Bottomless Pit

Пролог

- Давид, скажи это еще раз, - руки взмыли вверх. Она точно знала это, исследуя контуры, каждый миллиметр кожи, провела немного вниз и пробежала средним пальцем по пушистым ресницам. Они, как струны под пальцами, и девушка могла поклясться - если бы она только умела считать, то смогла бы назвать точное их количество. Немного левее и вниз, а вот и нос с небольшой горбинкой. Как небольшой подъем и тут же спуск. Странно немного,- у самой такого нет.

- Я говорил это больше сотни раз, Джина.

Второй рукой провести по теплой щеке, едва ощущая выступающую щетину.

- Пожалуйста.

Ухо обдало горячим дыханием друга. Джина съежилась, но занятие свое продолжила.

- Глаза карие, темно-карие, как кора дуба, да, именно...Волосы черные, будто смола, но от этого солнца уж совсем выгорели и стали каштановыми. Жесткие, на мой взгляд... чувствуешь? – руку перехватили, заводя куда-то вправо, и она пропустила через пальцы отросшие патлы друга. И вправду. Жесткие...Собственные, пусть и короткие, но многим мягче, приятнее на ощупь что ли. Не забыв об еще одной детали, тут же коснулась ушей. – Кожа смуглая, есть горбинка на носу, веснушки там... Немного.

- Со скольки ты бреешься?

Она прошлась по губам, тут же отдернув руки, стоило половинкам зашевелиться, но Давид упрямо вернул их на место, как бы намекая, что в этом нет ничего страшного.

- С шестнадцати. Щетина- бурьян на мужском лице, уверяю тебя. Только привел себя в порядок, как к утру проросла еще одна поляна.

Его губы были полными. Особенно нижняя, потрескавшаяся.

- Мне уже двадцать один, а на лице, как в пустыне воды – ни черта.

- Ты же девчонка, дурочка! – присвистнул Давид, явно поражаясь глупости подруги, – Так я ответил на все твои вопросы? – с легким раздражением поинтересовался он.

- Не сердись, войди в положение несчастной меня, - рассмеялась Данте. Колебание воздуха, и вот она сидит, потирая свой лоб. Щелбан.

Получите.

Распишитесь.

– Ты вредный, - надула губы девушка.

- А ты капризная и пользуешься моей добротой. Не будь ты слепой, то я бы давно уж выб..

- Давид, - на тон выше, чем обычно. Друг цокнул, поняв свою ошибку. Ее ладоней коснулись чужие, слегка сжав.

- Прости, не подумал.

Злость сменилась милосердием за долю секунды. Она такая – все прощающая и забывающая гадости, сказанные в ее сторону.

- Да-а-а, с этим у тебя всегда было туго, - протянула Джина.

- Эй!

Они рассмеялись. Так, как смеются дети. Невинно и чисто.

В главном торговом центре Италии – Флоренции летом по-настоящему душно. Чувство, словно закатали в банку, откуда не выходит воздух. Вообще. В такие дни Джина Данте, а именно она была той единственной слепой на всю Флоренцию, погибала от жары. Возможно, кто-то ютился под крышей, в прохладной кухне, откуда простирался вид на дивный сад, но светловолосая девушка, ни сном ни духом не знавшая о том, каким именно выглядит цвет ее волос, не могла усидеть на одном месте.

Потому что ее ждал мир. Тысячи ощущений, запахов, звуков, вкусов, но не видов, на которые она молилась каждый день, стоило солнцу перевалить через горизонт. Может быть, кто-то молился с ней, прося в дар совсем немного и в то же время чересчур. Порой из-за собственной никчемности ее пробирала до костей боль обиды. Она имела единственное уязвимое место, и казалось, тонула в себе, не имея выхода в этой чаше, переполненной сожалением.

Человеком, который поддерживал ее из вне был Давид Сонье. Неусидчивый, непрошибаемый юноша, известный ей своим непоседливым и детским характером. Они познакомились на семнадцатый год ее жизни. Тогда теперь уже старушка-кормилица, тетушка Берта, оповестила о том, что у них наконец-то появились соседи. Тот участок, составляющий какую-то кроху, все же нашел своих хозяев. Родители Сонье не были богатеями и бежали из соседней страны в поисках работы - это все, что она могла знать тогда. Летние ночи – та пора, когда можно лежать и наслаждаться разговорами сверчков. Иногда Джина позволяла рукам рисовать в воздухе, не заботясь о том, как это может выглядеть со стороны. Ее никто не посчитает дурочкой и не осудит. И она выражала свое настроение в этом скольжении. Кормилица молча сидела где-то неподалеку, занимаясь своими делами. Но в один из таких вечеров, она отлучилась на парочку минут, оставив Джину наедине с собой. В саду неподалеку послышался лай.

- Берта?

В ответ последовал не голос. Снова лай, но гораздо ближе. Оно рыскало где-то поблизости, от того девушке казалось, будто внутри что-то тянет вниз, столь быстро настигал ее страх неизведанного.

- Берта, где ты? – громче позвала наследница двора.

Девушка поднялась на локтях, прислушиваясь.

- ..за...блохастая бестия!...Ч-черт..., - грохот. Видимо, хозяин Этого кубарем скатился по траве через кусты колючего шиповника, – Матерь Божья, за что мне такое наказание?...

Джина дернулась. Что-то шершавое и влажное прошлось по ее ладони, и она прижала кисть к груди.

- ..., - она онемела, чувствуя, как страх табуном мурашек прошелся по холодеющей спине. "Оно" потерлось о ее блузу чем-то мягким. Тяжелое дыхание запыхавшегося человека оказалось с другой стороны, и Джина вскинула голову верх.

"Берта... Берта, где ты?!!" - внутренне билась в истерике Данте, дрожа всем телом.

- Бенил, слезь с нее сейчас же!

Лай в ухо, как удар кувалды по голове. Слепая коснулась своего лба, поморщившись. Какого черта здесь вообще происходит?

- Прости, он обычно тише воды, ниже травы, просто не привык к новой местности..

- Кто... «он»? – Джина повернула голову в сторону голоса.

- Пес же, - тихий смех, – Ах, да, я забыл. Давид.

Говор сверчков стал на тон выше. " Пес Бенил "тихонечко сопел, время от времени чем-то задевая ее левую ногу. Появление посторонних напрягало.

- Ты не пожмешь мою руку и не представишься? И почему ты смотришь все время наверх?

- Мои глаза открыты?

Глава 1

Эта ладонь, иногда дрожащая в силу преклонного возраста, вела ее сквозь толпу. В Ее темноте она оступалась и шла назад, когда кто-то случайно задевал плечом.

Ходить по базарам для слепого нелегко, однако весьма любопытно. Можно узнать о новых вещах, к некоторым прикоснуться и выбрать что-то новое. От количества поступающей информации, запахов кружилась голова, но Джина шла, сжимая в ответ ладонь кормилицы.

В толпе она чувствовал себя частью чего-то великого. Глупо, конечно, когда вокруг стояли гул, шуршание, лязг, удары острых наточенных ножей, так безжалостно лишающих голов средних рыбешек, но это было так.

- Сушки! Только сегодня! Свежие сушки! Кому сушки?! Подходи, народ! Сушки! - слева доносился лай голосов.

- Ма-ам, ну, купи! Мам! - Данте склонила голову, слыша, как канючит какой-то малыш. Это вызвало у нее легкую улыбку.

- Госпожа, не желаете ли сочных персиков?

- Рыба! Господин, подходите, не стесняйтесь!

- Свечи!

- Чудесный выбор, госпожа! Не желаете ли приобрести это чудесное ожерелье? Оно отлично подчеркнет Ваши глаза!

Грубые, нежные, хриплые, звонкие – тысячи голосов в одной голове. Базар Меркато Чентрале казался ей лабиринтом, когда же Берта утверждала, что они просто-напросто идут вперед и огибают толпу, чтобы подойти к тому или иному прилавку. Чаще всего это были отдаленные местечки, где продавали преимущественно ткани или мыло. Они не закупались овощами или же мясом – над этим трудился основной персонал дома, потому старушка могла свободно забирать Джину и давать ей "почувствовать" частичку мира.

Больше всего девушка любила брать в руки кожу. Небольшие лоскутки, чертовски гладкие и прохладные на ощупь. А еще перекусывать пышками у старика Джана. Сладкими, точно маточный мед.

- Что говорят лекари? – поинтересовался пекарь. В руках тут же оказалась горячая пышка. Джина подула на нее, осторожно откусывая небольшой кусочек, который тут же растаял внутри ее голодного рта. Если бы она могла, то закатила бы глаза от удовольствия. Но со стороны все могли услышать только неразборчивое мычание, кое-как схожее со стонами.

- Разводят руками, - тяжелый вздох женщины перебился лязгом точки топоров и смехом ребятишек, пробегающих мимо них.

- Что, совсем никак не исправить?

- Нет, ее глаза были такими с рождения.

- Вздор. Если на то воля Божья, то она сможет видеть,- не унимался старик, и Джина получила еще одну пышку следом за первой, стоило той закончиться наполовину.

- Господь карает за грехи, Джан, - возмутилась кормилица, - На что воля Божья, чтоб малышка так страдала? Вот уж не говори ничего, чем глупости.

- Не злись на него, - вмешалась Джина, разделавшись с угощением. Она юркнула в карман, достав оттуда платок, и вытерла руки, покрытые пахучим маслом, – У меня был грех, за который Господь взял маленькую цену.

- О чем ты, дитя? - удивленно пробормотал пекарь.

Он не услышал ответа. Берта с шумом поднялась, поблагодарив его за угощение. Джина уцепилась за протянутую руку, вставая со своего места, обняла старика на прощание и покинула его, шагая далеко вперед.

- Ты еще слишком юна...

- Берта, ты знаешь, что это правда, - настаивала на своем Данте, - Матушки нет по моей вине.

- Молчи! - оборвала ее старушка, - Даже мысли себе такой не навевай! Госпожа покинула наш мир из-за того, что глубоко заболела во время беременности.

- Но она бы выжила, если бы согласилась убрать...,- она не договорила, схватившись за горящую щеку, – Т-ты... Ты ударила меня? - воскликнула девушка.

- И сделала бы так еще раз! Она положила жизнь на это! Стоит уважать и благодарить ее выбор, а не разбрасываться своим существованием, как разменной монетой! - гневно прошипела Берта и вновь ухватила ее за ладонь, волоча через весь Меркато Чентрале.

В груди больно закололо. Джина поморщилась, потирая ноющее место. Как бы права не была кормилица – Данте не могла с ней согласиться. Все равно, какие слова они скажут или что-либо сделают. Это она виновата, и попробовать снять с нее этот груз вины мог разве что, в действительности, только Бог.

Но и он неумолимо карал своим молчанием.

***

Под ногами сотни шагов пройденного пути.

А еще теплая рука Давида.

И вновь куда-то спешить, но вот уже не толкают в плечо, под ступни редко попадаются булыжники, об которые невольно споткнешься, но продолжаешь лететь.

- Куда мы бежим? Остановись хоть на мгновение, я уже не чувствую земли под ногами! - тряся тянущую руку, заголосила Джина. Давид резко затормозил, ударив пятками в землю. И тут же кубарем покатился вниз, стоило телам столкнуться.

- Ох ты ж... П-прости, я забыл, - шипя и чертыхаясь, друг поднялся. Джина протянула руку в ожидании помощи. Кажется, где-то неподалеку были люди – голоса еле-еле доходили до них, но острый слух ухватился за нить.

- Чтоб тебя, Давид... Где мы вообще?

- Тут немного, - отмахнулся друг.

- Куда "немного" вообще? - не унималась девушка, - Ты вытащил меня в ночь! Если кто-то прознает-

- Да не трясись ты так! - самозабвенно отмахнулся Сонье, - Сколько раз мы сбегали? Десятки! Сотни раз! Тебе не первый десяток лет, Джина! Сегодня день приговора. Разве ты не понимаешь, что это значит? - в голосе его чувствовалось... Восхищение? Джина не могла точно описать того, что слышала, но даже то, что слышала сейчас - ей уже ой, как не нравилось. Это имело запах проблем, а за проблемами всегда неустанно следовал нагоняй от Берты. В лучшем случае. В худшем же... Даже думать было страшно, что мог предпринять отец по отношению к ней.

- Но кого? Ведь с последнего суда прошло больше трех лет. Если бы произошел поджег, кража или убийство, то вряд ли...

- Братишка сегодня был у тетушки, - резко перебил ее лучший друг, - Она сказала, что вечером будут разжигать костер для осужденного.

- Чт-...? Человека?!!

- Представляешь! Позавчера старик Джан донес на соседей своей сестры. Рядом с ними мрет скотина, дети болеют. Он сказал, что видел, как бабка делала этот... Приворот что ли. Дом перевернули вверх дном, Джина, я до сих пор не могу в это поверить!