Босс мафии. Сын от моего врага

Пролог

Алина

Дверь кабинета закрывается за мной с тихим щелчком, который отдаётся в груди глухим ударом. Иду по бесконечно длинному коридору, автоматически считая шаги до лифта. Привычка из прошлой жизни — всегда знать расстояния, всегда помнить пути отступления. Двадцать три шага. Нажимаю кнопку вызова холодным пальцем.

Металлические двери расходятся почти мгновенно, словно кто-то ждал меня.

— Привет, принцесса.

Этот голос. Низкий, бархатный, с едва заметной хрипотцой. Голос, который шептал мне о любви в постели, который приказывал на деловых встречах, который в последний раз произнёс моё имя три года назад. Он ударяет по нервам, как разряд высокого напряжения, и на мгновение я забываю, как дышать.

В лифте, опираясь на зеркальную стену, стоит Сергей Ковалёв. Руки небрежно сложены на груди, дорогой костюм сидит идеально, но глаза... В его глазах холодный огонь, который когда-то согревал меня, а теперь обещает сжечь дотла. На губах играет та самая кривоватая улыбка — знакомая до боли, родная и одновременно чужая.

Застываю в дверях лифта. Каждая клетка моего тела кричит об опасности, каждый инстинкт, отточенный годами тренировок, требует немедленного отступления. Но деваться некуда. За спиной — офис, где я только что подписала контракт. Впереди — он.

— Заходи, — голос мягкий, почти ласковый, но в нём скрыты острые края. — Не укушу. Пока.

Последнее слово он произносит с особой интонацией, и моя кожа покрывается мурашками. Заставляю себя сделать шаг вперёд, потом ещё один. Двери захлопываются за моей спиной с финальностью приговора. Пространство лифта кажется крошечным рядом с его фигурой. Нажимаю кнопку первого этажа, старательно не глядя на него, но чувствую его взгляд на своей коже.

— Как дела, Алина? — Он произносит моё настоящее имя медленно, раздельно, словно пробует на вкус что-то горькое. — Или как тебя теперь называть?

Поворачиваюсь к нему лицом. Автоматически включается маска — лицо становится бесстрастным, плечи расправляются, подбородок приподнимается. Кира. Идеальный агент. Холодная как лёд.

— Алина Воронова, — отвечаю ровно. — Думаю, ты уже об этом знаешь.

Его глаза сужаются, изучая моё лицо. Ищут трещины в маске, слабые места. Сейчас я — загадка для него. И это пугает больше, чем его гнев.

— Знаю, — он отталкивается от стены, делает шаг ближе. В замкнутом пространстве лифта он кажется ещё крупнее, ещё более доминирующим. От него по-прежнему пахнет тем же одеколоном — дорогим, мужественным ароматом, который врезался в мою память. — Вопрос в том, знаешь ли ты?

В его словах скрыта угроза, которую я пока не понимаю. Но инстинкт, отточенный годами опасной работы, подсказывает: это ловушка. Он что-то знает. Что-то такое, чего не должен знать.

— Я могу уволиться прямо сейчас, — говорю с наигранным спокойствием. — Если моё присутствие доставляет тебе дискомфорт.

Сергей смеётся, и этот звук заставляет меня вздрогнуть. Низкий, тёмный смех, в котором нет ни капли веселья. Только холодное торжество.

— Уволиться? — Он наклоняется ко мне, и я чувствую тепло его тела, слышу его дыхание. — А куда побежишь, принцесса? В другую компанию? В другой город?

Молчу, жду подвоха. В его голосе появляется что-то хищное, голодное.

— Прости, кажется, я забыл представиться? — Голос становится мягче, почти игривым, но глаза остаются ледяными. — Сергей Ковалёв. Владелец и генеральный директор компании «Аврора Девелопмент».

Мир качается под ногами. Нет плана отступления. Нет запасного выхода. Есть только он, мужчина, которого я когда-то предала, и металлическая коробка лифта, из которой некуда бежать.

Успокойся. Дыши. Ты обучена для таких ситуаций.

Позвоночник выпрямляется автоматически, плечи опускаются, лицо становится абсолютно безэмоциональной маской. Той самой маской, за которой я пряталась годами в самых опасных ситуациях. Но тело меня предаёт — пот прошибает спину, ладони становятся влажными, сердце бьётся так громко, что кажется, его слышно во всём здании.

Он всё это видит. Читает каждый мой микросигнал, каждое предательское движение. И наслаждается моим шоком.

— Сюрприз, — шепчет он, смакуя каждую букву, наслаждаясь моим потрясением.

Его рука медленно поднимается и почти касается моей щеки. Почти, но не совсем — между его пальцами и моей кожей остаётся миллиметр, который кажется бездной. Я не отступаю, хотя каждый нерв в моём теле кричит: беги, прячься, исчезни.

— Скучала, принцесса?

В его глазах я читаю множество слов, которые он не произносит вслух: я знаю тебя лучше, чем ты знаешь себя. Ты принадлежишь мне. Ты никогда не сможешь от меня убежать.

— Ты попала, Алина. — Он произносит моё имя так, будто это проклятие, приговор. — Попала намертво.

Отступаю к противоположной стене лифта, металл холодный под моей спиной. Пытаюсь создать хоть какое-то расстояние между нами, но это бесполезно. В этом маленьком пространстве ему принадлежит всё — каждый сантиметр, каждый вздох.

— Чего ты хочешь? — Мой голос звучит гораздо спокойнее, чем я себя чувствую. Годы тренировок не прошли даром.

Когда-то он умел заставлять забыть обо всём на свете. Сейчас между нами стена из лжи, предательства и трёх лет разлуки.

— Справедливости, — в его взгляде загорается что-то первобытное, опасное. — Ты мне должна, принцесса. И я намерен взыскать долг. С процентами.

Мои пальцы сжимаются в кулаки за спиной. Ногти впиваются в ладони, причиняя острую боль, которая помогает сосредоточиться.

— Условия простые, — продолжает он, и в его голосе появляется деловая нотка. — Два года. Мой личный секретарь. График с семи утра до семи вечера. Никаких отгулов, больничных или отпусков без моего личного разрешения. Кстати, договор с односторонним правом расторжения ты уже подписала наверху.

Лифт останавливается на первом этаже с мягким звоном. Двери начинают открываться, но он не двигается с места. Его широкие плечи блокируют выход, превращая лифт в клетку.

Глава 1

Алина

Тремя годами ранее

Неоновые огни ночного клуба пульсируют в ритм музыки, окрашивая лица танцующих в розовые и синие всполохи. Третий мохито уже согревает кровь, и я позволяю себе расслабиться — настолько, насколько это вообще возможно для меня. Юля смеется так заразительно, что даже серьёзные мужчины в дорогих костюмах у барной стойки оборачиваются с улыбками. Сегодня её вечер, последний девичник перед свадьбой, и я искренне пытаюсь быть просто подругой, а не тем, кем являюсь на самом деле.

— За нашу невесту! — выкрикивает Катя, поднимая бокал с шампанским так высоко, что шипучие пузырьки почти выплескиваются на пол.

Мы дружно чокаемся, и звон хрустальных бокалов смешивается с басами музыки. Юля обнимает меня одной рукой, прижимая к себе так крепко, что на секунду мне становится неловко от такой близости. Я не привыкла к объятиям. В моей жизни прикосновения — это либо боевые приёмы, либо профессиональная необходимость.

— Кира, ну серьёзно, тебе пора уже расслабиться по-настоящему! — Юля немного пьяна, её глаза блестят. — Когда ты в последний раз была с мужчиной? И не говори про работу!

Остальные девочки хихикают и придвигаются ближе, словно ожидая откровений. Марина обладает талантом выуживать чужие секреты, Света обожает сплетни, а Катя просто любит, когда кто-то краснеет от смущения. Знакомое чувство неловкости поднимается изнутри, но я уже давно научилась его контролировать.

— Я же расслаблена, — отвечаю с лёгкой улыбкой, делая небольшой глоток мохито. Мята холодит губы. — Просто не все любят рассказывать интимные подробности на весь клуб.

— Да брось! — Марина придвигается ещё ближе, её духи — что-то цветочное и навязчивое — смешиваются с запахом алкоголя. — Ты красивая, умная, работаешь в престижной фирме, зарабатываешь хорошие деньги. Что тебе мешает найти нормального мужика?

«Престижная фирма». Если бы они знали, что моя «офисная работа» — это отработка навыков слежки и взлома. Что вместо корпоративных вечеринок у меня тренировки по рукопашному бою. Что мой «офис» — это стрельбище в подвале особняка в Подмосковье, где я могу разобрать и собрать пистолет с закрытыми глазами.

— Может, у неё слишком высокие стандарты? — предполагает Света, накручивая на палец прядь крашеных волос. — Ты же не из тех, кто согласится на первого встречного.

— Или она тайно встречается с женатым боссом, — добавляет Катя со смешком, и все снова заливаются смехом.

Пожимаю плечами, стараясь выглядеть беззаботно. Привычная роль — девушка, которая просто ещё не встретила подходящего мужчину. Гораздо проще поддерживать эту легенду, чем объяснять, что у меня нет времени на свидания и романтику, потому что большую часть жизни я провожу, изучая, как шпионить за людьми.

Телефон на столе внезапно вибрирует. В грохоте музыки и смехе обычная вибрация была бы неслышна, но эта особенная — длинная, короткая, длинная. Азбука Морзе. Код, который вбит в мою память с детства и означает только одно: немедленно.

Кровь мгновенно стынет в жилах, несмотря на алкоголь в крови.

— Извините, девочки, — говорю, хватая телефон. Рука дрожит почти незаметно, но я чувствую эту дрожь. — Семья звонит.

Юля тут же хватает меня за запястье. Её пальцы тёплые и немного липкие от пролитого шампанского.

— Кир, только не говори, что тебе нужно уехать! Ты же обещала остаться до свадьбы! Мы ещё хотели в караоке сходить!

— Сначала посмотрю, что случилось, — отвечаю, осторожно высвобождая руку.

Пробираюсь через толпу танцующих к туалету. Тела прижимаются ко мне, кто-то нечаянно толкает локтем, но я автоматически уворачиваюсь. Захожу в кабинку, запираю дверь, прислоняюсь спиной к холодной стене. Принимаю вызов.

— Да.

— Дом. Сорок пять минут. — Голос отца звучит как всегда — без эмоций, без объяснений, без права на возражения.

Линия обрывается, оставляя только короткие гудки.

Сорок пять минут до Подмосковья. Это значит — выезжать прямо сейчас, бросить всё и ехать. Это значит, что произошло что-то серьёзное. Геннадий Воронов не вызывает среди ночи просто для проверки или планёрки.

Возвращаюсь к столику. Девочки смотрят на меня с надеждой, но я уже знаю, что разочарую их.

— Мне нужно ехать, — говорю, хватая сумку и куртку со спинки стула. — Извини, Юль. Семейная экстренная ситуация.

— Серьёзно?! — Лицо Юли вытягивается, и в её глазах появляется обида. — Лин, а как же моя свадьба? Мы же планировали…

— Я знаю. Мне очень жаль.

Быстро целую её в щёку — она пахнет знакомыми духами и счастьем — и почти бегу к выходу, не оборачиваясь. Знаю, что они смотрят мне в спину и начинают перешёптываться. Знаю, что Юля расстроена и, возможно, обижена. Но у меня нет выбора.

У меня никогда не было выбора.

Ночная Москва проплывает за окнами такси размытыми огнями. Дорога до дома занимает ровно сорок две минуты — я знаю каждый поворот, каждый светофор. Машина послушно ныряет в знакомые повороты Рублёвки, фары выхватывают из темноты дорогие особняки, скрытые за высокими заборами. Охрана на въезде в посёлок молча поднимает шлагбаум — мои документы внесены в базу навсегда.

Особняк встречает привычной тишиной. Прохожу через мраморную прихожую к кабинету отца. Мои каблуки цокают по полу, эхо отражается от высоких потолков. Дверь в кабинет приоткрыта, из щели пробивается жёлтый свет настольной лампы.

Стучу дважды и вхожу, не дожидаясь ответа.

Геннадий Воронов сидит за массивным дубовым столом, изучая разложенные перед ним фотографии и документы. На мне он не смотрит — знает, что я приехала вовремя. Я всегда приезжаю вовремя. Это одно из первых правил, которые он мне привил.

— Садись, Кира.

Сейчас начнётся рабочий разговор, и моя обычная жизнь остаётся за порогом этого кабинета.

Опускаюсь в кожаное кресло напротив стола. Жду, сложив руки на коленях. Ещё одно правило — никогда не торопить отца с объяснениями.

Глава 2

Алина

Щелчок замка за спиной звучит оглушительно громко, отсекая меня от мира моего создателя. От мира Воронова. Папка в руках кажется неподъемной, каждый лист в ней пропитан чужой болью и властью. Я иду по гулким коридорам особняка, и мраморный пол холодит ступни даже сквозь тонкую подошву туфель. Этот дом никогда не был моим. Это его штаб. Его крепость. Моя персональная казарма, где меня вылепили, словно из глины, и вдохнули единственную цель. Миссия.

Бросаю папку на пассажирское сиденье своего старенького Audi. Фотография объекта падает наверх. Сергей Ковалёв. Пронзительные, до жути умные глаза смотрят прямо в душу даже с глянцевой фотобумаги. Взгляд, который не спрашивает. Он берет. Властный, жестокий, не знающий отказа. Босс. Одно это слово в досье, написанное с большой буквы, говорит о нем больше, чем все отчеты аналитиков. Рёв мотора разрывает бархатную тишину Рублёвки, и я вжимаю педаль в пол.

Нужно к Нике. Только она способна заземлить меня после визитов к отцу.

Ее квартира в обычном панельном доме на окраине Москвы — портал в другую вселенную. Здесь пахнет свежесваренным кофе, озоном от работающей техники и чем-то неуловимо-уютным, принадлежащим только ей. Ника открывает дверь сама, и я невольно улыбаюсь. Короткие, торчащие во все стороны волосы ядовито-розового цвета, пирсинг в брови, растянутая футболка с надписью «Follow the white rabbit». Она — мой единственный островок нормальности в этом мире шпионских игр.

— Вид у тебя, будто ты только что ужинала с Волан-де-Мортом, — заявляет она вместо приветствия, пропуская меня внутрь. Ее цепкий взгляд сканирует меня с ног до головы.

— Почти, — выдыхаю я, проходя в ее святая святых. Комната, заставленная мониторами, светится неземным голубым светом. По полу змеятся клубки проводов, а на столе, рядом с разобранным до винтиков ноутбуком, стоит огромная кружка с наглой надписью «Bite me».

Ника с грохотом плюхается в свое геймерское кресло, которое протестующе скрипит под ней.

— Ну, не томи. Папаша снова решил, что миру не хватает справедливости в его эксклюзивном исполнении? Что на этот раз? Нелегальные парковки?

Молча кладу папку ей на стол. Она сдувает с черной обложки несуществующую пылинку и открывает ее. Пальцы с облупившимся черным лаком быстро, почти небрежно, перелистывают страницы. Лицо Ники сохраняет привычное цинично-спокойное выражение, пока она читает про рейдерские захваты, контрабанду оружия и финансовые махинации.

— Стандартный набор джентльмена с большой дороги, — комментирует она, не отрываясь от чтения. — Удивлена, что он еще не баллотируется в депутаты. Хотя, может, уже.

Но потом она доходит до последнего раздела. Документы под грифом «Особо важно». Ее брови, лишенные растительности и подведенные черным карандашом, сходятся у переносицы. Губы сжимаются в тонкую, злую линию.

— Торговля детьми… — произносит она так тихо, что я едва разбираю слова. В ее голосе звенят ледяные нотки. — Вот за это их вешать надо. Медленно. На центральной площади.

Она резко поднимает на меня взгляд. В нем больше нет ни капли иронии. Только холодная, концентрированная ярость. Такая же, как у меня.

— Это он? Наша цель?

Молча киваю. Снова беру из папки фотографию Ковалёва. Что-то на полях досье, какая-то мелкая приписка, сделанная рукой аналитика, цепляет взгляд. Ссылка на старую газетную вырезку. Нахожу ее среди бумаг. Желтая, потрепанная страница. Заголовок кричит: «Трагедия на Рублёвском шоссе: известный бизнесмен и его жена погибли в подстроенной автокатастрофе». На мутном фото высокий, нескладный подросток с до боли знакомыми глазами стоит у двух закрытых гробов. Один. Совсем один против всего мира. Рядом пометка психолога, прикрепленная скрепкой: «…потеря обоих родителей в пубертатном возрасте на фоне криминальной войны за наследство отца привела к формированию защитной агрессии, тотального недоверия к окружающему миру и стремлению к абсолютному контролю…».

Внутри что-то неприятно колет. Секундная, неуместная вспышка. Похожая на… жалость? Или узнавание? Я тоже сирота. Тоже одна.

Тут же гашу это чувство с волной раздражения на саму себя. Какая чушь. Жалость к цели — профессиональное самоубийство. Отец стер бы меня в порошок за такие мысли. Ковалёв не жертва. Он хищник, выросший из раненого волчонка. И моя задача — загнать его в клетку. Или уничтожить.

— Проблема в том, что к нему не подобраться, — говорю я, возвращая документы в папку. Голос звучит ровно, профессионально. Маска снова на месте. — Он не ходит на светские рауты, не дает интервью, не светится в прессе. Его видят только свои.

— Свои, значит, — Ника уже стучит по клавиатуре, ее пальцы летают с нечеловеческой скоростью. На мониторах сменяют друг друга окна с кодом, карты, схемы городских коммуникаций, базы данных. — У каждого есть привычки. Места, где он ослабляет бдительность. Дай мне десять минут. И кофе.

Эти десять минут я пью на ее крошечной кухне остывший, горький кофе прямо из турки. Он такой же горький, как и привкус этого задания на языке. Ника, как всегда, не подводит.

— Есть! — кричит она из комнаты. — Мой крысеныш из банковской сферы слил данные по транзакциям его личной карты. Наш «хозяин» сегодня ужинает в одном очень интересном месте. Клуб «Эгоист». Закрытое заведение для своих. Попасть можно только по личной рекомендации члена клуба или с помощью специальной карты из чистого титана.

Она разворачивается ко мне в кресле. В ее глазах пляшут азартные, хищные огоньки.

— Угадай, у кого есть такая карта, взломанная и перепрошитая на мое имя?

Смотрю на часы. Времени в обрез.

— Поехали.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в ещё одну увлекательную историю нашего литмоба

"Солги, что любишь" от Ольги Ларуз

https://litnet.com/shrt/4tx4

Глава 3

Алина

Клуб «Эгоист» встречает нас не музыкой, а физическим ударом. Плотная, непроницаемая стена баса бьет прямо в солнечное сплетение, заставляя сердце сбиться с ритма и подстроиться под этот первобытный, тягучий пульс. Фасад из угольно-черного стекла и холодного хрома не приглашает, а бросает вызов.

Вход в преисподнюю для тех, кто давно продал душу и теперь скупает чужие. У дверей застыли двое. Их нельзя назвать охранниками. Это скорее человекоподобные скалы, высеченные из цельного куска презрения к простым смертным. Они не смотрят, они сканируют, и под их взглядами, кажется, замерзает даже воздух.

Ника, мой островок ядовито-розовой нормальности в этом мире фальшивого глянца, даже не моргнув, протягивает одному из истуканов тонкую титановую пластину. Никакого пафоса, никаких логотипов. Только вес и холод металла.

Гора мышц безэмоционально проводит картой по скрытому в стене терминалу. Секунда ожидания звенит в ушах громче музыки. Почти невидимая зеленая точка вспыхивает на панели. Скала молча отступает в сторону, открывая нам пасть левиафана.

Шаг внутрь, и я тону. Воздух здесь густой, тяжелый, его можно пить, как дорогой ликер. Он пропитан сложным коктейлем из запахов: натуральная кожа диванов, сладковатый дым элитных сигар, десятки видов селективного парфюма и что-то еще, едва уловимое.

Металлический, солоноватый привкус власти. Приглушенный свет вязнет в бордовом бархате штор, тонет в полированных до зеркального блеска деревянных панелях. Музыка здесь не орет, она именно пульсирует, проникая под кожу, заставляя тело двигаться в своем гипнотическом, ленивом и полном обещаний ритме.

Это не клуб. Это охотничьи угодья. Место, где хищники вершат судьбы, а жертвы сами прыгают в пасть, ослепленные блеском клыков.

Мой взгляд, отточенный годами тренировок, автоматически делит пространство на сектора. Длинная барная стойка, за которой бесшумно скользят бармены в белоснежных рубашках. Пульсирующий центр танцпола, где тела сплетаются в откровенном танце. Глубокие ниши с диванами, где густые тени надежно скрывают лица, секреты и сделки на миллионы.

И вот оно. То, за чем я здесь. На втором уровне, словно в аквариуме для самых опасных морских гадов, за пуленепробиваемыми панорамными стенами расположилась VIP-зона.

Там, в массивном кожаном кресле, спиной к залу, застыл мужской силуэт. Широкие плечи, идеальная посадка дорогого пиджака, властная неподвижность. Он не двигается. Ему и не нужно. Вся энергия этого места, все взгляды, все желания и страхи невидимыми нитями стягиваются к нему.

Ковалёв. Моя цель. Мой билет в новую жизнь или на тот свет.

Ника, стоящая рядом, ловит мой взгляд и едва заметно, уголком губ, улыбается. Кивает в сторону бара.

— Я буду твоими глазами и ушами. Не облажайся.

Она растворяется в толпе так же легко, как капля яда в бокале вина. Я остаюсь одна.

План рождается мгновенно. Резкий, как удар ножа. Рискованный, как прыжок с обрыва.

Единственно верный. Чтобы привлечь внимание короля, нужно устроить кровавый переполох у самого подножия его трона. Мне нужен катализатор.

Расходный материал. Пешка, которую не жалко сбросить с доски.

Глаза выхватывают из пестрой, двигающейся массы идеальный объект. Молодой парень, от которого за версту несет самодовольством и отцовскими деньгами. Модный рэпер или просто очередной мажор, не имеет значения. На нем шмоток на годовую зарплату небольшого города, а на холеном лице застыло выражение ленивого презрения ко всему, что движется. Он окружен свитой из таких же золотых мальчиков и хищных девиц, но взгляд у него откровенно скучающий. Он жаждет зрелищ. Что ж, я ему их устрою.

Начинаю движение к нему. Не иду, а скольжу сквозь толпу, позволяя музыке вести мое тело. Каждый шаг, каждый поворот бедер, как выверенное движение. Встаю рядом, достаточно близко, чтобы он не мог меня не заметить, но не нарушая его личного пространства.

— Хочешь заработать так, чтобы твои дружки обзавидовались? — мой голос, низкий и с легкой хрипотцой, тонет в музыке, заставляя его наклониться ко мне. Ближе.

Он медленно, оценивающе, почти оскорбительно, оглядывает меня с ног до головы. Проходится по ногам, задерживается на груди, заглядывает в глаза. В его взгляде загорается пошлый, сальный интерес.

— Смотря что нужно делать, куколка.

Наклоняюсь к самому его уху, чувствуя запах дорогого виски и дешевого высокомерия. И называю сумму. Сумму с пятью нулями. Его лениво-презрительная гримаса на мгновение сползает с лица, обнажая удивление. Брови ползут на лоб.

— За что?

— Все просто, — шепчу, позволяя губам почти коснуться его уха. — Ты подойдешь ко мне, когда я буду танцевать. Мы танцуем, очень страстно. А потом ты начинаешь вести себя как конченый мудак. Хватаешь меня, пытаешься силой увести. Очень грубо. Я буду сопротивляться, кричать. Чем убедительнее ты сыграешь ревнивого ублюдка, тем больше будет твой гонорар. Понял?

Он смотрит на меня как на городскую сумасшедшую. Потом переводит взгляд на своих друзей, которые с любопытством наблюдают за нами. Потом снова на меня. В его пустых, пресыщенных глазах мелькает азарт. Легкие деньги и возможность безнаказанно унизить женщину, которая посмела сама к нему подойти.

Идеальный психотип. Мерзавец до мозга костей.

— Идет, — криво ухмыляется он, уже предвкушая шоу.

Отхожу, не оглядываясь. Но каждой клеткой кожи чувствую его взгляд на своей спине. Липкий, неприятный, раздевающий.

Идеально.

Выхожу в самый центр танцпола, под равнодушные взгляды стеклянного аквариума наверху. Я знаю, что он смотрит. Не на меня, нет. Он смотрит на свои владения. А я сейчас стану частью этих владений.

Музыка меняет ритм, становится более вязкой, откровенной, как прелюдия. Закрываю глаза на секунду, отключая аналитика и выпуская наружу ту, которую так долго держала на цепи. Движения рождаются сами собой. Плавные, текучие, соблазнительные, обещающие все и не гарантирующие ничего. Приманка для одного хищника и ловушка для другого.

Глава 4

Сергей

Откидываюсь на спинку массивного кресла, и протестующий скрип дорогой кожи тонет в гуле голосов. Партнеры. Снова партнеры. Их слова, как надоедливые мухи, вьются вокруг цифр на экране планшета, который держит Руслан.

Цифры хорошие. Скучные. Всё до тошноты правильно, предсказуемо и пресно.

Моя империя отлажена до скрипа, она работает без меня, и этот безупречный механизм иногда навевает смертную тоску. Тоску хищника, запертого в золотой клетке.

Руслан замолкает на полуслове, заметив, что я его больше не слушаю. Он прослеживает мой взгляд и едва заметно хмурится. Его молчаливое «не ввязывайся, Серёга» я ощущаю почти физически.

Но уже слишком поздно.

Я заметил её не глазами. Я её почувствовал. Как падение давления перед грозой. Там, внизу, в бурлящем человеческом котле, она была эпицентром аномалии.

Женщина в красном. Платье цвета свежей артериальной крови облегало тело, созданное для греха и войны. Она двигалась одна, и в этом не было вызова. В этом была констатация факта. Она не танцевала для кого-то, а просто существовала в этом ритме, и каждое движение её бедер, каждый изгиб спины, каждый поворот головы был заявлением о силе, о которой окружающие даже не подозревали. Она была произведением искусства и смертельным оружием одновременно.

И я забыл, как дышать.

Внутри что-то, давно уснувшее, лениво потянулось и открыло один глаз. Интерес.

А потом появился он. Щенок. Из тех, что рождаются с золотой соской во рту и считают, что мир — это их личный супермаркет. Он решил, что она — товар с полки, который можно взять. Его руки, потные и наглые, легли ей на талию.

Мои пальцы сами собой сжались в кулак. Ногти до боли впились в ладонь. Раздражение. Холодное, острое, как заточка, вонзилось под ребра. Это было неправильно. Не потому, что он посмел тронуть женщину. А потому, что он посмел тронуть эту женщину. В моём доме.

Она пытается его оттолкнуть. Грациозно, почти играючи. Он не понимает. Такие одноклеточные не способны считывать намёки. Его хватка становится грубее. Он хватает её за руку. Он тащит её.

И в этот момент внутри меня с оглушительным треском рвётся тонкая нить цивилизованности. В моём клубе. На моих глазах. Какое-то ничтожество смеет применять силу.

Встаю. Разговор за столом мгновенно умирает. Я не смотрю на оцепеневших партнеров. Не замечаю предостерегающего взгляда Руслана. Я вижу только алое пятно её платья и ублюдка, который только что подписал себе приговор.

Спускаюсь по лестнице, и толпа расступается передо мной, как воды Красного моря. Они не видят меня, они чувствуют. Запах власти всегда перебивает запах денег и похоти.

— Отпусти её.

Мой голос не нужно повышать. Он тонет в музыке, но его слышат все. В нём нет злости. Только вес окончательного, не подлежащего обжалованию решения.

Щенок застывает, словно его ударили. Его лицо, секунду назад искаженное самодовольной злобой, становится белым, как полотно. Он медленно поворачивается, и его жалкий, бегающий взгляд встречается с моим. И в нём плещется первобытный ужас.

Он всё понял. Его пальцы разжимаются сами собой, словно их свело судорогой.

Двое моих людей бесшумно вырастают из теней по обе стороны от него. Они не ждут приказа. Они знают мой взгляд. Один подхватывает обмякшего ублюдка под локоть. Второй просто стоит рядом, и одного его присутствия достаточно, чтобы парализовать волю.

Делаю едва заметный кивок в сторону служебного выхода. Они всё поняли. Утром у папы этого мальчика начнутся очень большие, очень дорогие проблемы. А сам он надолго забудет дорогу в любое заведение, где есть алкоголь и женщины.

Когда его уводят, на танцполе воцаряется звенящая тишина. Музыка продолжает пульсировать в мёртвом пространстве, но никто не танцует. Десятки глаз смотрят на меня. И на неё.

Медленно поворачиваюсь. Она стоит посреди этой внезапной пустоты, и на её лице нет ни страха, ни благодарности, ни облегчения.

Ничего. Только напряжённое, сфокусированное ожидание. Она смотрит прямо на меня. Не моргая.

Изучает. Оценивает. Словно это она здесь хозяйка положения, а я — всего лишь любопытная деталь интерьера.

Подхожу ближе. Останавливаюсь в шаге от неё. Воздух между нами потрескивает от статического электричества.

Вдыхаю её запах. Что-то терпкое, как дикие ягоды, и сладкое, как яд. Запах, который хочется запомнить.

— Прошу прощения за этот инцидент, — мой голос звучит ровно, почти безразлично. — В моём заведении подобное недопустимо.

Она молчит. Просто смотрит на меня своими огромными, невозможными глазами. Их цвет… не голубой. Цвет грозового неба над морем. В их глубине плещется что-то тёмное, опасное и до дрожи знакомое.

— Я владелец этого клуба. Сергей Ковалёв. — Протягиваю руку.

Она смотрит на мою руку, потом снова мне в глаза. Секундная пауза растягивается в вечность.

Я привык, что люди отводят взгляд. Боятся. Лебезят. Она не делает ничего из этого. Она выдерживает мой взгляд, и я впервые за много лет чувствую, что смотрят не на мои деньги и не на мою власть. Смотрят на меня.

— Кира, — наконец произносит она, и её голос, низкий, с лёгкой хрипотцой, вибрирует где-то у меня в груди.

Она так и не касается моей руки.

Просто называет своё имя, но в этом звучит вызов. Она не жертва. Игрок. И в этот самый момент я с абсолютной ясностью понимаю.

Чёрт возьми, я, кажется, дождался.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в новую увлекательную историю

нашего литмоба "Пропасть между нами"!

"Измена. Ты - моя слабость" от Галины Дорониной

https://litnet.com/shrt/yl8d

Глава 5

Сергей

Она всё ещё не касается моей руки. Зависает в воздухе, словно понимает, что одно прикосновение, и что-то изменится навсегда. Медленно опускаю ладонь, чувствуя, как холодеет кожа от потери её тепла.

— Прошу со мной.

Поворачиваюсь к бару, не проверяя, следует ли она. В отражении чёрного мрамора вижу, как она на секунду замирает, потом делает шаг. Её каблуки цокают по полированному полу со звуком, который врезается в память.

Барная стойка из чёрного мрамора с прожилками цвета крови. В свете софитов поверхность кажется живой, пульсирующей. Показываю жестом на высокие стулья, и когда она садится, красное платье задирается, открывая изгиб бедра.

Сглатываю. Отвожу взгляд.

— Что будете пить?

— Мартини. Сухой. С оливкой.

Без паузы, без кокетства. Она знает, чего хочет. Эта уверенность в ней притягивает больше любых сексуальных игр.

Киваю бармену. Себе беру виски — чистый, без льда. Сейчас нужно что-то, что обожжёт горло и заставит сосредоточиться.

Мартини скользит по стойке к ней. Она берёт бокал тонкими пальцами, но не пьёт. Просто держит, словно это часть образа, который она создаёт специально для меня.

— Итак, Кира... — начинаю и замолкаю.

Чёрт. Во рту пересохло. Сергей Ковалёв, который одним взглядом заставляет миллионеров потеть, не может связать двух слов перед женщиной в красном платье.

Она замечает мою заминку и впервые улыбается. Кривая, насмешливая улыбка, полная понимания.

— Боитесь банальности? — в её голосе слышится лёгкая издёвка. — "Часто сюда приходите?" "Работаете или учитесь?" "Какой знак зодиака?"

Она права. И это злит и восхищает одновременно.

— Вы читаете мысли?

— Читаю лица. — Её взгляд скользит по моим чертам, словно изучает карту. — У вас очень... красноречивое.

В её голосе появляется та хрипотца, которая заставляет представлять, как она будет звучать, шепча моё имя в темноте.

— Тогда скажите, о чём я думаю сейчас.

Она медленно подносит бокал к губам. Оливка исчезает между ними, и я слежу за движением её горла, когда она глотает. Хочется коснуться пальцами этого места, почувствовать, как бьётся пульс под тонкой кожей.

— О том, — говорит она, ставя бокал, — что привыкли получать всё сразу. И недоумеваете, почему со мной это не работает.

Прямо в яблочко. Больно и точно.

— А вы хотите, чтобы работало?

— Не знаю. — Поворачивается ко мне боком, опираясь локтем о стойку. Расстояние между нами сокращается, и я чувствую тепло её кожи. — Зависит от того, чего хотите вы.

В её позе нет ни вызова, ни заигрывания. Только чистое любопытство хищницы, которая изучает добычу. Или врага.

— Узнать вас.

— Банально.

— Провести с вами ночь.

Слова срываются с губ прежде, чем я успеваю их обдумать. Её глаза расширяются на мгновение — первая искренняя реакция за весь вечер.

— Прямолинейно.

— Честно, — поправляю и делаю глоток виски. Огонь растекается по груди, придавая смелости. — Я мог бы час рассказывать о погоде и работе. Но мы оба знаем, к чему это ведёт.

Она молчит, изучая моё лицо. В её взгляде что-то меняется — словно она принимает решение.

— А что заставляет думать, что я соглашусь?

— То, как вы смотрите. — Наклоняюсь ближе, ловлю едва уловимый аромат её кожи. — То, как дышите, когда я говорю. То, что до сих пор здесь, хотя могли уйти час назад.

— Может, мне просто нравится дорогой алкоголь.

— Мартини можно выпить в любом баре Москвы.

— Но не в компании Сергея Ковалёва.

Моё имя в её губах звучит как ласка. Или как угроза.

— Откуда вы знаете, кто я?

— А кто не знает? — Она пожимает плечами, и красная ткань змеится по коже. — Вы не из тех, кто прячется.

Правда. Но что-то в её тоне настораживает. Слишком спокойно для женщины, которая узнала, что флиртует с человеком моей репутации.

— И это не пугает?

— Должно бы. — Её улыбка становится загадочной. — Но почему-то нет.

Мир сужается до неё. До запаха её кожи, до блеска глаз в полумраке клуба, до того, как она покусывает нижнюю губу, обдумывая ответ.

— Кстати, — её голос становится легче, — я здесь случайно. Подруга забыла подтвердить приглашение на выставку. Не хотелось тратить наряд.

— Какую выставку?

— Константина Звездова в "Artplay". — В её голосе появляются живые нотки. — Знаете такого?

Знаю. Концептуалист, чьи работы висят в частных коллекциях людей с очень серьёзными деньгами.

— Видел "Осколки времени".

Её глаза вспыхивают неподдельным интересом. Впервые за весь вечер маска спадает полностью, и я вижу настоящую страсть.

— Где? В Пушкинском?

— У коллекционера.

— Боже мой. — Она поворачивается ко мне всем телом. — А "Лабиринт отражений"? Его зеркальную инсталляцию?

— Нет, но хотел бы.

В её воодушевлении есть что-то заразительное. Что-то живое, настоящее — кардинально отличающееся от всех женщин моего круга.

— Он создаёт пространства, которые заставляют пересмотреть реальность, — её пальцы очерчивают в воздухе невидимые формы. — Каждое отражение заставляет задуматься о том, кто ты на самом деле.

Отражения. Маски. Реальность под ними.

— Звучит опасно.

— Почему?

— Тот, кто заставляет сомневаться в реальности, обладает властью.

Она замирает с бокалом у губ. Смотрит так, словно я сказал что-то важное.

— А вы боитесь потерять власть?

— Боюсь потерять контроль.

— Это не одно и то же?

— Власть — это инструмент, а контроль — способ выжить.

Она кивает медленно, словно понимает больше, чем я сказал.

И вдруг я осознаю, что разговариваю с ней не как Сергей Ковалёв, владелец империи. Просто как мужчина с женщиной. Без масок, без расчёта.

Первый раз за годы.

— У меня дома есть коллекция, — говорю, не отводя взгляда. — Не музейная, но личная.

— Современное искусство?

Глава 6

Сергей

Спустя полчаса я стою в лифте собственного пентхауса и впервые за много лет чувствую, как потеют ладони. Мне сорок два года, за плечами империя стоимостью в миллиарды долларов, а я волнуюсь из-за женщины, которую знаю всего три часа.

Чертовски глупо.

Двери раздвигаются с тихим шипением, открывая основное пространство. Панорамные окна от пола до потолка обрамляют ночную Москву, которая мерцает внизу как россыпь драгоценных камней. Минималистичная мебель, каждый предмет которой стоит как хорошая машина. На стенах висят работы художников, чьи имена произносят только на аукционах "Сотбис" и в частных галереях.

— Боже мой...

Кира замирает на пороге, и я вижу, как её дыхание на мгновение сбивается. Красное платье облегает её фигуру, подчёркивая каждый изгиб, а глаза широко распахнуты от удивления. Она медленно переводит взгляд с интерьера на стены, и я замечаю, как её пальцы сжимают маленькую сумочку чуть крепче.

— Это действительно коллекция, — шепчет она, и в её голосе слышится что-то похожее на благоговение.

Почему-то её реакция важна мне больше, чем одобрение любого эксперта.

— А вы думали, что я блефовал? — Проходу мимо неё, едва касаясь рукой её талии. Она вздрагивает от прикосновения, и это заставляет мой пульс участиться.

— Думала, что преувеличиваете. — Она делает шаг внутрь, каблуки цокают по чёрному мрамору пола. — Большинство богатых мужчин покупают искусство как инвестицию. Или чтобы впечатлить женщин.

Поворачиваюсь к ней, улавливая лёгкую насмешку в голосе.

— А какую категорию вы видите во мне?

Она оборачивается, и наши взгляды встречаются. На несколько секунд воздух между нами густеет, как перед грозой.

— Ни одну, — говорит тихо. — Вы покупаете то, что задевает за живое.

Точное попадание. В самое сердце. Каждая работа в этом пентхаусе выбрана мной лично, а не консультантами и дизайнерами интерьера. Каждая что-то значит.

Кира движется от картины к картине, словно в танце, и я иду за ней, наблюдая. Её реакции завораживают: то, как расширяются её зрачки перед абстракцией Кандинского, едва слышный вздох у графики Пикассо, долгая задумчивая пауза перед работой молодого московского художника.

— Это Демин, — объясняю, когда она застывает перед тёмным полотном, пронизанным золотыми всполохами. — "Последний поезд". Написал за неделю до того, как выбросился с крыши своей мастерской.

— Как грустно, — её голос становится мягче. Пальцы зависают в воздухе, не решаясь коснуться рамы. — И одновременно прекрасно. Такое противоречие...

— Как всё настоящее в этой жизни.

Она кивает, не отводя взгляда от полотна, и я понимаю, что она не просто смотрит на картину. Она её чувствует. Пропускает через себя боль художника, его отчаяние, его последний крик.

Мало кто способен на такую эмпатию.

Мы переходим дальше. У противоположной стены висит серия небольших работ, которые являются моей личной слабостью, этого не понимает никто из моего окружения. Городские пейзажи неизвестного художника, купленные в крошечной галерее на Арбате пять лет назад.

Кира останавливается перед одной из картин. Полотно размером с альбомный лист — детская площадка в заброшенном дворе, одинокая качель, которая словно движется от невидимого ветра.

И вдруг её лицо меняется.

— Кира? — В её глазах что-то болезненное, слишком личное.

Она стоит неподвижно, словно под гипнозом, уставившись на маленькую картину. Дыхание сбивается, а в глазах появляется влажный блеск.

— Всё в порядке? — Делаю шаг к ней, готовый обнять, поддержать.

— Да, — голос звучит напряжённо. — Просто... очень похоже на двор моего детства.

В этих словах слышится целая история — боль, одиночество, воспоминания, к которым больно прикасаться. Я не спрашиваю подробностей. У каждого есть места в прошлом, куда лучше не возвращаться.

— Понимаю, — говорю просто, и она благодарно на меня смотрит.

Несколько секунд мы стоим в тишине, и что-то между нами меняется. Словно невидимая стена рушится, и она видит во мне не только хищника в дорогом костюме, но и человека, способного понять боль.

— Обещанных работ Звездова я что-то не вижу, — говорит она, явно пытаясь разрядить атмосферу.

— А вы их хотите увидеть?

— Очень.

— Тогда скоро увидите.

Ложь. Но в её глазах горит такое предвкушение, что я готов завтра же скупить половину работ художника, лишь бы не разочаровать.

Мы стоим близко, слишком близко. Я чувствую тепло её тела, улавливаю аромат дорогого парфюма, смешанный с её собственным, неповторимым запахом. Хочется протянуть руку, коснуться шёлковой кожи...

— Скажите, Сергей, — её голос становится тише, интимнее, — что для вас действительно важно в жизни?

Моё имя в её устах звучит как ласка. Как будто она произносит его не впервые, а знает уже давно.

— Искренность, — отвечаю, глядя ей в глаза. — Верность. Красота.

— И вы считаете меня красивой?

Вопрос задан без кокетства, без игры. Она действительно хочет знать, что я вижу, когда смотрю на неё.

— Я считаю вас загадкой.

— Это уклончивый ответ.

— Это честность. — Поднимаю руку и почти касаюсь её щеки, останавливаясь в миллиметре от кожи. Чувствую её тепло кончиками пальцев. — Красота может обманывать. А загадка заставляет думать, искать ответы, разгадывать тайны.

— А если разгадка разочарует?

Её дыхание учащается. Я вижу, как бьётся пульс в ямочке у основания шеи.

— Тогда это была не загадка. Просто хорошо поставленная игра.

Она изучает моё лицо, словно пытается прочитать мои мысли. Ищет ложь, но не находит.

— Покажете остальные комнаты?

— Конечно.

Провожу её дальше по пентхаусу. Показываю скульптуры, редкие фотографии, графику. Она задаёт умные вопросы, замечает детали, мимо которых проходят даже искушённые коллекционеры. Становится ясно, что она разбирается в искусстве профессионально.

Глава 7

Сергей

Поцелуй обрывается так же внезапно, как и начался. Кира отстраняется, и я вижу в её глазах смятение, которое полностью отражает мой собственный хаос. Её дыхание сбивается, губы припухли и блестят от нашего поцелуя, а взгляд мечется между моими глазами и губами, словно она не может выбрать, что её больше притягивает.

— Сергей... — начинает она дрожащим голосом, но я перехватываю её запястье, которое уже готово оттолкнуть меня.

— Не думай, — шепчу, проводя большим пальцем по тонкой коже её руки, чувствуя, как бешено бьётся пульс под моими пальцами. — Только не сейчас. Прошу.

В последнем слове слышится то, что я никогда не позволяю себе в обычной жизни... уязвимость. Я, Сергей Ковалёв, прошу. Не приказываю, не требую, а прошу эту загадочную женщину остаться со мной.

Она смотрит на меня долго, изучающе, и я готов к отказу. К тому, что она скажет "нет", развернётся и уйдёт, оставив меня наедине с этим новым, пугающим чувством. Но потом она едва заметно кивает, и для меня этого достаточно.

Поднимаюсь, не отпуская её руки, и веду к лестнице на второй уровень. Каждый её шаг отзывается во мне ударами сердца. Она идёт за мной без сопротивления, но я чувствую напряжение в её теле: она борется сама с собой, как и я.

Спальня встречает нас мягким светом торшеров и завораживающим видом ночной Москвы. Огни города мерцают за панорамной стеной, создавая иллюзию, что мы парим над всем миром. Кровать размера king-size занимает центр комнаты, тёмно-серый шёлк простыней переливается в полумраке.

Останавливаюсь, поворачиваюсь к ней. Кира застывает в нескольких шагах, её силуэт обведён серебристым светом луны. Красное платье струится по её телу как жидкий огонь, но в её позе читается готовность к бегству.

— Кира, — произношу её имя как заклинание, и она вздрагивает. — Останься со мной. На эту ночь.

В моём голосе звучит что-то, чего я не слышал от себя годами... незащищённость. Потребность. Я привык брать то, что хочу, но с ней всё по-другому. С ней я готов просить.

Она закрывает глаза, её грудь вздымается от глубокого вдоха. Когда взгляд снова встречается с моим, в нём появляется решимость, которая заставляет моё сердце пропустить удар.

— Я здесь, — отвечает просто, но в этих двух словах слышится капитуляция.

Подхожу медленно, словно к пугливому животному. Каждый мой шаг отзывается в её учащающемся дыхании. Поднимаю руки к её лицу, касаюсь щёк кончиками пальцев. Её кожа горячая, как будто внутри неё пылает огонь.

— Ты невероятная, — шепчу, обводя большими пальцами её скулы. — Самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Она прикрывает глаза, подаётся к моим ладоням, но тут же мотает головой.

— Не говори так, — голос дрожит. — Пожалуйста.

— Почему? — Мои большие пальцы скользят к её губам, очерчивают их контур.

— Потому что... — Она открывает глаза, и в них плещется нечто болезненно ранимое. — Потому что могу поверить. А мне нельзя верить таким словам.

Почему нельзя? Что в её прошлом заставляет её так реагировать на комплименты? Хочу спросить, но сейчас не время для расспросов. Сейчас время чувствовать.

Целую её медленно, вкладывая в поцелуй всю нежность, на которую способен. Она отвечает с отчаянной страстью, словно пытается забыть в моих объятиях какую-то боль. Её руки скользят по моей груди, нетерпеливо расстёгивают пуговицы рубашки.

Моя рубашка падает на пол с тихим шелестом. Её ладони исследуют мою кожу, оставляя огненные дорожки. Каждое прикосновение отзывается в паху пульсирующей болью желания.

Поворачиваю её спиной к себе, целую изгиб шеи, вдыхаю её аромат. Нахожу молнию платья, медленно, дразняще спускаю вниз. Красный шёлк соскальзывает с её плеч и ложится у ног красивой лужицей.

Она оборачивается, и воздух застывает в лёгких. В чёрном кружевном белье она выглядит как богиня. Плавные линии и соблазнительные изгибы. Грудь тяжело вздымается, а на животе чуть заметно дрожат мышцы.

— Боже, Кира, — выдыхаю, и в голосе звучит настоящее благоговение.

Но она качает головой и подходит вплотную, прижимается всем телом. Её кожа обжигает мою, а аромат кружит голову.

— Не останавливайся, — шепчет мне на ухо, её горячее дыхание заставляет содрогнуться. — Прошу тебя... не останавливайся.

В её голосе столько нужды, что самоконтроль трещит по швам. Поднимаю её на руки, она почти невесомая, но такая живая, горячая. Осторожно кладу на кровать, и шёлковые простыни под её телом выглядят как обрамление для произведения искусства.

Ложусь рядом, притягиваю к себе. Мои губы находят её шею, оставляют там влажные поцелуи. Она выгибается, вплетает пальцы в мои волосы, и тихий стон срывается с её губ.

— Сергей, — произносит моё имя как молитву, и что-то внутри меня окончательно ломается.

Когда последний раз моё имя звучало так? С такой страстью, с такой потребностью? Не как приказ или формальность, а как имя мужчины, которого действительно хотят?

Мои губы спускаются ниже, к ложбинке между грудей. Её кожа солёная от выступившего пота, и я жадно слизываю каждую каплю. Она стонет громче, её бёдра непроизвольно подаются навстречу.

Избавляюсь от остатков одежды, помогаю ей сделать то же самое. Теперь между нами нет барьеров. Только горячая кожа к коже, только бешено колотящиеся сердца.

Изучаю её тело поцелуями и ласками. Каждый изгиб, каждую родинку, каждое чувствительное место. Оно рассказывает свою историю. Небольшой шрам на животе, мозоль на указательном пальце от чего-то, что требует точности, несколько веснушек на плечах.

— Ты такой... — начинает она, но слова теряются в стоне, когда мои зубы нежно прикусывают её мочку уха.

— Какой? — спрашиваю, продолжая целовать шею.

— Нежный, — шепчет она, и в голосе слышится удивление. — Я не ожидала...

— Чего не ожидала?

— Что ты можешь быть таким.

Поднимаю голову, смотрю в её глаза. Зрачки расширены от возбуждения, губы припухли.

Глава 8

Алина

Всплываю из глубин сна медленно, словно со дна тёплого озера. Тело приятно ломит от усталости, каждая мышца хранит память о прикосновениях, которые ещё час назад казались сном. Кожа пульсирует там, где его губы оставили невидимые отпечатки.

Блаженство длится ровно до того момента, пока разум не включается полностью.

Чужая рука лежит поперёк моей талии. Тяжёлая, мускулистая, обжигающе горячая. Пальцы слегка сжимаются во сне, притягивая меня ближе к твёрдой груди. Его дыхание щекочет мой затылок, а от его кожи исходит тот самый аромат... терпкий одеколон, смешанный с мужским запахом, который сводил меня с ума всю ночь.

Воспоминания обрушиваются лавиной.

Его руки, скользящие по моему телу. Его губы у моего уха, шепчущие моё имя так, словно это молитва. Звуки, которые я издавала под его ласками. То, как он смотрел на меня, когда...

Холодная реальность бьёт как пощёчина.

Сергей Ковалёв. Криминальный авторитет. Торговец живым товаром. Мужчина, которого я должна посадить за решётку или, ещё лучше, отправить на тот свет.

А я провела с ним ночь. Самую страстную ночь в своей жизни.

Тошнота поднимается к горлу волной. Что я наделала? Как могла так опуститься? Годы подготовки, железная дисциплина, чёткое понимание границ между личным и профессиональным. Всё летит к чертям из-за одного мужчины.

Его рука сжимается крепче, и он сонно мурлычет что-то довольное, утыкаясь носом мне в шею. От этого простого прикосновения по телу пробегает предательская дрожь желания.

Нет. Только не это. Только не сейчас.

Тело помнит каждое его прикосновение и просит продолжения. Бедра сами подаются назад, прижимаются к нему, и я чувствую, что он уже готов к новому раунду даже во сне. От этого осознания внутри всё сжимается от стыда и возбуждения одновременно.

Заставляю себя отстраниться. Медленно, осторожно приподнимаю его руку и освобождаюсь из железных объятий. Кровать предательски скрипит, и я замираю, сердце колотится так громко, что кажется, весь дом его слышит.

Сергей сопит тише, но не просыпается. Слава богу.

Встаю босыми ногами на холодный паркет и сразу чувствую слабость в коленях. Между ног саднит. Напоминание о том, насколько страстной была эта ночь. Щёки пылают от стыда, когда вспоминаю, как я кричала его имя в момент пика.

Красное платье лежит скомканной тряпкой рядом с кроватью, рядом с его рубашкой и брюками. Картина нашей взаимной торопливости и желания. Ещё вчера вечером я так тщательно его выбирала, хотела выглядеть неотразимо для миссии. А теперь оно напоминает флаг капитуляции.

Быстро натягиваю платье, чувствуя, как ткань прилипает к всё ещё влажной от пота коже. На теле нет белья. Где-то в пылу страсти мы от него избавились, и сейчас мне некогда его искать.

Краем глаза замечаю себя в зеркале напротив кровати. Волосы растрепаны, словно я попала в ураган. Губы припухли от долгих поцелуев. На шее цепочка красноватых отметин. Его засосы, которые он оставлял, пока я извивалась под ним от удовольствия.

Я выгляжу как женщина после очень хорошо проведённой ночи. Именно так и есть.

И это меня бесит больше всего.

Оборачиваюсь на спящего Сергея. В постели он выглядит совершенно другим человеком. Черты лица расслаблены, исчезла та хищная настороженность, которая не покидает его наяву. Тёмные волосы растрепались, делая его моложе. Простыня сползла до пояса, обнажая мускулистый торс, исполосованный следами моих ногтей.

Он красив. Чертовски красив. И опасен, как заряженное ружьё.

А я дура, которая забыла, зачем здесь находится.

Тошнота накатывает с новой силой. Где-то в мире дети страдают в руках торговцев людьми, а их потенциальный спаситель трахается с главным злодеем. Прекрасно. Просто прекрасно.

Заставляю себя двигаться к двери. Каждый шаг даётся с трудом. Не от физической боли, а от внутренней борьбы. Часть меня, та самая предательская часть, хочет вернуться в постель, прижаться к его горячему телу и забыться в его объятиях снова.

Но я не могу себе этого позволить.

Ванная комната встречает меня прохладным мрамором и мягким светом. Захлопываю дверь и поворачиваю замок, хотя прекрасно понимаю его бесполезность. Если Сергей захочет войти, никакие замки его не остановят.

Это его дом. Его территория. Его правила.

А я здесь всего лишь добыча, которая по собственной глупости попалась в западню.

Подхожу к зеркалу и едва узнаю своё отражение. Кира Воронова, безупречный агент, исчезла. На меня смотрит растрёпанная, помятая женщина с безумными глазами. Женщина, которая позволила эмоциям взять верх над разумом.

Женщина, которая кончала в объятиях врага.

Достаю телефон дрожащими пальцами. Набираю номер Ники. Она отвечает мгновенно.

— Кира? — В голосе подруги слышна тревога. — Что случилось? Ты пропала из радиоэфира на всю ночь. Мы с Денисом не спали, волновались.

— Я... — Голос предательски надламывается. Откашливаюсь, заставляю себя говорить ровно. — Всё под контролем. Мне нужна срочная помощь.

— Какая? — Ника сразу переходит в рабочий режим.

— Денис может отключить камеры видеонаблюдения в этом доме? Все, на час-полтора?

Пауза затягивается. Слишком долго.

— Кира, — голос Ники становится острым как лезвие, — где ты находишься?

— В доме Ковалёва. — Нет смысла врать. — Мне нужно провести тщательный обыск, но незаметно.

— В доме? — Её голос повышается на октаву. — Как ты туда попала? Нет, подожди. — Пауза. — О господи. Ты переспала с ним.

Это утверждение, не вопрос.

— Ника, сейчас не время для...

— Ты переспала с объектом операции, — повторяет она медленно, словно не верит собственным словам. — Ты нарушила основное правило.

— Я знаю! — шиплю в трубку, стараясь не разбудить Сергея. — Я прекрасно знаю, что натворила. Но сейчас не время для разбора полётов. Поможешь или будешь читать мне лекции?

Слышу, как она тяжело вздыхает.

Глава 9

Алина

Выбираюсь из подъезда на подгибающихся ногах. Каждый шаг отзывается сладкой болью между бедер. Живое напоминание о безумной ночи в объятиях Сергея. Холодный московский ветер обжигает разгоряченные щеки, но не может остудить пожар стыда, пылающий в груди.

Останавливаю такси дрожащей рукой. За рулем сидит седоватый мужчина с добрыми глазами, который одним взглядом в зеркало заднего вида понимает мое состояние и тактично отворачивается.

— На Тверскую, — хрипло прошу и откидываюсь на сиденье.

За окном течет обычная жизнь обычных людей. Деловые москвичи спешат в офисы, студенты плетутся к метро. Никто из них не знает, каково это... раствориться в объятиях человека, которого должна предать.

Телефон вибрирует. Ника.

— Где ты?

— Еду к тебе.

— Хорошо. Кофе уже готов. Судя по твоему голосу, крепкий понадобится.

В ее словах нет осуждения, только забота. Поэтому Ника — единственная, кого я могу назвать подругой.

Квартира встречает ароматом свежего кофе и уютом. Ника выходит из кухни с дымящимися чашками, окидывает меня взглядом с головы до ног и качает головой.

— Боже, Кира. Ты выглядишь...

— Как шлюха? — заканчиваю за нее, принимая обжигающую чашку.

— Как женщина, которая впервые в жизни занималась настоящей любовью, — мягко поправляет она. — Это совсем другое.

Обжигающий кофе обрушивается на язык, но я жадно пью, стараясь взбодриться. Мне нужна ясность мысли.

— Ты не понимаешь, — шепчу, рухнув на диван. — Я совершенно потеряла себя. Он делал со мной такое, что... — Голос обрывается. Не могу произнести вслух, как кричала его имя в момент пика.

Ника садится рядом, ее теплая ладонь ложится на мое плечо.

— Кира, ты всю жизнь контролируешь каждую секунду. Но иногда лучшие результаты получаются именно тогда, когда мы позволяем чувствам взять верх.

— Лучшие результаты? — Смотрю на нее как на сумасшедшую. — Ника, я забыла, зачем была там!

— Но задание ты выполнила, — спокойно напоминает она. — Денис говорит, ты скопировала весь жесткий диск и сфотографировала документы. Разве не это было целью?

Достаю телефон дрожащими пальцами, перекидываю ей все фотографии. Ника листает, хмурится, увеличивает некоторые фрагменты.

— Основная масса похожа на обычную корпоративную документацию, — бормочет, изучая снимки. — Контракты, отчеты, переписка... Стоп.

Замирает на одной фотографии, вглядывается пристальнее.

— Это интересно.

— Что такое?

Поворачивает экран ко мне. На снимке виден документ на английском. Разрешение на транспортировку специального груза через таможенный терминал в Подмосковье. В графе описания расплывчатая формулировка: "промышленное оборудование специального назначения".

— Дата поставки уже послезавтра, — указывает пальцем на строку. — А эта подпись нужна для прохождения груза без досмотра.

— Промышленное оборудование, — повторяю, чувствуя холодок внутри. — Может быть чем угодно. Оружием, наркотиками...

— Или людьми, — тихо добавляет Ника.

Смотрим друг на друга. Если это правда, если Сергей действительно торгует людьми, то я спала с чудовищем. С человеком, разрушающим жизни ради прибыли.

Тошнота подкатывает к горлу.

— Мне нужен душ, — вскакиваю с дивана.

— Кира...

— Пожалуйста. Мне нужно смыть это с себя.

В ванной включаю воду погорячее и стою под обжигающими струями, пока кожа не покрывается красными пятнами. Но никакая температура не смоет то, что творится в душе. Отвращение к себе. Стыд. И самое ужасное... тоску по его прикосновениям.

Даже сейчас, зная правду, тело помнит каждую секунду близости. Помнит, как он целовал меня, словно я была самым драгоценным сокровищем. Как шептал мое имя в момент экстаза.

Неужели все притворство? Неужели он настолько искусный актер?

Или... или я ошибаюсь?

Качаю головой, прогоняя сомнения. У меня есть документы. Есть улики. Сентиментам здесь не место.

Выхожу из душевой кабины, заворачиваюсь в махровый халат Ники. В зеркале отражается бледная незнакомка с потухшими глазами. Такой меня никто не видел. Даже я сама.

Возвращаюсь в гостиную. Ника сидит за ноутбуком, продолжает разбирать фотографии.

— Что-то еще нашла?

— Денис расшифровывает данные с жесткого диска, — отвечает, не отрываясь от экрана. — Пока скажу одно: документ о грузе — это наша главная зацепка. Если проследим, что именно ввозится, получим конкретные доказательства.

— Значит, послезавтра нужно быть на терминале.

— Или найти другой способ добыть информацию. — Ника поднимает глаза. — Кира, есть кое-что важное, о чем мы должны поговорить.

По интонации понимаю: разговор будет неприятный.

— Говори.

— Твое поведение прошлой ночью создает проблему.

— Какую? — Хотя знаю ответ.

— Мужчины калибра Сергея Ковалева не привыкли, что женщины исчезают из их кровати без объяснений. Их эго этого не переносит. — Ника встает, начинает мерить комнату шагами. — Он будет искать тебя. Непременно будет.

— И это хорошо или плохо?

— Смотря как использовать. — На лице появляется хитрая улыбка. — Слушай внимательно. Таких мужчин привлекает охота. Будешь слишком доступной и он потеряет интерес. Но если заставишь добиваться...

Понимаю направление мысли.

— Предлагаешь играть в кошки-мышки.

— Предлагаю обратить мужскую психологию против него самого. — Садится напротив, смотрит прямо в глаза. — Кира, за одну ночь ты получила больше информации о его личной жизни, чем мы добыли бы за месяцы. Это не провал. Это триумф.

— Не слишком ли грязно все это?

— Грязнее торговли детьми? — Вопрос звучит как удар.

Закрываю глаза, пытаясь собраться с мыслями. Ника права. У меня нет права на сантименты. Есть миссия.

— Ладно, — говорю наконец. — Что предлагаешь?

— Исчезнуть на несколько дней. Полностью. Пусть поймет, что потерял тебя. Почувствует, каково это. А когда будет готов на все, чтобы вернуть...

Глава 10

Сергей

Просыпаюсь от тишины.

Не от будильника, не от звонка. От неправильной, оглушительной тишины, которая обрушивается на меня, как холодная вода. В спальне пусто. Место рядом остыло. Простыни ещё хранят её тепло, но это лишь дразнящий призрак того, что было.

Кира исчезла.

Резко сажусь, сердце колотится в груди. Взгляд метется по комнате в поисках хоть какой-то детали, подтверждающей, что прошлая ночь была реальностью, а не сном. Её красное платье не лежит у кровати. Даже аромат её кожи почти растворился в воздухе.

Она сделала то, что обещала. Ушла первой.

Кулаки сжимаются сами собой. Внутри поднимается что-то тёмное и злое. Никто не уходит от Сергея Ковалёва. Никогда. Женщины борются за моё внимание, оставляют записки с номерами, «забывают» серёжки и платки. Они цепляются, умоляют, требуют продолжения.

А она... она растворилась в ночи, словно её и не было.

Встаю, подхожу к панорамной стене. Москва просыпается подо мной, окрашиваясь в серые тона рассвета. Город простирается до горизонта. Весь мир лежит у моих ног. Но впервые за долгие годы я чувствую пустоту. Не ту привычную, с которой научился жить, а острую, режущую. Словно что-то важное исчезло из моей жизни, едва успев появиться.

Что она со мной сделала? Одна ночь, и я чувствую себя... другим. Живым.

Она не просто ушла. Она бросила мне вызов.

И я его принимаю.

К полудню раздражение сменяется холодной решимостью. В кабинете привычно тихо. За окном деловая Москва кипит своими играми и сделками, но меня это не касается. Сегодня у меня другое дело: завершение двухлетней охоты.

Лев Зильберман сидит в кожаном кресле напротив моего стола. Он словно сдулся. Дорогой костюм висит на нём мешком, под глазами тёмные круги, кожа приобрела болезненный, сероватый оттенок. Ещё два года назад этот мужчина улыбался мне с обложки делового журнала. Теперь он напоминает побитую собаку, которая боится поднять глаза на хозяина.

Медленно верчу в пальцах дорогую ручку из чёрного дерева, наслаждаясь его дискомфортом. Молчание затягивается. Он нервно сглатывает, потирает ладонями колени.

— Итак, Лев, — наконец произношу, откидываясь на спинку кресла. — Давай подведём итоги твоих успехов. Компания на грани банкротства. Инвесторы подают в суд и требуют немедленного возврата средств, которых у тебя, как мы знаем, нет. Завтра тебя ждёт крупнейший судебный процесс в истории твоей фирмы.

Каждое слово падает в тишину кабинета, как удар молота. Зильберман вздрагивает, но молчит. В его глазах ещё тлеет ненависть, но силы её покинули.

— А я предлагаю тебе выход, — продолжаю ровным тоном, словно обсуждаю прогноз погоды. — Покупаю твой бизнес за один рубль.

Его рот приоткрывается. Он хочет возмутиться, закричать, но из горла вырывается только хриплый звук.

— Помнишь наш разговор два года назад? — Чуть наклоняюсь вперёд, кладу ручку на стол. — Предлагал тебе партнёрство. Крупный проект в сфере элитной недвижимости. Но ты отказался. Сказал, что хочешь сохранить свой бизнес «чистым». Что не хочешь связываться с такими, как я.

В его взгляде вспыхивает понимание. Он наконец осознаёт, что последние два года боролся не с кризисом, не с конкурентами. Он боролся со мной. И у него не было ни единого шанса на победу.

— Я уважаю принципы, — добавляю с лёгкой усмешкой. — Поэтому методично, шаг за шагом, разрушал твою «чистую» империю.

Гнев в его глазах гаснет. Плечи опускаются. Он понимает, что игра окончена.

— Пожалуйста, — шепчет он. Одно слово, которое ставит точку в его карьере.

Улыбаюсь. Не зло, а скорее с удовлетворением хорошо выполненной работы.

— Мой секретарь подготовит документы. Можешь идти.

Он поднимается на ватных ногах и, не глядя на меня, направляется к двери. Когда она закрывается, встаю и подхожу к окну. Москва сияет тысячами огней. Моя империя простирается до горизонта.

Полная победа.

Но вместо удовлетворения в груди звенит привычная пустота. Месть оказалась пустой, как и всё остальное в моей жизни. Что со мной происходит? Раньше подобные триумфы наполняли меня силой на недели.

А теперь... теперь я думаю о золотистых волосах и синих глазах, в которых читалась такая же боль, как в моей душе.

Тяжёлые шаги в коридоре заставляют меня отвлечься от окна. Дверь открывается без стука. Входит Руслан. Единственный человек, которому это разрешено.

— Контейнер прошёл таможню без проблем, — сообщает, опускаясь в освободившееся кресло. — Всё чисто.

Киваю. Хорошие новости, которые не вызывают никаких эмоций.

Руслан изучает меня взглядом. Его проницательные глаза всегда видят слишком много.

— Ты его окончательно дожал, — говорит он без эмоций. — Сергей, в последнее время ты стал слишком... жёстким. Даже для тебя. История с Зильберманом была слишком личной. Не дай этой тьме сожрать тебя окончательно.

— Не читай мне лекции, Рус, — отрезаю, возвращаясь к столу.

— Не лекции, а забота о друге, — усмехается уголком рта. — Кстати, напоминаю про благотворительный аукцион. Твоё присутствие обязательно. Пресса, партнёры, влиятельные люди. Нужно показать лицо.

Аукцион. Искусство.

Одно слово, и её образ встаёт перед глазами с болезненной ясностью. Кира, изучающая картину в галерее. Увлечённая, сосредоточенная. Наконец-то искренняя. Именно в тот момент я понял, что она не притворяется. Искусство для неё не способ произвести впечатление. Это страсть.

Память возвращает каждую деталь. Как она замерла перед полотном, забыв обо всём мире. Как её глаза загорелись, когда она говорила о цвете и композиции. В те минуты маска упала, и я увидел настоящую Киру. Уязвимую, живую, прекрасную.

Она была не похожа на других. В ней не чувствовались расчёт или фальшь. Только чистая страсть и какая-то болезненная честность. Впервые за много лет женщина запомнилась мне больше, чем на одну ночь. Она стала единственной, с кем я захотел остаться до утра.

Глава 11

Сергей

Центр современного искусства «Винзавод» встречает меня приглушённым гулом голосов и мелодичным звоном бокалов. Высокие кирпичные своды утопают в мягком золотистом свете прожекторов, создавая атмосферу почти музейной торжественности.

Здесь собрался весь цвет московской элиты: банкиры в костюмах за полмиллиона, политики с лоснящимися от самодовольства лицами, медиамагнаты и их жёны в платьях от именитых кутюрье. Женщины порхают между картинами, как яркие бабочки, мужчины важно кивают друг другу, обмениваясь рукопожатиями и многозначительными взглядами.

Все они делают вид, что разбираются в искусстве, хотя большинство не отличит Пикассо от Малевича. Они приходят сюда не ради культуры, а чтобы показаться, завести нужные знакомства, заключить прибыльные сделки под прикрытием благотворительности.

Обычно я терпеть не могу подобные мероприятия. Весь этот театр притворства и лицемерия вызывает у меня отвращение.

Но сегодня у меня есть цель. И она не имеет отношения к бизнесу.

Руслан материализуется рядом, как всегда, в самый подходящий момент. В руках у него два бокала дорогого виски, ведь он знает мои предпочтения лучше, чем я сам. Протягивает один мне, сам делает небольшой глоток из второго, смакуя вкус.

— Твоя коллекция Звездова произвела настоящий фурор, — усмехается он, и в его глазах читается смесь восхищения и лёгкого недоумения. — Организаторы просто в восторге. Говорят, что такого щедрого жеста от спонсора они не видели никогда. Полтора миллиона долларов за коллекцию неизвестного художника — это даже для тебя безрассудство.

— Меня интересует не их восторг, — отвечаю, сканируя взглядом толпу гостей.

Мои глаза методично обшаривают каждый угол зала. Ищу знакомый силуэт, золотистые волосы, изящную осанку. Тот особенный изгиб шеи, который врезался в память и не даёт покоя уже две недели. Её здесь нет. Пока.

— А что тогда интересует? — Руслан следует за направлением моего взгляда, и его брови удивлённо поднимаются. — Или правильнее спросить — кто?

Не отвечаю. В горле пересыхает от нетерпения. Что, если она не придёт? Что, если мой план провалится?

Впервые за многие годы исход какого-то дела не находится под моим полным контролем, и это ощущение одновременно пугает и возбуждает.

— Сергей, — продолжает Руслан, явно наслаждаясь моим дискомфортом, — это твой собственный благотворительный аукцион, а ты выглядишь так, будто тебя сюда силой притащили. Может, всё-таки пообщаешься с людьми? Жена губернатора Волкова уже полчаса строит тебе глазки. Красивая женщина, кстати. И очень влиятельная.

Оборачиваюсь в указанном направлении. Действительно, элегантная брюнетка лет сорока с безупречным макияжем украдкой поглядывает в мою сторону.

Красивая, ухоженная, явно заинтересованная. Её взгляд обещает интересный вечер и, возможно, выгодные политические связи. Ещё месяц назад я бы уже подошёл к ней, очаровал парой комплиментов и увёл из зала. Сейчас она кажется мне плоской картонной фигуркой, красивой, но абсолютно пустой.

— Не в настроении, — коротко бросаю.

— В последнее время ты вообще не в настроении, — замечает Руслан, и в его голосе появляется нотка обеспокоенности. — Что происходит, Серёга? С тех пор как ты окончательно разорил Зильбермана, стал ещё более мрачным, чем обычно. А это, поверь мне, достижение.

Хочу ответить какой-то колкостью, отмахнуться от его заботы, но слова застывают на губах. Где-то справа, у дальней стены, раздаётся смех. Лёгкий, мелодичный, знакомый до боли звук, который мгновенно пробивает всю мою защиту.

Сердце пропускает удар, а потом начинает биться так громко, что я боюсь, как бы Руслан не услышал.

Медленно поворачиваю голову и замираю.

Она здесь.

Кира стоит у дальней стены, рядом с одной из самых дорогих картин коллекции Звездова: абстрактным полотном в сине-серых тонах. На ней простое чёрное платье из шёлка, которое подчёркивает каждый изгиб её фигуры, не выставляя красоту напоказ. Золотистые волосы собраны в низкий пучок, открывая изящную линию шеи. На шее тонкая золотая цепочка, единственное украшение. Никаких излишеств, никакой вызывающей роскоши. Элегантная, сдержанная, невероятно красивая.

Она ещё прекраснее, чем в моих воспоминаниях.

Кира общается с мужчиной в дорогом сером костюме. Высоким, представительным, с благородной сединой на висках и интеллигентным лицом. Узнаю его: это сам Звездов, художник, чьи работы я скупил. Она что-то говорит ему, слегка жестикулируя, и он смеётся, явно очарованный её обществом. Его глаза светятся восхищением, а когда она поворачивается к одной из картин, его взгляд скользит по её фигуре с нескрываемым интересом.

Ревность вспыхивает в моей груди, как удар молнии. Горячая, иррациональная, всепоглощающая. Кулаки сжимаются сами собой. Никто не имеет права так смотреть на неё. Никто, кроме меня.

— Вот оно что, — тихо произносит Руслан, внимательно изучая моё лицо. — Теперь понятно, почему ты скупил всю коллекцию этого художника. И почему последние две недели ходишь как подстреленный.

Делаю большой глоток виски, надеясь, что алкоголь притупит остроту эмоций. Но это не помогает. Каждая линия её тела, каждый изгиб запястья кажется совершенным. Две недели разлуки только усилили её притягательность, сделали желание почти болезненным.

К ней подходит фотограф с профессиональной камерой. Предлагает сфотографироваться на фоне картины для светской хроники. Она смущённо качает головой, пытается отказаться, но художник что-то говорит, убеждая, и она неохотно соглашается. Поворачивается к камере вполоборота, изящно касается рукой рамы картины. Улыбается естественно и искренне, не так натянуто, как это делают светские львицы. Словно внутри неё горит какой-то особый свет.

Фотограф делает несколько снимков, явно довольный. Другие гости начинают поглядывать в её сторону: мужчины с плохо скрываемым интересом, женщины с лёгкой завистью. Она привлекает внимание, не пытаясь его привлечь. В этом вся она: естественная магия, от которой невозможно отвести взгляд.

Глава 12

Алина

Черт побери этого лицемерного ублюдка!

Меряю шагами небольшую гостиную, мои босые ноги беззвучно ступают по паркету. Телефон валяется на диване, экран погас после звонка Ники. Вызов не приняла, слишком взвинчена. В ушах всё ещё звучат слова Сергея с вчерашнего благотворительного вечера, произнесённые с такой искренностью, что у меня чуть не пошла кровь из ушей от отвращения.

— "Дети — наше будущее, — мысленно передразниваю его пафосную речь, сжимая кулаки до боли в костяшках. — Они рождаются невинными, чистыми, без грехов. Каждый ребёнок заслуживает шанса на счастливое детство, на безопасность, на любящую семью."

Ха! Какое же дерьмо! Этот выродок торгует детьми, словно скотом, а на публике разливается соловьём о детской невинности.

Останавливаюсь у окна, прислоняюсь лбом к прохладному стеклу. Москва просыпается внизу: первые прохожие торопятся на работу, где-то вдалеке гудит утренний трафик. Обычный день для обычных людей, которые не знают, что живут в мире, где такие, как Ковалёв, наживаются на детских страданиях.

Память предательски возвращает меня в прошлое. Серые стены детского дома номер семнадцать в Подмосковье. Металлические кровати, выстроенные в ряд. Запах хлорки и казённой каши. И я, семилетняя девочка с белыми косичками, прижимающаяся к подоконнику и смотрящая на чужих дядей и тётей, которые приходят выбирать себе детей.

Родители бросили меня в роддоме. Всего два месяца от роду, а уже никому не нужная. Воспитательница тётя Валя рассказывала мне сказки о том, что родители обязательно вернутся, просто "сейчас не могут". Детская душа цеплялась за эту ложь, как утопающий за соломинку.

Помню тот день, когда приехали благотворители из какого-то банка. Привезли игрушки, сладости, новые матрасы. На неделю наш серый мир окрасился яркими красками. Дети смеялись, играли в новые игрушки, спали на мягких кроватях. А я думала: "Вот оно, чудо. Кто-то нас не забыл."

Эти короткие моменты заботы от незнакомых людей давали надежду. Пусть родители и бросили, но есть же добрые дяди и тёти, которые помнят о нас. Есть те, кому не всё равно.

А потом они уезжали. И серость возвращалась.

Сколько раз я стояла у забора и смотрела, как другие дети уходят с новыми родителями. Они светились от счастья, прижимали к себе игрушки, оборачивались помахать оставшимся. А я оставалась. Всегда оставалась.

До тринадцати лет. До того дня, когда появился мужчина с седыми волосами и кривым носом по имени Геннадий Воронов. Он не улыбался, как остальные потенциальные усыновители. Он просто смотрел внимательными глазами, словно оценивал товар.

"Эта подойдёт," — сказал он тёте Вале, кивнув на меня.

И я пошла за ним. Потому что всё было лучше, чем остаться в этих серых стенах до восемнадцати.

Звонок телефона возвращает меня в настоящее. Ника. Третий раз за утро.

— Алин, ты там совсем поехала? — её обеспокоенный голос врывается в комнату. — Говорит автоответчик, что абонент недоступен.

— Я здесь, — отвечаю хрипло, прочищая горло. — Просто... думала.

— О вчерашнем?

— О том, какой же он мразь, Ник. — Снова начинаю ходить по комнате, энергия ярости требует выхода. — Стоял там, в своём костюме за сотню тысяч, и рассказывал о том, как важно защищать детей. Глаза блестели от искренности. Аплодисменты гремели. А сегодня он, скорее всего, уже подписывает документы на поставку очередной партии "товара" в Европу.

— Кира...

— Знаешь, что самое омерзительное? — Не даю ей вставить слово, слишком накручена. — Что он сам в это верит. Он искренне считает себя благотворителем. В его больной голове спасение одних детей оправдывает продажу других.

— Кир, остынь. Поэтому мы здесь. Поэтому наш папа послал именно тебя.

Наш папа. Геннадий Воронов никогда не был нам отцом в прямом смысле слова. Он не читал сказки на ночь, не учил кататься на велосипеде, не приходил на школьные концерты. Но он дал нам цель. Смысл. И научил превращать боль в оружие.

Большую часть своих заработков я перечисляю в детские дома. Анонимно. Не ради пиара и не ради налоговых льгот. Просто потому, что знаю: в этих серых стенах до сих пор есть девочки, которые стоят у окон и ждут чуда.

— Я понимаю, что это задевает тебя лично, — продолжает Ника мягче. — Но именно поэтому ты не можешь позволить эмоциям взять верх. Ковалёв не дурак. Один неосторожный жест, одно неправильное слово — и всё, миссия провалена.

Она права. Конечно, права. Но когда вчера этот ублюдок произносил свою речь о детской невинности, у меня едва хватило сил не вскочить с места и не вышибить ему зубы на глазах у публики.

— Теперь я понимаю, почему папа так хочет его остановить, — произношу тихо, останавливаясь у зеркала.

В отражении вижу женщину с растрёпанными волосами, красными от злости глазами и стиснутыми губами. Не очень презентабельный вид для элитной шпионки.

— Воронов знает, что делает, — соглашается Ника. — Он никогда не посылает тебя на случайные цели. У каждого задания есть своя причина, своя справедливость.

Справедливость. Да, пожалуй, это правильное слово. Сергей Ковалёв торгует детьми прикрываясь благотворительностью. И кто-то должен его остановить.

И этим кем-то буду я.

— Ладно, — выдыхаю, проводя ладонями по лицу. — Ты права. Нужно действовать стратегически, а не рубить с плеча.

— Вот и умница. А теперь иди в душ, приведи себя в порядок и сосредоточься на плане. У нас есть работа.

Глава 13

Алина

— Говори, что задумал папа.

— Изящнее, чем мы думали, — её голос звучит довольно. — Никакой работы официанткой или стриптизершей. Он устраивает тебя аналитиком в «Стратегические решения Интернэшнл». Помнишь эту консалтинговую контору?

Конечно, помню. Международная компания с безупречной репутацией, специализирующаяся на оценке инвестиционных рисков для крупного бизнеса.

— Они в том же бизнес-центре, что и «Ковалёв-Капитал»?

— В том же. Более того, — в её голосе слышится усмешка, — они только что подписали контракт на комплексный анализ европейских активов Ковалёва. Ты будешь курировать этот проект со стороны консалтинговой фирмы.

Останавливаюсь посреди коридора. План действительно элегантный. Никого не должно удивить, что молодой аналитик из престижной фирмы часто появляется в офисе клиента, запрашивает документы, задаёт вопросы и проводит совещания с топ-менеджментом.

— Легенда?

— Кира Орлова, двадцать пять лет, МГУ экономический, стажировка в Лондоне, специализация — оценка рисков развивающихся рынков. Отличные рекомендации, правда, из европейских офисов, которые трудно проверить.

— А если проверят?

— Проверят и найдут именно то, что должны найти. Папа хорошо поработал над этой легендой.

Значит, охоту на Ковалёва планировали давно. Интересно, что стало спусковым крючком. Но сейчас не время для любопытства.

— Когда начинаю?

— В понедельник. Завтра суббота, у тебя есть выходные, чтобы изучить материалы и войти в роль. Документы, ноутбук и корпоративный телефон курьер доставит через час.

Включаю воду в душе, проверяя температуру. Горячие струи должны смыть остатки вчерашнего вечера и сегодняшние эмоции. Кире Орловой не место злости из-за детского дома номер семнадцать.

— Ты одобряешь план? — спрашиваю Нику, переключаюсь на громкую связь и стягиваю футболку.

— А что тут не одобрять? Ты не первый раз работаешь под документами. И послужной список у тебя безупречный. Помнишь банкира из Швейцарии? Три месяца он был уверен, что встречается с дочерью владельца сети отелей.

— Помню. — Морщусь от воспоминаний.

— Вот видишь. А здесь даже проще. Тебе не нужно изображать влюблённость или играть роль наивной дурочки. Просто будь профессиональным аналитиком, который хорошо делает свою работу, и войди в круг доверия.

Профессиональным аналитиком. Да, это намного легче, чем притворяться кем-то, кем я не являюсь. В конце концов, я действительно разбираюсь в экономике и финансах. Воронов дал мне отличное образование.

— Ник, — говорю, входя под струи горячей воды. — А что если он вычислит?

— Сергей Ковалёв? — Она фыркает. — Кир, ты слишком много о себе думаешь.

Это должно меня обрадовать, но почему-то чуть кольнуло самолюбие.

— Справлюсь, — говорю уверенно, намыливая волосы.

— Знаю, что справишься. У тебя это хорошо получается — быть тем, кого все недооценивают.

Выходные проходят в полном погружении в документацию и новую работу.

В понедельник утром стеклянное здание «Ковалёв-Капитал» встречает меня зеркальными отражениями московского неба. Сорок два этажа власти и денег, каждый квадратный метр которых стоит больше, чем большинство людей зарабатывает за год.

Мой образ сегодня безупречен: строгий серый костюм, блузка цвета слоновой кости, волосы собраны в низкий пучок. Классика делового стиля, ничего провокационного. Кира Орлова — молодой, но перспективный аналитик международной консалтинговой фирмы.

На ресепшн меня встречает девушка с идеальным маникюром и ледяной улыбкой. Её взгляд скользит по мне оценивающе, задерживается на сумке: не «Гермес», значит, не VIP. Сразу понижает меня в рейтинге важности.

— К кому?

— Громов Александр Петрович. У меня назначена встреча на девять утра.

Она нехотя тянется к телефону, но я уже достаю визитку.

— Кира Орлова, «Стратегические решения Интернэшнл». По поводу проекта европейских активов.

Магия названия известной фирмы срабатывает мгновенно. Спина выпрямляется, улыбка становится профессиональной.

— Конечно, минуточку.

Пока она говорит по внутреннему телефону, изучаю холл. Мрамор, хрусталь, приглушённый свет. Дорого и со вкусом, но без показухи. Серьёзные деньги не кричат о себе.

— Александр Петрович сейчас спустится.

Громов оказывается мужчиной лет пятидесяти с располневшей фигурой и внимательными глазами. Рукопожатие крепкое, но не демонстративно сильное.

— Кира Орлова? Проходите, проходите. Очень рады сотрудничеству с вашей компанией.

Поднимаемся на тридцать седьмой этаж. В лифте он изучает меня боковым зрением.

— Молоды для такого ответственного проекта.

— Зато свеж взгляд на проблемы, — отвечаю с лёгкой улыбкой. — К тому же, мой куратор лично рекомендовал меня Сергею Геннадьевичу.

Это неправда, но ложь звучит естественно. Громов кивает, явно проглотив наживку.

В его кабинете нас ждёт ещё один мужчина, который представляется заместителем. Высокий, худощавый, с прищуренными глазами.

— Итак, госпожа Орлова, — Громов усаживается за стол. — Расскажите о ваших планах.

— Стандартная процедура, — начинаю я уверенно. — Анализ финансовых потоков, оценка рыночных позиций, проверка соответствия европейскому законодательству. Мне потребуется доступ к документообороту и возможность проводить интервью с ключевыми сотрудниками.

— Естественно. — Громов обменивается взглядом с заместителем. — Хотя, должен предупредить, Сергей Геннадьевич очень занят. Его время расписано на месяцы вперёд.

— Я понимаю. Пока мне достаточно доступа к базе данных и возможности работать с вашими специалистами. Встреча с руководством является финальным этапом.

Заместитель наклоняется к Громову и что-то шепчет ему на ухо. Тот кивает.

— Хорошо. Елена проводит вас на рабочее место. У нас есть свободный кабинет в аналитическом отделе.

Елена оказывается рыжеволосой девушкой лет тридцати в элегантном синем платье. Ведёт меня по коридору, объясняя корпоративные правила.

Глава 14

Алина

Поправляю помаду перед зеркалом в дамской комнате. Кира Орлова должна выглядеть безупречно. Особенно сейчас, когда каждая деталь может стать решающей.

Выхожу из кабинета к лифтам. В голове перебираю сценарии встречи. Случайное столкновение в холле. Обмен взглядами в лифте. Несколько фраз о работе и...

— Кира.

Голос останавливает меня посреди холла. Низкий баритон с металлическими нотками, от которого по спине разбегаются мурашки не от страха, а от чего-то куда более опасного.

Оборачиваюсь. Сергей Ковалёв стоит у стойки ресепшн, и даже на расстоянии его присутствие ощущается физически. Угольно-чёрный костюм облегает фигуру как вторая кожа, что говорит об индивидуальном пошиве. Широкие плечи, мощная грудь. Мужчина, привыкший доминировать в любом пространстве.

— Сергей, — киваю с профессиональной улыбкой. — Добрый день.

Он подходит ближе, и я различаю детали его лица. Тёмные глаза изучают меня с той пристальностью, с которой оценивают произведение искусства. Не раздевают взглядом, а изучают.

— Не ожидал встретить вас здесь.

В интонации нет удивления. Скорее проверка моей версии событий.

— Работаю в этом здании, — отвечаю спокойно. — Аналитик в «Стратегических решениях».

— Понятно. — Короткая пауза. Его взгляд не отрывается от моего лица. — Как европейские активы?

Проверяет, действительно ли я в курсе проекта. Неглупо.

— Изучаю документооборот. Предварительные выводы готовлю к концу недели.

— Хорошо. — Ещё шаг ближе, и я ловлю лёгкий аромат дорогого одеколона. Сдержанно, как всё в нём. — У вас есть планы на обед?

Вопрос звучит как утверждение. Тон не допускает возражений: он не спрашивает мнения, а ставит перед фактом.

Мозг лихорадочно просчитывает варианты. Согласиться слишком быстро кажется подозрительным. Отказать означает упустить шанс. Нужна золотая середина.

— Мне порекомендовали кафе рядом, — делаю вид, что размышляю. — Но если у вас деловое предложение...

— Есть. — Уголок рта дёргается в полуулыбке. — Хочу обсудить некоторые аспекты проекта.

Конечно, никакого делового предложения нет. Это игра, и мы оба понимаем правила.

— Тогда с удовольствием.

Он кивает и жестом указывает на выход.

— Моя машина ждёт.

Идём через холл рядом, и я замечаю реакцию окружающих. Охранники выпрямляются. Девушка с ресепшн задерживает дыхание, провожая взглядом. Сотрудники в костюмах расступаются неосознанно.

Власть. Настоящая, не нуждающаяся в демонстрации. Она просто есть, как закон притяжения.

У входа стоит чёрный «Бентли». Водитель, крепкий мужчина в тёмном костюме, открывает заднюю дверь.

— После вас, — в голосе Ковалёва слышится ирония.

Сажусь, стараясь не показать, как кожаные сиденья и запах дорогого салона воздействуют на чувства. Он садится рядом, и пространство кажется вдвое теснее.

— «Пьемонт», — коротко бросает водителю.

Машина трогается бесшумно. За тонированными стёклами остается шумная Москва, а здесь царит почти интимная тишина.

— Давно в консалтинге? — спрашивает Ковалёв, не поворачиваясь.

— Три года. До этого стажировка в Лондоне.

— Интересно. — Наконец смотрит на меня, и в глазах читается любопытство. — Что привело в эту сферу?

Опасный вопрос. Слишком личный. Но я готова.

— Нравится разбираться в сложных системах. Находить слабые места, которые другие не замечают.

— Полезный навык, — соглашается он. — Особенно в наше время.

В интонации появляется нотка, которую не могу расшифровать. Предупреждение или простое одобрение?

Останавливаемся у ресторана. Ковалёв выходит первым и подаёт руку. Ладонь тёплая, с мозолями на костяшках. Совсем не руки кабинетного работника.

— Добро пожаловать в мой мир, Кира, — говорит тихо, и я понимаю: игра только началась.

«Пьемонт» встречает приглушённым светом и атмосферой дорогой интимности. Метрдотель материализуется рядом с Ковалёвым, кланяется с почтительностью, не требующей демонстрации.

— Обычный столик, Сергей Геннадьевич?

— Да.

Нас проводят через зал мимо столиков, где в полутьме переговариваются люди в костюмах стоимостью в несколько окладов обычного менеджера. Место силы. Здесь решаются вопросы, от которых зависят судьбы компаний.

Наш столик располагался в дальнем углу, откуда был виден весь ресторан, но нас самих почти невозможно было заметить. Стратегическая позиция. Ковалёв садится спиной к стене, лицом к залу. Профессиональная привычка человека, который контролирует ситуацию.

Официант появляется бесшумно.

— Что будете пить?

— Воду без газа, — отвечаю, игнорируя винную карту.

— Эспрессо, — коротко бросает Ковалёв. — И меню.

Оставшись наедине, он откидывается в кресле, изучая меня. Взгляд цепкий, оценивающий. Чувствую себя экспонатом в музее.

— Расскажите о себе, Кира.

Тон лёгкий, почти дружеский, но в глазах читается иное. Он проверяет меня, как покупатель товар.

— О себе? — Слегка наклоняю голову, показывая, что вопрос неожиданный. — В каком смысле?

— В любом. Откуда вы, чем живёте, увлечения помимо работы.

Классическое допрос-собеседование под видом светской беседы. Играю роль.

— Москвичка, но последние годы за границей. Работа требует переездов. — Делаю паузу, когда официант ставит воду. — Люблю читать, театры, когда есть время.

— Семья?

— Родители погибли, когда была подростком. — Правда звучит убедительнее лжи, даже чужая. — С тех пор полагаюсь только на себя.

Что-то мелькает в его глазах. Сочувствие?

— Понимаю, — говорит тихо. — Иногда обстоятельства заставляют взрослеть раньше времени.

В голосе звучит нотка личного опыта. Стоит запомнить.

Появляется официант с меню. Ковалёв даже не смотрит в карту.

— Телятина с трюфелями, салат с рукколой. Для дамы?

— Рыбу, — отвечаю, тоже не открывая меню. — На усмотрение шефа.