Босс. 45 – баба ягодка опять

1

— Зашей рубашку. В темпе!

Громкий, басовитый голос заставляет меня вздрогнуть, как только я захожу в пустую в комнату отдыха в конце коридора.

В следующее мгновение в моё лицо летит комок белой ткани.

Я зажмуриваюсь от неожиданности и ошарашено ловлю белый снаряд.

Открываю глаза.

В руках у меня мятая белая рубашка из тонкого мягкого хлопка. От неё волнами поднимается терпкий, густой аромат — чёрный перец, кожа, что-то древесное и нотки пота. Пахнет деньгами, властью и… тестостероном. Много тестостерона.

Поднимаю голову.

И замираю.

Передо мной, в полуметре, стоит Михаил Валентинович. Наш босс. Гроза отделов, безжалостный палач на утренних планёрках, живая легенда офисного фольклора.

Стоит в одних брюках. Тёмно-серых, идеально сидящих на узких бёдрах и длинных ногах. Ремень расстёгнут.

Всё остальное… Господи.

Мой мозг отказывается складывать картинку.

Я всегда видела его лишь издалека: на редких общих собраниях, когда он, как император, восходил на сцену, или сквозь стеклянные стены его кабинета — строгий силуэт в идеально сшитом костюме.

Он был иконой стиля и суровости.

Абстракцией мрачной власти в пиджаке.

И эта… абстракция сейчас стоит передо мной с голым торсом.

Михаилу Валентиновичу в прошлом месяце стукнуло пятьдесят. Седина, густая, благородная, платиновая, затронула не только коротко стриженные волосы и аккуратную бороду.

Она завитками лежит на мощной груди, тропинками спускается по напряжённому животу вниз к расстегнутом ремню…

Ох ты ж… Пресвятые воробушки… Я в первый раз за все мои сорок пять лет вживую вижу мужские кубики пресса.

Они, оказывается, существуют не только на фотографиях в Интернете, не только в кино и не только на рекламных постерах с молодыми Альфа-самцами…

Я будто чудо увидела. Аж моргнуть не могу.

Ни капли лишнего жира, только рельефные мышцы под слегка смуглой кожей.

Мой взгляд в хаотичной панике скачет по моему шефу: широкие плечи, рельефные бицепсы, мускулистые предплечья, мощная шея…

Наконец, я все же поднимаю взгляд на лицо. Высокие скулы, прямой нос, холодные темные глаза, которые сейчас смотрят на меня с таким высокомерным презрением, что по спине бегут мурашки.

— Чего рот разинула? — грубо бросает он и кивает подбородком в сторону низкого кожаного диванчика у стены. — Займись делом.

Я, от неожиданности и дикого смущения перед всей этой нагой мужской мощью, вдруг… икаю. Громко и нелепо.

Ик!

— Михаил… — прижимаю рубашку к груди, — Михаил Валентинович, я, похоже, дверью ошиблась.

Глаза его сужаются.

Я сбежала с корпоратива на пятом этаже всего на пять минут — выдохнуть, отойти от духоты и криков коллег, припудрить блестящий нос и вынуть из волос застрявшее конфетти.

Вместо двери в женскую уборную, украшенной стикером с туфелькой, рванула в какую-то неприметную дверь с номером.

И теперь я в ловушке. С полуголым тираном и его порванной рубашкой.

— Я не думаю, что ты ошиблась, — говорит он медленно, презрительно растягивая слова. Проходит мимо меня — я чувствую движение воздуха с его парфюмом.

Слышу щелчок замка. Он закрыл дверь. Мой путь к отступлению отрезан.

Он оглядывается на меня через могучее плечо. Я, всё ещё не моргая, оборачиваюсь на него в ответ.

Господи, я однажды роман такой читала. Там нежная юная красавица случайно осталась наедине с боссом, который заставил ее…

Ну да, я не нежная юная красавица, поэтому меня заставят только зашить дыру на рубашке.

Вот она суровая реальность многих женщин.

— Ты похожа на ту, у которой в сумочке обязательно есть иголки и нитка. И, конечно же, к иголкам и ниткам в комплекте идут таблетки от головной боли, — он хмыкает, и в уголке его рта появляется усмешка. — Я угадал?

Чёрт возьми. Он угадал. В моей сумке, помимо всего прочего, действительно есть косметичка, а в ней — два вида обезболивающего (от ноющей и от резкой боли) и… стальной футлярчик-игольница. Нитки — белые и чёрные. Универсальный набор.

— Да, — медленно киваю я, голос звучит сипло. Откашлянувшись, добавляю: — У меня есть иголка и нитка. Я могу их вам одолжить.

— Не мужское дело это… тряпки зашивать.

Он фыркает, проходит мимо и садится на подлокотник того самого диванчика, который на некоторое время станет моим рабочи местом..

Мышцы на его боку играют под кожей.

— Давай, в темпе. Я дал тебе четкую задачу. Выполняй.

Комната отдыха небольшая: кожаный диван, низкий столик из тёмного дерева, мини-бар, огромное окно во всю стену, за которым мерцают огни ночного города.

Теплый, приглушённый свет исходит от бра на стенах. Уютно. И безумно страшно.

— А если я откажусь? — тихо спрашиваю я, всё ещё надеясь на проблеск разума в этом царстве абсурда.

Он медленно поворачивает ко мне голову. Серые глаза становятся ледяными.

— А ты как думаешь? — он с угрозой прищуривается. — Как у тебя с когнитивными способностями? Сможешь догадаться, что последует, если ты откажешься зашить мою рубашку?

Если я откажусь, то меня, вероятно, уволят.

Мгновенно представляю себя у кадровика, потом на улице с картонной коробкой в руках. А в ней — фотография сына в рамочке, маленький печальный кактус с короткими иголками и кружка с надписью «Улыбнись».

А потом я вспоминаю свой ипотечный договор. У меня еще два года ипотеки.

Понимаю. Я проиграла.

— Мне через пять минут надо вернуться к нашему дружному коллективу, — ехидно говорит Михаил Валентинович, не спуская с меня взгляда. Лёгкая тень падает на рельеф его живота. — Нужно будет поблагодарить вас всех за невероятно удачный второй квартал и за высокие показатели. В порванной рубашке я никак не могу появиться на сцене. Это некомильфо.

— Ну, наш дружный коллектив действительно показал высокие показатели в этом квартале, — почти машинально возражаю я и, покорившись судьбе, семеню к дивану. Сажусь на самый его край, с противоположного от босса угла. Аккуратно, как святыню, раскладываю рубашку на коленях. Нахожу разрыв — небольшой, но заметный, у шва по левому боковому шву. Достаю из сумки косметичку, а из неё — блестящий футляр-игольницу.