! Сама как-то и терраску покрасила и снег гребёшь!
- А жаль… - подумала я. – Было бы неплохо оказаться спасённой.
Говорила я себе вещи разумные, правильные. А действовала прямо противоположно подуманному.
Не успела я додумать эту мысль, как зазвенел колокольчик. Из сарая выгребся на нетвёрдых ногах мой медведь, пошатываясь, осмотрелся, облокотился на дверной косяк. Мутными глазами стал наблюдать за мной – не уверена, что видел меня сквозь пелену. Но смотрел в моём направлении.
И тут, как назло я услышала свист и стрекот мопеда. Этот звук я научилась узнавать. Чуть не взвыла с досады. Это катила моя 80-летняя подруга Нина Прокофьевна. Летом – на ржавом скрипучем велосипеде. А зимой, на собранном из ржавых запчастей мопеде-Франкенштейне.
Я глянула в направлении звука, на своего гостя, опять в направлении звука. Что делать? Затолкать его в сарай я не успею… Тем временем он сел на ступеньках сарая, закурил.
У моего забора со свистом и скрежетом притормозила Нина Прокофьевна.
Она глянула на меня, на моего помятого гостя, просияла и расплылась в беззубой улыбке. Точнее в её улыбке виднелась ровно половина поплывших и пустившихся в пляс зубов.
Я с тоской подумала, что неплохо бы к восьмидесяти сохранить хоть половину своих пеньков. Но пломбированные-перепломбированные зубы не оставляли надежды на столь позитивный расклад.
- Не буду мешать! – радостно пропела Нина Прокофьевна. – Сама вот на свидание мчу!
- Это не то, что Вы подумали, - неловко пробурчала я.
Подруга только рукой махнула:
- Я в чужие дела не лезу. Мне за современными трендами в отношениях уж не угнаться, все эти бинарные и биполярные люди, кгбт – дело молодое. Как уж сами решите, - и хихикнув, добавила. – за все три года отыгралась на нём? Вот его ноги аж не держат!
- Нет, Вы все не так по…
Но подруга не дала договорить:
- На дороге что-ль валялся?
- Да, нет, не в том смысле, все сложно, - выдала я.
- Замуж выйти не напасть – главное замужем не пропасть, - Нина Прокофьевна заговорчески подмигнула.
- Это не то что вы думаете. Мы не вместе.
- Не вместе – тоже хорошо. Мы с моим тоже не вместе. Вся эта совместная жизнь – одни хлопоты. Готовить ещё, обстирывать.
Я простонала.
- Муж – всему голова. Жена – шея. Выбирай голову, которую сможешь удержать, - напутствовала меня подруга.
- У нас не такие отношения. Я просто ему помогла…
- Ты ему помогла. Он тебе помог. Хорошее начало, - подруга похлопала меня по плечу. Ох, мать свобода и одиночество – две стороны одной медали, че от одиночества страдать – надо им наслаждаться! Вот и наслаждайся! Не бытовой инвалид, готовить, стирать, прибирать умеет – и слава Богу. Все, ладно, а то Василий Сергеевич небось заждался. Он все на совместную жизнь направшивается. Но я на эти дудки не куплюсь. Я дома одна люблю. А он мне для романтики, для душевной песни нужен.
- Нина Прокофьевна! – всплеснула руками я. – Да дайте всё объяснить-то!
Но подруга сделала широкий жест рукой, безапелляционно прерывая мою речь.
- Никогда ни перед кем не оправдывайся!
Взревел мотор и мопед умчался, унося мою словоохотливую подругу на свидание.
Я повернулась к своему гостю. Его взгляд прояснился. И он уже внимательно меня изучал.
Красивое ровное лицо азиатского типа, плотная ровная кожа, и что-то волчье, диковато-брутальное в образе, манере держаться, манере неспешно подносить сигарету к губам, неторопливо вдыхать дым.
По коже пробежали мурашки.
- Мы договорились, - надавил внутренний бюрократ, только что договором перед носом не потряс. Иногда эти внутренние голоса бывают такими занудными.
Он поднялся. Ноги уже держали его уверенно.
- Кто ты? И что я тут делаю? – грозно спросил Стахан.
От его слегка похрустывающего, как будто чуть простуженного баса у меня аж поджилки затряслись. Но я поняла, что сейчас важно дать ему достойный отпор. И прямо как в животных стаях удержать своё лидерство. Он на моей территории. Я – хозяйка положение. Он тут по моей воле. Нужно переходить в наступление.
И я шагнула ему навстречу, к этому побитому жизнью волку.