Бонусы2: Жестокий любимый, Вампиры, Лед, Измена, Риккардо.

Зов черной крови 1/3

Клайд

Утро начиналось мягко, как теплое прикосновение к щеке. Лучи солнца просачивались сквозь полупрозрачные занавеси, падая на деревянный пол нашей спальни, словно не спеша напоминали: мы живы, мы здесь, все позади. За окном плескалось озеро, тихо, как дыхание спящего ребенка. Я никогда не думал, что смогу ощущать мир таким — не как поле боя, не как угрозу, а как дом. Дом, в котором каждое утро начиналось с детского смеха и запаха лаванды от ее кожи.

Я сидел на полу, пока Мелисса — наша дочь — вертелась передо мной, и что-то тараторила себе под нос. Волосы у нее были как у Оникс — светлые, мягкие, с золотистым отливом, непослушные. Я держал в руках резинку с маленьким розовым бантом и, клянусь, справиться с оборотнем в ярости было проще, чем попасть в эту резинку с первого раза. Она хихикала, когда я запутывался, и называла меня «медведем в крошечной ловушке». Я не знал, где она выучила это выражение, но оно подходило идеально. Я пытался быть строгим — сказать, чтобы сидела смирно, но сам же и срывался в смешок, потому что когда эта девочка смотрела на меня снизу вверх с точностью взгляда своей матери, я был уже не Клайд, не глава клана, не воин — я был просто отец, бесконечно влюбленный в двух женщин, которые сделали его человеком.

Оникс стояла у порога кухни, прижав к груди кружку с чаем. Я чувствовал ее взгляд — спокойный, но пристальный. Она была расслабленной, но в глазах таился отсвет чего-то тревожного. Не страха — скорее настороженности, как будто даже спустя пять лет, даже в этом доме, построенном с нуля посреди тишины, она все еще ждала, что за поворотом случится что-то... большее. Война оставляет следы даже в тех, кто ее выиграл. Я знал это по себе. Но сейчас — в этот миг — мы были в безопасности.

— Я справился, — сказал я с видом победителя, завязав бантик. Мелисса радостно захлопала в ладоши и обернулась, чтобы показать маме результат. Оникс улыбнулась, но уголки ее губ дрогнули, выдавая что-то глубже. Она подошла к нам, села на подлокотник кресла и провела пальцами по моей щеке, мимолетно, но достаточно, чтобы остановить дыхание на секунду.

— Я могла бы и сама, — сказала она почти шепотом, и я понял, что речь шла не о прическе. Оникс никогда не говорила прямо о том, как держит под контролем свои страхи, свою дикую силу, свою жажду — но я знал, она все еще учится. И она не сдается.

— Я знаю, — ответил я так же тихо. — Но я хочу быть рядом даже в том, что ты можешь сделать сама. Это и есть семья, да?

Она кивнула, и в этот момент мне показалось, что я снова вижу ее той, какой она была в первый день — не девочкой, которую надо было спасать, а женщиной, в которой живет что-то древнее, первобытное и прекрасное. Я подхватил Мелиссу на руки, она завизжала от восторга, схватилась за мою шею и начала болтать ногами в воздухе. Оникс засмеялась, вскинула голову, и я поклялся себе, что этот звук я буду защищать до последней капли своей бессмертной крови.

В этом доме было все, что имело смысл. И все, что я считал проклятьем, оказалось самым важным подарком в моей жизни.

Я чувствовал это еще до того, как заметил. Что-то сдвинулось в пространстве. Не резкий запах, не звук, не вибрация — просто изменение в самой ткани реальности, как если бы кто-то провел когтями по стеклу между мирами. Дом был тихим. Мелисса играла на втором этаже с одной из старых деревянных кукол Оникс, а она сама, босая, с чашкой кофе в руках, листала старую книгу на подоконнике, где солнце пробивалось сквозь стекло мягкими золотыми тенями.

Тишину нарушил хлопок. Не стук, не шаг. Хлопок — короткий, глухой. Я обернулся к окну кухни. Там, на перилах веранды, сидела сова. Огромная. С темно-серыми перьями, глазами цвета застывшей смолы и неестественно неподвижной. Она смотрела прямо на меня, как будто ждала, будто уже знала, что я выйду.

Я открыл дверь, и она не улетела. Наоборот — вытянула лапу, на которой была привязана плотная, темно-красная лента. К ней крепилось письмо.

Запах крови ударил сразу. Не свежей. Старой. Консервированной древностью, впитанной в пергамент. Я осторожно развязал ленту, сова все так же беззвучно смотрела мне в глаза, и только когда письмо оказалось у меня в руках, она взмахнула крыльями и исчезла, растворившись в воздухе, как мираж.

Зов черной крови 2/3

Запечатано. Символ, который я не видел с юности. Две переплетенные змеи и черная жемчужина между ними. Я был уверен, что этот клан исчез. Сгорел дотла. Уничтожен во времена правления отца. Их имя не произносили, не писали, даже в самых старых записях оно оставалось зачеркнутым.

Но это был их знак.

Я медленно разломал печать. Бумага — старая, шершавая, будто тронутая временем и магией одновременно. Чернила… нет, не чернила. Кровь. Темная, с засохшими вкраплениями. Она потемнела, но все еще пахла жизнью. Или смертью. Смотря, с какой стороны смотреть.

Я начал читать.

Каждая строка выжигалась под веками. Не угрозы. Напоминания. Их было мало, но хватило, чтобы все внутри меня сдвинулось. Я не отреагировал внешне, но внутри что-то захлопнулось. Щелчок. Строгий. Последний.

Оникс еще была в комнате, но ее взгляд стал внимательней. Она почувствовала перемену. Я не мог сказать. Не сразу. Не здесь, не в этом доме, где все было построено с таким трудом. Где впервые за всю мою жизнь мне не хотелось держать оружие наготове.

Я медленно свернул письмо, убрал его во внутренний карман рубашки, ближе к сердцу. Не потому, что хотел быть ближе к истине. А потому что она уже касалась меня изнутри.

Оникс подняла голову. Наши глаза встретились.

— Все в порядке? — спросила она, и в голосе была не тревога. Интуиция. Чистая, резкая.

Я кивнул. Не солгал, но и не сказал правду.

— Просто сообщение от старых союзников. Ничего, с чем мы не справимся. — И отвел взгляд, пока она еще не заглянула в меня глубже.

Потому что в этом письме была правда, которую я сам не был готов принять. И если это то, о чем я думаю… тогда наше спокойствие — всего лишь временное затишье перед бурей.

Вечер опустился мягко, как обещание чего-то большого и невыносимо тихого. Камин потрескивал ровно, будто пытался успокоить мои мысли, но с каждым щелчком пламени я только глубже уходил в себя. Оникс сидела напротив, ноги поджаты, плед на плечах, чашка почти остывшего травяного настоя в руках. Она наблюдала за огнем, как будто искала в нем ответ на вопрос, который не могла сформулировать. Или уже знала, но боялась произнести. Я не двигался. Внутри все сжималось. Письмо было у меня в кармане, его вес ощущался не меньше, чем вина. Она уже чувствовала, что что-то не так. Она знала меня. Слишком хорошо.

— Клайд, — ее голос был мягким, но твердым, как шелк, натянутый до предела, — ты ведешь себя странно весь день. И не смей говорить, что все в порядке. Потому что ты моргнул, когда я спросила.

Я поднял глаза. Она смотрела прямо в меня. С любовью. С тревогой. С тем вниманием, от которого мне хотелось одновременно укрыться и раствориться. Я медленно выдохнул, потянулся к камину, будто хотел согреться, хотя знал, что огонь не может приглушить холод, растущий под ребрами. И все же заговорил.

— Пришло письмо. Сегодня утром. — Я не смотрел на нее. Не мог. — Запечатано знаком… клана, который должен был исчезнуть вместе с их лидером. Но… кто-то выжил. Или, возможно, никогда и не умирал.

Пауза. Тишина в комнате сделалась густой. Я услышал, как Оникс отложила чашку, звук керамики по дереву прозвучал громче, чем нужно. Я продолжил, не давая себе остановиться.

— Это не угроза. Пока. Скорее... напоминание. Что у нас есть прошлое. Что ничто не стирается полностью. И я... не хотел говорить тебе. Потому что я не могу втянуть тебя снова в войну. Не после всего. Не теперь.

Я все-таки посмотрел на нее. Она не испугалась. Не дрогнула. Наоборот — ее глаза вспыхнули. Но не страхом. Силой. Уверенностью. Женщина, которая прошла через ад, умерла, изменилась — и вышла из этого огня сильнее, чем была.

— Мы уже не те, Клайд, — сказала она ровно, не отводя взгляда. — Я — не та девочка, которую ты держал в подвале. А ты — не тот, кто прятался за холодом и отталкивал все, что чувствовал. Мы теперь семья. Мы сильнее. Не потому что бессмертны. А потому что научились любить. Вместе.

И в эти слова я поверил больше, чем во что-либо еще за всю свою жизнь.

Я протянул руку, и она подошла ближе. Мы обнялись без лишних слов. Просто тихо. Тепло. Медленно. Моя ладонь легла ей на затылок, ее пальцы сжали ткань моей рубашки. Это был не момент страсти. Это был момент истины. Единения. За пределами страха, за пределами прошлого.

И в этот момент в комнату впорхнула наша дочь — босиком, с игрушкой в руке, с неуклюжей походкой и искренней улыбкой на лице. Она остановилась, уставившись на нас с удивлением.

— Вы сегодня особенно светитесь, — сказала она, и в этих простых словах было все, чего я когда-либо хотел.

Оникс

Я шла за ним по лесной тропе, чувствуя, как под босыми ступнями прогибается мягкий мох. Воздух был прохладным, насыщенным ароматом хвои и еще чем-то — еле уловимым, сладким, почти сказочным. Он шел впереди, не оборачиваясь, но я знала, что слышит каждое мое движение, чувствует мой взгляд на себе. Клайд никогда не делал ничего просто так. И чем дальше мы шли, тем сильнее билось сердце — не от страха, а от предчувствия. Лес расступился неожиданно, как будто раскрывая секрет, который он хранил слишком долго. Передо мной открылся полукруг лесной поляны, и на ее краю стояла арка, оплетенная живыми цветами — дикими розами, лавандой, белыми пионами. Под ней горели свечи, у их подножия стояли люди. Наши. Мои. Те, кто прошел с нами все. Валенс, Орфей, Родерик, Элиан. Мелисса в белом платье, стояла с венком в руках и смотрела на меня с таким сиянием, что дыхание перехватило. Я застыла, не веря. Повернулась к нему — Клайд стоял рядом, чуть позади, смотрел не на поляну, не на гостей, а только на меня. В его глазах не было ни тени сомнения. Только бесконечная, зрелая, тихая любовь. Он подошел ближе, взял мои руки, теплые, настоящие.

— Первый раз я женился на тебе, потому что должен был. Потому что кровь, клятва, правила. Но теперь... — его голос дрогнул, и он не стал продолжать. Он просто склонился ко мне и сказал тихо, как молитву: — Теперь я женюсь, потому что люблю тебя. Потому что хочу быть с тобой не из долга, а из желания. До конца. Добровольно. Навсегда. Мои пальцы дрожали, когда он вложил в них кольцо. Я чувствовала, как лицо горит. Я чувствовала, как все смотрят на нас. Но в тот момент для меня существовал только он. Только Клайд. Я не знала, как сдержать слезы — потому что это было реальное, настоящее, не вырванное из боли счастье. Мелисса подбежала ко мне, передала венок и прошептала: — Ты теперь настоящая невеста. Я засмеялась сквозь слезы. Мне надели платье — простое, но ослепительно белое, легкое как ветер. Я стояла босиком на траве, под вечерним светом, с венком на голове, и чувствовала себя не героиней чужой легенды, а женщиной, которой дали шанс начать заново. По-настоящему. Когда Клайд взял меня за руку и подвел под арку, я взглянула на него и прошептала: — Я бы выбрала тебя даже без крови, без войны, без бессмертия. А он улыбнулся так, как будто услышал это еще до того, как я сказала. Вечность начиналась не тогда, когда мы стали вампирами. Она началась в этот вечер. В момент, когда я поняла: мне больше нечего бояться.